Стенли Морган Оле, Мальорка!

Глава первая

— И-ии! Эй, мистер Тобин! Можно вас на минутку?

Неприятный трескучий голос миссис Эллы Харботл, прокатившись под сводами роскошного вестибюля отеля "Сан-Винсент", приласкал мое ухо с нежностью мотка колючей проволоки. Держась за ручку двери, я замер как вкопанный на пороге мужского туалета. На какую-то долю секунды меня охватило искушение пропустить этот вопль мимо ушей, переступить порог и насладиться тем, о чем я так мечтал после полуденного кофе, но профессиональная выучка взяла верх; чертыхнувшись про себя, я нацепил на лицо радостную улыбку и поспешил навстречу приставале.

Элла была не одна. Ее сопровождала грудастая подружка, Дорис Черепахоу. Они катились ко мне, одинаковые, как Траляля и Труляля — два пухленьких колобка ланкаширского желе, столь же озабоченных своими лишними калориями, как пара изголодавшихся гиппопотамчиков посреди обильно заросшей аппетитными водорослями заводи.

— Доброе утро, дамы, — поприветствовал я их, улыбаясь до ушей подружки всегда смешили меня. — Надеюсь, вы хорошо спали?

— Как бревна, дружок, — закудахтала Дорис Черепахоу, резко притормаживая в двух дюймах от меня. — Немудрено при наших габаритах и в нашем возрасте, да? Трудно представить, что найдется хоть один испанский Ромео, которому взбредет в голову вскарабкаться на наш балкон и потревожить наш сон. Ха-ха!

Она захихикала, отчего все её четыре подбородка затряслись и заходили ходуном — зрелище, к которому трудно привыкнуть, скажу я вам.

А вот Элла Харботл, судя по всему, не собиралась разделять пессимистический настрой подруги. Подтолкнув Дорис расплывшимся локтем, она изрекла:

— Говори только за себя, Дорис Черепахоу. И заруби себе на носу — что бы ни предлагали эти тощие вертихвостки, у нас такого добра в пять раз больше! К тому же я постоянно ловила на себе восхищенные взгляды испанцев в дискотеке. Так что, Дорис, держи хвост морковкой и надейся на лучшее.

И обе закатились счастливым смехом, а я, оторвавшись на миг от реальности, представил себе страшную сцену.

Спустилась вязкая тропическая ночь. Светит луна, воздух свеж, напоен любовным ароматом. По примыкающему к отелю пляжу, утопая по щиколотки в песке, крадется смуглокожий красавец, пылкая латинская кровь которого бурлит при одной лишь мысли о белокурых английских красотках, раздевающихся за зашторенными окнами гостиничных номеров.

И вдруг… Боже, что это?

На балконе третьего этажа дразняще промелькнул и исчез уголок небесно-прозрачной ночнушки. А это что? Неужели манящий жест?

Кабальеро карабкается по водосточной трубе, раздирая в клочья облегающие брючки танцора фламенко, и лихо перемахивает через перила балкона. Балконная дверь призывно приоткрыта. Сердце готово выскочить из груди, стуча как отбойный молоток. Хриплый шепот потомка жгучих мавров покорителей бессчетных дамских сердец — растворяется в темноте. Синьорина!

В ответ он слышит:

— Иди ко мне, я жду.

Кабальеро проскальзывает в спальню.

— Где ты, любовь моя?

— Здесь, мой теленочек, в постели. Иди к мамочке — не мешкай!

Испанец ощупью пробирается к кровати, нащупывает обнаженную руку, судорожно вбирает в трепещущую грудь воздух, прыгает на невидимую красавицу и… приземляется на колышущуюся, как медуза, желеобразную массу.

Следует отчаянный вопль, а в следующую секунду незадачливый Ромео взмывает в воздух и с проворством горного козла сигает головой вперед через парапет балкона в темную ночь…

В этот миг я замечаю, что дамы уже не смеются, а испуганно разглядывают меня, словно опасаясь, что у меня крыша поехала. Я мгновенно возвращаюсь к реальности и широко улыбаюсь. Подружки облегченно вздыхают и обмениваются понимающими взглядами.

— Чем могу служить? — интересуюсь я.

— Мы передумали, — возвестила Элла Харботл таким тоном, будто собирается сделать мне огромное одолжение. — Нам уже все уши прожужжали про предстоящую сегодня вечером фиесту, и мы с Дорис решили, что все-таки пойдем на нее. Верно, Дорис?

Дорис радостно закивала.

— Замечательно, — заявил я. — Я очень рад.

— Нас только цена смущает, — сказала Дорис. — Все-таки, как ни крути, два фунта — это многовато. Хотя я уверена, что праздник того стоит.

— Вы замечательно проведете время, девочки, — заверил я. Удовольствие гарантирую. Вы уже знаете, где мы собираемся? Автобус отъедет от "Польенсы" ровно в половине восьмого.

— Отлично. Значит, в семь тридцать, — кивнула Элла. — Спасибо, дружок. Мы пока прошвырнемся по магазинам. Купим Дорис облегающее черное бикини.

Подружки, хохоча во все горло, заковыляли прочь, переваливаясь, как утки, а я, облегченно вздохнув, толкнул дверь туалета. Я был искренне рад, что мои колобки решили пойти на фиесту. В обществе таких хохотушек развлекать толпу туристов — одно удовольствие.

Войдя в туалет, я увидел, что у ближайшего писсуара стоит мистер Рэндалл. Старательно целясь в мраморное жерло, старичок насвистывал себе под нос. Рэндалл — один из моих клиентов в "Сан-Винсенте".

Я пристроился к соседнему писсуару и пожелал Рэндаллу доброго утра. Оказалось, что туговатый на ухо бедняга даже не заметил, как я вошел, и, испугавшись моего столь внезапного появления в туалете, судорожно дернулся и обмочил собственную парусиновую туфлю.

— Фу ты, черт! — захохотал он, по-собачьи встряхивая ногой. — Это вы, мистер Тобин. Пригожий сегодня денек выдался, да?

— Да, мистер Рэндалл. "Ардмонт Холидейз" гарантирует замечательную погоду. Хорошо вам отдыхается?

— Божественно, сынок, просто божественно. Моя супруга восхищена. Прекрасный отель, великолепная еда, все — первоклассное. Непременно расскажу всем друзьям и знакомым, чтобы пользовались услугами вашей фирмы.

— Вы правы, лучше не бывает.

