"Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения" - читать интересную книгу автора (Чиннов Игорь Владимирович)

I

* * * Как это солнцу спокойно сияется, Птицам поётся, розам цветётся, Саду шумится и морю мерцается, Филину спится, фонтану журчится, Если тебе не лежится, не пишется, Только вздыхается, даже не дышится, Только жалеется, смутно желается, Только тоскуется, только скучается? * * * Голубая Офелия, Дама-камелия, О, в какой мы стране? – Мы в холодной Печалии) (Ну, в Корее, Карелии, ну, в Португалии). Мы на севере Грустии, в Южной Унынии, Не в Инонии, нет, не в Тоскане – в Тоскании. И гуляет, качаясь, ночная красавица, И большая купава над нею качается, И ночной господин за кустом дожидается. По аллее магнолий Офелия шляется. А луна прилетела из Южной Мечтании И стоит, как лунатик, на куполе здания, Где живет, где лежит полудева Феврония (Не совсем-то живет: во блаженном успении). Там в нетопленом зале валяются пыльные Голубые надежды, мечты и желания И лежит в облаках, в лебеде, в чернобыльнике Мировая душа, упоительно пьяная, – Лизавета Смердящая, глупо несчастная, Или нет – Василиса, нет, Васька Прекрасная. * * *Александру Гингеру Лошади впадают в Каспийское море. Более или менее впадают, и, значит, Овцы сыты, а волки – едят Волгу и сено. О, гармония Логоса! И как же иначе? Серый волк на Иване-царевиче скачет (по-сибирски снежок серебрится), и море, которому пьяный по колено, зажигает большую синицу в честь этой победы Человека. Человек, это гордо! Любит карась погреться в сметане, Чтобы милая щука поела, дремала. Перстень проглотил рыбу царского грека. Дважды два семь, не много, не мало. Солнце ясней, когда солнце в тумане. Солнце слабеет. Как бледно и серо. У Алжирского носа под самым Деем Тридцать пять тысяч одних курьеров. * * * Да, утомило, надоело, Осточертело всё к чертям. Душа, хватай под мышки тело, Бежим в Эдем, бежим в Сезам! И слушает мольбу о чуде Душа, разглядывая сор: «Там воскресения не будет. Там тот же погребальный вздор. Там тоже ямы, трупы, речи, Смесь чепухи и требухи, И шевелит нездешний ветер Заоблачные лопухи. Ни ада-с, сударь мой, ни рая-с…» Ну что ж. Ты слушаешь её. Молчишь, вообразить стараясь Загробное житье-бытьё. * * *Алексею Ремизову В долине плача, в юдоли печали (Мели, Емеля, твоя неделя), Где гуси-лебеди пролетали, Мы заиграли, мы загуляли. Кисельные реки, молочный берег – И мы там были, и пели, и пили. По усам текло, а в рот – попало? Да нет, не попало, пиши пропало. Алёнушка, слушай – Лель на свирели, Уплыло горе в заморское море! Мели, Емеля, твоя неделя – Ай да люли, разлюли малина! Долина плача, моя долина. * * * Задуматься, забыться, замечтаться, Заслушаться ночной тоски. Венеция, весна, и ночь, и пьяцца. Вот – хризантемы, видишь – орхидеи (Обрывки дыма и туман). Что ж, посидим, друг другу руки грея. Нет, волшебство едва ли возвратится, От лунных чар болят виски (Платить по счету: кьянти, асти, пицца). И мы идем, и в луже мокнет роза, А музыка – один обман, Как постаревшая Принцесса Грёза. * * * Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица, А нынче хочется развоплотиться. Очарованье, чары, волшебство? Нет ничего (но это – ничего). Да, превратились нежные соблазны В гнилую падаль, в горестные язвы. Ну да, весна, сирень или герань, Но дело дрянь и тело просто рвань. Всё превратилось в горечь и усталость. Душа, бессмертная, поистрепалась. Душа гниёт, и пахнет бытиё Отравленным дыханием её. * * * И жизнь – будто мельничный жернов на шее, будто бревно, рухнувшее на зеваку. Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя. Где он, покой, похожий на светлое летнее поле? Не золотые сады, в которых живут Геспериды. Просто дорога в ухабах, коровьем и конском навозе, и мы выходим в летнее милое поле. * * *

