"Рассказы (сборник)" - читать интересную книгу автора (Харитонов Михаил)ЮгВлажный туман стелился по заливу. Прохладные осенние сумерки, чуть подсвеченные снизу мягким блеском воды. По водяному зеркалу бил дождь, как искусный ударник: громче-звонче-тише-мягче. Свежий морской запах смешивался с дождевым. Откуда-то с другого берега донёсся звон колокола. Корней Яшмаа остановился и прислушался, но второго удара так и не дождался. Нехорошо: остался всего час до появления первой луны. На Юге время считают по старинке — не сколько прошло с восхода, а сколько осталось до наступления ночи. Так что стоит поторопиться — надо засветло добраться до ближайшего постоялого двора, где горят смоляные свечи и действует алайское право. Плотно запахнувшись в плащ, путешественник ускорил шаги. Пока в сизом от влаги воздухе оставалось хоть немного солнечного света, беспокоиться не о чем: он под защитой законов Империи. Но как только в просвете облаков покажется маленькая красная луна, в силу вступают древние обычаи, согласно которому жизнь и имущество чужеземца принадлежит тому, кто захочет его взять. Желающие могут найтись. А то, что он чужеземец, скрыть невозможно: изощрённое чутьё южан уступает разве что их легендарной честности. Очередной прогрессорский парадокс, в который раз подумал Корней. Юг — с его высокой культурой, древними традициями, с его не имеющим аналогов изощрённым правосознанием — похоже, не поддаётся реконструкции извне. В то время как Алайская Империя — жестокая, лживая, насквозь прогнившая, — оказалась вполне управляемой. Благодаря незаметной (но действенной) помощи Земли династии Нагон-Гигов за какие-то полвека удалось не только подчинить себе весь континент, но и укрепиться на завоёванных рубежах. Книгочие в Великой Палате уже бросали мысленные взоры за океан, и рисовали первые карты в меркаторовой проекции. А молодой энергичный император, очень вовремя сменивший на троне своего бездетного дядю, видел во сне корону суверена всея Гиганды, властителя мира… Почему бы и нет? Земля, как всегда, готова предоставить посильную помощь. Во имя мира и прогресса во Вселенной. Корней в который раз подумал о том, как хорошо было бы как-нибудь пересидеть это время, где-нибудь перекантоваться. Забиться в тёплую пыльную щель — да хотя бы в собственную загородную резиденцию. Увы и ах: если он всё-таки прав, при дворе оставаться было нельзя, да и в столице тоже. Но в любом другом случае уж он бы нашёл повод не покидать императорского дворца. Там он был на месте: за годы службы при алайском дворе он уже знал все входы и выходы и хорошо разбирался в паутине придворных интриг. Впрочем, если уж честно, на Севере это было несложно — любую дверь открывал золотой ключик. В золоте же высокородный господин Корней Яшмаа недостатка не испытывал. На Юге, к сожалению, покупалось и продавалось далеко не всё. Взять хотя бы этот идиотский казус с ночным временем. Завоевав Юг, император Нагон-Гиг Третий (метко и справедливо прозванный Большеротым — в том числе и за непомерный во всех отношениях аппетит), в отличие от своих менее предусмотрительных предшественников, потрудился закрепить плоды победы. Он не пожалел своего драгоценного времени, народной крови и казённых средств, чтобы собрать всех князей, вождей и старейшин Юга на священном Белом Холме, и заставить каждого поклясться своими богами, что имперские законы будут соблюдаться, «пока светит солнце, пока текут реки, пока живут люди». На стандартном юридическом языке Империи это означало попросту «вечно». Однако, вскоре выяснилось, что люди Юга, во-первых, всё понимают крайне формально, и, во-вторых, на их юридическом языке, принятом в договорах и клятвах, простое перечисление условий считается подлежащим исполнению, только если все условия соблюдаются одновременно. Солнце же светит не всегда — а потому в ночное время имперские законы соблюдать не нужно… Объяснить же южанам, что выражение «пока светит солнце» следует понимать в расширительном смысле, и относить ко всей протяжённости времени вообще, оказалось совершенно невозможным: в ответ на любые рассуждения южане молча показывали на небо. Хоть как-то продвинуться в этом вопросе удалось после того, как Империя наладила экспорт на Юг так называемых За поворотом мелькнул огонёк. Корней прищурился. Крошечная видеокамера, вделанная в левую бровь, разложила доставшуюся ей долю фотонов на составляющие, и переслала результаты микрокомпьютеру в черепе, который проанализировал спектр и выдал заключение. Судя по результатам — харчевня или постоялый двор, причём лояльный: пробившийся через толстое немытое стекло свет содержал характерные для смолы спектральные линии. Как минимум, две свечи, и ещё несколько масляных плошек. Это и была харчевня. Типично южная постройка — островерхая крыша, конёк, украшенный резной лошадиной головой. На длинной деревянной шее болтался обрывок верёвки, глаза и губы лошади измазаны чем-то тёмным, почти невидимым в сгущающихся сумерках. Корней, разумеется, знал, что это такое: на Юге все изображения живых существ являются идолами, и почитаются соответствующими жертвоприношениями. Имперские законы, к счастью, запретили поклонение подземным богам, которые требовали человеческой крови. Поразительно, но это сработало — честные южане сами понесли имперским чиновникам своих идолов, чтобы те их забрали и уничтожили. Костры тогда горели по всему Югу. Корней Яшмаа с трудом спас несколько самых любопытных образчиков для Музея Внеземных Культур. Одну нефритовую статую с перевёрнутым лицом и длинными медными усами (такими южане изображали подземных бого-демонов) ему пришлось отбивать у верующих: те намеревались во что бы то ни стало разбить своего бога на куски… Ну и ладно. Как бы то ни было, нужно где-то поесть и провести ночь. У дверей он задержался, соображая, как лучше войти — по-северному, как обычно, или по-южному, спиной вперёд. Южане усматривали во всяком прямом движении снаружи вовнутрь нечто неприличное или угрожающее, точнее сказать — намекающее на вторжение в чужое тело, то бишь на совокупление или на удар мечом. Поэтому считалось, что пересекать порог лицом вперёд можно или входя к женщине, или намереваясь убить врага. К друзьям полагалось входить, пятясь: повернуться было можно только за шаг от порога. Что создавало проблемы с публичными заведениями. Поэтому преддверное пространство в них обычно ограждалось Яшмаа ещё немного помедлил на пороге. Днём, конечно, можно было бы и не церемониться и войти лицом. Но сейчас сумерки, дурное время. Конечно, у него есть оружие, способное в случае чего испепелить этот домик целиком. Плохо то, что после этого ему придётся отчитываться на Базе. В текущих обстоятельствах Корнею меньше всего хотелось попасть на Базу… На лоб сел комар — видимо, тоже собрался поужинать. Прогрессор машинально прихлопнул залётного зверя и осторожненько потянул дверное кольцо на себя. Протиснулся всё-таки спиной. Обдало знакомыми запахами пота, кожи, и горячего пива. Анализатор в носовой полости пропустил через себя молекулы, и передал спектры в компьютер, который выдал заключение: в доме находятся около сорока человек, в основном мужчины, есть несколько пьяных, адреналиновый баланс у всех в пределах нормы, у одного несварение желудка, один отравлен специфическим медленнодействующим южным ядом. Отравлен не здесь и не сейчас, а несколько дней назад, прогноз неблагоприятный. Н-да, нравы… Впрочем, имперские нравы ничем не лучше, только там в ходу мышьяк и сернистые соединения. Просто южане и здесь обогнали имперцев в технологиях. Корней сделал положенный шаг от порога, немедленно упёршись задом в заборчик. В очередной раз обругал себя за неуклюжесть: коснуться Внутри было как в типичной южной харчевне: пол, засыпанный мелкой галькой (мелькнуло воспоминание о дорогих деревянных полах, которые Яшмаа видел в княжеских покоях — но и там они были расписаны под всю ту же гальку), почерневшие от дыма стены, высокие узкие окошки — традиция южного сервиса: делать их такими, чтобы гость не мог выпрыгнуть в окно, не уплатив по счёту… В закопчёном потолке виднелся чердачный лаз, откуда свешивался мясной пирог в оплётке — нечто вроде самодельных консервов. Стены украшали венки из побегов маковой ягоды, ракитника и остролиста. За длинным некрашеным столом сидели сидели высокие бородатые люди, и молча — южане за едой обычно молчат — насыщались ягодной кашей с мясной подливой, сладкой жареной кабанятиной и горячим ягодным отваром. Изредка кто-нибудь из едоков рыгал или скрипел зубом по разгрызаемой кости. На самом почётном месте, уперев локти в столешницу, восседал толстый, весь какой-то лоснящийся купец в накрученном на голову тюрбане, и, смачно чавкая, поедал какие-то дымящиеся мяса, запуская толстые, унизанные перстнями пальцы, прямо в тарелку. Рядом стояли два винных кувшина, судя по всему — пустых. Индийский