"Чудо" - читать интересную книгу автора (Уоллес Ирвин)

5

Во второй половине воскресенья, первого дня, с которого начиналась так называемая Неделя Новоявления, в Лурд стали стекаться тысячи паломников и туристов со всех сторон света, из городов Европы и даже из таких далеких стран, как Индия и Япония, Канада и Соединенные Штаты. «Лурд излучает притяжение! — говорилось в одном из туристических путеводителей.— Это уникальное место, которое возрождает в душах христиан веру, дает больным надежду на исцеление от недугов, вселяет в сердца самые чистые упования».

Несмотря на жару и духоту, накрывшие маленький французский городок вязким маревом, на улицах было не протолкнуться от приезжих. В обычные годы Лурд посещало около пяти миллионов паломников и туристов, но в этом году поток визитеров обещал побить все рекорды. Ожидалось, что люди прибудут сюда на трех миллионах частных автомобилей, тридцати тысячах туристических автобусов, четырех тысячах частных самолетов и тысяче специальных поездов.

Все без исключения приезжающие сразу устремлялись к гроту. Одних влекла туда вера, других любопытство.

Но больше всего было таких, кого привела надежда.

Сквозь пыльное окно своего купе Аманда Спенсер видела локомотив и последний вагон поезда, который, делая плавный поворот, длинной змеей полз по каменистому ландшафту. Через полтора часа по радио объявили, что вскоре поезд прибудет в Лурд. Затем из громкоговорителя в очередной раз понеслись величавые звуки гимна города Лурда.

Из четырех пассажиров купе Аманда была единственной, кто бодрствовал, хотя после утомительного путешествия у нее болело все тело. Кен, сидевший в кресле рядом с ней, находился в благословенных объятиях сна, до сих пор пребывая под действием успокаивающих лекарств, которые он принял накануне вечером. Аманде казалось, что в последние дни он выглядел более изнуренным и усталым.

Тут же расположился доктор Макинтош, главный врач их группы паломников. Он негромко похрапывал с открывшимся во сне ртом и закрытыми глазами. Напротив него, скорчившись в своем кресле, спал преподобный Вудкорт, бессменный руководитель ежегодных паломнических туров в Лурд. Солнечные лучи прикоснулись к его лицу, и оно стало подрагивать. Вскоре он проснется.

Подобно Кену, доктор и святой отец находили путешествие вполне приятным, и только Аманда была до предела вымотана почти суточным переездом.

Ежегодный тур под традиционным водительством отца Вудкорта, называемый Паломничество Святого Духа, начался, как обычно, из Лондона, с вокзала Виктория. В Дувре, на берегу Дуврского пролива (называемого французами проливом Па-де-Кале), они погрузились на железнодорожный паром и, проделав чуть больше тридцати километров по воде, вскоре оказались в Булони. Там путешественники пересели на французский поезд, места в котором были забронированы заранее. Это продолжалось целую вечность. Их группа состояла из шестисот пятидесяти человек, в основном англичан и небольшого числа американцев, причем около сотни из них были инвалидами. Некоторые передвигались с помощью костылей, другие были прикованы к инвалидным коляскам, и от поезда к поезду их перевозили три кареты «скорой помощи».

Одна из самых долгих остановок была в Париже, где они оказались вчера вечером. Там Аманда предприняла еще одну попытку уговорить Кена проделать остаток пути на самолете, но он опять упрямо отказался, сказав, что намерен и дальше ехать поездом, вместе с остальными паломниками. А утром, после долгого ночного переезда, была еще одна остановка, в Бордо. Затем за окном поезда потянулись леса и луга. Без устали жующие коровы провожали поезд равнодушными взглядами. Благодаря этим пасторальным пейзажам, а также плотному завтраку настроение Аманды немного улучшилось. Ей хотелось только одного: поскорее выбраться из громыхающего поезда и отдохнуть в тиши и уюте хорошей гостиницы, пусть даже и в Лурде.

Когда поезд побежал вдоль берега реки, все находившиеся в купе словно почувствовали, что скоро конечная остановка, и стали просыпаться.

Кен выпрямился в кресле, потер глаза и обратился к Аманде:

— Хорошо поспал! Мы уже приехали?

— Почти,— ответила она.

Доктор Макинтош подался вперед, глядя на Кена.

— Ну-с, как самочувствие, молодой человек? — спросил он.

— Благодарю вас, прекрасно.

Отец Вудкорт посмотрел в окно на залитые солнцем холмы.

— Осталось совсем немного,— подтвердил он, а затем встал и потянулся.— Пройдусь-ка я по поезду, погляжу, как там дела у моих подопечных. А вы, мистер Клейтон, не хотите ли вместе с супругой составить мне компанию? Вам это может показаться интересным.

— Нет, спасибо,— отказалась Аманда,— что-то не хочется.

— Ая пойду,— заявил Кен, поднимаясь на ноги.— Мне бы хотелось поглядеть на наших спутников поближе.

— Кен, тебе нужно отдыхать! — пыталась возражать Аманда.

— Я же сказал, я прекрасно себя чувствую,— ответил Кен.

Доктор Макинтош тоже встал.

— Пожалуй, я тоже с вами пойду. Хочу поздороваться с некоторыми людьми и под этим предлогом узнать об их самочувствии.

— Тогда пошли,— подытожил отец Вудкорт и вышел из купе.

Кен и доктор Макинтош двинулись следом.

Когда за ними закрылась дверь купе, Аманда испытала облегчение. Ей было необходимо хотя бы некоторое время побыть наедине с собой, чтобы дочитать книгу, за которую она хваталась при любом удобном случае с тех самых пор, как они покинули Чикаго.

Вообще-то за три недели, которые прошли с того момента, Аманда жадно проглатывала любое попадавшееся ей на глаза чтиво, так или иначе связанное с Бернадеттой и Лурдом. Она прочитала довольно заурядный роман Франца Верфеля «Песнь о Бернадетте», неточное с исторической точки зрения произведение, явно написанное автором в знак благодарности за то, что в годы нацистской оккупации Франции ему было предоставлено убежище в Лурде.

Остальные книги в большей степени основывались на фактическом материале, и одну из них Аманда даже перечитала — тягучее клерикальное сочинение, написанное Френсис Паркинсон Кейс, перешедшей в католичество и вдохновившейся на сочинительство в результате двух визитов в Лурд — в 1939 и 1953 годах. Еще один опус принадлежал перу некоего Роберта Хью Бенсона. Сын архиепископа Кентерберийского, примаса англиканской церкви, сам он был ревностным католиком и после посещения Лурда в 1914 году стал рьяным защитником тамошних святынь.

Что еще прочитала на эту тему Аманда? Тонкую книжечку с жизнеописанием Бернадетты, компиляцию семитомного сочинения, написанного по указанию епископа Тарбского преподобным Рене Лорентеном в связи со столетним юбилеем видений Бернадетты. Безусловно, это было сочинение в защиту Бернадетты, но, как ни странно, оно производило впечатление честной и выверенной книги, лишенной откровенной апологетики и фанатизма.

