"Крашеные губки" - читать интересную книгу автора (Пуиг Мануэль)

Эпизод пятый

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Мария Мабель Саэнс, известная всем как Мабель, открыла глаза в 7.00 утра, когда прозвенел звонок ее будильника швейцарской марки. Не в силах удержаться, она закрыла их и снова заснула. В 7.15 кухарка постучала в дверь и сказала, что завтрак на столе. Мабель ощущала, как все ее нервы расслаблены, притуплены, окутаны медово-кисельной оболочкой, прикосновения и звуки долетают приглушенными, в голове теплая приятная пустота. Нюх обострен; уткнувшись в белую льняную подушку, нос встрепенулся первым, запах миндального масла, следов бриллиантина на подушке, запах отзывается трепетом в груди и растекается по телу до самых конечностей. В 7.25 она выпила почти остывший кофе с молоком, сидя одна в столовой, не хотела, чтобы кухарка его подогревала, однако потребовала свежих, хрустящих гренок, намазала их маслом. В 7.46 она вошла в школу № 1, подведомственную Управлению образования провинции Буэнос-Айрес. В 7.55 зазвонил колокол для построения на линейку во дворе. Мабель стала во главе шеренги учеников пятого "Б" класса. Директриса школы сказала: "Доброе утро, дети", ученики ответили: "Доброе утро, госпожа директор". В 8.01 вновь зазвонил колокол, и каждая из групп направилась в свой класс. Первый час Мабель посвятила уроку истории, теме "Инки". Колокол звонил на перемену три раза: в 9.00, 10.00 и 11.00 часов; колокол прозвонил об окончании занятий ровно в полдень. К этому времени Мабель выполнила свой утренний план: объяснила новые задачи на процент, коэффициент и капитал; чтобы не носить домой общие тетради, исправила задания во время урока, пока ученики решали дополнительные задачки по арифметике в черновых тетрадях; на одной из переменок предупредила Селину, что, возможно, зайдет к ней после обеда, и избежала общения с учениками-переростками, сидевшими на задних партах. В 12.20 пришла домой, сильно проголодавшись, мать спросила, не может ли она подождать до 14.00 часов, чтобы пообедать с отцом и, возможно, со своим женихом Сесилом, когда те вернутся с аукциона скотоводов. У Мабель был готов ответ. Кухарка отварила ей отдельно порцию равиоли и подала с куриным бульоном. Мать не могла к ней присоединиться, поскольку хотела вымыться и переодеться, все утро она против обыкновения убиралась. После равиоли Мабель попробовала жареную курицу, но отказалась от десерта. Заявила, что должна пойти готовиться к урокам испанского с помощью Селины; останься она дома, пришлось бы заниматься Сесилом чуть ли не до вечера, учитывая обед и послеобеденный коньяк. В 13.45 Мабель вошла в дом семьи Этчепаре без стука. Выполняя просьбу Мабель, Селина провела ее прямо в свою комнату. У Мабель отяжелели веки, и она с трудом слушала сетования Селины: Хуан Карлос скверно обращается с матерью и сестрой, наверняка по наущению Нене, и не бережется, прошлой ночью он гулял с этой вертихвосткой до трех часов, так недолго и туберкулез подцепить. Мабель сказала, что прошлой ночью спала меньше четырех часов - пришлось заниматься Сесилом, пока тот беседовал с отцом; может, подруга позволит ей остаться и поспать у нее во время сиесты. Селина уступила ей кровать и прилегла на диванных подушках на полу. Мабель закрыла глаза в 14.10 и продолжала спать, когда часы с маятником показывали 17.00. Селина разбудила ее и предложила чаю. Мабель отказалась и побежала домой, она обещала матери сходить с ней в кино на вечерний сеанс. Дойдя до угла своего дома, она увидела, как отец и Сесил беседуют у дверей и собираются сесть в автомобиль. Боясь, что ее заметят, Мабель вошла в магазин на углу. В оправдание своего присутствия купила большую коробку печенья, поколебавшись при выборе между двумя любимыми марками: с дамами в стиле