гость, подумал Корней, пытаясь вспомнить, где он видел такие тюрбаны. Кажется, и в самом деле Восток? Н-да, занесло ж его в такую даль… И не очень счастливо: компьютер сообщил, что отравленный — именно этот красавец… Видать, сделал неудачный бизнес. Или, наоборот, слишком удачный. Или просто кого-то сильно обидел. На Юге много обидчивых людей. В помещении было относительно светло. Свет исходил от настенного бронзового светильника в виде головы императора Нагон-Гига Большеротого. Лоб великого завоевателя украшали длинные рога, заканчивавшиеся чашечками, в которых были укреплены две длинные смоляные свечи. Хозяин заведения демонстрировал лояльность Алайской Империи. Разумеется, изображение, как и все прочие изображения живых существ, считалось священным и неприкосновенным, и было окружено соответствующим почитанием. Корнея особенно радовало то, что гасить зажжённые свечи на рогах запрещалось — и имперским законом, и древним правом. В чёрном углу босой мужик в вывороченной мехом вверх шубе и точил на бруске нож из плохого железа. Там же стояло поганое ведро, из которого несло закисшими помоями. Рядом, скорчившись, спал нищий, подложив под голову кучку тряпья. Красный угол харчевни был забран таким же заборчиком- Корней устроился за столом. Занял место с краю, показывая тем самым, что не претендует на особое в к себе внимание — однако, положил правую руку на столешницу: это означало, что он торопится, и готов заплатить за быстрое обслуживание чуть больше обычного. Наконец, появился хозяин — коренастый южанин с лопатообразной бородой. Вот ведь интересно, рассеянно подумал Корней: на Юге, где каждая мелочь наделена каким-нибудь дополнительным смыслом, фасон бороды, равно как и сам факт её ношения, считался сугубо личным делом и ничего не означал. На Севере, наоборот, борода служила символом положения в обществе, политической ориентации, и много ещё чего. Аккуратная бородка клинышком — лично преданный Нагон-Гигам дворянин из новых… длинные бакенбарды — фрондирующий аристократ… короткая и широкая — землевладелец, редко появляющийся при дворе и равнодушный к политике… Сам Корней был обладателем длинной, хорошо расчёсанной бороды, подобающей лицу особо приближённому. Хозяин вежливо склонил голову на плечо (это был местный эквивалент поклона) и даже присел на лавку по правую руку от гостя: видимо, распознав в чужеземце важную персону, он давал понять, что знаком с куртуазным этикетом. Впрочем, жест был чисто символическим: коснувшись сиденья обширной задницей, он сразу же встал. Корнея это вполне устроило. Он заказал пьяный мёд и жареные свиные потроха с зёрнышками граната — одно из немногих местных блюд, не возбуждающих отвращения. Яшмаа не любил южную кухню, построенную на сочетании мяса с фруктами и травами, и вполне разделял бесхитростную имперскую любовь к жареной свинине с крупной солью и горьковатому светлому пиву. Потребовались совсем небольшие усилия, чтобы научить местных варить вполне приличное пиво. Так бы и везде… Потроха принесли довольно быстро. Компьютер, проанализировав запах и вкус пищи, сообщил, что еда не отравлена ни одним из известных южных ядов. Однако же, на той самой сковороде, на которой жарилась свинина, несколько раньше лежало нечто, заслуживающее внимания. Ещё один положенный в рот кусок позволил заключить с девяностапятипроцентной вероятностью, что это была Нищий проснулся, обвёл мутными глазами помещение, приметил нового гостя. Встал на колени и пополз к столу, шлёпая ладонями по грязному полу. Корней увидел его лицо, и машинально отметил, что оборванец вдобавок ко всему ещё и крив: на месте левого глаза была мерзкая багровая впадина. Яшмаа брезгливо подвинулся, уже зная по опыту, что за этим последует. Так и вышло: оборванец, скрючившись, залез под стол, и лёг у ног Корнея. — Мир вредит душе, а война опасна для тела, — затянул он обычную южную щедровку, — но хуже них бедность, что портит и телу и душу… Дайте мне что-нибудь, почтенный господин, чтобы я мог в эту ночь забыть о проклятой бедности… Корней кинул под стол мелкую монету. Лежащий побродяга в знак благодарности коснулся лбом колена господина, после чего легко выбрался из-под стола, встал, и побрёл — уже не корячась — на своё место в углу. Дверь в харчевню открылась. Через щели Гость аккуратно повернулся и вышел из-за заборчика. Микрокомпьютер снова ожил и выдал персональную информацию о вошедшем. Впрочем, этого не требовалось: Яшмаа хорошо знал этого человека. В конце концов, с ним было связано начало придворной карьеры. Он совсем не изменился. Всё то же узкое, иссиня-бледное лицо, с глубокими складками от крыльев носа к подбородку. Низкий широкий лоб, глубоко запавшие глаза, черные прямые волосы до плеч. Бывший егермейстер его высочества герцога Алайского. Когда-то он пристраивал курьером в банк своего бедного родственника. Родственником был Корней, а егермейстером — этот, как его… Абалкин, вспомнил Яшмаа. Кажется, Леонид… Микрокомпьютер тут же поправил — Лев. Лев Вячеславович Абалкин, прогрессор, родился 6 октября 38-го года… Образование — школа прогрессоров номер три, Европа, профессиональные склонности — зоопсихология, этнопсихология, театр, этнолингвистика… Усилием воли Яшмаа остановил поток данных. Абалкин решительно сел на почётное, хотя и опасное место — спиной к двери. Уверенно положил правую руку на столешницу, обменялся взглядами с хозяином, пошевелил ноздрями (по южным меркам — очень двусмысленный жест, но гость, судя по всему, мог себе подобное позволить), что-то буркнул — видимо, потребовал себе еду. Хозяин скрылся за загородкой. «Добрый вечер», — зазвучало в голове у Яшмаа, — «мне кажется, вы меня узнали.» Корней активировал свой брейн-передатчик. Он не очень любил эту новомодную штуку: общаться, не раскрывая рта. Однако, в данной ситуации это было очень кстати. «Здравствуйте, Лев. Я вас, конечно, узнал. Слушаю вас очень внимательно.» Последней фразой Корней хотел произвести впечатление. «Слушаю вас очень внимательно» было точной калькой с южной формулы вежливости между равными «Да я смотрю, вы уже пообвыклись» — отозвался прогрессор. — «обмялись, так сказать, на новом месте. Очень мило… Перебирайтесь ко мне. Здесь не принято разговаривать за едой, но двум чужеземцам лучше сидеть рядом, иначе это выглядит странно.» «Уж лучше вы ко мне», — начал было Корней, но Абалкин едва заметно покачал головой и не сдвинулся с места. Яшмаа смутился: при встрече равных пересесть должен тот, кто пришёл раньше. Объяснялось это заботой о последнем госте: считалось, что он устал с дороги, так что имеет право сесть где пожелает и больше не двигаться — а ранее пришедшие уже успели отдохнуть, так что пересаживаться им не так тягостно. Казалось бы, разумное правило. Однако, на практике следование ему приводило к разного рода проблемам. Яшмаа вспомнил своё пребывание при княжеском дворе. Двор был небогат, но торжественные завтраки (жуткий южный обычай начинать трапезу с первыми лучами солнца Корнея бесил неимоверно) устраивались регулярно. Все приглашённые считались равными, к тому же правила вежливости требовали, чтобы князь немного посидел с каждым новоприбывшим. Так что появление любого следующего гостя сопровождалось сложными согласованными перемещениями присутствующих вокруг накрытого стола. Если кого это и утомляло, так это самого хозяина, а также тех, кто был вынужден по тем или иным соображениям прибыть первыми… Как же всё это надоело. Проклятый Юг. Он неловко вылез из-за стола, взял своё блюдо. Тяжёлая глиняная посудина в правой руке слегка дрожала, но браться за неё двумя руками было не принято. Прошёлся вдоль стола, подсел на край скамьи возле Абалкина. Кажется, на сей раз ему удалось ничего не нарушить. Публика по-прежнему сосредоточенно поглощала пищу. Хозяин лично принёс новому гостю заказанное: маковые ягоды, фаршированные жиром и мясом, типичный образчик южной кухни. Лев Вячеславович с удовольствием подхватил ягоду ложкой (вилки на Юге так и не прижились) и осторожно откусил от неё. Горячий жир потёк по подбородку. Абалкин не глядя промокнул его крошечной треугольной салфеткой, ловко извлечённой из рукава, двумя пальцами скатал её в бумажный шарик и незаметно бросил под стол. «Я смотрю, вы стали настоящим южанином» — Корней тихо порадовался про себя, что микрокомпьютер не передаёт интонацию. «Увы, нет. Чем больше живёшь на Юге, тем меньше его понимаешь» — в тон ответил Абалкин. «А я здесь, к сожалению, чужак. Как и мы все… Но давайте о вашей миссии. Вы, насколько я знаю, посещали с официальным визитом двор князя З’угра? И как вам показалось?» «Массавпечаленийнепересказать» — Корней постарался спрессовать все слова в одно. Получилось. Абалкин прищурился. «То есть скучно и бесполезно?» «Что-то вроде того… Бесконечные церемонии. И ещё танцы. Каждый вечер — ножками каля-маля громко по земле тук-тук. Просто