— Что?

— Я говорю — лучше не бывает.

— Э-ээ… да, — кивнул старый пенек, который явно меня не расслышал. У меня только одна просьба, молодой человек. Она касается нашего утреннего чая. Нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы он был покрепче? Здесь почему-то считают, что одного пакетика на чашку вполне достаточно.

— Разумеется, можно. Никаких проблем. Только скажите Франческо — он все устроит.

— Спасибо, мистер Тобин. Не сочтите старческой сварливостью, но для меня и моей благоверной ничто по утрам не сравнится с чашечкой крепкого чая.

— Целиком и полностью согласен с вами, — кивнул я. — Я тоже обожаю поутру что-нибудь покрепче и погорячее.

Почему-то, говоря "поутру", а также "покрепче и погорячее", я сразу начал мечтать о Донне. И чем дальше, тем сильнее.

— Что ж, мне пора, — сказал Рэндалл, застегивая "молнию" на ширинке. Жена ждет на пляже.

— Вечером увидимся. Постарайтесь сохранить побольше сил для фиесты.

— Непременно, мистер Тобин. Мы уже предвкушаем море удовольствия. До вечера, старина.

Рэндалл затрусил прочь, а мне наконец выдалась редкая возможность хоть ненадолго остаться наедине со своими мыслями.

Пожалуй, стоит воспользоваться этой минуткой, чтобы рассказать вам, кто я такой и чем тут занимаюсь. Возможно, это позволит вам легче понимать происходящее.

Зовут меня, как вы уже поняли, Тобин. Расс Тобин. А работаю я, как вы, возможно, догадались, курьером в компании "Ардмонт Холидейз". Место действия — Мальорка.

Мне двадцать лет, я довольно высокий, неплохо сложенный и — зеркало не даст соврать — фантастически красивый шатен. Нет, наврал. На самом деле я очень высокий, потрясающе сложенный и загорелый красавец. Не верите? Что ж, роста во мне шесть футов, мое тело с головы до пят покрыто бронзовым загаром, и девушки куда чаще улыбаются мне, нежели воротят от меня носы.

Местным представителем "Ардмонта", или курьером, как принято здесь называть людей моей профессии, я служу с марта, то есть — уже три месяца, поскольку сейчас — начало июня. Вам, конечно, не терпится узнать, преуспел ли я в своей нелегкой профессии и стал ли лучше разбираться в человеческой натуре? Да, преуспел и стал. Узнал, например, что работа курьера это нескончаемая каждодневная двадцатичетырехчасовая беготня, сопряженная с огромной ответственностью. Курьер встречает и провожает клиентов, отвечает за сохранность и доставку их багажа, следит, чтобы всех уютно разместили в отелях, организует экскурсии и прочие развлечения, разбирается с жалобами, еженедельно составляет совершенно бесполезные отчеты для Лондона и местной конторы, и т. д. и т. п.

А человеческая натура? Что ж, я понял, что люди — самые добрые, злые, правдивые, лживые, открытые, замкнутые, спокойные, вздорные, приветливые, сварливые, простодушные, хитрые, верные, предательские, готовые всегда придти на помощь, угодливые, безответственные, безрассудные и черствые создания. Иными словами, я ни черта не разбираюсь в людях и до гробовой доски не пойму сути человеческой натуры. Так сказать, в целостном плане. Каждое человеческое существо представляет собой уникальную индивидуальность, требующую особого подхода. На этом первый урок заканчивается.

Как случилось, что я стал курьером? Это долгая и страшно увлекательная история, с которой вы сможете познакомиться как-нибудь на досуге, поскольку я тратить на неё свое и ваше время сейчас не собираюсь. Впрочем, вкратце суть истории такова. Поначалу я целый год торговал (в Ливерпуле) швейными машинками, пытаясь всучить их людям, которые порой в них вовсе не нуждались; затем (также в Ливерпуле) в течение довольно непродолжительного времени зарабатывал на жизнь тем, что взимал долги. Эта работа оборвалась совершенно внезапным образом — я угодил в больницу, где познакомился с Тони Дейном. Тони, снимавшийся в телевизионных рекламных роликах, пригласил меня в Лондон попытать счастья на телевидении, и я уже скоро сам замелькал в различных рекламах. Одна из них (серия роликов, посвященных стиральным порошкам) оказалась настолько удачной, что я лишил себя работы на целых двенадцать месяцев, до марта будущего года — моя столь примелькавшаяся на экране физиономия больше не привлекала продюсеров.

И вот, припертый к стенке необходимостью подыскать новую работу, я охотно откликнулся на предложение знакомой девушки провести этот злополучный год под ласковым испанским солнцем.

Солнце, песок и море. О чем ещё мечтать? Подумайте сами. Каждое утро я просыпаюсь в своей уютной квартирке с видом на залив Пальма-Нову, завтракаю на балконе, нежусь на утреннем солнышке, подставляя лицо свежему бризу, любуюсь на убаюкивающую гладь Средиземного моря, наблюдаю, как медленно оживает пляж, а затем целыми днями напролет наслаждаюсь обществом прелестных и почти полностью обнаженных красоток, которые прохаживаются по пляжу, плещутся в прозрачной воде или подпаливают свои божественно нежные и гладкие тушки под солнцем.

О чем ещё может мечтать нормальный мужчина? А ведь мне ещё приплачивают за это!

Кстати, о красотках. Сейчас, в разгар сезона они здесь просто кишат, так и роятся. Видели бы вы их: высокие, миниатюрные, худенькие, полненькие; блондинки, брюнетки, рыженькие; кареглазые и голубоглазые; немки, шведки, француженки, датчанки, а англичанкам и вовсе несть числа. Тучи, стада, косяки красоток! И все приехали, мечтая о том, чтобы провести две незабываемые недели на солнышке, и втайне надеясь на головокружительный роман, воспоминания о котором будут согревать их души долгими зимами в Лондоне, Стокгольме или где-либо еще.

Днем пляжи пестрели бронзовыми телами, а по вечерам жизнь кипела в дискотеках. Упругие бедра и тугие груди, узкие талии и стройные ножки — все мелькало под одуряющую музыку в фантасмагорическом вихре, смешиваясь в калейдоскопе огней и вспышек теплой ночи, напоенной ароматами растений и табачным дымом. Нет, что ни говорите, Мальорка — самое сердце Средиземноморья. Увидишь разок Мальорку, сынок, и можешь смело возвращаться домой слепым, глухим и парализованным.

