"Неформат" - читать интересную книгу автора (Михайличенко Елизавета, Несис Юрий)

3. У райских врат

Пока мне надевали пояс смертника, Хаим ездил вокруг Ривки и провоцировал ее на обсуждение роли еврея в мусульманском раю. Ривка злилась, а он радостно хохотал и озорно мне подмигивал.

— Барух, — кричал он, — представляешь, каких гурий выдадут тебе эти арабы? Самых страшных! Семьдесят две старые девы… Ой-вэй! Бедный мальчик! Ах-ха-ха-ха! Да еще и обсчитают! Ручаюсь, что больше шестидесяти двух не дадут! Ах-ха-ха-ха!

Я смотрел на обряжающие меня старческие руки и все не мог поверить, что жизнь кончается. Вот так, гротескно. А главное, я так и не понял — за что? Что я такое узнал, несовместимое с жизнью? Откуда у них возникла такая жесткая необходимость меня убить? Сначала я решил, что старики просто обтяпывают какие-то свои делишки. Ну, используют для этого связи. Нормально. Детей своих не хотят подставлять, или тех, кто им помогает… Ну что это может быть? Не гонят же они тоннами наркоту через границу. Скорее, могут оружием приторговывать. Сбывают в какие-нибудь третьи страны, например, и получают за это семь с половиной процентов.

Когда возник сценарий моей смерти и появился пояс шахида, я было подумал, что у стариков партнерские отношения с палестинцами. Но с другой стороны — какие у них могут быть связи с палестинцами. Скорее всего — старые друзья в спецслужбах, которые вполне могут организовать ликвидацию террориста таким затейливым способом. И дело сделать, и друзьям помочь. Это плохо. Значит, пасти меня будет не Хаим на тележке, не Фира, которая собъется с курса, увидев кондитерскую, а какой-нибудь профессиональный мальчик из ШАБАКа… ага, мальчик, с выбитым в детстве зубом… От дедушки с бабушкой я, может, и не ушел бы, а от волка из ШАБАКа или лисички оттуда же — уйду, потому что эти сумасшедшие старики абсолютно непредсказуемы, а профессионалов уже можно просчитать. Старик или старуха могут взорвать меня, испугавшись любой ерунды. А профессионал будет стремиться довести дело до конца и нажмет на взрыватель раньше времени только в самом крайнем случае. Значит, мелкие шалости мне простят, а это очень важно. Так что все наоборот — это не плохо, а даже очень хорошо.

Все выходило настолько непонятным, что ничего планировать заранее было невозможно. Только экспромт. Зато у меня возникла версия происходящего. Вряд ли старики решили бы меня убивать из-за мелкой партии оружия для какой-нибудь банановой республики. Тут должно быть что-то крупное, серьезное. Вроде той миллиардной сделки Израиля с Китаем, которую запретили американцы. Стоп, теща же в прошлый раз рассказывала о каком-то важном китайце, которому они с Наумом несколько дней показывали Израиль. А семь с половиной процентов — это семьдесят пять миллионов с каждого миллиарда. Действительно, большие деньги. Афера серьезная, но относительно безопасная, потому что осуществляется при неявной поддержке государственных структур. Ведь у Израиля, из-за насильственно прерванной сделки, возникли большие дипломатические проблемы с Китаем. Так почему бы их не уладить, сделав неофициально то, что невозможно сделать официально? Очень даже патриотичный поступок. Вполне в духе Наума и всей этой немолодой гвардии. Да и приработок к пенсии неплохой. Похоже, вполне похоже. Сейчас и проверим.

— А еще у меня есть предсмертное желание, — сказал я проникновенно.

— Какое? — обрадовался Хаим. — Я догадываюсь, какое желание может быть перед смертью у сына Наума! Ах-ха-ха-ха! — он погрозил мне пальчиком и подмигнул. — Я угадал?

— Проще. Совсем мелкое. Я хочу нарисовать на груди любимый иероглиф.

— Ах-ха-ха-ха! На чьей груди?

Наум испытующе посмотрел на меня:

— Никаких письменных собщений. В любой форме.

Шай подергал мой пояс, проверяя надежно ли закреплен. И молвил:

— Не надо выпендриваться. Наши восточные друзья не поймут подобной экстравагантности… Тебе не давит? Дышать удобно?