рококо на картинке и с изящной современной парой в праздничных костюмах. В 17.15 она пришла домой, выполнив свой дневной план: улизнуть от отца, который заставил бы ее заниматься Сесилом, и восстановить силы, выспавшись во время сиесты. Несмотря на спешку, мать и дочь распечатали коробку с печеньем и в 18.05 вошли в кинотеатр "Андалузский", единственный кинематограф в городе, которым ведало Испанское общество взаимопомощи. В фойе, украшенном мозаикой в народном стиле, Мабель увидела афиши фильма, подметила, что герои одеты по моде как минимум трехлетней давности, и с разочарованием убедилась, что американские картины доходят до Вальехоса с опозданием; это была роскошная комедия, которая разворачивается в восхитительной обстановке: просторные залы с лестницами черного мрамора, поблескивающими хромированными столбиками, обитые белым атласом кресла, белые атласные портьеры, ковры с длинным белым ворсом, столы и стулья с хромированными ножками, среди которых ходит пленительная нью-йоркская блондинка - машинистка, которая соблазняет своего молодцеватого босса и всяческими уловками вынуждает его развестись с изысканной супругой. Под конец она его теряет, но встречает старика-банкира, который просит ее руки и увозит в Париж. В последней сцене машинистка появляется у парижского особняка: она выходит из шикарного белого лимузина с белым датским догом, укутанная в боа из воздушных белых перьев, и обменивается многозначительными взглядами с шофером - статным юношей в черной униформе и черных сапогах. Мабель подумала об интимной близости богатой бывшей машинистки с шофером, о возможности того, что шофер сильно простужен и они решили любить друг друга страстно, но без поцелуев, нечеловеческое усилие, чтобы не целоваться, они могут ласкать друг друга, но не целоваться, всю ночь они обнимаются, но не в силах выкинуть из головы эту мысль, так хочется целоваться, зарок не целоваться, чтобы не заразиться, ночь за ночью одна и та же мука, и ночь за ночью охваченные страстью их фигуры в темноте сияют, словно хромированные, хромированное сердце дает трещину, и брызжет алая кровь, она растекается и заливает белый атлас, белые портьеры, белые перья: когда хромированный металл уже не в силах сдержать неистовую кровь, уста сближаются и каждую ночь блаженствуют в запретном поцелуе. В 19.57 Мабель с матерью вернулись домой. В 20.35 вошли отец и Сесил, довольные тем, что все подготовлено для завтрашнего аукциона, последнего на осенней ярмарке. Сесил поцеловал Мабель в щеку. Выпили вермута на аперитив. В 21.00 сели за стол. Съели сардины с картофелем и майонезом, затем мясо по-португальски, сыр и мороженое. Говорили главным образом отец и Сесил, обсуждая утренние торги и виды на завтрашний день, пытаясь предвосхитить общий итог недели. Когда настало время кофе и коньяка, они направились к креслам в гостиную, но тут отец выразил свои сомнения по поводу цены на быка херефордской породы и увлек Сесила в кабинет. Мабель подала им чашки и рюмки. Сами они с матерью уселись в гостиной и обсудили фильм. В 22.30 Мабель и Сесил остались одни в гостиной, сидя на том же диване. Сесил нежно поцеловал ее несколько раз и погладил по голове. Он говорил ей о том, что очень устал, об отдыхе, который ожидает его в усадьбе по окончании ярмарки, о полученных недавно из Англии книгах по истории, которые он прочтет: его любимым чтением было все, связанное с историей Англии. Он удалился в 23.05, выпив, пока сидел с Мабель, три рюмки коньяка, которые добавились к двум рюмкам, выпитым в кабинете, двум вермутам на аперитив и трем бокалам красного вина, осушенным за обедом. Мабель вздохнула с облегчением и посмотрела, открыта ли дверь в спальню родителей. Дверь была закрыта. Она унесла бутылку коньяка в свою комнату и спрятала под подушкой. Вернулась в