"Смерть в чужой стране" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 4

Брунетти прибыл на пост карабинеров на пьяццале Рома без двадцати семь, оставив Монетти на катере дожидаться, когда он вернется с доктором. Он понял, хотя это, бесспорно, говорило о его предубеждениях, что ему удобнее думать о ней как о докторе, чем как о капитане. Он уже звонил на пост, так что здесь знали, что он должен приехать. Это была обычная компания в основном южан, которые, кажется, никогда не уходили из прокуренного помещения поста, назначения которого Брунетти никогда не мог понять. Карабинеры не имели никакого отношения к уличному движению, но на пьяццале Рома не было ничего, кроме уличного движения: машины, автоприцепы, такси и, особенно летом, бесконечные ряды автобусов, паркующихся там ровно на столько, чтобы выгрузить свой тяжкий груз — туристов. В последнее лето к ним добавился новый вид транспорта — изрыгающие выхлопные газы дизельные автобусы, которые неуклюже выезжали на площадь по утрам, проделав путь из только что освободившейся Восточной Европы. Из автобусов вылезали, одурев от путешествия и недосыпа, тысячные толпы очень вежливых, очень бедных и очень коренастых туристов, которые проводили в Венеции всего один день и уезжали из нее, ослепленные красотой, увиденной за этот один-единственный день. Здесь они впервые сталкивались с изобилием торжествующего капитализма и были слишком потрясены, чтобы понять, что по большей части то были всего лишь тайваньские маски из папье-маше и кружева, сплетенные в Корее.

Он вошел в помещение поста и дружески поздоровался с двумя дежурными офицерами.

— Пока ее не видно, La Capitana,[13] — сказал один из них, после чего презрительно фыркнул по поводу того, что женщина может быть офицером.

Услышав это, Брунетти решил обращаться к ней — по крайней мере в присутствии этих двоих — соответственно ее званию и выказать ей все знаки уважения, к которым обязывает ее чин. Не в первый раз его коробило, когда в других он встречал собственные предрассудки.

Он обменялся с карабинерами парой необязательных замечаний. Какие шансы у Неаполя выиграть в эти выходные? Будет ли Марадона опять играть? Пойдет ли в отставку правительство? Он стоял у стеклянной двери и смотрел на волны транспорта, текущие по площади. Между машинами и автобусами бежали вприпрыжку и протискивались пешеходы. Никто не обращал внимания на переходы, отмеченные зеброй, или на белые линии, которые, по идее, ограничивали полосы движения. И все же транспорт двигался ровно и быстро.

Светло-зеленый седан пересек автобусную линию и подъехал к двум сине-белым автомобилям карабинеров. Это был ничем не выделяющийся автомобиль без мигалки на крыше, на принадлежность которого указывал лишь номерной знак с надписью: «AFI Official». Открылась дверца водителя, и появился солдат в форме. Он наклонился и открыл заднюю дверь, оттуда вышла молодая женщина в темно-зеленой форме. Выйдя из машины, она надела свою форменную фуражку, огляделась сперва вокруг, а потом посмотрела на здание, где размещался пост карабинеров.

Не простившись с теми, кто был на посту, Брунетти пошел к машине.

— Доктор Питерс? — спросил он, подойдя.

Услышав свое имя, она подняла глаза и шагнула к нему. Когда он подошел, она подала ему руку и обменялась с ним быстрым рукопожатием. Казалось, ей около тридцати лет, у нее были короткие вьющиеся каштановые волосы, которые не желали смириться с приминающей их фуражкой. Глаза были карие, кожа еще хранила летний загар. Если бы она улыбнулась, то стала бы еще красивее. Но она посмотрела прямо на него, сжав рот в крепкую прямую линию, и спросила:

— Вы инспектор полиции?

— Комиссар Брунетти. У меня здесь лодка. Нас отвезут на Сан-Микеле. — Увидев, что она в замешательстве, он объяснил: — Кладбищенский остров. Тело отправили туда.

