"Чернее черного" - читать интересную книгу автора (Мантел Хилари)

Девять

Около двух часов ночи. Темнота. Колетт проснулась от крика птиц в саду. Она лежала и страдала под одеялом, пока птичий гомон не сменил шелест волн, набегающих на галечный берег. А за ним — щебет, скрип и писк. Как же это называется? Ах да, тропические леса. Она задумалась, а как вообще выглядит тропический лес? В школе мы этого не проходили.

Она села, сгребла подушку и ударила по ней кулаком. За стеной продолжалось карканье и чириканье, пищали странные ночные птицы, шуршал подлесок. Она снова легла и уставилась в потолок — в то место, где должен был быть потолок. Джунгли, подумала она, вот что мы проходили; но теперь их называют по-другому. Зеленая змея петлей свисала с ветки и улыбалась ей в лицо. Она разворачивала свои кольца, падала, падала… Колетт снова уснула. Она проснулась по малой нужде. Чертова кассета Эл для релаксации дошла до музыки водопада.

Она встала, в каком-то оцепенении пригладила рукой волосы. Теперь она видела очертания мебели, за шторами светил яркий свет. Она заползла в уборную и облегчилась. На обратном пути Колетт выглянула в окно. Полная луна сияла над «Балморалом», серебря инеем односкатную крышу.

По лужайке бродил мужчина. Нарезал круги, словно зачарованный. Она задернула шторы. Она уже видела его прежде, быть может, во сне.

Колетт снова легла. Водопад уступил место музыке китов и дельфинов. Она качалась в колыбели морской пучины и засыпала все крепче.

В пять утра Эл спустилась вниз. У нее крутило живот; случалось время от времени. Она могла съесть что-нибудь банальное, но внутренности говорили ей, нет-нет, это не годится. Она подняла жалюзи на кухне и, пока таблетка соды шипела в стакане, выглянула на улицу, поверх деревянной изгороди, окутанной перламутровым светом. Что-то двигалось, какая-то тень на лужайке. Вдали тарахтел фургон молочника, поблизости ранний бизнесмен с лязгом хлопнул георгианской дверью своего гаража.

Элисон отперла дверь кухни и вышла на улицу. Утро было свежим и влажным. Где-то на другом конце квартала йодлем завывала автомобильная сигнализация. Мужчина на лужайке был юн, бледен до синевы и зарос темной щетиной. Шерстяная шапка, натянутая по самые брови. Большие кроссовки оставляли следы на росе. Он увидел Элисон, но почти не сбился с шага, только поднял два пальца ко лбу в знак узнавания.

— Как тебя зовут? — молча спросила она его.

Он не ответил.

Все нормально, скажи Эл, не робей. Существо стыдливо улыбнулось и продолжило кружить.

Она подумала, если хочешь, назовись вымышленным именем. Я же должна как-то к тебе обращаться, чтобы мы смогли жить вместе. Она подумала, вы только посмотрите на него, только посмотрите! Ну почему мне вечно достаются проводники, не умеющие одеваться?

Однако была в его поведении какая-то застенчивость, импонировавшая ей. Она стояла, дрожала, ждала, пока он заговорит. Вдалеке прогрохотал поезд Хэмпшир—Лондон. Она обратила внимание, как нежно он встряхнул утро; свет разлетелся вокруг нее на кремовые крупинки, тронутые золотом, и снова успокоился. Солнце выползало из-за края «Роднея». Она моргнула, и лужайка опустела.

Колетт, наливая себе в половине девятого апельсиновый сок, заметила:

— Эл, не смей есть два тоста.

Колетт следила за ее диетой — новое увлечение.

— Один?

— Да, один. С капелькой — капелькой, не больше — низкокалорийного маргарина.

— И капелькой джема?

— Нет. Джем нарушит тебе весь обмен веществ. — Она потягивала апельсиновый сок. — Мне приснилось, что на лужайке был мужчина.

— Правда? — нахмурилась Элисон, прикрываясь крышкой хлебницы, словно щитом. — На лужайке? Прошлой ночью? И как он выглядел?

— Не знаю, — призналась Колетт. — Я едва не пошла будить тебя.

— Во сне?

— Да. Нет. По-моему, я думала, что мне снится, будто я бодрствую.

— Обычное дело, — сказала Эл. — Такие сны постоянно снятся людям с паранормальными способностями.

Она подумала, мне приснились те грузовики у дома, и одеяло в кузове одного из них, и под одеялом — что? Во сне я зашла в дом, легла досыпать, и мне приснился сон во сне; мне приснился зверь, напряженный, дрожащий всем телом; он трясся от жадности, пожирая человеческое мясо из миски. Интересно, уж не становишься ли ты медиумом, Колетт? Она не стала говорить это вслух.

— Когда я сказала, один кусок хлеба, — заметила Колетт, — я имела в виду кусок нормального размера, а не ломоть в два дюйма толщиной.

— А. Ну так предупредила бы.

— Своей головой думать надо. — Колетт прыгнула через кухню и бросилась на Эл. — Я покажу тебе, сколько можно отрезать. Дай мне хлебный нож.

Эл отпустила нож. Неохотно. Они с ножом были друзьями.

Тот день они посвятили саду. Новые подрядчики принесли схемы и рассчитали стоимость дизайна. Они собирались построить нечто среднее между небольшим фонтаном и прудом. К тому времени как Колетт сбила цену на пару сотен фунтов, она и думать забыла о беспокойной ночи, и настроение ее, как и сам день, было солнечным.

Когда мужчины ушли, Мишель поманила ее к изгороди.

— Рада, что вы наконец-то решили заняться садом. А то он как бельмо на глазу был, такой голый. Кстати… не знаю, стоит ли говорить… Эван сегодня утром видел мужчину у вас в саду. Эван решил, он пытался залезть в сарай.

— Вот как. Кто-то знакомый?

— Эван никогда его раньше не видел. Он позвонил вам в дверь.

— Кто, мужчина?

— Нет, Эван. Но вы, должно быть, обе прохлаждались в сонном царстве. Эван сказал, они меня не слышат. Везет некоторым, сказал он.

— Преимущества, — согласилась Колетт, — бездетной жизни.

— Эван сказал, у них боковые ворота не запираются. А ведь они — две одинокие женщины.

— Я куплю замок, — бросила Колетт. — И, учитывая, что чертовы ворота пяти футов высотой и любой человек, если только он не карлик, может перепрыгнуть через них, пущу по верху колючую проволоку, как по-твоему, хорошая мысль?

— Да ну, некрасиво будет, — сказала Мишель. — Нет, лучше приходите на следующую встречу с местной полицией и попросите у них совета. Сейчас постоянно залезают в сараи. Констебль Делингбоул говорил с нами об этом.

— Как жаль, что я это пропустила, — посетовала Колетт. — В любом случае, сарай пустой. Все барахло по-прежнему лежит в гараже и ждет, пока я его перетащу. Кстати, нашел Эван белых червей?

— Что? — переспросила Мишель. — Белых червей? Фу. У вас в саду живут белые черви?

— Нет, они живут в Рединге, — объяснила Колетт. — По последним сведениям. Один тип копался в саду и увидел их на лопате, огромные извивающиеся комки червей. Констебль Как-Его-Там не упоминал об этом?

Мишель покачала головой. Казалось, ее сейчас вырвет.

— Очень странно. Это было во всех газетах. Бедняге пришлось заколотить дом. Теперь он требует провести расследование. С червями беда в том, что они ползают под землей, ищут еду, а поскольку они радиоактивные, то не стоят на одном месте, а носятся, мать их, как угорелые, прости за выражение. Полиция обязательно должна была вас предупредить.

— О боже, — сказала Мишель. — Эван тоже об этом не говорил. Наверное, не хотел меня пугать. Что же делать? Позвонить в совет?