столовую, открыла сервант и достала две коньячные рюмки, которые присовокупила к спрятанной бутылке. Пошла в ванную и восстановила макияж. Надушилась французским лосьоном, который ценила больше всего. Надела целомудренную батистовую рубашку с короткими рукавами, взяла два журнала, приоткрыла окно, поставила бутылку и рюмки и легла. В 23.37 она устроилась поудобнее, готовая приступить к чтению журналов "Женский мир" и "Элегантный Париж". Начала с последнего. Быстро пролистав страницы, посвященные моделям для спорта и повседневной одежде, продолжала думать о Сесиле, минуты, проведенные в его обществе, казались ей нескончаемыми, это ее тревожило. Через несколько страниц шли модели для коктейлей. Мабель просмотрела их, но тоже не заинтересовалась. Далее ее внимание привлекла небольшая заметка: язык духов. Французская специалистка рекомендовала утром свежие лавандовые ароматы, способные оживить интерес мужчины к женщине; для дневных часов - во время прогулок по музеям и перерыва на чай - более сладкие запахи, навевающие чары, которые следует усилить к началу коктейля, переходящего в ужин при свете канделябров в ночном клубе, - теперь уже с преобладанием иного экстракта, напоенного мускусом, вобравшего в себя все благоухание утопающего в жасминах балкона, на который, укрываясь от огней и интриг светских салонов, выходила роковая женщина прошлого, - то есть благоухание, сконденсированное ныне в капле экстракта "Ампир ноктюрн" для современной женщины. За этой страницей следовали коллекции мехов и праздничные наряды. Мабель остановилась на длинном черном платье до пят, с широкой юбкой, отороченной черно-бурой лисицей. Вспомнила, что Сесил собирался в будущем устраивать в своей усадьбе торжественные приемы. Завершала раздел статья о гармоничном сочетании мехов и драгоценностей. Аквамарины и аметисты рекомендовались для светлой норки, для шиншиллы -исключительно бриллианты, а для темно-коричневой норки - кольца и серьги с изумрудами, ограненными в форме крупного прямоугольника. Мабель дважды прочитала статью. Решила как-нибудь завести разговор о камнях в присутствии Сесила. Подумала о том, что у Сесила нет сестры, а его мать когда-нибудь умрет в своем доме в Северном Камберленде, Англия. Она посмотрела на будильник, тот показывал 23.52. Она погасила свет, встала, открыла окно и посмотрела в направлении смоковницы. Двор был погружен в почти беспросветную тьму.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Франсиско Каталино Паэс, известный также как Панчо, проснулся по обыкновению в 5.30 утра, хотя день еще не занялся. Будильника у него не было. Из-за новолуния небо чернело мглой, в глубине участка, на котором стояла хижина, находился гидравлический насос. Панчо смочил лицо и волосы, прополоскал рот. Спал он для удобства без майки, воздух снаружи был студеный, и Панчо зашел в комнату надеть комбинезон. На большой кровати спали две его сестры, на брезентовой раскладушке в углу - брат. То ли дело кровать у Панчо - с эластичной пружиной и набивным матрасом. Пол в доме был земляной, стены из необожженного кирпича, крыша из листового железа. Во второй комнате, дополнявшей дом, спали родители с младшим братом семи лет. Панчо был старшим из сыновей. Кухня еще строилась. Панчо начал ее сооружать из строительных материалов для современного жилья, правда подержанных. Он зажег уголь в жаровне и сварил мате с молоком. Поискал хлеб, но не нашел. Разбудил мать; на дне мешка, наполненного тыквами, лежали две галеты, припрятанные для Панчо. Галеты были белые, из муки с добавлением жира, зубы у Панчо были квадратные и крупные, но в пятнах, потемневшие от соленой воды из насоса. Панчо подумал, что Хуан Карлос еще только засыпает глубоким сном и может спать до полудня, но он нездоров, в отличие от Панчо. Подумал об