Александр Проханов ГИБЕЛЬ КРАСНЫХ БОГОВ

    Я видел, как в Москву вводили танки.

     Оделся город в сумрачные латы.

     Но на экране голубом, в "Останкине",

     Нам показали птенчиков пернатых.

     Все ждали: Комитет рукой железной

     Спасёт от смуты наше государство.

     Не всё то сладко, что тебе полезно.

     Стране пропишут горькое лекарство.

     Но Кремль молчит, безмолвствует Лубянка.

     Читает Ельцин с танка манифест.

     Он был кентавр с туловищем танка.

     На Комитете он поставил крест.

     В стальные люки лезли проститутки.

     Солдаты поедали бутерброды.

     Войска в столице простояли сутки,

     А уж от них попахивало сбродом.

     Навстречу танкам выходили группы.

     Средь них явилось трое смельчаков.

     Их гусеницы превратили в трупы,

     В трёх окровавленных и жутких мертвецов.

     Из их костей, из крови их и лимфы

     Под фонарём вскипали пузыри.

     И оживали дремлющие мифы,

     Летели в небеса нетопыри.

     Угар и клекот наполняли воздух.

     Мелькали толпища стальных хвостов и крыл.

     Они садились на кресты и звёзды.

     Их жуткий полог всю Москву накрыл.

     Одни из них броню машин клевали.

     Другие в плоть людей вонзали жала.

     Солдат зловонной жижей поливали.

     И армия, не выдержав, бежала.

     Они гнались за бронетранспортером,

     Водителю выклёвывали очи.

     И офицерам, воинам матерым,

     Казалось, что над ними ад хохочет.

     Больное сердце вырвали у Пуго

     И пронесли в когтях над Белым Домом.

     Был маршал Язов демоном испуган,

     Из исполина превратился в гнома.

     Один дракон, ужасен и неистов, —

     О нём вещал пророк Иезекиль, —

     Выклёвывал глаза у коммунистов,

     Им выдирал немые языки.

     Другой дракон, космат, в зловонных джинсах,

     Петлю надел уверенно и быстро.

     И закачался вздёрнутый Дзержинский,

     И ни один чекист не сделал выстрел.

     Они в саду огонь гасили вечный.

     С "цэка" сбивали золотую надпись.

     На мавзолей, сжимая в клюве печень,

     В кровавых крыльях опустился аспид.

     У стен кремлёвских, грозных и могучих,

     Зашевелились камни и надгробья.

     Из них вознесся духов рой беззвучный.

     Их цвет был красный. Был их цвет багровый.

     Они летели тихим плотным роем.

     И их полет брусчатка отражала.

     То были космонавты и герои,

     Воители и зодчие державы.

     Они страну навеки покидали.

     Их красный клин тянулся выше, выше.

     Их увлекли таинственные дали.

     От них в стене остались только ниши.

     Я пробирался вдоль пустой Волхонки.

     За мной гнались чудовищ мириады.

     Хвосты змеились, пламенели холки.

     Они несли с собой огни из ада.

     И те огни бросали мне на плечи.

     Мои горели волосы и тело.

     И так, меня терзая и калеча,

     Чудовищ полчище за мной летело.

     Хотели, чтоб меня оставил разум.

     Они резвились и играли игры.

     Один из них, пернат и безобразен,

     Вонзал в мой мозг отточенные иглы.

     Они хотели, чтобы я взмолился.

     Чтоб я отрекся и просил пощады.

     И на меня огонь из неба лился.

     Меня палил и жёг огонь из ада.

     Я сломлен был, я был истерзан в клочья.

     Не выдержал я огненного града.

     Но вдруг в ночи мои раскрылись очи,

     И я увидел бой под Сталинградом.

     Отец ещё бежал, сраженный пулей.

     Он, падая, кружился в странном вальсе.

     В последний раз глаза его блеснули.

     Успел он крикнуть: "Сын мой, не сдавайся!"

     И я услышал крик его прощальный.

     Я взял из рук его холодных знамя.

     И отлетели, клювами вращая,

     Нетопыри. Их поглотило пламя.

     Я шел туда, где город бесновался.

     Где на меня враги хотели броситься.

     Я знамя нёс. Я шёл. Я улыбался,

     Моей страны последний знаменосец.