— Вызови службу борьбы с вредителями, вот что я тебе скажу. Они придут с мелкими-мелкими сетями и огородят ваш сад.

— А у вас сети есть?

— О да. Вот украсим сад и одновременно поставим сети, чтобы не перекапывать все тут по два раза.

— А платить за них надо?

— Увы, да. Но дело того стоит, верно?

Она вернулась домой и похвасталась:

— Эл, я сказала Мишель, что гигантские ядовитые червяки придут и съедят ее малявок.

Эл оторвалась от расклада Таро и нахмурилась:

— Зачем ты это сделала?

— Хотела посмотреть, как она в штаны наложит. — Тут она вспомнила: — Кстати, тот сон, что мне снился, это не сон. Эван тоже видел утром какого-то парня у нашего сарая.

Элисон положила карты. Надо заново обдумать ситуацию, поняла она. Обдумаю, решила она, когда Колетт уйдет.

На кухне, за пределами слышимости Колетт, звенела посуда, оставшаяся после завтрака; маленькая призрачная женщина двигала тарелки по столу, хотела помочь, хотела прибраться, но не знала как.

— Простите, простите, — повторяла она, — вы не видели Морин Харрисон?

Хватить себя обманывать, подумала Эл. Колетт не нужен духовный проводник. Я должна найти время, взять Морин Харрисон и запулить ее на следующий уровень, подальше от Колетт, потом схватить ее бедную маленькую подружку и метнуть вслед. По большому счету я окажу им услугу. Но она представила, как хрупкая старая плоть съеживается в мешковатых рукавах их кофт (воображаемых кофт), когда она берет их за руки крепкой хваткой медиума; представила, как старушки рыдают и рвутся, как слабые косточки ломаются в ее пальцах. Эл обнаружила, что, когда надо отослать духа, насилие применяют крайне редко. Можешь сколько угодно называть его решительностью и думать, что действуешь им же во благо, но им-то самим все равно так не кажется. Она знает медиумов, которые в крайних случаях вызывают священников. Но это все равно что натравливать судебных приставов — постыдно. Это как пичкать слабительным людей, которые не могут добежать до стульчака.

Зазвонил телефон. Эл взяла трубку и громко сказала:

— Привет, ну как дела у Наташи таким прекрасным утром? А у царей? Хорошо, хорошо. — Она доверительно понизила голос. — Привет, Мэнди, милая, как поживаешь? — Она ухмыльнулась: ну кому нужен АОН? Колетт, вот кому. Она поймала на себе сердитый взгляд Колетт, словно та подозревала ее в чем-то.

Когда Колетт вышла из комнаты, она сказала Мэнди:

— Знаешь что? Я решила, что Колетт видела духа.

— А она видела?

— Да вроде нет. Больше похоже на взломщика.

— О боже, что-то украли?

— Нет, он так и не залез в дом. Просто побродил снаружи.

— А почему она решила, что это дух?

— Дело было этой ночью. Она думала, что спит. Это я решила, что он — дух. Когда она сказала, что видела на улице мужчину в лунном свете, я решила, что ко мне явился новый проводник.

— Моррис не объявлялся?

— Нет, слава богу.

— За это надо выпить.

Правда, мне снятся кошмары, хотела сказать Эл, но кому они не снятся, в нашем-то ремесле?

— Так ты позвонила в полицию? — спросила Мэнди. — На побережье ужас что творится. Могут спереть даже зубы изо рта.

— Нет, не стала. Да и нечего им сказать. По-моему, я тоже видела его. Он показался мне безобидным. Если это был один и тот же человек. Вдруг по нашему саду болтается несколько мужчин. Что вполне возможно, конечно.

— Лучше не рискуй, — посоветовала Мэнди. — Ладно, Эл, не хочу отнимать у тебя время, так что перейду сразу к делу. В Корнуолле открылся новый спиритический магазин, у них очень привлекательные цены плюс парочка спецпредложений для новых клиентов. И еще какое-то время бесплатная упаковка и доставка. Меня Кара на них навела. Она купила чудесные руны и, говорит, проверила на постоянных клиентах — все пучком. Время от времени нужны перемены, верно? Без разнообразия никак.

Элисон записала адрес.

— Хорошо, — сказала она. — Я передам Колетт. Ты настоящий друг, Мэнд. Жаль, мы так редко видимся.

— Приезжай, — сказала Мэнди. — Отправимся куда-нибудь на девичник.

— Не могу. Я больше не вожу.

— Да ладно, делов-то. Поезжай до Доркинга, потом прямо по А-двадцать четыре…

— Я неуверенно себя чувствую. За рулем.

— Позвони, когда выедешь, и я за тебя помолюсь.

— Я не могу. Я не могу провести ночь вне дома. Не могу оставить Колетт.

— Черт побери! Садись в машину и дуй ко мне, Эл! Ты не ее собственность.

— Она говорит, какой тост мне можно.

— Что?

— Какой толщины кусок. Масла нельзя. Ни капли. Это ужасно.

— Господи, ну и командирша!

— Но она мне помогает. Прекрасно управляется с налогами. Сама-то я не умею, понимаешь. Так что приходится мириться с ней.

— Ты про бухгалтеров когда-нибудь слышала? — язвительно поинтересовалась Мэнди. — Как по-твоему, для чего существуют бухгалтеры? Кидай свои чертовы счета в конверт и тащи в ближайший почтовый ящик. Я так и делаю.

— Она ужасно расстроится, — возразила Эл. — У нее такая пустая жизнь. Да еще этот бывший с грязной аурой, я только глянула на нее, и меня чуть не вывернуло. Я нужна ей, пойми. Ей нужна хоть капелька любви.

— Ей нужна порка! — отрезала Мэнди. — И если я услышу, что она не завязала с тостами, я лично примчусь в ваш Уокинг и высеку ее.

Гость в сарае не укрылся от орлиного взора Эл. Что-то затаилось там. Или кто-то — возможно, парень в шапке. Вероятно, подумала она, я должна взять что-нибудь для самообороны, мало ли как он себя поведет. Она отправилась на кухню и, немного помедлив, выбрала ножницы для бекона. Лезвия уютно легли в ладонь, ярко-оранжевые рукоятки выглядели игриво-грубыми, какими-то аляповатыми — прекрасное оружие, чтобы разогнать драку на детской площадке начальной школы. Если меня кто-то увидит, подумала она, то просто решит, что я собираюсь провернуть какую-нибудь мудреную садовую операцию: подпилить стебель, отщипнуть почку, срезать цветок — правда, срезать пока нечего, до цветов мы еще не дошли.

Открывая дверь сарая, она морально готовилась к тому, что юноша бросится на нее в надежде проскочить и сбежать. И наверное, это был бы лучший вариант. В таком случае надо сделать шаг назад и пропустить его. Вот только если кто-то сидит в моем сарае, хотелось бы знать на кой черт.

В сарае царил полумрак, маленькое окошко было забрызгано, словно недавно прошел грязевой дождь. Скорбная куча тряпья в углу едва шевелилась, не говоря уж о том, чтобы бросаться на людей. Парень скорчился в позе эмбриона, обхватив колени; его взгляд замер на предмете в правой руке Эл.

— Я тебя не обижу, — сказала она и растерянно оглядела его. — Хочешь чаю?

Парень поведал, что раньше ютился в садовом центре.

— Я видел вас с подругой-блондинкой, так? Вы рассматривали «Грейс-роуд».

— Верно, — признала Эл.

— Спасибо за чай, кстати, отличный чай. А потом вы глянули на «Чугунку», но и она не пришлась вам по душе. Дали ей старый добрый от ворот поворот.

Эл прислонилась к стене — сарай вздрогнул и закачался. Не самая крепкая постройка, подумала она.

