"Служба такая..." - читать интересную книгу автора (Пропалов Василий Фотеевич)

Страницы жизни

Саша Горбунов волновался. Волнение усилилось, когда он оказался в здании районного отдела милиции, и перед глазами появилась табличка с внушительным словом: «Начальник». Саша не сразу осмелился постучать в дверь. Минуты две потоптался на месте раздумывая.

Вспомнились события трехмесячной давности. Тогда, у следователя и на суде, его вот так же хватал озноб, а получилось все хорошо. Стоял ноябрь 1941 года. Снег выпал мелкий, крупинками. Ночью ударил мороз. Ранним утром Саша сидел за столом, старательно выскобленным материнскими руками, кусал ломоть калача, от которого еще шел пар, запивая парным молоком.

В пригоне мычала корова.

— Когда хоть за кормом-то съездишь? — с упреком спросила мать и, бросая ухват на печь, добавила: — А то скотину кормить совсем нечем.

— Съезжу, — невнятно ответил Саша, прожевывая хлеб и наливая в кружку молоко.

— Уж сколь раз собирался! Добрые люди давно на всю зиму сеном запаслись, а ты на полдня с костяшками расстаться не можешь.

— Со счетами, — поправил Саша и улыбнулся.

— Мне хоть как их называй, а корму давай.

— Ладно. Может, седни привезу, — как можно серьезнее сказал Саша, допил из кружки молоко, натянул шапку, накинул дубленый, уже не новый полушубок и вышел на улицу. До колхозной конторы, где Саша работал помощником счетовода, дошел быстро.

За сеном его отпустили с утра. Буланая кобыла, запряженная в сани, лениво выбежала из деревни на поскотину. Не большой, но резкий ветер пощипывал лицо, пробрался под полушубок. Саша подергал крученые вожжи, лошадь побежала быстрее. Поскотина кончилась. Навстречу двинулись березовые и осиновые колки с замысловатыми узорами заячьих троп. Дальше — старый лес. Здесь ветра не было. Лошадь, мотая головой, изредка всхрапывала. Саша терпеливо ждал, когда появится поворот к колхозному стану. Там, в одиноком домике живет колхозный сторож. У него можно обогреться.

Впереди крыша колхозного тока. Семь километров позади. Вон и дом. Саша у самого крыльца остановил лошадь, обмел валенки. Витая волна холодного воздуха разлилась по полу.

Разглаживая небольшую бородку, у раскаленной железной печки сидел сторож Осинин. Лицо его разомлело от тепла. Саша бросил варежки и шапку на широкую нлику, потер ладонь о ладонь и лишь потом сказал:

— Здравствуйте, Фрол Харлампьевич!

— Здорово, — нехотя выдавил Осинин, не поворачивая лохматой головы. — Небось меня проверять прислали?

— Нет. По сено приехал.

— А-а. Ты и вправду тут косил.

— Ну.

— Озяб? — уже мягче спросил Фрол Харлампьевич.

— Есть малость.

— Двинься ближе.

— Некогда рассиживать.

— Как знаешь.

Обогревшись, Саша вышел на улицу. Лошади у крыльца не было. Санный след вел в колок. Пробежав метров тридцать, Саша увидел лошадь. Она стояла у большой копны, сунув морду в сено.

— Ну и хитрущая. Самое зеленое достает, — рассуждал Саша, разматывая вожжи.

Лошадь повернула голову. Изо рта на снег посыпалась пшеница. Саша бросился к копне. Да, под сеном зерно. Много зерна. Почему оно здесь? Как попало? Чье сено? Сообщить сторожу? Нет, лучше председателю колхоза.

Саша заровнял яму в копне, втоптал в снег оброненные зерна и рысью пустил лошадь к своему стожку. Он спешил.

Почти весь обратный путь Саша погонял лошадь: дорога накатана, груз легкий…

Выслушав Сашу, председатель колхоза строго сказала:

— Молчи. Никому ни слова. Разберемся.

— Ладно, — твердо ответил Саша, понимающе кивнув головой.

Поздним вечером Сашу пригласили в правление. За столом он увидел работника милиции, который мягко уточнил:

— Ваша фамилия Горбунов?

— Ага, — ответил Саша, присаживаясь на лавку.

— Я — Колесников, оперуполномоченный, — отрекомендовался работник милиции и сразу спросил — У вас какое образование?

— Восемь классов.

— Объяснение сами можете написать?

— Можно попробовать.

— Вот бумага, ручка, чернила. Напишите, куда и зачем вы ездили сегодня? Где, как и что обнаружили…

— Ладно. — Горбунов сел за стол. Руки дрожали. Размашистым, но разборчивым почерком он неторопливо заполнил две страницы.

Колесников прочитал текст, предложил расписаться и поставить дату, спросил:

— Кроме председателя вы никому об этом не рассказывали?

— Нет, — ответил Горбунов, подписывая объяснение.

— И пока не надо.

— Хорошо.

— Можете отдыхать.

Саша ушел. Вскоре вышел и Колесников. В конторе погас свет.

Позднее Сашу Горбунова вызвали на допрос к следователю и в суд. Под копной оказалось шесть центнеров пшеницы. И дома у Осинина нашли точно такое же зерно… Его осудили.

Тогда все было ясно. А теперь? Зачем вызывают? Даже сам начальник милиции!

Раздумывая, Горбунов не заметил, как снова подошел к знакомой табличке: «Начальник». Глубоко вздохнув, Саша робко постучал согнутыми пальцами.

— Да! — донеслось из кабинета.

Несмело приоткрыв дверь, Саша увидел за столом ужо немолодого человека, тихо спросил:

— Можно?

— Да, да! — громко ответил начальник, не отрывая глаз от какой-то бумаги.

— Вы меня вызывали? — спросил Саша, когда начальник поднял серьезные глаза.

— Как фамилия?

— Горбунов.

— Садитесь.

Саша сел, продолжая держать в руках скомканную шапку. Хозяин кабинета дочитал бумагу, отложил ее в в сторону, выпрямился, не отрывая вытянутых рук от истертой кромки стола, поглядел в лицо парню, спросил:

— В райвоенкомате на комиссии были?

— Позавчера был, — неторопливо ответил Горбунов, не понимая, к чему задан такой вопрос.

— Что вам сказали?

— Домой велели ехать. Я уехал.

— А знаете, что вы непригодны к строевой службе?

— Как непригоден? Я здоров!

— У вас правая рука больна и не полностью разгибается.

— Я стрелять могу.

— Из пистолета — да! Из другого оружия — нет! А на фронте, как известно, одними пистолетами не воюют. Согласны?

— Я не знаю. — Горбунов замолчал, продолжая сжимать пальцами шапку. Он все еще не мог понять, что от него хотят. И вообще, какое дело начальнику милиции до призывников? Этот вопрос хотелось задать. Но Саша не осмелился. К тому же вспомнил, что среди членов райвоенкоматовской комиссии он видел того самого Колесникова, которому писал объяснение, и сейчас, подумав, решил: милицию тоже приглашают на комиссию.

— Так вы со мной согласны? — переспросил начальник.

— Я хочу на фронт, — упрямо ответил Горбунов.

— Знаю. Все знаю. Такие люди, как вы, сейчас нужны милиции. У нас, в милиции, здоровые ребята. Кое-кто из них уходит воевать. — Голос хозяина кабинета дрожал. — А кем их заменить? Кем? Кто должен поддерживать порядок? Тем более в военное время! Кто?

— Вы зовете работать в милицию? — удивленно и не очень смело спросил Горбунов, поняв, наконец, по какому вопросу приглашен.

— Именно.

— Но я хочу на войну…

— Да поймите же: государству больше будет пользы, если будете у нас, в милиции! Кроме руки, у вас есть еще один недостаток — молодость! Вам идет девятнадцатый. Вместо вас будет возможность уехать на фронт тридцатилетнему.

Саша молчал.

— Вобщем, подумайте. Не торопим. Только знайте: наша работа тяжелая и опасная…

Начальник милиции достал из стола папиросу, закурил. Саша сидел на стуле серьезный и задумчивый.

Шел август 1943 года. Дни стояли сухие и теплые. В один из таких дней двадцатилетний участковый уполномоченный милиции Александр Горбунов появился в селе Ярки: тревожное сообщение — в лесах скрывалась вооруженная банда. На проселочной дороге бандиты напали на старика, ехавшего в Курган, отняли колхозного быка. В деревне Грызалово ночью обокрали птицеферму.

