"Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах народов мира" - читать интересную книгу автора (Алимов И. А., Липков А. И., Сильнов А. А.,...)
О. И. Дивов Вредная профессия
С утра пораньше звонит налоговый и ласково так говорит:
— Ну чё, Сикорский, вешайся. К те москвич с проверкой двинул.
У меня кусок яичницы поперек горла — хрясь! Сижу, кашляю, глаза на лбу, душа в пятках.
— Эй! — кричит налоговый. — Старик! Не так буквально! Давай, вылазь из петли. Мож, обойдется еще…
Отдышался более-менее, кофе хватанул, язык обжег. Весело день начинается, одно слово — полярный.
— Какого черта этот москвич ко мне поперся? — в трубку бормочу. — Он же вас проверят, вас!
— В том-то и дело, что нас. В квартальных файлах ковырялся, и вдруг спрашивает — это еще что за хрень, «КБ Сикорского»? Мы ему — нормальное АО, как хочет, так и называется, имеет право… А он — да не, я интересуюсь, откуда у вашего Сикорского такие льготы нечеловеческие? Какой сумасшедший с какого потолка ему всё это срисовал? Судя по схеме налогообложения, там не коммерческая фирма, а государственный интернат для инвалидов детства. Ну, я и…
Замялся налоговый, вздыхает тяжело. Изображает, будто у него совесть есть.
— Чё ты? — спрашиваю, а в общем-то, уже догадался, чего он. Иначе бы не позвонил.
— Ты извини, — говорит, — старина. Ну затрахал он нас, понимаешь? До ручки довел. У меня прям само вырвалось — раз вы такой недоверчивый, господин советник третьего ранга, так подите и лично оцените, чем Сикорский занимается, и почему у него эдакая бухгалтерия. Мол, были сигналы — не вертолеты он там конструирует…
— Спасибо, — говорю, — дружище. Век не забуду.
А сам уже в прихожей, куртку надрючиваю. Теперь на всех парах в ангар. Только бы успеть раньше москвича. Прямо вижу эту сцену — является дурак столичный с наглой рожей, удостоверением размахивает, финансовую отчетность требует, а ребята от него — кто по углам, а кто и под стол. Перепугаются, неделю потом работать не смогут от заикания и трясения рук. А с городом что будет? Одна у нас бригада такая уникальная, другой нету.
— Ткнул бы ты его в дерьмо носом, а, Сикорский?
— Размечтался! Как бы навыворот не вышло…
— Но у тя ж с документами порядок! Или нет?! — тревожится налоговый.
— Эт единственно, с чем у мя порядок! — рычу, и выкатываюсь за порог.
Опять двадцать пять. В смысле минус столько по Цельсию. По-нашему тепло. Подогреватель успел машину самую малость раскочегарить, завожусь легко. Первым делом схему города на дисплей. Та-ак, где мои героические сотрудники? Похоже, все еще ковыряются на Космонавта Мельника. От сердца малость отлегло. Вызываю техника-смотрителя.
— Пробили! — орет. — Вот прям только пробили затыку! А из колодца как хлестанет! Фонтаном! Игорь, ты не поверишь, у нас тут по всей улице от стены до стены — по колено… Ладно, с божьей помощью вычистим. Ты не волнуйся, щас мы твоих каскадеров отмоем, и мигом подвезем.
— Не надо мигом! — умоляю. — Медленно ехай, понял?
— Не-а. Чё случилось?
— Если медленно поедешь, ничё не случится. Просто к нам в ангар прям щас топает целый налоговый полковник из самой Москвы. А ты ж моих ребят знаешь… Короче, надо, штоб я этого страшного дядьку встрел и подготовил.
— А-а… Ну, минут сорок-то я нашаманю, но больше чё-то не хочется. Они, понимашь, по тебе дико соскучились. Нервные уже, у Кузи опять… «глаз дергатся»!
— Полчаса вполне хватит. Дергатся, говоришь?.. Ничё, передергатся.
Трогаюсь с места, а сам думаю — передергаться-то оно, конечно, передергается. И вообще, Кузе надо привыкать, хоть полегоньку, но общаться с нормальными людьми. А то вот убздыхнет меня по весне сосулькой, или, допустим, в катастрофу на машине въеду — и как тогда?.. Но все равно Кузю ужасно жалко. Если глаз у него — значит, к краю близко. Не может Кузя без меня подолгу. Целую ночь бригада на Мельника возилась, считай полный рабочий день, я в кои-то веки нормально выспаться успел.
Так, что нам еще нужно? У ребят привычка — как вернутся с пробоя, сразу ко мне в кабинет лезут. Не-ет, сегодня этот номер у них не пройдет. Звоню офис-менеджеру.
— Баба Катя! — кричу, едва на том конце трубку сняли. — Тревога! Шухер! Бегом в ангар! Станешь на входе, бригаду перехватишь, и в жилой отсек ее загонишь! Штоб никто ко мне ни ногой, пока сам не разрешу!
А в трубке внук ее спокойно так:
— Здрасте, дядя Игорь. Вы чё, забыли, у бабушки отгул сегодня. Она к маме уехавши, в шестой район. Со свечами и лампой керосиновой, там у них с полуночи электричества нет.
— Зачем им свечи, если и так светло?
— Эт вы, дядя Игорь, у них спросите.
Из шестого района баба Катя к ангару вовремя никак не поспеет. Кто еще может перевозбужденную бригаду утихомирить? Разве психолог, который с нами работает. Вызываю. Блокирован номер. Значит, работает психолог. Только, увы, не с нами.
Если все сегодня обойдется, премию себе выпишу ненормальную. В психопатологическом размере.
Контора у нас на отшибе, считай за городской чертой, здоровый такой ангар. Удобно — я прямо внутрь заезжаю через подъемные ворота, и у двери своего кабинета торможу. Вот она, конура родная — тепло, светло, целая стена завешена грамотами от городской администрации, в аквариуме жабиус дрыхнет. Сразу как-то легче на душе. Только вдруг телефоны звонить начинают — и на столе, и в кармане разом. Подношу к ушам обе трубки, и слышу в реальном стерео трубный рев уважаемого нашего градоначальника.
— Сикорский хренов! — мэр орет. — Чё, этот хрен московский у тебя уже?
— Ждем-с, — отвечаю. — Хорошо, успел я, а то боязно за ребят. Вдруг он кусатся, или еще чё…
— Ребята… Чё ты мне про ребят, твои интеллигенты хреновы всего Космонавта Мельника на хрен засрали, десять хреновых цистерн туда ушло художество ихнее вывозить!
