"Гармония по Дерибасову" - читать интересную книгу автора (Михайличенко Елизавета, Несис Юрий)

Глава 16 Трудовые резервы

Когда одного из двух подпиравших «Деликатес» столпов не стало, оставшемуся пришлось демонстрировать чудеса эквилибристики, чтобы это хрупкое предприятие не рухнуло под ударами судьбы. Тут уже было не до сантиментов и условностей.

Дерибасов облизал усики и начал действовать. Ах, как некстати помер Елисеич! Мишель как раз был близок к решению проблемы сбыта. Поуспокоившиеся ташлореченцы начали покупать шампиньоны, правда, пока еще только природные. А природа уже сворачивала их производство. Дерибасов тут же подбил нескольких грибников приторговывать и его продукцией. Сейчас бы и гнать шампиньонницу по максимуму! Пока сезон не закончился. Нет, ну до чего некстати умер старик! Вчера «Волга» сломалась. Кто ее теперь починит? В кармане последний полтинник звенел о предпоследний. И даже не подлевачить. Хотя смерть Елисеича открывала и определенную перспективу: ДЕНЬГИ. И даже большие. И кто, как не компаньон и законный пока еще муж законной наследницы, имеет полное право перевернуть пресловутые «колготки» и засыпать тусклый взгляд двух пятидесятикопеечных зрачков зеленой, желтой, красной и прочей листвой сезона удач!

Пока село поминало Елисеича в Дунином доме, Дерибасов шарил по избе, населенной механизмами, как замок привидениями.

Уже затянули у Дуни протяжные песни, а Дерибасов только и нашел, что пустой конверт с надписью: «200 руб. На смерть». Уже потянулись односельчане с поминок по домам, а весь улов был сорок один рубль с мелочью — сумма из трех непустых карманов разносезонной одежды. Мишель сидел в темноте на краешке огромного елисеичевского табурета, едва доставая пола ногами. Вот уж не думал Дерибасов, что старик прячет деньги так хитро. А за окнами все шли нескончаемые умиротворенные односельчане и, горячась, громко славили Елисеича:

— …такой простой и доверчивый был…

— …жил, как на ладони…

Саркастическая ухмылка кривила лицо Михаила Дерибасова, кооператора. Ухмылка становилась все шире и кривее, а назарьинцы все блуждали и блуждали, и не давали зажечь свет, чтобы продолжить поиски. Хотя искать было уже, вроде, и негде.

Нахохлившийся Дерибасов смотрел в темное окно и представлял, как Елисеич каждую ночь фрахтует самолет и улетает в Москву, чтобы спустить выручку в подпольном казино. Или контрабандными тропами переправляет деньги в бронированное чрево швейцарского банка…

Дерибасов начинал сваливаться с табурета, вздрагивал, и когда механическая кукушка посулила ему двенадцать лет жизни, собрался было от безнадеги завалиться на полутораспальную по длине Елисеичеву кровать, когда до него донеслось очередное:

— А в войну он знаешь что удумал?.. Слушай, а может, у него в избе это… Ну да, наверняка изобретений полно, хоть одно и будет иметь о-бо-рон-но-е зна-че-ни-е!

Дерибасов узнал заплетающийся голос колхозного председателя.

— Значит так!.. Избу опечатываю… И телеграмму министру обороны. Молнию. «Шлите военспецов. В избе изобретений, как грибов…»

— Да-а-а, грибов, — протянул председатель сельсовета. — Эх, Елисеич!..

— А труженик-то какой был! Один — целый цех в подвале оборудовал!

Дерибасов понял, что в подвале можно зажечь свет. Но стоило ли лезть туда, где он и так знал каждый уголок? И тут Дерибасову был голос. Внутренний. Это был голос Елисеича: «Механизмы добрые. Ты, главное дело, в них не лезь…» С радостным изумлением постиг Дерибасов хитрость бывшего компаньона и полез…

К утру все стало ясно — с механизмами старик не хитрил. Все сбылось. Собранные строго в прежнем виде, без единой лишней шайбочки, агрегаты не воскресали!

Дерибасов с трудом выполз из подвала на тусклый белый свет. Он вернулся на табурет с двумя бутылками — самогона и «царской водки», решив начать за здравие с «крестьянской», а кончить за упокой, поднявшись духом до царских хором.

Дерибасов обжег нутро стаканом первача и прислушался к инстинкту самосохранения — не вырубился ли. «Вижу, вижу! — предупредил тот. — Не садись на пенек, не пей смесь азотной и соляной кислот, тупиком станешь!» Дерибасов поморщился и снова налил из первой бутыли…

И тут к воротам подъехал контейнеровоз и засигналил с идиотской жизнерадостностью.