Выяснив подробности, Горбунов по телефону доложил начальнику милиции о случившемся. Начальник запретил самостоятельно принимать какие-либо меры, обещал прислать работника уголовного розыска Каблукова. «Не доверяет», — подумал Саша, вешая трубку. Не успел отойти от окна, в которое задумчиво смотрел, заложив руки за спину, как телефон задребезжал вновь.

— Участковый Горбунов слушает.

— Вас и надо, — прохрипела трубка. — Говорит председатель колхоза из Толстопятово. Семка Кривой картошку колхозную украл…

— Выхожу.

Толстопятово и Ярки разделяли пятьсот метров. Через несколько минут Горбунов сидел в конторе колхоза, допрашивал главного свидетеля. Молодая, бойкая женщина, размахивая руками, рассказывала:

— Кривого черта я поймала прямо на полосе. Смотрю, полмешка набахал, сволочь. На колхозное обзарился. Я на него заорала. Он наскочил на меня, порвал кофту, два раза ударил. Я сдернула с него фуражку — и айда в контору. Он в лес подался, гадина. Что б ему ни дна, ни покрышки…

Закончив допрос, Александр Горбунов отправился на поиски. Он задержал Семку поздним вечером, когда тот появился дома с мешком на плече.

Спустя час приехал оперуполномоченный Каблуков. Он распорядился оставить Семку до утра в конторе под охраной сельских исполнителей, вооруженных ружьями, и сам исчез так же быстро, как и появился. Куда ушел Каблуков, Горбунов не знал, хотя ему, молодому участковому, очень хотелось быть вместе с оперативником, вместе искать и задерживать вооруженных бандитов. Александр уважал Каблукова, завидовал ему, но в эти минуты обида затаилась в душе: «Не доверяет…»

Передав под охрану сельским исполнителям Семку Кривого, Горбунов вышел из конторы на улицу. Стояла спокойная деревенская ночь. Из-за леса, словно напоказ, осторожно выкатилась молодая луна. Где-то далеко позванивал колокольчик, который обычно ремнем пристегивают молодому жеребенку на шею. На краю деревни лениво лаяла собака. Огней в окнах не видно. Подсвеченные луной, дома откинули легкие тени. Горбунов постоял у ворот и не спеша направился в соседнюю избу, где посоветовал ночевать Каблуков и не велел никуда отлучаться.

Светало. Участковый в ожидании чутко спал на лавке, к которой была приставлена скамейка.

От резкого стука в дверь Горбунов в одно мгновение оказался на ногах, кинулся в сени. На крыльце растерявшиеся сельские исполнители.

— Семка убежал!

— Как?!

— Попросился на двор. Мы повели. Ждали у дверей отхожего места… Потом заглянули — его нет. В стене дыра… Найти не могли.

— Давно это было?

— Минут этак…

— Эх вы! Ведь я наказывал глаз с него не спускать!

— Так вышло. Мы не знали, что там дыра.

— Ладно. Идите спать.

— Может, пособить искать?

Участковый, не ответив, выскочил на улицу и скрылся во дворе конторы. Обследовав место, откуда ускользнул Семка, Горбунов быстро зашагал на край деревни. Только в этом направлении мог скрыться вор — лес близко…

Бригадир тракторной бригады, встретившийся на дороге, указал на крайний пятистенок, тихо сказал:

— В огород шмыганул. В коноплю. Торопись — упорет в лес.

Кивнув, Горбунов побежал во двор крайнего дома, бросился в огород. Здесь конопля — выше человека. Густая. Узкая тропа вела в глубь огорода. От бега конопля зашумела, но Горбунов спешил. Где-то здесь должен находиться Семка. Не успел участковый миновать и трети огорода, раздался выстрел, второй. Конопля вздрогнула, закачалась. Горбунов на считанные секунды замешкался, подумал: «Кто стреляет?» У Семки оружия нет. Неужели бандиты? Выхватив из кобуры пистолет, он две пули пустил наугад в сторону, откуда стреляли. Послышался удаляющийся шум.

Удерживая палец на спусковом крючке, участковый осторожно продвигался вперед.

Огород кончился. Тропа уткнулась в поскотину. Впереди видны пять человек. Четверо с ружьями. Без ружья только один — Семка. Все они бежали к лесу. «Не пустить в лес, — решил Горбунов. — Отрезать путь. Бежать берегом речушки. В случае перестрелки есть где укрыться». И напрягая все силы, он кинулся вперед. Еще немного — и он на одной линии с преступниками. Опередит и станет стрелять. Но вот два бандита замедлили бег, вскинули ружья. Прогремели выстрелы. Картечь просвистела над головой. Два раза нажат спусковой крючок. Мимо. Надо прицелиться. Горбунов остановился, чуть вытянул согнутую руку. Поймал на мушку первого. Выстрелить не успел. Правую кисть обожгло. Пистолет упал на траву. Пальцы не работают. Подхватил пистолет левой рукой. Защелкали выстрелы. Безрезультатно.

Перевязав раненую руку носовым платком, Горбунов зашагал обратно в деревню. Пятеро, которых он преследовал, вбежали в лес…

Время летело. Оперуполномоченный Каблуков сидел в своем кабинете и нервничал. Сколько раз он выходил на след бандитской группы, но все без толку. Они успевали уходить из деревни.

Дверь, скрипнув, отворилась. На пороге появился Горбунов. Маленькие карие глаза его светились затаенной радостью.

— Можно? — спросил он, улыбаясь.

— А-а, Саша! — обрадовался Каблуков. — Заходи, заходи! Как здоровье?

— Вроде бы нормально.

— Пальцы как?

— Шевелятся. На работу охота, да врач не разрешает.

— С докторами не спорят. Да ты садись поближе.

Горбунов осторожно поставил старый стул к столу. Сел, бросив короткий взгляд на Каблукова. Спросил:

— Что новенького?

— Со старым не расхлебались. Замотался я окончательно. Из-под носа уходят.

— А кто они, узнали?

— Верховодит Федотка Обручев. Из колонии сбежал. Ярковский уроженец. Остальные тоже не чище. Семка Кривой с ними заодно.

— Они в Ярках бывают у кого-то.

— Знаем. У любовницы Обручева и еще в одном доме.

— Подкараулить надо.

— Держали засаду — не приходят. Думаю, кто-то информирует их о наших действиях.

— Катька Шубина… Мне недавно сказала ее родственница.

— Я тоже на нее грешил. Только проверить не успел. Спасибо тебе. Теперь мы что-нибудь придумаем.

Александр Горбунов долго еще сидел в кабинете Каблукова, обсуждая с ним новый план задержания преступников.

Миновала еще неделя. Дом, в который по одному собрались бандиты ночью, окружили бесшумно. Оперативную группу возглавлял сам начальник милиции. Каблуков и Горбунов притаились рядом, не отрывали глаз от выхода из сеней, прислушиваясь к малейшим шорохам. На рассвете, когда в селе загорели редкие огни, преступникам предложили сдаться. Из открытых сеней выбросили ружья. Первым вышел Федотка Обручев, потом — другие.

1947 год. По Зауралью шагал май. Уже отшумели неспокойные воды, унеслись с холмов в низины, в болота. Земля нежилась в тепле. Травы тянулись к солнцу, показывая еще не окрепшие стебельки. Тополя-великаны нарядились в зеленые одежды. Отгнездились грачи в березовых колках, угомонились.

Несмотря на поздний вечер, работник уголовного розыска Куртамышской милиции Александр Самсонович Горбунов не торопился домой. Усталый, он шел медленно, наслаждаясь вечерней свежестью, радуясь приходу мая, который всегда приносит Зауралью силу и красоту. Тишина и вечерняя свежесть располагали к воспоминаниям. Днем Горбунов случайно встретил в Куртамыше Катьку Шубину, и, может, поэтому мысли унеслись в село Ярки, где он когда-то держал экзамен на зрелость, занимая должность участкового. Теперь — оперуполномоченный…

Александр Самсонович не заметил, как оказался у калитки. В дом вошел осторожно, снял фуражку, широкий офицерский ремень, стянул сапоги. Помыв руки, разыскал на шестке вареную картошку, в сенях — молоко. После ужина разделся, тихо вошел в горницу. Заснул тотчас. Крепко.

Ранним утром в окно забарабанили. Стекла дребезжали. Обычно неторопливый, Горбунов вскочил, распахнул створку. У окна стоял дежурный райотдела.