невыносимо.» Купчина в тюрбане икнул, после чего стукнул кулаком по столу, подзывая хозяина. «Да, шумновато они пляшут. Но очень интересно… Я, кстати, одно время увлекался южной музыкой. Представьте себе, у них совсем нет ритуальных мелодий — как в том же древнем Китае, или даже на Севере. И очень большая свобода композиции. Как выражается один мой знакомый певец — художник рисует для глаз, а композитор для ушей, вот и вся разница…» Давешний нищий обратил внимание на новичка, и пополз выпрашивать подачку. Корней заметил, что Абалкин как-то странно смотрит на нищеброда, и послал ему короткий вопросительный импульс. Лев, однако, ничего не сказал. Нищий, как обычно, залез под стол, забился под ноги сидящим, и начал песенку: — Камень твёрже воды, но вода сильнее камня… Грудь твёрже живота, но живот сильнее груди… Дайте мне что-нибудь, почтенный господин, чтобы в эту ночь мой пустой живот не мучил мою пустую грудь… Абалкин — всё с тем же странным выражением лица — кинул под стол нищему какую-то подачку. Тот обнял его ногу, коснулся лбом сапога, и отправился к себе восвояси. «Мне не понравился этот нищий» — наконец, ответил Абалкин на безмолвный вопрос Корнея. «Мне всё здесь не нравится» — это Корней чуть было не сказал вслух. Абалкин спокойно принялся за следующую ягоду. «Вот, например, кухня. Как вы можете это есть?» — спросил Яшмаа, дожёвывая остывающие потрошки. «Я привык…» — Абалкин рассеянно покрутил в воздухе ложкой. «К тому же я всегда любил жирное и сладкое вместе. С детства это идёт. Я, например, варёную колбасу с мёдом кушал. Воспитатели решили, что это безопасная индивидуальная особенность, лакомиться не мешали… Потом это как-то само прошло. А здесь у меня такая прекрасная возможность впасть в детство» — прогрессор усмехнулся. Корней подцепил кусочек мяса и отправил его в рот. «Здесь не очень-то впадёшь в детство» — ответил он в том же тоне. «Я никак не могу запомнить все эти дурацкие обычаи. Всё время ошибаюсь». Кто-то из едоков закашлялся. «Вы ошибаетесь, да… И я ошибаюсь. Мы все ошибаемся. Потому что стараемся именно запомнить их обычаи, полагая их бессмысленным набором суеверий. В то время как нужно понять и прочувствовать их внутреннюю логику. В сущности, на Юге нет никаких обычаев в нашем понимании этого слова. Сами южане считают, что все их действия рациональны. Конечно, это заблуждение — но ведь мы тоже заблуждаемся, полагая свои действия рациональными. Важно лишь то, что такая заявка делается. Южане — это совсем не традиционное общество, с его суевериями, магизмом, и прочей ерундой. Это нечто совершенно иное…» Яшмаа едва сдержался, чтобы не сделать брезгливую гримаску. Таких разговоров он наслушался ещё в молодости, от сокурсников по Институту внеземных культур. Как правило, все попытки «понять внутреннюю логику» чего бы то ни было кончались взрывом нездоровых фантазий, с последующим написанием безумных трактатов на тему пропорций такого-то храма на такой-то планете, в которых якобы зашифрованы все тайны Вселенной… Хотя Абалкин — зоопсихолог, и для него «понять» — нормальная рабочая процедура… Корнею стало неловко. «Я совершенно не ожидал увидеть вас здесь», — сказал он мысленно, чтобы хоть что-то сказать. «А я вас разыскивал» — ответил Лев. «Кажется, у меня есть информация для вас…» — даже в стерилизованном компьютерном голосе Яшмаа уловил неуверенность. «Даже не информация, нет… некие разрозненные догадки» — добавил прогрессор. «Тем не менее, они достаточно важны. Или могут быть важны. Я сейчас объясню… очень быстренько и очень на пальчиках…» Корней невольно улыбнулся: это выражение он слышал от всех прошедших через третью прогрессорскую школу. Какой-то корпоративный прикол. Наверное, любимый преподаватель так выражался. А может, его уже и нет, того преподавателя, а выражение осталось. Универсальный механизм культурогенеза. Н-да. «Насколько я понимаю, сейчас вы расследуете дело об исчезновении имперского посланника на Юге» — продолжал своё Абалкин. «Кстати, как его звали? Я с ним никогда не встречался.» «Григорий Строцкий… то есть его сиятельство герцог Зогг Четырнадцатый Алайский» — ответил Яшмаа, на всякий случай вызывая из компьютерной памяти злополучное «дело посланника». Он, впрочем, и так его знал почти наизусть. Строцкий Григорий Лионович, прогрессор, родился 15 мая 2-го года… Образование — школа прогрессоров номер четыре, Африка, профессиональные склонности… об этом не надо, знаем мы его склонности… Он же — Его Светлейшее Сиятельство наследный герцог Гонт-Алайский и Линорский Зогг Четырнадцатый. Этот неопрятный лысеющий боровок с рыбьими глазами и вислой задницей был одним из самых ценных земных агентов на Гиганде. Он начал работать здесь ещё в составе отряда наблюдателей. Когда же КОМКОН, наконец, дал добро на прогрессорскую деятельность, он уже вовсю плёл придворные интриги. Последние двадцать лет он практически не покидал планету, за исключением кратких профилактических визитов на орбитальную станцию. Там земные медики — в секрете от высокого начальства — кое-как подлечивали грешную плоть сиятельства, истомлённую неумеренным пьянством, местными наркотиками, а также амурными похождениями: Гришу не просто так называли «Распутиным», причём с годами его сексуальная ориентация становилась всё более сократовской. Два земных месяца назад светлейший Зогг Четырнадцатый в очередной раз впал в немилость. Это было, в общем-то, вполне ординарное событие: при дворе ныне царствующего величества Нагон-Гига Четвёртого герцог играл роль вождя аристократической оппозиции. Роль эта была весьма ответственной, довольно сложной, и к тому же неблагодарной: после каждого неудачного заговора бывшие сподвижники (или их родственники и друзья) злоумышляли против герцога, не без оснований подозревая его в двойной игре. Поэтому их величество Нагон-Гиг, как правило, отправлял сиятельного бунтовщика в непродолжительную ссылку. На сей раз ему вздумалось отослать его на Юг, ко двору одного из местных князей, в качестве императорского посланника. Его Сиятельство недолюбливал Юг, но где-то перекантоваться во время очередной ротации элит было всё-таки надо. Впрочем, двор князя З’угра ему должен был понравиться — хотя бы тем, что на Юге его пристрастия не считались предосудительными. Корней вспомнил, как он провожал герцога в путь: Строцкий расслабленно возлежит на подушках кареты, в руке дорожное чтение — непристойный южный трактат «Галантные размышления о соитии с юношами». Таким его и запомнил Корней: надменным, вялым, с печатью порока на измождённом лице. Он благополучно доехал до места, отпустил сопровождающих, и остановился где-то поблизости от княжеской резиденции — с целью отдохнуть и развеяться перед официальной частью визита. В ту же ночь Строцкий пропал. Первым зафиксировал этот факт следящий спутник: сигналы от постоянно действующего передатчика в теле посланника внезапно прервались. Расшифровка биометрии ничего не дала: судя по всему, герцог до последнего момента крепко спал после дозы очередного зелья. Поиски тела оказались безрезультатны. Даже сверхнадёжное спутниковое сканирование массы не дало никаких результатов. Его Светлейшее Сиятельство наследный герцог Гонт-Алайский и Линорский Зогг Четырнадцатый бесследно исчез. Когда известие дошло до императорского двора, это вызвало шок. Все решили, что Его Величество, до сих пор придерживавшийся политики дозированного гуманизма (в частности — почти не практиковавший тайных убийств политических противников), устал-таки от коварства и неблагодарности придворных и не прочь навести порядок жёсткими средствами. Пришлось распустить слух, что герцога случайно убил некий юноша из благородных, от которого старый развратник тщетно добивался близости… Эту версию в конце концов приняли, тем более что никаких новых репрессий не последовало. Разумеется, император не успокоился. Но попытки добиться правды на Юге к успеху не привели: князь З’угра просто поклялся богами, что не убивал Зогга Четырнадцатого, и не знает, кто его убил. Не верить клятве южанина было бы оскорбительно, да и нелепо: было слишком ясно, что князь тут ни при чём. Несколько опытных шпионов-дознавателей, тайно посланных императором, тоже вернулись ни с чем: никто ничего не знал — или не говорил. Расследование пришлось потихоньку свернуть… Тут Корней осознал, что, предавшись воспоминаниям, он перестал слушать брейн-приёмник, и тот автоматически отключился — а между тем Абалкин продолжает говорить. «…и тогда мне пришлось заняться этими вещами вплотную», — успел он поймать обрывок последней фразы. Яшмаа ковырнул ножом остывшее мясо. Есть не хотелось. Его собеседник, напротив, с большим аппетитом дожёвывал ягоду. «И что же?» — этот ни к чему не обязывающий вопрос показался Корнею наиболее подходящим. «Ну вот я, собственно, и говорил…» — отозвался Лев Вячеславович. Яшмаа снова обругал себя за глупую