— Заткнись, — попросил Дерибасов в переговорное устройство.

— Отпирай ворота! — заорал молодой шофер. — А то здесь свалю и уеду!

Дерибасов заинтересовался, нажал на воротооткрывающую кнопку и пошел навстречу.

— Фамилия?! — потребовал шофер.

— Ну, допустим, Дерибасов, — вызывающе сказал Мишель, после выхода фельетона не любивший представляться по фамилии.

— Улица Острополера, пять?

— Ну.

— Распишись и получи.

Так Дерибасов получил компьютерный класс — на всю разыскиваемую сумму. Он затащил один микрокомпьютер в дом, вскрыл ящик и остался доволен. Вид был вполне товарный, и Дерибасов поверил, что сможет продать ящики по госцене, а то и дороже. Он схватил за горло бутыль «царской водки» и пошел выливать ее в сортир.

На обратном пути Дерибасов обнаружил у ворот целую делегацию во главе с директором школы. Все были радостно возбуждены, лица сияли.

— Мишка! — ликовал директор. — Это же компьютерный класс пришел! Что ж ты не догадался сказать, чтобы его у школы выгрузили?! Э-эх, Елисеич не дожил… А уж как ждал… Ты скажи Дуне, пусть фотографию Матвея Елисеича получше подберет, мы ее увеличим и в классе повесим.

Дерибасов прошел в дом и заперся вместе с отбившимся компьютером.

А в три часа пополудни Михаил Венедиктович вошел в кабинет директора одного из Ташлореченских ПТУ и представился:

— Дерибасов. Михаил Венедиктович. Кооператор. И спонсор.

Директор настороженно смотрел и вспоминал.

— Имею деловое предложение, — продолжал Мишель, всучая визитку. — Взаимовыгодное. Ваши ребятишки на сельхозработы еще не уехали?

— Это о вас в газете писали? — удовлетворенно сказал директор. — Вы же грибами торгуете?.. Пошел отсюда со своими предложениями знаешь куда?!

— Знаю, — побледнел Дерибасов и улыбнулся. — В любое другое ПТУ. И компьютер новенький туда же отнесу. За маленькие услуги я расплачиваюсь маленькими ЭВМ… Я спонсор по вычислительной технике.

Директор медленно обплыл крючок с червяком и стал принюхиваться:

— Ворованная?

— Тебе что, предъявить родословную? — усмехнулся Мишель. — Могу.

— Списанная? — директор уже тянул руку за бумагами.

— Отнюдь, — ответствовал Мишель. — Полуторамесячная, краска на губах не обсохла. Но умна, я скажу тебе, не по возрасту! — Дерибасов сел и закинул ногу за ногу.

— А где взял?!

— Купил. В Москве. За наличные. Между прочим, вопреки тому, что пишут о нас некоторые подкупленные конкурентами любители порнографии, кооператив «Деликатес» больше половины своих доходов тратит на благотворительность. Ликвидируем компьютерную безграмотность подрастающего поколения. У себя в Назарьино мы уже оборудовали компьютерный класс. Теперь беремся за Ташлореченск… Ну, ясно, что не все сразу. Одну машинку могу дать хоть сейчас, а дальше по обстоятельствам. А обстоятельства, сам понимаешь, зависят от доходов… У нас, как раз, временные трудности, — Дерибасов сделал паузу.

— Ну, а мы-то что взамен? — послышалось с крючка.

Дерибасов начал выбирать леску:

— Да почти ничего. Тут у нас некстати скончался член кооператива, отвечающий за автоматизацию производства. Линия стала. А производство масштабное. Придется временно перейти на ручной труд… Короче, три смены по шесть человек. Итого восемнадцать крепких ребят. На месяц.

— А компьютер? — спросил директор. — Нам же срочно! Ввели информатику, а им даже показать нечего.

— Компьютер за дверью. Но бригада должна выехать завтра утром. Социально-бытовые условия хорошие, питание деликатесное, и подзаработать смогут.

— Добро. Сниму с ремонта училища. Завтра утром и везите. Есть на чем? Ладно, транспорт дадим…

Утром работодатель Дерибасов пошел встречаться с рабсилой. К рабсиле был приставлен лысоватый сумрачный мастер, пахнущий «Шипром» и лавровым листом.

— Здорово, гвардейцы! — сказал Мишель восемнадцати закованным в цепочки подросткам.

— Привет, нэпман, — отозвался правофланговый.