учительнице, которая должна подняться в 7.00 не выспавшись, Хуан Карлос говорил, что она самая красивая в городе, особенно в купальнике. Но она чернявая. А вот другая - блондинка и белая. Мать спросила, не отсырели ли галеты. Панчо сказал, что нет, и посмотрел на ее темное лицо индианки, на ее смоляные волосы, прямые, непокорные, с проседью. Через проволочную изгородь клуба Панчо видел Мабель в купальнике, но она чернявая. У другой ноги белые, она ходила в магазин без чулок. Панчо попробовал расчесать редким гребнем спутанную копну черных вьющихся волос, гребень застревал. Мать сказала, что волосы у него густые, как у нее, как у местных, и кудрявые, как у его валенсийца-отца. Но черные глаза достались в наследство не от индейских предков, а от мавров, которые заняли Валенсию много веков назад. Мать попросила его напрячь мускулы руки и пощупала их, сын был не очень высокий, но зато сильный, мать почему-то подумала о медвежатах из цирка, выступавшего проездом в Вальехосе, и протянула сыну еще одну чашку мате, сваренного с молоком. Панчо подумал, что Нене отдыхала всю ночь, что ее комната находится впритык к родительской и никто не может войти туда незамеченным. Панчо подумал о девушках из бара-магазина "Ла Криолья"; частокол за гидравлическим насосом, отделявший их участок от соседнего, покосился, почернел от мха. Панчо невольно поискал, на чем бы остановить взгляд, на востоке вставало солнце, в вышине виднелись багряные облака, ближе к солнцу они розовели и желтели, а дальше раскинулось желтеющее небо, выше оно отливало розовым, еще выше - багрянцем, хижина заслоняла противоположный край горизонта, который пока густел чернотой, но позже подернулся синим, а когда Панчо направился к строящемуся новому полицейскому участку, небосклон уже голубел с обеих сторон. Кое-где соседки в лачугах уже поднялись, подметали дворы, пили мате. А у той, другой, не было жестких волос, растущих чуть не от самых бровей, волосы у нее были мягкие, светлые, дивные натуральные локоны; и волоски не торчали на щеках, над верхней губой, на подбородке, - кожа была белая, глянцевая; и межбровье не срослось по-совиному, белки глаз не желтоватые брови едва обозначились двумя изогнутыми ниточками, глаза светлые, голубые? - нос с небольшой горбинкой, а губы розоватые; и была она не низкорослая, коренастая, круглая, но высокая, как он сам, ее талию он мог бы обхватить крепкими ручищами каменщика, талия, устремляясь вверх, расцветала белым бюстом, а книзу переходила в бедра идеальной формы, неужели лобок у белокурых женщин почти безволосый? в "Ла Криолье" была одна крашеная блондинка, но лобок у нее был темный, - Панчо почему-то представил себе, как Нене спит, слегка раздвинув ноги, и лобок у нее гладкий, как у маленькой девочки, а в магазин летом она ходила без чулок; Нене не носила сандалии-альпаргаты - на ногах у нее были туфли с высоким каблуком; она не потела - ей не приходилось драить до блеска дом, как служанкам; Нене не была неотесанной индианкой - она говорила, как артистка на радио, и в словах не забывала произносить положенные окончания. В 6.45 Панчо пришел на стройку. Нарядчик отправил его с двумя другими рабочими разгружать грузовик, набитый кирпичами, и перетаскивать их во двор, где строились помещения для младшего состава. В 8.07 нарядчик велел ему копать траншею в форме буквы "г" у задней стены. Панчо пришлось приналечь на лопату, товарищи засмеялись и сказали, что ему достался кусок туфовой почвы, самой твердой земли в пампе. Белые ноги Нене, смуглые бедра девушек из "Ла Криольи", черный лобок Мабель, темный зад Гузки, Нене, Гузка, белый и безволосый лобок Нене, туфовая пыль забивалась в ноздри, оседала в горле. В 11.45 нарядчик ударил палкой по старой сковороде, объявляя перерыв. Панчо вымыл лицо под краном и попытался одолеть