— Замечательно, спасибо, — вежливо осклабился я. Может оно и хорошо, что я не доживу до этого возраста.

Наум развязал мне ноги и мы сели за тот самый дубовый стол. Я начал ощущать себя исполнителем главной роли. Руки, сведенные за спиной, онемели окончательно.

— Иероглиф он решил рисовать! — пробурчал себе под нос Шай. — Мальчишка!

Значит, все-таки, китайцы. Надо же, как все просто и как все невероятно. И глупо. А «Наумовы подделки», о которых говорил Хаим, это наверняка какие-нибудь части, которые они не выносят с военных заводов, а клепают кустарно, не исключено, что еще и где-нибудь в Газе.

Наум сунул мне в карман мобильный телефон:

— Не пытайся по нему звонить. Это модель для детей, без карточки, только принимает звонки. Он должен быть все время включен. Неотвеченный звонок — взрыв. Нечеткое исполнение указания — взрыв. На поясе детекторы, при попытке снять раньше срока — взрыв. Понятно?

— Что тут может быть непонятного? «Шаг в сторону считается побегом.»

Наум неожиданно обиделся:

— Все-таки, правильно про тебя Софа говорит.

— А что она про меня говорит? Честное слово, никому не расскажу. Унесу эту тайну с собой в могилу.

— Рассказывала, как тяжело ей было двадцать лет жить под одной крышей с человеком, который разговаривает с теми, кто старше так, словно они его приятели-собутыльники.

— Аминь. Жаль, что не поговорим после того, как ты проживешь с ней двадцать лет под одной крышей.

— Мне тоже жаль, Боря. Правда, жаль. Ну, пошли…

— А я что, должен умирать в собственных наручниках? — выложил я свой главный козырь.

— Нет, конечно. Ты сам поведешь свою машину до нужного места. Где ключи, я открою наручники.

— Ты же отдал их Хаиму, — мстительно соврал я. Ключи лежали у меня в заднем кармане.

Наум обернулся к Хаиму. Тот испуганно зашарил по карманам, потом лицо у него прояснилось:

— А я не брал. Ты мне ключи протянул, а я их не взял. И тогда ты отдал их… Шаю! Шай! Где ключи от мальчика?

Наум вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Шай проверил свои карманы и сообщил:

— Если не найдем ключи, у него кровообращение нарушится. Может кончиться трофическими язвами. Страшная болезнь. Только ты, Наум, в последний момент передумал отдавать мне ключи и забрал их себе.

Наум молча стал себя обыскивать. Я пялился в окно. До заката было еще далеко. Ветераны мерялись склерозами. Ривка смотрела на меня. Потом подошла, обшмонала, вытащила ключик из моего заднего кармана и швырнула на стол. Было видно, что теперь Наум обиделся на меня уже всерьез. Он молча расстегнул наручники и отконвоировал меня к моей машине.

Генерал выгреб из «бардачка» и прочих машинных пазух все, что там было, сложил в пакет. Потом проверил багажник. Тоже что-то выкинул. Не профессионал. Пустой «бардачок» может вызвать подозрения.

— Все. Давай, Боря, садись. Садись и катись. Ривка будет говорить — куда.

Неужели меня действительно «поведет» эта старуха? Худшее, что могло случиться после того, что уже случилось.

Ривка стояла, прислонившись к красному «БМВ» и, искоса на меня поглядывая, с ленивой грацией натягивала на костлявые подагрические руки кожаные перчатки без пальцев, все в дырочках и заклепках. Теперь, вместо сигары, в углу ее рта тлела длинная тонкая пахитоска. Точно как у моей тещи. Я отчетливо понял, что шансы убывают на глазах.

Я сел за руль. Тут же зазвонил мобильник, и старуха выкрикнула по-русски, с отвратительным акцентом:

— Поехальиии!

Я посмотрел в зеркальце заднего обзора. Так и есть, рыжая Ривка еще и издевательски махнула рукой. А я и не знал, что Гагарин был так популярен в Израиле.

Вела она меня грамотно. Не отставала, не давала никому встрять между. Но и дистанцию выдерживала, а жаль, я уже размечтался, как резко тормозну, и как все славно получится. Она даже не побоялась поехать через город, четко и заранее, как учитель вождения, командовала куда сворачивать.