Вот как выразился однажды (или дважды) мой коллега-курьер, похотливый Патрик Холмс. "Расс, — сказал он, — у нашей работы есть одна весьма печальная сторона — в конце концов, они одолевают нас числом. Как ни старайся, всех все равно не перепробуешь."

И тем не менее Патрик вечно пытается опровергнуть собственное утверждение. За три месяца нашего с ним знакомства я ни разу не видел его хоть сколько-нибудь опечаленным. Откровенно говоря, мне и самому не приходилось грустить.

Однако, довольно об этом. Вернемся к работе. Утро для меня выдалось довольно занятое. Вечером, как вы уже знаете, предстояла фиеста. Празднество было организовано прямо здесь, в Магалуфе (это крохотный городок, от которого рукой подать до Пальма-Новы, другого столь же крохотного городка), и я обхаживал своих девяносто восемь клиентов, проживавших в "Сан-Винсенте", "Пальме" и "Польенсе", пытаясь убедить их расстаться с двумя фунтами ради столь шумного и веселого события.

Пока моим уговорам поддались тридцать человек — вполне приемлемо, учитывая вместимость автобуса. В основном, это были пожилые пары из Ланкашира, прилетевшие одним рейсом; они уже перезнакомились друг с другом, так что особых хлопот с ними не ожидалось.

Однако мне скучать было некогда. Для начала мне предстояло заскочить домой и выяснить планы Донны. Между прочим, Донна — маникюрша-шведка, с которой я познакомился неделю назад на дискотеке в "Пальме". По какому-то чудесному стечению обстоятельств, я сразу же приглянулся ей в той же степени, как она приглянулась мне, и в результате десять танцев спустя она твердо решила перебраться вместе со всем своим барахлом из гостиничного номера в мою берложку. Сказано — сделано. Мы замечательно проводили время, хотя недостаток сна уже немного стал сказываться. Впрочем, для меня в нашей замечательной договоренности имелся один недостаток: я постоянно опасался, что Донна в мое отсутствие навлечет на нас какие-то неприятности. Дело в том, что она терпеть не могла расхаживать по дому хоть мало-мальски одетой и была вполне способна открыть кому-нибудь дверь в чем мать родила. А ведь не мне рассказывать вам, на что способны испанские зеленщики и молочники. Вам ли их не знать. Не знаете? Ну так вот: они нисколько не уступают по темпераменту англичанам, заметно превосходя уроженцев туманного Альбиона в скорости и решимости действий.

Кроме того, мне ещё предстояло отвезти Донну в аэропорт. Все хорошее когда-либо кончается, и отпуск Донны, увы, не стал исключением. Сегодня днем она улетала в Стокгольм. Эх, несчастный я! Я уже заранее представлял, как буду тосковать по ней. И все же…

Покончив со своим занятием в туалете, я вышел в вестибюль и прошагал через стеклянные двери на залитую солнечным светом подъездную аллею "Сан-Винсента". Обычно я езжу на взятом напрокат "мерседесе", но в это утро, ещё не оправившись от ночных излишеств, решил прогуляться пешком. Чтобы добраться до моей квартирки в Пальма-Нове, мне предстояло преодолеть около мили.

Несмотря на бурное строительство, развернувшееся в последние годы в Магалуфе, приличную дорогу до Пальма-Новы до сих проложить так и не удосужились. Едва ли у кого-то повернется язык назвать дорогой кое-как заасфальтированное чудовище, карабкающееся в горы, затем сбегающее вниз в торговый центр Магалуфа и уныло тянущееся вдоль побережья. По обеим сторонам этой верблюжьей тропы громоздятся кучи гравия, наваленные специально для того, чтобы было удобнее сломать чудом уцелевшую после преодоления дороги лодыжку.

Отважно покоряя все препятствия, я пробирался между растущими, как грибы, отелями и быстро строящимися жилыми домами. Работа кипела. Каменщики, стекольщики, маляры, штукатуры и облицовщики сновали повсюду, как муравьи. Еще бы — большинство этих сооружений предполагалось заселить ещё до окончания курортного сезона. Мысленно пожелав строителям удачи, я заковылял дальше. Да, работка у них и впрямь была — врагу не позавидуешь. Как-никак, температура на солнцепеке нередко превышала сорок градусов, а спрятаться порой бывало негде.

Я забрался на гору и приостановился перевести дух. Внизу расстилался торговый центр Магалуфа. Крохотный городок буквально кишел туристами, оживленные орды которых слонялись по бессчетным магазинчикам и лавчонкам и заполоняли многочисленные бары и закусочные. Это зрелище всегда доставляло мне удовольствие. Насколько оно отличалось от мрачного уныния зимних улиц Ливерпуля, где я торговал швейными машинками и взимал долги с неплательщиков. Лично я убежден, что согласился бы работать здесь вообще задаром — ради солнца и красок.

Ха! Кто это сидит за столиком под навесом, потягивая холодное пиво и пожирая своими бесстыжими ирландскими глазищами прелести двух моих клиенток, как ни сам Патрик Холмс… Поразительно беззастенчивый мерзавец! Патрик, как вы помните — тоже курьер "Ардмонта" на Мальорке, который в свободное от ухлестывания за моими клиентками время является также представителем компании в Пальма-Нове.

Патрик — привлекательный малый, примерно одних лет со мной, с черными вьющимися волосами. В данную минуту он старательно обхаживал Глэдис Уэнтворт и Эсму Болд, пару прехорошеньких девятнадцатилетних кобылок из Лондона, деливших номер в "Сан-Винсенте".

А на девиц и впрямь стоило посмотреть. Эсма, та, что поменьше ростом обладательница потрясающей фигуры, большую часть которой сейчас охотно демонстрировала, облаченная в вызывающе короткие синие шортики и соответствующий топ. Волосы у неё длинные и темные, зубки — ровненькие и блестящие, да и вообще, между нами мальчиками говоря, отказать такой девчонке — ну совершенно невозможно.

Глэдис, напротив — естественная блондинка; возможно, не такая хорошенькая, как Эсма, но секс прет у неё изо всех пор, а груди… Эх! Это — отдельный разговор. Патрик, гнусный ловелас, уже окончательно обнаглев, совершенно в открытую пожирал их глазами, лишь для приличия скрытыми за темными стеклами защитных очков.

Ничего, сейчас я расстрою твои коварные планы, потрошитель корсетов.

