"Кольцо (другой перевод)" - читать интересную книгу автора (Судзуки Кодзи)

Глава первая Ранняя осень

1

Пятое сентября, 22:49 Иокогама

Сразу за парком Санкэй начинался пустырь, разбитый на земельные участки, предназначенные для продажи. На северном краю пустыря теснились многоэтажки – многоквартирные башни в четырнадцать этажей каждая. Несмотря на то что построены они были совсем недавно, свободных квартир в них уже не оставалось. Обитатели башен не стремились к общению, и вряд ли кто-нибудь из них знал в лицо своих собственных соседей. И только окна, загоравшиеся по вечерам одно за другим, молчаливо свидетельствовали о том, насколько плотно заселены стоквартирные ульи.

С южного края маслянистое море, подрагивая, отражало сторожевые огни близлежащей фабрики. По внешней стороне фабричной ограды вились бесчисленные трубы. Их причудливые переплетения наводили на мысль о кровеносных сосудах, пронизывающих человеческую плоть. Бетонная стена была усеяна лампами, которые теплились, подобно светлячкам, делая этот промышленный пейзаж гротескным и пугающе прекрасным. Фабрика отбрасывала на черную морскую поверхность еще более черную безмолвную тень.

Здесь, прямо у моря, на расстоянии в несколько сотен метров был приготовлен участок под застройку. С края, немного на отшибе, стоял новый двухэтажный дом. Крыльцо дома выходило на узкую дорогу, пересекающую пустырь с юга на север. Сбоку от крыльца была оборудована аккуратная стоянка на одну машину. На вид — ничего особенного. Такие дома сплошь и рядом встречаются в районе новостроек. Однако этот — единственный на пустыре — выглядел как-то уныло. Быть может из-за того, что сюда было не так-то просто добраться, желающих купить участки не нашлось. Там и сям в суховатом грунте виднелись таблички с объявлениями о продаже. На фоне укомплектованных многоэтажных блоков дом на пустыре казался жалким и одиноким.

Через открытое окно на втором этаже ровный свет флуоресцентной лампы лился на темное полотно дороги. Все комнаты в доме были погружены во тьму, свет горел только у Томоко. Сама Томоко, ученица двенадцатого класса частной женской школы, сидела в своей комнате за столом. На полу работал вентилятор. Томоко, вытянув ноги так, чтобы их обдувало ветерком, корпела над задачником. При этом ее фигурка в белой футболке и спортивных шортах, вся как-то скрючившись, застыла в жутко неудобной позе. Край футболки хлопал в такт неровному гулу вентилятора, ветерок проникал под одежду и мягко касался кожи. Томоко, не переставая, бубнила «фу-у как жарко, фу-у как жарко…», хотя вокруг не было никого, кто бы мог услышать ее жалобы. Во время летних каникул Томоко веселилась как могла. Какие уж там домашние задания?! Ей было не до уроков, которых скопилось за лето неимоверное количество, и теперь она винила во всем жару.

На самом-то деле лето в этом году выдалось не очень жаркое. Ясных дней было мало, и по сравнению со среднестатистическим нынешний купальный сезон разочаровал пляжников. Но стоило каникулам закончиться, началась жара. Проклятое солнце жарит и жарит — пятый день подряд. Томоко злилась на циничные шалости погоды и дулась на весь мир.

«…ну как можно заниматься в такую жарищу…»

Томоко почесала в затылке и сделала громче невнятно бормотавшее радио. Ночная бабочка, до этого сидевшая на москитной сетке, вдруг сорвалась и унеслась куда-то в темноту, как будто не в силах больше бороться с потоком воздуха из-под лопастей вентилятора. После того как насекомое улетело, сетка несколько раз дрогнула и вновь замерла.


Целый вечер сидит Томоко над учебником, но дело не двигается с мертвой точки. Ей ясно, что даже если она просидит так ночь напролет, — вряд ли успеет выучить все то, о чем будут спрашивать завтра на экзамене.

Томоко смотрит на часы. Скоро одиннадцать. Она решает спуститься вниз, посмотреть телетрансляцию чемпионата по бейсболу. Быть может, на одной из центральных трибун ей удастся разглядеть лица родителей. Но что же делать с завтрашним экзаменом? Ведь Томоко так хочется поступить после школы в университет. В какой угодно, лишь бы только поступить… Однако какое гадкое было лето… Из-за плохой погоды ей не удалось как следует поразвлечься на каникулах. Но это вовсе не значит, что она сидела за книжками — от влажной, липкой летней духоты кружилась голова, и ни о какой учебе не могло быть и речи.

«…все-таки это было последнее школьное лето, так хотелось провести его весело и беззаботно. Следующим летом меня уже никто не назовет школьницей…»

Неожиданно Томоко расстроилась. Ей вдруг расхотелось смотреть бейсбол.

«…вот ведь! Единственная дочь потеет весь вечер над книжками, а они вдвоем преспокойненько отправились на вечерний матч. Хоть бы чуть-чуть обо мне подумали…»

Ее родителям через знакомых по работе удалось купить билеты на финал, что было неожиданностью для них самих. Несколько часов назад они выехали из дома и отправились на Центральный стадион. Предположим, они никуда не пошли после матча, а сразу поехали домой. Значит, они уже скоро будут здесь. Самое время. Томоко одна-одинешенька ждет своих родителей в новом пятикомнатном доме.

Вот уже несколько дней не было дождя, но в воздухе чувствуется какая-то странная влажность. Это не только от пота. Такое ощущение, будто по комнате плавают бесчисленные маленькие капельки. Томоко бессознательно хлопает себя ладонью по бедру. Смотрит — под ладонью ничего. Неожиданно очень зачесалось над коленом — думала, комар. Но это, скорее всего, от нервов. Вот раздалось сочное жужжание. Томоко схватилась обеими руками за голову. Обычная муха. Муха, видимо спасаясь от воздушной струи вентилятора, перед дверью набирает высоту и скрывается из поля зрения. Откуда же она здесь взялась? Дверь вроде закрыта. Томоко проверяет, нет ли в москитной сетке щелей. Ей не удается найти ни одной, в которую могла бы пролететь муха. В ту же секунду она чувствует, что ей одновременно хочется и пить, и писать.

Непонятно почему вдруг — не больно, но ощутимо — сдавило грудь. Только что Томоко непрерывно ворчала и жаловалась на жару, а теперь настороженно молчит сама не своя. Спускается по лестнице, а у самой сердце из груди вот-вот выскочит, хотя вроде все как обычно и нет причин волноваться. Свет фар проезжающей мимо дома машины скользнул бесшумно по стене коридора и исчез. Гул мотора удаляется, становится глуше. Машина проехала, и сразу темнота вокруг кажется еще глубже и темней. Томоко нарочно шумит, спускаясь по лестнице. Спустившись, она включает свет в коридоре.

Сделав свои дела в туалете, Томоко некоторое время бездумно сидела на унитазе. Сердце ее учащенно билось. Она попыталась успокоиться, но безрезультатно. С ней еще никогда ничего такого не было. Что же это?.. Несколько раз глубоко вздохнув, Томоко рывком поднялась, натянула трусики прямо вместе с шортами и повернула ручку двери.

«Мамочка, папочка, возвращайтесь поскорее!» — Томоко проговорила эти слова вслух жалобно, как маленький ребенок.

…ужас! неужели я думаю, что меня здесь кто-то услышит?

Она чувствовала, что обращается не к родителям, а к кому-то другому.

…умоляю… не пугайте меня…

Томоко вымыла руки в кухонной раковине. Мокрыми руками достала из морозилки лед, бросила со звоном в стакан. Налила до краев кока-колу, выпила залпом и поставила пустой стакан на стол. Кубики льда в стакане закружились, тая; она остановила их пальцем. Неожиданно она вздрогнула, озноб прошел по телу. Снова захотелось пить. Она опять достала из холодильника колу в полуторалитровой бутылке и налила в тот же стакан. Руки у нее дрожали… Сзади вдруг пахнуло чем-то, как будто в кухне был еще кто-то кроме нее, какая-то тень… Это не человек. По кухне поплыл сладковатый запах гниющего мяса… Это что-то нематериальное.

Томоко крикнула: «Пожалуйста, перестаньте!»

Лампочка в пятнадцать ватт помаргивала над мойкой. Новая лампочка, а вот ведь какая ненадежная. И свет у нее тоже был ненадежный. Томоко пожалела, что не додумалась включить большой свет. А теперь ей было страшно, и она не могла заставить себя проделать несколько шагов до выключателя. Она даже обернуться не могла — боялась. Она поняла, что там, за ее спиной… Там — комната в традиционном стиле площадью восемь татами[1]. У стены стоит дедушкин буддийский алтарь. Если отдернуть занавеску и выглянуть в окно, то через ячейки оконной решетки видно будет поросшие травой незастроенные соседние участки и цепь светящихся многоэтажек. Ничего, кроме этого, там нет! Допив до половины второй стакан, Томоко окончательно оцепенела. Ей кажется или чужое присутствие стало еще более ощутимым? Скованная ужасом, не в силах пошевелиться, она чувствует, как что-то тянется к ней издалека и вот-вот коснется ее шеи.

…а если это оно?! Что же делать?!

Дальше она просто не могла думать. Страх захлестнул ее. Она вспомнила то, что пыталась забыть — тот самый случай недельной давности. Это Сюити всех подбил.

Остальные не хотели ехать, но с ним не поспоришь — все всегда должны делать так, как ему хочется… Однако после возвращения в город все, что с ними произошло, показалось нереальным, как будто картинка к страшной сказке. Это была просто чья-то дурацкая шутка, вот и все.

Томоко пыталась думать о приятном. Только не об этом, о чем-нибудь другом… Но если это правда оно, то… Нуда, конечно, ведь телефон зазвонил как раз тогда… Где же родители?! Мамочка, папочка, что же вы так долго?

Возвращайтесь же наконец!

Она закричала. Однако зловещая тень не исчезла — продолжает маячить у Томоко за спиной, ждет своего часа.

Семнадцатилетняя Томоко никогда еще в своей жизни не испытывала настоящего страха, но она знает, что некоторые страхи — это просто плод воображения. Мы сами их себе придумываем, и они растут, заполняя собой все наши мысли.

…да-да, так оно и есть — я все придумала, ничего там нет и быть не может. Вот сейчас я обернусь и увижу, что все как обычно и бояться нечего…

Томоко охватило дикое желание обернуться и посмотреть. Она хотела поскорее убедиться в том, что все в порядке, что она просто напугана, что на самом деле ничего страшного нет. А если все-таки оно там? Ее передернуло. По плечам, вниз и дальше — по всему телу прошел озноб, футболка взмокла от холодного пота. Разве тело может так реагировать на обычную выдумку?

…с другой стороны… кто же это сказал, что тело правдивей души?..

Ладно, я сейчас обернусь. С чего я взяла, что там вообще может быть что-то ужасное? Надо скорее допить колу и садиться за учебу, а то я опозорюсь завтра на экзамене!

Лед в стакане звонко треснул. Не в силах больше сдерживаться — как если бы звуковая волна подтолкнула ее — Томоко, не думая ни о чем, обернулась.