Читая все эти произведения, Аманда постоянно натыкалась на упоминания об одной книге, которая интриговала ее больше всех остальных и которую она искала по всем букинистическим магазинам. Это был скандально известный роман Эмиля Золя «Лурд». Сторонник принципов натурализма, антиклерикально настроенный французский романист приезжал в Лурд в 1892 году. На английском языке его книга вышла в 1897 году и с тех пор превратилась в библиографическую редкость.

Многие католики и защитники Лурда считали этот роман воплощением ереси и кощунства, поскольку главной его целью являлось полное развенчание мифов о Бернадетте и лурдских чудесах. Эта книга была тем самым оружием, в котором нуждалась сейчас Аманда, чтобы привести Кена в чувство, образумить его. Она уповала на то, что ее любимый, будучи юристом, благоговел перед великим французским писателем за непримиримую позицию, которую тот занял в печально известном деле Дрейфуса[21], написав отчаянно смелый памфлет «Я обвиняю» и разоблачив антисемитскую подоплеку сфабрикованного дела.

Если Золя разоблачает Лурд, Кен непременно должен прислушаться к аргументам столь почитаемого им писателя.

Наконец Аманде повезло: владелец одного из букинистических магазинов нашел для нее экземпляр вожделенной книги, старинный двухтомник, первый том которого насчитывал триста семьдесят семь страниц, а второй — четыреста. Хотя двухтомник был довольно тяжелым, Аманда, не колеблясь, сунула ее в свой багаж. Она приобрела книгу прямо накануне отъезда и с тех пор читала не отрываясь. Непрочитанными оставались лишь несколько страниц.

Роман Аманде нравился. Это была история разочаровавшегося в церкви, утратившего веру священника Пьера Фромана, сопровождающего в Лурд юную Мари Герсен, неизлечимую калеку. После того как Мари помолится в гроте, она обретет исцеление, но Пьер до конца будет думать, что болезнь Мари была воображаемой, являлась результатом психических, а не органических нарушений. По мере чтения Аманда отмечала абзацы, в которых писатель ставил под сомнение видения Бернадетты и так называемые чудотворные исцеления, происходившие в гроте.

Оставшись в купе одна, Аманда открыла свою дорожную сумку, достала оттуда второй том романа Золя и погрузилась в чтение. Через четверть часа она перевернула последнюю страницу. Торопливо, пока не вернулся Кен, она взяла первый том и пролистала заложенные страницы, на которых находились отмеченные ею абзацы. При первом же удобном случае она зачитает их Кену. Возможно, это станет противоядием от той промывки мозгов, которую устроила ему его мать со своим священником. Аманда надеялась, что слова великого писателя освежат Кену голову, заставят его образумиться и отвернуться от Лурда.

Наконец она нашла абзац, который нравился ей больше других: «По резкому суждению одного врача, четырнадцатилетняя девочка, поздно развившаяся физически, измученная астмой, была, в сущности, всего лишь истеричкой и, несомненно, дегенераткой… Скольким пастушкам до Бернадетты являлась в детских грезах Святая Дева! И всегда это была та же озаренная светом женщина, та же тайна, тот же забивший вдруг источник, та же миссия, чудеса, которые должны пробудить религиозное чувство в людских толпах. И всегда это видение является нищему ребенку, освещенное традиционным представлением прихожанина о красоте, кротости и добродетели идеального образа, всегда это наивно по методу и тождественно по цели — избавление народов от неверия, постройка церквей, процессии верующих!»

Надо непременно прочесть этот отрывок Кену!

Аманда положила первый том на сиденье рядом с собой и открыла второй. Бернадетту отослали из Лурда в Неверский монастырь, и она стала там монахиней. Золя сумел встретиться с врачом, которого в своей книге он назвал доктором Шассенем и который общался с сестрой Бернадеттой через шесть лет после ее видений. Он рассказывал: «Особенно поражали ее изумительные глаза, детски чистые и наивные. Она была некрасива, с нездоровой кожей и крупными чертами лица, посмотреть на нее — такая же послушница, как и другие, маленькая, невзрачная, тщедушная. Бернадетта осталась глубоко религиозной, но не производила впечатления восторженной и экзальтированной девушки, как можно было думать; напротив, она скорее обнаруживала ум положительный, без всякого полета фантазии».

Аманда задумалась над тем, стоит ли зачитывать эти слова Кену, и наконец решила, что этот абзац лучше пропустить. Она стала просматривать остальные свои пометки и перечитала слова, которые говорил отцу Пьеру доктор Шассень:

«— Вспомните сверкающий грот, блистательную базилику, новый город с его особым мирком, людские толпы, стекающиеся сюда отовсюду! Да если Бернадетта была всего лишь сумасшедшей, истеричкой, чем тогда можно было бы объяснить все это? Как, неужели мечта какой-то безумной могла бы так всколыхнуть целые народы? Нет, нет! Только божественным дуновением и можно объяснить все эти чудеса.

Пьер хотел было ответить. Да, верно, какое-то дуновение носилось в воздухе, но это было рыдание, исторгнутое страданием, непреодолимая жажда упиться безграничной надеждой. Если достаточно было сновидения больного ребенка, чтобы привлечь толпы людей, чтобы посыпались миллионы и вырос новый город, значит, это сновидение хоть немного утоляло голод обездоленного человечества, его ненасытную потребность в обмане и утешении!»

Вот это гораздо лучше, подумалось Аманде, это должно помочь вернуть Кена в реальный мир. Он не сможет игнорировать гений Золя, его гражданскую позицию, его доводы. И кстати, писатель прямо называет непогрешимую Бернадетту «попросту слабоумной»! Да, Золя и впрямь может сослужить ей хорошую службу.

Но на какой-то миг ее вдруг охватила неуверенность. Она знала, что шансы Кена на выздоровление с помощью хирургической операции сейчас гораздо ниже, чем три недели назад. И все же, цепляясь за мысли о Золя, она сказала себе, что время еще есть, хотя, конечно, счет идет уже на минуты. Она просто обязана вернуть Кена из иллюзорного мира верований и предрассудков в мир реальный. Она обязана бороться! Ее союзник — сам Эмиль Золя!

Сквозь стеклянную дверь Аманда увидела возвращающихся Кена и отца Вудкорта. Священник сказал:

— Здесь я оставлю вас, мистер Клейтон. Вам необходимо отдохнуть до приезда в Лурд, а я еще должен навестить оставшиеся вагоны. Вы уж простите меня, если я вас утомил.

— Нет-нет, я в порядке! — ответил Кен.— Наоборот, я очень рад тому, что пошел с вами. Я благодарен вам за эту, с позволения сказать, экскурсию и в особенности за то, что вы познакомили меня с миссис Мур. Это было просто потрясающе!