Когда я подкатил к столу, Патрик сперва испуганно подпрыгнул, а потом радостно (вот подлый притворщик!) замахал руками.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, бегорра! Садись на всю задницу, Расселл! Ты выглядишь потертым, древним, усталым и остро нуждающимся в кружечке холодного пивка.

Я поздоровался с девицами и метнул на нахала уничтожающий взгляд.

— Странное дело, Холмс, я вовсе не ощущаю себя потертым и усталым, хотя от пивка не откажусь. А вот ты, по-моему, уже с завидной постоянностью бьешь баклуши.

— Что ты, старина, я тут просто из последних сил выбиваюсь, в поте лица советуя твоим клиенткам — твоим, обрати внимание! — как им лучше провести остаток дней на этом волшебном острове.

— Прости меня, Патрик, — всплеснул руками я. — Издалека мне показалось, что ты просто хлещешь пиво и соблазняешь хорошеньких девушек.

Девицы, как и ожидалось, захихикали.

— Боже упаси! — возмутился Патрик, отхлебывая из стакана пиво. Я злорадно отметил, что несколько капель пролились на его голубую махровую рубашку. — Ой, видишь, что ты натворил! У меня от обиды даже руки задрожали.

Я велел подчалившему официанту принести мне пива, потом повернулся к Эсме. При виде её огромных карих глаз у меня засосало под ложечкой.

— Что же, интересно знать, он вам насоветовал? — спросил я.

— Он, э-ээ, предложил свозить нас на сегодняшнюю фиесту, — ответила она с хитрой улыбкой. — По его словам, мы с подружкой вам не по зубам.

— Послушай, Рассик… — льстиво начал Патрик.

Я отмахнулся от негодяя, который давился от душившего его смеха, и заговорил голосом, преисполненным праведного гнева:

— Что ж, милые дамы, если вы хотите проскучать весь вечер в обществе непревзойденного зануды, то смело принимайте его предложение. Вечер, конечно, пропадет, но зато вы всласть отоспитесь.

Патрик хохотнул.

— Ладно, Расс, твоя взяла. Девушки, я удаляюсь, оставляя вас на попечение более достойного кавалера. Хочу только предупредить напоследок: ни в коем случае не соглашайтесь танцевать с ним. Он грациозен, как страдающий от мозолей носорог, и остаток своих дней вы проведете на костылях; если, конечно, сперва не истечете кровью.

— Ревность, — торжественно изрек я, принимая пиво от подоспевшего официанта, — последнее и жалкое прибежище побитых неудачников. Тем более, когда речь идет о таком отъявленном вруне. Между прочим, в течение двух лет подряд я был непревзойденным чемпионом Южной Англии по фру-фру, а по части ватутси мне вообще не было равных. Меня называли северным Альбертом Финком!

— А кто такой Альберт Финк? — завороженно спросила Глэдис. Бедняжка, похоже, даже не слыхала о чувстве юмора.

— Косоглазый болтун с кривыми ногами, — охотно пояснил Патрик. Прославился тем, что изобрел специальные пуанты для одноногих балерин.

— Перестаньте дразнить ее! — прыснула Эсма. — Бессовестные!

Однако в её взгляде читалась нескрываемая нежность. Похоже, Эсма всерьез втюрилась в нашего ирландского сердцееда.

— Что ж, мне пора, — провозгласил я, оставляя полстакана недопитого пива. — Увы, работы — непочатый край. Я не могу позволить себе прохлаждаться, как некоторые.

— Да, ты прав, — сочувственно пожал плечами Патрик. — Передавай привет Донне. Ей ведь, кажется, в четыре часа уезжать, бедняжке.

— Увидемся в семь у "Польенсы", — бросил я на прощание девушкам, пропуская реплику нахала мимо ушей.

Пройдя по улице, я завернул за угол и оказался прямо перед залитой солнцем бухтой залива Пальма-Новы. Узкую полоску пляжа сплошь устилали полуобнаженные тела, по лазурной водной глади сновали катера с водными лыжниками на буксире. В одном из них я узнал Дюка Стаффорда — его трудно было с кем-нибудь спутать. Стаффорд — здоровенный, красивый и бронзовый от загара жеребец, который владеет дискотекой "Облегающий сапожок", расположенной на окраине Пальмы. Он — настоящий пожиратель сердец, дамский угодник, обладающий всеми качествами, кроме ума и скромности. Добрую половину времени он гарцует на водных лыжах, выставляясь перед восхищенными женщинами. Беда в том, что делает он это и впрямь виртуозно. Вы уже, должно быть, догадались, что я не отношу себя к числу его закадычных друзей. А все из-за женщин. Однажды в местном баре он отбил у меня девчонку исключительно благодаря своему хамству. Она оказалась из числа тех, кому нравится грубое обращение, и, представьте себе, клюнула на его оскорбительные выходки. Другая бы ему пощечину залепила, а эта… Я был несказанно доволен, узнав, что в тот же вечер она вывалилась с борта его катера, катаясь по заливу.

Войдя в свой подъезд, я миновал квартиру Патрика на первом этаже и поднялся по лестнице на второй. Отомкнул ключом свою дверь и позвал:

— Есть кто дома?

Молчание.

Я запер дверь, прошагал по коридору до гостиной и заглянул внутрь. От увиденного кровь в моих жилах забурлила. На примыкающем к гостиной балкончике мерно посапывала Донна, распростершись на спине. Как всегда совершенно голая.

Я на цыпочках прокрался через комнату и остановился, любуясь на спящую красотку. Господи, какое потрясающее зрелище! Длинное, стройное, абсолютно безупречное тело, покрытое ровнехоньким золотистым загаром. Груди небольшие, но упругие, с аккуратными коричневыми сосками, которые в данную минуту гордо стояли торчком — не знаю, то ли от сна, то ли от ласкового бриза.

Длинные белокурые волосы дождем рассыпались по подушке. Они казались такими мягкими, пушистыми и шелковистыми, что я, не удержавшись от искушения, нагнулся и тихонечко погладил их.

Донна не шелохнулась.

— Привет, — окликнул я.

Она даже ухом не повела.

— Доброе утро! — сказал я, уже громче.

По-прежнему — никакого внимания.

Тогда я присел на корточки и провел пальцем по внутренней поверхности её бедра, приближаясь к заветному золотистому треугольничку.

Подействовало.