Пятое сентября, 22:54 Токио, перекресток у станции «Синагава»


Перед самым его носом светофор сморгнул с зеленого на желтый. Не то чтобы он не успевал проскочить, но куда спешить? Кимура, забрав влево, остановил свое такси так, чтобы быть как можно ближе к тротуару. Неплохо было бы подобрать кого-нибудь до перекрестка Роппонги — отсюда почти все голосующие едут либо туда, либо в Акасаку — глядишь, пока такси стоит на светофоре, найдется кто-нибудь, кто захочет прокатиться до центра. Здесь такое сплошь и рядом случается.

Слева, в щель между тротуаром и стоящим на светофоре Кимурой, протиснулся мотоцикл. Подъехав к переходу, он остановился чуть впереди, так что его заднее колесо оказалось напротив окна. Было видно, что затянутый в джинсу водитель — еще совсем молодой парень. Кимура терпеть не мог этих тарахтящих двухколесных. Особенно его раздражало, когда на перекрестке какой-нибудь молодчик, обогнав чинно ждущие зеленого сигнала машины, въезжал под самый светофор и останавливался чуть ли не вплотную к дверце такси. Сегодня же, как назло, работа не клеилась — настроение и так было отвратительным. Кимура окинул мотоциклиста недобрым взглядом. Тот, похоже, чувствовал себя уверенно в шлеме из дымчатого стекла, полностью скрывавшем лицо, и, опершись левой ногой на край тротуара, небрежно раскачивался из стороны в сторону.

Вот по переходу идет девушка с красивыми ногами. Молодчик загляделся на девушку — провожая ее взглядом, чуть шею себе не свернул, но на полдороге отвлекся. Вдруг уставился в витрину слева. Красивые ножки продолжают свой путь, но молодой человек этого уже не видит. Он застыл, пристально куда-то всматриваясь. Зеленый человечек на светофоре для пешеходов начал мигать, наконец сделался красным. Пешеходы спешат, пробегают по переходу, почти задевая такси. Но голосующих не видно. Ни одного человека. Хоть бы кто-нибудь руку поднял.

Кимура от скуки газовал вхолостую в ожидании, пока нависший над дорогой светофор загорится зеленым.

В этот момент мотоциклист забился как в лихорадке, потом взмахнул обеими руками и упал прямо на такси. Падая, мотоцикл с громким скрежетом проехался по поверхности дверцы и исчез из поля зрения.

…вот идиот!

Дораскачивался — потерял равновесие и рухнул… Кимура включил аварийные фары и вылез из машины с твердым намерением заставить недотепу заплатить за нанесенный ущерб, если, конечно, таковой имеет место быть. Зажегся зеленый свет, и стоявшие сзади машины, медленно огибая такси, въезжают на перекресток. Парень уже успел перевернуться на спину и что есть сил сучил ногами, одновременно пытаясь обеими руками стащить с головы шлем. Кимуру молодой человек не интересовал, он прежде всего осмотрел такси — орудие своего труда, так сказать. Как он и думал, дверцу сверху вниз наискосок пересекала свежая царапина.

От огорчения Кимура даже зацокал языком и повернулся к мотоциклисту. Тот, как будто не обращая внимания на плотно затянутый под подбородком ремешок, пытался сдернуть шлем с головы, да так энергично, что казалось, еще немного, и он вместе со шлемом оторвет себе голову.

…ух ты, плохи дела…

Кимура наконец-то понял, что с молодым человеком действительно не все в порядке, присел подле него на корточки и спросил: «Ты как вообще?» Через дымчатое стекло он не мог разглядеть лица пострадавшего. Парень крепко схватил

Кимуру за руку и силился что-то сказать. Казалось, он просит о чем-то. Беззвучно умоляет. Он даже не попытался открыть забрало. Кимура мгновенно сориентировался:

— Полежи тут немного, я сейчас «скорую» вызову. — Он побежал к телефону-автомату. «Где же это видано, — думал он на бегу, — чтобы человек так изувечился, просто упав с мотоцикла? Он ведь на месте стоял, не ехал никуда. Наверное, головой ударился. — И тут же отвечал сам себе: — Да что ты несешь чепуху? У него же шлем на голове…» У Кимуры засосало под ложечкой от недоброго предчувствия.

«Если он сильно поранился, сделаю ремонт в счет своей страховки. Вот ведь незадача какая, теперь надо заявлять о происшествии, а потом еще эта беготня с полицией…»

Позвонив, Кимура вернулся к машине. Парень лежал неподвижно, схватившись руками за горло. Вокруг уже собралась кучка любопытных. Протолкнувшись сквозь них, Кимура громко объявил о том, что уже вызвал «скорую помощь»: «Эй, разойдитесь. Сейчас „скорая“ подъедет!»

Вот он присел на корточки, расстегивает ремешок у парня под подбородком, чтобы снять шлем. И тут — неужели парень притворялся, когда корчился на мостовой, вцепившись обеими руками в голову? — шлем с легкостью снимается, он и застегнут-то был только для виду…

Кимура вздрогнул, когда из-под шлема показалось искаженное от ужаса — более подходящего слова он не смог найти — лицо. Выпученные глаза широко раскрыты, ярко-красный язык провалился в горло, по краям рта стекает слюна. Теперь уже можно не дожидаться «скорую» — и так все ясно. Во время возни с ремешком он попытался нащупать на шее пульс, но безрезультатно. Кимура содрогнулся от отвращения. Окружающий пейзаж мягко расплывался, теряя какое бы то ни было подобие реальности…

Переднее колесо повалившегося мотоцикла продолжает медленно крутиться, из-под бензобака вытекает и бежит по асфальту тонкая черная струйка машинного масла. Струйка тянется до сточной канавы и медленными каплями падает вниз в воду. На фоне безветренной ясной ночи в который раз зажегся красный сигнал светофора.

Кимура, пошатываясь, встал, оперся об ограждение на краю тротуара и еще раз взглянул на тело мотоциклиста, распростертое на проезжей части. Голова молодого человека покоилась на шлеме, как на подушке, из-за чего его шея неестественно согнулась почти под прямым углом.

…неужели это я ему шлем под голову так подложил? Как подушку… Зачем только, непонятно…

Хоть это и произошло несколько секунд назад, Кимура ровным счетом ничего не мог вспомнить. С мостовой на него глядели два широко раскрытых, вопрошающих глаза. Его передернуло, зазнобило. Казалось, что липкий, горячий воздух на мгновение всей своей тяжестью опустился ему на плечи и прошел стороной. Несмотря на жаркую экваториальную ночь, Кимура не мог унять дрожь и трясся, трясся всем телом…

2

В зеленоватой воде крепостного рва отражались осенние краски раннего утра.

Жаркий сентябрь был уже на исходе. Казуюки Асакава как раз спускался в метро, но вдруг передумал, повернул на выход — ему захотелось пройтись, полюбоваться вблизи отражением, которое он наблюдал с высоты девятого этажа. Глоток свежего воздуха был просто необходим — а то ему уже начало казаться, что вместе с тяжелым, спертым воздухом редакции он, как осадок на дно бутылки, опускается под землю, на платформу метро…

Асакава взбежал по ступенькам. Вот выплыл навстречу императорский парк, и сразу стало легче — можно было смириться даже с клубами выхлопных газов, наплывающих оттуда, где пятая магистраль сливается с объездным шоссе. Едва просветлевшее небо свежо сияло в утренней прохладе.

Хотя Асакава проработал всю ночь и порядком устал, спать ему не хотелось. Мысль о только что дописанной статье будоражила его, заставляя лихорадочно работать каждую клеточку мозга. Он две недели трудился без выходных и надеялся ближайшие пару дней спокойно отдохнуть в кругу семьи. Он предвкушал долгожданные выходные, которые честно заслужил — главный редактор лично посоветовал ему хорошенько выспаться и прийти в себя.

Со стороны станции «Куданся» приближалось пустое такси. Асакава, повинуясь внезапному порыву, проголосовал. Два дня назад истек срок проездного, по которому он исправно ездил от «Таке-баси» до «Нового Ипподрома», а другой он до сих пор не удосужился купить. Короче, отсюда до дома в Синагаве — 400 йен на метро и около двух тысяч йен на такси. Разница заметная, но при мысли о трех пересадках становится тошно, да и зарплату только что получил — так что сегодня можно позволить себе маленькую роскошь.

Он проголосовал. Именно здесь и именно сейчас. Это была неожиданная для него самого прихоть, сложное взаимодействие мельчайших импульсов. Нельзя сказать, чтобы Асакава спешил выйти из метро с твердым намерением вернуться домой на такси. Он просто соскучился по свежему воздуху, вышел на улицу, а тут вдруг, откуда ни возьмись, подъезжает такси, и фонарик горит — в смысле, «свободен», а в перспективе — покупка билета, толчея в метро, три пересадки — ужас!..

Если бы в тот день Асакава все-таки решил поехать домой на метро, ему бы и в голову не пришло искать связь между двумя разными происшествиями. Однако, как ни посмотри, завязка романов — это всегда стечение обстоятельств-Такси как-то нерешительно остановилось у здания с громким названием Палас-сайд. Водитель — невысокий мужчина лет сорока, усталый, с воспаленными глазами — похоже, работал всю ночь. Над счетчиком была прикреплена служебная карточка с цветной фотографией и именем таксиста: Микио Кимура.

— Мне в Кита-Синагава…

Услышав, куда едет клиент, Кимура чуть не заплясал от радости. Таксопарк его компании находился как раз рядом с Синагавой в Хигаси-Готан-да, и после смены он должен был вернуть машину именно туда. Это самое интересное в работе таксиста — подгадать так, чтобы все устроилось, как тебе удобней. Кимура сразу сделался на редкость словоохотливым.

— Вы, значит, едете материалы для статьи собирать?

— Что? — переспросил Асакава, погруженный в свои мысли. После чего отвел усталый взгляд от окна и посмотрел на водителя, пытаясь понять, откуда тот знает о его работе.

— Вы разве не журналист?

— Я в еженедельнике работаю. Однако какой вы наблюдательный.

Кимура проработал таксистом лет двадцать. За это время он более или менее научился — в зависимости от одежды, от манеры говорить, а также от того, где он подобрал очередного пассажира, — определять профессиональную принадлежность своих клиентов. Обычно если в такси садился представитель одной из «модных» профессий, к тому же еще и не лишенный профессиональной гордости, то разговор как-то сам по себе заходил о его работе.

— И не тяжело вам — в такую рань уже на работе?

— Я вообще-то с работы. Домой еду — буду отсыпаться.

— Надо же — совсем как я.

Собственно говоря, Асакава не особо гордился тем, что он журналист. Но этим утром он снова испытал то чувство удовлетворенности, которое испытывает любой автор, увидев свою — свеженькую, только что из набора — статью. Серия его статей

— довольно серьезный проект — была совсем недавно закончена, но уже успела вызвать немалый резонанс в общественных кругах.

— Работа-то ваша как? Интересная?

— Ну, в общем… — неопределенно ответил Асакава и замолчал.