Не дожидаясь ответа, он указал в направлении лодочной стоянки и пошел через дорогу. Она задержалась ровно на столько, чтобы сказать что-то водителю, а потом двинулась за ним. У края воды он указал на сине-голубую полицейскую лодку, ждавшую у набережной.

— Прошу сюда, доктор, — сказал он, переходя с набережной на палубу.

Она ступила сразу же за ним. Ее форменная юбка была всего на несколько сантиметров ниже колен. Ноги были красивые, загорелые и мускулистые, лодыжки тонкие. Не колеблясь, она приняла его руку и позволила помочь ей спуститься в лодку. Как только они сошли в кабину и уселись, Монетти отвалил от причала и повернул катер к Большому Каналу. Он быстро провез их мимо железнодорожного вокзала, запустив синюю мигалку, и свернул налево, в канал Мизерикордиа, на выходе из которого лежал кладбищенский остров.

Обычно, когда ему приходилось возить людей, незнакомых с Венецией, на полицейской моторке, Брунетти всю дорогу занимался тем, что показывал им красивые виды и интересные места. На этот раз он ограничился самым формальным началом:

— Надеюсь, вы добрались нормально, доктор.

Она посмотрела на полоску зеленого покрытия на полу между ними и пробормотала что-то, что он принял за «да», но больше ничего не сказала. Он заметил, что она время от времени глубоко втягивает воздух, пытаясь успокоиться, — странная реакция человека, который, в конце концов, имеет докторскую степень.

И, словно прочтя его мысли, она взглянула на него, улыбнулась очень милой улыбкой и сказала:

— Если ты знал умершего, это совсем другое дело. В медицинском училище мертвецы чужие, так что легко смотреть на них отстраненно. — Она надолго замолчала. — И люди моего возраста не так уж часто умирают.

Это, конечно, так и есть.

— Вы долго работали вместе? — спросил Брунетти.

Она кивнула и хотела ответить, но прежде чем успела что-то сказать, катер неожиданно качнуло. Обеими руками молодая женщина схватилась за свое сиденье и бросила на Брунетти испуганный взгляд.

— Мы вышли в лагуну, на открытую воду. Не волнуйтесь, здесь нечего бояться.

— Я плохой моряк. Я родилась в Северной Дакоте, а там воды мало. Плавать я так и не научилась. — Улыбка ее была слабой, но все же вполне уместной.

— Вы с мистером Фостером долго проработали вместе?

— С сержантом, — автоматически поправила она. — Да, с тех пор как я приехала в Виченцу, примерно семь месяцев назад. На самом деле он все делает сам. Просто им понадобился старший офицер как ответственное лицо. Чтобы было кому подписывать бумаги.

— И чтобы было на кого свалить вину? — с улыбкой спросил он.

— Да, да, наверное, можно так сказать. Но у нас никогда не случалось проколов. Благодаря Майку. Он хорошо знает свое дело. — В голосе ее звучало тепло. Похвала? Привязанность?

Под ними ровно заурчал, сбавляя обороты, мотор, а потом последовал глухой удар — о кладбищенский причал. Брунетти встал и пошел к узкому трапу, что вел на открытую палубу. Наверху он остановился, чтобы придержать для доктора одну половинку двери. Монетти обматывал причальный канат вокруг деревянных свай, торчавших из вод лагуны.

Брунетти шагнул на берег и снова протянул руку. Молодая женщина положила на нее свою, потом тяжело оперлась на нее, спрыгивая на берег рядом с ним. Он заметил, что у нее нет ни сумочки, ни кейса, может быть, она оставила что-то в машине или в катере.

Кладбище закрывалось в четыре часа, так что Брунетти пришлось позвонить в колокольчик, находившийся справа от большой деревянной двери. Через несколько минут дверь открыл человек в темно-синей форме, и Брунетти назвал себя. Человек придержал дверь, потом закрыл ее за ними. Брунетти прошел через главный вход и остановился у окошка сторожа, где назвал себя и предъявил свое служебное удостоверение. Сторож указал им путь — по открытой галерее направо. Брунетти кивнул. Он-то здесь не впервые.