— Так вот, — сказала она, — где я тебя видела. Ты прятался в «Чугунке».

— Я так и думал, что вы заметили меня. — Он повесил голову. — Вы не поздоровались.

— Мы же были незнакомы. — Она не стала добавлять, что сочла его призраком.

— А еще чаю можно?

— Погоди минутку.

Элисон взяла у него кружку. Она приоткрыла дверь «Балморала» и выглянула, чтобы убедиться, что в соседских садах никого нет, прежде чем рвануть в дом. Конечно, она не могла исключить вероятность того, что любопытствующие увидят ее из окон верхних этажей. Она подумала, я имею полное право разгуливать по своей собственной лужайке, от своего собственного сарая, с фарфоровой кружкой в руке. Но обнаружила, что торопливо шагает к дому, опустив голову.

Она влетела на кухню, хлопнув за собой дверью черного хода. Метнулась к чайнику, щелкнула выключателем. Порылась в буфете. Лучше сделаю целый термос, подумала она. Я же не могу, согнувшись в три погибели, мчаться через лужайку каждый раз, когда ему захочется горячего чаю.

Термос стоял в глубине буфета, на нижней полке, и стыдливо уворачивался от ее пальцев, забиваясь в угол. Эл пришлось наклониться до самого пола, чтобы выудить его. Кровь прилила к голове и ударила в переносицу. Когда Эл выпрямилась, ее заштормило. Он мой гость, подумала она. Могу я, в конце концов, пригласить кого-нибудь в гости?

Его кружка со следами грязных пальцев стояла на сушилке. Обойдется крышкой от термоса, решила она. Принесу ему бумажное полотенце, чтоб не горячо было. Она оторвала кусок от рулона и нетерпеливо уставилась на чайник. Сахар, вспомнила она, ныряя в буфет. Наверняка он захочет сахарку, бродягам вечно не хватает сладкого.

Когда она вернулась, Март — так он сказал, его зовут, — ютился в самом темном углу.

— Я боялся, вдруг кто-нибудь заглянет в окно, — объяснил он, — пока вас нет.

— Я старалась побыстрее. Вот, держи.

Он взял чашку дрожащими руками. Наливая, она обхватила его ладонь своей, чтобы не расплескать.

— А себе чего не взяли? — спросил он.

— В доме выпью, потом. — И мягко добавила: — Тебе лучше не заходить в дом. Моей подруге это не понравится.

— Я раньше жил в «Далеких шатрах», — сказал он. — Две ночи спокойно спал. А потом меня выгнали. Думали, насовсем, а я сделал крюк и вломился в «Чугунку». Сидел там и думал, что дальше делать, и тут увидел вас. А потом смотрю, ваш сарай увозят, ну я и рванул за ним.

— А до того где ты жил?

— Не знаю. Как-то раз спал у приятеля, на полу. А потом его сняли. Чинуши из совета. Чтобы крыс потравить.

— Не повезло. Говорят — Эван, сосед, говорит, — что нынче в радиусе трех футов непременно найдешь крысу. Или двух? — Она нахмурилась. — Значит, ты пошел в садовый центр после того, как пол сняли?

— Нет, в следующий раз я спал в парке, под эстрадой. Вместе с Пинто. Это мой приятель. Тот, у которого пол сняли. Мы ездили в Шируотер, там есть центр доверия. Как-то раз приехали, а у них на окнах железные ставни. Не обижайтесь, говорят, просто правила такие.

На Марте была куртка защитного цвета с множеством карманов, а под ней — свитер, некогда яркий, и грязные хлопчатобумажные брюки, продранные в нескольких местах. Элисон подумала, я видывала вещи и похуже, в ночной тиши.

— Слушай, — сказала она, — только не пойми меня неправильно, ты не обязан отвечать, но если собираешься и дальше торчать в моем саду, хотелось бы увериться, что ты не насильник и не наркоман.

Март подался в сторону. Хотя он был молод, суставы его скрипели и трещали. Эл увидела, что он сидел на рюкзаке. Плоском, почти пустом. Возможно, он пытался что-нибудь высидеть, подумала она; какие-нибудь пожитки. Эл покраснела, ее охватила жалость. Жить в сарае несладко.

— Вы в порядке? — спросил Март.

Он достал из рюкзака коллекцию пузырьков с таблетками и показал их ей один за другим.

— О, но это же все из аптеки, — сказала она. — Вот и славно. — Она вгляделась в этикетку. — Моя мама принимала такие. И такие вроде тоже. — Она открутила крышку, сунула палец внутрь и помешала пилюли. — Узнаю цвет. А вон те ей, по-моему, не нравились.

— Красивые у вас кольца, — заметил он.

— Это мои везучие опалы.

— Вот где я промахнулся, — сказал Март. — Вечно мне не везло.

Возвращая ему пузырьки, она заметила, что поверхность камней стала мрачной, плотно-синей. Ну и хрен с вами, подумала она, еще не хватало, чтоб пара камней указывала мне, что делать. Март осторожно уложил лекарства в рюкзак.

— Значит, — спросила она, — ты недавно лежал в больнице?

— Ну, знаете, там и сям, — замялся Март. — Иногда. По мере необходимости. Я должен был попасть в программу, но что-то не срослось.

— Какую еще программу?

Март напрягся.

— Ну, или тебя прогонят, или оставят, или… переселят. В новое место. Только без грузового фургона. Все равно в него нечего класть.

— Значит, когда ты — когда у них новая программа, тебя переводят в какое-то другое место?

— Что-то вроде, — сказал Март. — Но то ли она не началась, то ли я не попал в нее, не знаю, может, меня записали под другим именем, в общем, меня не перевезли, и я просто ушел, немного подождал и ушел.

— А этот центр доверия, он до сих пор закрыт?

— Не знаю, — пожал плечами Март. — Я не могу отправиться в Шируотер наобум, в таких-то башмаках.

Она глянула на его ноги и подумала, да, ясно, о чем ты. И сказала:

— Могу отвезти тебя. Чтобы не снашивать башмаки. Но моя подруга уехала на нашей машине. Не посидишь тут, пока она не вернется?

— Не знаю, — сказал Март. — А можно сэндвич?

— О да, — сказала она и горько добавила: — Хлеба у нас завались.

Вернувшись на кухню, она подумала, я вижу все как на ладони. Мать загремела в больницу в последнюю минуту, на кардиомониторе сердечко плода колотилось как бешеное. Мать не зарегистрирована, не осмотрена, не любима, никто не следил за ходом ее беременности, и в больницу она попала, потому что верит — храни ее Боже, — что у нее колики и надо их подлечить. Потом, вся в поту, напуганная, удивленная, она так истово орет, чтобы ей принесли воды, что, когда приносят, стакан воды ей милее новорожденного. Она продала бы его, не отходя от кассы, со всеми потрохами. Продала бы его акушеркам, лишь бы дали попить.

Что б ему принести, гадает Элисон? Что ему понравится? Несчастный парнишка. Обычно видишь такого и говоришь, что ж, должно быть, мать любила его — но только не этого беднягу. Она достала из холодильника цыпленка и отлепила от него измазанные в желе обрывки фольги. Цыпленок был наполовину съеден, наполовину обгрызен. Она вымыла руки, открыла ящик, достала острый маленький нож и принялась срезать сочные кусочки с костей. Чем ближе к кости, тем нежнее мясо. Таким был и малыш Март, вынутый из утробы; его несли прочь, он дрыгал ногами, а кровь на его тельце кисла и засыхала.

А потом приемная мать. На год или два. Пока по программе его не отправили к следующей. Жаль, у меня не было приемной матери, подумала Эл. Если бы я провела в покое первые два или три года, кто знает, может, я бы выросла нормальной, а теперь у меня в голове кавардак, и я невольно знаю подробности жизни незнакомцев. И жалею их.