неосторожность, но признаваться в таком афронте было неловко. «В принципе, всё это очень темно, но дело посланника может быть как-то с этим связано. Что вы на это скажете?» Яшмаа заколебался. Скорее всего, если бы не эта нелепая ситуация с отключившимся приёмником, он постарался бы уйти от навязанного разговора. Но теперь молчать было бы неприлично — да и, честно говоря, и противно. Конечно, этот Абалкин весьма подозрителен, очень уж откровенно он лезет не в свои дела… неизвестно ещё, можно ли ему доверять. Хотя репутация у него вроде бы вполне достойная. Во всяком случае, в явном стукачестве он замечен не был, Корней бы знал, такие вещи среди прогрессоров всегда известны точно… Да и, в конце концов, чего бояться? Если он прав, это выяснится очень скоро. Если неправ… впрочем, невозможно. Корней решился. «Н-ну» — он решил начать издалека, — «давайте я расскажу сначала о своих соображениях. Сначала всё было очень туманно, особенно если искать мотив. Никто не был заинтересован в смерти посланника — но вы же знаете, это Юг, здесь могут убить за что угодно… тем более чужестранца.» «Вы демонизируете южан» — с неудовольствием ответил Абалкин, к чему-то прислушиваясь, — «мы вообще любим рисовать демонов, чтобы не видеть демонов настоящих…» — он прервал себя, — «простите, я вас перебил… продолжайте, конечно же». Корней собрался с мыслями. «Да не хотел я никого демонизировать. И поэтому пошёл с другой стороны. Не искать виноватых. Сосредоточиться на технических вопросах. На обстоятельствах. А ведь они очень подозрительны. Например, куда делось тело?» Абалкин одобрительно кивнул. «Да-да, очень хорошо, я вот тоже… И как же вы решили этот вопрос?» «Сначала его искали со спутника. Сканирование массы — надёжная вещь. Эти, как их, каппа-волны… впрочем, простите, Лев, я не физик. Главное, что сканирование позволяет найти любой материальный предмет заданного химического состава, с точностью до цепочек уникальной ДНК. Была бы только масса достаточной. А туша Строцкего… простите, конечно, за такое выражение… она весило где-то с центнер, это должно быть из-под земли видно… И — ничего. Понимаете? Ничего. Значит, с телом что-то случилось. Теоретически его, например, могли разрезать на очень мелкие кусочки и увезти их в разные стороны. Но кто и зачем стал бы это делать? С какой целью? Невероятно.» «Совершенно невероятно» — подтвердил Абалкин. «Тело ещё могли сжечь. Но тогда остался бы пепел, остатки костяка… ребята со станции клянутся, что спутник бы это место нашёл. Не сразу, может быть, но нашёл. Это было проделано — и никаких результатов.» «Так-так… продолжайте, пожалуйста» — прогрессор слушал внимательно, и даже отложил ложку. «Теоретически, тело могли спрятать в каком-то очень глубоком подземелье, непрозрачном для каппа-волн. А вблизи княжеской резиденции есть карстовые пещеры, почти неисследованные.» «И что же?» — Абалкин потёр пальцем переносицу. «Вот за этим я и ездил на Юг» — Корнею захотелось пожать плечами, но он вовремя сдержался. «Лично проверял сканером эти чёртовы пещеры. И, разумеется, ничего не нашёл. Зато заработал нелюбовь князя. Он решил, что его пещерах спрятаны какие-то сокровища. Ну, тут в августейшем лбу запульсировала коммерческая жилка, и началось: слежка, подглядывание, всякие разговоры…» «Да, очень сочувствую. Южане могут быть несколько назойливыми, когда дело касается денег… И что теперь? Вы возвращаетесь?» — Абалкин скатал в шарик ещё одну салфетку. «Я не тороплюсь» — осторожно ответил Яшмаа, всё ещё не решивший, стоит ли продолжать. «Вот как?» — прогрессор поднял бровь. «Вы ведь не любите Юг. Вам здесь нечего делать. Разве что… вы ждёте. Кого-то, а скорее — чего-то…» Ладно, подумал Корней. Всё равно, раз уж начал. «Знаете старый принцип? Откиньте всё невозможное, и то, что останется, как бы невероятно оно ни было, будет правдой… Так вот, я подозреваю, что тела посланника найти невозможно, потому что его здесь нет.» Абалкин понял сразу. «В смысле — нет на Гиганде?» «Именно!» — Корней, забывшись, сделал энергичный жест, и тут же одёрнул себя: со стороны это выглядело нелепо. «Нет на планете. Вообще.» «То есть его убил кто-то из наших?» — брейн-приёмник, как всегда, стёр интонацию, но чувствовалось, что она была скептической, — «что ж… по крайней мере, вам не откажешь в смелости. Продолжайте.» «Нет» — решительно ответил Корней. «Исключено. Потому что такая версия должна была прийти в головы и КОМКОНовцем. Понимаете?» «Пока нет…» «Ну как же. Срочный вызов на Базу, сверхглубокое ментоскопирование… они умеют потрошить мозги. А я с того самого момента на Гиганде безвылазно.» «Ну и что? Они понимают, что убийца ждёт ментоскопирования и на Базу сам не явится. Вот и не торопятся. Покопаются в наших данных, найдут подходящие кандидатуры… и возьмут всех, кого подозревают. Чёрт возьми, эти идиоты на такое способны» — Абалкин, похоже, забылся и начал транслировать свои мысли напрямую — «это будет очень некстати…» «Я вообще не думаю, что Гришу убили» — Корней решил играть в открытую, — «я думаю, он просто сбежал. Отключил передатчик и дёрнул с планеты. КОМКОН, скорее всего, знает или догадывается. Теперь у всех нас, кто с ним долго работал вместе, будут неприятности. Поэтому я хочу пересидеть какое-то время здесь. Хотя я и не люблю Юг. Но комконовские спецкомиссии я не люблю ещё больше.» Дверь заскрипела. В щелях Заявившаяся в поздний час компания выглядела странновато. Сначала из-за заборчика появился типичный южный аристократ — высокий, хорошо одетый, даже с некоторой претензией на щеголеватость. На поясе у него висели длинные ножны, из которых выглядывала стёртая костяная рукоять. За ним последовал неприятного вида мужик с топором на длинной рукоятке. Потом — худощавый в зелёном платье. Замыкал шествие низенький толстячок со свёртком в пухлых лапках. «Забавная компания» — обратил внимание Корней. «Четверо. Нехорошее число.» Число «четыре» на Юге не любили: его звучание напоминало слово «смерть». В древние времена вчетвером ходили только разбойники или бродячие жрецы тёмных богов. Абалкин молчал. Корней испугался, что приёмник опять отключился — но нет, всё в порядке. «Не могу поверить» — наконец, сказал прогрессор. «Гриша, насколько я понимаю, был свинья свиньёй, но на предательство у него не хватило бы духу.» «Я был знаком с Целмсом» — ответил Яшмаа. «И никогда бы не сказал, что у него хватит духу». «Понятно» — тут же отозвался Абалкин. «я тоже был с ним знаком. Приятнейший человек, не правда ли?» «Да. Умница он был и прелесть.» — Яшмаа упёр взгляд в потолок, прикидывая, стоит ли углубляться в эту тему. Дело Целмса было самым крупным скандалом за всю историю КОМКОНа. Потому что Целмс был единственным, кто не просто закозлил, слетел с катушек, или просто забил на свою высокую миссию (такое с прогрессорами случалось более-менее регулярно), а — по заключению КОМКОНовской комиссии — «целенаправленно и сознательно работал против Земли и её интересов». Руди Целмс и в самом деле был удивительно милым человеком — мягкая детская улыбка, ласковые чёрные глаза, короткая щетинка на полненьких розовых щёчках. Начинал он на Саракше, следователем в хонтийской контрразведке. На этой должности он даже получил некоторую известность благодаря ряду усовершенствований, внесённых им в стандартную методику допроса третьей степени. Потом его перебросили на Арду, разрушенную экономическим кризисом. Там ему удалось сплотить погрязшую в войнах аристократию и восстановить какое-то подобие порядка. На Гиганде он сумел побороть эпидемию «жёлтой лихоманки», причём исключительно силами местных медиков. А на Земле Гаррета, в качестве генерала Моргульской Империи — начал и выиграл первую в истории планеты ядерную войну. Короче говоря, Целмс был из тех людей, которые, если уж берутся за какую-то задачу, то обязательно находят решение. И непременно воплощают его в жизнь — наилучшим образом из всех возможных. Таких обычно опасаются — начальство, подчинённые, коллеги — и общими усилиями загоняют в глубокую задницу. Но Руди, отчасти благодаря выдающемуся обаянию, отчасти из-за полной безвредности в карьерном плане (перспектива административной работы внушала ему неподдельный ужас), оставался более-менее на плаву. К несчастью, Целмс не был вовсе лишён честолюбия. У него имелись амбиции историка-теоретика. Основным предметом его изысканий стали неклассические варианты теории исторических последовательностей. В какой-то момент он начал публиковать работы на тему высших ступеней прогресса. Эта часть теории (в отличии от учения о низших и средних ступенях) мало кого интересовала: считалось доказанным, что уровня развития, сопоставимого с земным, может достичь только гуманоидная цивилизация, перешедшая на коммунистическую ветвь последовательности. Целмс, оперируя очень тонкими следствиями из общей соционики, нашёл другое решение. Увы, его разработки