— А чё вы хотели? — спрашиваю. — Там же уклон, и в самом низу затыка. Давление прикиньте! По нашим расчетам просто обязано было пёрнуть, иначе никак. А Мельнику по фигу, он космонавт. И не такое, небось, видал.
— Ты у меня на хрен дошутишься! Язва, понимашь, сибирская! Слышь, Игорь, хрен с ним, с Мельником, у меня к тебе разговор серьезный.
— Закон такой есть, — говорю, — «Под давлением всё ухудшатся»! Физика.
— Ты это про чё?! — удивляется мэр.
— Про затыку под давлением. Затыку пробили, давление получило выход, и пёрнуло. Чё теперь, не пробивать больше?
— Да забудь ты на хрен про свое давление пердящее!
— У меня-то давление нормальное. Утром тока мерил. Сто двадцать на семьсят. Хоть на Марс запускай вместо Мельника ваша ненаглядного.
— Я Мельника этого не просил у нас в городе рожаться… — отдувается мэр. — Слышь, Игорь, ну прости. Не хотел на тебя орать. С самого утра как начались форс-мажоры… В шестом районе отвал подстанции — знашь, да? Потом у связистов какой-то облом системы загадочный, сидим теперь до вечера без спутника. А щас звонят — сына из школы грозятся выгнать, педагоги хреновы! Ну, думаю, хватает неприятностей для одного-то дня… Ничё подобного! Ты представь — какой-то тундрюк бухой на снегоходе прям у меня под окнами в «Макдональдс» въехал. Через витрину. Ну чё, ну вот чё тундрюку надо в этой хреновой бигмачной?!
— Вкус сезона попробовать, — говорю. — Фирменную приправу «МакСпирит». О, как ласкат тундрюкское ухо эт знакомо — нет, я бы даж сказал — знаково слово!
— В общем, Игорь, я что решил. По закону ты не обязан докладывать налоговику о характере своей деятельности. Верно? Ну, вот и не говори, чем именно занимаешься.
Я от такой резкой перемены темы малость дурею, трясу головой, и тут понимаю, что до сих пор сижу, как последний у-о, с двумя трубками.
— В документах записано — Сикорский предоставлят городу ин-жи-ни-рин-го-вые услуги, так? Документы у тебя в порядке, я знаю. Начнет москвич докапываться, какие такие услуги, скажи — идите на хрен, вертолеты конструирую, и вообще, КБ у меня — секретное.
— А он ко мне после этого с прокурором не явится? — сомневаюсь.
— Прокурор ему сам явится! — мэр заверяет. — В кошмарном сне. Так и сказал — пускай тока ко мне сунется, я из этой евражки сошью варежку. Он знаешь, где живет, прокурор-то? Из коляски не вывались — на Космонавта Мельника! Прокурору твои услуги, эта… — инжиниринговые! — не реже, чем раз в неделю требуются.
— Ну, если прокурор…
— Тока не проболтайся, а?
— Да мне болтать ваще незачем. И так за сто шагов до ангара понятно уж, чё за конструкторско бюро. Очень секретное.
— Мож, не собразит. Главная штука, молчи. Я даже представить боюсь, какая вонь подымется, если москвич узнает, до чего тут у нас все запущено.
— Насчет вони, — киваю, — эт вы прям в дырочку.
Градоначальник мою аллегорию игнорирует, советует мужаться и отключается. Кладу трубки по местам. Сижу, жду москвича, кошусь одним глазом на компьютер с бухгалтерией, другим — на ящик с бумажной документацией. Руки так и чешутся лишний раз все проверить. Э-эх, была не была! Ворошу бумаги, прикидываю, к чему москвич придраться может. И тут стук в дверь. Начальственный такой.
— Милости просим! — весело почти кричу. А поджилки-то трясутся. И мэр накрутил меня дальше некуда, да и самому как-то неуютно. Если обещанная вонь действительно поднимется, «КБ Сикорского» через полгода-год можно будет закрывать. Фирму жалко, а особенно жаль ребят — ну кому они, кроме меня, нужны…
Заходит страшный московский дядя. И вправду страшный. Здоровый шкаф, морда кабанья, взгляд свирепый. Носом крутит. Принюхивается.
— Здрасьте, — хрюкает. — Полковник Дубов, налоговая полиция, внеплановая проверка… — И прямо-таки жрет меня круглыми поросячьими глазками.
А у вашего покорного слуги видок подозрительный донельзя — бумажками обложился, ни дать ни взять — злостный неплательщик и уклонист от налогов по-быстрому бухгалтерию подчищает.
— Кто тут Сикорский?
Я аж оглядываюсь — да вроде нет больше никого в кабинете, только жабиус. Он, конечно, зверь для своей породы ненормально крупный, но все равно его за генерального директора даже с пьяных глаз не примешь.
— Я Сикорский, я. Вы бы сели, господин полковник.
— Благодарю. Слушайте, а откуда запах такой жуткий? И на улице и внутри. Канализацию пробило?
Засмеялся бы, да боязно, чересчур свиреп на вид полковник, не поймет юмора. У нас в городе про канализацию «пробило» — самое ценное слово. Потому что, значит, до этого ее намертво забило. Как давеча на Космонавта Мельника. А если забило — то, получается, что? Получается, должен прийти тот, кто умеет ее пробивать.
Ну, а к запаху мы все привычные. Я не в том смысле, что только мы — «КБ Сикорского» — а вообще местные. Жизнь такая.
— Да здесь, — говорю, — на пригорке, роза ветров косая. Особо по вторникам — чё тока сюда не несет. Тундрюки еще в позапрошлом веке жаловались, сам в городской хронике читал.
Ну, чес-говоря, про аборигенов я малость того.
В вечной мерзлоте фекальная канализация вообще не лучшим образом себя чувствует. Холодно ей, болезной. Тем более нашей, которую при царе Горохе тянули — наспех да неглубоко. И городишко раньше малюсенький был, нынешнему не чета: так, почти райцентр. Но худо-бедно дерьмо по трубам плавало. А сейчас тут опорная база громадной добывающей компании. Народу тьма, домов новых понатыкано, а сети-то коммунальные к чему подключили? Все к той же старой дохлой системе с узкими коллекторами, замкнутой на слабенькие отстойники. Да и качественный состав дерьма радикально изменился. Лет тридцать-сорок назад что по коллекторам текло? Оно самое, газетами слегка разбавленное! Так сказать, родственные материалы. А теперь народ чего только в унитазы не кидает, особенно милые дамы, хоть и запрещено это строжайше. Ну и клинит поток. Жуткие пробки образуются, дерьмо на улицу прет, а там его морозцем прихватывает — и вообще конец. Да и под землей потоку застаиваться ни в коем случае нельзя. Мало того, что мерзлота, так еще и ненормальная, перемерзшая — мы ведь кристаллический газ разрабатываем.