Раз на раз не приходится. Бывает, что интересная, а бывает, что не очень. У него нет сил вдаваться в подробности. Он еще не забыл своего провала. Заголовок статьи, которую он тогда готовил, до сих пор стоит у него перед глазами: «Новые боги современности».

Асакава вспомнил, как два года назад он — жалкий, дрожащий — причитал в кабинете главного редактора, что никогда больше не сможет заниматься журналистикой.

Некоторое время они ехали молча. У Токийской башни водитель на большой скорости вписался в левый поворот и сразу же после этого спросил:

— Вам как лучше, вдоль реки или по первому Иокогамскому шоссе?

Ехать можно было и так и эдак, в зависимости от того, в какую часть района направлялся клиент.

— Наверное, лучше по Иокогамскому. Высадите меня около «Нового Ипподрома».

Приятно, когда пассажир точно говорит, куда ему надо, чувствуешь себя спокойней. На перекрестке Фудано-Цудзи Кимура повернул руль направо.

Они приближались к памятному месту. Уже почти месяц прошел, а Кимура все никак не мог забыть аварию на перекрестке. В отличие от Асакавы с его терзаниями по поводу «провала» двухлетней давности, Кимура смотрел на происшедшее объективно, он нисколько не чувствовал себя виноватым и не испытывал угрызений совести. Все произошло по вине мотоциклиста. Что бы Кимура тогда ни сделал, он ничем не смог бы помочь парню. Постепенно все страхи забудутся. Все-таки месяц прошел, как-никак…

Но разве месяц — это так уж много? Вон Асакава — опростоволосился целых два года назад, а все еще помнит тогдашний позор, все еще боится…


Как бы то ни было, Кимура не находил рационального объяснения, почему каждый раз, когда он проезжает мимо этого места, ему хочется рассказать кому-нибудь о злополучной аварии. Обычно Кимура украдкой проверял в зеркале заднего вида, спит пассажир или нет. Если тот спал, Кимура кое-как сдерживался, но если пассажир бодрствовал — ничто не могло удержать Кимуру от длинного обстоятельного рассказа о событиях той ночи. Этот рассказ выслушивали все его клиенты, не успевшие вовремя заснуть. Все до единого. Каждый раз на этом перекрестке Кимуру охватывало дикое желание поговорить.

— Где-то около месяца назад, что ли… — На этих словах светофор с желтого переключился на красный, будто только и ждал начала разговора. Желая привлечь внимание собеседника, Кимура многообещающе, с намеком, произнес:

— Сколько всего непонятного происходит в нашем мире…

Задремавший было Асакава встрепенулся, начал быстро оглядываться по сторонам.

Голос неожиданно заговорившего таксиста застал его врасплох, и теперь он пытался определить, где именно они проезжают. Таксист продолжал:

— Например, внезапная смерть. А ведь такие случаи бывают теперь все чаще и чаще… И даже среди молодых.

— Что? — в ушах у Асакавы отдалось: «внезапная смерть».

Кимура продолжал как ни в чем не бывало:

— Так вот, где-то месяц назад стою я во-он на том светофоре, жду зеленого. И тут на мою машину падает мотоцикл. Он и не ехал даже, просто стоял, и вдруг — бац! Упал. И знаете что? Мотоциклистик этот — парнишка молодой, девятнадцать лет, учился на подготовительных курсах — в университет хотел поступить… Умер он. Упал и умер.

Я стою сам не свой — «скорая» приехала, патруль полицейский. Он же, как назло, на мою машину свалился. Суматоха жуткая. Полнейший бардак…

Асакава молча слушал — за десять лет работы журналистом он приобрел хватку, научился интуитивно распознавать в обычной болтовне потенциальный материал для статьи — вот и сейчас он моментально, почти автоматически записал имя водителя и название компании.

— Но умер этот парень как-то странно. Все пытался шлем с головы содрать, извертелся весь. На спину перевернулся, ногами сучил как заведенный… Я рванул «скорую» вызывать, возвращаюсь, а он уже все. Того самого. Кончился.

— А где это было? — Асакава проснулся окончательно — сна у него ни в одном глазу.

— Да вон там. — Кимура ткнул пальцем в светофор на противоположной стороне дорога. Станция «Синагава» расположена в районе Таканава, в так называемой портовой части Токио — на этот счет у Асакавы сомнений не было. Значит так, если авария произошла на перекрестке у станции «Синагава», то она должна быть зарегистрирована в Таканавском полицейском участке. Он тут же мысленно шаг за шагом перебрал все возможности и составил оперативный план — как бы ему поскорее в этот участок попасть. Связи — вот основная сила газетчиков из крупных изданий. У редакции, за что ни возьмись, везде есть свои зацепки, и подчас в руках журналистов находится гораздо больше информации, нежели в полицейских участках…

— Так вы говорите, «внезапная смерть»? — Раньше ему не приходилось слышать такого диагноза, но это не имело значения. Асакава спешил подробней опросить свидетеля, сам еще для себя не уяснив, почему его так заинтересовало это происшествие.

— Да это просто бред сивой кобылы. Я ж, как сейчас, на светофоре стоял, не ехал никуда. А он вдруг возьми да и грохнись. Сам по себе. Ну меня, понятно, сразу в свидетели, а это ж на страховке потом сказывается… И откуда он взялся на мою голову?

— А точную дату вы помните?

Кимура усмехнулся:

— Что, добычу почуяли? Ну ладно, ладно. В сентябре это было. То ли пятого, то ли четвертого, где-то так. Около одиннадцати ночи… — Кимура замолчал и в ту же секунду вспомнил все до мельчайших деталей: липкий, горячий воздух, машинное масло, медленно струящееся из-под упавшего мотоцикла. Черная струйка, извиваясь как живое существо, ползет к водостоку. Отразив на мгновение свет фар, масляные капельки исчезают в сточной канаве. Ни звука, ни шороха. Именно тогда, на мгновение, Кимуре отказали все органы чувств, а потом он увидел шлем на мостовой, на шлеме покоилась голова молодого человека. Кимура вспомнил мертвое испуганное лицо. Что же его так напугало?

Зажегся зеленый, Кимура нажал на газ. С заднего сиденья до него донесся звук торопливо бегущей по бумаге авторучки — Асакава записывал что-то в блокнот. Кимуру начало подташнивать. С чего бы это? Он, похоже, перестарался, вспоминая ту аварию. Слишком уж реальным, словно он снова очутился на месте происшествия, было его воспоминание. Сглотнув кислую слюну, Кимура справился с тошнотой.

— А что вызвало смерть? — спросил с заднего сиденья Асакава.

— Паралич сердца.

…паралич сердца? Неужели они и в протокол это записали? Вообще-то, в наше время словосочетание «паралич сердца» уже не используется…

— Надо будет проверить, какой диагноз поставил судмедэксперт, и дату тоже, наверное, придется перепроверить, — пробурчал Асакава себе под нос, старательно конспектируя.

— Соответственно, у него не было никаких телесных повреждений. Просто сердце остановилось, и все. Так, что ли?

— Ага. Так оно и есть. Мистика какая-то. Но самое непонятное… — Кимура сделал паузу.

— Ну?

— Просто наваждение… У покойника лицо было перекошенное, как будто он очень испугался чего-то…

У Асакавы сердце екнуло. Нет. Не может этого быть. Нет никакой связи. Простое совпадение, только и всего.

Они уже подъезжали к «Новому Ипподрому».

— У следующего светофора — налево, и я сойду.

После остановки машины задняя дверь автоматически открылась. Асакава, подавшись вперед, протянул водителю две тысячейеновые купюры и визитную карточку, представился:

— Асакава, корреспондент еженедельника N. Если у вас будет время, я бы хотел продолжить наш с вами сегодняшний разговор.

— Давайте продолжим, я с радостью, — действительно радостно проговорил Кимура.

— Ну, тогда я вам позвоню на днях.

— Сейчас я дам номер…

— Спасибо, не стоит. Я записал данные вашей компании — это ведь тут поблизости. — Асакава вышел из машины. Закрывая дверцу, он неожиданно засомневался. Правильней будет сказать — струсил. Струсил ни с того ни с сего. Может, лучше не соваться в эти мистические дебри? Один раз уже сунулся, а на ошибках, как известно, надо учиться. Но… «Это не про нас», — подумал Асакава, уж очень его заинтересовала авария на перекрестке, и, ясное дело, он не мог позволить себе молча пройти мимо этой информации. Придержав дверцу на полдороге, он заглянул в такси и спросил у водителя:

— Слушайте, а шлем он не пытался снять?

3

Главный редактор Огури, выслушав до конца теорию Асакавы, нахмурился.

Огури вспомнил случай двухлетней давности. Тогда Асакава работал как одержимый сутки напролет. Он не отходил от компьютера, буквально прилип к клавиатуре, составляя подробное жизнеописание Сияющего Кагэямы — отца-основателя одной из многочисленных новых религий. В те дни в Асакаву словно бес вселился.

Он был не в себе. Настолько не в себе, что Огури чуть было не заставил его пойти к психоаналитику подлечиться.

И время для своего проекта Асакава выбрал неподходящее. Два года назад началась мода на оккультизм — настоящий бум, каких раньше не видывали. В крупные редакции хлынул поток писем и фотографий, все столы были завалены снимками «потусторонних сил» и другой подобного рода корреспонденцией. Чего только люди ни присылали: целые эпопеи о привидениях, фотоиллюстрации к этим эпопеям и прочую тематическую фальшивку. «Куда катится мир?» — грустно думал Огури. Как человеку самоуверенному, поднаторевшему в журналистской работе, ему казалось, что он уже давно разобрался в устройстве мира, однако объяснить это массовое умопомешательство он был не в силах.

Итак, количество обезумевших читателей достигло апогея. Не будет преувеличением сказать, что ежедневно после доставки почты редакция бывала попросту погребена под слоем пакетов и конвертов, таивших в себе очередные «откровения» и всякую оккультную дребедень.

Но, разумеется, эта волна захлестнула не только еженедельник N. Шквал прокатился по всем японским издательствам и изданиям. Все до единого информационные агентства пострадали от этого не поддающегося объяснению повального увлечения потусторонним.

Журналисты не пожалели ни времени, ни сил на специальное расследование и пришли к выводу, что, хотя практически вся корреспонденция была анонимной, мало кто из авторов написал больше одного послания. По самым приблизительным подсчетам получалось, что за тот период около десяти миллионов человек отправили каждый как минимум одно письмо в какую-нибудь газету. Десять миллионов! Журналистский мир содрогнулся.

В самих письмах не было ничего такого страшного — количество корреспонденции пугало гораздо больше, чем ее содержание. Только представьте себе, что каждый десятый человек написал письмо в какую-нибудь редакцию. При этом среди журналистов, а также среди их родственников и друзей, не было никого, кто бы стал рассылать по редакциям такой бред. Так что же, собственно говоря, произошло? Откуда взялись все эти письма?

Издатели и редакторы в течение долгих дней продолжали ломать над этим вопросом головы, а потом волна писем схлынула сама по себе. Все очень быстро вошло в привычную колею. После полугодового кошмара повседневная редакционная работа казалась сказкой. И писем про привидения больше не приходило. Ни разу.