Священник наконец ушел, а Кен вернулся в купе. Рухнув в кресло рядом с Амандой, он выдавил жалкое подобие улыбки, отчего Аманде стало не по себе. Кен был бледен, как призрак, и Аманде почудилось, что он вот-вот умрет.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.— Ты не утомился?

— Да что ты! Я очень рад, что прошелся по поезду!

Кен выглядел до такой степени усталым и изможденным, что Аманда, прикоснувшись к его руке, проговорила:

— Может быть, дать тебе что-нибудь?

Она имела в виду обезболивающее или успокоительное лекарство.

— Нет-нет,— поспешно отказался Кен,— я хочу, чтобы у меня была ясная голова, когда мы приедем в Лурд, а это случится уже скоро.— Он с видимым усилием выпрямился, и глаза его радостно вспыхнули.— Аманда, только что произошло нечто чрезвычайно важное! Я познакомился с Эдит Мур и говорил с нею!

— Эдит Мур? — растерянно переспросила Аманда.

— Разве ты не помнишь? Чудо-женщина, о которой нам рассказывали в Лондоне. Она тоже участвует в этом паломничестве и едет через несколько вагонов от нас. Посмотрела бы ты на нее! Здоровая и крепкая, как спортсменка! А ведь пять лет назад у нее была та же болезнь, что и у меня,— саркома, рак кости. Она рассказала мне, что доктора отказались от нее и от безысходности она совершила два паломничества в Лурд. Во время второго, помолившись в гроте, попив целебной воды и совершив омовение, она полностью излечилась! Болезни как не бывало. Она смогла ходить без костылей и даже сумела вернуться к работе. Ее много раз обследовали врачи и в Лурде, и в Лондоне, и в итоге они были вынуждены признать факт чудесного исцеления. На этой неделе в Лурде об этом будет объявлено официально.

Кен Клейтон откинулся на спинку кресла. К нему словно возвращалась жизнь.

— Я твержу себе: если это случилось с миссис Мур, почему это не может произойти и со мной? Если бы ты знала, как я счастлив, что мы приехали сюда! Я никогда еще не испытывал такого подъема!

— Я очень рада,— безжизненным голосом произнесла Аманда.— Я очень рада, что ты встретился с миссис Мур.

— Я уверен, что после того, как мы приедем в Лурд, у тебя тоже появится возможность познакомиться с нею и ты почувствуешь такую же уверенность, какую ощутил я.— Он посмотрел на Аманду.— Ачем занималась ты, пока меня не было?

Она прикрыла ладонью название книги, все еще лежавшей у нее на коленях.

— Да так, книжку читала.

Взяв оба томика Золя, она резким движением кинула их в дорожную сумку. Сейчас было не самое подходящее время, чтобы с помощью горького реализма Золя подрывать вспыхнувшую в душе Кена веру в возможность чуда. Это было бы жестоко. После встречи с этой миссис Мур он буквально светился надеждой и счастьем.

Отвернувшись от Кена, Аманда стала смотреть в окно. Поезд все еще тащился вдоль реки. Должно быть, это Гав-де-По. Она слышала, что на местном диалекте «гав» означает «река, текущая с гор».

Мимо проносились леса, время от времени мелькали первые здания начинавшихся пригородов, а впереди возвышался шпиль церкви, которая, по предположению Аманды, была той самой знаменитой Верхней базиликой. На вершине холма позади нее темнела махина замка VIII века, а еще дальше — зеленые зазубренные вершины Пиренеев. Все более явственно ощущалась близость города, ставшего вместилищем девяти наиболее почитаемых и освященных веками французских святынь.

Аманда хотела обратить на это внимание Кена, но вовремя увидела, что глаза его закрылись и, возможно, он задремал.

А затем из громкоговорителя вновь полились мелодичные звуки музыки — гимн Лурда, впервые прозвучавший в 1873 году. Аманда вслушалась в слова:

Должно быть, они уже в Лурде. Отец Вудкорт и доктор Макинтош, ввалившись в купе, подтвердили догадку Аманды и стали собирать свои пожитки.

Аманда повернулась к Кену, чтобы разбудить его, но увидела, что он уже открыл глаза.

— Мы в Лурде, дорогой,— ласково проговорила она.

На какой-то момент во взгляде Кена снова вспыхнула радость, и он предпринял неуклюжую попытку подняться на ноги. Аманда крепко взяла его под руку и помогла ему встать.

— Лурд,— пробормотал молодой человек, когда она наклонилась за своей дорожной сумкой.

По-прежнему поддерживая Кена, Аманда вышла вместе с ним в коридор вагона. Здесь царила толчея и неприятно пахло потом.

— Идите за мной! За мной! — несколько раз окликал их через плечо преподобный Вудкорт.

И вот они сошли на перрон, заполненный прибывшими из Лондона паломниками, ехавшими во всех остальных вагонах. Отец Вудкорт помахал руками, привлекая внимание Аманды, Кена и еще нескольких человек, стоявших рядом с ними, и прокричал:

— Мы — на втором, главном перроне. Сейчас мы пересечем железнодорожные пути и войдем в здание вокзала. Вон те три вагона сейчас отцепят от поезда и перегонят на Гарде-Малад, соседнюю станцию, предназначенную для инвалидов, которым необходимы кресла-каталки. Оттуда их заберут специальные автобусы. А теперь держитесь меня и не потеряйтесь.

Они перешли через пути и приблизились к двери, над которой висел плакат: «ACCUEIL DES PELERINS».

— Это означает: «Приветствуем паломников!» -перевел отец Вудкорт.

Главный зал железнодорожного вокзала ничем не отличался от других своих собратьев по всему миру. Аманда видела таких десятки. Невзрачные деревянные скамейки коричневого цвета рядами выстроились на черном полу, покрытом линолеумом, и единственным, на чем останавливался взгляд, была цветная фреска с изображением горного пейзажа.

Их группа прошла через здание вокзала, миновала стоянку такси и оказалась на площадке, заставленной рядами автобусов.

— Наш автобус вон там, впереди,— сообщил своим спутникам преподобный Вудкорт.— Видите таблички, на которых написаны названия гостиниц? — Он указал рукой.— А вот и наш автобус, между «Альбионом» и «Часовней».

С этими словами священник уверенно двинулся к автобусу, табличка на котором гласила: «Галлия и Лондон».

Через двадцать минут автобус остановился возле одноименной гостиницы, и, выгрузившись из него, паломники следом за отцом Вудкортом вошли в просторный вестибюль. Преподобный, действуя словно умелый пастух, согнал их в центр вестибюля, велел набраться терпения и не расходиться, пока он не уладит все формальности с размещением.

Аманда продолжала тревожиться за Кена. Впервые после того, как они сошли с поезда, молодой человек нашел в себе силы заговорить.