Когда они вошли в здание, где помещался морг, Брунетти сразу же почувствовал, как резко упала температура. Доктор Питерс, очевидно, тоже это ощутила, потому что обхватила себя руками и опустила голову. Санитар в белом сидел за простым деревянным столом в конце длинного коридора. Когда они подошли, он встал, стараясь держать лежавшую перед ним книгу обложкой вниз.

— Комиссар Брунетти? — спросил он.

Брунетти кивнул.

— Это доктор с американской базы, — сказал он, кивком указывая на стоящую рядом с ним женщину. Для того, кто так часто смотрел в лицо смерти, вид молодой женщины в военной форме вряд ли был чем-то достойным внимания, поэтому санитар быстро прошел мимо них, чтобы открыть тяжелую деревянную дверь.

— Я знал, что вы приедете, поэтому и вынул его, — сказал он, ведя их к металлической каталке, стоявшей у одной из стен.

Все трое знали, что лежит под белой простыней. Когда они приблизились к телу, санитар взглянул на женщину. Та кивнула. Он откинул простыню, она взглянула в лицо покойника, а Брунетти посмотрел в лицо ей. Поначалу ее лицо оставалось совершенно спокойным и лишенным всякого выражения, потом она закрыла глаза и закусила верхнюю губу. Попыталась сдержаться, но не смогла — слезы покатились по ее щекам.

— Майк, Майк, — прошептала она и отвернулась.

Брунетти кивнул санитару, и тот снова накинул простыню на лицо молодого человека.

Тут Брунетти почувствовал, что она положила руку ему на плечо и сжала его на удивление сильно.

— Кто его убил?

Он отступил, чтобы повернуться и увести ее из этого помещения, но она сжала его плечо еще сильней и повторила настойчиво:

— Кто его убил?

Брунетти положил свою руку на ее и сказал:

— Выйдем отсюда.

Но прежде чем он успел сообразить, что она делает, она бросилась мимо него, схватилась за простыню, укрывавшую тело молодого человека, рванула ее и обнажила его тело до пояса. Огромный разрез, сделанный при вскрытии, шел от живота к шее и был зашит крупными стежками. Маленькая горизонтальная черта, убившая его, была не зашита и казалась совершенно безобидной по сравнению с огромным разрезом патологоанатома.

Ее голос звучал как тихий стон, и она повторяла его имя:

— Майк, Майк, — растягивая эти звуки так, что они походили на долгое жалобное причитание. Она стояла рядом с телом, странно прямая, снова и снова повторяя одно и то же.

Санитар быстро стал перед ней и умело вернул простыню на место, закрыв сначала обе раны, а потом и лицо.

Она посмотрела на Брунетти, и он увидел, что глаза у нее полны слез, но он увидел в них и кое-что другое, и это другое походило только на ужас, неприкрытый животный ужас.

— Вам не плохо, доктор? — спросил он тихим голосом, стараясь не коснуться ее и не приближаться к ней.

Она отрицательно замотала головой, и выражение ужаса исчезло из ее глаз. Внезапно она повернулась и пошла к двери морга. Немного не дойдя до нее, она вдруг остановилась, огляделась, словно с удивлением поняла, где находится, и бросилась к раковине у самой дальней стены. Ее сильно вырвало, ее рвало снова и снова, она стояла над раковиной, упираясь в нее руками, чтобы не упасть, наклоняясь над ней и задыхаясь.

Санитар протянул ей белое хлопчатобумажное полотенце. Кивнув, она взяла его и вытерла лицо. Со странной нежностью санитар взял ее за руку и подвел к другой раковине, в нескольких метрах, на той же стене. Он повернул кран с горячей водой, потом с холодной и, сунув руку под струю воды, подождал, пока вода не стала такой, какой ему хотелось. Когда она достигла нужной температуры, он взял полотенце у доктора Питерс и держал его, пока та умывалась и споласкивала рот, набрав воду в пригоршню раз, потом другой. Когда она закончила, он снова протянул ей полотенце, завернул оба крана и вышел из помещения через дверь в другой стене.

Она сложила полотенце и повесила его на край раковины. Возвращаясь к Брунетти, она старалась не смотреть влево, где на каталке лежало тело, уже покрытое простыней.