До этой мысли она дошла, когда поджаривала бекон. Подхватывая ломтики щипцами, она думала, с какой стати я все это делаю? Бог его знает. Мне жаль парня. Бездомный и невезучий.

Она сделала гигантские сэндвичи из поджаренного хлеба, щедро приправила майонезом, украсила огурцами, маленькими помидорчиками и крутыми яйцами. Она наготовила в два раза больше, чем может поместиться в одного бездомного психа. Она ожидала, что Март в жизни не пробовал сэндвичей вкуснее.

Он съел их молча, только заметил:

— Бекон не супер. Покупайте лучше тот, что выпускает принц Уэльский.

И еще несколько раз спросил:

— А вы разве не будете?

Но она знала, что на это он и надеется, и ответила:

— Попозже съем.

Она бросила взгляд на часы.

— Кажется, мне пора. Сейчас позвонит клиент.

— У меня раньше были часы, — сказал Март. — Но констебль Делингбоул их растоптал. — Он глянул на Эл из своего угла и взмолился: — Вы только недолго.

Хорошо, что Колетт уехала в Гилдфорд! Эл рассчитывала, что подруги не будет несколько часов и она как раз успеет дать бедолаге пару советов, двадцать фунтов и наставить его на путь истинный. У Колетт полно дел — надо заскочить в оккультный магазин на Уайт-Лайон-Уок с листовками и так далее, но большую часть времени она будет рыскать по универмагу в поисках недостижимо идеального оттенка губной помады и стричь свои белые волосы под горшок. Казалось, волосы Колетт вообще не растут, по крайней мере незаметно, чтоб росли, но своего рода долг перед обществом заставлял ее стричься каждые шесть недель. Вернувшись домой, она вставала перед зеркалом и принималась костерить стилиста, хотя прическа у нее всегда была одинаковая — во всяком случае, так казалось Элисон.

Телефонная консультация затянулась на целый час, и после Эл так проголодалась, что умяла миску кукурузных хлопьев, стоя посреди кухни. Что-то тянуло ее назад, к Марту, словно она нашла родственную душу; ей неприятно было думать, что он прячется там от света, корчится на жестком полу.

— Сперва я был разметчиком, — сказал Март. — Надо рисовать линии на дороге, отличная суточная ставка и опыт не нужен. Грузовик забирал нас каждое утро у эстрады и вез куда надо рисовать линии. Понимаете, Пинто работал со мной. И ему надоело. Мне не надоело, мне нравилось. Но Пинто начал рисовать на дороге островки, а потом говорит, слушай, давай нарисуем перекресток-коробку. Нарисовали за час. Но когда начальство увидело, им совсем не понравилось. Сказали, вы уволены, парни, а бригадир сказал, идите сюда, я вам врежу лопатой. — Март почесал голову, взгляд его блуждал где-то далеко. — Но потом передумали и сказали, мы дадим вам еще один шанс, можете помогать ремонтникам. Мы стали живыми светофорами. Надо было крутить знак «СТОЙ-ТРОГАЙ». Но водители меня не слушались. Стояли и трогали, когда им, блин, хотелось. И босс говорит, значит, парни, вы работаете не синхронно. Он говорит, у вас беда именно в этом. Вы крутите, но крутите не синхронно. Так что с этой работы я тоже ушел.

— А потом?

Эл сходила в гараж за двумя раскладными стульями. У нее не было больше сил стоять, прислонившись к стене сарая, и смотреть, как Март пресмыкается у ее ног. Вполне естественно, что Март захотел рассказать ей историю своей жизни, своей карьеры, просто чтобы уверить ее, что он не убийца с топором, — правда, ничего из поведанного Эл пока не убедило, но она думала, я бы почувствовала, у меня бы кожу закололо, и я бы почувствовала.

— Ну вот, а потом… — Март помрачнел.

— Не волнуйся, — сказала Эл. — Можешь не рассказывать, если не хочешь.

Похоже, все занятия Марта включали в себя шатания по людным местам. Какое-то время он был служащим парковки, но ему сказали, что он недостаточно хорошо служит. Он работал в парке, продавал билеты на аттракционы.

— Но какие-то мелкие хулиганы сбили меня с ног, отобрали билеты и выкинули их в пруд.

— А в больнице тебе как-нибудь помогли? Когда ты вышел?

— Понимаете, я проскочил сквозь сеть, — сказал Март. — Я аутсайдер. Я в списке, но в компьютере меня нет. Думаю, тот список, в котором я был, они его потеряли.

Почти наверняка, подумала Эл. Осмелюсь сказать, когда я была ребенком, меня тоже внесли в список. Полагаю, составили перечень синяков, вроде того, заметных шрамов. Но это ни к чему не привело. Я думаю, список положили в папку и эта папка до сих пор пылится в каком — нибудь ящике.

— Расскажи, — попросила она, — как ты влип в неприятности с полицией.

— Я попал в оцепление, — сказал Март. — Вокруг места преступления. Должен же я был где-то быть. Должен же был кто-то быть там. Констебль Делингбоул избил меня до полусмерти.

— Март, тебе не пора принять лекарства? Когда ты их обычно пьешь?

— Понимаете, мы раздобыли наклейки и цепляли их на машины. Мы ждали, пока водители уйдут, подходили и клеили на ветровые стекла «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА». И прятались в кустах. А когда они возвращались, выскакивали и штрафовали.

— И они платили?

— Ни фига. Один гад позвонил по мобиле. Делингбоул примчался как ветер.

— И где ты был?

— В кустах спрятался. Он не поймал нас в тот день. Идея была неплоха, но наши словесные портреты напечатали в местной газете. «Вы видели этого необычно одетого человека»?

— Разве это о тебе? Ты одет вполне обычно.

— Видали бы вы шляпу, что я носил в те дни.

— Жаль, что не видала.

— Когда я добрался до ваших краев, я уже другой обзавелся. Я пришел на стройку, гам иногда нашему брату чай наливают. И говорю одному, приятель, слушай, ты не отдашь мне свою шапку? А то про мою написали в газетах. Он говорит, конечно, а я говорю, я заплачу, а он говорит, нет, бери даром, у меня дома еще одна есть, желтая. Ну вот, и когда я пришел подстричь вам сад, то спросил у вашей подруги, похож я в этой шапке на каменщика? Потому что это была шапка каменщика. А она говорит, ты и без шапки на него похож.

— Так ты знаком с Колетт, — сказала Элисон. — Все ясно. Ты — тот газонокосильщик.

— Да. — Март пожевал губу. — На этой работе я тоже долго не продержался. Можно мне еще чаю?

Элисон поспешила через сад. Дети Мишель уже вернулись из яслей, она слышала, как они завывают, и воздух полнился угрозами и проклятиями их матери. Она принесла еще один термос, кружку для себя и пачку шоколадного печенья — Колетт позволяла держать его для нервных клиенток, любивших что-нибудь погрызть и пожевать. На этот раз Эл себя в обиде не оставила; она положила пакет на колени и скармливала Марту по штучке.

— Миссис, — спросил он, — о вас когда-нибудь писали в газетах?

— Вообще-то да, — ответила она. — В «Виндзор экспресс». — Она сделала три дюжины фотокопий. «Пышнотелая красавица-медиум Элисон Харт». Одну она послала ма, но та ничего не сказала. Она разослала их друзьям, но и они ничего не сказали. Теперь у нее, конечно, множество вырезок из газет — но ни в одной не говорится о ее внешности. Избегают щекотливой темы, думала Эл. Она показала вырезку из «Виндзор экспресс» Колетт. Колетт прыснула.

— Вам повезло, — сказал Март. — В Виндзоре нет констебля Делингбоула.

— Я никогда не общалась с полицией, — сказала она.