свою жесткую гриву с помощью расчески. По пути домой он сделал крюк в два квартала, чтобы пройти мимо дома доктора Аскеро. Гузки нигде не было видно. Панчо прошагал одиннадцать кварталов до своего дома. Старшая сестра подала ему на обед похлебку из картошки, тыквы и кусков мяса. Панчо спросил о ее ревматизме, пусть скажет, когда она снова сможет работать, и он переговорит с начальником строительства, хозяином печи для обжига кирпича и Хуаном Карлосом и предложит ее в качестве прислуги. В 13.25 Панчо вернулся на стройку. Нарядчик не взглянул на часы и отправил его раньше срока на рытье траншеи. У Панчо не было часов, он повиновался, хотя и был уверен, что начинать еще рано, но все же взял лопату и воткнул ее в твердый туф. Подумал, что нарядчик хорошо о нем отзывался в присутствии начальника строительства и комиссара полиции. В 14.35 нарядчик отправил его в старый участок за одной из решеток для тюремной камеры, которые были недавно получены из Буэнос-Айреса и хранились в кабинете заместителя комиссара. Панчо набрался храбрости и заговорил с последним о своем стремлении поступить в полицию унтер-офицером. Чиновник ответил, что им требуются такие крепкие парни, как он, но необходимо иметь кое-какие сбережения для учебы на шестимесячных курсах в столице провинции. Панчо спросил, надо ли платить за курсы. Чиновник пояснил, что курсы бесплатные и в течение шести месяцев учебы без жалованья обеспечивается пища и кров, однако комиссариат Вальехоса может направлять кандидатов, если получит добро из столицы, все зависит от столицы. Панчо подхватил решетку, будто без особых усилий. Опасаясь, что заместитель комиссара выйдет на улицу смотреть ему вслед, он преодолел расстояние в два квартала, не останавливаясь на отдых. В 16.32 он с радостью приветствовал своего друга Хуана Карлоса, который пришел навестить его. В 16.45 нарядчик снова ударил в сковороду. Панчо всмотрелся в лицо Хуана Карлоса, ища признаки болезни и признаки выздоровления. Когда они сидели в кабачке, Панчо посоветовал ему быть осторожнее, а то застукают в чужом доме, - почему он не удовольствуется Нене? Хуан Карлос ответил, что как только добьется своего, с Нене будет кончено, и просил Панчо поклясться, что тот никому ничего не скажет: Мабель обещала уговорить англичанина взять его управляющим двух поместий. Хуан Карлос добавил, что один хозяин не может находиться одновременно в двух поместьях, а управляющий - это как бы хозяин одного из двух поместий. Панчо спросил, останется ли он с Нене, если получит эту работу. Хуан Карлос ответил, что вопрос этот он задает потому, что ничего не смыслит в женщинах. Панчо силился что-то понять, но свел все к шутке. Хуан Карлос сказал, что Нене такая же, как все, если с ней по-хорошему - важничает, если по-плохому - идет напролом. Главное - чтобы Мабель ревновала и не забывала об услуге, которой он от нее ждет. В 18.23 Панчо помылся за хижиной под струей холодной воды из насоса. В 19.05 медленным, тяжелым шагом домой пришли мать и старшая сестра. После обеда у сестры сильно разболелась поясница, и обе женщины ходили в больницу за каким-нибудь лекарством. Врач снова им объяснил, что ревматизм возник вследствие пятилетней работы прачкой, когда руки постоянно находились в холодной воде, и что сестра может вернуться к работе, но не в качестве прачки, и пусть старается как можно меньше мочить руки. В 20.05 уже была разогрета обеденная похлебка, и все вместе поели. Панчо больше молчал, а в 20.30 неспешно направился в центр города. В кабачке, наверное, уже сидели его товарищи по стройке. Панчо подумал о нецелесообразности того, чтобы начальники из полиции увидели его в кабачке. Подумал о целесообразности того, чтобы его увидели прогуливающимся с Хуаном Карлосом, служащим муниципальной управы. С фермы птичника-итальянца