— Склад обворовали.

— Какой?

— Заготживсырье.

— Вызовите кладовщика. Я иду.

— Сделаю.

Закрыв створку, Александр Самсонович выдернул из-под подушки пистолет, оделся, бросился на улицу, на ходу застегивая пуговицы синей гимнастерки и поправляя ремень.

Склад размещался в каменном здании. Железные ставни прочно крепились металлическими шкворнями, проходившими через отверстия внутрь помещения.

Старик сторож виновато топтался на месте, часто мигая белыми ресницами. На все вопросы отвечал односложно:

— Не видел, не слышал.

— Выходит, вы спали, — заключил Александр Самсонович, с досадой глядя на старика.

— Вот те крест, глаз не смыкал.

— Тогда как же никого не видели, ничего не слышали? Разве можно так охранять государственное добро?

Старик нахмурился. Он одно знал: не поймали сонным, и попробуй, докажи, какие сны ему снились после полуночи? А кражу обнаружил он, сообщил в милицию.

Пригласив понятых, Горбунов начал осматривать место происшествия. Обследовали прилегающую к складу местность. В глухом переулке нашли следы колес. Они тянулись метров сто и оборвались на широкой, хорошо накатанной улице. Замерили ширину колеи и расстояние между колесами. Возвратились к складу, остановились у окна, где шкворень был вытянут, ставень распахнут, рама выставлена. В концевом отверстии шкворня торчит изогнутая шпилька. На подоконнике следы скольжения.

Беспорядка не было. На стеллажах, как и обычно, аккуратно разложены товары. Казалось, злоумышленники не успели дотронуться до добра. Так бывает, когда им кто-нибудь помешает. Однако кладовщик, указывая вытянутой рукой свободные места, утверждал:

— Там нет валенок, здесь — хрому, тут — шелка…

Александр Самсонович недоверчиво слушал хозяина склада, кладовщика Рыбникова, искоса поглядывал на его суетливую фигуру, думал: «Не сам ли ты руку приложил, бестия, а сейчас юлишь». На такую мысль оперативника наталкивало одно обстоятельство: шпилька на выдернутом шкворне была не похожа на другие и по форме, и по прочности.

Закончив осмотр, склад закрыли, опечатали. Александр Самсонович пригласил кладовщика в милицию. В голове оперативника сотни вопросов: «Когда заменили шпильку? Кто? Почему? Совершена ли кража, или налицо имитация? На какую сумму вскроется недостача ревизией?..»

Допрос кладовщика длится около двух часов. Александр Самсонович, как всегда, очень подробно записывает показания. Ровным круглым почерком исписано четыре страницы. Наконец, кончено. Горбунов разогнул спину, навалился на стул. Ладони неподвижно лежат на столе. Несколько секунд молчания. Большая голова оперативника чуть наклонена вправо. Карие, глубоко посаженные глаза остановились на румяном лице кладовщика. Рыбников не отрывает взгляда от стеклянного чернильного прибора. Горбунов задает вопрос:

— Скажите, Рыбников, почему в отверстии шкворня, который вытянут, шпилька не похожа на остальные?

— Да, да. Стандартную уперли…

— Когда?

— Позавчера. Во вторник.

— Кто мог это сделать?

— Ума не приложу.

— Где она лежала?

— На подоконнике.

— Придется вспомнить всех, кто в тот день заходил в склад.

— Да, да. — Рыбников называет фамилии… Александр Самсонович, склонившись над столом и придерживая левой рукой лист, пишет. Прядь темно-русых волос падает на глаза. Он откидывает волосы, продолжает допрос.

Подписав протокол, Рыбников уходит. Его место в кабинете занимает сторож…

Ревизия выявила в складе крупную недостачу. Значит орудовала группа воров. Надо искать настойчивее. Хватит увлекаться допросами. Идти просто к людям, разговаривать. Кто-нибудь да поможет, подскажет, пусть немного. Важно зацепиться. Там пойдет. Стоп! Следы колес! В какую сторону они тянулись? Туда, где живет Иван Болотов? Да, он мог. Раньше судим за кражи. Новичок на такое крупное дело пойти не осмелится. Болотов может. Жаден. Хитер. Опытен. Но груду добра не так-то просто сбыть, освободиться от нее, надежно спрятать. Чем больше вор украл, тем больше опасности попасться, тем шире круг покупателей-свидетелей. Их проще найти. А через них — преступников. Крупную кражу раскрывать легче.

Александр Самсонович захлопнул дело, собираясь уходить. Но в дверях выросла плотная фигура начальника милиции. Он трое суток находился в командировке, и потому, пожимая руку Горбунову, осведомился:

— Как дела?

— Пока плохо. Кража не раскрыта. Думаю, не Болотов ли полакомился?

— Где бы что ни случилось, ты все на него валишь, — недовольно заметил начальник. — Какие есть основания подозревать Болотова?

— В прошлом судим за подобные преступления — раз. Новичок не способен так чисто совершить кражу — два. Третье — следы колес тянулись в направлении…

— Жидковато. Кладовщика проверял?

— Нет.

— Почему? Ведь непрочную шпильку он поставил!

— Прежняя нашлась. Ее использовал один колхозник для крепления колеса.

— Та-ак. Ну, что дальше думаешь делать?

— Надо бы все-таки Болотова проверить…

— Ладно. Только о нем не с каждым человеком можно откровенничать. Нужна осторожность. Помни.

— Понимаю.

Выйдя из райотдела, оперативник направился в ресторан, затем в магазины… Его знали многие и охотно с ним разговаривали. Выяснилось: последнее время Болотова часто видят с Ефимом Барабановым, судимым за хулиганство.

Вечером Александр Самсонович побывал в клубе, поговорил кое с кем из молодежи. Спускаясь с крыльца, встретил Шурика Сорокина, в прошлом озорника и забияку, с которым судьба не раз сталкивала работников милиции. Шурик уважал Горбунова за корректность и суровую доброту и потому обрадовался встрече.

— Здравствуйте, Александр Самсонович, — весело проговорил он, останавливаясь.

— Здравствуй, Шурик.

— Давно вы в клуб не заглядывали. Кто-нибудь набедокурил?

— Нет. Ты перестал. И другие с тебя пример взяли.

Шурик тихо рассмеялся, серьезно сказал:

— Спасибо, заступились. А то бы меня в колонию отправили.

— Каждый по-своему понимает жизнь. Я был убежден, что исправишься без колонии. Поэтому и отстаивал свою линию.

— Я вас не подведу.

— Знаю.

Помолчали. Какая-то неловкость овладела обоими. Затем Шурик с явным интересом спросил:

— Правда, зачем вы приходили в клуб? Искали кого?

— Да, искал. Старого хулигана.

— Кого?

— Ефима Барабанова. Говорят, снова часто пьет. Кабы опять не свихнулся.

— Вчера его видел.

— Где?

— На улице. Иду из клуба, вижу: двое из-за угла вываливаются. В обнимку. Пьяные.

— Ты не обознался?

— Что вы? Они впереди оказались.

— Кто второй был?

— Иван Болотов. Я и по голосу их узнал. Ветер-то дул встречный.

— Интересно, о чем они говорили?

— Шут их знает. До меня долетали не все слова.

— Поди, матюкались?

— Ересь мололи, вроде.

— Какую? Что запомнил?

— Юрга… едем… дня… дадим. Поминали какого-то Романа, ресторан, Челябинск.

— Это еще куда ни шло.

— Честно, не вру.

— Ладно, бывай, — Александр Самсонович протянул Шурику руку.

Шагая по тихой вечерней улице, оперативник думал об обрывках фраз, пытался расшифровать их, построить связные предложения. После мучительных размышлений получалось: «Роман увезет в Юргамыш. Выедем через два (три, четыре) дня. До Челябинска поездом. Там кое-что продадим. Покутим в ресторане».

Кто такой Роман? Шофер? Пожалуй. Разговор состоялся вчера. День прошел. Послезавтра могут выехать. А может, через три или четыре дня, не позже. Иначе Болотов сказал бы «дней». Поедут через Гагарье. Другой дороги нет. Там и надо задерживать с поличным.

Александр Самсонович перебрал в памяти всех знакомых шоферов районного центра. Романа среди них нет. Разве из МТС? Утром осторожно навести справки. Если что — договориться с руководством, чтобы заранее знать, в какой день и час машина выйдет в рейс.