Огури — главный редактор солидного еженедельника — по долгу службы был обязан выработать четкую программу действий. В его задачу входило объяснить своим подчиненным, что конкретно нужно делать, когда сталкиваешься с социальным феноменом такого рода. Огури выбрал стратегию последовательного игнорирования. Он склонен был думать, что весь сыр-бор разгорелся из-за очередной низкопробной статейки в одном из этих, пользуясь его выражением, «убогих» журнальчиков.

Читатели, возбужденные публикацией загадочных фотоснимков и рассказов очевидцев, сами принялись активно сочинять подобный бред, и постепенно это вылилось в массовый психоз. Огури понимал, что его теория далеко не всем покажется убедительной, но ему было необходимо хоть какое-то мало-мальски рациональное объяснение для того, чтобы выработать правильный подход.

Он отдал соответствующее распоряжение, и его подчиненные перестали работать с письмами в редакцию. Вся читательская корреспонденция сжигалась. Огури занял жесткую позицию по отношению к миру за пределами редакционного офиса: «Оккультизму — бой!» Таким образом, все, что имело хоть какое-то отношение к мистическим аномалиям, не имело никакого отношения к редакции еженедельника N. Может быть, именно благодаря этому поток читательских писем ослабел и, судя по всему, вот-вот должен был вообще иссякнуть. И тут появляется Асакава со своим материалом, опубликовать который — все равно что подлить масла в затухающий костер.

Огури пристально смотрит на Асакаву.

…неужели ему хочется еще раз сесть в ту же лужу, что и два года назад?

— Вот что, милейший, — главный редактор называл собеседника «милейшим» только в тех случаях, когда разговор был ему неприятен, но необходим.

— Я прекрасно понимаю, о чем вы думаете, но… — зачастил было Асакава, однако Огури, не обращая внимания, продолжал:

— Конечно, это все очень любопытно. Не спорю. Только, к сожалению, никто не знает, каковы будут последствия. Если последствия будут такими же, какими они были в прошлый раз, тебя ждут серьезные проблемы. Я ясно излагаю?

Куда уж яснее. Под «прошлым разом» подразумевался оккультный бум двухлетней давности, который, по мнению Огури, был сфабрикован от начала до конца. Памятуя о нем, главный редактор до сих пор с подозрением относился к мистицизму. Он испытывал почти физическое отвращение ко всему, что касалось сверхъестественного, паранормального и необъяснимого.

— Я же не говорю, что тут обязательно замешаны какие-то потусторонние силы, — оправдывался Асакава. — Но в одном я уверен — это не простое совпадение…

— Совпадение — не совпадение… — Огури, зажав уши ладонями, попытался сосредоточиться и непредвзято взглянуть на только что услышанную историю.

…Племянница Асакавы со стороны жены, молодая девушка по имени Томоко Оиси, умирает в доме своих родителей пятого сентября около одиннадцати вечера. Причина смерти — острая сердечная недостаточность. Ученица частной женской школы (до окончания оставался всего один год), Томоко умерла в семнадцать лет. В тот же день и даже в тот же час на перекрестке возле станции «Синагава», свалившись с мотоцикла, умирает от остановки сердца девятнадцатилетний парень — студент университетских подготовительных курсов.

— А по-моему, это самая что ни на есть случайность, — после некоторого молчания сказал Огури. — Совершенно естественно, что, услышав от таксиста про аварию, ты вспомнил про племянницу жены, которая умерла в тот же день, когда эта авария случилась. Разве я не прав?

— Сейчас я вам все объясню, можно? — Асакава понял, что Огури попался и теперь выслушает его до конца. — Перед самой смертью, извиваясь на асфальте как на горячей сковородке, парень изо всех сил пытался содрать с головы шлем.

— И?..

— И Томоко тоже умерла, вцепившись в голову обеими руками. Она буквально рвала на себе волосы. Так ее и нашли с клочками волос в сжатых до синевы кулаках.

Насколько Асакава был знаком с Томоко — они время от времени встречались на семейных посиделках, — она была обычной старшеклассницей и, как все старшеклассницы, очень заботилась о своем внешнем виде. Волосы держала в образцовом порядке — каждое утро мыла голову, аккуратно причесывалась. Трудно представить, чтобы Томоко ни с того ни с сего стала бы рвать на себе волосы — волосы, за которыми она так тщательно ухаживала. Абсолютно непонятно, что должно было произойти, чтобы она сделала то, что сделала.

Каждый раз, когда Асакава вспоминал племянницу, что есть сил вцепившуюся в свои волосы, он сразу представлял себе некую невидимую силу, которая медленно приближается к несчастной девочке — шаг за шагом… И еще Асакава представлял охвативший Томоко панический страх. Дикий ужас, который невозможно описать словами.

— Не знаю, милейший, по-моему, ты необъективен в данном случае. Посуди сам — любые два происшествия, даже такие, которые изначально не имеют ничего общего, покажутся тебе взаимосвязанными, если ты будешь настойчиво выискивать точки соприкосновения. Эти двое, например, умерли от сердечного приступа. Они, вероятно, мучились. Поэтому девочка хваталась за голову, а юноша пытался содрать с себя шлем. Что же здесь необычного?

Асакава покачал головой — он понимал, что в словах шефа есть доля правды, но так легко сдаваться не собирался.

— Но ведь речь идет о сердечном приступе, почему же они не схватились за сердце? При чем здесь голова?

— Откуда ты знаешь, дорогуша, за что нужно хвататься при сердечном приступе? У тебя такой приступ был хоть один раз?

— Нет.

— А у врача ты проконсультировался?

— По поводу чего?

— По поводу того, хватаются ли люди за голову во время инфаркта.

На этот вопрос Асакава не стал отвечать. Он к врачу ходил, и врач ему честно сказал, что «всякое бывает». Не исключена возможность, что кто-то во время сердечного приступа хватается за голову. И наоборот, при кровоизлиянии в мозг люди могут схватиться за живот, потому что болит и там, и там.

— Все зависит от человека. Кто-то не может решить математическую задачку и чешет в затылке, другой в той же самой ситуации тянется за сигаретой, а третий, скажем, поглаживает себя по животу…

Проговорив это, Огури крутанулся в своем кресле и продолжил:

— В любом случае на данный момент ты ничего не знаешь наверняка, и, кроме того, у нас пока нет возможности опубликовать такой материал — ты же помнишь, что было два года назад. Пока я не буду уверен на сто процентов, ничего подобного в печать не пройдет. А так, если хочешь для себя писать, — пиши, тебе никто мешать не станет.

Ладно, наверное, Огури прав — это просто случайное совпадение. Хотя, кто знает… Асакава вспомнил, как на вопрос, рвут ли люди на себе волосы во время сердечного приступа, врач в сомнении покачал головой, нахмурился и сказал: «Ну-у-у…», после чего замолчал. По выражению его лица было понятно, что он за время своей практики ни с чем подобным не сталкивался.

— Понятно. — Асакаве не оставалось ничего, кроме как встать и покорно удалиться. Либо он сумеет найти более весомые доказательства того, что между двумя происшествиями существует тесная взаимосвязь, либо Огури зарежет его материал — одно из двух. «Если ничего не найду, — решил для себя Асакава, — просто забуду об этом».

4

Повесив трубку, Асакава еще некоторое время стоял неподвижно, держа руку на телефоне. Ему было тошно от собственного заискивающего, лебезящего голоса, звук которого до сих пор отдавался у него в ушах. Собеседник на том конце провода, получив трубку из рук секретаря, поначалу держался крайне высокомерно, но, поняв о каком проекте идет речь, постепенно смягчился. Вероятно, он по ошибке решил, что его будут просить дать в номер рекламу, но, разобравшись что к чему, подобрел, да оно и понятно. Асакава представил себе, как тот вертит головой, просчитывая выгоду от публикации — как-никак, солидный еженедельник собирается опубликовать статью о его удачной карьере.

С сентября в их издании началась серия «топ-интервью», состоящая из репортажей о добившихся успеха менеджерах. Это был шанс молодых президентов преуспевающих компаний поведать со страниц еженедельника о том, как они шли к достигнутому, как им удалось преодолеть все препятствия на своем пути и что они собираются делать дальше.

Казалось бы, все идет как по маслу: о встрече договорились, план интервью более или менее наметили. Короче, есть все основания быть довольным собой, но почему-то Асакава пребывает в задумчивости. Он заранее знает, о чем расскажет ему этот заносчивый тип: о том, какой он сообразительный, предприимчивый и как благодаря этим своим качествам он не упустил шанс и вознесся на недосягаемую вершину… Старая как мир, бесконечная success story — история головокружительного успеха, которая никогда не закончится, если только ты не встанешь и не начнешь, вежливо извиняясь, пятиться к двери. Скука зеленая. Асакава терпеть не мог людей, выдумывающих подобные проекты. Понятно, что журналу необходима реклама как залог будущего — иначе он не будет окупаться. Но Асакава не мыслил в таких категориях — его мало волновали как прибыль, так и убытки еженедельника. Единственное, что было для него по-настоящему важным, — делать интересные репортажи. Бездумная, автоматическая работа очень часто приятна для тела, но, увы, губительна для ума.

Асакава спустился на четвертый этаж и направился в архив. Он собирался поискать материалы для завтрашнего интервью, но кроме этого была еще одна вещь, которую он хотел выяснить во что бы то ни стало. В последние дни он не переставая думал о существующей между двумя смертями причинно-следственной связи. Вот и сейчас мысль об этом снова возникла в его мозгу, развеяв последние воспоминания о высокомерном тоне преуспевающего бизнесмена. Беда только, что Асакава не знал, с какого конца подступиться к этой проблеме.

«А вдруг пятого сентября около одиннадцати вечера были еще какие-то похожие происшествия?» — подумалось ему.

Если это так, если действительно в тот вечер произошло еще что-то подобное, то вероятность простого совпадения резко уменьшается. Асакава решил пролистать все газеты за первую декаду сентября. Вообще-то по долгу службы он ежедневно прочитывал все газеты, но в разделе социальной хроники обычно ограничивался только заголовками, так что вполне мог что-нибудь упустить.

Асакава почувствовал, что он напал на след. Кажется, когда месяц назад он просматривал — как всегда наискосок — социальную хронику, на глаза ему попался странный заголовок, набранный мелким шрифтом в углу газетной страницы. Асакава напрягся, припоминая: наверное, это был нижний левый угол… тоненькая рамочка…

Кроме расположения заметки на полосе, память ничего не сохранила. Хотя… Помнится, прочитав заголовок, он чуть не ойкнул, но тут его окликнул ответственный редактор, и статья так и осталась недочитанной — в редакционной суете он о ней позабыл.

Свое расследование Асакава начал с утреннего выпуска за шестое сентября. Он был уверен в том, что найдет зацепку, и сердце его бешено билось, как у ребенка, который ищет драгоценный клад. Вроде ничего особенного — сидишь себе в темном архиве, читаешь месячной давности газеты, но Асакава чувствовал небывалый душевный подъем. Такого никогда не почувствуешь во время интервью с очередным деловым снобом. Асакава был создан для работы в архиве и терпеть не мог таскаться по встречам, приемам и прочим общественным мероприятиям.