Наверное, стоило позвать их в детстве. Наверное, я могла бы выдвинуть обвинения. Но меня воспитали в страхе перед людьми в форме. Она вспомнила, как полицейские орали в щель для писем: «Миссис Эммелин Читэм?» И задумалась, почему ма не попросила кого-нибудь из своих хахалей заколотить щель. Все равно нам никто не писал.

Только Эл закончила прибирать на кухне и уничтожать следы обеда Марта, как явилась разгневанная Колетт с кучей пакетов.

— Я ставила машину, — начала она. — Кто-то упер наши садовые стулья! Как это произошло? Наверняка это тот ночной гость. Но как он забрался в гараж? Следов взлома нет!

— Ты говоришь как констебль Делингбоул, — заметила Элисон.

— Что, с Мишель трепалась? Я тебе вот что скажу, жаль, я стормозила утром. Надо было немедленно позвонить в полицию, как только я его увидела. Я сама во всем виновата.

— Это точно, — сказала Элисон столь сочувственно, что Колетт не обратила внимания.

— Ну ладно. Я потребую возмещения ущерба по страховке. Что ты ела, пока меня не было?

— Всего лишь горстку кукурузных хлопьев. И пару листочков салата.

— Да ну? — Колетт распахнула дверцу холодильника. — Святая правда? — Она нахмурилась. — А где остатки цыпленка?

— Да там всего ничего оставалось, вот я и выкинула. И хлеб тоже.

Колетт посмотрела на нее с сомнением.

— Вот как?

Она заглянула под крышку масленки. Обшарила глазами столы в поисках улик — крошек, жирного пятна. Она пересекла кухню, рывком открыла посудомоечную машину и заглянула внутрь, но Эл уже вымыла сковородку и тарелки и положила все на место.

— Ладно, верю, — неохотно признала она. — Знаешь, может, тот парень из Бизли был прав. Если они смогли залезть в гараж, то в сарай тем более заберутся. Вероятно, это была не лучшая идея. Я пока не буду ничего перетаскивать. Посмотрим, как оно пойдет. Не обкрадут ли кого из соседей. Потому что я кучу денег потратила. На вилы и все такое прочее.

— Вилки? — переспросила Элисон.

— Вилы. Лопаты. Тяпки. И гак далее.

— А. Ну да.

Она так увлеклась самобичеванием, подумала Эл, что забыла пересчитать ломтики бекона. И даже заглянуть в жестянку с печеньем.

— Март, — спросила Эл, — ты слышишь голоса? В смысле, в голове? На что это похоже, когда ты слышишь их?

— У меня ладони потеют, — ответил Март. — И глаза словно усыхают.

— Что они говорят?

Март лукаво посмотрел на нее.

— Они говорят, мы хотим чая.

— Извини, что лезу не в свое дело, но таблетки тебе как, помогают?

— Вообще-то нет. От них только пить хочется.

— Ты ведь знаешь, что не можешь здесь оставаться, — сказала Эл.

— А хотя бы сегодня ночью можно, миссис?

Он зовет меня «миссис», подумала она, когда хочет выжать слезу.

— У тебя есть одеяло? В смысле, я думала, когда люди спят под забором, у них, по крайней мере, есть одеяла или спальные мешки. Слушай, я пойду попробую что-нибудь вынести.

— И еще термос чая, — попросил Март. — И ужин, пожалуйста.

— Это вряд ли.

Она уже чувствовала слабость — проведя весь день на миске хлопьев и паре печений. Если она принесет свою порцию обезжиренной индейки и риса с овощами Марту, он умнет их в один присест, после чего она, наверное, хлопнется в обморок. К тому же Колетт непременно спросит: Эл, какого черта тебя понесло в сад с тарелкой?

— Может, тебе денег подкинуть? — предложила она. — Супермаркет еще открыт.

— Мне запрещено там появляться.

— Да ладно? Есть еще магазин в гараже.

— Тоже запрещено. И в баре, и в остальных местах, где продают чипсы, тоже. Они все кричат, пошел вон, грязный ворюга.

— Но это не так! Ты не ворюга.

— Я хотел помыться из шланга в гараже, но меня выгнали. Сказали, еще раз покажешься, и мы тебя тачкой переедем. Сказали, от моей рожи у них все клиенты разбегаются. Это все Делингбоул виноват. Меня гонят отовсюду.

Ярость поднялась из ее пустого желудка. Неожиданное и незнакомое чувство обожгло ребра.

— Вот, — сказала она. — Бери и иди к палатке с кебабами, там тебе точно не откажут. И держись подальше от охранных прожекторов, когда будешь возвращаться.

Пока Марта не было, а Колетт смотрела «Обитателей Ист-Энда», она прокралась в дом и вернулась обратно с запасным одеялом и парой подушек. Она бросила их в «Балморал» и помчалась обратно. Микроволновка пищала. Она снова поела на кухне стоя. Мне отказывают в хлебе в моем собственном доме, подумала она. Мне отказывают в куске хлеба.

День или два Март приходил и уходил по ночам.

— Если Колетт тебя увидит, тебе конец, — предупредила она. — К сожалению, я не могу предсказать ее передвижений, в последние дни она вся на нервах, шастает туда-сюда. Придется рисковать. Эван, сосед, уходит ровно в восемь. Не попадись ему на глаза. В половине десятого Мишель ведет детей в ясли. Не высовывайся. Почту приносят в десять, не вертись под ногами у почтальона. В середине дня затишье, но в три опять начнется суета.

Март снова начал рассказывать, как констебль Делингбоул раздавил его часы.

— Я одолжу тебе свои, — пообещала она.

— Я не хочу, чтобы ваши соседи меня увидели, — сказал Март. — Еще подумают, что я пришел за их детьми. Когда мы с Пинто жили в Байфлите, заявились какие-то парни, стали долбиться в дверь и орать, педофилы, убирайтесь вон!

— Почему они приняли вас за педофилов?

— Не знаю. Пинто сказал, ты так выглядишь, ты так ходишь, у тебя так пальцы торчат из башмаков, и шляпа у тебя такая. Но тогда у меня еще была старая шляпа.

— И что случилось потом? После того, как они начали ломиться в дверь?

— Пинто вызвал полицию!

— И полиция приехала?

— О да. На патрульной машине. А потом увидели, что это я.

— И что?

Губы Марта медленно растянулись в улыбке.

— «Вперед, констебль Делингбоул!»

Она порылась в шкатулке с украшениями в поисках часов и обнаружила одни со стразами, для сцены. Лучше куплю ему новые, подумала она, подешевле. И надо спросить, какой у него размер обуви. Может, если у него будут новые ботинки, он свалит, прежде чем Колетт заметит. Ей приходилось постоянно отвлекать Колетт, обращать ее внимание на происходящее перед домом и трещать как сорока всякий раз, когда та заходила на кухню. Он должен уйти, думала она, прежде чем Колетт решит как-то обезопасить сарай, потому что как только она зайдет в него, сразу же обнаружит следы пребывания Марта; она представила, как Колетт верещит и размахивает садовыми вилами с насаженным на них перепуганным гостем.

— Как по-вашему, может, поставить сюда кровать? — спросил Март, когда она принесла ему термос.

— Матрас — может быть, — сказала Эл и тут же прикусила язык.

— Жалко, я не додумался захватить шезлонг в садовом центре, — сказал Март. — Знаю! Он хлопнул себя ладонью по шапке. — Гамак! Вот что мне нужно.

— Март, — сказала она, — ты уверен, что не замешан в уголовщине? Потому что я не могу отвечать, не могу рисковать, мне придется сказать кому-то, понимаешь. Тебе придется уйти.

— Отец проломил мне голову куском трубы, — сообщил Март. — Это считается?

— Нет, — ответила она. — Ты был жертвой. Это не считается.