На следующий день выяснилось, что в МТС действительно есть шофер Роман, водит грузовую машину, что через день он должен ехать в Юргамыш, в плановый рейс…

Брезжит рассвет. Воздух спокоен. Гагарье проснулось. В домах один за другим зажигаются огни. Топятся печи. Прямые струи дыма уходят в небо. Изредка поскрипывают калитки. Еще не появляются на улицах прохожие-одиночки. Оперуполномоченный Горбунов и участковый Горожанин притаились у угла старого дома. Разговаривают тихо, поглядывая по сторонам. Не курят — меньше заметно. Время тянется очень медленно. Но вот где-то фыркнул мотор и затих. Потом донеслось ровное рокотание. Приближаясь, оно нарастало. Скоро яркая струя света пересекла улицу, стала разворачиваться, обшаривая заборы, стены домов.

— Пора, — тихо сказал Александр Самсонович. Горожанин, одетый в милицейскую форму, вынырнул на середину улицы, поднял руку. Шофер переключил дальний свет на ближний. Тормоза взвыли. Машина остановилась.

— Куда едем? — спросил участковый, подойдя к открытой дверце.

— В Юргамыш.

— Предъявите права, путевку.

Водитель сунул руку в карман пиджака, зашелестел бумагой.

— В Юргамыше своих нарушителей правил движения хватает, — с подчеркнутым упреком сказал Горожанин, принимая от шофера права.

— Ко мне это не относится, — буркнул водитель.

— Да? А свет на перекрестке за вас переключать будет дядя?

— Разве я….

— Да, вы.

— Простите, будьте добры.

— На первый раз предупреждаю устно, хотя полагается продырявить талон.

— Заверяю. Больше никогда…

— Посмотрим.

Горбунов стоял рядом с Горожаниным и видел хмурое лицо Барабанова, сидевшего рядом с шофером. Не сказав ни слова, оперативник прыгает на подножку, заглядывает в кузов. У передней стенки растянулся человек. Из-под него выглядывают мешки. Непонятное волнение охватило оперативника. Он легко перекидывает тело в кузов, спрашивает:

— Кто здесь?

Тот, кто лежит на мешке, поднимает голову.

— А, Болотов! Далеко едем?

— Куда увезут.

— Что в мешках?

— Товар.

— Чей?

— Мой.

— Дмитрий Егорович, — обращается Горбунов к участковому, — лезь в кузов, посмотрим товар.

— Какое имеете право? — сердито бормочет Болотов.

— Нам право предоставил народ.

Болотов молчит. Горожанин развязал мешки. В двух мешках хром, в двух — шелк.

— Где взяли? — спрашивает Александр Самсонович.

— Где взял — там нет.

— Ладно.

Шофер стоял на подножке и через борт глядел в кузов.

— Обратно, — категорическим тоном произнес Горбунов.

Водитель юркнул в кабину. Поддал газу. Машина поползла влево, сдала назад, рванулась вперед и, набирая скорость, понеслась…

Ефим Барабанов, которого допрашивал Горожанин, твердил: вещи Болотова. Он попросил помочь довезти до Юргамыша, посадить в поезд. Больше он, Барабанов, ничего не знает. Где Болотов взял вещи и какие — разговора не было.

Поединок между Александром Самсоновичем и Иваном Болотовым затянулся. И хотя Болотов настойчиво отрицал причастность к краже, Горбунов улыбался. Он убежден: остальные вещи найдет, докажет вину, преступление будет раскрыто. А пока с Болотовым трудно вести разговор: ловчит изо всех сил.

— Не разумнее ли говорить правду, Иван, а?

— Повторяю: хром и шелк нашел у кладбища в яме, когда ходил поправлять крест на отцовской могиле.

— Учтите, проверять будем.

— Хоть сейчас.

— Место, где лежали вещи, можете показать?

— Покажу.

— Они были в этих мешках?

— Нет.

Александр Самсонович опять улыбнулся. Такой ответ он и ожидал. Ведь мешки наверняка Болотова, и признать, что добро находилось в них, значит признать вину. Но оперативник не огорчается. Такой ответ его тоже вполне устраивает, поможет отыскать истину.

— Во что же вещи были сложены?

— Так лежали. На траве.

— В беспорядке или аккуратно уложены?

— В одну кучу свалены.

— Какие лежали сверху, какие внизу?

— То ли я помню?

Иван Болотов начал нервничать. Горбунов заметил, как у него дергается правое веко.

Вопросы, на первый взгляд, мелкие, продолжают сыпаться:

— И ничем не были прикрыты?

— Почему? Сверху ветками забросаны.

— Какими: сухими, сырыми?

— Сухими.

— Березовыми, тополиными?

— Кустарник, знать-то.

— Кто еще знает о находке?

— Никто. Я пока с ума не спятил, чтобы трезвонить всем. Ведь за присвоение находки в кодексе тоже статья есть.

— Ты смотри-ка! Закон не хуже прокурора выштудировал! — Александр Самсонович опять улыбнулся, понял: Болотов согласен нести ответственность за находку. Но шалишь! Дело не находкой пахнет.

— Мешки чьи?

— Мои. Из дому взял.

— Шелк и хром мы с понятыми осматривали при вас. Так?

— Ну.

— Если вещи заваливались сверху сухими ветками, на них должно остаться хотя бы немножко мусора? Должно. Но мы ничего не обнаружили. Почему?

— Откуда я знаю.

— То-то же. У вас и у Барабанова придется делать обыск. Может, отпадет нужда ехать на кладбище.

Александр Самсонович пристально смотрит на Болотова, надеясь уловить признаки растерянности.

— Зачем пугать? — равнодушно отзывается допрашиваемый.

— Разве так пугают? Я открыл наши ближайшие действия, и только.

— Делайте. Дергайте нервы невинным. Кого надо — не видите.

Такие упреки Горбунову приходилось слышать и раньше. Поэтому к сказанному он отнесся хладнокровно.

— Поглядим, какие показания даст еще шофер.

— Роман? Он заехал за нами — и только.

— Но ведь вы заранее с ним договаривались?

— Ну и что?

— Так. Ничего. Да и Барабанов, пожалуй, умнее, — неопределенно обронил оперативник. Так он делает всегда, когда кого-нибудь отправляет в КПЗ. Пусть больше думает. Раздумья всегда проясняют мысли, иногда подталкивают к чистосердечному раскаиванию. А это вдвойне полезно: обществу и провинившемуся…

Обыск у Болотова длился около двух часов. Искали всюду. Александр Самсонович трудился добросовестно: весь дом обыскан детально, обследованы амбар, скотный двор, огород. Местами Горбунов с размаху всаживал острый тонкий лом в рыхлую землю, надеясь обнаружить тайник. Но все старания оказались напрасными.

Понятые — щупленький старичок с жиденькой бородкой и пожилая полная женщина — с нескрываемым любопытством наблюдали за действиями оперативника, тихо переговариваясь. За ними неотступно следовала, вздыхая, мать Болотова, Анна Мефодьевна.

Потеряв все надежды на успех, огорченный, Александр Самсонович поставил лом к углу сенок. Задумался. Беспокойство наваливалось тяжелым грузом. Разве остальные вещи спрятаны у кого-нибудь из родственников? Но родни у Болотова много. У всех искать не станешь. Хотя у дяди можно, пожалуй, сделать обыск. Этот способен укрыть. Надо съездить на кладбище, проверить показания Болотова.

— Охлопайтесь, Александр Самсонович, — донеслось сзади. — Руки помойте.

Горбунов оглянулся. Анна Мефодьевна держала в одной руке ведро с водой, в другой — ковш.

— Пожалуй, можно, — согласился оперативник, рассматривая руки и мундир, испачканные пылью. Пока он ладонями охлопывал одежду, пригоршнями ловил из ковша студеную воду, обтирал руки белоснежным полотенцем, понятые терпеливо ждали. Вскоре был написан протокол обыска. Подписав его, понятые ушли. Горбунов остался, чтобы допросить Анну Мефодьевну.

Возвратившись в райотдел и узнав, что в доме Ефима Барабанова ничего не нашли, Александр Самсонович заволновался еще больше. Он сидел неподвижно и думал: «А если напрасно посадили в КПЗ Болотова и Барабанова? Но тогда надо согласиться с Болотовым, признать находку. Нет, нужно доказать кражу. Необходим следственный эксперимент».