С губ Донны сорвался трепетный стон и она еле заметно пошевелилась. Я снова погладил её, уже смелее. Длинные ресницы Донны дрогнули и зеленые глаза уставились на меня. В следующий миг Донна лучезарно улыбнулась.

— Привет, милый, — томно произнесла она и, убрав мою руку со своего бедра, нежно пожала её. — Который час?

— Почти час дня. Ты спала?

Она сонно кивнула и снова закрыла глаза. Сон ещё не отпустил её. Я снова залюбовался ею. Донна была прекрасна. Раскрепощенная и всегда привычная к наготе, она гордилась собственным телом, сознавая его прелесть и притягательность для мужчин.

— Что ты хочешь на обед? — поинтересовался я.

— Тебя, — сонно пробормотала она.

— Нет, серьезно.

— А разве ты не хочешь меня? — надулась она.

— Очень хочу. И на обед, и на ужин и на завтрак, но ведь нам и в самом деле надо хоть изредка чем-нибудь питаться. Для разнообразия.

Глаза медленно открылись, но уже в следующую секунду озорно сощурились; в них заплясали дьяволята. Как хорошо я знал это выражение. Ничто не могло помешать Донне добиться своего.

Я попятился, грозя ей пальцем.

— Послушай, малышка…

Она тигрицей соскочила с матраса, игриво оскалившись и грозно расставив скрюченные пальцы с острыми коготками.

— Донна…

— Иди ко мне, мужчинка!

— Донна!

Я повернулся и бросился наутек, слыша, как шлепают босые ноги у меня за спиной.

— Ко мне, говорю!

Я промчался в спальню и прыгнул на кровать. В тот же миг на меня приземлилась Донна, на ходу сдирая с меня рубашку.

— Донна, ради Бога…

Она принялась щекотать меня между ребрами, прекрасно зная, что я не выношу щекотки и становлюсь совершенно беспомощным. Задыхаясь от смеха, я не мог выговорить ни слова. В несколько секунд она стащила с меня рубашку и принялась лизать язычком мой пупок. Это меня окончательно добило. Я взмолился о пощаде:

— Стой! Хватит!

— Хорошо, дружок, я остановлюсь, — пообещала она, — продолжая щекотать и вылизывать меня. — Как только ты скинешь с себя всю одежду.

— Хорошо! Ой! Я соглаа-а-сен! — завопил я.

— Тогда раздевайся! — скомандовала она, соскакивая с меня. — Шнель! Быстро!

— Ты — бесстыжая потаскушка, — проныл я, стаскивая туфлю.

— Говори, говори, мужичок, — кивнула Донна. — Только раздевайся побыстрее.

— Мы, британцы, не выносим подобного распутства. Неужто все в вашей свободной Скандинавии расхаживают в чем мать родила? Мы — люди приличные…

— Я нет понимать.

— Еще бы.

— Что значит — "в чем мать родила"?

Я не устоял перед искушением и звонко шлепнул Донну по её фантастическому задику. Эхо от шлепка прокатилось по всей спальне.

— Вот что!

— Ой! — громко завопила Донна и набросилась на меня, расфуфырившись, как дикая кошка. Несмотря на довольно хрупкое телосложение, она была удивительно сильной. Я с трудом соскользнул с кровати, но Донна ухватила меня на ноги, потом вскочила и с победным воплем стянула с меня брюки. Они так легко соскользнули, что Донна, не удержав равновесия, покачнулась и плюхнулась прямо на меня. Хохоча, как сумасшедшие, мы помогли друг дружке подняться и опрокинулись на кровать.

— Ты совершенно ненасытная, — сказал я, целуя её в ушко и вдыхая волшебный аромат её волос. От Донны всегда замечательно пахло; пожалуй, я никогда ещё не встречал таких душистых и свежих женщин.

— Вымыла голову? — поинтересовался я.

Она кивнула.

— Нравится?

— Очень. Съел бы тебя целиком.

Я легонько куснул её за плечо, потом перебрался к нежному горлышку; по телу Донны побежали мурашки.

— Посмотри, что ты натворил! — взвизгнула она.

— То ли ещё будет, — угрожающе проворчал я, нежно покусывая её ушко.

Донна дернулась, пытаясь, как мне показалось, высвободиться; на самом деле хитрюга ловко стянула с меня трусы. Я был так поглощен своим занятием, что заметил это, когда они уже болтались внизу на щиколотках.

Внезапно Донна привстала и посмотрела на меня. Глаза её посерьезнели.

— О, Расс, мне так не хочется лететь домой. Мне так хорошо с тобой!

— Мне тоже, милая. В том и беда этих чертовых отпусков — все они кончаются.

— Только не для тебя. Ты-то останешься здесь… А я вот улечу.

— Ты уже через неделю и думать про меня забудешь. Разве в Стокгольме тебя не ждет твой приятель.

Донна уныло кивнула.

— И ты его любишь?

Она снова кивнула и заулыбалась.

— Значит, ты забудешь меня уже завтра.

Она замотала головой.

— Нет!

— Непременно забудешь. А какой он из себя? Высокий, могучий, красивый швед?

Донна кивнула.

— Вот видишь — что же тебе ещё надо?

— Он — скверный любовник. Ты ему сто очков вперед дашь.

— Неужели? А в чем дело?

— Он — эгоист и свинья. А ты такой нежный… Никогда не спешишь. А Карл… он, как бы это сказать… Словом, у него раз-два и готово. Жуткая скотина.

— Ничего, крошка, ты его обучишь.

— Да, — с сомнением вздохнула Донна. Вдруг её глаза озорно блеснули. Ты мне покажешь ещё разок, ладно? Чтобы я запомнила, что ему рассказать.

— Ты — ведьма, — ласково шепнул я, целуя её мягкие жаркие губы.

Одно мгновение Донна лежала неподвижно, а в следующий миг, ловко поддев ногой мои трусики, она сорвала их с моих щиколоток, перевернулась на спину, порывисто притянула меня к себе и, обвив ногами мою спину, одним неуловимым движением слилась со мной.

Ее зеленые глазищи расширились, как у ребенка, впервые увидевшего рождественскую елку.

— О… Как хорошо! — простонала она, закатывая глаза. — Только не спеши, давай полежим так…

— Ты не забыла, что в четыре часа нам нужно ехать в аэропорт?

Донна игриво хихикнула.

— Хорошо, тогда полежи на мне до без четверти четыре… О-оо!