Жестокие удары по черепу, подумала она. Колетт считает, они очень важны. Она спросила меня о них как-то раз, под запись. Тогда я не знала почему. Теперь понимаю, что она думала, может, с них-то и началась моя ненормальность.

— Хотя вообще-то это был отчим. Я всегда думал, что он мой папа, но мама сказала, нет. Нет, сказала она, он твой отчим.

— Сколько отчимов у тебя было?

— Несколько.

— У меня тоже.

День выдался теплый, они сидели на садовых стульях, приотворив дверь, чтобы впустить свежий воздух.

— Хорошо, что мы выбрали сарай с окошком, — сказала Эл. — Не то бы ты задохнулся.

— А с другой стороны, нет, — возразил Март. — Потому что через него за мной следят, подсматривают, чтобы донести Большому Д.

— А с другой стороны, нет, — согласилась она. — Я уж думала, может, занавески купить?

Соседская девочка с воплями вылетела из игрушечного домика. Эл встала и увидела, как та несется по лужайке, скользит, останавливается и вонзает зубы в икру брата.

— Ой! — вскрикнула Эл. Она вздрогнула, словно это ее укусили.

— Мама, мама! — заревел ребенок.

Март захлопнул дверь сарая и упал на четвереньки. Из кухни донесся голос Мишель:

— Я иду, о боже, я иду, и кому-то сейчас здорово влетит.

— Садись. — Март потянул Эл за юбку. — А то она тебя увидит.

— Укусила брата, — заорала Мишель, — ну все, блин, теперь я тебя укушу.

Они вместе опустились на колени. Март дрожал. Эл ощутила необходимость помолиться.

— Иисусе! — вскричал Март.

Слезы брызнули из его глаз. Он навалился на Эл. Она поддержала его. На нее словно осел мешок мусора и костей; Март благоухал изрядно подгнившим компостом.

— Тихо, тихо, — бормотала она и гладила его по шапке.

Мишель неслась по вытоптанному газону, на плече ребенок, на лице — зверский оскал.

Колетт взяла мобильник и услышала:

— Угадай, кто?

Догадалась она сразу. Какой еще мужчина позвонит ей?

— Не виделись с тех пор, как налетели на тебя в «Элфиксе».

— Чего? — переспросил Гэвин. Оцепенело, как будто она обругала его.

— В магазине, — пояснила она. — В Фарнхэме. В субботу, помнишь?

— В каком?

— В «Элфиксе». Гэвин, отчего ты вечно не можешь запомнить самые банальные названия?

Пауза. Гэвин тревожно переспросил:

— Хочешь сказать, он так называется? Тот универмаг?

— Да.

— А почему ты так и не сказала?

— Боже, дай мне сил, — вздохнула она. Потом добавила: — Может, положишь трубку и попробуем заново?

— Если хочешь, — согласился Гэвин. — Ладно.

Тишина в трубке. Она подождала. Телефон зазвонил.

— Гэвин? Алло.

— Колетт? Это я, — сказал он.

— Какая приятная неожиданность.

— Теперь можно с тобой поговорить?

— Да.

— Ты была занята или что?

— Давай просто забудем, что ты мне уже звонил. Давай попробуем еще раз, и я не буду упоминать о том, где в последний раз видела тебя.

— Если хочешь, — беззаботно согласился Гэвин. Его тон означал, что он считает ее капризной донельзя. — Но почему ты не могла говорить, она была рядом? Ну ты поняла, толстуха.

— Если ты об Элисон, ее нет дома. Вышла прогуляться. — Колетт вдруг подумала, как странно это звучит; но именно так Элисон объяснила свой уход.

— Значит, ты можешь говорить?

— Послушай, Гэвин, что тебе надо?

— Просто хочу узнать, как у тебя дела. Как ты поживаешь.

— Хорошо. Отлично. А ты как? — Боже, подумала она, я уже теряю терпение.

— Я встречаюсь кое с кем, — сообщил он. — Я подумал, надо тебе сказать.

— Это не мое дело, Гэвин.

А сама подумала, ну надо же, раз в жизни сообразил, что к чему; может, мне и не нужно знать, но я хочу знать, конечно, я хочу знать. Я хочу прочитать ее резюме, выяснить, сколько она зарабатывает и получить свежую фотографию в полный рост с параметрами на обороте — и выяснить, что же у нее есть такого, чего нет у меня.

— Как ее зовут?

— Зоуи.

— Это ненадолго. Слишком круто для тебя. У вас серьезно? — Должно быть, серьезно, подумала она, а то бы он мне не сказал. — Где вы познакомились? Она тоже компьютерщик? — Ну а кто же. Кого еще он мог подцепить?

— Вообще-то, — выдал он, — она модель.

— Неужели? — ледяным голосом переспросила Колетт. Она чуть не поинтересовалась, модель чего?

Она встала.

— Слушай, тут Элисон вернулась. Мне пора.

Она положила трубку. Элисон брела по холму. Колетт стояла и смотрела на нее, сжимая телефон в руке. Почему она в этом огромном пальто? Опять мерзнет, похоже. Эл утверждает, что из-за призраков, но зуб даю, все дело в банальном раннем климаксе. Вы только посмотрите на нее! Огромная баба! Толстуха!

Разъяренная Колетт встретила ее в прихожей.

— С ума сойти, ты решила немного позаниматься!

Элисон кивнула. Она запыхалась.

— С середины холма ты практически на четвереньках ползла — видела бы ты себя! Сколько ты прошлепала, с милю? Тебе придется пробежать эту дистанцию с утяжелителями, прежде чем жир стронется с места! Посмотри на себя: одышка, вся потная!

Покорно Эл посмотрела на себя в зеркало. В нем что-то мелькнуло: Март, подумала она, улепетывает через боковые ворота.

Элисон пошла на кухню и выскользнула через заднюю дверь. Она расстегнула пальто и — все время прислушиваясь, не идет ли Колетт, — избавилась от двух пакетов из супермаркета, которые свисали по бокам, точно седельные сумки. Она сунула тайные покупки за мусорный бак на колесиках, вернулась в дом и стащила пальто.

Я как вор, только наоборот, думала она. Подходишь к кассе с тележкой, платишь за все — а потом, уже на улице, распахиваешь пальто и принимаешься прятать на себе пакеты. Люди пялятся на тебя, а ты — на них. Если они спросят тебя, зачем ты это делаешь, что ты ответишь? Ты не можешь придумать ни одного приличного повода, не считая добрых намерений.

Дошло до того, что ела либо она, либо Март. Придется объяснить ему, думала Эл. Что Колетт все время следит за мной. Что она пересчитывает еду. Рассказать, как она орала в тот первый день, когда наконец инвентаризовала содержимое холодильника и обнаружила, что двух яиц не хватает. Как обвинила меня в поедании их в крутом виде и заставила покраснеть от стыда, хотя я их не ела, это ты съел. Как она командует мной каждую минуту. Как я не могу просто пойти и купить, чего захочется. Как, если взять машину, она потребует сказать, куда я направляюсь. А если уеду без ее ведома, она спросит почему.

По пятницам «Сейнсбериз» работает круглосуточно, думала Эл. Так что я смогу прокрасться в магазин, пока она спит. Нет, не просто спит, это не сработает. Я должна напоить ее. Она представила, как вставляет пластмассовую воронку в горло Колетт и вливает шардоне. Я смогу взять машину, если не разбужу Кол, выезжая со двора. Может, единственный способ — дать ей снотворного. Или вырубить ее. Иди сюда, подумала она, хочешь, я врежу тебе лопатой?

Нет, правда, к выходным он должен уйти. Я скажу ему. Даже если она не разовьет активности по переселению вил и тяпок, в начале неделе сюда припрутся рабочие строить фонтан.