Утром участники эксперимента на машине выехали на кладбище. Над холмиками могил, над памятниками висела тишина, которую осмеливались нарушать лишь крохотные птицы, порхая в зеленой листве деревьев. Болотов уверенно привел всех к старой яме, обросшей молодой травкой. Вокруг валялся сухой кустарник. По предложению Александра Самсоновича Болотов вытряхнул товар из мешков в яму, закидал сухим кустарником, который вскоре убрал. Хром и шелк уложил в мешки, закинул в кузов. Машина тронулась в обратный путь.

В кабинете Горбунова товар выложили на газеты, разостланные на пол. Осмотрели. К хрому и шелку, а также к мешкам прилипли остинки старой сухой травы, шелуха кустарника. Александр Самсонович все действия участников эксперимента и полученные результаты занес в протокол, зачитал.

— У кого какие есть замечания? — спросил он, закончив чтение.

— Все правильно.

— Тогда подпишите, — Горбунов подал первому понятому старую ручку.

Последним, сам прочитав написанное, нехотя расписался Болотов. Он, конечно, понимал, что это значит. И все-таки решил не менять прежних показаний.

Оставшись один на один с Болотовым, оперативник помолчал, не отводя глаз от хмурого лица Ивана, затем спросил:

— Что теперь скажем?

— Я уже говорил…

— Но результаты эксперимента опровергают вас… К тому же мы нарушили время и условия эксперимента. — Лицо Горбунова посветлело. — Днем никто не станет прятать краденое на кладбище. Согласны?

— Я откуда знаю?

— Далее. Если верить вам, вещи лежали в яме не час и не два. Положили их ночью, когда воздух сырой, а нашли вы вечером. Попробуйте продержите их столько времени под ветками! Сколько прильнет всякой чертовщины! Однако ничего этого мы не обнаружили ни на товаре, ни на мешках при первом осмотре. — Оперативник прищурил улыбчивые глаза. — Вот так-то! А вы говорите…

— Но я не воровал.

— Кто украл?

— Не знаю.

Болотов надолго замолчал, покусывая нижнюю губу. Молчал и Александр Самсонович, задумчиво потирая подбородок кулаком. Наконец вышел из-за стола, остановился перед Иваном, спросил:

— Так будем говорить?

— Я не воровал.

— Зря тянете время. Рано или поздно говорить придется.

Болотов продолжал молчать. Горбунов натянул на голову фуражку, одернул гимнастерку, бросил:

— Все. Идем обратно в КПЗ.

Болотов медленно поднялся, заложил руки за узкую сутулую спину, направился к выходу. За ним шагал оперативник…

Вечером в кабинет вошел щуплый старик с тоненькой бородкой. Бесшумно прикрыв дверь, он подошел к столу, снял заскорузлую фуражку и поздоровался. Горбунов узнал его еще на пороге. Это был тот самый старик, который в числе понятых участвовал в обыске у Болотовых.

— Садитесь, Роман Платонович, — любезно пригласил хозяин кабинета, подставляя стул. — Как здоровье?

— День хожу, два — лежу. Я ведь, Сано, изробленный, — жаловался старик. — Разве мы так работали, как теперича?

— Верю, Роман Платонович, — поддакнул Горбунов.

— У нас в руках все горело. — Роман Платонович потряс сухими кулаками над столом, будто в них все еще кипела богатырская сила. — Мы, бывало…

— Верно, верно, Роман Платонович, — охотно соглашался оперативник. — Вы ко мне по делу?

— Нешто без дела.

— Я слушаю вас.

— Не слушать, а робить надо, — отрубил старик.

— Как? — не понял Горбунов.

— Обыск-то худо проделали.

— Как? Вы же там были, видели.

— Худо, говорю.

Александр Самсонович, не веря собственным ушам, глядел на старика немигающими глазами.

— Вам что-нибудь известно?

— А то как, — гордо ответил старик.

— Так говорите же!

— Ладно, слушай. — Роман Платонович погладил бороду, будто в ней и сидела вся тайна. — Сижу я вечор на завалине у своего дому. Подходит сусед Фадей, спрашивает о жизни-здоровье. Ничего, мол, отвечаю. Ишо, мол, на обыска берут. И рассказал ему про Болотовых. Он послушал, хохотнул и говорит: «Худо искали». Как, говорю, худо? Хорошо. Он спрашивает: «Свекольные гряды прокапывали?» Нет, отвечаю. Он: «Эх, ты! А ишо хвастаешь!»

— Так и сказал?

— Вот те хрест, Сано.

— Ну! — оперативник чуть не подпрыгнул. Глаза загорелись азартом. Ему захотелось сейчас же ехать к Болотовым и раскидать свекольные гряды. Но он отложил повторный обыск до утра, решив сперва поговорить с Фадеем.

Когда оперативник и Роман Платонович вышли из отдела, на дворе было уже темно.

…Свекольные грядки красовались в ограде перед кухонными окнами дома. Никто и не предполагал, что именно здесь хранится выкраденное добро.

Тонкий лом свободно прошел рыхлую землю и, наткнувшись на пружинящее препятствие, дрогнул. Люди старательно заработали лопатами. Показались доски. С них смели остатки мелкой земли, осторожно убрали одну, вторую, третью… Все замерли в изумлении. Открылся большой тайник, выложенный изнутри коноплей. Из него извлекли десятки пар валенок, пачки хрому, шелк и другое.

На этот раз Анна Мефодьевна не стояла перед Горбуновым с ведром, наполненным водой, и крахмальным полотенцем.

На очередном допросе Иван Болотов признал себя виновным. Не отрицал вины и Ефим Барабанов, во многом обвиняя своего дружка-однодельца. Кто в какой степени повинен, разберется суд.

Изучая нераскрытые преступления, старший оперуполномоченный городского угрозыска капитан Горбунов вынужден задерживаться на работе вечерами… Дочитана последняя страница еще одного дела. Прошел год, а кража не раскрыта. Александр Самсонович отыскивает лист, на котором вычерчен план магазина, разглядывает чертеж. Магазин занимает торцовую часть длинного одноэтажного дома. Преступники проникли в торговый зал через чердак. Когда? Ответ дали свидетели. Воображение рисует картину. Молодая пара стоит в коридоре, тихо разговаривает о своем сокровенном…

— Который час, Вова? — спрашивает девушка.

Вова поднимает край рукава у пальто, смотрит на часы, неопределенно отвечает:

— Полночь.

— Точно скажи, — настаивает Люба, — мне, поди, домой пора.

— Двенадцать, — Володя вздыхает.

Люба слегка закидывает голову назад, улыбается. Видит на лице друга улыбку… Вместе им хорошо, они счастливы.

Хруст над головами насторожил влюбленных. Они притихли. Кто-то шагает по чердаку. Володя озадаченно глядит в лицо Любе, шепчет:

— Я проверю.

— Не надо, Вова. Ночь ведь.

— Ну, и что? То ли я боюсь.

— Не пущу! — Люба сильнее прижала к себе руку юноши.

— Чудачка. — Володя улыбается. — Все-таки интересно…

— Вова! Я прошу…

— Ладно. Уговорила.

— Мне пора. Обещай, что сразу пойдешь домой.

— Обещаю.

Люба стояла на крыльце и видела, как Володя пересек улицу, помахал рукой и скрылся за углом двухэтажного дома.

— Вот и все, — задумчиво рассуждает сам с собой Горбунов. — Больше никто ничего не слышал и не видел. Такой вывод напрашивается из материалов расследования. Так ли это?

И опять ум работает напряженно. Коллеги подозревали в краже Илью Перехваткина, Любиного брата, потому что в прошлом сидел за кражу. И еще потому, что Люба не пустила Володю на чердак и постаралась поскорее распрощаться с ним. Вряд ли преступник будет пакостить там, где живет. Почему расследование велось однобоко, в одном направлении?

Товаров похищено на три тысячи рублей. Одному на такую сумму не унести. Или он приходил не один раз, или действовала группа.

Александр Самсонович отодвинул дело, положил перед собой три чистых листа бумаги, заправил авторучку и в левом верхнем углу листа крупно вывел: «Утверждаю». Да, завтра начальник отдела утвердит план оперативно-розыскных мероприятий, в котором будет предусмотрено: когда, кто, где, какую работу должен проделать, чтобы выйти на след преступников или обнаружить хотя бы часть выкраденных вещей. А пока приходится думать. Не спеша, напряженно, сосредоточенно.