Нашел! Вечерний выпуск за седьмое сентября. Так оно и есть — в левом нижнем углу скромная заметка. Она была меньше, чем он предполагал, загнанная в угол наседающим сверху и справа репортажем о морской аварии, «унесшей тридцать четыре человеческих жизни». Ничего удивительного в том, что он ее чуть не пропустил. Надев очки в серебряной оправе, Асакава склонился над газетой и углубился в чтение.


ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ. БЕЗДЫХАННЫЕ ТЕЛА ЮНОШИ И ДЕВУШКИ ОБНАРУЖЕНЫ В САЛОНЕ ВЗЯТОЙ НАПРОКАТ МАШИНЫ

7 сентября. По данным полицейского участка г. Йокоска, в 6:15 утра на придорожном пустыре, тянущемся вдоль регионального шоссе Йокоска — Асина, водитель проезжающего автофургона заметил легковую машину, на передних сиденьях которой в неестественных позах неподвижно сидели двое — юноша и девушка. При ближайшем рассмотрении оказалось, что оба мертвы.

По номеру машины были установлены личности погибших. Юноша — девятнадцатилетний ученик подготовительных университетских курсов, проживал в г. Токио, район Сибуя. Девушка — 17 лет, ученица частной женской школы, проживала в г. Иокогама, район Исого. Машина была взята напрокат в одном из районных пунктов. Записана на имя погибшего. Обнаруживший тела водитель утверждает, что все двери в машине были заперты, при этом ключ находился в замке зажигания. Предположительно, смерть наступила от 10 вечера до 4 утра в ночь с пятого на шестое сентября. Окна в машине были плотно закрыты — возможно, что погибшие заснули и умерли от удушья, однако существует еще и вероятность отравления. Точная причина смерти выясняется. По-видимому, речь идет не об убийстве, а о несчастном случае.

Вот, собственно, и вся информация, но заметка произвела на Асакаву сильное впечатление. Погибшая девушка жила в Иокогаме, ей было семнадцать, и самое главное — она училась в одной школе с Томоко, племянницей Асакавы. А молодой человек, взявший машину напрокат, был сверстником погибшего на перекрестке мотоциклиста и посещал те же подготовительные курсы.

Не может быть, чтобы эти четыре смерти были простым совпадением. Теперь навряд ли понадобится много времени, чтобы связать их воедино. Как ни крути, а от недостатка информации Асакава, вхожий в редакции всех крупных газет, никогда не страдал.

Сняв ксерокопию со статьи, он возвращался на девятый этаж. То, что он чувствовал, было сродни ликованию человека, неожиданно обнаружившего золотоносную жилу. Он пританцовывал на месте и с трудом смог дождаться лифта…


Пресс-клуб мэрии Ёкосука.

Ёсино сидел за своим столом в пресс-клубе при муниципалитете города Йокоска, шариковая авторучка в его руке летала над бумагой, оставляя на листке строку за строкой.

При хорошем раскладе, без пробок и дорожных происшествий, из Токийской редакции до Йокоски ехать было примерно час.

Асакава тихо подошел сзади и окликнул старого знакомого:

— Привет, Ёсино.

В последний раз они виделись около полугода назад.

— А! Старина Асакава пожаловал. Какими судьбами? Что это тебя занесло в нашу провинциальную Йокоску? Да ты садись, в ногах правды нет. — И он предложил Асакаве свободный стул.

Хороший, сердечный человек, хоть и выглядит диковато из-за разросшейся по всему лицу бороды.

— Ты как вообще, занят? — поинтересовался Асакава.

— Ну, не то чтобы очень…

Они дружили еще с тех пор, когда Асакава работал в отделе социальной хроники. Ёсино пришел в компанию на три года раньше, и, соответственно, сейчас ему было тридцать пять.

— Собственно говоря, я связался с здешним информационным отделом, чтобы выяснить кой-какие детали по одному вопросу, а они говорят: у нас теперь Ёсино работает… Ну, я и решил… — Асакава, смутившись, замолчал.

— Что решил-то? Вижу ведь, что ты ко мне по делу приехал.

Асакава молча протянул ему заметку. Ёсино уставился на ксерокопию и долго, на удивление долго, не отводил от нее взгляда. Казалось бы — сам же писал, так зачем настолько внимательно вчитываться — заметка короткая, запомнить несложно, но Ёсино прямо-таки оцепенел, застыла в воздухе его рука с не донесенным до рта земляным орешком, он полностью ушел в чтение. Очнувшись, Ёсино отправил арахис в рот и начал медленно его жевать, словно пережевывая вместе с ним содержание только что прочитанной заметки…

— Ну и что дальше? — Ёсино вдруг посерьезнел.

— Я просто хотел расспросить тебя об этом случае поподробней…

— Ну, пойдем поболтаем за чашечкой кофе. — Ёсино поднялся с места.

— У тебя как со временем-то? Нормально?

— Я ж сказал тебе, что не сильно занят. Кроме того, мне тоже интересно с тобой это дело обсудить.

Они направились в маленькое кафе неподалеку от мэрии. Там можно было недорого выпить кофе и не спеша поговорить. Ёсино, сев за столик, повернулся в сторону стойки и громко сказал: «Две чашки кофе, пожалуйста». Потом придвинул свой стул поближе к Асакаве и заговорил:

— Знаешь, я ведь уже двенадцать лет журналистом работаю. Мне всякое видеть приходилось, но… Пожалуй, с таким странным случаем я еще не сталкивался. — В это время официант принес воду, и Ёсино, прервавшись, одним глотком выпил полстакана. Потом продолжил: — Ты понял, Асакава? Не было в моей практике ничего подобного… Послушай, давай-ка ты мне сперва объяснишь, почему этот случай тебя, столичного репортера, заинтересовал. А?

Но Асакава не собирался раскрывать свои карты. Он хотел, чтобы вся слава досталась ему. Стоит только рассказать о своих подозрениях такому опытному журналисту, как Ёсино, и инициатива в мгновение ока перейдет в его руки. И останется Асакава у разбитого корыта. Так что лучше быстренько чего-нибудь соврать.

— Да ничего особенного. Просто оказалось, что моя племяшка училась в одном классе с той девочкой, которую нашли в машине, и теперь она мне покоя не дает — хочет знать все подробности этого дела. Ну вот я и приехал сюда, чтобы… — понимая, что ложь ему не очень-то удалась, Асакава замолчал на полуслове. Он мысленно представил себе те громы и молнии, которые чуткий к неискренности Ёсино сейчас обрушит на его голову, но тот лишь поскучнел, отодвинулся подальше на стуле и спросил:

— Правда, что ли?

— Ну, ты же знаешь этих старшеклассниц. Такое серьезное потрясение — подружка умерла, а тут еще она прослышала о том, что случай необычный — «смерть при невыясненных обстоятельствах», — и теперь во что бы то ни стало хочет доискаться до правды. Все уши мне прожужжала… Ты уж помоги мне, пожалуйста. Расскажи подробно, в чем там дело.

— Ну ладно, спрашивай.

— Разъяснилось ли, отчего эти двое умерли?

Ёсино отрицательно покачал головой:

— Вроде бы сердце у них внезапно остановилось, но совершенно непонятно, как такое могло случиться.

— А что насчет версии с убийством? Может быть, их задушили?

— Маловероятно. На шее никаких следов…

— Может, отравили?

— Может быть, но вскрытие не подтвердило версию об отравлении.

— Короче, это преступление так и не раскрыто?

Ёсино неожиданно резко произнес:

— Ты что, обалдел, что ли? Какое преступление? Никто никого не убивал. Классический несчастный случай: «смерть в результате аварии» или, если хочешь, «смерть в результате болезни». И точка. Ну и, понятно, никаких расследований. Кому это нужно вообще?! — Выпалив это, он откинулся на спинку стула.

— А почему в заметке не сообщались имена погибших?

— Да они вроде как несовершеннолетние. К тому же была еще одна версия, но не для публикации. — Ёсино засмеялся, видно, что-то вспомнив, и подался всем телом вперед:

— Пацан-то был без штанов — джинсы с плавками спустил до колен. И у девчонки тоже трусики в коленках запутались…

— Они, что… В самом разгаре, что ли, были?

— Да нет, похоже, только готовились приступить к делу. Думали, что приятно проведут время, и в этот момент!!! — Ёсино звонко хлопнул ладонью по столу. Очевидно, он пытался своим рассказом задеть Асакаву за живое. — Так вот, говорю тебе, в этот самый момент что-то произошло. — Он помолчал. Потом сказал неожиданно: — Слышь, Асакава! Признавайся, ты разузнал что-то еще, а?

Вопрос повис в воздухе.

— Я никому не проболтаюсь и на пути у тебя стоять не буду. У меня, собственно, личный, а не профессиональный интерес.

Асакава слушал, не говоря ни слова. Ёсино усмехнулся:

— Я же вижу, что ты сам не свой. Тебя прямо-таки трясет от нетерпения расспросить меня как следует…

Надо подумать. Рассказывать ему о своих подозрениях пока что нельзя, лучше промолчать, но и врать как-то не с руки. Асакава принял решение:

— Ты уж меня прости, Ёсино, но пока что я не могу сказать ничего конкретного. Подожди пару дней, я все выясню и позвоню тебе. Слово даю.

Ёсино разочарованно протянул:

— Ну, как скажешь… — И под неотступным, молящим взглядом Асакавы продолжил прерванный рассказ. — Несомненно, там произошло что-то из ряда вон выходящее. Подумай сам, разве могут мужчина и женщина, уединившиеся, так сказать, для соития и готовые приступить к делу, ни с того ни с сего задохнуться в самый ответственный момент. Это даже не смешно. Можно было бы предположить, что начал действовать яд, который попал в организм заранее, но вскрытие эту версию не подтвердило. Конечно, есть яды, которые медэкспертиза не может обнаружить, но трудно себе представить, чтобы школьница и студент сумели достать что-либо подобное — в аптеках их не продают…

Ёсино вспомнил то место, где была обнаружена машина с мертвыми телами. Он тогда не поленился и съездил на пустырь, так что все всплыло в его памяти очень четко, как картинка.

Перед самым подъемом на Камфорную гору — там, где региональное шоссе Йокоска

— Асино превращается в проселочную дорогу, — начинается продолговатая ложбина, поросшая лесом. Она тянется вдоль проселка, повторяя все его изгибы. Именно в этой ложбине и стояла легковушка, в которой нашли девушку и парня, — фары проезжающих мимо машин на мгновение выхватывали из темноты заднюю часть автомобиля, но в кабину свет не попадал. Нетрудно догадаться, почему студент и школьница выбрали именно это место для своей уединенной прогулки. Заросшая деревьями ложбина, тянущаяся вдоль пустынной ночной дороги — лучшее укрытие для малоимущих любовников.

— Там-то, в своем укрытии, они и умерли. Парень — просунув голову между рулем и боковым стеклом, а девушка, похоже, пыталась забиться между сиденьем и дверцей… Я присутствовал на месте происшествия, когда их доставали из машины, и сам видел эту ужасную картину — как только дверцы открылись, они выпали наружу каждый со своей стороны… Как будто в момент смерти их отбросило друг от друга какой-то невероятной силой, и сила эта продолжала действовать в течение тридцати часов — все то время, что их тела находились в машине до момента обнаружения.