— Мы здесь,— прошептал он,— мы в Лурде. У нас получилось.

— Да, родной, у нас получилось,— кивнула Аманда, погладив его по руке.

Вернулся преподобный Вудкорт, сжимая в руке стопку конвертов, и потребовал внимания. Вокруг него немедленно воцарилась тишина.

— Я организовал размещение,— объявил он,— и сейчас буду называть ваши фамилии в алфавитном порядке. В каждом из этих конвертов находится карта Лурда, несколько информационных проспектов, номера ваших комнат и ключи от них.

Дойдя до буквы «К», священник выкрикнул:

— Мистер и миссис Кеннет Клейтон.

Поморщившись, как от зубной боли, Аманда приняла предназначенный для них конверт.

Закончив раздавать конверты, отец Вудкорт снова попросил внимания.

— Вся информация, которая может вам понадобиться, содержится в полученных вами проспектах,— сообщил он.— Номера ваших комнат, расписание завтраков и ужинов, стоимость которых включена в ваш полупансион, а также все остальное, что необходимо знать об этой гостинице.

Он прочистил горло.

— Кто хочет, может сразу отправиться к себе в номер, распаковать вещи, принять душ, отдохнуть. Если ваш багаж еще не доставлен в номера, скоро он прибудет. Обедать будем внизу, на первом этаже, прямо под вестибюлем, после чего те, кто пожелает, могут понаблюдать за очень красивой процессией — факельным шествием неподалеку отсюда. Если же кто-то предпочитает отправиться прямиком в грот, я готов проводить их туда. Хочет кто-нибудь идти в грот? Поднимите руки.

Аманда увидела, что примерно две трети их группы с энтузиазмом воздели руки вверх. Среди них был и стоявший рядом с ней Кен.

— Нет, Кен, тебе нельзя идти! — отчаянно зашептала Аманда.— Я тебя не пущу! Сейчас ты должен отдохнуть, а в грот можно сходить и завтра. Это от тебя не уйдет.

Кен окинул жену снисходительным взглядом.

— Милая, мне необходимо отправиться туда прямо сейчас и помолиться там. Мне становится легче от одной мысли об этом. Увидимся перед ужином.

Аманда в смятении провожала взглядом Кена, когда он, ковыляя, направился к выходу из гостиницы вместе с большей частью паломников, которые предпочли отдыху посещение грота в сопровождении своего пастыря. Кроме нее, в вестибюле не осталось почти никого, если не считать кучки паломников, стоявших поодаль в ожидании лифта и обсуждавших планы посетить мессу, которая должна была состояться завтра, в день Успения Богородицы.

Аманда открыла выданный ей конверт. Мистеру и миссис Клейтон был отведен номер 503 на пятом этаже. Подхватив дорожную сумку, Аманда присоединилась к группе постояльцев, ожидающих лифта. Она просто не понимала этого Кена Клейтона. Измученный до предела, с мучительными болями в ноге, он все же тащится в пещеру на горе, чтобы изводить себя молитвами в надежде на чудесное исцеление, подобное тому, которое якобы обрела какая-то там миссис Мур! Куда подевался тот благоразумный Кен, каким он был в Чикаго,— умница, блестящий юрист? Разве раньше поверил бы он во всех этих миссис Мур с их чудесными исцелениями? Разве стал бы он ожидать чудес? Нет, здравый смысл подсказал бы ему, что в основе необъяснимых, казалось бы, случаев выздоровления лежит не божественное провидение, а психосоматика. Такое может произойти далеко не со всеми и уж, конечно, не с Кеном, страдающим тяжелейшим, почти неизлечимым недугом.

Наконец пришел лифт, и Аманда вместе с остальными втиснулась в тесную кабину. Лифт поднимался медленно, останавливаясь на каждом этаже, и, когда кабина наконец доползла до пятого, в ней оставались лишь двое пассажиров — Аманда и какой-то скрюченный паломник. От лифта тянулся длинный коридор, и Аманде пришлось проделать немалый путь, прежде чем она добралась до номера 503. Поворот ключа в замочной скважине — и дверь открылась. Теперь у нее, по крайней мере, будет возможность отдохнуть до возвращения Кена.

Однако, войдя в комнату, она остановилась как вкопанная и часто заморгала, настолько неожиданная картина предстала ее взгляду. В туристических проспектах гостиницу «Галлия и Лондон» рекламировали как уютный трехзвездочный отель, но эту комнату вряд ли можно было назвать гостиничным номером. Это вообще была не комната, а какая-то грязная каморка, кое-как приспособленная для проживания двух человек. Две сдвинутые вместе кровати, застеленные покрывалами тошнотворного зеленого цвета, занимали почти все пространство комнаты. Слева от сомнительного лежбища стояли маленький столик с откидным стулом и убогий комод с мутным зеркалом. Других предметов обстановки не было, если не считать двух продолговатых ниш по обе стороны спинки кровати, в которых стояли статуэтки Иисуса и Девы Марии.

На противоположной стороне комнаты располагалось окно, с двух сторон которого безвольно повисли вылинявшие, измятые занавески. Когда Аманда захотела открыть створки окна, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, ей пришлось протискиваться между кроватью и столиком. Подняв раму, Аманда увидела на противоположной стороне парка длинную процессию паломников, а по ее ушам вновь ударил заунывный мотив. Это был припев уже многократно слышанного ею гимна Лурда.

Аманда с трудом прошла к двери, ведущей в ванную комнату. Там она обнаружила заржавленную сидячую ванну, унитаз, биде и рукомойник. Краска на ящике с зеркалом, висевшем над раковиной, облупилась, единственная лампа дневного света, установленная над ним, противно мигала.

Обессилев от отчаяния, Аманда рухнула на край ближайшей кровати, и ей захотелось плакать. Это место не предназначено для них! Они не должны здесь находиться! Кто угодно, только не Кен, который нуждается в покое, комфорте и заботливом уходе! Он просто не сможет жить в этой мерзкой дыре!

Аманда попыталась сосредоточиться и придумать какой-нибудь выход, но в голову ничего не приходило. Все места в городских гостиницах, как она слышала, были забронированы уже несколько недель назад, поэтому переехать в другое место не представлялось возможным. Разве что… разве что удастся отыскать что-нибудь более приемлемое в каком-нибудь из соседних городков.

И тут Аманда вспомнила шикарный отель, в котором она прожила двое суток летом после окончания университета. Изумительное, потрясающее место, которое, кстати, находится совсем недалеко от святынь Лурда. Вот там действительно можно пожить, и бедный Кен будет чувствовать себя уютно и комфортно на протяжении тех нескольких дней (Аманда не сомневалась, что их паломничество не продлится дольше), которые им предстоит провести во французской провинции.

Только как же, черт побери, называлось это местечко?

Южени-ле-Бен, вот как!