Особым пунктом в плане намечаются встречи и беседы со многими из тех, кто проживает в районе преступления, выявление семей, где 27 декабря проходили семейные вечера. Возможно, возвращаясь из гостей, кто-нибудь видел преступников…

Два дня Александр Самсонович ходил из дома в дом, из квартиры в квартиру. Говорил со многими жителями поселка. Честно, открыто. Просил оказать помощь.

Спустя три дня секретарь отдела, вручая Горбунову голубой конверт, лукаво улыбнулась, пропела:

— Письмецо сомнительное. Вам лично. Без обратного адреса. Почерк женский.

— Что вы! — с улыбкой ответил капитан, разглядывая незнакомые каракули на конверте.

— Никто из наших не получает личных писем через меня, — загадочно продолжала секретарь. — Вы первый. Да и письмо местное.

— Может, человек болен, или некогда зайти, — серьезно заметил оперативник, направляясь к выходу.

Окна выходили во двор. В кабинете стояла завидная тишина. Александр Самсонович сел за стол, сунул остро заточенный кончик карандаша в угол конверта и осторожно вскрыл письмо. Развернув листок, с волнением прочитал:

Александр Самсонович подчеркнул синими чернилами фамилии, задумался. Письмо анонимное. Можно ли верить написанному? Бывают анонимки и липовые. Чем отличается правдивое письмо от лживого? В лживом, как правило, выползает на поверхность злоба автора на того, кого он обвиняет. А в этом? Смысл текста ровный, без срывов, без злобы и оскорблений. Такому письму можно поверить.

Александр Самсонович набрал номер телефона. Услышав женский голос, произнес:

— Капитан Горбунов беспокоит. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Обухов Дмитрий.

— Еще что известно?

— Живет в Кургане.

Трубка издает легкий однотонный шум. Оперативник ждет, когда она снова заговорит.

— Жил…

— Постойте. Отчество, год и место рождения? Трубка отвечает на вопросы. Горбунов быстро записывает. Вдруг морщит лицо, спрашивает:

— Как?

— Выбыл в Молдавию.

— Когда? Так. Хорошо. Еще одного проверьте. Верхотурцев Семен.

И снова трубка издает легкий однотонный шумок. Минуты через три приятный голос сообщает:

— Осипович. Родился в Кургане. Проживает…

— Когда, откуда прибыл?

— Из Свердловска…

— Спасибо.

Александр Самсонович положил трубку на рычаг, остановил спокойный взгляд на выстроенных в ровные ряды строчках анонимного письма:

— Кто же ты такая, моя таинственная помощница?

Захватив с собой письмо и другие бумаги, капитан вышел из кабинета.

Начальник отдела сидел за большим двухтумбовым столом, разговаривал по телефону. Увидев на пороге вопросительный взгляд оперативника, кивнул головой, показывая вытянутой рукой на стул. Горбунов вошел, осторожно прикрыв тяжелую дверь.

— Слушаю, Александр Самсонович, — глухо сказал подполковник, закончив разговор. Правая ладонь его продолжала лежать на телефонном аппарате. Подполковник, видимо, намеревался еще кому-то позвонить.

— Анонимка пришла, — медленно, как всегда, начал Горбунов. — По-моему, правдивая.

— О чем и о ком?

— О краже из магазина… Капитан положил на стол письмо.

Прочитав ровные строчки, начальник помолчал, постукивая согнутыми пальцами по настольному стеклу, заговорил:

— Любопытно. Автору, пожалуй, нельзя не верить.

— И еще вот, — оперативник протянул исписанный лист. — Обухов уехал, а Верхотурцев здесь.

— Любопытно, — задумчиво повторил подполковник. Помедлив, спросил — С чего думаете начинать проверку?

— В Свердловск надо ехать. Там искать вещи, свидетелей.

— Согласен.

— Верхотурцева лучше пока не беспокоить. Малейшей неосторожностью можно спугнуть, и он рванется заметать следы.

— Наверняка. Если в Свердловске доказательства найдете, звоните.

— Ясно.

— В этом случае мы задержим Верхотурцева и займемся им капитально.

Подполковник записал данные Верхотурцева и Обухова. Возвращая бумаги, заверил:

— Свердловские коллеги помогут вам. Я позвоню.

— Хорошо.

— Через час получите командировочное.

— Ясно.

— Вопросы есть?

— Об Обухове Молдавию запрашивать?

— Мы организуем. Все?

— Да.

— Желаю успеха! — и подполковник встал, протянул руку.

Утро в большом городе было суетливым и тревожным. С перрона на привокзальную площадь Александра Самсоновича вынесла людская волна. В глаза хлынуло множество огней: белых, желтых, зеленых, красных, голубых. Ветра нет. Воздух мягкий. Снежные мотыльки, сверкая, кружатся под уличными фонарями. По улицам громыхают трамваи, фыркают тяжелые автобусы, тарахтят грузовики, плавно покачиваются троллейбусы, снуют неугомонные «Волги». У пожилой женщины Горбунов спросил, как доехать до городского управления милиции. Получив ответ, втиснулся в переполненный трамвай…

В управлении Александр Самсонович появился в девять часов. Начальник уголовного розыска был занят: проводил планерку. Горбунов нетерпеливо ходил по коридору, дымя папиросой. Ему казалось, что часы сбавили ход, и время тянется непростительно медленно. Наконец дверь распахнулась. Оперативники с шумом вывалились из кабинета, разошлись в разные стороны. Докурив папиросу, Александр Самсонович зашел к начальнику угрозыска. В кабинете были двое. Один, круглолицый и плотный, одетый в черный костюм и черную рубашку, сидел за столом, читал какую-то бумагу. Второй, постарше, стоял, заложив руки за спину.

— Капитан Горбунов из Кургана, — обратился оперативник к круглолицему, догадавшись, что он и есть начальник.

Скользнув быстрым взглядом по удостоверению личности Горбунова, круглолицый встал, протянул руку.

— Жданов.

— Майор Удачин, — отозвался второй, пожимая узкую ладонь курганца.

— Мне звонил ваш начальник, — сообщил Жданов, разглядывая продолговатое, слегка тронутое оспой лицо Горбунова. — Много выкрали?

— На три тысячи.

— Так. Кто вас интересует в нашем городе?

— Связи Верхотурцева… Он жил здесь.

— Где?

Александр Самсонович назвал адрес.

— По нашим данным, Верхотурцев увез вещи сюда.

— Что ж, поможем, — пообещал Жданов, хлопнув вытянутыми пальцами по кромке полированного стола. — Адрес, названный вами, находится на территории, которую обслуживает майор Удачин. Ему и карты в руки. Так, что ли? — Жданов повернулся к Удачину.

— Да, — майор кивнул головой.

— Машина нужна? — бойкие глаза начальника угрозыска задержались на серьезном лице майора.

— Потребуется.

— Одну можете брать. К вечеру о Верхотурцеве надо узнать все.

— Будет сделано, — заверил Удачин.

Александру Самсоновичу понравились энергия и деловитость Жданова, немногословность старшего оперуполномоченного Удачина. Чувствовалось, что этот, уже седеющий майор, не приучен бесцельно тратить рабочее время.

Майор и капитан вместе покинули кабинет начальника уголовного розыска, который просил заходить к нему в любое время.

Удачин решил сам выявить связи Верхотурцева, рассчитывая на помощь многих знакомых. Горбунов возражать не стал. Так же поступил бы и он, если бы свердловчане приехали в Курган и попросили помощи.

Удачин вышел из управления в тот момент, когда у подъезда, качнувшись, остановилась серая «Волга», и водитель предусмотрительно распахнул дверцу. Тут же машина рванулась с места.

Возвратился в шестнадцать часов. Горбунов уже дожидался его в кабинете. По веселым глазам Александр Самсонович определил: майор не зря потратил время, содержание анонимного письма, по всему видно, подтверждается, преступление годичной давности будет раскрыто.

— Садитесь ближе к столу, — предложил Удачин, раздеваясь. — Подумаем, как завтра организовать рабочий день.

— Значит, вести есть хорошие? — спросил Горбунов, переставляя стул.

— Кажется, кое-то наклевывается, — ответил Удачин, листая блокнот. — В Свердловске живут родители Верхотурцева, брат и жена.

Майор зачитал данные родственников, адреса.

— У них Верхотурцев появлялся, — продолжал Удачин, — с чемоданами и набитыми чем-то мешками.

— Как же так? — перебил Горбунов. — Сам живет в Кургане, а жена здесь.