— Чем же это тянет? — полковник снова нюхает и окончательно косорылится. — И откуда? У вас офис насквозь провонял. Чистый сероводород. Неужели с комбината?
— Не-е, природный газ вовсе не пахнет, в него потом специально меркаптан добавлят. Я и говорю — роза ветров. Кто его знат, чё летит, да откуда. Мож, олень в тундре сдох…
М-да, про оленя — это я тоже слегка не очень.
Год назад комбинатские раскошелились и прекрасную регенераторную построили — вон она, рядышком, километра не будет. Только смысла в ней почти никакого, пока трубы под землей старые лежат. Эх, наврать бы полковнику, что это с регенераторной запахи странные несет — так ведь не пахнет она, зараза! Словно не дерьмо через себя гоняет, а газ, будь он неладен.
То, что здесь под ногами газа хоть задом ешь, давно открыли. Только он у нас как бы прессованный, в кристаллической форме. И вот наконец-то ученые догадались, как его добывать и в дело пускать. Вполне безопасным методом, хоть в подвале собственном копай. Ура-ура, роют шахтищу, ставят рядом комбинатище, набивают город населением под завязку, все замечательно. Только совсем не замечательно вышло, когда промышленная разработка началась. Пока опытные партии добывали, никаких побочных эффектов не было. А как принялись этот самый газ мегатоннами сквозь верхние слои почвы выволакивать, ее — почву — проморозило на всю катушку. Вместе, сами понимаете, с трубами. Ладно, воду подогревать можно. А дерьмо?! В каждый унитаз по кипятильнику?! Или прикажете комбинату закупить биотуалетов на полста тыщ народу, да еще и, главное, постоянно снабжать их реактивами?
То ли дело тундрюки — при любой погоде во чистом поле оправляются, и хоть бы что. Аж завидки берут. Веселые ребята. Примерно раз в месяц съезжаются к комбинату на снегоходах, в воздух из берданок палят, и орут хором: «Русский, волка позорная, уходи свой Россия, оккупанта-мпериалиста, твоя мама фак, рашен гоу хоум!». Комбинатские тут же им пару рюкзаков огненной воды — нна! Аборигены водку хвать, и обратно в тундру. И все жутко довольны. Вот тоже загадка природы — на водку у начальства всегда деньги находятся. А канализацию специальную высокоширотную в городе положить — нехватка оборотных средств.
Есть, конечно, вариант нарубить в мерзлоте выгребных ям, чтобы весь город туда с ведерками бегал. Но вы сами представьте, сколько придется людям за дискомфорт приплачивать, и как дружно они от такой жизни алкоголизмом заболеют. Весело, да — выскакиваешь из подъезда с ведром дерьма, полным до краев, вокруг минус шестьдесят, в организме ни грамма… Нереально. Психика не выдержит. Мы ж не первопроходцы какие, а простые трудящиеся.
Короче говоря, чтобы городская фекальная система работала, в ней должно идти непрестанное шевеление. Которое нужно как-то обеспечивать. То есть: пробки выявлять и немедленно пробивать.
Чем и занимается акционерное общество закрытого типа «Конструкторское Бюро Сикорского».
Я сначала хотел контору назвать просто, как в том анекдоте: «Сливочная». А потом думаю — какого черта? Работа серьезная, ответственная, инженерного подхода требует… И вообще я парень с юмором. Вроде бы.
— А что за зверь удивительный в аквариуме? — полковник огляделся, и на жабиуса толстым пальцем указывает.
— Жаба, — говорю. Без неуместных комментариев.
Вообще-то наш зверь — Жабиус Говениус Рекс. Из-за него Михалыч с перепугу сознание потерял, когда Жабиус прямо ему на ногу выпрыгнул. Увлекаемый бурным потоком. Из очка в женском туалете достославной городской администрации. Как он в нашу канализацию угодил, как там выжил — загадка. Обогрели зверя, приютили. Гордимся теперь. Директор комбината по части рептилий малость двинутый, у самого игуана дома живет, так он на нашу жабу специально глянуть приезжал. Долго рассматривал, языком цокал, а потом сказал: «Надо же, и цвет-то какой, прям маскировочный!» А какой еще может быть цвет, если наш жабиус, научно выражаясь, чистой воды — точнее уж чистого дерьма — канализационный эндемик?..
— М-да, — говорит полковник, разглядывая жабиуса. — Издалека везли? Африка, небось?
— Вроде того, — соглашаюсь. Один черт. Либо у меня денег куры не клюют, либо я враль записной. И то и другое для налогового полицейского, считай, чистосердечное признание в воровстве.
Вот положение дурацкое! И знаю ведь точно, что ничего криминального полковник у меня не нароет — все равно сердчишко ёкает. Эх, испортило русских засилье бюрократии, трусами сделало. Недаром мы нет-нет, а тундрюкам позавидуем. В «Макдональдс» на снегоходе… Да-а.
И тут слышу — дизеля. Урчат на подъеме, тяжелое волокут. Так это же цистерны! Громадные цистерны с подогревом, дерьмо с Космонавта Мельника на регенераторную везут. Аккурат мимо ангара нашего. Ур-ра-а! Ничего выдумывать не надо, так и скажу полковнику — да вот откуда запахи…
А полковник в это время достает платок, зажимает им нос и теперь уж совсем не в переносном смысле хрюкает:
— Ладно, приступим.
Только приступить у нас не выходит, потому что один из дизелей вдруг надсадно взрёвывает у самого крыльца, будто ангар таранить собрался. Правильно сориентировать московского гостя, подготовить к встрече с бригадой, я не успеваю. За стеной раздается жуткий грохот, и сквозь неплохой уплотнитель на двери кабинета пробивается такая вонища, что даже мой тренированный нос морщится. Дезинфекция, она похлестче дерьма будет раз в десять.
— А это что еще такое?! — Выше платка москвич заметно наливается кровью.
— А эт, уважаемый, — говорю, — вернулась с работы бригада пробойников!
«Хрен ли нам теперь?» — сказал бы в такой ситуации мэр. Вот и мне уже — не хрен.