Следователь едва успел дотронуться до дверцы, и трупы тут же вылетели из машины, как из духового ружья… А? Как тебе нравится? Легковушка у них была двухдверная и так устроена, что если ключ внутри, то дверцы запереть невозможно. И тем не менее — ключ в зажигании, а дверцы заперты… Черт знает что! Получается, что они там были как в застенке… Но как это могло случиться, непонятно. Трудно себе представить, чтобы кто-то запер их снаружи… А знаешь, какие у них были лица? Буквально перекошенные от ужаса — ребята, видно, не на шутку испугались…

На этом месте своего рассказа Ёсино сделал глубокий вздох. Потом кто-то из них двоих — они и сами не поняли, кто именно, — громко сглотнул набежавшую слюну.

— Можно было бы предположить, что из леса к машине вышло страшное чудовище. Монстр. Но в таком случае от испуга эти двое должны были прижаться друг к другу покрепче. Девчонка уж точно кинулась бы к своему парню на грудь, ища у него защиты. Между прочим, мы о любовниках говорим, если ты помнишь. А тут все наоборот — оба пытаются отодвинуться как можно дальше друг от друга. Изо всех сил вжимаются спиной каждый в свою дверцу. — Ёсино развел руками. — Я ничего в этой истории не понимаю!

Не случись в тот день аварии на заливе, эта заметка, несомненно, не осталась бы без внимания. Это был бы для обыденного читателя очередной ребус, таинственная загадка. Но все сложилось иначе.

Между людьми, побывавшими на месте происшествия, включая следователя и экспертов, чувствовалась какая-то странная атмосфера умолчания. Все они имели практически одно и то же мнение насчет этого несчастного случая, одни и те же слова вертелись на кончике языка у каждого из них, но, несмотря на это, никто так и не отважился произнести свои мысли вслух.

Они вели себя как заговорщики. Ведь ясно же как день, что не могут ни с того ни с сего от внезапного сердечного приступа умереть в одну и ту же минуту молодые и здоровые парень с девушкой. Однако медицинское вскрытие порой бывает убедительней здравого смысла. И дело не в том, что «лучше промолчать, а не то прослывешь неотесанным простаком, ни черта не смыслящим в современной медицине».

Нет-нет, дело совсем в другом. Страшно признаться себе в том, что ты уже заражен тем паническим ужасом, к которому имел несчастье приблизиться. Вот и остается утешаться невнятными медицинскими объяснениями…

Асакава и Ёсино одновременно вздрогнули, как от озноба Вероятно, им в голову пришла одна и та же мысль. У обоих появилось тяжелое предчувствие, сдавившее грудь, и некоторое время они сидели молча, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Конечно же, на этом дело не закончится. Этот случай — только начало. Как ни привыкли люди безоговорочно верить в силу медицинского знания, все равно где-то в глубине человеческой души сохранилась некая первобытная вера в такие силы, действие которых никак не объяснить с помощью науки.

Неожиданно Асакава спросил:

— Слушай, а что у них было в руках? Они за что-нибудь держались во время припадка?

— За голову держались… Вернее, они оба уткнулись лицами в ладони, изо всех сил…

— А за волосы они себя не дергали? Вот так, — и Асакава продемонстрировал на своей прическе, что он имеет в виду.

— Чего?

— Я спрашиваю, может, они на себе волосы рвали… В буквальном смысле.

Ёсино удивленно посмотрел на Асакаву:

— Нет, по-моему, ничего такого не было.

— Ясно. Слушай, Ёсино, не окажешь ли ты мне еще одну услугу — мне бы адреса и имена этих двоих, студента и школьницы. А?

— Ладно-ладно, только ты мне обещание дал. Не забудь!

Асакава с улыбкой кивнул. Ёсино поднялся с места. Поднимаясь, он задел стол. Чашки на столе зазвенели, немного кофе выплеснулось на блюдце. За все то время, что двое старых знакомых провели в кофейне, Ёсино не притронулся к своей чашке.

5

В эти дни Асакава был по горло завален работой, так что вопреки ожиданиям ему никак не удавалось выкроить время, чтобы поразмышлять над тремя явно взаимосвязанными случаями. Он был уверен, что у четверых погибших была какая-то общая тайна.

Незаметно прошла неделя. Начался октябрь. Жаркий, влажный август с бесконечными дождями, а за ним и по-летнему раскаленный сентябрь — все отошло на задний план, превратилось в воспоминание при первых же приметах вступающей в свои права осени.

За это время ничего не произошло. Асакава прочитывал газеты от корки до корки, но не находил ничего похожего на интересующие его случаи. При всем при этом его не покидало чувство, что под самым его носом происходит что-то ужасное, что-то такое, чего он даже и представить себе не может.

Иногда Асакаве начинало казаться, что никакой связи между четырьмя загадочными смертями нет и не было вовсе — бывают же такие совпадения. С Ёсино с тех самых пор он не виделся и не разговаривал. Тот, поди, уже и забыл про обещание — если бы помнил, обязательно бы позвонил…

Каждый раз, когда Асакава чувствовал, что теряет интерес к делу, он доставал из кармана карточки — мини-досье на четверых погибших — и, перечитав их, заново убеждался в том, что эти смерти не могут быть простым совпадением.

Карточки были разделены на две части. В верхней содержались личные данные — имя, возраст, адрес и тому подобное. Дальше значились время, место и причина смерти. Нижняя часть карточки была не заполнена — Асакава намеревался в процессе расследования записывать на бланке все передвижения, совершенные погибшими в период с августа по сентябрь, истории из их детства и другие полезные, на его взгляд, подробности.


Карточка № 1

Томоко Оиси Родилась 21 октября 1972 года.

Ученица двенадцатого класса частной женской школы Кэйсэй. Возраст: 17 лет.

Адрес: Иокогама, Центральный район, ул. Хон-мокумото, 1–7.

Смерть наступила 5 сентября около одиннадцати часов вечера, в отсутствие родителей.

Место смерти: дома на кухне.

Причина смерти: острая сердечная недостаточность.


Карточка № 2

Сюити Ивата Родился 26 мая 1971 года.

Студент подготовительных университетских курсов Эйсин (первый год). Возраст: 19 лет.

Адрес: Токио, район Синагава. Ниси-На-канобу, корпус 1,5-23.

Смерть наступила 5 сентября в 22:54 после падения с мотоцикла.

Место смерти: перекресток у станции «Синагава».

Причина смерти: паралич сердца.


Карточка № 3

Цудзи Харуко Родилась 12 января 1973 года.

Ученица двенадцатого класса частной женской школы Кэйсэй. Возраст: 17 лет.

Адрес: Иокогама, район Исого, ул. Мори, 5–9.

Смерть наступила в ночь с 5-го на 6-е сентября до рассвета.

Место смерти: в легковой машине на придорожном пустыре (участок регионального шоссе у подножья Камфорной горы).

Причина смерти: острая сердечная недостаточность.


Карточка № 4

Такэхико Номи Родился 4 декабря 1970 года. Студент подготовительных университетских курсов Эйсин (второй год). Возраст: 19 лет. Адрес: Токио, район Сибуя, ул. Уэхараб, корпус 1,10-4.

Смерть наступила в ночь с 5-го на 6-е сентября до рассвета.

Место смерти: в легковой машине на придорожном пустыре (участок регионального шоссе у подножья Камфорной горы).

Причина смерти: острая сердечная недостаточность.


Даже не проводя расследования, можно было сделать вывод, что Томоко Оиси и Харуко Цудзи — школьные подруга, а Сюити Ивата и Такэхико Номи — друзья-студенты с подготовительных курсов. Этот факт казался очевидным и не нуждался в особом подтверждении. К тому же можно предположить, что Такэхико и Харуко были если не влюбленной, то уж наверняка парой, иначе как объяснить тот факт, что вечером пятого сентября они вдвоем отправились на машине к Камфорной горе? По словам одноклассниц — Асакава опросил подруг погибшей племянницы, — в школе давно уже ходили слухи о том, что парень Харуко учится на подготовительных курсах. Однако оставалось неясным, при каких обстоятельствах и как давно эти четверо познакомились и стали проводить время вместе.

Естественно, возникает вопрос, были ли парой Томоко и Сюити, но как Асакава ни бился, ему не удалось разыскать никаких фактов, подтверждающих это подозрение. Очень может быть, что эти двое были едва знакомы.

Так где же искать ту волшебную ниточку, которая связывает двух школьниц и двух студентов? Маловероятно, что они просто случайные жертвы некой таинственной силы — слишком уж много между ними точек пересечения. Может быть, их убили, чтобы они не выдали чужого секрета, о котором, кроме них и убийцы, никто не знал…

Асакава напрягся и попытался придумать какую-нибудь более научную версию. «Может быть, эти четверо, находясь одновременно в некоем месте, заразились редким вирусом, вызывающим остановку сердечной мышцы… Ну и ну. — Асакава покачал головой. — Разве существуют вирусы, от которых возникает острая сердечная недостаточность?»

— Вирусы, вирусы, — с сомнением пробормотал журналист, поднимаясь по лестнице. Однако, несмотря на неубедительность новоиспеченной научной версии, решил все-таки ее обдумать. Предположим, что такой вирус существует. Это предположение все-таки более рационально, чем первобытная вера в потусторонние силы. Уж лучше так, чем снова быть поднятым на смех — того и гляди, прослывешь суеверным дураком.

Главное — попытаться найти научное объяснение проблемы. Ну да, может быть, этот вирус еще не открыли. Не исключена возможность, что он попал на Землю совсем недавно — скажем, его занесло из космоса метеоритом… Или произошла утечка из секретной лаборатории, занимающейся разработкой бактериологического оружия. Ладно. «Вирусная» версия в первом чтении принята.

Понятно, что она отвечает далеко не на все вопросы. Например, искаженные от ужаса лица остаются загадкой, как, впрочем, и тот факт, что Харуко и Такэхико перед смертью, сидя в тесной машине, изо всех сил пытались отстраниться друг от друга. И почему медэкспертиза не дала никаких результатов? Хотя если речь идет об утечке из секретной лаборатории, то последний вопрос отпадает. Судмедэксперту просто-напросто заткнули рот.

Итак, вернемся к нашему вирусу. Так как других похожих смертей за последний период не наблюдалось, скорее всего, заражение воздушным путем исключено. Либо этот вирус передается через кровь, как СПИД, либо им вообще очень сложно заразиться. Тогда самое главное сейчас — попытаться выяснить, где эти четверо могли его подцепить.

Надо будет воссоздать все передвижения погибших за август-сентябрь, чтобы узнать, когда вся компания в последний раз собиралась вместе. Да, непростая задача, особенно если учитывать тот факт, что все, кто в это замешан, хранят, так сказать, гробовое молчание. Очень может быть, что ни родители, ни друзья вообще ничего не знают. Ребята вполне могли держать свою встречу в тайне. Тогда особой надежды что-либо раскопать не остается. Но одно ясно — они где-то встретились вчетвером и что-то такое сделали, что потом привело их к смерти.

