"Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда." - читать интересную книгу автора (Уорд Джон)

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ.

Всякая крупная переломная эпоха обыкновенно создает обширную мемуарную литературу. Это вполне понятно, и это очень хорошо. Записки, впечатления, воспоминания очевидцев и участников больших событий имеют громадную историческую ценность. Они, конечно, не история, а материал для истории. Но, как материал, они незаменимы, ибо дают ученому исследователю те живые краски в изображении исторических процессов, без которых его работа потеряла бы половину своего значения и своей яркости.

Однако далеко не все произведения мемуарной литературы одинаково ценны для историков. Многое, слишком многое тут зависит от личности автора. Умный и тонкий наблюдатель, обладающий литературным талантом, даже не играя особенно крупной роли в описываемых им событиях, может дать для понимания последних гораздо больше, чем ограниченный и литературно-бездарный деятель, хотя бы он и занимал видное место в общественно-политической борьбе.

Автор предлагаемых вниманию читателей записок, полковник Уорд, несомненно принадлежит ко второму типу мемуаристов. По своему прошлому он-средний английский рабочий,

прошедший долгую школу тред-юнионистского воспитания^ Школа эта не первоклассная и не слишком способна расширить умсгвенный кругозор типичного английского обывателя. Уорд не социалист, а самый типичный либерал, для которого максимум возможных для пролетариата достижений сводится к широкому развитию профессиональных организаций и к изданию парламентом кое-каких законов по охране труда. Социализм он считает блажью, несбыточной утопией, а социалистов, особенно на русской почве, приравнивает к каким-то полуанархистам- полу бандитам. Во время мировой войны Уорд, следуя «патриотической» проповеди Ллойд-Джорджа и К-о, пошел в армию. Вскоре он стал офицером. Новое звание не только не углубило его понимания движущих сил современных исторических процессов, но наоборот-к ограниченности его тред-юнионистскога мышления прибавило еще целую кучу специфических, чисто• военных предрассудков. В таком духовном состоянии Уорд: осенью 1918 г. попал сначала на русский Дальний Восток, а затем в Сибирь. С таким интеллектуальным багажом за плечами он воспринимал разыгрывавшиеся в то время политические события. И не только воспринимал, а принимал в них весьма активное и до известной степени даже руководящее участие. Одновременно он вел свои записки, предназначенные первоначально, как он сам об этом Сообщает, для пользования era оставшегося в Англии сына. Вполне понятно, что произведение Уорда оказалось очень несовершенным. Оно несовершенно литературно, ибо автор его н.е отличается талантом писателя. Оно,- что еще важнее,-несовершенно и как исторический документ. Ибо Уорд ничего не понял в русской революции и очень плохо представлял себе действительное значение тех событий, которые разыгрывались на его глазах.

Политическая ситуация в России в тот момент, когда автор настоящих записок появился в Сибири, в основных чертах сводилась к следующему.

В Москве Советское правительство напрягало все свои силы для организации красной армии и создания своего государственного аппарата. Территория, которой оно располагало, была весьма изменчива в своих границах, но в основном• исчерпывалась сравнительно небольшим кулаком центральных губерний плюс Петроград. Контр-революция везде по окраинам открыто подымала голову и со всех сторон протягивала свои жадные руки к Москве. Фронты были почти на всех границах Советской республики-на севере (Архангельский фронт), на востоке (Самарско-Сибирский фронт), на юго-востоке (Деникин-ский фронт). На юге и западе не было открытых фронтов, но зато было постоянное давление сначала со стороны Германии, а позднее-со стороны различных белогвардейских государств и отрядов, возникших на развалинах германского империализма. Советская Россия была в кольце и с героическим напряжением отстаивала Октябрьскую революцию.

В контр-революционном лагере к концу 1918 г. уже наметились первые признаки разложения. Ярче всего это сказалось на востоке-в Поволжьи и Сибири.

Первоначально здесь объединенным фронтом против большевизма шли все анти-советские силы от меньшевиков и эс-эров с одной стороны, до черносотенных царских генералов-с другой. Однако постепенно началось расслоение. «Демократическая» контр-революция имела свой центр в Самаре в лице так называемого «Комитета членов Учредительного Собрания», состоявшего почти исключительно из эс-эров с небольшой примесью меньшевиков. «Генеральская» контр-революция укрепилась

в Омске под фирмой так называемого «Сибирского правительства». Летом 1918 г. между Самарой и Омском возгорелась открытая борьба. Очень скоро выяснилось, что в этой борьбе все шансы на победу остаются за Омском. Ибо в эпохи революций общественные силы всегда группируются около двух крайних полюсов, делая невозможным существование какой-либо «третьей силы». Так было и сейчас. Все революционные элементы народа стягивались к Москве под Советское знамя, все реакционные- в Омск, под знамя монархической реставрации. Желто-розовое Самарское знамя не в состоянии было увлечьза собой никого, кроме ничтожных кучек «прекраснодушных» интеллигентов. И так как омские генералы были людьми дела, а самарские «демократические политики» представляли собой чистейший тип позеров и болтунов, то этот естественный процесс шел еще более ускоренным темпом.

Прежде, однако, чем он достиг своего логического конца, !была сделана попытка достигнуть известного компромисса между правым и левым крылом контр-революционного лагеря. В сентябре 1918 г. в Уфе состоялось государственное совещание, на котором Эьшо создано «Всероссийское Временное Правительство», получившее в просторечии наименование Директории. В состав Директории вошло 5 человек: Авксентьев, Зензинов, Вологодский, Виноградов и ген. Болдырев. Двое первых были представителями правого крыла эс-эров, Вологодский довольно хорошо отражал в себе настроение черносотенного сибирского офицерства, Виноградов был кадет, а ген. Болдырев являлся членом пресловутого «Союза Возрождения России», политические идеалы которого не шли дальше куцой монархической конституции. Директория воплощала таким образом компромисс между левыми и правыми, причем перевес в этом компромиссе явственно склонялся на сторону правых.

– и -

«Генеральская» контр-революция однако не успокоилась на достигнутом. Для нее Уфимское соглашение было лишь одним из этапов в борьбе за собственную власть. Поэтому, едва образовалась Директория, как из Омска начался против нее решительный поход. Так как в начале октября 1918 г. красные войска заняли Самару, то Директории пришлось переехать в Омск и здесь устраивать свою столицу. Остатки «Комитета членов Учредительного Собрания», переименовавшегося в «Съезд членов Учредительного Собрания», избрали своей резиденцией Екатеринбург 1). В Омске между Директорией, теоретически представлявшей всероссийскую власть, и Сибирским правительством, воплощавшим собой областную власть Сибири, разыгралось крупное столкновение на вопросе о создании так называемого делового министерства. (По конструкции, принятой на Уфимском совещании, пятичленная Директория должна была являться чем-то в роде коллективного монарха, который осуществлял свою власть через ответственный перед ним кабинет министров.) Директория хотела составить министерство как из «сибиряков», так и из «самарцев». Наоборот, Сибирское правительство категорически требовало, чтобы министерство состояло исключительно из «сибиряков», предлагая Директории признать в качестве своего «всероссийского» кабинета наличный состав Сибирского правительства. В этой борьбе полная победа осталась за сибиряками, причем в навязанный Директории кабинет в качестве военного и морского министра вошел адмирал Колчак.

Дальнейший ход событий носил катастрофически-стремительный характер. В первых числах нобяря 1918 г. Директория

*) Подробности см. в книжке Н. Святицкого: «К истории Всероссийского Учредительного Собрания», 1921, Москва.

распубликовала имена своих министров, а в ночь с 17 на 18 ноября был совершон уже государственный переворот. Эс-эровские члены Директории были арестованы офицерской организацией и благодаря вмешательству иностранцев, в частности полковника Уорда, отправлены не на тот свет, а заграницу. Оставшийся кабинет министров передал власть адмиралу Колчаку, объявив его верховным правителем всей России. «Демократическая контр-революция» была таким образом окончательно бита и против диктатуры пролетариата, утвердившейся в Москве, открыто стала диктатура генералов, укрепившаяся в Омске. Правда, Колчак на первых порах что-то лепетал о «национальном собрании», которое после победы над большевиками должно окончательно решить судьбы России. Но никто, конечно, этих заявлений всерьез не принимал. Не принимали их в серьез и окружавшее Колчака офицеры и генералы. Все они мечтали о восстановлении монархии, и несомненно, что улыбнись Колчаку победа, в Москве сейчас сидел бы белый царь, независимо от того, какие политические идеалы гнездились в голове сибирского диктатора. История судила иначе. После почти годовой борьбы с Советской Россией Колчак пал под ударами красной армии и сибирских восстаний, очистив путь Москве к Тихому океану 1).

Такова была политическая обстановка, в которой пришлось действовать полковнику Уорду. Посмотрим же, в какой степени он ее понимал и как на нее реагировал.

«Русский народ остался верен своим друзьям (союзникам),- пишет Уорд,-деморализация и разложение началось с верхов,

*) См. также И. Майский: «Демократическая контр-революция», Госиздат, 1923.

просочившись постепенно до самых низов общества… Германская измена подточила самые верхушки и таким образом разложила великую нацию, которую она никогда не могла бы завоевать. Расстроив русскую военную машину, Германия послала своих агентов продолжать беспорядок и предупредить восстановление порядка».

Таково объяснение причин русской революции, даваемое автором записок. Все дело, стало быть, в немецкой интриге. Не будь ее, в России ничего не случилось бы. Глубина мышления поистине замечательная!

Не меньшую глубину полковник Уорд обнаруживает, когда пытается охарактеризовать различные явления русской жизни. Внимание Уорда не могло не привлечь огромное партизанское движение, разыгрывавшееся в эпоху Колчака на всей территории Сибири. Как же он его объясняет?

По словам Уорда, партизанское движение состоит из двух элементов: из беглых каторжников, выпущенных большевиками из тюрем, и богатых крестьян, «жадность и ловкость которых составляют предмет зависти армян, открыто признающихся, что в торговых сделках русский крестьянин превзойдет еврея в обмане». Не правда ли, очень убедительно?

Говоря о «большевиках», действовавших в 1918-19 гг. в Сибири, Уорд дает такую их характеристику:

«Они представляли кружок революционеров, связанных общей целью-грабежом и убийством каждого порядочного человека, будь то рабочий или буржуа, если только он отказывается поддержать политику анархии. Эти 5 или б определенных злодеев образовали что-то вроде кровавого братства, и, прикрываясь анонимностью, издавали приказы от имени русских рабо

чих, которым последние не могли сопротивляться, боясь применения грабительского террора».

Какой удачный портрет большевиков!

В другом месте, говоря о бедных русских рабочих, среди которых «нет ни одного достаточно интеллигентного человека, чтобы организовать их и управлять ими», Уорд внушительно заявляет: «профессиональный русский лидер рабочих-анархист и ничего больше».

При столь сугубой строгости по отношению к «революционерам», полковник Уорд оказывается, однако, трогательно нежным по отношению к такому совершенно исключительному бандиту, как забайкальский атаман Семенов. Он изображает его в следующих выражениях:

«Его огромная физическая сила была причиной того, что японцы назвали его «самураем», или «бравым рыцарем полей», и мне кажется, что это хорошо определяет его характер-неутомимый, храбрый и вместе с тем доброжелательный. Монгольские князья просили его стать их императором, и, если он выберет эту тропинку, то вихрь промчится по соседним землям. Быть может, подо всем этим он прежде всего-добрый русский человек».

Какая тонкость чувств и какое доброжелательство по отношению к человеку, от злодеяний которого воистине даже камни вопияли!

Но полковник Уорд приехал в Сибирь не для того, чтобы описывать русских революционеров и генералов, а для того, чтобы делать политику. В политике же необходима какая-нибудь точка зрения, какой-нибудь взгляд на существующее положение вещей. Есть такой взгляд и у автора записок. Вот он.

Большевики-это немецкие агенты. Во славу германского империализма они творят анархию. Все, кто борется с большевиками,-сторонники порядка и друзья Антанты, а потому заслуживают самой энергичной поддержки. Русские «демократы» в роде Авксентьева и Зензинова-болтуны и фразеры. Они не надежны, их лучше убрать с дороги и, когда это совершается, полковник Уорд приветствует перемену декораций. Однако и черносотенные генералы Уорда тоже мало утешают. Он не раз то с горечью, то с гневом повествует о совершаемых ими безобразиях, но не решается сделать отсюда необходимых логических выводов. Свои главные надежды он возлагает на… Колчака и на «честную интервенцию» со стороны союзников, главным образом со стороны Англии.

Отсюда проистекает двойная идеализация-Колчака и Англии. О Колчаке полковник Уорд не выражается иначе, как в тоне величайшей симпатии, почти преклонения. Для Уорда Колчак-это герой, это великий политический деятель, убежденный демократ и поклонник британской конституции. «Какое счастье-восклицает он в одном месте-было для России, что в час ее нужды она призвала такого человека!». А между тем все, что мы знаем о Колчаке, даже от его ближайших сторонников, говорит о том, что он совершенно не был политиком. Это был с головы до ног военный человек, для которого высочайшая государственная мудрость олицетворялась в уставе о полевом управлении войск 1). И несомненно прав был чешский генерал Гайда, который однажды в споре с Колчаком бросил:

– Да, господин адмирал, уметь управлять кораблем это еще не значит уметь управлять Россией.

*) См., напр., книгу колчаковского министра Г. Г и н с а-«Сибирь, союзники и Колчак», Харбин, 1921.

Под пером же Уорда Колчак выступает не то русским Бисмарком, не то сибирским Гладстоном.

Забавнее всего, однако, та курьезная идеализация, которой Уорд предается в отношении своего собственного отечества. Он свято верит, что государственные люди Англии полны истинно-сократовского бескорыстия, так как все британские «правительственные теории исключают возможность скрытой личной выгоды при ведении государственных дел». Теории! А как на практике?

Далее, он твердо убежден, что Англия вмешалась в российские дела из самых альтруистических побуждений. Он с детской самовлюбленностью подчеркивает, что сибирское население только в отношении Англии обнаруживало абсолютное доверие, подозревая все остальные державы, участвовавшие в интервенции, в разных корыстных побуждениях. Он многократно воспевает доблести своего Миддльсекского баталиона, который на своих плечах вынес чуть ли не всю тяжесть борьбы за Колчака во время различных омских переворотов; он утверждает даже, что именно ему, полковнику Уорду, на банкете в Иркутске в октябре 1918 г. удалось положить начало «возрождению рус? ской души», приведенной в смятение большевистской революцией.

За этим почтенным занятием полковник Уорд совершенно упускает из виду реальную действительность. Так он сам же однажды сознается:

«У меня существует полное доверие к характеру адмирала, но пигмеи, которыми он окружен, то и дело вставляют палки в колесницу государства. Тут нет ни одного, которому бы я доверил управление мелочной лавкой, а не только государством, у них нет никакого представления о долге государственного

человека. Мелкие кляузы из-за личного соперничества и прибыльных делишек занимают все их время, если только они не заняты свойственным им делом-поступать на зло верховному правителю. Патриотизм офицеров и солдат на фронте и средневековое рыцарство казаков-единственные вещи, оставшиеся для восстановления России».

Прекрасная характеристика колчаковской банды! Тем более ценная, что она исходит не от врага, а от друга. Но, видя все это, как можно было верить в «возрождение России» через Колчака? Как можно было строить будущее огромной страны на «патриотизме офицеров» и «рыцарстве казаков»? Не слишком ли это узкая база для создания даже буржуазной государственности?

Здесь явно вступает в силу та мещанская ограниченность мышления, которую полковник Уорд разделяет с большинством других тред-юнионистских лидеров Англии.

*

Но если книга Уорда не представляет из себя ничего интересного в той части, где он пытается изображать и анализировать русскую действительность, то это не значит, что она вообще не имеет никакой ценности. Нет, ценность у нее есть, и она состоит в том, что автор записок приподымает край завесы над одной чрезвычайно важной стороной интервенции: над отношениями между представителями Антанты и Колчаком и над взаимоотношениями отдельных держав Антанты на сибирской территории. Эта сторона событий 1918-19 гг. до сих пор была и еще Остается весьма темной. И потому всякий луч света в этом темном царстве весьма желателен. Полковник же Уорд, благодаря своему официальному положению, имел возможность знать многое из того, что совершалось за кулисами тогдашних политических

Союзная интервенция в Сибири. 2

и военных событий, и в своих записках он отчасти (к сожалению, только отчасти) изображает эту закулисную жизнь. Отметим наиболее важные моменты в разоблачениях английского полковника.

Прежде всего бросается в глаза его сообщение о том, что первый приказ о переброске его баталиона из Гонконга, где тот стоял, во Владивосток, полковник Уорд получил в ноябре 1917 г. Лишь в силу целого ряда случайных причин действительная высадка его баталиона на русской территории совершилась 3 августа 1918 г. Данное сообщение с несомненностью свидетельствует о том, что планы интервенции в русские дела родились у британского правительства тотчас же после Октябрьской революции и явились его непосредственным ответом на захват власти в России рабочими и крестьянами. Это следует хорошенько запомнить русскому читателю.

Другим не менее интересным моментом является роль английской миссии в Сибири во время и после колчаковского переворота^ Я очень хорошо помню, что в Омске в тот период (я был тогда в Сибири) открыто говорили о весьма активном участии английской миссии и в частности ее главы, ген. Нокса, в перевороте 18 ноября. Рассказывали, что накануне переворота на собрании офицеров-заговорщиков, арестовавших членов Директории, присутствовал представитель ген. Нокса, который благословил заговорщиков на задуманное ими дело. Не знаю, верны ли все эти подробности, но Зато знаю очень хорошо, что сущность тогдашних омских разговоров вполне соответствовала действительности. В этом меня в особенности убеждают записки полковника Уорда, несмотря на то, что он несомненно в них кое-чего не договаривает. Однако, даже и то, что он сообщает, с несомненностью свидетельствует, что ген. Нокс был

духовным патроном переворота 18 ноября и что ему Колчак обязан своим возведением на трон верховного правителя. Права была шансонетка, которую в 1919 г. широко распевали по Сибири:

Фасон английский, Товар японский, Пог.он российский- Правитель омский.

Действительно Колчак пытался все время рядиться в английский костюм. И не случайность, конечно, что в наиболее критические моменты он оказывался под защитой английского конвоя и английского флага.

В высшей степени интересны также те сведения, которые Уорд соббщает об отношениях, господствовавших между представителями различных держав Антанты в Сибири, а также о мотивах их участия в интервенции.

Здесь мы прежде всего сталкиваемся с чрезвычайно красочным изображением поведения японцев на Дальнем Востоке. Автор записок рассказывает, что, когда Япония высадила свой первый дессант во Владивостоке, она обратилась к командующему русскими войсками на Дальнем Востоке с предложением уплатить ему 150 миллионов рублей золотом, взамен чего тот должен был подписать соглашение, предоставляющее Японии «владение всеми береговыми й рыбными правами вплоть до Камчатки, вечную аренду Инжильских копей и все железо (исключая принадлежавшего союзникам), находящееся во Владивостоке». Так как командующий возражал, ссылаясь на то, что он не имеет полномочий говорить от имени русского правительства, японские представители заявили: «Берите наши деньги и подписывайте соглашение, а риск относительно законности поделим

пополам». Мотивы японской интервенции здесь выступают яснее ясного.

Когда в конце 1918 г. во Владивостоке поднят был вопрос об отправке иностранных войск на Уральский фронт для поддержки Колчака, Япония, по словам Уорда, .систематически саботировала осуществление этого предложения. Уорд следующим образом объясняет ее поведение: «Крепко утвердившись в столь желательных ей приморских провинциях, Япония смотрела без энтузиазма на предложение покинуть то, что ей более всего было нужно, в целях ослабления давления на фронте, в котором она не была нисколько заинтересована (имеется в виду западный фронт во Франции. И. М.), То, что Париж может пасть под ударами германцев, не имело для нее никакого значения по сравнению с американским контролем над Восточно-Китайской жел. дорогой или присутствием «Бруклина» (американский броненосец) во Владивостоке».

Так как Колчак в первый период своего правления, ориентируясь главным образом на Англию, сопротивлялся японским требованиям на Дальнем Востоке, токийское правительство стало поддерживать атаманов Семенова и Калмыкова в их неподчинении Омскому правительству. Полковник Уорд в целом ряде мест совершенно определенно указывает, что возникшая в силу этого политическая анархия в Забайкальи и Приморской области входила в расчеты японского правительства. «Я видел многое, убедившее меня,-пишет он,-что страна Восходящего Солнца была в то время более заинтересована в поддержании беспорядка, как наивернейшего средства для укрепления своих собственных честолюбивых намерений».

Все это не составляет тайны для современного русского читателя. И все же, свидетельство полковника Уорда, полностью

подтверждающее обвинения Советской России против хозяйничанья Японии на Дальнем Востоке, нельзя не признать весьма ценным: ведь оно исходит не от врага Японии, а от ее друга.

Не менее любопытно то, что автор записок сообщает об отношениях, существовавших на Дальнем Востоке между японцами с одной стороны, и англичанами-с другой. В августе-сентябре 1918 г. эти отношения были крайне напряженными. Японцы, по словам Уорда, твердо верили в победу Германии, которой они сочувствовали, и старались на каждом шагу проявить свое недоброжелательство к Великобритании. Японские солдаты не отдавали чести английским офицерам. Японское командование заставляло британских полковников ездить в скотских вагонах. Японская контр-разведка без всяких оснований задерживала поезда английской миссии. Когда полковнику Уорду на станции Манчжурия потребовались два классных вагона для проезда с Дальнего Востока в Омск, ему пришлось добывать их почти буквально с помощью оружия. Японцы требовали даже, чтобы он снял с своего поезда английский флаг, – на том основании, что в оккупированном ими районе не допускается никакой иной флаг, кроме японского. Только после разгрома Германии японцы в Сибири изменили свое поведение и стали заискивать перед представителями британской короны. При таких условиях нисколько не удивительно, что в действиях оккупационных властей на Дальнем Востоке не было должного единства, что они на каждом шагу подставляли друг другу ножку, и что в силу этого, к счастью для местного населения, нажим интервенции сказывался слабее, чем он мог бы быть.

Чрезвычайно ярким примером последнего обстоятельства может служить рассказываемая Уордом история о поведении американских войск на Дальнем Востоке. По словам автора

записок, американские войска под командой ген. Гревса были присланы во Владиэосток не столько для борьбы с большевиками, сколько для наблюдения за действиями японцев в Приморской области и в Забайкальи. В соответствии с этим американцы старались, чем можно, портить дело японцам. С этой целью они объявили Сучанский округ нейтральной зоной, которую не может переходить ни та, ни другая сторона, и тем самым помогли красным партизанским отрядам оправиться от нанесенных им ранее поражений. Далее американцы вступали в различного рода соглашения с партизанами, заключали с ними договоры и условия, и вообще, к великому ужасу Уорда, вели себя с ними «как равные с равными». Не берусь судить, насколько точны все подробности, сообщаемые по этому поводу автором записок, но несомненно во всяком случае одно: в пику японцам американцы вели на Дальнем Востоке свою особую политику, которая сильно затрудняла объединенное выступление всех интервентов.

Эта конкуренция между Представителями отдельных союзных держав принимала подчас совершенно анекдотические формы. Трудно представить себе что-нибудь более комичное, чем история с конвоем колчаковского поезда, которую рассказывает Уорд. Колчак отправлялся из Омска на Уральской фронт. Полковник Уорд предложил ему дать в качестве конвоя 50 английских солдат. Предложение было с благодарностью принято, но когда представитель Франции ген. Жаннен узнал о происшедшем событии, он страшно вознегодовал на столь явное умаление своего престижа и потребовал, чтобы конвой был составлен поровну из французских и английских солдат. Уорд согласился. И тогда решено было, что каждая из двух «великих держав» пошлет для охраны Колчака по 25 человек. Но когда это решение состоялось, Жаннен заявил, что 25 французских солдат у него налицо

нет, и что при максимальном напряжении своих сил он может командировать только 9 человек. Уорд и тут пошел ему навстречу и, по обоюдному соглашению, было постановлено, что конвой Колчака будет состоять лишь из 20 человек-по 10 человек (включая офицера) с каждой стороны. Однако ген. Жаннен оказался не в состоянии выполнить даже и это взятое на себя обязательство. На вокзал не явился ни один французский солдат, и поезд Колчака так и ушел под одной английской охраной. Рассказанный эпизод воистину достоин кисти Щедрина.

Борьба между различными иностранными державами являлась одним из основных элементов сибирской интервенции 1918-19 гг., причем на Дальнем Востоке борьба эта шла главным образом между японцами и американцами, а в Омске-между англичанами и французами. Страницы, посвященные описанию данной борьбы, принадлежат к числу лучших и наиболее ценных частей записок Уорда. Их можно порекомендовать для чтения каждому, кто интересуется участием иностранных держав в нашей гражданской войне.

И. Майский.