Она позвонит в тот отель прямо сейчас, немедленно! Позвонит и зарезервирует номер, чтобы переехать туда сразу же после того, как Кен вернется из грота.

Сергей Тиханов приехал в Лурд во второй половине дня, совершив серию коротких перелетов из Лиссабона в Женеву, из Женевы в Париж. Во французской столице он сел на такси, которое после долгой и утомительной поездки доставило его в Лурд.

Сейчас Тиханов был уже другим человеком. Во-первых, во внутреннем кармане его пиджака лежал фальшивый паспорт на имя гражданина Соединенных Штатов Америки, жителя Нью-Йорка Сэмюэла Толли. Во-вторых, на лице его красовались густые накладные усы, скрывавшие большую часть рта и призванные спрятать предательскую коричневую бородавку на левой стороне верхней губы. Бородавка эта была своего рода «торговой маркой» Тиханова, и, учитывая, что его лицо в разное время фигурировало на десятках газетных фотографий, она могла бы выдать его любому, кто имеет привычку читать утренние газеты.

Такси начало сбавлять скорость, и шофер проговорил:

— Ну вот мы и приехали, месье.

Глянув в окно, Тиханов увидел, что они находятся на улице Паради, что рядом находится автостоянка, а за ней течет мутная река. Повернувшись влево и посмотрев в противоположное окно, он обнаружил, что они остановились у входа в построенную из красного кирпича шестиэтажную гостиницу, на фронтоне которой он прочел название: «Новый отель Сан-Луи-де-Франс».

Поскольку все газеты трубили о том, что Лурд в эти дни будет переполнен и все места в гостиницах будут отданы официальным паломникам, Тиханов заранее позаботился о своем проживании. К счастью, Анри, консьерж в женевском отеле «Интерконтиненталь», оказался его давним знакомым. Тиханов часто останавливался в этой гостинице, неизменно давал Анри щедрые чаевые и поэтому мог рассчитывать на его помощь.

Тиханов поведал Анри, что его близкий друг, американец из Нью-Йорка по фамилии Толли, крайне набожный господин, намеревается посетить Лурд в Неделю Новоявления. Проблема заключается лишь в том, что мистер Толли, замешкавшись, не успел записаться ни в одну из групп паломников и поэтому не может рассчитывать на место в гостинице. Зная, что Тиханов постоянно путешествует по всему миру, Толли обратился к нему с просьбой о помощи: использовать свои многочисленные знакомства, чтобы организовать для него номер в одной из гостиниц Лурда. Ненадолго — недели на две. Тиханов якобы не обещал своему товарищу ничего определенного, поскольку сам не посещал Лурд и не собирается это делать, но сказал, что по приезде в Женеву поговорит со своим другом Анри, который наверняка что-нибудь придумает.

Анри долго упрашивать не пришлось. Выяснилось, что несколько лет назад он возил в Лурд своего дедушку и завязал дружбу со старшим консьержем отеля «Сан-Луи-де-Франс», в котором они останавливались. Его друга звали Робер. Анри тут же, при Тиханове, позвонил в Лурд Роберу, чтобы замолвить слово за «друга» Тиханова… Как же его звать? Ах да, мистер Толли из Нью-Йорка. Однако выяснилось, что Робер находится в отпуске и появится на рабочем месте лишь в первый день Недели Новоявления.

— Ничего страшного,— заверил Тиханова Анри.— Когда Робер выйдет из отпуска, пусть ваш друг сообщит свое имя и сошлется на меня, и все будет в порядке. Мистер Толли получит лучшую комнату в отеле. В любой гостинице всегда есть запасной номер для непредвиденных случаев. Уж вы мне поверьте!

Тиханов поверил и испытал в связи с этим огромное облегчение, но, выйдя из такси перед отелем, он уже не чувствовал прежней уверенности. В повседневной жизни, как и в дипломатической работе, Тиханов всегда был крайне осторожен и даже в самых заурядных ситуациях предпочитал иметь запасной путь для отхода. Поэтому сейчас он решил не отпускать такси. Когда водитель вышел из машины, чтобы открыть багажник и вытащить из него чемодан Тиханова, тот сказал ему:

— Не торопитесь. Я хочу убедиться, что мне предоставят комнату. А вдруг у них нет ни одного свободного номера и мне придется ехать в другую гостиницу?

Его «состояние» (именно так Тиханов привык думать о своей болезни, неизлечимой мышечной дистрофии) сегодня было скверным, поэтому на высокое крыльцо отеля он взбирался медленно и с большим трудом.

Просторный вестибюль был оформлен скромно, в современном стиле, лифт и лестница располагались в дальнем конце. За стойкой регистрации маялся от безделья очкастый консьерж. Уверенно подойдя к нему, Тиханов сказал по-французски:

— Месье, я хотел бы поговорить со старшим консьержем Робером.

Очкарик поднял голову и посмотрел на пришельца сквозь толстые линзы очков.

— Робер — это я, месье. Чем могу вам помочь?

— О, замечательно! — воскликнул Тиханов.— Я приехал сюда по рекомендации вашего хорошего друга, который передает вам наилучшие пожелания. Я имею в виду нашего общего знакомого Анри, старшего консьержа отеля «Интерконтиненталь» в Женеве. Помните такого?

— Анри? — оживился Робер.— Ну конечно! Как он поживает? Замечательный парень! Я надеюсь, у него все в порядке?

— Еще как в порядке! Анри посоветовал мне обратиться к вам и сказал, что вы, возможно, поможете мне получить комнату в отеле. Анри знает, что в эти дни здесь яблоку некуда упасть, но считает, что в качестве одолжения для него вы сможете что-нибудь устроить. Я согласен на любой, даже самый скромный номер.

У Робера вытянулось лицо.

— Анри прав, обычно у нас действительно есть запасные номера, которые мы выделяем гостям в крайнем случае. Но сегодня, в эти дни, в эту неделю, в этих обстоятельствах… Нет, я ничем не смогу вам помочь! Мне очень неловко, я в отчаянии, что не могу исполнить просьбу моего друга, но поверьте, у нас не то что свободного номера, а даже свободного стенного шкафа нет!

— Вы в этом уверены? — спросил Тиханов, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака бумажник.

— Не нужно! Это не поможет. Я вовсе не пытаюсь выудить из вас деньги. Отель на самом деле забит по самые стропила. Здесь еще никогда не было ничего подобного. Но с другой стороны, ведь и Дева Мария не появлялась тут аж с тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года! Сами понимаете. Через недельку я наверняка сумею вам помочь, но…

— Но мне нужно находиться здесь именно на этой неделе!

— Я сожалею.

— Что же мне делать? Может быть, здесь есть какой-то другой отель, где я мог бы найти комнату? Может, у вас есть какие-то знакомые, которым вы могли бы меня рекомендовать?

— Нет, все городские гостиницы забиты под завязку, это я вам точно говорю. Впрочем… — Консьерж поднес палец ко лбу.— У меня появилась одна мысль. Когда в прежние времена в Лурде оказывалось чересчур много паломников, кое-кто из них снимал комнаты в окрестных городках. Их тут много вокруг, и все лежат неподалеку. Многие семьи, живущие в этих городках, пускают к себе паломников, чтобы заработать несколько лишних франков. Да, я совершенно уверен, что сегодня происходит то же самое! Я думаю, это будет наилучшим выходом для вас, мистер… мистер…

— Толли. Сэмюэл Толли,— напомнил Тиханов.

— Да, мистер Толли, это лучше всего! Выясните, где сдаются комнаты и квартиры…

— Но где и как я смогу это выяснить? Я никогда прежде не бывал в Лурде.

Робер и здесь оказался на высоте.

— Я назову вам точное место, где вы сможете получить всю необходимую информацию. Здесь, в Старом городе, на Церковной площади, находится заведение, которое мы называем Синдикатом отельеров. Вот, позвольте, я покажу вам.

Консьерж выложил на стойку карту в оранжевой обложке, на которой было написано: «Лурд. Маршруты для паломников», и развернул ее. Затем он показал Тиханову, как добраться до площади, свернул карту и вручил ее ему.

— Вы наверняка найдете крышу над головой,— проговорил он.— А я еще раз приношу извинения за то, что не смог помочь, и желаю вам удачи.

Выйдя из дверей отеля и спустившись по ступеням, Тиханов сунул карту под нос водителю такси.

— Здесь нет мест,— объяснил он.— Мне нужно в Синдикат отельеров. Вот, глядите, консьерж нарисовал на карте маршрут.

Таксист посмотрел на карту, кивнул и жестом велел Тиханову садиться на пассажирское сиденье.

Поездка продолжалась всего пятнадцать минут, и за это время Тиханов ни разу не взглянул в окно. Его мысли метались, а душу раздирали противоречивые чувства. Какой же он дурак, что приехал сюда! Властям его страны нет дела до его немощи. Узнай они, что он приперся сюда через всю Европу с подложным паспортом и фальшивыми усами, ему не сносить головы! Однако к тому моменту, когда Тиханов вышел из такси на Церковной площади, его душевное равновесие восстановилось и он окончательно успокоился, решив, что собственное здоровье важнее всего и ради него можно пойти на любой риск. Кроме того, под прикрытием фальшивых усов он ощущал себя в безопасности и не боялся разоблачения.

Расплатившись с таксистом, он взял свой чемодан и направился к зданию, в котором располагалось интересующее его заведение.

Посетителей в офисе не оказалось. За письменными столами сидели лишь две женщины средних лет. Тиханов подошел к ближайшей, в очках и с черной челкой, и, назвавшись американцем Сэмюэлом Толли, сообщил, что приехал в Лурд в качестве паломника. Но поскольку прибыл он самостоятельно, то не может найти ни одного свободного номера в гостиницах. Его друг в отеле «Сен-Луи-де-Франс» посоветовал ему обратиться сюда, сказав, что, возможно, удастся снять квартиру или комнату в частном секторе.

Дама с челкой ответила:

— Да, в начале этой недели у нас было много предложений от частников относительно сдачи жилья, однако сейчас, я боюсь, все варианты уже разобраны.— Она с безнадежным видом полистала лежащие перед ней бумаги и вдруг встрепенулась.— Впрочем, стойте, месье! Возможно, для вас кое-что найдется. Вот заявка, оставленная одной девушкой-экскурсоводом, которая живет с родителями в Тарбе. Здесь говорится, что они готовы сдать комнату на неделю. Они хотят двести двадцать пять франков в день, причем в оплату входит полупансион. Если вас устраивает этот вариант, я могу выяснить, остается ли данное предложение в силе.

— Сделайте одолжение,— кивнул Тиханов.— А где, вы говорите, это находится?

— В Тарбе. Это всего в двадцати минутах езды на такси от Лурда. Очень милый городок.

Женщина взяла телефонную трубку и набрала номер. Когда ей ответили, она заговорила по-французски:

— Алло! Вас беспокоят из Синдиката отельеров Лурда. Могу ли я поговорить с мадемуазель Дюпре?

Дама с челкой подождала несколько секунд, а затем вновь заговорила:

— Жизель? Я по поводу записки, которую ты прислала нам сегодня утром. Комната, которую хотят сдавать твои родители, еще не занята? — Выслушав ответ, она обрадованно сказала: — Вот и отлично! У меня для вас есть постоялец, мистер Сэмюэл Толли из Америки. Хорошо, я ему передам.

Повесив трубку, женщина обратилась к Тиханову:

— Вам повезло, комната свободна, так что можете въезжать. Я сейчас запишу вам адрес семьи Дюпре. Весьма достойные люди. Родителей я никогда не видела, но Жизель — очаровательная девушка.

Однако в Тарбе Тиханов очутился только к вечеру. Он бродил по Лурду, в основном по территории святилища, до тех пор пока не начало смеркаться. Дама с челкой оказалась весьма разговорчивой особой и подробно рассказала ему, что необходимо осмотреть в первую очередь.

Неуверенной походкой Тиханов долго шел по площади Процессий, пока не сообразил, что двигается не в том направлении — к выходу. Пойдя в обратную сторону, он достиг Верхней базилики, даже поднялся на крыльцо и, заглянув в двери, осмотрел внутреннее убранство собора. Затем спустился, намереваясь осмотреть легендарный грот, и увидел у входа в пещеру орду паломников — стоящих, сидящих, коленопреклоненных. Тиханов не захотел присоединиться к ним, решив, что слишком устал и более тщательно осмотрит святыни на следующий день.

На самом деле его удержала вовсе не усталость, и в глубине души Тиханов это осознавал. Просто он был здесь чужаком, незваным гостем, не имеющим ничего общего с этими экзальтированными, суеверными людьми. Но в следующий момент Сергей Тиханов вспомнил свое детство, проведенное с набожной матерью, и сказал себе, что он имеет право находиться здесь в большей степени, чем кто-либо другой.

Еще одной причиной, по которой он не стал подходить к гроту, являлась его давняя нелюбовь к любому скоплению людей. Он ненавидел находиться в стаде, чувствовать себя безликим бараном. Разумеется, за те годы, в течение которых происходило его продвижение к посту министра иностранных дел Советского Союза и превращение в фигуру международного масштаба, ему неоднократно приходилось выступать перед толпами людей и произносить пылкие речи. Но при этом Тиханову всегда было больше по нраву общаться с другими лидерами и политическими деятелями — премьерами, президентами и королями, а такого рода общение чаще всего происходило один на один. Что касается того, чтобы присоединиться к орде незнакомых людей, затеряться в ней, то одна мысль об этом наводила на него ужас.