Асакава уселся за компьютер и принялся обрабатывать материал, выбросив из головы таинственный вирус. Он достал рабочий блокнот и аудиокассету с сегодняшним интервью и принялся за дело. Статью нужно было закончить сегодня во что бы то ни стало — на воскресенье, то есть на завтра, Асакава и его жена Сидзука договорились встретиться с невесткой. Ёсими Оиси, мать погибшей Томоко, пригласила их к себе домой. Асакава хотел воочию увидеть то место, где умерла несчастная девочка. Надеялся услышать внутренним слухом отголоски того страшного вечера. Сидзука, его жена, конечно же не подозревала о настоящих намерениях мужа и согласилась ехать только потому, что хотела утешить сестру, потерявшую единственную дочь.

На ходу составляя план статьи, Асакава застучал по клавишам клавиатуры.

6

Жена Асакавы в последний раз виделась со своими родителями около месяца назад. Оказалось, что с тех пор, как умерла их старшая внучка Томоко, они каждые выходные приезжают из Асикага в Иокогаму, чтобы хоть как-то поддержать безутешную Ёсими. Сидзука узнала об этом только сегодня. У нее сердце сжалось при виде измученных, посеревших от горя старых родителей. Нельзя сказать, чтобы до этого несчастного случая у них было так уж много внуков. Всего трое — по одному на каждого ребенка: у старшей, Ёсими, — дочь Томоко, у средней дочери Норико — сын Кенъити и у Сидзуки — маленькая Йоко.

Бабушка с дедушкой обожали свою старшую внучку, при встрече с ней они никогда не могли удержаться от радостной улыбки и баловали ее неимоверно. Смерть Томоко была для них страшным ударом, и они горевали не меньше несчастных родителей девочки, а может быть, даже и больше…

…неужели внуки — это что-то настолько милое?..

Сидзуке, которой в этом году исполнилось тридцать, хотелось понять, что происходит с ее старшей сестрой, прочувствовать сестрино горе. Она попыталась было представить себе, что ее дочка тоже внезапно умерла, но разве можно сравнивать полуторагодовалую Йоко с семнадцатилетней старшеклассницей? Сидзука не знала наверняка, но ей казалось, что за те годы, пока ребенок взрослеет, родительская любовь и привязанность становятся сильнее и глубже.

Около трех пополудни родители Ёсими засобирались обратно в Асикага.

Сидзука никак не могла взять в толк, что происходит. Ее вечно занятый муж неожиданно предложил ей навестить старшую сестру. Тот самый муж, который отказался идти на похороны Томоко, сославшись на редакционный аврал. Бог с ним, конечно, но скоро нужно начинать готовить ужин, а он, похоже, и не собирается возвращаться домой. Что это на него нашло, ведь не из уважения же к покойной он здесь торчит — он и видел-то ее всего пару раз. Никогда не поговорил, не поинтересовался ею, а вот ведь…

Она легонько похлопала мужа по колену и шепнула ему на ухо:

— Дорогой, мы ведь уже скоро пойдем, а?

— Куда же мы пойдем? — ответил Асакава. — Ты посмотри на Йоко: она вот-вот заснет. По-моему, будет лучше, если мы ее сейчас уложим. Прямо здесь.

И верно, Йоко, которую они взяли с собой, тихонько клевала носом — дома она обычно спала в это время. Но если ее сейчас уложить, значит, им придется остаться здесь еще на два часа. А остаться еще на два часа в доме людей, у которых недавно умерла единственная дочь, означает, что надо придумывать какую-то приемлемую тему для разговора…

Сидзука еще тише, чем раньше, сказала:

— Может быть, она в электричке поспит?

— Нет уж! Помнишь, какой она устроила скандал в прошлый раз? Мне этого до конца жизни хватит.

И это верно — если Йоко вдруг захотелось спать, а кругом толпа народу, то девочка приходит в неистовство, и ничего с этим поделать невозможно. Она сучит ручками и ножками, орет во все горло, короче, как может позорит своих родителей. И даже прикрикнуть на нее нельзя — это все равно что подлить масла в огонь. Поэтому, конечно для собственного спокойствия, будет лучше уложить ее здесь.

Иначе Асакава опять надуется и будет с недовольным видом посматривать на соседей по вагону, наглядно демонстрируя, что «ребенок мешает всем, но прежде всего родителям». А те в свою очередь будут мрачно смотреть на него, намекая на то, что пора бы уже и успокоить свое чадо. Тогда Асакава начнет задыхаться от гнева, нервно играть желваками и… Сидзука не стала дорисовывать страшную картину до конца — ей совершенно не хотелось видеть мужа в таком состоянии:

— Ну, раз так…

Асакава взглянул на полусонную Йоко, сидящую у матери на коленях, и перебил жену:

— Не волнуйся, я сам уложу ее на втором этаже. — С этими словами он погладил дочку по щеке.

Странно было слышать подобное предложение из уст человека, который при любой возможности увиливал от возни с ребенком. Может быть, его настолько тронуло горе несчастных родителей, что он, потрясенный до глубины души, изменился до неузнаваемости?

— Что это с тобой сегодня? Ты какой-то не такой.

— Такой, такой. Давай-ка ее сюда. Она у меня быстренько уснет, вот увидишь.

Сидзука, передавая ребенка Асакаве на руки, произнесла:

— Слушай, а ты не мог бы всегда оставаться таким милым?

Переходя из материнских рук в отцовские, Йоко на мгновение сморщилась, но, так и не успев заплакать, провалилась в глубокий сон. Асакава, прижав дочку к груди, поднялся по лестнице на второй этаж. На втором этаже было три комнаты: две японских, устланных татами, и третья — обставленная по-европейски — комната Томоко. Асакава положил Йоко на футон[2] в южной комнате. Она как будто и не заметила — продолжала спать, мерно посапывая. Асакава решил, что ее вполне можно ненадолго оставить без присмотра.

Тихонько выйдя из комнаты, он на мгновение прислушался к тому, что происходило внизу, и направился в комнату Томоко. На пороге комнаты Асакава вдруг почувствовал себя виноватым — было как-то неприятно вмешиваться в личную жизнь другого человека. Особенно если этот человек уже умер. «Впрочем, я всегда старался не лезть людям в душу, — подумалось Асакаве, — просто сейчас у меня нет выбора. Я же не для себя стараюсь, а для других. Ради борьбы с великим злом я готов даже на такой низкий поступок». Жалкие оправдания, но деваться некуда. Он пообещал себе, что, осматривая комнату, не будет думать о статье, а лишь попытается найти факты, которые помогут ему установить время и место встречи четверых погибших. «Все, я захожу», — сказал он про себя.

Первым делом Асакава заглянул в ящик стола. Там лежали аккуратными стопочками канцелярские принадлежности, необходимые для учебы в школе. Кроме этого он обнаружил в ящике три фотоснимка, маленькую шкатулку, письма, записную книжку и швейный набор. Было похоже на то, что родители уже успели навести порядок в вещах покойной. Хотя, возможно, Томоко сама по себе была аккуратной и чистоплотной девочкой. Лучше всего, если отыщется личный дневник: «…в такой-то день такого-то месяца мы вчетвером (Харуко, Такэхико, Сюити и я) отправились туда-то и туда-то…» Что-нибудь в этом роде. Где же его искать?

Асакава схватил с книжной полки тетрадь. Быстро перелистал. Опять полез в стол и через несколько мгновений извлек со дна ящика типичный девчоночий ежедневник. Но увы — довольно-таки стандартные записи были сделаны только на первых десяти страницах и очень давно. Он осмотрелся. На краю стола стояла яркая пластиковая коробка, в которую обычно кладут нужные для работы книги (чтобы не бегать все время к книжной полке). Вместо книг в коробке обнаружилась миниатюрная копия туалетного столика.

Асакава выдвинул маленький ящик. Его глазам предстала россыпь дешевой бижутерии — быстро теряющиеся сережки-гвоздики, почти все непарные. Еще — карманная расческа, между зубчиков торчит несколько тонких волосков.

Следующим на очереди был стенной шкаф. Асакава открыл дверцу и сразу же почувствовал легкий, свойственный школьницам запах. Пространство шкафа было плотно завешено цветастыми платьицами и юбками. Родители до сих пор не решили, как им поступить с одеждой, все еще хранящей запах их единственной дочери. Асакава замер и прислушался — как обстоят дела на первом этаже? Даже подумать страшно, что произойдет, если его застанут копающимся в платяном шкафу Томоко. Кажется, все спокойно. Наверное, они там внизу увлечены разговором.

Асакава один за другим осмотрел все карманы. Ничего особенного: носовой платок, использованный билет в кино и фантики от жевательной резинки. Из сумочки он выудил бумажные салфетки и корочки от проездного. Что там внутри? Ну, разумеется, сам проездной — от станции «Яманоте» до станции «Цуруми», потом ученический билет и магнитная карта. Посмотрим чья. Та-ак. Нонояма Юхи. Или, может быть, Юки? Так написано, что сразу и не разберешь. Кроме того, неясно, женское это имя или мужское. И уж совсем непонятно, что она делает в сумочке у Томоко.

На лестнице послышались шаги. Асакава сунул карту себе в карман, проездной и все остальное запихал обратно в сумочку, закрыл шкаф и быстро выскочил в коридор. Как раз в этот момент его невестка Ёсими поднялась на последнюю ступеньку и оказалась на втором этаже.

— Помнится, у вас был туалет и на втором этаже? — сказал Асакава и завертел головой по сторонам, делая вид, что ищет нужную дверь.

Ничего не заподозрившая Ёсими ответила:

— В ту сторону, в конце коридора. А как Йоко? Быстро заснула?

Асакава улыбнулся:

— Вашими молитвами. — Он посерьезнел. — Вы уж извините, что мы в этот раз так надолго…

— Ничего страшного. — Ёсими легонько кивнула и, положив руки на пояс кимоно, прошла в комнату.

В туалете Асакава рассмотрел карточку более внимательно. Это был членский билет Тихоокеанского курортного клуба, о чем и гласила верхняя строчка, набранная мелкими буквами. Ниже стояло имя и членский номер. Еще ниже — срок действия. На обороте были перечислены пять основных правил и указан адрес фирмы:

АО «Тихоокеанский курортный клуб»,

Токио, район Тиёда, улица Кодзи, 3–5,

тел. (03)261 4922.

Маловероятно, чтобы Томоко нашла эту карточку на улице. И красть ее она бы не стала. Скорее всего, человек по имени Нонояма дал Томоко свой членский билет на время. Но зачем? Ну как зачем — чтобы можно было остановиться в одной из клубных гостиниц. А где именно?..

Отсюда звонить нельзя — это Асакава прекрасно понимал. Пришлось соврать, что ему срочно понадобилось купить сигареты. Выйдя на улицу, он поспешил к телефону-автомату. Крутанул диск — раз, другой, третий…

— Тихоокеанский курортный клуб. Я вас слушаю, — раздался в трубке молодой женский голос.

— Я бы хотел узнать, какими гостиницами я могу воспользоваться по вашему членскому билету.