Я старался отвечать ей помедленнее, нарочито напоказ держа мобильник. Ведь это был мой основной шанс! За разговор по телефону при вождении положен большой штраф, причем положен тут же, на месте — остановить машину с болтающим по мобиле наглецом и оштрафовать по всей морде. Когда мне навстречу проехала полицейская машина, я вскинул мобильник к уху и даже встретился глазами с водителем, который только возмущенно покачал головой и покрутил пальцем у виска. Проклятая форма! Проклятая ведомственная солидарность! Хотя, кто знает… может, он сохранил себе жизнь. Ведь старуха могла бы взорвать нас обоих, так, для профилактики. Но ведь могла бы и убежать, не взорвав…

Мы уже въехали в первую трубу Туннельного шоссе. Здесь могли возникнуть проблемы с сотовой связью. Я придавил акселератор, но Ривка даже не попыталась натянуть электронные поводья — красный «БМВ» просто не отставал. Впрочем, это была плохая идея. Дистанционный взрыватель, кажется, слал сигнал напрямую и мог сработать даже в железобетонном туннеле. Шансов на спасение оставалось все меньше и меньше. Конечно, на Туннельном шоссе арабы частенько постреливают, но надеяться, что они это сделают именно тогда, когда мне это надо и именно по красному «БМВ»… Еще по этой дороге регулярно мотаются в Иерусалим Вувос и Елка, но даже попадись они мне на пути, как передать им суть происходящего, прежде чем они обнаружат перед Ривкой наше знакомство.

Во втором туннеле я уже ощущал приближение подземного царства Аида. И даже представил, как мой перевозчик в страну мертвых, выскочив из красного «БМВ», будет разговаривать на идиш с этим Аидом, раз уж его так зовут. Конечно я еще думал, что можно сделать, но уже как-то лениво, не веря в существование решения. Трудно было предположить, что мы поедем дальше Хеврона, а значит времени что-то предпринять почти не осталось. Я чувствовал себя как на экзамене, когда вытаскиваешь вопрос, по которому ну совсем ничего не знаешь — настолько ничего, что и пытаться за что-то зацепиться, вспомнить, придумать, подсмотреть — бессмысленно.

Окончательно деморализовал меня джип впереди. Едва мы миновали перекресток Гуш Эцион, он сбил неизвестно как оказавшуюся на шоссе шавку. А это в моей судьбе уже железная примета: «дохлая собака — быть беде». Впрочем, что значит «быть беде» для спешащего на убой человека? Тут я заметил, что Ривка отстает. Сразу же зазвонил телефон:

— Запомни номер джипа! И сразу же стоять! Ну! Ты его номер запомнил?!

— Да.

— Тогда реверсом ко мне! Живо!

— Может, не будем нарушать правила?

— Раз!

Вот же блядь! Я поехал назад, думая о том, сколько мне дадут за то, что я задавил старуху, гоняя по шоссе задним ходом.

Задавишь ее, как же. Прикрылась своей красной мулетой, только раздразнила.

Получив высочайшее разрешение покинуть машину, я потоптался на обочине, а затем ненавязчиво двинулся к старухе.

— Куда?! — каркнула она. — Стоять где стоишь! Взорву!

Я сразу поверил и остановился. Старуха присела у сбитой собаки, протянула руку к ее шее отточенным профессиональным движением то ли врача, то ли убийцы. Собака слабо заскулила и лизнула руку. Ривка подняла на меня глаза, полные слез:

— Номер!

Я продиктовал. Она записала номер джипа на пергаменте своего предплечья.

— Собака выживет, как думаешь? — спросил я, обнаружив в своем голосе искреннюю заинтересованность, заботу и надежду. Ну конечно, ведь «дохлая собака», по всем моим приметам — это приговор, который обжалованию не подлежит. А раненая собака — это все-таки не дохлая, это вообще непонятно что. Может, к счастью?

— Срочно нужен врач! А в это время в городе пробки. Не успеем!

Интересно, что не успеем? Спасти собачку или выполнить операцию по ликвидации меня через взрывание? Собака снова застонала и закрыла глаза, собравшись умирать.