— Ко-о-го бригада?!
И тут парни вваливаются в кабинет. Впереди Кузя со своим дёргающимся глазом.
— Пробили! Игорь, мы ее пробили!!!
Полковник уже не краснеет, а напротив, бледнеет. Ребята все, как один, в списанных армейских боевых скафандрах, только шлемы поснимали. А у Кузи в левой клешне — его любимая пропыра. И машет он ею в воздухе довольно опасно.
В общем, зрелище то еще.
Вонизьма тоже не дай бог.
Полковник сидя обалдевает. Впрочем, мне сейчас не до него, я смотрю на ребят, оцениваю, в каком они состоянии. Вроде ничего. Растут парни. Великая штука трудотерапия, если грамотно ее применять.
Тишка мне издали кивает, отстегивает варежки и лезет к аквариуму жабиуса кормить. Михалыч пытается вперед пролезть, оттереть от меня Кузю и одновременно пропырой в ухо не схлопотать. А Кузя знай себе лопочет, рассказывает, как замечательно они сегодня пробили. Я его речь довольно хорошо разбираю — привык за пять лет, ёлы-палы, — но как раз сегодня меня сомнения одолевают. Потому что дешифровка кузиного лепета следующая: когда парни уже всякую надежду потеряли осилить затыку, вдруг родилась блестящая идея. Не продавливать, а бить.
Изобретатели хреновы, они взяли Кузю за ноги, и головой вниз с пятиметровой высоты в магистральную трубу бросили! А он пропыру в клешнях зажал, перед собой выставил… Ну, и вонзился в мерзлую какашку. И таки расшевелил ее.
«Пропыра» — это Кузя сам название выдумал. Четыре лома, сваренных вместе пакетом, и на конце железяка от топора-колуна, самого здорового, какой смогли найти. У нас, конечно, не только ручной пробойный струмент, техника всякая самопальная тоже имеется, но когда нужно в тесном коллекторе затыку расковырять, лучше пропыры ничего не придумаешь. А в боевом скафандре экзоскелет и сервоприводы, мы это дело слегка усилили — знай себе дерьмовую мерзлоту пыряй и в ус не дуй. Конечно, вместо штатных перчаток ставим варежки-клешни, иначе струмент не удержишь. Пять штук мне скафандров комбинатские снабженцы добыли, не знаю уж как, но вроде по закону все, списанная амуниция.
— Послушайте, Сикорский… — Глаза у полковника совсем освиневшие. — Это что за сборище дебилов? Вонючих… Чем ваше так называемое «бюро» занимается?!
А у меня вдруг настроение приподнялось, ведь живы-здоровы парни, да еще затыку пробили. Задача выполнена, любимый город может гадить спокойно. Так чего мне бояться? Ну и отвечаю я москвичу:
— Известно, чем заниматся. Вертолеты строит!
Тут-то Михалыч шутку и испортил.
У Михалыча самый высокий в бригаде ай-кью. Под семьдесят. Но когда на тебе боевой скафандр, кустарными способами приспособленный для работы в замерзшем дерьме по уши, голова умная — только полдела. То есть ты догадаешься, наверное, что координация движений у твоей одежки больше не военная. И честь отдавать начальству не станешь — побоишься граблей в шлем себе въехать так, что вмятина останется. А вот если нужно, допустим, Кузю излишне возбужденного обойти… Михалыч неловко поворачивается, задевает полковника и роняет его на пол вместе со стулом. Прямо сносит.
Полковник не кричит, а визжит — свинья она и в тундре свинья, — ему больно, его приложила бронированная махина в десять пудов. Кузя перепуганный отпрыгивает в сторону, роняет пропыру — вот уж повезло! — и таращится на полковника, словно тот не со стула, а с Луны свалился. «Кузя!» — зову я, мне важно отвлечь парня, у него была раньше манера от страха закрывать лицо руками, а клешни-то он не снял, никак я их не отучу, чтобы, отстегнув шлем, первым делом свинчивали клешни…
— Не-е-т! — ору.
Это Михалыч, намеренный исправить ошибку и загладить вину, нагибается и хватает полковника выше локтя страшной железной варежкой с усилителями.
— Звините-пжалста-я-больше-не-буду! — выстреливает наш умник покаянную фразу, которую еще в первой группе интерната на всю жизнь затвердил.
Конечно, Михалыч хочет полковника на место посадить, легко и непринужденно, будто ничего и не было. Он сейчас двоих таких кабанов на одной руке поднимет. Сжимается варежка.
— Сто-о-ой!!! Все назад! — кричу, а сам прикидываю, мне как, уже сегодня в коллекторе утопиться, или погодя чуток?
Полковник живучий оказался. Вырвался и прямо на трех костях, не переставая выть, из кабинета бросился, головой дверь вышиб, и куда-то ускакал.
В тундру, раны зализывать.
Тишка в наступившей тишине произносит:
— Н-ну, мэ-мэ-мэ… Михалыч. Н-ну, ты и мэ-мэ-мэ… Идиот.
Это значит, он Михалыча осуждает, но слегка. Они когда хотят кого-то всерьез оскорбить, говорят «у-о». Еще одна привычка интернатовская.
У Тишки ай-кью вообще нет. Он тесты проходить отказывается, и все. Обходными путями ему полтинник насчитали. Занизили, думаю.
Михалыч соображает, чего натворил — и в плач.
Кузя видит, что Михалыч плачет, и тоже принимается реветь.
Я выезжаю из-за стола, отстегиваю ребятам клешни, пока не начали ими слезы утирать.
В Тишке, похоже, разыгрывается командный дух, потому что глаза у него заметно мокрые. Но он еще держится. Это надо закрепить.
— Веди их в раздевалку, — говорю. — Проследи, штоб приняли душ, и сам не забудь. Скафандры уложите аккуратно. Да, пропыру забери — вон она валятся. Через полчаса отвезу вас завтракать и баиньки.
Угу, отвез. Только мне удается кое-как успокоить ребят, и помочь Тишке выгнать их из кабинета — опять звонок. Техник-смотритель шестого района. Я и забыл совсем, что у них разгонный насос в трубе стоит. Голь на выдумку хитра — раз дерьмо по собственной воле не плавает, мы ему турбонаддув устроим. Пока этого наддува не было, «КБ Сикорского» из шестого района просто не вылезало. Я там буквально дневал и ночевал. Да и ребята были еще неопытные, людей всяких боялись, а не только москвичей, — приходилось ими непосредственно на месте командовать, чтобы защищенными себя чувствовали… А потом насос заработал, в шестом гораздо легче стало, вот и забыл я.