были вежливо проигнорированы. Тогда Руди решил проверить их на практике. Кстати подвернулась длительная командировка на Саракш, в Островную Империю. Освоившись на месте, Целмс решил, что hic Rhodos, hic salta, и начал действовать самостоятельно — для начала сдав островитянам всю земную агентуру. О том, что произошло дальше, знало в точности только руководство КОМКОНа. Судя по обрывочным слухам, общество, выстроенное по чертежам Руди, оказалось страшненьким: неограниченная рыночная экономика в сочетании с кастовым делением, помноженные на абсолютно чудовищную мораль, породили крайне жизнеспособную, бурно развивающуюся и очень опасную социальную конструкцию. Когда Земля, наконец, поняла, что происходит, островитяне уже вовсю строили боевые нуль-звездолёты… Какова была судьба самого Руди, тоже никто точно не знал. По тем же самым слухам, он то ли сгинул в психологических лабораториях КОМКОНа, то ли покончил с собой на Саракше, то ли просто исчез. «Целмс был всё-таки того», — наконец, сказал Абалкин. «Чистый разум без страха и упрёка. Без комплексов и без тормозов. От таких всегда неприятности. А Строцкий вполне вменяем… даже слишком». «Не всё так просто» — Корней не отрывал взгляда от потолка. Похоже, по чердаку кто-то ходил: пузатый мясной пирог на верёвке слегка покачивался. Новопришедшие тем временем сложили оружие у стены, и рассаживались за столом — кто как, без особого смысла. Похоже, никто не спешил — во всяком случае, руки они держали на коленях. Никто их не приветствовал, никто не пытался подсесть к ним — видимо, знакомцев среди посетителей харчевни новые гости не завели. Хозяин тоже почему-то не торопился, хотя из-за своей загородки должен был видеть, что пришли люди и хотят есть. «Григорий, конечно, совсем не Целмс. У него простые интересы. Бухать бухашку, курить куришку… хм, мальчить мальчишку…» — попытался сострить Корней. Абалкин изобразил нечто вроде улыбки. «Но на самом деле он очень даже неглуп. Просто за эти годы он слишком вжился в образ. Привык к своей роли. Настолько, что начал воспринимать её как свою настоящую жизнь. Здесь он — Его Светлейшее Сиятельство. Для Земли он вошь на гребешке — рядовой сотрудник КОМКОНа с хорошим послужным списком и не очень хорошей репутацией. Второе, как мы понимаем, важнее… а сейчас в КОМКОНе как раз очередной приступ паранойи. Я думаю, приказ о списании уже подписан. Что потом? В самом лучшем случае — госпиталь на орбите, потом стол в земной офисе КОМКОНа, причём стол не самый важный — так, закуточек. Над ним будут сидеть тридцать три начальника. В том числе всякая пацанва, не нюхавшая полевой работы. И, конечно, психокоррекция — и ему ведь придётся и на это согласиться… Никуда не денется наш разлакомившийся зайчик-кролик…» Корней краем глаза заметил, что мужика с ножом в чёрном углу больше нет. Нищий осмелел и прилёг на лавку. «И что бы вы сделали на месте… своего друга?» — на последних словах Лев Вячеславович слегка запнулся. «Он мне не друг, но я отдаю ему должное. Что сделал бы? Повесил на орбите свой собственный корабль. Несколько лет подряд набивал бы его всякой земной техникой, которая мне может понадобиться. Наводил бы справки о новых планетах. Нашёл бы подходящую. С гуманоидной цивилизацией. Такую, чтобы КОМКОН не поставил её себе в план в течении ближайших тридцати-сорока лет. Чтобы было куда сделать ноги… Сначала надо вытащить из головы компьютер. Это, кстати, просто» — Корней дотронулся до основания черепа, где под кожей чувствовалось небольшое вздутие — «разрезать кожу и посильнее дёрнуть». Из-за стола раздался мощный храп. Корней осторожно скосил глаза. Оказывается, это индийский гость, свесив голову на грудь, шумно втягивал воздух носом. Изо рта у него свисал кусок недоеденного мяса. Ничего себе. Надо же так набраться. «Наши компьютеры напрямую соединены с нервной системой» — заметил Абалкин, — «просто выдернуть эту штуку из головы нельзя. Гарантирован тяжёлый шок». «Ну да, я в курсе. Поэтому он сначала закинулся какой-то наркотой» — продолжал Корней, — «Нашёл себе местного сообщника… хотя бы местного знахаря с элементарными хирургическими навыками. Который напоил его каким-нибудь отваром… благо, Строцкий местной наркоты не боялся, даже уважал кое-какие травки… усыпил, разрезал кожу на шее и вытащил компьютер. И раздавил тяжёлым гавнодавом. А когда Гриша пришёл в себя — всё, свободен, прости, Земля, прощай, Гиганда, я сам буду ковать своё маленькое счастье…» «Куда же он делся?» «Космос — очень большая вещь. Думаю, мы о нём долго ничего не услышим. Но что-то мне подсказывает, что он сейчас неплохо себя чувствует.» «Всё это слишком рационально» — заключил Абалкин. «Послушать вас, так у каждого прогрессора в предпенсионном возрасте есть резоны махнуть куда подальше… Ну, не у каждого — но у многих. Есть же психологические барьеры… какие-то ограничения. Некоторые вещи мы не делаем, просто потому что мы иначе воспитаны.» «Дело Целмса…» — Яшмаа чувствовал, что его прорвало. «Целмс показал нам всем, что можно сделать, если ничего не бояться. Гриша как-то говорил…» «Вы с ним беседовали на эти темы? Он что, одобрял Целмса?» — поинтересовался Абалкин. Корней решил несколько сдать назад: подозрительность вспыхнула в нём с прежней силой. Не наговорил ли он лишнего? «Нет, конечно» — бросил он. «Кто ж его одобряет. Но определённое впечатление… Хотя ладно, не будем гадать. Я всё-таки думаю, что Строцкий теперь сидит на какой-нибудь небольшой планете, заселённой гуманоидами. Не слишком высокоразвитыми, конечно. Где-то в первой трети исторической последовательности, не выше раннего капитализма. Чтобы всё продавалось и покупалось. Наверное, они любят золото. Золота у Гриши сколько угодно, полевой синтезатор — отличная штука. Внешность он тоже, небось, изменил… он всегда хотел выглядеть помоложе…» Он почувствовал, что Абалкин его не слушает, и сердито замолчал. Хозяин заведения выпятился из-за «Вот оно» — даже в обесцвеченном компьютером голосе прогрессора чувствовалось напряжение. «Что?» — переспросил Яшмаа. «То, о чём я вам говорил. Сейчас он будет это раздавать всем. Не вздумайте отказываться, обязательно берите.» «В чём дело?» — Корней вытянул шею, рассматривая блюдо. «Берите, иначе мы очень рискуем» — Абалкин явно нервничал. «Сейчас вы сами всё поймёте… умоляю, осторожнее только». Нищий вылез из своего угла и пополз на коленях к хозяину. Коней решил было, что тот отпихнёт попрошайку, однако тот приоткрыл крышку блюда и швырнул нищему лепёшку- «А, богослужение» — протянул Яшмаа. Он принимал участие в нескольких южных богослужениях. Да, Лев прав: лепёшку придётся-таки съесть. Через несколько минут хозяин склонился над ним. Молча протянул Компьютер взвыл ещё до того, как Корней сомкнул зубы. «Ешьте!» — безмолвный приказ Абалкина был до того решительным, что Корней немедленно откусил от лепёшки. Потом застыл с набитым ртом. «Лев, эта штука отравлена!» — в панике протранслировал он. «Какая-то южная дрянь. Что делаем?» «Ничего особенного, моя тоже отравлена… Ешьте, быстро» — Корней невольно подчинился: проглотил кусок, потом другой, третий. «Что это всё значит?» — Яшмаа покосился на невозмутимого хозяина, продолжающего раздавать лепёшки. «Что тут происходит? Массовое убийство?» «Нет. Это типа снотворного. Они хотят нас вырубить. Сидите тихо.» Компьютер сообщил, что состав яда проанализирован, опасность средняя, антидот уже поступил в кровь, расход микрокапсул — пять процентов… «Лев, да что тут делается, чёрт возьми?» — Корней понимал, что его охватывает паника, но ничего не мог с этим поделать. Абалкин вёл себя странно — мотал головой, закатывал глаза, потом как-то осел на лавке кулём. «Делайте вид, что вы отравлены. Потом затребуйте у компа снотворное, минуты на три». Корней решил послушаться, и закрутил головой. Лев Вячеславович мягко повалился на гальку. Тут же из-за стола встали двое: давешний аристократ и худощавый. Аристократ задрал Абалкину веко, посмотрел зрачок. Проверил пульс. Потом оба взяли тело под микитки и оттащили к стене. Положили на пол. Яшмаа понял, к чему идёт дело, и дал компьютеру команду на экстренное пятиминутное усыпление. Очнулся он уже на полу. В харчевне стояла нехорошая, злая тишина. Было слышно только тяжёлое человеческое дыхание, бульканье кипятка (похоже, на кухне поставили на огонь котёл), да потрескивание смолы в Потом откуда-то из-за стены раздался скрип ворота. «Не открывайте глаза» — раздался в голове голос Абалкина. «У вас есть камера? Включите. Это любопытно. На светильник наведите.» Корней включил камеру в брови и сфокусировал изображение на светильнике. Бронзовый лик императора ощутимо покосился. Потом одна свеча выпала из чашечки, упала на пол, погасла. Подбирать и зажигать её снова никто не стал. «Вот оно как» — непонятно сказал Абалкин. «Смотрите внимательно, сейчас начнётся». Скрип повторился. Нагон-Гиг