Она заперла черный ход. Пересекла кухню, постояла у раковины, выпила стакан воды. На фронте сарая все спокойно: дверь закрыта, следов на земле нет. Она налила еще стакан. Быстрее, быстрее, думала она, пока не пришла Колетт и не сказала, что водопроводная вода — яд, пока она не сказала, поспешное питье — частая причина смерти страдающих ожирением.

Эл вдруг осознала, что в «Коллингвуде» царит полная тишина.

Она вышла в прихожую.

— Колетт?

Нет ответа. Но сверху доносился скулеж, который становился все громче по мере того, как она поднималась по лестнице.

Она постояла у двери Колетт. Она лежит на кровати и плачет, подумала Эл. Но почему? Она пожалела о том, что сказала мне, о том, что обозвала меня толстухой? Неужели целая вечность бестактности промелькнула перед ее глазами? Навряд ли. Колетт не считала себя бестактной. Она считала себя справедливой.

Без разницы, подумала Эл. Это мой шанс. Пока эмоции отвлекают ее, я прокрадусь в сад и передам свою добычу Марту. Или, если он ушел, занесу в сарай, будет приятный сюрприз к его возвращению.

Вчера она принесла ему три апельсина. Его не слишком впечатлил рассказ о том, как она выкрутилась, заявив, что выжимала из них сок. Он намекнул, что предпочел бы стейк, но она не видела способа устроить в сарае полевую кухню. Так что он получит консервированного тунца. Она надеялась, что он оценит тот факт, что банки были ужасно тяжелыми.

Скрипя ступеньками, она спустилась вниз, оставив Колетт с ее горем, в чем бы оно ни заключалось. В конце пути ее неотвратимо поджидало собственное отражение в стекле. Лицо розовое, словно ветчина. Надо было купить ему мясную нарезку, подумала Эл, чтобы не тащить на себе консервы, хотя, конечно, из-за теплой погоды ему пришлось бы съесть мясо в тот же день. Так я, по крайней мере, обеспечу ему небольшой запас, который он сможет унести в рюкзаке.

Она открыла заднюю дверь, проковыляла к мусорному баку и сунулась за него. Пакеты исчезли. Март, должно быть, ползком вернулся и прихватил их на обратном пути. Что ж, надеюсь, у него крепкие зубы, подумала она, консервный нож-то я не купила.

Наступил вечер, Колетт так и не спустилась; но достаточно, думала Эл, и случайного взгляда из окна спальни на Марта, скользящего по залитой лунным светом лужайке. Ну почему я попросту не дала ему денег и не отправила восвояси? Я не смогла бы дать ему больше, скажем, сотни фунтов, иначе Колетт поинтересовалась бы, зачем я их сняла и на что потратила. О, она спросила бы очень вежливо, зная, что я имею на то полное право, но ей все равно было бы любопытно…

Когда уже почти стемнело, она вышла из раздвижных дверей.

— Элисон? Это ты? — Мишель махала рукой.

А кто еще, интересно, это мог быть? Она неохотно двинулась к забору.

— Пригнись, — попросила Мишель. — Хочу пошептаться с тобой. Слышала об эпидемии среди кроликов?

Эл покачала головой.

— Понимаешь, это очень странно. Не то чтобы мне было какое-то дело до кроликов, я бы никогда не завела животных, ведь у меня дети, а животные разносят всякие токсикозы. Но малыши в яслях уже все глазки выплакали. Они пошли в сад, чтобы покормить кролика, а он лежит в клетке лапками вверх, и жуткая струйка черной крови стекает из его рта.

Наверное, подумала Эл, держать Марта в сарае — это все равно что снова стать ребенком, шалить за спиной у взрослых, красть еду и так далее; бегать на угол, как только удастся раздобыть деньги. Это та самая игра, то кукольное чаепитие, о котором я мечтала. У нас много общего, подумала она, у меня и Марта, он словно мой младший братик. Она заметила, что Март постоянно спотыкается и падает — все из-за лекарств. Она подумала, ма тоже постоянно спотыкалась и падала.

— И что говорят ветеринары? — спросила она Мишель.

— Да считай, ничего, мол, а что вы хотели от кроликов? Пытаются свалить все на еду, якобы мы их плохо кормили. Во всем виноваты владельцы, и точка. Жулики. Эван говорит, ему тоже нет дела до кроликов, но он очень встревожен, в свете того, что происходит с детской площадкой. А ветеринары все отрицают, улавливаешь? Он гадает, не знают ли они что-то, чего мы не знаем.

О боже, сказала она. Наверное, они должны провести вскрытие. Она не знала, что еще сказать. Мне пора, наконец выдавила она и похромала от забора, а Мишель крикнула ей вслед: продержится теплая погода до выходных или нет?

К восьми часам Эл чертовски проголодалась. Колетт не подавала признаков жизни и явно не собиралась спускаться и надзирать за ее ужином. Она прокралась наверх и прислушалась. Вечер все больше и больше напоминал ей о юности. Необходимость ходить на цыпочках, подслушивать у дверей вздохи и стоны в комнатах.

— Колетт, — мягко позвала она. — Ты не подсчитаешь мои калории?

Нет ответа. Она приоткрыла дверь.

— Колетт!

— Да обожрись ты хоть до смерти, — отозвалась Колетт. — Мне-то какое дело?

Она лежала лицом вниз на постели. И выглядела очень плоской. И совершенно никакой. Элисон тихо потянула дверь на себя, так тихо, что надеялась, это продемонстрирует ее безоговорочное уважение к состоянию Колетт, — так тихо, что почти сочувственно.

Она прокралась в сад. Луна еще не обогнула угол «Джеллико» на излучине дороги, и Эл не видела, куда ступает. Ей хотелось постучаться, но разве это не глупо, подумала она, стучать в дверь собственного сарая?

Она чуть приоткрыла дверь. Март сидел в темноте. У него был фонарик и батарейки, но не того типа — вот еще пункт для моего списка покупок, подумала она. Она могла бы принести ему свечи, но боялась, что он устроит пожар.

— Забрал покупки?

— Нет, — ответил он. — Какие покупки? Я умираю с голоду. Падаю в обморок.

— Я дам тебе пятьдесят фунтов, — сказала Эл. — Ступай в Нэпхилл и купи китайской еды навынос, хорошо? Возьми мне комплексный обед на двоих, а себе — чего захочешь. Сдачу оставь себе.

Когда Март ушел, пригибаясь под лучами охранного освещения, она постаралась устроиться поудобнее на парусиновом садовом стуле. От земли под бетонированной площадкой тянуло холодом; Эл подняла ноги и хотела было поджать их, но стул намекнул, что не прочь опрокинуться; металл врезался в спину, и ей пришлось сесть прямо и поставить ноги обратно на землю. Она гадала, что же случилось с покупками.

Когда Март вернулся, они поужинали на славу, обсасывая свиные ребрышки и выбрасывая кости.

— Ты должен унести картонки, — сказала она. — Ты понял, да? Нельзя класть их в наш мусорный бак. Колетт увидит. Скоро тебе придется уйти. Нагрянут ландшафтные дизайнеры. Небось скажут, уберите этот сарай, он как бельмо на глазу. — Она задумчиво жевала креветку в кисло-сладком соусе, — Я знала, что надо купить сарай получше.

— Уже поздно, — сообщил Март, сверившись со своими новыми часами. — Тебе пора.

— Да ну, чтобы ты доел все сам?

— Я голоднее тебя! — защищался Март, и она подумала, это правда.

Поэтому ушла. Наверх, в постель. В комнате Колетт все тихо. На этот раз ей ничего не снилось; возможно, потому что она не была голодна.

Больше так, конечно, продолжаться не могло. Если раньше в одежде Марта был элемент камуфляжа, его грязное тряпье сливалось с землей и травой, то теперь его ноги, обутые в большие и чистые бело-синие кроссовки, прямо-таки бросались в глаза и словно заворачивали за угол прежде его самого.