— Ну зачем же ты так, — мягко сказал Мишель, твердо решивший установить с пэтэушниками добрые отношения. — Какой же я нэпман-то? Я вырос в бедной и многодетной семье… Я сам этих назарьинских куркулей не люблю… И они меня тоже… Я, между прочим, в свое время был первый рокер на селе.

— Че он там тарахтит? — спросили, приглушив магнитофон, из середины кучки.

— Хочет за рокера, с понтом, проканать.

Кучка заржала, открутила струю музыки до отказа, и та мощно ударила в раковины ушей.

— Ладно, — разозлился Дерибасов, — в автобус!

Никто не шелохнулся.

— А ну, — вдруг заорал мастер, — вперед! В металлический автобус!

Толпа заржала и бросилась занимать лучшие места. То есть ближайшие к двум врубленным на всю железку магнитофонам. Под перекрестным «металлом» Дерибасов и мастер сникли и даже не пытались общаться.

Обратное действие произвели брызги «металла», вылетающие из раскрытых окон, на тосковавшего в поле за околицей Митьку Козла. Он сделал стойку, запеленговал источник и вбежал в пыльный автобусный шлейф, стремясь за своей кометой.

На въезде в село Мишель с беспокойством ощутил, что чего-то не хватает. Не хватало оранжереи Еремихи, а на ее месте еще тлели головешки. Дерибасов почувствовал на горле длинную руку Куцего, забеспокоился и проложил маршрут мимо Дуниного дома. Вернее, мимо своего портика и похожих на гнилой зуб обгорелых руин. В фонтане пестрела дохлая Милка, а почерневшая Евдокия голосила над невинно убиенной коровой:

— Да лучше бы они его порешили, ирода окаянного!

И собравшийся было разделить Дунино горе, Дерибасов передернулся. Он старался не думать, что готовили ему этой ночью и что может быть завтра. Как же кстати теперь полвзвода «телохранителей»!

Во дворе Мишель начал борьбу за авторитет:

— Ша! Выключите маги и смотрите сюда!

Магнитофоны не выключили, но «сюда» посмотрели.

— Да ще ви на мини уставились, как на памятник Дюку Ришелье? Смотрите туда! На пугало!

— А мы на него и смотрим! — сообщили Мишелю.

— Фильтруй базар, — веско сказал Мишель, довольствуясь минимальным эффектом. Он перевел часы, и чучело подрыгалось под припадочный смех.

Мишель сделал вид, что не замечает морковки в расстегнутой ширинке чучела и неприличной надписи на ржавеющем хлопкоуборочном мини-комбайне.

В сенях Мишель продемонстрировал рукомойник с фотоэлементом, льющий воду при приближении рук. Когда все помыли руки и наобрызгивались, Мишель решил отложить прочие технические эффекты на черный день и условным свистом открыл дверь в подвал.

Со свистом и улюлюканьем все скатились вниз. Несколько секунд Дерибасов наслаждался впечатлением. Даже мертвая, техника казалась «космической».

— Видал я подпольные цеха, — сказал парень с красным поленом магнитофона. — Но это полный отпад!

— Че ты там видал! Ниче ты там не видал! Фуфло ты видал! — ответил владелец менее изысканного магнитофона. — Вот у меня кореш в «ящике» пашет, так он такого натырил!.. Тут такого и во сне не натыришь!

Но большинство с ним не согласилось, а, быстро рассредоточившись, стало деловито откручивать все, что отвинчивалось. Фамильный рок настиг Дерибасова. Разве не так же боролся отец его — Венедикт — с оравой Арбатовых? И вся-то разница, что тогда все происходило в тяжелой весовой категории, а тут в «весе мухи», отчего темп был как в немом кино, да еще с лобавшим «хэви металл» тапером. Дерибасов, ощерившись, метался, вырывал из рук, орал: «Положь!», «Не лапай!», матерился и, наконец, схватив за грудки мастера, задохнулся лавро-шипровой аурой:

— Ты!!! Всю жизнь не расплатишься!!!

— Да ладно, — вяло встрепенулся висевший мешком мастер. — Только с тебя магарыч… Кончай!!! — вдруг заорал он, перекрывая оба мага: — Перерыв на обед! Все ложьте на место! До того жрать не получите!

— Привинчивайте обратно! — встрял Дерибасов. — А ну! Я сказал! Быстро! Ты! Куда суешь железку?! А ну вынай из кармана!!! — Дерибасов кинулся на ближайшего юркого клептомана. Тот с готовностью протянул что-то никелированное, но в последний момент, коротко тыкнув, перебросил деталь товарищу.

— Витька! Пас! — азартно заорал кто-то.