Мы предавались любви всего минут пятнадцать и добрались только до третьей позиции, когда какая-то сволочь позвонила в дверь. Мы замерли… и прислушались. Я никого не ждал.

— Не обращай внимания, — шепнул я, но в ту же секунду подумал, что это может быть какой-нибудь попавший в беду турист. Я, разумеется, не распространялся своим клиентам о том, где живу — в противном случае они ломились бы ко мне каждые пять минут, — но у портье всех наших отелей мой адрес всегда был под рукой, на всякий случай.

Рука Донны обвила меня за шею и направила мою голову туда, где та покоилась в ту секунду, когда нам помешали.

— Продолжай, пожалуйста…

Очередной звонок прервал её серебристый смех на лету.

— О, дьявольщина, — прошипел я. — Пойду выясню, в чем дело, иначе нас в покое не оставят.

Донна произнесла слово, которое я никогда прежде не слышал; хотя я не знал ни слова по-шведски, её тон не оставлял никаких сомнений в смысле сказанного.

— Терпение, милая, — ободряюще улыбнулся я, целуя её в грудь. — Я мигом вернусь. Не давай моей киске остыть…

Я выпрыгнул из постели, прежде чем Донна успела выцарапать мне глаза, и босиком прошлепал в прихожую. Едва я приблизился вплотную к двери, как проклятый звонок задребезжал снова. Мне невольно показалось, что строители по ошибке установили в моей квартире пожарную сирену. А ведь я уже несколько недель назад решил сменить его. Все, теперь судьба мерзкого трезвонщика решена…

— Кто там? — позвал я.

Молчание.

— Кто там? — завопил я.

— Э-ээ, миштер Тобин?

— Да.

— Это Уильям Рэндалл.

— Кто?

— Уильям Рэндалл… Из "Шан-Виншента".

Рэндалл, старый гороховый стручок, с которым я повстречался сегодня утром в туалете! Какого черта этому хрычу…

— Какого чер… Чем я могу вам помочь, мистер Рэндалл?

— Я, э-ээ… Видите ли, дело ошень деликатное. Можно мне войти?

Что случилось со стариканом? Он как-то странно выговаривал слова.

— Это не совсем удобно, — выкрикнул я. — Я, э-ээ… принимаю ванну.

— Кто деревянный? — переспросил старый глухарь.

— Я сказал — я принимаю ванну! — проорал я.

— Ох, ижвините. Дело в моих вштавных жубах. Я их потерял на песке. То ешть, не я, а моя жена, но мне пришлошь отдать ей швои.

Понятно теперь, почему он так странно говорил. Даже голос исказился.

— На каком песке? — спросил я.

— С кем не знаком? — переспросил Рэндалл.

— Где именно ваша жена потеряла свои зубы?

— Они выпали у неё ижо рта, миштер Тобин. Она так громко хохотала, что они выпали прямо на мягкий пешок…

— Я понимаю, что они выпали у неё изо рта, мистер Рэндалл. Но где это случилось?

Кошмар какой-то! Сдохнуть можно от такой нелепости. Внезапно я почувствовал, что рядом кто-то стоит, и обернулся. Донна сложила губы в немой вопрос: "Кто там?".

Я молча приложил палец к губам, а потом, передумав, погладил нежный сосок. Донна радостно захихикала и схватила моего Геркулеса.

— Перестань! — вырвалось у меня.

— Что? — донеслось из-за двери.

— Вы… Ой! Вы слышали, о чем я вас спросил, мистер Рэндалл? выкрикнул я, отбиваясь от Донны.

— Нет, но мне показалось, что кто-то сказал: "перестань!".

Воистину чудеса вытворяет человеческий слух.

— Я спросил, где именно ваша жена потеряла свои зубы?

Донна, которая ещё ничего не знала про его зубы, зашлась от смеха, глядя на меня, как на идиота.

— Не хочу показатша невежливым, миштер Тобин, но, жнай мы, где она их потеряла, мы бы их шами нашли.

— Да, верно, — согласился я, бдительно следя за Донной, которая изготовилась к новому нападению. — Чем я могу… А-аа!.. вам помочь, мистер…

Я согнулся пополам — Донна все-таки изловчилась и сграбастала моего Герка.

— Прекрати, Донна, это клиент!

— Вот это? — с невинным видом осведомилась она.

— Нет, за дверью.

— Э-ээ, у ваш вшо в порядке, миштер Тобин? — донесся взволнованный голос Рэндалла.

— Да, все замечательно. У меня просто… ногу свело.

Мне удалось высвободить Герка из цепкой хватки Донны и я стиснул её за запястья.

— Чем я могу вам помочь, мистер Рэндалл?

— Не жнаю, — простонал несчастный. — Но не могу же я идти на фиешту беж жубов. Теперь вшо оштавшееша время пойдет нашмарку…

Бедняга, казалось, вот-вот расплачется.

— Хорошо, — решился я, крутанув бедрами, чтобы защититься от шаловливой ножки Донны. — Возвращайтесь в отель, а я сейчас же организую поиски. Скажите Франческо, чтобы помог вам.

— Хорошо, дружище. Благодарю ваш. Ижвините жа бешпокойштво.

Я услышал, как он зашаркал прочь, и выпустил Донну.

— Ты просто ненормальная, — укоризненно произнес я. — Разве так можно? В присутствиии клиента…

— В пришутштвии клиента, — передразнила она.

Я поднял голову. В её глазах снова заплясали бесенята. Пальцы превратились в когти, а зубы плотоядно ощерились.

— Полезай в постель, — прорычала она. — Не то я за себя не отвечаю…

— Донна, умоляю! Этот бедняга остался без зубов…

Донна вздохнула и надула хорошенькие губки.

— Противный!

— Извини, солнышко, но я должен идти. Чем больше ждать, тем труднее будет их найти.

— А сколько я должна ждать?

Я пожал плечами.

— Не знаю, но уж к четырем то я точно вернусь. — Я обнял её за плечи и прижал к себе. — Просто невероятно, чтобы такое могло случиться.

Чем больше я размышлял о случившемся, тем более невероятным оно мне казалось. Подумайте сами: как можно, смеясь, потерять свои зубы? Нет, этот случай войдет в книгу курьерских курьезов. Мне многое порассказывали, но это будет воистину верхом нелепости.

Я быстро оделся, и Донна проводила меня до двери. На прощание я легонько поцеловал её и шлепнул по попке.