— Стопорится, — техник говорит. — Поднимается и стопорится. А напрягу только к вечеру дадут. Боюсь, поздно, не сдюжит насос. Чё делать-то? Мож, толканули бы слегка тяжелый слой?
«Тяжёлый слой» — нижний, куда всякие инородные предметы опускаются, забухнув. Помню, дохлого оленя выковыряли. Как он туда угодил? Хотя жабиус тоже ведь откуда-то взялся, не из Африки же.
Да, надо толкать. Пропихивать из шестого в пятый, там уж оно самотеком разгонится. А то к вечеру на полтрубы завал нарастет, хоть всем городом разгребай.
— Три часа, — говорю. — Через три часа нас жди. Устали ребята, пусть хоть немного отдохнут. Сам с ними буду. И чудес не обещаю. Умоталась бригада.
— Эт твои-то мамонты, и умотались?
— Эт они с виду мамонты. Психика зато как у котенка, не больше наперстка.
За стеной опять дизеля — новую порцию дерьма к регенераторной везут. Сижу, на спинку коляски откинулся, потолок разглядываю. Мечтаю об унитазах-биде с электронным управлением, как у меня дома. В каждую бы квартиру по такому агрегату — уже легче. Туалетная бумага, даже самая лучшая, в соединении с дерьмом очень неприятную пульпу образует, склонную к комкованию и замерзанию.
Еще мечтаю о федеральном законе, строго карающем за сбрасывание в унитаз использованных женских затычек и прокладок, а также упаковок от них. Оберток от конфет любых.
Окурков. Пачек из-под сигарет. Бутылочных пробок (как они их туда роняют? зачем?). Объедков вообще и кожуры банановой — отдельно. Яичниц подгоревших и другой некондиционной еды. Шприцев одноразовых и многоразовых. Клизм. Шерсти животных, как домашних, так и диких. Комьев вычесанных из головы волос, особенно — из головы женской. Перьев любой птицы. Расходных материалов компьютерных. Технической документации на пленках. Черновиков постановлений городской администрации — в любом виде, из-за непомерного объема. Денежных знаков, включая иностранные. Бумажников — как с денежными знаками, включая иностранные, так и без. Пластиковых карт дебетных и кредитных, в том числе банков-нерезидентов. Часов наручных. Средств мобильной связи и комплектующих к ним. Манипуляторов типа «мышь». Инструментов коррекции зрения типа «очки». Посуды битой — какая радость, что небитая, слава богу, не пролезет! Гаечных ключей и головок торцевых к ним. Отвёрток. Ленты изоляционной, в рулонах и кусками. Деталей унитазов — немаловажная деталь! Ножей, вилок, ложек. Носовых платков. Шарфов, кашне, галстуков. Носков дырявых. Трусов! Колготок разных!! Памперсов!!!
И кара должна быть адекватной — если что неположенное в унитаз бросил, пусть то же самое тебе в задницу вколотят!!!
Та-ак, пора звонить психологу. Уже не для ребят — для себя.
А тут и он сам, легок на помине, в кабинет заглядывает.
— Здорово, Сикорский! Искал меня? — спрашивает. — Ну, что у вас? Как ребята?
— Ты где был?!
— У клиента. Срочная работа. Давай, клянись о неразглашении — я сейчас профессиональную этику нарушать буду.
— Пусть в шестом районе навсегда электричество отключат!
— Серьезно. Уважаю. В общем, Сикорский, дело такое. Если тебе что-то от прокурора надо будет — мне скажи.
— У него чё, проблема с головой?! — спрашиваю, а сам провалиться готов сквозь вечную мерзлоту. Вдруг поплохело мужику на почве дерьма, застывшего противотанковыми надолбами прямо под окнами? Мало ли, какие он, сумасшедший, из этого зрелища выводы сделает. Может, и понадобится мне от него в ближайшем времени чисто дружеская услуга — чтоб не посадил лет на сто.
— У него проблема с женой. Супруга заговор раскрыла. Это марсиане в канализации диверсии устраивают. Хотят загнать человечество обратно в каменный век и поработить. У нас они пока тренируются, а вот через месяц по всей планете трубы забьет — и конец цивилизации.
Ой-ё… То-то прокурор с самого утра вызверился и москвича обещал на варежки пустить.
— Съезжать им надо, — говорю, — с Космонавта Мельника.
— Это точно. Ну, а у вас-то что за драма?
Обрисовал я ситуацию. «Растут парни, однако, — психолог говорит. — Еще полгодика назад было бы тебе весело…» Согласился ребят спать уложить и запрограммировать на полный отдых, чтобы пара часов — и как новые. Ну, двинули в жилой отсек. Это у нас в дальнем углу ангара есть как бы квартирка — на всякий экстренный случай, вроде сегодняшнего. Кухня там, спальня и все такое. Пожевать-отлежаться.
Слышу — шум, гам, ребята в душевой плещутся. Веселые уже. Психологу обрадовались, он им почти как родной. А уж новость о работе сверхурочной для бригады всегда праздник. Этим обалдуям дай волю, они себя как лошадей до смерти загонят. Точнее, до нервного истощения. Которое у моих питомцев наступает так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь.
Им, беднягам, сама по себе жизнь на воле раем кажется.
Хотя почему «беднягам»? Любят свою работу, окружены вниманием, искренне наслаждаются каждым прожитым днем… Как они на днях в снежки играли! Милые громадные тридцатилетние дуроломы. Счастливые. Детишки мои…
Радуешься за них, да? А вот пробросят по городу нормальные трубы — и что дальше, Сикорский? Ребята станут не нужны, и у города не будет резона из кожи вон лезть, чтобы подтверждать ежегодно по дикому блату твое опекунство. Ведь ты по закону не можешь быть опекуном. Ты по закону вообще почти ничего в этой жизни не можешь — да и помимо закона тоже… Дорастить ребят до изменения им группы инвалидности — успеешь ли? Сумеешь ли? И потянут ли другую группу сами ребята?
А больше возможностей никаких. Улицы техника чистит, и даже в мусорщики нам не податься — сжигатель построили, а вывоз на полуавтоматах, знай кнопки нажимай. Нет в округе грязной работы. Прогресс, мать его, так и прёт семимильными шагами. И значит, что?