— Не удивляйтесь. Он бросил ее и временами наведывается, как к сожительнице. Запуганная, она смирилась с такой жизнью.

— Как характеризуют его?

— Приезжая сюда, пьет безбожно. Раньше сидел за кражу из магазина.

— Каким путем проник в магазин?

— С чердака.

— У нас также совершена кража…

— Почерк его, — заключил Удачин, выслушав рассказ Горбунова.

— В Свердловске друзей имеет?

— Сейчас нет. Те, что были, осуждены.

— Давно?

— Один два года сидит, другой — полтора.

— Значит, наш магазин они не могли обокрасть вместе с Верхотурцевым.

— Нет.

— Та-ак, — выдохнул Александр Самсонович. — Лучше бы, конечно, обыск сделать у всех родственников.

— Бесспорно.

— Может, все-таки, сперва поговорить с женой Верхотурцева?

— Зачем?

— А вдруг…

— Сомневаетесь?

— Да. Ведь прокуроры бывают разные.

— Согласен. Но речь идет не о курице, а о краже государственных ценностей! И на порядочную сумму!

— Я понимаю.

— Прокурор нам верит. Не без оснований, конечно.

— Это хорошо.

Долго еще разговаривали оперативники, обсуждая план работы на следующий день. Решили обыск проводить одновременно в трех квартирах. В этом важном мероприятии Удачину обещали помочь начальники районных отделов. Довольный, Александр Самсонович заготовил для свердловских коллег списки выкраденных товаров, потому что каждый должен знать, что и где искать.

Утром Удачин провел короткое совещание. Он сообщил, кто и у кого будет производить обыск. Горбунов проинформировал о похищенном и раздал списки, в которых подробно обрисовывалась каждая вещь. Спустя несколько минут три машины увезли оперативников от управления милиции в разные стороны.

Александр Самсонович сидел рядом с шофером и задумчиво глядел вперед. Сзади покачивался молодой лейтенант, назначенный в помощники.

Машина остановилась у двухэтажного каменного дома. Горбунов без труда отыскал нужный номер квартиры, постучал в дверь.

— Сильней стучите, товарищ капитан, — подсказал лейтенант, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Сапоги малы, холодно, пальцы щиплет.

Александр Самсонович постучал настойчивее. Дверь бесшумно приоткрылась.

— Вам кого? — охрипшим голосом спросила еще не старая женщина с темными глазами.

— Хотя бы и вас, — как можно спокойнее отозвался капитан, рассматривая худое женское лицо.

Несколько минут женщина растерянно стояла, не отрывая глаз от милицейской формы. Затем упавшим до шепота голосом устало выдохнула:

— Заходите.

Работники милиции вошли в квадратную комнату. Кутаясь в старый пуховый платок, хозяйка отошла к койке, продолжая испуганно глядеть на вошедших.

— Кто здесь живет? — мягко спросил Горбунов.

— Верхотурцева.

— Ольга Игнатьевна?

— Да, — еле слышно выдавила женщина.

— Разрешите паспорт.

Хозяйка задумчиво прошла к тумбочке, порылась в бумагах и подала капитану паспорт. Убедившись, что перед ним Верхотурцева, Александр Самсонович возвратил документ, повернулся к лейтенанту:

— Понятых.

Ольга Игнатьевна дрожащими пальцами теребила конец пухового платка и измученным взглядом смотрела на сапоги Александра Самсоновича, молча стоявшего у порога.

Вслед за лейтенантом в комнату вошли две смущенные девушки. Им Горбунов разъяснил права и обязанности понятых, предъявил Верхотурцевой постановление на обыск.

— Прошу добровольно выдать все, что привозил Семен Верхотурцев, — предложил Александр Самсонович, когда Ольга Игнатьевна ознакомилась с постановлением. С минуту она стояла в нерешительности, потом, шаркая подошвами комнатных тапочек, подошла к шифоньеру, выложила из него на койку дамское пальто, голубой гарнитур, мужской костюм. С руки сняла часы «Заря», положила на стол.

— Все, — тихо выдохнула она, устало опускаясь на старый диван. — Больше ничего нет. Я не виновата… Я не носила его подарки. Они мне не нужны…

Верхотурцева заплакала. Молодой лейтенант, ощущая неловкость, вопросительно поглядывал на капитана, не зная, что предпринять. Александр Самсонович по опыту знал, что в подобных случаях женщины вскоре успокаиваются. Только становятся более замкнутыми и грустными. Горбунов не стал ожидать, когда Верхотурцева проплачется. Остановившись против нее, он заговорил тихо, спокойно:

— Ольга Игнатьевна, расстраиваться не стоит. Мы знаем, вы жизнью не были изласканы… Немало горя причинил вам и Семен. Но разве можно так изводить себя?

Когда Верхотурцева перестала плакать, обыск в квартире продолжили. Однако больше ничего не нашли.

Обратный путь Александр Самсонович ехал на заднем сидении. Рядом с ним сидела озабоченная и притихшая Ольга Игнатьевна. Она еще не знала, куда и зачем ее везут. Ей пока известно одно: капитан из Кургана. Могут и туда увезти…

Уже сейчас Горбунов думал о предстоящем допросе жены преступника. Она, конечно, ответит на многие вопросы. Преступление будет раскрыто. В этом оперативник уже не сомневался и был уверен в том, что сегодня же задержат Семена Верхотурцева. Стоит только позвонить в Курган, сообщить о результатах обыска. И это Горбунов сделает. Без промедления. Теперь Верхотурцевым можно заниматься вплотную.

Александр Самсонович начал допрос сразу, как только приехали в управление милиции. Ольга Игнатьевна была откровенна: не скрывала явного недовольства своей неустроенной жизнью, с ненавистью говорила о Верхотурцеве, обвиняя его в неверности и в нежелании жить честным трудом.

— Зачем же его принимаете? — спросил Горбунов, сдвинув лохматые брови. — Ну, зачем?

— А куда деваться? — глухо проговорила допрашиваемая. — Попробуй не пусти, дверь разворотит.

— Посадили бы.

— Что толку? Отсидел бы пятнадцать суток и снова — погромы.

— За повторное мелкое хулиганство, если оно совершено в течение года после первого, полагается привлекать к уголовной ответственности. Двести шестая статья.

— Он и в колонии уже сидел.

— Знаем. Тем хуже для него.

— Таких не надо выпускать на свободу.

— Все делается в пределах закона. Многие порывают с тяжелым прошлым, живут честно. Это — хорошо. Правда, отдельных приходится возвращать обратно за новые преступления. Печально, но факт.

— Я не понимаю…

— Со временем поймете. — Горбунов поднес к глазам кончик авторучки, сдернул с пера волосинку. — Давайте-ка ближе к делу, Ольга Игнатьевна. Скажите, почему приняли вещи от Верхотурцева?

— Не брала. Отказывалась. Оставил.

— Почему не заявили в милицию?

— Боялась. Он пригрозил: «Кому сболтнешь — кишки выпущу».

— Запугивать они умеют. На деле совсем иное получается. Преступника уличают свидетели, люди. Фактов мести я лично не знаю. Даже не слышал. Отомстить — значит совершить преступление, за которое неминуемо последует наказание. Разве этого не понимают те, кто угрожает?

— Может быть, — горько выдохнула Ольга Игнатьевна. — Я устала жить и, видимо, поэтому многое усложняю…

Александр Самсонович, закончив допрос, закурил.

Удачно провели обыск и свердловчане. Они привезли узел и чемодан, наполненные добром. Горбунов встретил их добродушной улыбкой. А через полчаса передал в Курган по телефону первые результаты работы в командировке.

Спустя еще два дня поезд Свердловск — Алма-Ата увез Александра Самсоновича в родное Зауралье. В Кургане встретили приветливо. Начальник отдела крепко стиснул руку, улыбаясь, говорил:

— Молодец! После твоего звонка мы тоже неплохо потрудились. Верхотурцева задержали, часть ворованного нашли.

— Верхотурцев признался?

— Конечно.

— Обухова отметает?

— Пока да.

— Молдавию запросили?

— Да.

— Интересно, что ответят.

— Поживем — увидим.

В камерах предварительного заключения тишина. В каждой двери — застекленный круглый волчок. Только нет волчка в следственной комнате. При помощи металлических угольников коричневый стол и две широкие табуретки намертво привинчены болтами к полу. Одна — по одну сторону стола, вторая — по другую. Здесь допрашивают арестованных и задержанных или просто с ними беседуют.