Заметив приближение Колетт, он захлопнул дверь сарая и придвинул к ней рюкзак; но Колетт одолела Марта одним рывком. Ее боевой йодль отбросил паренька к стене. Эл поковыляла в сад, вопя:

— Не бей его! Не звони в полицию, он не опасен.

Март засмеялся, когда Колетт сказала, что видела его на лужайке.

— Спорим, вы решили, что я из космоса? И сказали, ой, это же инопланетянин! Или вы решили, что я каменщик со стройплощадки?

— Ничего я не решила, — отрезала Колетт.

— Она думала, что спит, — заложила подругу Эл.

— Элисон, можно, я сама разберусь, хорошо?

— На самом деле все мои беды начались со встречи с инопланетянами, — признался Март. — Вы знаете, из-за них болит голова. И еще они заставляют вас падать. Когда вы видите инопланетянина, это все равно как если бы кто-то высверлил из вас середину. — Он изобразил руками — выдавил и повернул, словно всадил в яблоко нож для удаления сердцевины. — Пинто, — сказал он, — когда мы рисовали линии в районе Сент-Олбанс, забрали в летающую тарелку. Пришли инопланетянки, стащили с него спецовку и всего ощупали.

— Он спал, — предположила Колетт.

Эл подумала, она не знает, как нам повезло, ведь мы могли приютить еще и Пинто.

— Он не спал, — возмутился Март. — Его забрали. А доказательство такое: когда он вернулся, то снял рубашку, и все увидели, что они стерли его татуировку.

— Ты должен уйти, — сказала Колетт. — Надеюсь, тебе это ясно?

— Сарай не всякому сгодится, — заметил Март. — А по мне, так отличное место. Жучков меньше.

— Думаю, полно. Хотя, уверена, тебе он кажется идеально чистым.

— Не ползающих жучков. Подслушивающих жучков.

— Что за бред. Кому охота тебя подслушивать? Ты бродяга.

— В наши дни и камеры повсюду натыканы, — продолжал Март, — За нами следят с диспетчерских вышек. Шагу нельзя ступить, чтобы об этом никто не знал. Вы ведь получаете письма от незнакомых людей, а? Даже я получаю письма, хотя у меня нет адреса. Констебль Делингбоул говорит, у меня есть твой номер, приятель. — И тихонько добавил: — А его номер на нем самом и написан.

— Ты выметешься отсюда через десять минут, — сообщила Колетт. — Я пойду в дом и засеку время. А потом, что бы ты, Элисон, ни говорила, я позвоню в полицию, и его заберут.

Интересно, Делингбоул существует на самом деле или он — сон, подумала Эл. А потом сообразила, да, конечно, он существует, Мишель его знает. Он читал лекцию о сарайной преступности. Разве такое приснится?

Прошел не один час, прежде чем Колетт снова заговорила с ней. Им приходилось взаимодействовать, случайно сталкиваться: в какой-то момент Колетт протянула ей трубку — надо было ответить на звонок клиента, а позже они одновременно зашли в подсобку с корзинами для белья и так и стояли, холодно повторяя, после вас, нет, после вас.

Но «Коллингвуд» был слишком мал для длительной междоусобицы.

— Что, по-твоему, я должна сказать? — вопросила Эл. — Что больше не приючу бродягу? Хорошо, не буду, если тебе это настолько не по душе. Господи! Он же не причинил никакого вреда.

— Твоей заслуги в этом нет.

— Только снова не начинай, — попросила она.

— По-моему, ты не осознаешь, какие люди бывают на свете.

— Нет, я слишком хорошо это осознаю, — пробормотала Эл. — Ты не осознаешь и половины зла, творящегося в мире, — прошептала она себе под нос.

— Я недавно видела Мишель, — сообщила Колетт. — Она говорит, следи за покупками.

— Что?

— В багажнике. А то сопрут, пока открываешь дверь дома. Не оставляй крышку багажника открытой. Сейчас эпидемия воровства продуктов.

— Вроде бы я сама ничего не покупаю?

— Прекрати уже бормотать, — попросила Колетт.

— Перемирие? — предложила Эл. — Сядем за стол переговоров? Выпьем чаю?

Колетт не ответила, что Эл восприняла как «да» и подошла к раковине, чтобы наполнить чайник, глядя в сад, на опустевший «Балморал». Колетт обвинила ее в том, что она приютила Марта, но не в том, что она кормила его; не в том, что она покупала продукты и контрабандой проносила их в дом. Колетт ее пальцем не тронула, зато наорала, спросила, не рехнулась ли она и чего вообще хотела, привести в район банду грабителей, педофилов, террористов и потенциальных убийц? Не знаю, ответила Элисон, ничего я не собиралась, я лишь хотела сделать доброе дело, наверное, я не подумала, я просто пожалела его, ведь ему некуда было идти, вот он и залез в сарай.

— Иногда, — сказала Колетт, — мне кажется, что ты такая же тупая, как и толстая.

Но это не так, подумала Эл. Конечно нет. Она знает, что я не глупая. Иногда у меня в голове все путается из-за неразберихи с памятью, из-за того, что воспоминания детства просачиваются в настоящее. Мне кажется, меня держали в сарае. Мне кажется, меня загоняли туда, я искала в сарае убежища, спасения, мне кажется, что меня сбивали с ног и я падала на пол, потому что кто-то в сарае поджидал меня, темная тень поднималась из угла, а ножниц у меня с собой не было, и я не могла даже ткнуть его. Мне кажется, что потом на дверь вешали замок и я лежала там, истекая кровью, на газетах, одна, в темноте.

Она видела прошлое смутно — лишь очертания, черную массу на фоне черного неба. Она не видела настоящее — его взболтала бурная сцена, которую устроила Колетт, сцена, которая до сих пор эхом отдавалась у нее в голове. Но видела будущее. Она заставит меня гулять, таскать тяжести — как и угрожает — на запястьях и лодыжках. Будет ехать рядом, в машине, следить за мной, но только поначалу. Она не захочет отвлекаться от рассылки счетов за предсказания, которые я сделала, и духов, которых я подняла из могил: за беседу с вашим дядей Бобом, 10 минут, £150 + НДС. Так что, может, она и не будет ездить рядом — просто выставит из дома, и все. И мне некуда будет пойти. Возможно, я тоже смогу найти прибежище в чьем-нибудь сарае. Поначалу я буду заскакивать в супермаркет, покупать сэндвич и булочку, потом жевать их, сидя на какой-нибудь скамейке, а если дождь и я не смогу забраться в сарай, то заползу в парке под эстраду. Оказывается, так легко представить себе, как человек превращается в бесприютного нищего.

— Кто, говоришь, крадет покупки? — спросила она, думая, как знать, может, скоро их буду красть я.

— Эван говорит, нелегальные иммигранты.

— В Уокинге?

— Ой, да их везде полно, — сказала Колетт. — Ну, знаешь, беженцы. Совет убирает скамейки из парка, чтобы никто не мог на них спать. Что ж, мы получили свое предупреждение, верно? С сараем.

Она выпила чай, который заварила Элисон, прислонившись к столу, точно в привокзальном буфете. А ловко я выставила его, думала она, побоялся со мной спорить, зараза, с первого взгляда понял, что я крепкий орешек. Она ощутила голод. Залезть в банку с печеньем для клиентов, пока Эл не смотрит, совсем несложно, но она отказалась от этой мысли. Мишель сказала, у них в мусорном баке обнаружилась куча картонок от еды навынос, теперь ясно, что они вполне могут быть на совести бездомных. Хватит жрать, подумала она, по крайней мере мне. Образы Зоуи вгрызались в ее мозг, подобно крысам в клетке без дверцы.