И значит, как только фекальную систему заменят, никакой прокурор ребят не выручит. Наоборот, город постарается забыть, аки кошмарный сон, это многолетнее своё позорище — бригаду пробойников, единственную и неповторимую, одну на весь мир, хоть в Книгу Рекордов заноси. И ребята поедут доживать в интернат для у-о, а ты… На свалку истории. Тоже — доживать. Один-одинёшенек, без детей, без жены — хотя, может, найдется какая сердобольная или просто на деньги падкая, уж денег-то «КБ Сикорского» в дерьме нарыло порядочно.
Прямо хоть диверсию учиняй. Нешто мы глупее марсиан?
— Ты что, депресснул? — психолог спрашивает. — Наплюй.
Мы на кухне сидим, чай пьем. Ребята в спальне дрыхнут. За стеной опять автоцистерны надрываются. Возить им сегодня — не перевозить.
— Да не, я так, о будущем задумался.
— А что о нем задумываться? В будущем тебя, дорогой, ждет судебный иск от москвича. Вот увидишь, он еще попробует дело до уголовного раздуть. Но ты не переживай. Мне сейчас опять к прокуроровой жене надо — заодно с супругом ее потолкую, хе-хе… За ребят не беспокойся. Я перед выходом бригады на пробой опять сюда подъеду, взгляну, как они.
— На этот раз не опоздай.
— Постараюсь. Жена-то не своя, а большого начальника. Ей так просто не скажешь — мол извиняйте, сударыня, меня другие сумасшедшие ждут…
Уехал. Я в мастерскую закатился, проверил скафандры, на струмент взглянул. Трудно что-то серьезное с этими железяками без помощи ребят делать, тяжелое всё, но поверхностный-то осмотр я и в одиночку могу.
Вот непонятно, брать в шестой район «крота», или как. Не хотелось бы.
Наш «крот» — это не ваш «крот», тот, который наподобие ёршика на длинном тросе с ручкой для вращения. Мы эти детские «кроты» именно ёршиками и зовем, ими только унитазы да очки пробивать.
Наш-то «крот» — снаряд с переменной геометрией, такой комбайн самоходный для рыхления и подъема тяжелого слоя. Здоровый, сволочь, за машиной на прицепе таскаем. Всем хорош аппарат, да больно велик, даже в сложенном виде. Его можно только на стыке районов вниз загнать, где широкий спуск в коллектор. А поскольку в шестом сейчас тока нет, выходит, запитываться мы будем от седьмого — кабеля-то хватит?.. Ну его пока, «крота». Если увидим, что вручную не справляемся, техника-смотрителя попросим в ангар смотаться.
Эх, позарез мне нужен на подмогу толковый рукастый мужик. Да где его найдешь такого — чтобы у-о не боялся и на запахи не реагировал? «Комплексной бригаде пробойников требуется исполнительный менеджер — физически крепкий мужчина со слесарными навыками, страдающий хроническим насморком и способный нежно относиться к взрослым детям».
На первый взгляд, таких полно — я ведь искал, пытался. Но у всех соискателей была, как сказал психолог, явная нехватка асоциальных наклонностей. Только услышат, что «КБ Сикорского» дерьмо ворочает — сразу до свидания, несмотря на громадный оклад.
Гадить-то в трубу все молодцы, а вот обеспечивать по ней движение… Если для этого нужны асоциальные наклонности, тогда я не понимаю, какие — социальные. Распустился народ. Три четверти мира газом обеспечивает, вот и распустился. Еще фыркает, что из России банановую республику сделали. Хороши русские бананы, ничего не скажешь — сто лет назад полстраны на дырку ходило, и ничего, — а теперь каждому работнику подавай исправный унитаз, иначе неймется. Желательно унитаз с Интернетом. Или отдельно унитаз и Интернет-II. Тьфу!..
Хотя, с другой стороны, жаловаться на всеобщую брезгливость мне грех — именно поэтому я и попал в десятку со своим «инжиниринговым проектом».
То есть в городскую канализацию попал.
Заехал в кабинет, с коляски на диванчик перевалился, задремал. От нервов, видимо. Неспокойно как-то, чую, боком выйдет «КБ Сикорского» инцидент с москвичом. Проснулся — вся душа в царапинах, так ее кошки поскребли. И главное, тишина. Ни звонка, ни стука в дверь. Как затишье перед бурей. Ребят поднял, сказал к выходу готовиться. Сижу, на аквариум гляжу, жабиусу завидую. Корма ему подсыпал. За одной стеной бригада железом лязгает, за другой моторы гудят — надоели уже.
Телефон. Я аж подпрыгнул. Ну, думаю, началось! А это техник-смотритель.
— Выходите, — говорит, — я уж в горку еду. Чё-то движение нынче у вас прям как в центре…
— Так цистерны же. Ладно, мы на улицу. Эй, ребята! Пошли!
Техник что-то еще буркнул — мол, не только цистерны, да я не дослушал, у меня другой звонок входящий. Надеялся — психолог. А оказался налоговый.
— Сикорский! — кричит. — Ты чё натворил?!
— Да ты понимаешь…
— Москвич силовую поднял и к тебе поехал! Сиди, не дергайся, я мэру уже позвонил! Главная штука — не дергайся! Застрелят на фиг!
По коридору ребята на выход топают, мне из кабинета хорошо слышно. Только я рот открыл, вдруг — ба-бах! Дверь входная.
— Стоять! Оружие на пол!
И мат-перемат, уши вянут.
Силовая, она всегда так — побольше напора, шума и матерной ругани. Чтобы сразу-то в налогоплательщика не стрелять, авось он испугается.
Да только не на тех напали.
Мне потом налоговый кассету с записью из коридора подарил. Она и так по городу ходила, но ее за большие деньги продавали, а он мне — бесплатно. «Как продюсеру», — сказал. У меня-то самого в коридор соваться пороху не хватило, я через ангар катился к запасному выходу, но что в это время происходило, теперь знаю и описать могу.
Значит, идет по коридору бригада пробойников в скафандрах с опущенными забралами. Шагает, как на парад. Веселая, отдохнувшая, с той, что утром была, заполошной и дерганой, — просто не сравнить, вообще другие люди. Впереди Кузя с Тишкой бок о бок. Кузя в руке несёт пропыру, а Тишка на плече тащит… Ладно, слово почти литературное, так что скажу — говнодав. Знатный струмент. Железнодорожный домкрат гидравлический с усилием разжима под сто тонн. К нему с двух концов приварены крышки от канализационных люков, только обточенные слегка, чтобы в любую трубу пролезало.