— Не простудись. Я быстро вернусь… Ей-богу!

Я вихрем слетел с лестницы, в два прыжка очутился в "мерседесе", в мгновение ока домчал до "Сан-Винсента" и лихо притормозил перед главным входом. Взбежав по ступенькам, я поспешно подошел к Франческо. Он поднял голову, кивнул, увидев меня, и вернулся к разложенным на столе бумагам.

— Ну как? — выпалил я, переводя дух.

Франческо кинул на меня недоуменный взгляд.

— Они… Они нашли их?

Франческо лизнул почтовую марку, налепил её на конверт и лишь потом спросил:

— Что?

— Нашли они их? Я имею в виду мистера Рэндалла?

— Что?

— Разве мистер Рэндалл… Ну, я имею в виду его зубы… То есть, зубы его жены…

Франческо посмотрел на меня, как на помешанного.

— Зубы его жены?

Стоявший рядом пожилой англичанин, которого я не знал, метнул на меня подозрительный взгляд.

— Вы видели мистера Рэндалла? — спросил я Франческо.

— Да. Они с миссис Рэндалл несколько минут назад прошли здесь, возвращаясь с обеда.

— С обеда?

— Да. Они вышли из ресторана.

Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Что-то здесь было не так.

— А где они сейчас? — спросил я. — Вы не заметили, куда они направились?

Франческо пожал плечами.

— Они прошли через бар. На пляж или на внутренний дворик, не знаю.

— Спасибо, Франческо.

Я проскочил через бар и выбежал на залитую солнцем террасу. Чету Рэндаллов я заметил сразу — старички сидели в шезлонгах на пляже, безмятежно наблюдая за четверкой купальщиков, плескавшихся на мелководье.

Что за чертовщина? И как они успели пообедать, ведь в "Сан-Винсенте" нужно дожидаться минут пятнадцать, пока вам подадут суп. Да и сам обед занимает не меньше часа.

Я сбежал по лестнице и приблизился к Рэндаллам. Заметив меня, старик приветливо взмахнул рукой.

— Рад вас видеть, мистер Тобин.

Его жена при виде меня заулыбалась. У меня сердце оборвалось — у неё были свои натуральные зубы! Не все, конечно, старые и покореженные, но свои!

Меня подло поимели. Обвели вокруг пальца.

— А я вот тут прогуливаюсь, мистер Рэндалл, — тупо пробормотал я.

— Да, денек сегодня замечательный, — закивал он. — Просто на славу.

— Мистер Рэндалл, — проблеял я, чувствуя себя последним идиотом, — вы случайно не заходили ко мне минут пятнадцать назад?

— К вам? — переспросил он, пытаясь определить, не ослышался ли.

— Нет, конечно, — неуклюже рассмеялся я. — Должно быть, это был мистер Рендалл. У вас просто фамилии похожи.

— Наверное, — закивал он, довольный, что недоразумение прояснилось.

— Что ж, мне пора идти. До вечера.

Вне себя я помчался к машине. Подлетев к ней, я увидел на ветровом стекле записку. Вот что я прочитал:

Мерзкая записка была начертана гаденьким почерком наиподлейшего негодяя Патрика.

Погоди, ирландский мерзавец! Ты у меня попляшешь! Я тебе яйца на ходу оборву!

Сорвав записку, я ворвался в квартиру. Из гостиной вышла Донна, почти одетая. Во всяком случае на ней были солнечные очки.

— Киска моя, как ты быстро…

— Где он? — проревел я.

— Кто?

— Патрик! Он был здесь?

Донна озадаченно покачала головой.

— Нет. А ты нашел зубы?

— Он был здесь? Он хоть постучался?

— Нет же, — заулыбалась Донна. — Никого здесь не было.

Я испустил вздох облегчения.

— Вот ирландский подлец!

Я потряс головой и расхохотался.

— А в чем дело? Что случилось?

Я вручил ей записки. Пока она читала, я объяснил, что произошло.

— Патрик! — взвизгнула она, давясь от смеха. — Вот умница! Я думай, что это безумно смешно.

Слезы потекли у неё по щекам. Я забыл вам сказать, что, волнуясь или смеясь, Донна иногда очень потешно коверкает английские слова.

— Я рад, что ты это так воспринимаешь. А вот я думай, что сегодня вечером переломаю ему все кости. И одну мышцу, — мстительно добавил я, припомнив анатомию. — Ее я отрежу ржавой пилой, медленно…

Но Донна меня не слушала. Схватив меня рукой за ширинку, она целенаправленно двинулась по направлению к спальне.

Донна явно вознамерилась компенсировать себя за неудобства, причиненные розыгрышем Рэндалла-Холмса.

Она была гейшей, одалиской, изголодавшейся тигрицей и ещё доброй сотней других необузданных и фантастических существ, и развязка уже приближалась, когда мои барабанные перепонки с грохотом разорвал звонок в дверь. Мы с Донной чертыхнулись и, бормоча проклятия, недоуменно уставились друг на дружку.

— Чтоб их разорвало! — вырвалось у меня.

— Не отвечай! Не подходи! — требовала Донна.

— Ни за какие коврижки, — кивал я.

— Кто бы там ни был.

— Пусть хоть сам генерал Франко.

Но звонок прозвенел снова, требовательный и самоуверенный. Я горестно пожал плечами: сосредоточиться на том, чем мы с Донной занимались, было в таких условиях все равно невозможно.

— Подожди, малышка, — шепнул я. — Сейчас я с ними расправлюсь.

Донна жалобно захныкала.

— Знаю, знаю, но в противном случае нам все равно не будет покоя. На этот раз я кастрирую проклятый звонок. Вырву жало…

Я выскользнул из постели и прошлепал к входной двери. Откровенно говоря, эта процедура мне уже порядком поднадоела.

— Да, кто там? — спросил я.

Снаружи что-то зашелестело. Потом послышалось:

— Мистер Тобин?

Я весь напрягся. Неуловимые нотки подсказывали — снова Патрик!

— Что?

— Моя фамилия Хуисон. Я — викарий англиканской церкви в Пальме. Могу я поговорить с вами?

Черт побери, ну точно Патрик! Никаких сомнений. Уж слишком старательно он изображал степенного святошу-викария. Самое смешное, что я прекрасно знал этого викария — пару месяцев назад мы познакомились, когда он приезжал в "Сан-Винсент". Это был маленький толстячок по имени Рен, говоривший с легким корнуэльским акцентом. Что ж, набожный католик (а, может, и еретик) Патрик, отлично знавший, что я никогда не хожу в церковь, на сей раз жестоко просчитался. Ха!