Когда она направилась к комиссару, тот подошел к двери и раскрыл ее перед молодой женщиной, они вышли из холодного морга в теплый вечерний воздух. Пока они шли по длинной галерее, она сказала:

— Прошу прощения. Не знаю, что со мной случилось. Я, конечно, и раньше видела вскрытия. И даже сама их производила. — Не останавливаясь, она несколько раз покачала головой. Идя рядом с ней, он с высоты своего роста едва различил это движение.

Только чтобы завершить формальности, он спросил:

— Это сержант Фостер?

— Да, это он, — ответила она без всяких колебаний, но он заметил, как она старается, чтобы голос ее звучал спокойно и ровно. Даже походка у нее стала более скованной, чем раньше, когда они только направлялись к моргу.

Они миновали кладбищенские ворота, и Брунетти повел ее туда, где Монетти пришвартовал лодку. Монетти сидел в каюте, читал газету. Завидев их, он сложил газету, перешел на корму и начал выбирать чал, подтягивая катер к самому берегу, чтобы легче было зайти в него.

На этот раз она тут же спустилась в каюту. Брунетти задержался ровно на столько, чтобы шепнуть Монетти:

— Поезжай обратно, но самым длинным путем.

Потом он спустился вниз следом за ней.

На этот раз она села ближе к носу катера и уставилась в лобовое стекло. Солнце уже закатилось, и при скудном свете вечерней зари едва можно было различить ломаную линию крыш на фоне темного неба. Он сел напротив нее, отметив, как прямо и напряженно она держится.

— Нам предстоит еще много формальностей, но я думаю, что завтра мы уже сможем выдать тело.

Она кивнула, чтобы показать, что слышит.

— Что будет делать Армия?

— Простите? — сказала она.

— Что будет делать Армия в этом случае? — повторил он.

— Мы отошлем тело домой, его родным.

— Нет, я говорю не о теле. Я говорю о расследовании.

Тут она повернулась и посмотрела ему в глаза. Ему показалось, что ее смущение притворно.

— Я не понимаю. Какое расследование?

— Нужно выяснить, почему его убили.

— Но я уверена, что это ограбление, — сказала она, и в голосе ее прозвучала просьба подтвердить эту уверенность.

— Возможно, что так, — сказал он, — однако я сомневаюсь.

Когда он это сказал, она отвела глаза и посмотрела в окно, но панорама Венеции уже потонула в ночной темноте, и в стекле она увидела только собственное отражение.

— Мне об этом ничего не известно, — заявила она твердо.

Слова эти прозвучали так, будто она уверена, что они станут правдой, если только повторять их достаточно часто и таким категорическим тоном.

— Что он был за человек? — спросил он.

Она ответила не сразу, но когда ответила, Брунетти ее ответ показался странным.

— Честный. Он был честный человек.

Странно сказать такое о молодом человеке. Он подождал, не прибавит ли она еще чего-нибудь. И поскольку она молчала, он спросил:

— Как хорошо вы его знали?

Он смотрел не на ее лицо, а на его отражение в окне. Она глубоко втянула воздух и ответила:

— Я знала его очень хорошо. — Но потом голос ее изменился, стал более небрежным и несерьезным. — Мы проработали вместе несколько месяцев.

— Какую работу он выполнял? Капитан Дункан сказал, что он был санитарным инспектором здравоохранения, но я не уверен, что понимаю, что это значит.

Она заметила, что глаза их в окне встретились, поэтому повернулась и посмотрела прямо на него.

— В его обязанности входило обследование помещений, в которых мы живем. Мы, то есть американцы. Кроме того, если на постояльцев поступали жалобы от хозяев квартир, его делом было выяснить, что там случилось.

— Что-нибудь еще?

— Он должен был посещать посольства, которые обслуживает наш госпиталь. В Египте, в Польше, в Югославии, обследовать кухни, следить за их санитарным состоянием.

— Значит, он много ездил?

— Да, порядочно.

— Он любил свою работу?

Она ответила без всяких колебаний и с большим нажимом:

— Да, любил. Он считал ее очень важной.