Большеротый дернулся раз, другой, после чего перевернулся подбородком кверху. Вторая свеча полетела на пол, несколько секунд горела, треща и разбрасывая капли смолы, потом тоже погасла. Стало темно — только огоньки плошек немного светили. «Конец алайскому праву» — прокомментировал Абалкин — «в одном, отдельно взятом храме». «Храме?» — тупо переспросил Яшмаа. «Ну да. Харчевня, заодно и храм. Южане — практичный народ: едят там, где молятся. За молитвой они, впрочем, тоже едят. Сейчас убедитесь.» Внезапно раздался глухой удар, потом — нечто вроде захлёбывающейся икоты. Вспыхнул огонь: это был факел. Похоже, в обмазку добавили какую-то соль: пламя было ярко-зелёным. Потом загорелся другой огонь, на этот раз красный. Перевёрнутое лицо императора в свете факелов показалось Корнею странно знакомым. Он немного напряг память, и понял — очень похожее перевёрнутое лицо с загнутыми вниз усами было у того нефритового идола. «Вы уже догадались?» — влез ему в голову Лев Вячеславович. «Эти верные подданные нашего Императора собираются отправлять императорский культ. Ну, в своём понимании, конечно…» У стены, рядом со светильником, на коленях стоял хозяин заведения, охраняя блюдо с лепёшками. Аристократ вздымал факелы. Худой в зелёном опирался на хищно поблескивающее лезвие. А впереди стоял давешний нищий, который теперь отнюдь не казался жалким. Перед ними лежало что-то длинное и тёмное. Корней изменил фокусировку камеры и увидел толстые кривые пальцы с золотыми перстнями и изъеденными грибком ногтями. Он повёл выше, не снижая увеличения, и последовательно увидел тюрбан, страшные выпученные глаза. Рядом валялся выпавший изо рта кусок еды. Индийский гость так и успел насладиться южной кухней. «Первая жертва» — Абалкин почему-то снизил тон, несмотря на то, что слышать разговор всё равно никто не мог. «Вообще-то подземным богам приносят по семь жертв. Но сейчас они, кажется, решили обойтись тремя». Корней понял, кого ещё прогрессор имел в виду. Нищий склонился долу, опёрся коленями на труп и протянул руки к перевёрнутому лицу Императора. — Солнце жжёт землю, а луна её леденит, — начал он говорить тем же самым тоном, каким выпрашивал милостыню, — но жар не насыщает её, а холод не убивает… Боль мучает живых, а беспамятство мучает мёртвых, и каждый лишён того, что он любит… Ты же, бог и господин наш, любишь смерть и убийство — возьми себе то, что ты любишь, возьми себе жизнь этого тела, и укрепи наши тела его смертью… Делайте, братья, что должно, и порадуйте господина своим усердием… Длинное лезвие просвистело в воздухе, и от распластанного на полу трупа что-то отлетело. Хозяин наклонился и подобрал отлетевшее. Это была кисть руки. Он поцеловал кусок человеческого мяса и подал его нищему вместе со свёрнутой вдвое лепёшкой. Тот сделал то же самое, потом выжал немного крови на — Тело беспокоит душу, а душа тяготится телом, но и то, и другое смертно, — тянул нищий — и когда тело лишается души, тело погибает; душа же, лишённая тела, погибает ещё быстрее… Ты, бог-убийца, который любит разделять душу и тело — во имя твоё мы разделим это тело между собой… Блеснул топор. На сей раз у трупа отрубили ступню. «Что они делают?» — на всякий случай спросил Корней. «Они не сразу его варят» — ответил Абалкин. Было слышно, как он тихонько ёрзает, пытаясь устроиться на гальке поудобнее. «Мясо ещё должно пройти ферментацию. Теперь вы понимаете, куда делся Строцкий, и почему спутник ничего не нашёл? Вы ведь были правы: его действительно разрезали на кусочки. И, так сказать, увезли в разные стороны. В своих желудках… Ну что, будем смотреть дальше? Насколько я понимаю, дело это долгое. Сначала они будут рубить этого бедолагу на части, потрошить, то-сё… Потом нас… ну, они так думают, что нас… Потом надо ждать, пока мясо поспеет. Варить, потом кушать бульончик…» «Всё понял. Что у вас есть из оружия?» — у Корнея имелся ручной излучатель, заряда которого хватило бы на всех собравшихся, но ему вдруг очень захотелось, чтобы у Абалкина был скорчер. Именно скорчер, а ещё лучше — плазмомёт. Чтобы спалить всю эту мразь одним выстрелом. А вторым — выжечь всё гнездо. А потом неплохо было бы то же самое проделать с Югом целиком. In toto, как выражался покойник Строцкий. «У меня есть скорчер» — ответил прогрессор, поднимаясь с пола и засовывая руку за пазуху. «Я, знаете ли, немного перестраховался… Но, может быть, всё-таки не стоит? Тут же ничего не останется, а мне хотелось бы проверить некоторые свои догадки… Ну хорошо, я понял…» Последнее, что успел увидеть Яшмаа перед ослепляющей вспышкой — это лицо одноглазого нищего. На нём было написано безмерное удивление. — Всё началось с того, что я заинтересовался южными нищими. Это такой этнопсихологический приём: в любом социуме надо обращать внимание на положение самых слабых, отверженных… дно. Дно — это зеркало общества в нём видно всё. Точнее… не могу подобрать точную метафору… вот — это как воск: общественная структура давит на него всей своей тяжестью и в нём отпечатывается. Понимаете, о чём я? — Сколько ещё осталось? — Корней устал, замёрз, сбил ноги, и очень хотел спать. Компьютер время от времени предлагал впрыснуть в кровь стимуляторы, но Корней отказывался. Мало ли что ещё может случиться по дороге в порт. Дождь перестал лить, но небо оставалось сумрачным. — До рассвета как раз успеем… Вы теперь куда? — Сперва отосплюсь, потом найму корабль, и домой… в столицу, я имею в виду. Боюсь, я слишком долго тут торчал. Влияние при дворе — штука недолговечная. С глаз долой, из сердца вон. — Не беспокойтесь, у Нагон-Гига хорошая память… Так вот, про нищих. Что я выяснил. На самом деле никаких нищих на Юге нет. Вообще нет. Южанам, оказывается, незнакома сама эта идея — что деньги можно выпрашивать. С их точки зрения, кто не работает — тот не ест. Выпрашивать деньги у южанина бессмысленно. — Да, они скупые черти. — Нет, почему же. Просто это противоречит их пониманию права. С другой стороны, всякие убогие, особенно калеки… им тоже нужно как-то жить. Поэтому за ними закреплён ряд сфер деятельности, не слишком популярных… ох, одну минуту, сил нет никаких… Абалкин остановился прямо посреди дороги, задрал ногу и начал, прыгая на одной ноге, стаскивать с себя тугой сапог. — Камешек попал в ногу… Очень мешался, извините… Он потряс снятым сапогом, потом запустил в него руку. В лунном свете (красная луна висела над самым горизонтом) блеснул шёлковый чулок: педантичный прогрессор и в этом следовал южной моде. — Да, вот так, — он снова обулся, притопнул каблуком. — Теперь порядок. Я о чём говорю: беднякам и калекам отведены работы, не требующие физических сил и умений. В большинстве случаев это исполнение ритуальных функций. Это, опять же, вполне логично. Южане думают, что счастье и несчастье в руках богов. И поэтому сильное несчастье — это знак того, что некий бог желает видеть этого человека своим служителем. В противном случае он даровал бы ему здоровье и богатство… вот такая теология. — Понятно, — Корней решил всё же сдаться на уговоры компьютера и согласиться на дозу стимуляторов — очень уж скверно он себя чувствовал. — Но тут такое дело… Вы видели южных нищих? Они всегда просят милостыни во имя богов. Точнее, каждый — во имя того бога, которому служит. Это странствующие жрецы. — Да, я замечал что-то такое, — у Корнея кровь побежала по жилам побыстрее, холод отступил, и даже абалкинская болтовня стала казаться интересной. — Тогда заметьте и такую вещь: тот нищий в харчевне к богам не взывал. Это значило, что он не хотел называть имя божества, которому служит. А неназываемые боги — это подземные боги. — Я не помню. Вроде бы, он просто жаловался на бедность. — То-то и оно, что — просто. Это нам кажется, что нищему естественно просить просто так, без обращения к богам. Он даже не сказал, какой бог должен благословить вас за щедрость… — Я от него ничего и не ждал. — А зря. Здесь всё время нужно сверять реальность со своими представлениями о ней. Отсутствие ожидаемого есть неожиданность, а неожиданность должна настораживать… Корней поморщился. — Просто не ожидаешь такого коварства. Мы, дураки, думали, что Юг отказался от культа подземных богов. Я сам помню, как… — Вот тут-то мы все и ошибались. Он отказался от богов, а не от культа. То есть просто сменил объект поклонения. Я специально занимался этим вопросом. Южане, как вы знаете, политеисты. А для политеиста вполне естественна мысль, что боги враждуют между собой, и более сильные боги могут занять место более слабых… смертным же пристало покориться сильнейшему, говоря возвышенным языком… Так вот, теперь место тёмных богов занял алайский император. Мы присутствовали при самом что ни на есть верноподданическом обряде: человеческом жертвоприношении в честь Нагон-Гига Третьего, мир ему праху, покойнику. — Да, но почему?.. — Почему именно почтенный император занял эту своеобразную