Дежурный КПЗ гремит связкой больших ключей. Дергает на себя тяжелую дверь. На коричневых нарах валяются двое. Один поднимает голову.

— Верхотурцев, — тихо говорит дежурный.

— Я.

— На следствие.

Парень средних лет метнулся с нар, юркнул в коридор. Щелкнул большой автоматический замок. Дверь захлопнулась. Верхотурцев зашагал впереди дежурного. Не спрашивая разрешения, зашел в следственную комнату, сел на табуретку, закинув ногу на ногу. За столом видит незнакомого мужчину, одетого в штатский костюм. «Какой-то новый, — думает Верхотурцев. — Такой еще не допрашивал». Взгляд остановился. На столе — ни одной бумажки. Верхотурцев молча жмет плечами: «Почему нет бумаг? Так еще не бывало».

— Не удивляйтесь, Верхотурцев, — сказал Александр Самсонович, с интересом наблюдавший за поведением задержанного. — Бумага не нужна. Писать пока не будем.

Верхотурцев скривил лицо. Капитан не шевельнулся, продолжал сидеть спокойно, облокотившись на стол.

— Моя фамилия Горбунов. Работаю в уголовном розыске. Мне хочется потолковать начистоту. Вы можете говорить правду?

— Какой разговор! Я из тех, кто доверяет душу не только всем богам, но и милиции.

— Я серьезно.

— Я тоже.

— Веселый вы человек, оказывается.

— Какой есть.

— Вы о жизни всерьез мало думаете.

— Точно. Индюк думал, да в суп попал, — Верхотурцев заулыбался.

— А вы не думаете — так в колонию. Второй раз. Охота?

— Нет.

— Почему взялись за старое?

— Не знаю.

— Неправда.

— К чему старое ворошить?

— Как?

— Так.

— Договаривайте.

— Стоит ли?

— Думаю, стоит.

Наступило молчание. Александр Самсонович сидит неподвижно. Лицо потемнело. В карих глазах мелькнули злые искорки. Верхотурцев сник.

— Ну, — первым произнес оперативник.

— Выковыриваете причину преступления?

— Да.

— Иск тяжелый на моих плечах. От первой кражи остался. Мы тогда много взяли. Почти все прокутили. Когда арестовали, от украденного остались рожки да ножки. Пока сидели — отработать ущерб не смогли. На свободу вышли с финансовыми хвостами. Ну, и стали из моей получки выдергивать червончики… А жить хотелось пошикарнее. Вот и решили рискнуть еще раз… Думал, пронесет. Не вышло.

Верхотурцев хлопнул ладонями по коленкам, попытался пошутить:

— Вот так они и жили. Дом пропили, ворота купили…

Положив острый подбородок на подставленные кулаки, Александр Самсонович с минуту молчал. Затем медленно разогнул спину, вздохнул:

— Дурак ты! И вот почему. Я только что возвратился из Свердловска. Там говорят, что на первой краже вас было четверо.

— Вы ездили в Свердловск?

— Да. По твоему новому делу.

— Дела-а… — Верхотурцев свистнул.

— Так вот, за первую кражу осудили тебя и Сальникова. Остальных вы отмели, не захотели «продать». Что же получилось? Выкраденным воспользовались все, а возмещать ущерб пришлось двоим. Вам с Сальниковым. Если взыскивали бы с четверых — ты платил бы наполовину меньше. На свободу вышел бы не только без «финансового хвоста», а и мог иметь кое-что в кармане. Так что сумма иска зависела от тебя самого.

— Пожалуй, — уныло выдавил Семен.

— И далее. Какой смысл воровать вообще? Вора все равно найдут. Осудят. Заставят платить нанесенный ущерб. Выходит, вор безрассудно лишает себя свободы на несколько лет.

— Верно.

— Любой вор — дурак. Возьмем карманника. Дай ему сто рублей и скажи: «Иди в колонию на три года». От трехсот откажется. А за десяткой лезет в карман. И получает три года. Разве он умный?

— В жизни глупости бывают.

— В том-то и дело. И сам ты опять допускаешь глупость.

— Не дошло, — Семен улыбнулся.

— На краже, за которую находишься здесь, ты был не один. Товаров на три тысячи рублей одному не унести. Пойми — если мы не сможем доказать вину Обухова — тебе одному надолго хватит возмещать ущерб. Да старый иск не погашен. До старости не расплатишься.

Верхотурцев задумчиво трет морщинистый лоб, чувствует, капитан прав. Задал нелегкую задачу.

— Что делать, капитан?

— Обухов был на краже?

— Ну, был, — тянет Семен.

— Его уличить надо, тогда будете платить пополам.

— Открытых показаний не дам. Не пытайтесь меня допрашивать. Найти помогу, если моя фамилия не будет фигурировать в документах.

— Разыскать Обухова — раз плюнуть. Без тебя обойдемся. Уличить помоги.

— На очной ставке? Не-ет.

— Можно иначе.

— Как?

— Скажи, кому он продал хотя бы часть вещей? Мы изымем их, допросим покупателей, предъявим Обухова на опознание, и ему не открутиться.

Верхотурцев замолчал, раздумывая. Встретив серьезный взгляд оперативника, заговорил:

— В Кургане Юльке Поповой толкнул часы «Заря». Два добрых платья в Белозерском… Два чемодана прихватил с собой.

— В Молдавию?

— Уже знаете?

— Как видишь! — Горбунов улыбнулся.

— Туда… Только еще раз прошу оставить наш разговор в тайне.

— Гарантирую.

Александр Самсонович достал из кармана блокнот, авторучку. Записал фамилии, адреса.

— Дай еще закурить, капитан.

— Бери, — Горбунов достал пачку «Севера». — Бери все.

— Спасибо.

Александр Самсонович нащупал под крышкой стола кнопку, нажал пальцем. Через минуту появился дежурный КПЗ.

— Уведите, — тихо сказал капитан, вставая. Следственная комната опустела. В открытую форточку ворвался свежий ветер.

В телеграмме из Молдавии сообщалось: «Обухов Дмитрий Кириллович… осужден за кражу. Подробности почтой…»

«Значит, то, что украл в Кургане, промотал, — с досадой подумал Александр Самсонович, прочитав телеграмму. — Да и в Молдавии успел напакостить. Придется затребовать, чтобы тебя этапировали в Курган. Ты нам нужен…»

В дверь постучали. Тихо, нерешительно.

— Да! — Горбунов повернул голову.

В кабинет робко вошла девушка лет восемнадцати. Одета простенько. Несмело поздоровалась, продолжая стоять у порога.

— Слушаю вас, — доброжелательно произнес оперативник, заметив волнение посетительницы.

— Я пришла… Я вам писала… — голос дрогнул.

— Письмо без подписи! — радостно воскликнул Александр Самсонович, догадавшись, что перед ним стоит автор анонимного письма.

— Ага.

— Что же вы стоите? Садитесь! Вот сюда! — Горбунов поставил к столу стул. — Проходите!

Посетительница села, положив руки на колени. Курносое лицо, зеленоватые глаза с поволокой, легкий, приятный голос. Люба Перехваткина. Та самая, что стояла с юношей в подъезде, когда с чердака донесся хруст шлака…

— Вам большое спасибо, Люба, — как можно теплее сказал Александр Самсонович. — За помощь спасибо.

Люба еще больше смутилась, раскраснелась. Прикрыв красивые глаза густыми ресницами, полушепотом ответила:

— Вам спасибо.

— За что же? — искренне удивился Горбунов.

— За то, что воров поймали, моего брата Илюшу таскать в милицию перестали. Сперва ведь на него думали. Он хороший…

— Лично я Илью в краже не подозревал!

— Когда освободился, он мне дал честное слово, что больше никогда не украдет. Я рада…

— Верю…

— Вот и все, что я хотела сказать.

— Спасибо, Люба.

Александр Самсонович хотел поинтересоваться, от кого Перехваткина узнала, что магазин обворовали Верхотурцев и Обухов, но вовремя понял: Люба пришла не за этим.

— Я вам еще нужна? Будете допрашивать?

— Нет. Вы и так нам помогли здорово. Спасибо.

Люба застенчиво улыбнулась, отчего стала еще красивее.

— Может, вас домой увезти? — предложил оперативник, вставая.

— Что вы! На автобусе доеду. — Люба натянула на руки зеленые варежки. Горбунов проводил ее до выхода из здания, тепло попрощался. Девушка упорхнула к автобусной остановке.