Дерибасов поборол соблазн стереть наглую щербатую ухмылку о бетонную стену и метнулся к Витьке.

Витькин пас оказался неточным — железка попала в магнитофон. Все испуганно притихли, и Мишель овладел железкой. Владелец мага прошелся носом вдоль красного полена. Успокоившись, он поднял с пола разводной ключ и метнул в Витькину голову, успевшую увернуться. «Булава» разнесла огромный стеклянный реактор, на излете врезалась в толпу и тут же вылетела из нее, задела кого-то, попала во что-то и повернула обратно.

Оцепеневшему от нелепой гибели уникального реактора Дерибасову казалось, что вместо разводного ключа по подвалу мечется, смутно множась в осколках стекла, ошалелая птица, которую сбивают гайками, молотками и всем, что можно оторвать. Он пытался понять, что делают подростки. Дерутся? Танцуют? Беснуются? Кого-то вогнали мордой в компост, и он, отплевываясь, выл:

— Сволочь! Из дерьма грибы растит! Нам что, месяц это дерьмо из дерьма жрать?! Да это же сортир! Я сортир чистить не нанимался!

— Разнести все к чертовой матери! Долой нэп!

И все начало разноситься к чертовой матери с фантастической быстротой. Дерибасов воззвал к мастеру:

— Все что хочешь!!! Только останови!!!

Мастер с сожалением сплюнул:

— Не выйдет. Разошлись. Молодые, энергии много… Теперь пока не устанут… Пошли отсюда, а то зацепят. — Мастер лениво полез вверх, продолжая: — Если бы брандспойт был… их же как огонь тушить надо. Я б их щас притушил! Я десять лет пожарником…

— Скорей! — выкрикнул Дерибасов, вспомнив про елисеичевский поливальный агрегат. — Только б шланг подсоединить! И как крыс в трюме! Пусть эти токсикоманы от удобрений тащатся! Пока не захлебнутся!

Но десятитонная емкость отозвалась на пинок Дерибасова так глухо, что сомнений в ее пустоте не осталось. А все что осталось — схватить старую двустволку и, не слыша причитаний мастера, вершить высший суд.

Но то, что открылось с верхней ступеньки, та картина подвала, превратившаяся из индустриальной в оголтело-абстракционистскую, оказала на Дерибасова столь нашатырное эмоциональное воздействие, что он понял: «Все». Руки его опустились вместе с ружьем, правда, не без помощи повисшего на стволах мастера.

Медленно, боясь то ли расплескать переполнившую его скорбь, то ли сместить обломки переломившейся мечты, прошаркал Дерибасов по двору и по-стариковски застыл на завалинке, щурясь на солнце. Именно здесь любил греться Елисеич в свои последние деньки. Видны были аккуратные черепичные крыши с чисто вымытыми чердачными окнами, ухоженные симметричные деревья, яркие резные наличники и широкий небесный просвет над Назаркой. И запах ранней осени, неуловимо напоминающий невнятный аромат ранней весны.

Лишь из-под земли, из самой преисподней, выталкивался упругий агрессивный ритм.

Не потерявший след Митька Козел влетел в раскрытые ворота и влился в расплавленный металл. Через несколько минут потрясенный Митька выскочил из преисподней, держась за глаз, и жалобно попросил:

— Ме-ме-медяк!..

Дерибасов не среагировал. Он размышлял о неизбежной встрече с Куцым, так недвусмысленно заявившим этой ночью о себе. Информация наслаивалась на ассоциации, и мысли постепенно прибило к скорбному душой Гуру.

И снова, только многократно усиленно, ощутил Дерибасов и горькую непричастность к вершащимся в мире событиям, и тоскливое блаженство замерзающей души, в то время как тело нежится на пригреве, и гибельное одиночество маленького сгустка жизни, зовущегося Михаилом Дерибасовым, в безразличье вечной, бесконечной и абсолютно холодной вселенной… И астральные голоса Гуру и Елисеича вели нескончаемый диалог, и хотелось настоящей жизни, где умные, интересные, а главное несуетные люди, и чтобы дворец, который хоть немного, но храм, и чтоб оторваться, наконец, от Назарьино, по-настоящему оторваться, чтобы изболелось раскаяньем село, не желавшее понять и уважать своего невеликого ростом сына. Все это не стыковалось, не выстраивалось, мешало друг другу, но вдруг весь этот сумбур исчез, промелькнула ослепительная пустота, и в ней развернулась четкая карта с ясно проложенным маршрутом «Назарьино — Москва».

— Гармония! — удовлетворенно сказал Михаил Дерибасов, вытянул ноги и привалился к стене.