нишу? Давайте посмотрим на дело глазами образованного южанина. Который рассуждает так же, как вы тогда. Как это у вас было? Откиньте всё невозможное, и то, что останется, как бы невероятно оно ни было, будет правдой… Итак, Нагон-Гиг Третий завоевал Юг. В принципе, не он первый, Юг уже неоднократно завоёвывали. Но всегда ненадолго. Только алайскому императору удалось здесь обосноваться надолго. Император откуда-то узнавал планы восстаний, вовремя ликвидировал надёжно законспирированных лидеров сопротивления, успешно находил тайные тропы… в общем, это их впечатлило. Мы-то знаем, что без наших спутников и масс-детекторов, без электронной прослушки и телекамер, без нашей агентуры, всё это было бы невозможно. Южане приписали всё это сверхъестественным способностям императора. В рамках их картины мира, это единственно логичный вывод… С другой стороны, ни один завоеватель Юга никогда не требовал прекращения культа подземных богов. Никогда. Это никому не приходило в голову. Кроме алайского императора. Мы-то, конечно, исходили из своих земных представлений: кровавые культы — это плохо, рост гуманизма в обществе — это хорошо… Но южане построили более правдоподобную гипотезу: если император запретил культ тёмных богов, значит, он желает сам занять их место. То есть он сам является тёмным божеством, и заслуживает поклонения именно в таком качестве… В общем-то, это не противоречит алайским законам об императорском культе. — По алайским законам, — проворчал Корней, — вольное истолкование имперского законодательства, равно как и указов императора, равно как и явно выраженных его намерений, приравнивается к прямому неповинованию и бунту. Со всеми вытекающими. — Только не надо думать, что они бунтуют против наших порядков, — завёл своё Абалкин. — Они не бунтовщики. Они просто приспосабливают ситуацию к своим представлениям… — Но зачем тогда секретность? Культ тёмных был закрытым, но никем не отрицался, — заметил Корней. — Ещё до запрета я ходил в храмы подземных богов. Ну, зыркали там, косились, но и только. — Потому что новому божеству было неугодно, чтобы его культ отправлялся открыто… Если он что-то запрещает делать явно, из этого следует лишь то, что это надо делать втайне. На Юге очень многое держится на намёках, на недосказанности… Тем более, что культы тёмных богов всегда были тайными, ночными. С точки зрения южан, культ Нагон-Гига — не религиозная революция, а наоборот — архаизация, — Яшмаа заметил, что Абалкин ускорил шаги и оживлённо жестикулирует, как профессор на лекции в Институте Внеземных Культур. — Все эти храмы, куда пускают даже чужеземцев — это ведь уже деградация. Настоящий культ вершится секретно. Кстати, всё-таки очень жаль, что мы сожгли это место. Там ведь были все эти люди… простые прихожане. Они-то чем виноваты? Да если разобраться, и жрецы тоже. Они просто делали своё дело: служили своему божеству. — Они хотели нас убить, — напомнил Яшмаа. — Ну, в этом не было ничего личного, — осторожно заметил Абалкин, — просто подземные боги предпочитают кровь чужеземцев. Хорошо, что у них была наготове первая жертва… тот пузатый купец. — Он был отравлен — зачем-то сказал Корней. — Да-да, мой компьютер тоже сообщил… Забавно получается: если бы они его съели, то, скорее всего, отравились бы сами. Хотя это зависит от дозы. Купца отравили чем-то сложным и быстро распадающимся в тканях. Так что, может быть… ну да ладно, что-то я заговорился, со мной это бывает… А вот и заря. Над дорогой вставало мутное серое зарево. Красная луна над горизонтом сжалась в точку, но всё ещё светила. Впереди был перекрёсток: широкая дорога пересекала более узкую, кое-где уже поросшую травой. — Ну, дальше вы сами дойдёте, Корней. А у меня тут ещё всякие дела… Я пойду, наверное. — До свидания, Лев. Вы мне очень помогли, — с нажимом сказал Яшмаа, пытаясь быть искренним. На самом деле благодарности он не чувствовал. Более того, он не мог отделаться от противного ощущения, что Абалкин каким-то образом перед ним виноват. Как будто, если бы не его нежданный визит, ничего бы не случилось. Яшмаа понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать: Абалкин раздражал его. «По крайней мере, я могу больше не мотаться по Югу» — сказал он себе. Упрямая совесть, наконец, зашевелилась и выдавила из себя нечто вроде вялой признательности. — А, не стоит, — легкомысленно ответил прогрессор, — и вам тоже всего наилучшего. Как говорится, «чтоб путём». — Чтоб путём, — Корней, наконец, почувствовал себя свободным. — Вы сейчас куда? — Ну вот, — огорчился прогрессор, — вы как-то очень неосторожны. На Юге не спрашивают — «куда»: говорят, пути не будет… За такой вопрос можно, знаете ли, получить стрелу в спину, если повод серьёзный. — Да сколько можно играть в эти игры, — Яшмаа, наконец, получил повод вылить накопившееся раздражение, — «на Юге, на Юге»… Мы с вами — цивилизованные люди, не будем играть в дикарей… Только не говорите мне, что они не дикари, что у них сложная самобытная цивилизация и прочая цветущая сложность… Я не хочу возиться с этой цветущей сложностью. От неё нужно избавиться. Просто потому, что нам она мешает. Когда в ваш сапог попал камешек, вы же не стали его изучать? Вы его просто вытряхнули. Вот и из южан нужно вытряхнуть накопившуюся за столетия дурь… если надо — выбить сапогами. Алайскими или нашими, не суть важно… Абалкин слушал, не перебивая. — Вам нравятся все эти южные штучки, все эти обычаи и правила, вам нравится в них ковыряться. Чем сложнее, тем лучше, так? Я понимаю, вы этнопсихолог, вы должны любить такие вещи, профессионалу свойственно любить свой предмет исследования… А медики, наверное, любят вирусы. С удовольствием рассматривают структуру вируса какой-нибудь жёлтой лихоманки. Восхищаются тем, как хитро эта дрянь поражает клетки. Но они хоть понимают, что это болезнь, а не цветущая сложность. Цивилизация — это простая вещь! Даже очень простая, куда проще всех этих социальных тупиков, которыми любуются эстеты… Ох, извините меня, Лев, я просто устал, — Корнею, наконец, стало стыдно. — Я наговорил глупостей… и, наверное, вас обидел. — Что вы, нисколько, — Корней впервые почувствовал, что он интересен собеседнику, — это у вас очень любопытные соображения… Вы не будете против, если мы ещё немного пройдёмся вместе? Я хотел бы теперь послушать вас. Особенно насчёт простоты: признаться, это неожиданный для меня поворот темы… — Простите меня, Лев, но я правда устал, — Яшмаа прямо посмотрел в глаза Абалкина, — давайте как-нибудь потом, что-ли. Давайте встретимся на Базе? — Может быть, — Абалкин, похоже, уже задумался о чём-то своём, — очень может быть… Ну, мы как-то тут встали посреди дороги, это нехорошо. До свидания, Корней, мне было приятно снова с вами встретиться. Надеюсь, не в последний раз. Счастливо вам добраться до порта. — Счастливо, — кивнул Корней. — До встрече на Базе. Они пожали друг другу руки и разошлись. Мальчик подал вино, поклонился и застыл в почтительном ожидании. Хозяин поощрительно потрепал его по обнажённой упругой ягодице, покрытой нежным пушком. — Какие булочки, а? — он плотоядно ухмыльнулся, свисающая жировая складка на шее подпрыгнула к кадыку. — Всё-таки ты, старичок, малость ханжеват… Повернись-ка, сынок, покажи гостю дорогому, как у тебя там спереди всё аккуратненько… Слуга послушно развернулся, показывая рассечённый розовым шрамом лобок. Из пустого паха торчал катетер для мочи. — Я теперь только таких и пользую, — похвастался герцог, — они потом такие чувственные становятся, медовенькие… Вот, к примеру, этот кисёнок. Раньше он попоньку свою маленькую от меня прятал, а теперь сам приходит ласкаться. Любишь ласкатся? — мальчик смущённо улыбнулся. — Вычитал этот способ в одном южном сочинении. Южане очень скопчиков уважают… В иллюминаторе висела Гиганда — мохнатый сине-зелёный диск на фоне пустоты. — В общем да, — рассеянно ответил гость, рассматривая планету, — есть такой эффект… эрогенные зоны мигрируют… у мужчин активизируется обычно простата. Похожий эффект иногда бывает у женщин после удаления клитора и малых губ. Эрогенной зоной становится всё тело: груди, плечи, живот… ну и так далее. В Островной Империи большинство дорогих куртизанок в детстве подвергались… — Ну что ты мне про всякие гадости рассказываешь. Не люблю баб, — герцог Зогг потянулся в кресле, длинно зевнул, прикрыв рот ладошкой, — у-а-а-ау… принеси нам ещё винца, мой сладенький… — он шлёпнул своего любимца по попке. Маленький слуга убежал, шлёпая босыми ногами по пластику. — Ладно уж, раз ты такой скучный, давай о делах, что-ли… — хозяин чуть прищурил заплывшие глазки. — Скажи, старичок, как тебе показался этот Яшмаа? — Обычный прогрессор, — пожал плечами Абалкин, — неглуп, сообразителен, думает быстро, но шаблонно… — Подозрений у него никаких не возникло? — Нет, с чего бы. Он относится к Югу как нормальный алаец: не