Я с трудом сдержал смех, мгновенно замыслив адский план мести. Поделом негодяю. Больше он ко мне не пристанет. И фамилию ведь какую изобрел Хуисон!

— Одну минуточку, господин викарий, сейчас я оденусь! — выкрикнул я, знаком подзывая Донну. Когда она на цыпочках подкралась ко мне, я прошептал:

— Снова Патрик! На сей раз изображает викария!

Донна подавила смешок, а Патрик тем временем произнес:

— Может быть, я зайду попозже?

— Нет, нет, подождите, пожалуйста. Одну секундочку. По какому… э-ээ… поводу вы хотите меня видеть?

Спрашивая, я одновременно шептал Донне:

— Скорее принеси из гостиной сифон с газировкой!

Донна метнулась в гостиную, а Патрик ответил:

— Мне про вас рассказал ваш представитель в Пальме, мистер Тобин. Я обхожу всех местных курьеров, чтобы удостовериться в том, что английским туристам сообщают, где расположена наша церковь…

Замечательно, Патрик, ты очень изобретательный! — злорадно подумал я. Донна принесла сифон. Я взял его и прошептал:

— По команде "давай!", быстро распахни дверь!

Я занял удобную позицию у двери и изготовился.

— Извините, что заставляю вас ждать, викарий!

— Может быть, я все-таки загляну попозже, мистер Тобин?

Нет, малыш, придется тебе испить эту чашу до дна!

— Что-что? — переспросил я.

Патрик приблизился к двери вплотную.

— Я говорю, может быть…

— Давай! — завопил я.

Донна распахнула дверь и я брызнул ему прямо в морду. Пппшшшшшшшшшшшш!!! Блеск! Мощная пенистая струя ударила ему в левый глаз. Патрик по-поросячьи завизжал, попятился, взмахнул руками и, оступившись, плюхнулся навзничь. Потом присел, медленно выпрямился, близоруко заморгал, и ошалело уставился на меня, стряхивая пену.

У меня отвисла челюсть. Я ещё раз взглянул на него, потом перевел взгляд на Донну, затем козлом скакнул через порог и захлопнул дверь.

— В чем дело? — недоуменно спросила Донна.

— О, дьявол!

— Расс…

— Дьявол и преисподняя!

— Расс, в чем дело?

— Это был не Патрик…

— Что?

— Это был не Патрик, черт его дери! Я окатил водой настоящего викария!

— Настоящего?

— Да.

— О Боже!

— Я угодил ему прямо в глаз. Бедняга сидел на заднице, вымокший до ушей.

— Может, помочь ему?

— И он увидел меня вот так — нагишом!

Она хихикнула.

— Донна, это вовсе не смешно.

— Да, ты прав.

— Он пожалуется на меня Ардмонту!

— О, нет!

— Пожалуй, я должен выйти и объяснить ему, что случилось.

— В таком виде? — прыснула она, указывая на безвольно поникшего Геркулеса.

— Я догоню его.

Я рысью помчался в спальню, поспешно натянул брюки, набросил рубашку и выскочил из подъезда в тот самый миг, когда "фольксваген", за рулем которого сидел викарий, яростно фыркая, выезжал со двора. Я проводил его беспомощным взглядом.

Что ж, похоже, я сам подписал свой смертный приговор. Когда Уолтер Пейн узнает о случившемся, он вышлет меня в Лондон ближайшим же рейсом. Зануда Пейн, наш управляющий в Пальме, невзлюбил меня с первого взгляда, а теперь… Такой подарок. О, дьявольщина!

И надо же было такому случиться.

Вернувшись в квартиру, я застал Донну на кровати. Бедняжка рыдала навзрыд. Плечи её содрогались. Я присел рядом и сочувственно обнял её.

— Не плачь, малышка. Я устроюсь на другую работу.

Донна приподняла мордашку, по которой ручьем струились слезы.

— Не плачь? — взвизгнула она.

Гнусная тварь вовсе не рыдала, а умирала от смеха!

— О Боже, — заходилась она. — Видел бы ты свою физиономию…

— Донна!

— А викарий! Прямо в рыло!

Я тоже не выдержал и рассмеялся. Мы хохотали до тех пор, пока ей не настало время проходить паспортный контроль. Вот тогда она прильнула ко мне, и на глазах у неё выступили уже другие слезы. Настоящие.

Я прошептал:

— Прощай, малышка. Мне было замечательно с тобой. Береги себя. Будет возможность, черкани мне пару строк.

Донна кивнула, поцеловала меня и скрылась за барьером.

Проводив её взглядом, я вернулся к машине, думая про себя, не наткнусь ли по возвращении на пару здоровенных санитаров со смирительной рубашкой.

В моих ушах зазвучала речь Хуисона на суде:

— Он совершенно безумен, ваша честь. Мало того, что открыл дверь абсолютно голый, так ещё и окатил меня водой из сифона. Ради спокойствия и благополучия нашего почтенного общества, предлагаю немедленно заключить его в сумасшедший дом на остаток лет…

Что ж, я не стал бы его винить. Большего сумасбродства нельзя было и вообразить.

Как ни странно, санитаров у меня дома не оказалось. Зато меня поджидала телеграмма. Ее прислали из Лондона, и радости моей по прочтении не было конца. Вот, что я прочитал:

Некоторые из вас уже читали про Тони Дейна. Это тот самый приятель, с которым я познакомился в ливерпульской больнице во время работы сборщиком долгов. Это Тони увлек меня в Лондон и побудил сниматься в телевизионных роликах, за что я ему несказанно благодарен.

Известие о его приезде сразу взбодрило меня. Я, правда, с трудом представил, что от меня останется к концу июня, если я буду проводить время в обществе таких ловеласов, как Тони и Патрик. От одной мысли мне стало зябко.

Впрочем, вполне возможно, что уже завтра мне дадут расчет и пинком вышвырнут с Мальорки. Ну и что? Плевать мне на Пейна, решил я. Останусь здесь за свой счет.

Забравшись под душ и радостно напевая, я смыл с себя дорожную грязь и облачился в фирменный синий пиджак и серые брюки, готовясь к фиесте.

Ах, фиеста!

Черт возьми, знай я наперед, во что она выльется, я бы простоял под душем всю ночь.