— Ладно, поехали! — сдавленным героическим голосом сказала Ривка. — Или пристрелить ее, чтобы не мучилась?

Впервые я услышал в ее голосе нотки сомнения. Значит, у старухи еще и пистолет. Это я запомнил.

— Что-о?! — взвыл я. — Убить раненую мерзавцами собаку?!

Ривка внимательно так на меня посмотрела. Да, с «мерзавцами» я переиграл… Но должен же я что-то… И тут я, забыв про то, что взрывчатка может сдетонировать, ударил себя по лбу:

— Ну конечно! Конечно! Врач!

Ривка отпрянула и сунула руку в карман.

— Все нормально, — осклабился я, — просто вспомнил. Здесь рядом, в Кирьят Арбе, есть ветеринар. Ветеринарный врач. Очень… очень хороший! К нему… к ней — это женщина — даже из Иерусалима ездят.

— Кто это? Имя?

— Ёлка. То есть, это по-русски ёлка… это я просто запомнил, что дерево какое-то… сейчас… Илана. Илана Вувос. Да, точно.

Старуха забарабанила нагло наманикюренными пальцами левой руки по нагло-красному капоту. Правой рукой, в кармане, все это время она сжимала ясно что.

— Если в Кирьят Арбе… Пожалуй, можно успеть… А откуда ты ее знаешь? У тебя разве есть животные?

Вот подозрительная старуха! Как будто она может знать есть ли у меня животные! Если поймет, что я с Ёлкой знаком — не поедет.

— А я ее не знаю. Просто ее муж Владимир Вувос какому-то арабу морду набил. Я занимался этим делом и все коллеги-собачники за него просили, — так самозабвенно, взахлеб, я не врал с детства.

— И ты помог? — недоверчиво спросила она. — Наум говорил, что ты…

— Нет. Не понадобилось. Ему арабские полицейские помогли. Ахмат и Халиль. Они уговорили потерпевшего забрать заявление. Ты, наверное, о них слышала. Близнецы. Их любят по телевизору показывать. Оба рыжие. Ахмат и Халиль.

В ответ Ривка только фыркнула. А я продолжил:

— Можешь сказать, что ты по их рекомендации. От Ахмата и Халиля. Тогда она будет очень стараться. Сделает все возможное. Для Ахмата и Халиля. Надо спешить, собака умирает. Имена запишешь?

— Запомню! — надменно сказала Ривка. — Адрес!

Но я был настороже и не поддался на провокацию:

— Откуда я знаю? Спросишь в Кирьят Арбе. Ветеринара Илану Вувос. Думаю, ее там многие знают.

— Хорошо, — вдруг смягчилась Ривка. — Попробуем. Я скажу Софе, что она была к тебе несправедлива. Положи собаку в мою машину и иди в свою. Теперь так. Из машины не выходишь. Стекла не опускаешь. Ни с кем не заговариваешь.

Я старательно и услужливо кивал. Ну конечно. Ни-ни. Ни стекла, ни дверцы. Ни слова. Я только на Ёлку буду смотреть и корчить рожи. Она умная. Она догадается. Главное, чтобы Ривка про Ахмата и Халиля сказала. На эти имена у Ёлки должен быть рефлекс. Потому что Ахмат украл ее сына, а Халиль пытался испытать на ней бактериологическое оружие. Ну конечно, Ёлка поймет. Потому что если не поймет, то старуха замочит и Ёлку тоже. И тогда Вувос достанет меня даже в аду. Только бы она была на месте!

Охранник на кирьят-арбских воротах был мне незнаком, но где живут Вувосы знал. Старуха выслушала невнятные указания не очень владеющего ивритом «русского», смерила пренебрежительным взглядом черную кипу на его русой башке и оборвала на полуслове:

— Ясно, спасибо.