понимает и боится. А значит, готов поверить во что угодно. В том числе и в кровавый культ Нагон-Гига. — Поверит ли в это КОМКОН? — Безусловно. Корней у них на хорошем счету. Конечно, они сделают ментоскопирование… полюбуются, так сказать, на спектакль… пусть смотрят. Служка принёс новую бутылку, наполнил хозяйский бокал, получил шлепок по заднице и опять убежал. Строцкий повертел в пальцах наполненный вином хрусталь. В голубом свете планеты вино казалось чёрным. — Руди, а откуда ты взял этих людишек? Ну, которых ты потом так красиво спалил из скорчера? — Нанял странствующих актёров. За деньги они готовы изображать всё что угодно. — Подожди, старичок, но ведь они и в самом деле прикончили того купчишку? — В зелёном тюрбане? Ну… да, разумеется. Мы так договорились, я за это заплатил. — Погоди-погоди, старичок, я знаю южан. Они, конечно, там все убийцы. Но изображать богослужение с жертвоприношением, да ещё и за деньги — это не для них. — Кто ж тебе сказал, что они южане? Обычные алайцы, гастролировали на Юге в надежде поправить дела. Не поправили, конечно — театр на Юге вообще не в почёте, разве что при дворе какого-нибудь просвещённого князя… но там сильная конкуренция. — Понял-понял… Есть у меня к тебе, старичок, ещё один вопрос… неделикатного свойства, — Строцкий жиденько рассмеялся, но глаза оставались холодными. — Куда ты дел настоящего Абалкина, Руди? Целмс пожал плечами. — Да никуда не девал. Позавчера он улетел к себе на Саракш. — Ты не боишься, что они могут когда-нибудь встретиться? — Нет. Тут есть одно тонкое обстоятельство… и Абалкин, и Яшмаа проходят по одному сверхсекретному КОМКОНовскому делу. Насчёт деталей я не в курсе. Но, во всяком случае, когда они случайно встретились прошлый раз, был скандал. Теперь на Базе тридцать три раза подумают, прежде чем докладывать наверх о новом контакте наших персонажей. — Вот, значит, так… Я, честно говоря, думал, ты его убрал. — Ни в коем случае. Вот тогда действительно вышел бы скандал. — Да, и в самом деле… Кстати, тебе очень идёт его мордочка. Эти новые биомаски чудо как хороши. Он, правда, повыше тебя… Ну да ладно, главное — сошло. Ты уверен, что масс-сканирования больше не будет? Очень бы не хотелось. — Мне тоже. Конечно, какой-то риск есть всегда. Будем надеяться, что снаряд не попадает в одну воронку дважды. Есть такая поговорка в Островной Империи… Но, думаю, всё обойдётся. — А не может быть такого, чтобы алайцы начали что-нибудь делать на Юге? Ну, затеять там какую-нибудь реконструкцию? — Ты собираешься всё-таки на Юг? — Почему нет? Там хорошо кормят и терпимо относятся к гомосексуалистам. Так что же насчёт придурков-алайцев? — Исключено. Император слушается Корнея, а Корней в ближайшие годы на Юге не покажется. Страх, непонимание, злость, чувство вины из-за всего этого… полный букет. Думаю, ему рано или поздно потребуется психокоррекция. Но не сейчас. — Старичок, а ты не хочешь махнуть со мной? — Извини, Гриша. У меня, как ты понимаешь, дела. — Всё то же самое? — Да, конечно. Я не довёл дело до конца. Строцкий вздохнул. — Иногда мне кажется, что ты, старичок, ещё больший извращенец, чем я. Мне, например, нравятся мальчики. Я, конечно, могу им что-нибудь отрезать для своего удовольствия. А вот тебе нравится резать. Причём не отдельных человечков, а уж сразу цивилизацию. Целмс покачал головой. — Нет, совершенно не так… Если тебе это интересно… Мне просто хочется закончить опыт и узнать результат. Ну, как тебе может хотеться дочитать книгу до конца. Знакомо тебе такое желание? — Допустим, — Строцкий провёл ладошкой по вспотевшей лысинке, — ну, в таком случае мы читаем разные книги… — Что-то вроде этого. — И вообще, — герцог Зогг натянуто улыбнулся, — чего мелочиться-то? Какая-то Островная Империя, далась она тебе… Возьмись уж сразу за матушку Землю. — У Земли больше ресурсов, — совершенно серьёзно сказал Целмс. — Но вообще-то, конечно, это было бы интересно… на следующем этапе эксперимента. Я об этом уже думал. — Ладно, старичок, ты так не шути. Я всё ещё немножко люблю планету-маму… Почти как моих мальчиков. Есть у меня этакое сентиментальное пристрастие к дому… пусть даже бывшему дому. Вот ты у нас космополит: твой дом — твой череп… Ладно, что-то я расфилософствовался. Ты решил мои проблемы, старичок. Теперь пора заняться твоими. Что тебе нужно прямо сейчас? — Как договаривались. Корабль класса «Т» с полным комплектом вооружения. Ты говорил, что он у тебя есть. — Охти, вот прямо так. С кем воевать-то собираешься? — Воевать? Я историк и прогрессор, у меня другие методы. Просто я не люблю, когда мне мешают. — Один корабль против всей Земли? — Нет, зачем же против. Он мне нужен как образец. В своё время я сделал ошибку — передавал островитянам технологии без образцов. Это замедляет прогресс на порядок. Правда, тут есть и свои преимущества, но я полагаю, что определённые стадии развития можно пройти линейно. Классическая теория, правда, утверждает, что… — Давай только без этих твоих теорий. Вообще-то я держал корабль для себя, в случае чего… Ладно, уговор дороже денег. Когда он тебе нужен? — Собственно, сейчас. Настрой его на меня. — Уже сделал, — Строцкий повертел в руках бокал. — Я же знал, что тебе он будет нужен сейчас… Может быть, всё-таки задержишься? Вино, мальчики… Хотя бы попробуй… — Спасибо. Я пробовал однополый секс… мне было интересно. — И как? Не понравилось? — Почему же, мне было приятно… Но больше неинтересно. Для меня в этом нет ничего нового… ты, наверное, меня не поймёшь. — Куда уж мне… Ладно, бывай здоров. Корабль у меня тут спрятан… до орбиты мы доберёмся где-то за полчасика. А теперь извини, старичок, мне нужно сказать кое-что на ушко моему мальчику, он успел по мне соскучиться. Если не хочешь присоединиться… — Я лучше что-нибудь почитаю, — мягко улыбнулся Целмс. Его сиятельство герцог Зогг Четырнадцатый Алайский дождался, когда Целмс закроет за собой дверь. Потом проверил состояние сигнализации. Тяжело вздохнул. Нажал кнопку вызова видеофона. На экране появилась пятнистая лысина председателя КОМКОНА Рудольфа Сикорски. — Экселенц, — тихо сказал герцог, — он ваш. Сикорски соизволил поднять глаза к нижней кромке экрана. — Я не знаю, — наконец, проговорил Сикорски, — что мне мешает прямо сейчас разнести твой корабль на молекулы. Вместе с вами обоими. Строцкий сладко улыбнулся. — Могу тебе это объяснить, старичок, — развязно заявил он. — Ты, наверное, считаешь себя гуманистом, раз не истребляешь на корню такую мразь, как я… или Целмс. А на самом деле тебе нравятся эти наши извращеньица, наши штучки, наши маленькие интрижки, тебе нравится в них копаться. Профессионалу свойственно любить свой предмет исследования. Тебе хочется получить Целмса живым, всласть покопаться в его психике, распотрошить его тонкие мотивации… Если бы ты честно следовал своему долгу, то поступил бы просто: бах — и нету. Просто и цивилизованно. Но ты ведь не можешь позволить себе упустить такой интересный экземпляр, как твой тёзка Руди… Такого у тебя ведь ещё не было, правда ведь? Сикорски побагровел, но промолчал. — Так что мои мотивы, как ни крути, будут поблагороднее твоих. Я вот не знаю, насколько Руди на самом деле крут. И знать не хочу. Скорее всего, против Земли ему будет слабо. А если вдруг таки не слабо? Вот если бы не это самое «вдруг», Экселенц, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Потому что Целмс меня идеально отмазал. Всё разыграл как по нотам. Умничка. Председатель КОМКОНа и на этот раз предпочёл промолчать. — Ладно, старичок, не сердись- печёнка лопнет… Корабль с Целмсом вам придётся брать над эклиптикой. Постарайтесь не задеть планету, вы же о ней так заботитесь. Это всё-таки класс «Т» с полным вооружением. А мне, извини, пора уходить вниз. Надеюсь, ваша контора выполнит свои условия. Я буду жить так, как мне нравится, и там, где мне нравится. То есть — при дворе Его величества Нагон-Гига Четвёртого Алайского. Или подробности этой операции… и некоторых других… окажутся в Мировом Совете. Вашу контору и так недолюбливают… Извини, старичок, за такой примитивный шантаж, но я рискую головой, а ты — креслом под задницей. К тому же мы оба ведь понимаем, что это просто формальность. Мы же не будем делать друг другу больно, правда? Сикорски демонстративно отвернулся, показав хорошо вылепленный затылок. — Это, я так понимаю, знак согласия. Хорошо. Да, и последнее — уберите от алайского двора этого дурака Яшмаа. Мне будет сложно объяснить ему, что я больше не прогрессор, а частное лицо. А недоразумения мне не нужны. Я, например, намерен ввести в придворную моду юных евнухов. Это так пикантно… Но, боюсь, наш молодой друг этого не оценит, а я не хотел бы тратить время на препирательства с бывшим коллегой. В общем, уберите Яшмаа. Отправьте его куда-нибудь, — Строцкий гадко хихикнул — ах да, это ему понравится… отправьте его на Юг. |
|
|