Сзади Михалыч топает, крестовины складные к говнодаву тащит, из рельсов такие конструкции для упора.
А навстречу бригаде врывается группа силовой поддержки налоговой полиции. Все как положено — автоматы, броня, «оружие на пол», матюги.
Кузя, несмотря на устрашающие размеры, существо застенчивое до трусости. Михалыч больше всего боится совершить какую-нибудь ошибку. А вот Тишка у нас боец, особенно когда отдохнул и на своей территории. Сейчас он дома, только собрался на работу, и тут к нему вперлись какие-то дураки, по замашкам — полные у-о.
Поэтому он берёт и с плеча швыряет говнодавом в толпу силовиков.
Я бы не хотел, чтобы в меня запустили железнодорожным домкратом. Даже простым, без крышек от люков. А вы?
Силовики валятся, как кегли, роняя друг друга и беспорядочно стреляя во все стороны. Из стен и потолка летят клочья. Бригаде всё равно: скафандр пуля не берет. К тому же, ребята просто не знают, что это такое — когда в тебя стреляют.
Силовики пытаются встать и открыть прицельный огонь по ребятам. Но Тишка издаёт через внешние микрофоны скафандра оглушительный боевой клич — он так давеча кричал, играя в снежки. Тормознувшие было Кузя с Михалычем понимают — это тоже игра. Кузя выставляет перед собой пропыру, а Михалыч крестовины, и вдвоем они бросаются на противника.
И вышибают его из ангара к едрене матери.
Снося поднимающегося по ступенькам москвича, бережно прижимающего к груди загипсованную руку.
Там у нас пешеходный выход — крылечко небольшое с перилами, да ступенек штук пять.
Я как раз выехал через запасной, но перед ним давно не чистили, у меня колеса вязнут в сугробе. Поэтому я временно обездвижен, и могу только наблюдать, как клубок из десятка бронированных тел катится по ступенькам. Грохот, вопли и какой-то смутно знакомый поросячий визг. Хорошо, силовые вроде поняли, что стрелять в ребят без толку. Если б они по-прежнему во все стороны пуляли, тут бы мне точно конец настал. Да наверняка и москвичу заодно.
Вовек мне этой сцены не забыть. Стоп-кадр. Широкая раскатанная дорога, машин стоит видимо-невидимо. И налоговые, и будка техника-смотрителя шестого района, и цистерны с дерьмом — водители бесплатный цирк смотрят. Перед ними на площадке у ангара куча-мала, в центре Тишка виднеется, уже вновь овладевший говнодавом. Из-под кучи москвич выползти пытается, но его кто-то за ногу ухватил и, судя по выражению лица полковника, на болевой прием ее взял.
Кругом автоматы валяются, и пропыру Кузя потерял.
Тут на площадку влетает черный джип, из него прыгают мэр и прокурор. Секунду в ужасе на происходящее глядят, потом орать начинают, но поскольку их никто не слышит, бросаются кучу-малу самолично растаскивать. Это смелое решение — мэру тут же дают в репу, он падает, и куча его накрывает.
Я, главное, сижу, как последний у-о, в своей коляске, с места двинуться не могу. Кричать-то бригаде, чтобы прекратила, бессмысленно, пробовал, глотка уже сорвана.
Если б не техник-смотритель, не знаю, чем бы все закончилось. Ребята мои только во вкус вошли, а силовые, те вроде ошалели — в жизни им никто такого успешного сопротивления не оказывал.
Но техник, он то ли побоялся возможного смертоубийства, то ли просто решил социальную справедливость учинить. Короче, он подбежал к ближайшей цистерне, что-то водиле сказал, отцепил сливной шланг и потянул к месту драки. А водила на цистерне крышку откинул — и руку в пульт запустил.
Техник им по-честному крикнул — хватит, мол, а то худо будет. Но силовые как раз Тишку свалили, Михалыч за него обиделся, и начал всех направо и налево крестовиной дубасить. Ну, техник и махнул водиле. А тот улыбнулся широко, будто космонавт Мельник перед стартом на Марс, и ручку дернул.
Цистерна-то с подогревом, дерьмо как свежее, даже лучше. И насос там хороший стоит, мощный… Они, главное, не сразу поняли, что происходит, возились еще чего-то, кулаками махали. Ну, тонну они приняли на себя, это точно. Значит, налоговых десять рыл, считая с москвичом, моих обалдуев трое, да от отцов города два представителя. Хотя прокурор не в счет, ему сразу говнодавом пониже спины угодило, он под крыльцо и улетел. Выходит, около семидесяти килограммов на нос. Моим-то все равно, они в это дело каждый день ныряют, а вот остальным в целом не понравилось. У них еще и обмундирование было, как бы сказать, не по форме.
В общем, решили пока больше не драться.
Техник-смотритель шланг бросил, в машину — прыг, и газу. Правильно, я считаю.
Дерьмовозы тоже с места снялись — и на регенераторную.
И тишина. Даже налоговые не матерятся — стонут только жалобно. И москвич не визжит, охрип, бедный. Потом оказалось — мало того, что ребра ему помяли, когда с крыльца сшибли, так еще ногу вывихнули.
Я кнопку ткнул на подлокотнике коляски, в ангаре ворота открылись.
— Внимание! — кричу. — Предлагаю всем немедленно пройти в отсек санитарной обработки! Дезинфекция за счет компании.
Из-под крыльца вылезает прокурор. Весь в белом — снегу там намело. Держит в руках две половинки чьего-то автомата, одну со стволом, другую с прикладом. Глядит с интересом на медленно оседающую гору дерьма, из которой выбираются участники побоища — кто на четвереньках, а кто и вплавь. Смотрит на меня — все, думаю, конец. А он только говорит, сочувственно так:
— Ну, Сикорский, и вредную же ты профессию себе выбрал!
— Да чё, — говорю, — нормальную… Всегда хотел служить людям. Штоб им было хорошо.
…Мы теперь на помойке работаем. Ее раньше в городе вообще не было, нынче есть: мусоросжигатель сгорел от перегрузки. Ну, я санинспектору ящик огненной воды поставил, так он мне самолично план «утилизационной площадки» начертил и благословение с гербовой печатью нарисовал. Арендовало «КБ Сикорского» кусок тундры, вырыло котлован, подъезд к нему накатало. По совету психолога выдержал я паузу в несколько дней, чтобы город провонял как следует, да кучи мусора уже свет застили, — и к зданию администрации. Внутрь-то мне тогда не пройти было, но я не гордый, начальство у подъезда отловил.