И наконец, он не стал подходить к гроту из-за того, что внезапно ощутил чудовищную усталость и слабость, порожденные его неизлечимой болезнью, и почувствовал, что не может больше оставаться в вертикальном положении.

С огромным трудом Тиханов поднялся по ведущему к выходу пандусу. В его мозгу ворочались тяжелые мысли о том, что каким-то чудесным образом его статус понизился и он стал составной частью этого людского скопища, незаметной человеческой песчинкой. Как и все здесь, он собирался молиться в надежде на исцеление.

Улица была освещена желтым светом фонарей, по асфальту бежали машины. Тиханову нужно было как можно скорее добраться до своей конечной цели и как следует отдохнуть, чтобы назавтра вплотную заняться исцелением, уповая на высшие силы.

К счастью, вскоре он нашел свободное такси и, плюхнувшись на заднее сиденье, поехал по направлению к дому семейства Дюпре.

Поездка по скоростному шоссе от Лурда до Тарба и впрямь оказалась короткой, и сам Тарб, к удовольствию Тиханова, оказался не затхлой провинциальной дырой, а вполне современным и очень приятным на вид городком. Заметив интерес пассажира, таксист с удовольствием стал обращать его внимание на местные достопримечательности. Оживленная главная улица, по которой они ехали, привела их на площадь Верден, от которой, словно спицы от ступицы колеса, разбегались в разные стороны многочисленные торговые улочки.

— Тот адрес, куда мы едем… Это далеко отсюда? — спросил Тиханов у водителя.

— Совсем рядом,— ответил тот.— На одной из близлежащих улиц, кварталах в пяти отсюда. Ехать осталось не больше минуты. Взгляните на этот домик справа от вас, месье,— указал таксист.— Здесь родился национальный герой Франции маршал Фош. А это — собор Тарба. Говорят, что на этой неделе здесь произошло несколько случаев чудесных исцелений.

Проехав по нескольким улицам с односторонним движением, таксист сообщил:

— Остался один квартал.

Наконец они приехали. Тиханов увидел непритязательный многоквартирный дом в четыре этажа, расположенный рядом с садом Массей, обширным общественным парком. Перед входом в сад возвышалась какая-то скульптура, рассмотреть которую в темноте не представлялось возможным. Семья Дюпре обитала в пятикомнатной квартире на первом этаже.

Дверь Тиханову открыла мадам Дюпре, миниатюрная худощавая женщина с седеющими светлыми волосами и тонкими чертами лица. Видимо, в молодости она была очень привлекательна.

— Месье Сэмюэл Толли? Американец? — спросила она.

— Да, это я,— ответил Тиханов.— Вам должны были сообщить обо мне из Синдиката отельеров Лурда.

— Моя дочь Жизель звонила мне и сказала, что вы хотите снять комнату и прибудете к ужину. Проходите, пожалуйста.

В гостиной царил полумрак, который не могли разогнать две слабые лампочки, но Тиханов все же разглядел тяжелые шторы на окнах и старомодную французскую мебель, которой здесь было явно больше, чем нужно. Экран работавшего телевизора погас, и с дивана поднялся широкоплечий человек. Это был месье Дюпре — коренастый, могучего сложения мужчина с взъерошенной шевелюрой, слегка косящим левым глазом и квадратным, заросшим щетиной подбородком.

— Bon soir[22],— пробурчал он, беря чемодан Тиханова.— Я покажу вам комнату. Комнату нашей дочери. А она в течение этой недели поспит на диване.

Комната дочери Дюпре разительно отличалась от гостиной. Судя по всему, здесь недавно сделали ремонт, поэтому спальня была светлой, свежей и… очень женственной. Постель была застлана покрывалом пастельных тонов, а роль передней спинки играли книжные полки. Книги были преимущественно французские, но были и на английском — в основном о Нью-Йорке и о Соединенных Штатах в целом. У кровати стояла тумбочка с рифленым абажуром. Тиханов удивился тому, что дочь этой скромной супружеской четы из провинциального французского городка читает книги об Америке на английском языке.

Дюпре поставил на пол чемодан Тиханова и сообщил:

— Ужин будет готов примерно через полчаса, месье Толли.

— К этому времени и я буду готов. Но я могу уснуть. Не разбудите ли меня в таком случае?

— Я постучу в дверь.

С этими словами хозяин дома ушел, и Тиханов остался в одиночестве. Он собирался распаковать чемодан, но боли в руках и одной ноге усилились до такой степени, что он решил отложить это нудное занятие до завтра. Сейчас ему было необходимо лишь одно: лечь, расслабиться и отдохнуть. Он прилег на кровать, повернулся на бок и тут же заснул.

Его разбудил громкий стук в дверь. Тиханов проснулся, сел на постели и стал вспоминать, где он находится. Сообразив, он немного сконфузился и крикнул:

— Спасибо, месье Дюпре! Я сейчас выйду!

И действительно, через несколько минут он появился в столовой, освещенной столь же скупо, как и гостиная. Месье Дюпре флегматично сидел за обеденным столом. Мадам Дюпре, облаченная в фартук, поспешила из кухни, чтобы показать Тиханову его место за столом.

— Жизели дожидаться не будем,— сообщила щина.— Она позвонила и сказала, что задерживается в Лурде и домой вернется не скоро.

Остановившись в дверном проеме, мадам Дюпре добавила извиняющимся тоном:

— Мы питаемся скромно. Сегодня на ужин консоме, а в качестве главного блюда — омлет с копченой семгой.

Тиханов с трудом скрыл улыбку, вызванную официальностью ее объявления.

Он обвел взглядом эту чудовищную комнату. Безвкусные обои в полоску, на стене — вырезанное из журнала изображение Иисуса Христа в рамке, железное распятие. На противоположной стене — фотография мраморной статуи Девы Марии, тоже в рамочке.

Разливая суп, мадам Дюпре заметила, как Тиханов осматривает столовую, и сообщила:

— Мы — религиозная семья, месье Толли.

— Я это заметил.

— Но вы, видимо, тоже верующий человек, иначе вы не приехали бы в Лурд.

— Вы совершенно правы.

Наконец суп был разлит по тарелкам и мадам Дюпре заняла свое место за столом. Тиханов уже собрался было приступить к трапезе, как вдруг услышал приглушенное бормотание. Подняв взгляд от тарелки, он увидел, что хозяева сидят, закрыв глаза и молитвенно сложив руки на груди, а месье Дюпре чуть слышно произносит молитву. Тиханов оказался в подобной ситуации впервые. Он не знал, что делать, но интуитивно положил ложку на скатерть и тоже закрыл глаза.

Затем они начали есть. Поначалу супруги Дюпре молчали, но постепенно завязалось какое-то подобие разговора. Тиханов дипломатично попытался выяснить, чем занимаются хозяева дома, однако смог узнать лишь общие сведения: месье работает механиком в автомастерской, а мадам — горничная в гостинице «Президент», расположенной на краю города. Их «общественная жизнь» не выходила за рамки телевизора, посещения воскресных месс и участия в различных церковных мероприятиях. Знают ли они хоть что-то о Лурде? Скорее всего, очень мало — лишь то, что знают все остальные и что рассказывала им дочь.

— Жизель должна вернуться с минуты на минуту, — сообщила женщина.— Она расскажет вам все, что вы захотите узнать о Лурде.

— Замечательно,— вежливо ответил Тиханов.

После того как хозяйка убрала грязные тарелки, плетеную корзинку с хлебом и смела со скатерти крошки, Тиханов вернулся мыслями к России-матушке. Что подумали бы члены Политбюро, если бы увидели, как он, выдающийся дипломат, будущий премьер, человек, известный во всем мире, сидит и болтает с двумя провинциальными французскими олухами, ослами и болванами?

Он доедал свою порцию фруктового торта, как вдруг ему показалось, что в столовой стало больше света. Подняв глаза, он понял, что причиной тому стало появление необыкновенно красивой девушки с волосами цвета меда, завязанными в конский хвост, и огромными серо-зелеными глазами. Ворвавшись в комнату как ураган, она подлетела к столу и чмокнула каждого из родителей. В ней кипела жизнь и искрометная энергия.

Она протянула руку Тиханову со словами:

— Вы, должно быть, наш новый жилец, мистер Толли?

— Да, моя фамилия Толли,— отчего-то испытывая неловкость, выдавил из себя Тиханов.— А вы — мадемуазель Жизель Дюпре?

— Она самая! — задорно ответила девушка, перейдя на английский и усаживаясь рядом с ним.— Добро пожаловать в семью Дюпре и в город, находящийся по соседству с чудесами.

— Благодарю,— ответил Тиханов.— Хорошо бы все так и оказалось. Я имею в виду чудеса.

Мадам Дюпре отправилась на кухню, чтобы разогреть для проголодавшейся дочери суп и приготовить омлет.

Жизель болтала по-французски, когда обращалась к отцу, и по-английски, адресуясь к Тиханову. Она рассказывала о том, как прошел первый день Недели Новоявления.

Тиханов слушал очень внимательно, восхищаясь девушкой и завидуя не только ее здоровью, но и ее молодости. Несомненно, она унаследовала свою редкостную красоту от матери. Но это было не единственное ее достоинство. Судя по всему, в отличие от своих родителей она была прекрасно образована и бегло говорила на «американском» английском языке. Но было в ее манере есть и разговаривать, во всем ее облике что-то еще, отчего Тиханов испытывал стеснение. Он попытался определить, что это такое, и наконец понял: ее живость. Она была очень живой, без сомнения, весьма умной и, вероятно, проницательной. Не грозит ли ему опасность с этой стороны, размышлял Тиханов? Нет, вряд ли, решил он. Она слишком молода, слишком наивна и наверняка не знает ничего о жизни, протекающей за пределами Лурда. И все же он почувствовал, как зачесалась кожа под фальшивыми усами, и велел себе быть настороже.

Внезапно Тиханов очнулся от своих мыслей и осознал, что Жизель обращается к нему с вопросом, что привело его в Лурд.

— Зачем я приехал? — переспросил он.— А почему бы и нет? Время от времени я не очень хорошо себя чувствую. О своей болезни я рассказывать не хочу — скучно, да и не застольная это тема. В докторах я разочаровался, и один мой друг-католик предложил мне побывать в Лурде, особенно теперь. Он знал, что я воспитывался в католической вере, хотя не считаю себя очень уж набожным человеком. А поскольку я как раз находился в отпуске, то и решил: почему бы не съездить сюда?

— Да, действительно,— согласилась Жизель,— никогда не знаешь, какие сюрпризы преподнесет жизнь. В Лурде каждый год происходят случаи чудесных исцелений, и к некоторым счастливчикам возвращается здоровье. Мне пришлось стать свидетелем нескольких таких случаев. Возможно, вам тоже повезет и вы окажетесь в их числе, мистер Толли. Ходите в грот каждый день, молитесь вместе с остальными паломниками, пейте целебную воду, совершайте омовения. И главное, веруйте.

Тиханов поднял на девушку взгляд, желая выяснить, не подтрунивает ли она над ним, но глаза Жизели были совершенно серьезны. Тогда он решил тоже быть серьезным.

— Я очень хотел бы верить глубоко и искренне,— честно признался он,— но для образованного человека, каковым я являюсь, трудно принять на веру факт, что неизлечимо больные люди вдруг выздоравливают без всякого вмешательства науки, с помощью одной лишь религиозной убежденности.

— Поверьте мне, это действительно возможно. Я уже сказала вам, что собственными глазами наблюдала несколько подобных случаев. Как вам, наверное, известно, я работаю гидом в Лурде и почти все свое время провожу там, общаясь с паломниками, встречаясь с ними каждый день, наблюдая за ними. И время от времени я вижу, как человек, который еще вчера еле ковылял или вообще сидел в инвалидном кресле, сегодня бодро вышагивает, абсолютно излечившись от своих хворей.

— Это впечатляет,— сказал Тиханов.

— И кстати, я лично знаю женщину, которая излечилась в гроте последней. Я встречалась с ней несколько лет назад. Она приезжала в Лурд на протяжении пяти лет. Это англичанка, а зовут ее Эдит Мур. Врачи диагностировали у нее неизлечимый рак, но во время своего второго приезда в Лурд на нее снизошло чудесное исцеление. Рака как не бывало! Все пораженные ткани восстановились, кровь, кости — все вернулось к норме. Сегодня она приехала в Лурд в последний раз. Она пройдет здесь еще одно обследование, после чего будет официально объявлено о том, что ее исцеление носит чудесный характер. Я повидалась с ней перед ужином. Она просто светится здоровьем и энергией. Хотите встретиться с ней? Может быть, это поможет вам обрести веру и избавиться от сомнений?

— Да, я бы очень этого хотел! — с энтузиазмом закивал Тиханов. В душе его зашевелилась надежда.— Познакомьте меня, пожалуйста, с этой вашей миссис Мур.

— Обещаю. Я договорюсь о том, чтобы вы с ней пообедали, если, конечно, вы готовы заплатить за обед и за мое время. Итак, с вас плата за еду и сто франков для вашего гида, то есть для меня. Это не слишком много?

Губы Тиханова под накладными усами расползлись в улыбке.

— Хорошая сделка, как говорят у нас в Америке!

— Значит, договорились,— кивнула Жизель.— Поскольку вы остаетесь здесь, завтра утром я могу отвезти вас в Лурд на своей машине. У вас будет достаточно времени, чтобы совершить омовения, а потом мы пообедаем с Эдит Мур. Такой вариант вас устраивает?

— Вполне,— ответил Тиханов.— Я буду готов тронуться в путь, когда скажете.