Я проживаю в мире инфузорий (Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов). Я казначей Содружества Бактерий. Мы там–танцуем–танец–стрептококков. Я улыбаюсь голубой Бацилле, Большой поклоннице литературы. Я пью коктейль с ценителями гноя, Разбавленный питательным бульоном, И что-то вроде столбняка находит. Звезда Бактерий блещет надо мною. * * *Николаю Белоцветову Казалось, становится небо Жемчужной, мерцающей розой, Рождался игольчатый стебель Из ветра, молчанья, мороза. А после и синяя роза Осыпала всё лепестками, Колола шипами мороза, Синела высоко над нами. Но сердце, озябшее, знало, Что это, конечно, не роза. И в жалких лохмотьях дрожала Простушка по имени Грёза. * * * Разлетается сердце темными комьями крови, Клочья души висят на терниях жизни – Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых. Так и терзайся при жизни в серном пламени ада, Связанный пленник, потрепанный, перегоревший. Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний? * * * Так и живу, жуком, опрокинутым на спину, жертва своей скорлупы. Беспомощно бьюсь, барахтаюсь, шевелю жалкими конечностями, членистоногий. Да, конечно, законы тяжести – спорить – напрасно. Уже занесен, уже надо мной черный сапог, любитель хруста. * * * Мотаться нам да маяться (Земное безобразие), Мочалиться, мытариться, А все-таки мечтается – Иллюзии, фантазии… Мечтается, миражится, Поётся, куролесится, Душа – блудница, бражница – Невестится, куражится, Несет-то околесицу. Потараторь, голубушка, Потарабарь, неумница, А после сразу бухнемся С тобой в тартарары. * * *Владимиру Смоленскому Наскучившая толчея Молекул мелких бытия, Как мошкара перед закатом. Спешат работники толпой Работать и – домой С работы. Все та же, та же колея. Орбиты скуки и заботы. В погасшем, мутном, тускловатом Над парком первая звезда. Знакомо-серые пустоты. Да, путь указан навсегда Звезде, молекулам, землянам. Туда – сюда, туда – сюда. Да, вдребезги бы дребедень. (Как Богу созерцать не лень?) И пахнет парком и туманом. Так резко ветер холодел, Был жалко прожит жалкий день, И сердце слабо дребезжало. * * * Согласен, давай поиграем, Расплата, пока, «за горами». (А пахнет-то – серой, не раем.) Стою, притворяясь героем: Сразимся, Судьба дорогая, В картишки, Судьба дорогая, – В геенне земной догорая. (А звезды? Над миром, над морем…) А лучше бы – прочь из геенны… (Ехидны, шакалы, гиены.) Горело багровое жало, Зверье поиграть предлагало. И прятки, и жмурки, бывало, И карты – прекрасно, премило. (К несчастью, душа проиграла.) И с чертом за милую душу Сыграем (а все же я трушу). Лунатиком выйти на крышу, Обрушиться в синее с крыши… Да где уж, Судьба-дорогуша, – Я правил игры не нарушу. * * * Горькие земные оскорбления Житель рая радостно простит. Ну а мы? Мы в ангельское пение Превратим мешки обид? Бедный, смертный, что ж нам сладкозвучие? (Летний зной, а в теле – гной.) Не играй, обманщица певучая, Не мерцай ты в мерзости земной. В мерзости застряло сердце, вертится Колесом в усталой колее. Что ж, мели, бессмысленная мельница, Копошись в земном гнилье. Разлагается земное тело – и Морщится – собой нехороша – Опостылая, осточертелая, Тоже опустелая душа. * * * Ну не бессмертие, хотя бы забытьё. Да, «упокоиться», забыться. Нa свалку жизнь – отжившее старьё И ночь, блаженная царица. И даже не нужна высокая звезда Над ворохом житейской дряни. Бессмертие – какая ерунда, (Питаться падалью мечтаний!) Есть только ночь. Смешно – всегда в законный час Придет волшебницей чудесной: Закрыть житейский хлам, земную грязь Блаженно-синенькой завесой. А что касается бессмертия… Всегда Вообразится глупость, небыль. Бессмертие – какая ерунда. Но – звезды… Удивляюсь. Небо… * * * И ангелу случается отчаяться. Он вешается, топится, стреляется. Его душа, печальная страдалица, Во что-то маленькое воплощается. Ей суждено (он не успел раскаяться) Жить гусеницей или каракатицей. И вот живёт, питается, спасается, И прошлое не жжёт, не вспоминается. А после воплощается смиренница В снежинку (потерпи – и переменится), И, светлая, она летит над улицей И ангелами дальними любуется.