вышла девушка, несущая двух щипаных цыплят. Это была Гузка. Он прибавил шагу и незаметно догнал ее. Они шагали почти вровень. Панчо почтительно пожелал ей доброго вечера. Гузка ответила тем же. Панчо спросил, почем итальянец продает цыплят. Гузка ответила вполголоса и добавила, что должна поторапливаться, потому что ее ждет хозяйка. Панчо попросил разрешения проводить ее до колледжа сестер-монахинь. Гузка нетвердо сказала "да", затем "нет". Панчо проводил ее и выяснил, что в воскресенье вечером Гузка пойдет на гулянья, которые устраивают под открытым небом в Галисийском парке по случаю окончания сезона. Следуя наставлениям друга, Панчо посоветовал ей сменить хозяев и наняться в дом Саэнсов. Гузя ответила, что нехорошо бросать хозяйку. На углу, у колледжа монахинь, Панчо подумал о возможности пройти три километра через заросли чертополоха до бара-магазина "Ла Криолья". Он хотел навестить тамошних подружек, закрыть глаза и думать о другой. Но в одиночку это был слишком дальний путь, вдвоем с Хуаном Карлосом он бы решился. Дело было не в нехватке денег, как он солгал другу. Он подобрал с земли срезанную ветку эвкалипта, ощутил ее гибкость, взяв за оба конца, Панчо слегка согнул ее, прут поддался, Панчо нажал сильнее, прут еще поддался и начал трещать. Ветка была вовсе не шершавая, как кирпичи, а гладкая; и не тяжелая, как решетка у заместителя комиссара, а совсем легкая; ветка лишилась коричневой коры, и ее ровная поверхность блестела светло-зеленым, Панчо надавил сильнее, прут трещал, Панчо слегка ослабил дугу, а затем опять решительно надавил, прут вновь затрещал и сломался. В 21.47 Панчо вернулся домой. Все собрались в комнате матери и слушали по радио певца танго. Панчо хотел спать и не присоединился к родным. Он лег, подумал о том, что сестра вряд ли найдет работу служанки, если не сможет мочить руки в воде, стирая белье или моя посуду, а в столице провинции полгода без жалованья будут тянуться долго. Он посмотрел на раскладушку брата, без матраса. Подумал, что у него-то кровать с эластичной пружиной и набивным матрасом; правда, она обошлась ему больше чем в месячную зарплату, из прихоти он не захотел покупать подержанную кровать. Жаль, что так потратился, зато брат спал на раскладушке, а он нет. Несколько минут спустя он уснул.

В уже упомянутый четверг, 23 апреля 1937 года, Антония Хосефа Рамирес, также прозванная одними Гузкой, а другими Гузей, проснулась от щебета птиц, гнездившихся на рожковом дереве во дворе. Первое, что она увидела, была куча вещей, громоздившихся в ее комнате: бутылки с отбеливателем, большие оплетенные бутыли с вином, бочонок портвейна, связки чеснока, висящие на стене, мешки с картошкой, луком, банки с керосином и куски мыла. Ее спальня также служила кладовой. Вместо ванной комнаты она пользовалась старой уборной и раковиной для стирки в глубине двора. В 6.35 она вымыла лицо, шею и подмышки. Затем помазалась красноватой жидкостью от пота, купленной для нее хозяйкой. Прежде чем надеть серый халат с длинными рукавами, она помахала руками, как птица крыльями, чтобы под мышками просохли красные капли: хозяйка предупредила, что иначе можно прожечь одежду. Зажгла дровяную печь и выпила чашку кофе с молоком, съев хлеба с маслом. До 7.45 стирала майки, трусы и рубашки хозяина. Разбудила хозяйку и приготовила завтрак для супругов Аскеро и их детей. Накрыла стол в малой столовой, примыкавшей к кухне. Приготовила тосты. Вымыла посуду после завтрака. Подмела и вытерла пыль в консультации, приемной, детской спальне, большой спальне, гостиной, столовой и, наконец, подмела тротуар. Дважды ее отвлекала хозяйка: пришлось сходить в мясную лавку - забрать заказ, сделанный по телефону, и в магазин за сыром, чтобы потом его натереть. Кто-то из детей разлил стакан молока в зале для приема, и хозяйка предложила заодно окатить мозаичный пол из ведра и наскоро пройтись по нему воском. В 11.30 хозяйка снова оторвала ее от дел, велев накрыть к обеду, пока она будет мыться. В 12.00 хозяйка и двое ее детей, мальчик и девочка, сели за стол. В 12.30 все трое направились в школу, где хозяйка работала учительницей, а дети учились. Тем временем Гузя убрала в ванной, оборудованной всеми современными удобствами. В 13.10 пришел из больницы хозяин, и Гузя подала ему обед, приготовленный хозяйкой. Хозяин посмотрел на ее ноги, и Гузя по обыкновению держалась от него подальше. В 13.45 Гузя села за стол и съела обильные остатки обеда. В 15.06 она закончила мыть посуду и убирать кухню. Когда хозяин бывал дома, труд становился особо тягостным, поскольку нельзя было петь во время работы, тогда как по утрам она напевала разные мелодии, в основном танго, милонги и танго-романсы, услышанные в фильмах с ее любимой актрисой-певицей. Она освежилась водой из раковины на задворках и прилегла отдохнуть. Подумала о советах хозяйки. По словам той, служанкам не следовало разрешать провожать себя на улице или танцевать более одного танца на народном гулянье с парнями из других социальных слоев. Особенно им надлежало сторониться студентов, банковских служащих, коммивояжеров, владельцев торговых лавок и работников магазинов. Известно, что те обычно ухаживали за девушками из приличных семей - "прикидываясь сущими праведниками, Гузя", - чтобы затем в темноте соблазнять служанок, наиболее беззащитных по причине их невежества. Сеньора Аскеро забыла включить в список женатых мужчин. Рекомендовала же она любого хорошего, работящего парня, причем определяла этими словами разного рода рабочих. Гузя подумала об аргентинском фильме, виденном в прошлую пятницу, с ее любимой актрисой-певицей, - о служанке из пансиона, которая влюбляется в жильца-студента, будущего адвоката. Как ей удалось добиться его любви? Девушке пришлось много выстрадать, чтобы достичь этого, и тут Гузя поняла очень важную вещь: девушка вовсе не собиралась завлечь его, он полюбил ее, видя, какая она добрая и самоотверженная, даже выдавала себя за мать ребенка другой незамужней девушки, дочери хозяйки пансиона. Позже студент получает диплом адвоката и защищает ее перед лицом правосудия, потому что девушка хотела оставить чужого ребенка у себя, привязавшись к нему, как мать, но под конец все устраивается. Гузя решила, что, если кто-нибудь из другого, высокого социального слоя в один прекрасный день предложит ей сочетаться браком, она не будет столь глупа, чтобы отказаться, но сама не станет подталкивать к этому. К тому же есть немало хороших и работящих парней, которые ей нравятся: Мингито - разносчик хлеба, Аурелио - крестьянин, Панчо - каменщик, Чиче - газетчик. Но завтра она, наверно, не сможет пойти, как обычно, на киносеанс из цикла "Народные пятницы", потому что хозяева пригласили на ужин гостей. С досады Гузя схватила сандалию и с силой швырнула ее о полку. Бутылка с отбеливателем упала и разбилась. Гузя собрала осколки, вытерла пол и снова легла на кровать. В 16.00 поднялась и накрыла стол - полдник для хозяйки и детей. Позвала пожилую сеньору, которая помогала хозяину как медсестра, и по обыкновению предложила ей чашку чаю. В 17.28 домыла посуду после полдника и сходила напротив в магазин "Аргентинское - недорого", забрала кухонные полотенца, заказанные хозяйкой. Нене спросила, как они ладят с новой медсестрой, после ее ухода уже сменилось три. Гузя подумала о старой школьной парте, она сидела в четвертом ряду с теперешней служанкой главы муниципальной управы, во втором ряду Нене с Келой Родригес, в первом ряду - Мабель Саэнс и Селина Этчепаре. Мабель и Кела были уже на выданье. Женится ли брат Селины на Нене, несмотря на эту историю с Аскеро? Раньше Нене отдавала ей старые платья. Сколько человек в Вальехосе знают о случившемся? Гузя подумала, что надо попросить у Нене еще какую-нибудь старую вещь. Нене отдала ей столько красивых ношеных вещей, а она в благодарность разве вела себя хорошо? Но Селина обещала рекомендовать ее матери Мабель на место прислуги, у них уже есть кухарка, и работать придется меньше, да и доктор Аскеро больше не будет заглядываться на ее ноги. Звенел звонок на перемену, и Мабель, Селина и Нене бежали прыгать со скакалкой, раз, два, три, четыре, сто прыжков до следующего звонка: Нене упаковала полотенца и посмотрела на нее, но они не поговорили, как раньше. Да, Нене дала ей рекомендацию в дом Аскеро, ее взяли служанкой благодаря медсестре, благодаря Нене, благодаря школьной подруге, и еще ведь немало ношеных вещей в подарок - свитер, платье, пальто, туфли, - это всё когда Нене работала у доктора Аскеро. Гузя вышла из магазина, так и не попросив старой одежды у упаковщицы. В 17.50 принялась гладить сорочки, постиранные утром. В 19.53 накрыла стол для ужина, приготовленного хозяйкой. В 20.21 отправилась на ферму к птичнику за цыплятами, которых тот слал в подарок хозяину. В 20.40 Панчо-каменщик подошел и заговорил с ней. Гузя постаралась скрыть свое волнение. На Панчо была рубашка с короткими рукавами, обнажавшими мускулистые руки, покрытые густыми волосами, под расстегнутым воротом рубашки виднелась грудь, поросшая такими же волосами. Гузя невольно подумала о страшной горилле с очень густыми, но четко очерченными бровями, изогнутыми дугой ресницами и усами, частично закрывающими крупную пасть. Хозяйка не рассердится, увидев, как она танцует с ним на гуляньях, Гузя шла рядом с каменщиком, время от времени поправляя прическу, волосы у Гузи росли чуть не от самых бровей, прямые, густые, смоляного цвета. В 20.52 она прошла одна мимо кинотеатра "Андалузский", где на завтра в цикле "Народные пятницы" объявляли комедийный аргентинский фильм. Хотя это картина не с ее любимой актрисой-певицей, она все равно пойдет на сеанс со служанкой главы муниципальной управы, как и каждую пятницу, пять сентаво дамы и десять кавалеры, а что, если гости на ужине задержатся и она не сможет пойти в кино? - теперь ей было почти все равно, а праздник в воскресенье? - на гулянья придет Панчо, который уже выразил желание пригласить ее на танец. Гузя невольно подумала о птицах с рожкового дерева во дворе, они, наверное, уже свернулись в комочки у себя в гнездах, прижавшись потеплее друг к дружке. Гузе захотелось скорее оказаться в своей постели, укутаться потеплее: как-то морозной ночью хозяйка зашла в ее комнату в поисках портвейна из бочонка, чтобы угостить приятелей мужа, и, увидев Гузю в кровати, спросила, нужно ли ей еще одно одеяло. Гузе захотелось оказаться в своей постели, укутавшись потеплее, если хозяйка зайдет к ней в комнату, она расскажет о встрече с Панчо. В 21.20 она села поесть остатки ужина. В 22.15 закончила мыть тарелки и кухню. Гузя подумала, что день выдался легкий, не пришлось стирать шторы или чистить скребком деревянные полы. В 22.25 хозяин послал ее купить пачку сигарет в баре. В 23.02 она легла спать и подумала, что если выйдет замуж за Панчо, то согласится жить в доме с одной комнатой и крышей из листового железа, но не допустит, чтобы в спальне хранились неположенные предметы: потребует от Панчо построить хотя бы навес для хранения бутылок с отбеливателем, оплетенных бутылей, бочонков, мешков с картошкой, связок чеснока и банок с керосином. Внезапно она вспомнила, что Панчо дружит с братом Селины, а брат Селины ухаживает за Нене. Подумала, что поступила скверно по отношению к Нене, не выполнила обещанного. Гузя сложила ладони и попросила прощения у Бога. Вспомнила слова Нене: "Если ты меня подведешь, Бог тебя покарает".