После этого, непонятно почему, она поехала совсем не так, как говорил охранник, а так, как езжу обычно я — кратчайшим путем. Заметила упомянутые охранником Вувосовы скульптуры и остановилась под вывеской «Ветеринарная клиника „Айболит“ Иланы Вувос». А моя машина оказалась прямо под окном «каравана», в котором когда-то, до постройки дома, жил Вувос, а теперь Ёлка лечит зверей. Окна и двери были распахнуты. И на мое нарочито резкое, с визгами и скрипами торможение, из окна выглянула Ёлка, увидела мою машину, собралась уже прокричать что-то приветственное, да заметила мои дикие гримасы и жесты. Озадачилась. Исчезла в глубине «каравана», чтобы тут же возникнуть на пороге. Но я уже застыл за рулем, потому что старуха вылезала из «БМВ» и могла меня видеть.

Ёлка удивленно смотрела на меня, но я избегал ее взгляда, а лишь телепатировал старухе: «Ахмат и Халиль! Ахмат и Халиль!»

Ривка, гремя костями и украшениями, шагнула к Ёлке, но остановилась и довольно громко спросила:

— Ветеринар? Илана Вувос?

— Я, — подтвердила Ёлка. — Кого будем лечить?

— Вот, — Ривка открыла заднюю дверцу. — Я подобрала сбитую собаку. Ее можно вылечить?

Ёлка задумалась. Она явно не могла понять, что происходит, но, кажется, чувствовала, что ничего хорошего. Наконец, она подошла к «БМВ» и молча выволокла собаку, но не понесла ее в помещение, а положила на траву, рядом с машиной. Ясно, что она не хотела терять со мной визуальный контакт. Хорошо.

— Есть шансы, что собака выживет. Но это потребует больших усилий.

— Ну так не теряй время, — приказала Ривка, неприязненно косясь на знаменитые Ёлкины ноги.

— И будет дорого стоить, — продолжила Ёлка.

— Ну так что?

Ёлка задумчиво смотрела на старуху.

— Ну, в чем дело?! — передернула плечами Ривка.

— Ты уверена, что хочешь оплатить дорогостоящее лечение случайной собаки?

— Девочка, — сказала Ривка, дрожа ноздрями и ногой, — я уверена, что могу себе это позволить. И еще я уверена, что спешу! Забирай собаку и лечи.

Ёлка встала. Скрестила руки на груди. Она поняла, что меня хотят побыстрее увезти. Кроме того, старуха ей сильно не нравилась — это было заметно. Наверное, она увидела в Ривке пародию на себя в старости. Обе были рыжие, длинноногие, норовистые.

— Ты готова заплатить вперед? — спросила Ёлка.

— Да, черт побери! Сколько?

— Наличными?

— Я не вожу с собой пачки денег для лечения сбитых собак! Ты принимаешь «Визу»?

— Нет, — развела руками Ёлка. — Извини, но я не принимаю кредиток.

— Значит, чеком, — Ривка взяла из машины сумочку. — Ну, сколько?

Ёлка вздохнула:

— Видишь ли… Сегодня мне звонили из банка — вернулся чек старого клиента. Никогда бы не подумала, что он способен выписать чек без покрытия. А тебя я совсем не знаю… Ты ведь не из нашего города, правда? Кто, вообще, послал тебя ко мне? Кто-то может за тебя поручиться?

Ривка хмыкнула, поозиралась, словно ища, кто здесь мог бы за нее поручиться и полезла в сумочку. Я не был уверен, что она вытащит чековую книжку, а не пистолет. Ёлка, кстати, тоже следила за старухой цепко, словно была готова вспомнить чему учили ее влюбленные мастера восточных единоборств. Но ради спасения собачки, Ривка сумела обуздать и гордыню, и темперамент.

— Мне посоветовали обратиться к тебе Ахмат и Халиль, — с достоинством произнесла старуха. — Надеюсь, ты их еще не забыла?

Я облегченно вздохнул. Ёлка потрясенно смотрела на Ривку. Вероятно, она соображала, как удалось старухе вырваться из ада.

— Да! — подтверждающе кивнула Ривка. — Ахмат и Халиль. Рыжие близнецы-полицейские. Этого достаточно?

— Более чем… Я тебе сделаю большую скидку. Это будет стоить всего тысячу. Это просто цена лекарств. Разбей на столько платежей, на сколько тебе будет удобно. Хочешь зайти в дом?

— Я спешу!

— Подожди, я попробую вызвать ассистента — одной не справиться, а он уже уехал. И, как назло, кончилась смесь для наркоза. Как раз завтра с утра он должен был привезти.

Ривка заполняла чек на капоте, а Ёлка достала мобильник и громко закричала в него по-русски:

— Вова! Я знаю, что твой рабочий день закончился, но мне срочно нужен ассистент. Срочно! Приехали незнакомые люди, мужчина и женщина на двух машинах со сбитой собакой. Я не могу им отказать, их прислали Ахмат и Халиль. Да, именно Ахмат и Халиль! Приезжай быстрее — жизнь кобеля в опасности. Ой, прости, это же сука. Но тем не менее… требуется срочная рискованная операция! Возьми все необходимое для общего наркоза! — одновременно она что-то делала с собакой, наверное останавливала кровь.

Ёлка была на высоте! Я не ожидал, что она сможет действовать так четко. Даже учла, что израильские старики могут понимать русскую речь. И умудрилась сообщить Вувосу, что меня нельзя узнавать, что существует смертельная опасность и для спасения меня, «кобеля», нужно действовать быстро и решительно. И захватить с собой оружие, чтобы вырубать врага. Не понять этого Вувос не мог. Оставалось надеяться, что он появится раньше, чем Ривка погонит меня на подвиг.

Старуха уже протягивала чек. Но Ёлка мягко отвела ее руку и пояснила:

— Ассистент едет. Но собака может его не дождаться. Я без наркоза не могу одна оперировать. У нее внутреннее кровотечение, наверное разрывы органов. Нужно срочно начинать операцию, и кто-то должен держать собаку и вообще мне помогать, пока не приедет ассистент. Ты сможешь? Я скажу что делать. Ничего сложного.

— Я?! — захлебнулась Ривка. — Тут что, нет никого помоложе?

— Ну я не знаю… Не соседей же мне звать.

Ривке очень хотелось уехать. Потому что она нарушала дисциплину и мучилась от этого. Но она не могла иначе. На пульте ее управления была такая кнопка «несчастные животные», и она мигала красным. Старуха пошла красными пятнами. Метала бешеные взгляды на мою машину. Я отвечал отстраненным взором медитирующего перед полетом камикадзе — мол, все это ваши земные дела, а я-то тут при чем? Это Ривку злило. Она явно ждала, что я сам предложу свои услуги. Ага, щас. Учиться вежливо просить — никогда не поздно. Наконец, дальнозорко отстранившись от запястья, она еще раз посмотрела на часы и решилась:

— Тебе поможет этот мальчик.

Ёлка удержала равнодушное лицо и пожала плечами. Супер! Даже за Вувоса страшно. Как он только с ней справляется? Ривка тем временем подскочила и зашипела мне в окно:

— Ладно. Сделай доброе дело напоследок. Ты же все слышал? Помоги ей.

Я кивнул с кислой рожей. Старуха продолжила:

— Только учти — одно слово по-русски, любая двусмысленность, или необычный жест… и ты погубишь не только себя, но и эту женщину.

— И собачку, — вздохнул я, вылезая из машины. — Понял я, понял.

Так мы и оперировали пациентку. Ривка забилась в дальний угол, загороженный от взрывной волны письменным столом, держала правую руку в кармане, сверкала глазами, вслушивалась. Мы с Ёлкой разворачивали военно-полевой госпиталь. На первое же ветеринарное приказание, отданное по-русски, я выпучил глаза и процитировал великого реаниматора иврита, Элиэзера Бен-Иегуду: «Еврей! Говори на иврите!» Ёлка, с улыбкой психиатра, согласно кивнула.

Во время нашей хирургической идиллии, я макнул палец в сучью кровь и вывел на столе: «Я — шахид». Брови Ёлки наконец-то взметнулись. Я снова поймал момент и потыкал себя пальцем в живот. Ёлка нахмурилась. Кивнула. Неся перед собой руки в испачканных перчатках, направилась к письменному столу, за которым засела Ривка и попросила ее взять в нижнем правом ящике упаковку с новыми иглами. Старуха, извернувшись, пыталась открыть ящик левой рукой, но у нее не получалось. Ёлка изобразила нетерпение, старуха вытащила правую руку из кармана. Ёлка сразу цапнула Ривку за запястье, выкрутила, заломила, и взвыла — старуха сумела заехать ей по ступне острым каблуком.