Мэр вообще плохо выглядел в тот день — чего вы хотите, город в мусоре тонет и помощи ждать неоткуда, — а как меня увидел, затрясся весь и попробовал от самых дверей подъезда с разбегу в машину запрыгнуть. Поскользнулся, головой в сугроб — хрясь! Я уже тут как тут, колесом ему на шубу наехал, теперь быстро не отвяжешься от Сикорского. Тогда мэр решил инсульт симулировать. А я, пока все суетились, кому надо из помощников — свое предложение об оказании инжиниринговых услуг. Мэр таблеток сердечных поел, отдышался слегка, ему и говорят — спаситель наш тута. Мэр — чё, этот?! Ему — он самый.
И пошло всё почти как раньше. Мне бульдозер под ручное управление переделали, ребята помогают машинам разгружаться, выскребают что прилипло. Новый сжигатель обещают не скоро — денег нет — так что от печальных дум о будущем я временно застрахован.
Техник из шестого района тоже к нам подался, исполнительным менеджером. Говорит, на помойке делается реальное дело, живое, для всеобщей пользы, да еще и весело. И то правда, на канализации нынче от тоски помрешь. Как только скандал до Москвы докатился, приехала к нам большая комиссия, а едва растеплилось, начали по городу класть современную морозоустойчивую фекальную систему. Конструкция продуманная, затыки исключаются, с Аляски специалисты приезжали — только языками цокали.
Ребята поначалу слегка приуныли. Я их понимаю, все-таки «пробойник» звучит гордо, вы произнесите вслух — пробойник! — мощно, да? А «оператор У-площадки» — совсем не звучит. На том же комбинате операторов всяких, как в тундре оленей. Со шваброй бегает, а уже оператор. Психолог, и тот не сразу парням растолковал, что новая их профессия не менее опасная, героическая и нужная людям, чем прежняя. И тут я в один прекрасный день, орудуя рычагами и наблюдая, как бригада в мусоровозе копошится, слово придумал — «отбойник». Ребята ведь чем занимаются? Отбивают от кузовов машин куски прессованного мусора. Так и говорю: были вы пробойники, а теперь отбойники — какая разница? Повеселели. Действительно, какая разница?
Ведь эта наша работа на прежнюю до удивления похожа. Я уже мечтаю иногда, чтобы запретили населению мебельные гарнитуры на помойку выкидывать — а то возни с ними…
Вот, опять! Целых три холодильника. Я их, конечно, гусеницами утрамбую. Но котлован у меня не резиновый, между прочим! А народ в него валит что ни попадя. Ладно б одни холодильники. Ужас, чего только мы не утилизируем. И в каких объемах. Едва за мусоровозами поспеваем, да и места уже в обрез, пора еще площадку открывать и искать человека на второй бульдозер.
Точно — запретить! Чтоб не смели выбрасывать снегоходы разукомплектованные и кузова автомобильной техники. Двигатели бензиновые, дизельные и электрические. Колеса в сборе, диски, шины, детали подвески крупнее наконечника рулевой тяги. Плиты кухонные. Стиральные и посудомоечные машины. Прочую бытовую технику. Отдельно ванны, за них вообще бить нарушителей смертным боем. Ванны процессу утилизации мешают невероятно, особенно большие гидромассажные, те просто нам на площадке отравляют жизнь. Технику множительную и электронно-вычислительную — тоже желательно на фиг. Мониторы разные — к чертовой матери. Туда же антенны спутниковые и усилители к ним. Никаких деталей систем вентиляции и кондиционирования. Под запрет — отопители любых видов. Мебель комплектную и некомплектную. Рамы оконные. Трубы любые. Совсем любые — включая музыкальные инструменты. Тоже любые. Игрушки детские, мягкие и жесткие. Игрушки взрослые, как в надутом, так и в сдутом виде…
И унитазы. С унитазами, конечно, довольно легко справиться, но они меня почему-то особенно раздражают!
Часть I. Нужный вопрос … 7
И. А. Алимов. Вместо предисловия … 7
А. И. Липков. Русский сортир на фоне Востока и Запада … 21
Часть II. Свидетели сакрального … 39
А. А. Сильнов. Туалеты в системе общественных построек Древнего Рима … 39
А. Н. Мещеряков. Японские туалеты и урны … 51
И. А. Алимов. Китай: туалеты и урны. Полевые заметки … 78
А. Н. Ланьков. Кое-что о корейском туалете … 96
Н. Г. Краснодембская. Об обычаях санитарии и гигиены у народов Южной Азии … 108
А. А. Хисматулин. Туалеты и урны: ислам … 122
Часть III. Толчок в будущее … 146
О. И. Дивов. Вредная профессия … 146
«Петербургское востоковедение» представляет книжную серию — лауреата конкурса АСКИ «Лучшая книжная серия 2001 года».
В серии вышли:
Е. А. Торчинов. Даосизм «Дао дэ цзин»
Т. В. Ермакова, Е. П. Островская. Классический буддизм
А. А. Хисматулин. Суфизм
А. А. Накорчевский. Синто
Е. А. Торчинов. Даосские практики
 |
Есть такая занимательная наука — «история туалетного дела», или «туалетоведение». На рубеже веков эта наука стала необыкновенно популярна во всем мире: во многих странах организуются музеи туалетов, выходят различные книги об истории туалета, принимаются программные документы по развитию и совершенствованию мест отдохновения будущего. Есть даже Международный день туалета — 19 октября.
Но книга, которую вы держите в руках, совершенно особенная. Это не только уникальный очерк истории сортира с древнейших пор по настоящее время — истории «с картинками», но и очерк этикетных норм и правил, принятых в различных странах мира: введение во всемирную туалетологию.
Это также своего рода пособие для выезжающих в страны Востока Наш читатель может отправляться в путешествие без боязни, ведь в книге «Сосуды тайн» даны ответы на самые деликатные вопросы — те, с которыми постыдишься лишний раз обратиться к переводчику.
Почему у них ЭТО делают так, а у нас иначе? Кто такие «корточкисты» и «восседающие»? Как делали ЭТО знатные японские дамы? Как правильно справить нужду и почему мусульманин непременно должен учитывать при этом направление на Мекку? Что означает выражение «стихийный туалет»? Каким должен быть туалет общественный?
Туалеты и урны — у нас и у них, вчера, сегодня и даже в какой-то степени завтра — такое чтение обещает быть захватывающим.
 |
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |