"Третий" - читать интересную книгу автора (Грин Грэм)3О дальнейших событиях я узнал не от Пейна, а от Мартинса, долгое время спустя, восстанавливая цепь событий, которые действительно — хотя и не в том смысле, как рассчитывал он, — подтвердили, что я дурак. Пейн лишь подвел его к столу портье и объяснил: «Этот джентльмен прилетел из Лондона. Полковник Каллоуэй говорит, что он должен получить комнату». После этого сказал Мартинсу: «Всего доброго, сэр», и ушел. Видимо, его смущала разбитая губа Мартинса. — Вам забронирован номер, сэр? — спросил портье. — Нет. Не думаю, — приглушенно ответил Мартинс, прижимая к губе платок. — Я подумал, что, возможно, вы мистер Декстер. У нас на неделю заказан номер для мистера Декстера. Мартинс сказал: «Да, это я». Как он рассказывал потом, ему пришло на ум, что Лайм сделал заказ на эту фамилию, потому что для пропагандистских целей был нужен Бак Декстер, а не Ролло Мартинс. Рядом кто-то произнес: «Простите, пожалуйста, мистер Декстер, что вас не встретили у самолета. Моя фамилия Крэббин». Мистер Крэббин оказался моложавым человеком средних лет с лысиной на макушке и в массивных роговых очках. Извиняющимся тоном он продолжал: — Один из наших звонил во Франкфурт и узнал, что вы летите сюда. В штабе, как всегда, напутали и телеграфировали, что вы не прибудете. Там что-то говорилось насчет Швеции, но телеграмма была сильно искажена. Получив известие из Франкфурта, я поехал в аэропорт, но разминулся с вами. Вы получили мою записку? Прижимая платок к губе, Мартинс промямлил: — Да. Что дальше? — Можно сразу сказать, мистер Декстер, что я очень рад познакомиться с вами. — Приятно слышать. — Я с детства считаю вас величайшим романистом нашего века. Мартинс скривился. Боль помешала ему открыть рот и возразить. Он сердито взглянул на Крэббина, однако этот моложавый человек и не собирался его разыгрывать. — Ваши книги, мистер Декстер, очень популярны у австрийцев, как в переводе, так и в оригинале. Особенно роман «Выгнутый челн». Это и моя любимая книга. Мартинс напряженно соображал. — Вы сказали — на неделю? — Да. — Очень любезно с вашей стороны. — Мистер Шмидт, администратор, будет ежедневно снабжать вас талонами на питание. Но я думаю, вам потребуется и немного наличных денег. Мы это устроим. Завтра, видимо, вы захотите отдохнуть, оглядеться. — Да. — Если нужен гид, то любой из нас, конечно же, будет к вашим услугам. А послезавтра вечером в институте состоится небольшая дискуссия о современном романе. Мы надеемся, что вы откроете ее, произнесете несколько слов и в конце ответите на вопросы. Мартинс был готов согласиться на что угодно, лишь бы отделаться от Крэббина да к тому же обеспечить себе на неделю бесплатный стол и жилье, а Ролло, как мне предстояло узнать, всегда принимал любое предложение — выпить, пойти к женщинам, пошутить, найти новое развлечение. — Конечно, конечно, — пробормотал он в платок. — Простите, мистер Декстер, у вас болит зуб? Я знаю очень хорошего дантиста. — Нет. Получил по зубам, вот и все. — Господи! Кто же это вас, грабители? — Солдат. Я хотел поставить фонарь под глаз его полковнику. Убрав платок, Мартинс показал рассеченную губу. По его словам, Крэббин лишился дара речи. Мартинс не мог понять почему, так как даже не слышал о своем знаменитом современнике Бенджамине Декстере. Мне лично Декстер очень нравится, и понять ошеломление Крэббина я могу. Как стилиста Декстера сравнивают с Генри Джеймсом, однако мелочам жизни героинь он уделяет больше внимания, чем его учитель, — враги иногда называют его изысканный, сложный, неровный стиль стародевичьим. У человека, не достигшего пятидесяти, пристрастие к описанию вышивок и манера успокаивать не особенно взволнованную душу плетением кружев — прием, обожаемый его последователями, — естественно, кажутся кое-кому несколько вычурными. — Читали вы книгу «Одинокий всадник из Санта-Фе»? — Нет, не припомню. — Лучший друг этого одинокого всадника, — сказал Мартинс, — был застрелен шерифом в городке Лост Клейм Галч. В книге повествуется о том, как всадник преследовал шерифа, делая все в рамках закона, и в конце концов отомстил ему сполна. — Вот уж не думал, мистер Декстер, что вы читаете вестерны, — удивился Крэббин, и потребовалась вся решительность Мартинса, чтобы удержать Ролло от слов: «Я ведь их пишу». — Точно так же я преследую полковника Каллагана. — Никогда о таком не слышал. — А о Гарри Лайме слышали? — Да, — сдержанно ответил Крэббин, — но близко его не знал. — Это был мой лучший друг. — Мне кажется, он… не особенно интересовался литературой. — Как и все мои друзья. Крэббин нервно захлопал глазами и сказал утешающе: — Зато интересовался театром. Одна его приятельница — актриса — изучает в институте английский. Он несколько раз заезжал за ней. — Молодая? Старая? — Молодая, очень молодая. Хотя актриса, на мой взгляд, неважная. Мартинс вспомнил, что на похоронах была молодая женщина, закрывавшая лицо руками. — Мне хотелось бы познакомиться с любым другом Гарри, — сказал он. — Возможно, она придет на вашу лекцию. — Австрийка? — Называет себя австрийкой, но, подозреваю, она венгерка. Работает в театре «Йозефштадт». Не удивлюсь, если Лайм помог ей выправить документы. Фамилию она носит Шмидт, Анна Шмидт. Трудно представить себе молодую английскую актрису, называющую себя Смит, не так ли? И к тому же хорошенькую. Фамилия у нее, мне кажется, ненастоящая. Мартинс понял, что ничего больше от Крэббина не добьется, поэтому сослался на утомительный день, на усталость, пообещал позвонить утром, принял десять фунтов в бонах на неотложные нужды и отправился к себе в номер. Ему показалось, что деньги он зарабатывает быстро — двенадцать фунтов менее чем за час. Мартинс устал: он понял это, едва прилег на кровать прямо в башмаках. Через минуту Вена осталась далеко позади, он шел густым лесом, проваливаясь в снег по щиколотку. Заухал филин, и внезапно ему стало одиноко и страшно. У него была назначена встреча с Гарри под определенным деревом, но как в таком густом лесу найти то, которое нужно? Потом он увидел какого-то человека и побежал к нему: тот насвистывал знакомую мелодию, и на душе у Мартинса полегчало от радости и сознания, что наконец он не один. Потом человек повернулся, и оказалось, что это вовсе не Гарри — в небольшом кругу талого снега стоял и усмехался какой-то незнакомец, а филин все продолжал ухать. Внезапно Мартинс проснулся — у кровати звонил телефон. Голос с легким — очень легким — иностранным акцентом спросил: — Мистер Ролло Мартинс? — Да. — Приятно было снова стать собой, а не Декстером. — Вы меня не знаете, — без особой надобности сообщил обладатель голоса, — но я был другом Гарри Лайма. Услышать, что кто-то называет себя другом Гарри, тоже было приятно. Мартинс ощутил симпатию к незнакомцу. — Буду рад познакомиться с вами, — ответил он. — Я нахожусь за углом, в «Старой Вене». — Может, встретимся завтра? У меня был очень напряженный день. — Гарри просил позаботиться о вас. Когда он умирал, я был рядом с ним. — Я думал… — начал Мартинс и осекся. Ему хотелось сказать: «Думал, он умер мгновенно», но что-то его удержало. Вместо этого он продолжил: — Вы не назвали своей фамилии. — Курц, — произнес голос. — Я бы заглянул к вам, но австрийцев не пускают в отель Захера. — Могли бы мы встретиться утром в «Старой Вене»? — Конечно, — ответил голос, — если вы совершенно уверены, что дотянете до утра. — Как это понять? — Гарри беспокоился, что у вас не будет ни гроша. Ролло Мартинс, не выпуская трубки, снова лег в кровать и подумал: «Приезжайте в Вену делать деньги». Вот уже третий человек менее чем за пять часов предлагал финансировать его. И сдержанно ответил: «О, до встречи с вами я продержусь». Не имело смысла отвергать предложение, не зная, что за ним кроется. — Тогда, может, в одиннадцать в «Старой Вене» на Кертнерштрассе? Я буду в коричневом костюме, с одной из ваших книг. — Отлично. Как попала к вам моя книга? — Дал Гарри. Голос был доброжелательным и внушающим доверие, но, пожелав доброй ночи и повесив трубку, Мартинс невольно подумал, что если перед смертью Гарри был в полном сознании, то почему не попросил предупредить телеграммой его приезд? А ведь Каллаган говорил, что Гарри умер мгновенно — или, как он выразился, «безболезненно». Или он сам вложил в уста Каллагану эти слова? И тут у Мартинса возникло твердое убеждение, что со смертью Лайма что-то неясно, что полиция по тупости не смогла чего-то раскрыть. Он попытался сделать это сам, выкурил в раздумье две сигареты, но в конце концов заснул, не поужинав и не раскрыв тайны. «Что мне сразу не понравилось в Курце, — рассказывал Мартинс, — так это его парик. Он просто бросался в глаза — прилизанный, желтый, великоватый, волосы сзади подрезаны как по линейке. Если человек прячет лысину, в нем непременно есть что-то фальшивое. Кроме того, морщинки, складки в уголках глаз, придающие лицу обаяние и причудливость, казалось, были наведены гримировочным карандашом, чтобы производить впечатление на романтичных школьниц». Этот разговор состоялся несколько дней спустя — Мартинс рассказывал мне обо всем, когда это уже почти не представляло интереса. После упоминания о романтичных школьницах я заметил, что его рассеянный взгляд внезапно на чем-то сосредоточился. То была молодая женщина — ничем не примечательная, отметил я, — торопливо идущая под хлопьями снега мимо окон моего кабинета. — Хорошенькая? — спросил я. Мартинс отвернулся от окна и ответил: — С этим навсегда покончено. Знаете, Каллоуэй, в жизни человека наступает время, когда он бросает… — Понятно. Просто мне показалось, вы смотрели на женщину. — Смотрел. Но только потому, что на миг она мне напомнила Анну — Анну Шмидт. — А что, Анна разве не женщина? — В некотором смысле. — Как это понять? — Она была подружкой Гарри. — А теперь досталась вам? — Анна не такая, Каллоуэй. Разве вы не видели ее на похоронах? Я больше не хочу осложнений. Их мне хватит до конца жизни. — Вы рассказывали про Курца, — напомнил я. …Курц старательно делал вид, будто поглощен «Одиноким всадником из Санта-Фе». И когда Мартинс подсел к нему, сказал с плохо наигранным восторгом: — Вам замечательно удается создавать напряжение. — Напряжение? — Подозрение. На это вы мастер. В конце каждой главы кажется… — Итак, вы были другом Гарри, — перебил Мартинс. — Полагаю — ближайшим. — Спохватившись, Курц добавил: — Если не считать вас. — Расскажите, как он погиб. — Это случилось у меня на глазах. Мы вместе вышли из дома, в котором он жил, и Гарри увидел на другой стороне улицы знакомого — американца по фамилии Кулер. Он помахал Кулеру рукой и направился к нему, но тут из-за угла вылетел «джип» и сбил его. По правде говоря, виноват был Гарри, а не водитель. — Один человек сказал мне, что он умер мгновенно. — К сожалению, нет. Однако смерть наступила до приезда «скорой помощи». — Гарри был способен говорить? — Да. Несмотря на мучительную боль, он беспокоился о вас. — Что он говорил? — Точных слов я не помню, Ролло, — мне можно называть вас по имени, правда? Гарри в разговорах с нами называл вас только так. Просил, чтобы я позаботился о вас, когда вы приедете, не оставил без присмотра. И приобрел обратный билет. Сказав об этом, Мартинс заметил: «Видите, все предлагали мне обратный билет и деньги». — Почему ж не известили меня телеграммой? — Видимо, вы не успели ее получить. Цензура, зоны… Телеграмма может идти целых пять дней. — Дознание проводилось? — Конечно. — Вы знали, что у полиции есть смехотворное убеждение, будто Гарри замешан в какой-то махинации? — Нет. Но в Вене все чем-то промышляют. Все мы продаем сигареты, вымениваем шиллинги на боны и все такое прочее. — Полиция имеет в виду нечто более серьезное. — У полицейских иногда бывают нелепые заблуждения, — сдержанно ответил человек в парике. — Я пробуду здесь, пока не докажу, что они неправы. Курц резко повернул голову, и парик едва не съехал на сторону. — Какой в этом смысл? — спросил он. — Ничто уже не вернет Гарри. — Я заставлю этого полицейского удрать из Вены. — Не представляю, как вам это удастся. — Восстановлю последовательность событий, начиная со смерти Гарри. Там, на месте гибели Гарри, были вы, этот самый Кулер и водитель. Вы можете дать их адреса? — Адреса водителя у меня нет. — Узнаю из протокола коронера (Следователь, ведущий дела о насильственной или внезапной смерти.). А потом еще подружка Гарри… — Для нее это будет мучительно. — Меня заботит не она, а мой друг. — Известно вам, в чем его подозревала полиция? — Нет. Я слишком быстро вспылил тогда. — А вас не пугает, — вкрадчиво спросил Курц, — что, возможно, вы обнаружите что-то… ну, порочащее Гарри? — Пойду и на такой риск. — Для этого требуются время и — деньги. — Время у меня есть, а денег вы собирались мне одолжить, не так ли? — Я не богач, — заметил Курц. — Гарри я обещал позаботиться, чтобы вы ни в чем не терпели нужды и заказать вам билет обратно… — Не беспокойтесь ни о деньгах, ни о билете, — успокоил Мартинс. — Но я заключу с вами пари в фунтах стерлингов — пять фунтов против двухсот шиллингов, что в гибели Гарри есть что-то подозрительное. Это был выстрел наугад, но у Мартинса уже появилось твердое интуитивное убеждение, что со смертью Лайма не все ясно, хотя к интуиции он еще не приложил слово «убийство». Курц в это время подносил ко рту чашку кофе, и Мартинс наблюдал за ним. Выстрел, очевидно, не попал в цель: Курц твердой рукой держал чашку у рта и, прихлебывая, пил большими глотками. Потом поставил чашку на стол и сказал: — Подозрительное? Что вы имеете в виду? — Полиции было выгодно иметь труп, но ведь это могло быть выгодно также и настоящим преступникам? Окончив фразу, Мартинс понял, что его необдуманное заявление оставило Курца равнодушным. Не маскировался ли он сдержанностью и спокойствием? Руки преступника не обязательно дрожат — только в книгах выроненный стакан говорит о волнении. Напряжение гораздо чаще проявляется в нарочитых действиях. Курц допивает кофе с таким видом, будто ничего не было сказано. — Что ж, — он отпил еще глоток, — я, конечно, желаю вам удачи, хотя, по-моему, искать тут нечего. Если будет нужда в какой-то помощи, скажите. — Мне нужен адрес Кулера. — Да-да. Сейчас напишу. Вот, пожалуйста. Это в американской зоне. — А ваш? — Написан ниже. Это в советской. Курц поднялся с хорошо поставленной венской улыбкой; изящные, словно подведенные тонкой кистью, морщинки в уголках глаз и губ придавали ему обаяние. — Держите со мной связь, и если понадобится помощь… Но все же я думаю, что это совершенно напрасная затея. — Он взял со стола «Одинокого всадника». — Очень горжусь знакомством с вами. С мастером интриги, — и одной рукой поправил парик, а другой, легко проведя по губам, бесследно стер улыбку. |
||
|