— А вы были его командиром?

Она улыбнулась еле заметно.

— Наверное, можно и так сказать. На самом деле я педиатр; мне просто предложили работу в санитарной инспекции, чтобы иметь подпись офицера и при этом врача там, где это требуется. Но фактически это Майк руководил работой нашего отделения. Время от времени он давал мне что-то на подпись или просил меня написать просьбу о поставках. Потому что, если с просьбой о чем-либо обращается офицер, все делается быстрее.

— Вы когда-нибудь ездили вместе — я имею в виду поездки в посольства?

Даже если этот вопрос и показался ей странным, по ней этого нельзя было заметить, потому что она отвернулась и снова устремила взгляд в окно.

— Нет, Майк всегда ездил один. — И без всякого предупреждения она встала и пошла к трапу в задней части каюты. — А ваш водитель или кто он там знает дорогу? Мне кажется, мы возвращаемся ужасно долго. — Она толкнула одну дверцу и внимательно посмотрела по сторонам, но здания, стоявшие по обоим берегам канала, были ей незнакомы.

— Да, дорога обратно занимает больше времени, — с легкостью солгал Брунетти. — У нас много каналов с односторонним движением, так что доехать до пьяццале Рома можно только объехав вокруг вокзала. — Он увидел, что они как раз въехали в канал Канареджо. Через пять минут, а может, и меньше, они будут на месте.

Она вышла из каюты и встала на палубе. Внезапный порыв ветра чуть было не сорвал с нее фуражку, и она придержала ее рукой, а потом сняла и зажала под локтем. Когда она оказалась без этого жесткого головного убора, стало ясно, что она более чем хорошенькая.

Он поднялся по ступенькам и стал рядом с ней. Катер свернул вправо, на Большой Канал.

— Очень красиво, — сказал она. Потом спросила уже другим тоном: — Почему вы так хорошо говорите по-английски?

— Я изучал его в школе и в университете и некоторое время жил в Штатах.

— У вас очень неплохой английский.

— Благодарю. А вы говорите по-итальянски?

— Unpoco,[14] — ответила она, потом улыбнулась и добавила: — Moltopoco.[15]

Впереди показалась стоянка у пьяццале Рома. Брунетти встал перед молодой женщиной и схватил причальный канат, готовясь накинуть его на сваю, как только Монетти подведет катер поближе. Он набросил чал на столб и завязал его профессиональным узлом.

Монетти вырубил мотор, и Брунетти спрыгнул на набережную. Молодая женщина спокойно приняла протянутую ей руку и выскочила из лодки вслед за ним. Они вместе двинулись к машине, которая по-прежнему стояла перед постом карабинеров.

Заметив приближающееся начальство, шофер спрыгнул с переднего сиденья, отдал честь и распахнул перед женщиной заднюю дверцу автомобиля. Она подвернула свою форменную юбку и села.

Брунетти жестом показал шоферу, чтобы тот не закрывал за ней дверцу.

— Спасибо, что приехали, доктор, — сказал он, нагнувшись и держа одну руку на крыше машины.

— Не за что, — ответила она, не затрудняя себя выражением благодарности за то, что он отвез ее на Сан-Микеле.

— Буду ждать нашей встречи в Виченце, — сказал он, наблюдая за ее реакцией.

Реакция оказалась неожиданной и сильной. Он увидел, что в глазах ее мелькнул тот же страх, который он уже заметил, когда она в первый раз посмотрела на рану, убившую Фостера.

— Зачем?

Он вкрадчиво улыбнулся:

— Возможно, я узнаю больше о том, почему его убили.

Она протянула мимо него руку, чтобы закрыть дверцу. Ему ничего не оставалось, кроме как отступить. Дверца захлопнулась, молодая женщина наклонилась вперед и сказала что-то шоферу, машина тронулась. Брунетти стоял и смотрел, как она влилась в поток транспорта, выезжающего с пьяццале Рома, и покатила вверх по автостраде, ведущей к дамбе. Там она исчезла из виду — безликая бледно-зеленая машина, возвращающаяся на материк после поездки в Венецию.