Девушка на том конце провода медлила с ответом. Похоже, что возможностей было очень много, и она не знала, с чего начать. Асакава пришел ей на помощь:

— Знаете, мне что-нибудь неподалеку от Токио. Приятное место, где можно было бы денек отдохнуть. — Он был уверен, что интересующие его четверо уезжали из дома только на одну ночь и именно поэтому наверняка никто ничего не знает. Попытайся они поехать на две-три ночи, родные бы точно поинтересовались куда, с кем и зачем, а так — на одну ночь — можно всегда отпроситься и «переночевать у подружки».

— Есть возможность остановиться в курортном комплексе «Пасифик Лэнд» в Южном Хаконэ, — сухо произнесла девушка.

— А вы не можете поконкретней мне рассказать, что значит «комплекс»? Что он в себя включает?

— К вашим услугам будут теннисные корты, поле для гольфа, бассейн и открытые спортплощадки.

— А гостиница?

— Разумеется. Вы можете снять маленькую отдельную виллу. Если вы заинтересованы, мы можем выслать вам информационную брошюру.

Асакава попытался изобразить, как он польщен:

— Да-да, я буду вам очень благодарен. — Он надеялся, что его старания не пройдут даром, и ему удастся выудить у девушки еще какие-нибудь интересные подробности.

— Скажите, а эту виллу может снять кто-то, кто не состоит в вашем клубе?

— Снять виллу может любой, но для наших клиентов существует льготная цена.

— Что вы говорите… Не могли бы вы дать мне телефончик этого комплекса? Я, наверное, попробую туда съездить.

— Если вы хотите зарезервировать место, то можно сделать это прямо сейчас.

— Э-э-э… Да нет, знаете ли, я предпочитаю принимать решения спонтанно. Все равно я еду в ту сторону. Вдруг мне захочется по дороге заехать в «Пасифик Лэнд». Вы уж дайте мне, пожалуйста, их номер…

— Будьте добры, подождите на линии.

Асакава не терял времени даром и, пока девушка искала нужный номер, успел вооружиться блокнотом и шариковой ручкой.

— Вы записываете? — девушка продиктовала два десятизначных номера. Телефонные номера загородных заведений всегда длинные до невозможности — приходилось писать очень быстро.

— Извините, я хотел бы на всякий случай узнать, нет ли еще каких-нибудь гостиниц поблизости от Токио.

— Есть отель на озере Хамана и подобный комплекс в префектуре Миэ, недалеко от Хамадзимы.

Нет, это слишком далеко. У них и денег-то столько не было, чтобы добраться до Хаманы или Хамадзимы. Откуда взяться у школьниц или студентов такой сумме?

— Я вас понял. Приятно, что ваш клуб отвечает своему названию и предоставляет отели на побережье. Огромное спасибо.

Сразу после этого девушка бодро приступила к неизбежным в подобных случаях объяснениям, как прекрасно быть членом их клуба и какие невероятные скидки ожидают того, кто запишется и заплатит членский взнос. Поток слов на том конце провода не иссякал, и Асакава счел возможным вежливо перебить девушку:

— Все понятно. Спасибо. О деталях я справлюсь в информационной брошюре. Сейчас я продиктую вам адрес, на который вы сможете ее выслать.

Продиктовав адрес, Асакава повесил трубку на рычаг. Слушая объяснения девушки, он почувствовал, что было бы совсем неплохо стать членом какого-нибудь клуба. «Ну ладно, — подумал он, — появятся лишние деньги, запишусь куда-нибудь».


Прошло около часа с того момента, как Йоко заснула. Родители Сидзуки уже уехали, а она сама стояла на кухне возле раковины и мыла посуду вместо старшей сестры, которая в последнее время то и дело впадала в глубокую задумчивость. Асакава принялся резво носить посуду из комнаты в кухню.

— Да что с тобой сегодня случилось?! — удивленно произнесла Сидзука, впрочем, не отрываясь от посуды. — И дочку ты укладываешь, и с посудой помогаешь… У тебя ломка характера, что ли? То есть я не против, конечно…

Асакава не хотел отвлекаться от своих мыслей. Ему не нравилось, что кто-то вмешивается в его размышления. Он хотел, чтобы его жена — как и дОлжно жене — рифмовалась со словом «тишина». Лучший способ заставить женщину замолчать — это оставлять ее вопросы без ответа.

— Слышишь, а перед тем как ее уложить, ты памперс поменял? Будет ужасно, если Йоко пописает под себя и намочит что-нибудь…

Пропустив слова жены мимо ушей, Асакава озирался по сторонам. Рассматривал кухонные стены. Именно здесь умерла Томоко. Именно на этом полу валялись осколки стакана в луже кока-колы. Наверное, девочка как раз собиралась выпить ледяной, только что из холодильника, колы, когда вдруг проявился губительный вирус. Асакава открыл холодильник и повторил все действия Томоко. Потом выпил воображаемой кока-колы из воображаемого стакана.

— Казуюки, что ты делаешь? — Жена смотрела на него с раскрытым ртом. Асакава, не обращая внимания, продолжал делать вид, что пьет. Потом медленно обернулся назад. Обернувшись, он чуть ли не носом уткнулся в дверь из дымчатого стекла, разделявшую гостиную и кухню. На матовой поверхности отражался свет маленькой флуоресцентной лампы, подвешенной над мойкой.

То ли из-за того, что на улице еще не стемнело и в гостиной было светло, то ли по какой-то другой причине стеклянная дверь отражала лишь размытое пятно — лиц находящихся на кухне людей не было видно. Но если за дверью абсолютная темнота, а в кухне горит свет, то… Ну конечно! Совсем как в ту ночь, когда Томоко стояла перед этой дверью… Стеклянная дверь должна была, как зеркало, отражать все, что происходило на кухне. Асакава представил, что стекло, на мгновение отразившее искаженное от ужаса девичье лицо, теперь будет вечно хранить в себе этот образ. Волшебное стекло — повинуясь прихотливому соотношению света и тьмы, оно то становится прозрачным, то вдруг превращается в зеркало…

Не выдержав, Сидзука протянула руку, чтобы привести в чувство Асакаву, который как завороженный неотрывно глядел на стеклянную дверь, придвигаясь к ней все ближе и ближе. Именно в этот момент со второго этажа раздался детский плач. Это проснулась Йоко.

— А, наша Йоко пробудилась, — сказала Сидзука, наскоро вытирая руки полотенцем. Но, странное дело, вместо обычного «плача-после-сна» со второго этажа неслись непривычно громкие надрывные звуки. Сидзука торопливо побежала наверх.

Когда Сидзука выбегала, в кухню вошла Ёсими.

— Вот. Возле пианино валялось. — С этими словами Асакава как ни в чем не бывало протянул невестке членский билет на имя Ноноямы. Ему хотелось посмотреть, как она отреагирует. Ёсими взяла карточку, повертела в руках. Потом в недоумении пожала плечами и сказала:

— Странно. Не пойму, откуда она взялась.

— Томоко могла одолжить ее у кого-нибудь из подружек.

— Мне лично это имя незнакомо… Нонояма Юки… Я точно не знаю, может, у Томоко и был какой-нибудь знакомый Нонояма… — Ёсими в смятении посмотрела на Асакаву: — Ой, как нехорошо. Такая важная вещь! Чужой членский билет… Глупая моя девочка… — Ёсими осеклась. Любая мелочь приводила ее в отчаяние, усиливала скорбь. Асакава засомневался было, задать вопрос или нет. Наконец сказал:

— Ну… Например, Томоко могла летом съездить с подружками в гостиницу на побережье…

Ёсими отрицательно покачала головой. Она доверяла дочери. Томоко не могла обмануть ее и уехать с друзьями неизвестно куда на целую ночь, не сказав ни слова. Да еще перед самыми экзаменами.

Асакава прекрасно понимал, какие чувства обуревают сейчас невестку, и решил сменить тему. Было ясно, что Томоко ни за что не стала бы говорить родителям правду. Да и родители, услышав что-нибудь вроде: «Я знаю, что у меня на носу экзамены, но все равно собираюсь поехать со своим дружком в отдельную виллу на берегу Тихого океана», в жизни не отпустили бы дочку из дома. Так что девочка, скорее всего, отпросилась якобы переночевать у подруги. И, соответственно, родители ничего не знают.

— Может быть, будет лучше, если я сам поищу владельца и верну ему карточку?

Ёсими молча кивнула и выбежала из кухни на зов мужа, который находился в гостиной. Безутешный отец, потерявший свою единственную дочь, стоял на коленях перед новехоньким буддийским алтарем. Вперившись глазами в фотографию Томоко, стоявшую на алтаре, он вполголоса о чем-то с ней беседовал. Невероятно, но голос его звучал чуть ли не радостно, и Асакаве стало не по себе. Было странно видеть, как взрослый человек не хочет примириться с очевидным фактом, не верит в реальность происходящего. Ну что ж, остается только молиться о том, чтобы несчастные родители смогли оправиться от постигшего их горя.

Одну вещь Асакава знал наверняка. Если предположить, что человек по имени Нонояма одолжил Томоко свой членский билет, то было бы естественным предположить также, что, узнав о смерти Томоко, Нонояма звонит ее родителям и просит вернуть карточку. Однако мать Томоко ничего об этом не знает.

Разумеется, что Нонояма не мог забыть о карточке. А даже если бы он и забыл, его родные, памятуя о баснословных членских взносах, обязательно бы ему напомнили. Так как же объяснить происходящее? У Асакавы было определенное мнение на этот счет — Нонояма дал карточку кому-то из оставшихся троих: Харуко, Сюити или Такэхико. А потом уже, в течение вечера, карточка каким-то образом оказалась у Томоко. Поэтому Нонояма будет звонить родителям того, кому он дал свой членский билет. А родители попытаются отыскать чужую вещь, которую потерял их ребенок. И разумеется, они ее не найдут, потому что карточка у Асакавы. Короче, надо будет обзвонить родителей остальных трех ребят — может быть, удастся через них узнать адрес Ноноямы. Лучше всего сделать это уже сегодня, и если это не даст никаких результатов, значит, компания собралась без помощи членского билета клуба и не в «Пасифик Лэнд», а где-то в другом месте. Впрочем, с Ноноямой стоит встретиться и поговорить при любом раскладе. В крайнем случае придется обратиться в администрацию клуба и попросить адрес Ноноямы у них. Но напрямую обращаться не имеет смысла — они, конечно же, ничего не скажут, поэтому надо будет задействовать свои журналистские связи. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть.

Кто-то звал Асакаву. Откуда-то издалека плыл, смешиваясь с детским плачем, дрожащий женин голос: «Казую-уки, Казую-уки…»

— Ну, где ты там? Иди сюда скорее!

Асакава пришел в себя. Давешние мысли — фьють — улетучились из его головы. Плач Йоко действительно был странным. По мере приближения к комнате, где он оставил дочку, Асакава все больше и больше убеждался, что что-то не в порядке.

— В чем дело? — Асакава посмотрел на жену так, как будто она была виновата в этом шуме.

— Да я не знаю. С ней что-то странное происходит. Посмотри, разве она когда-нибудь так плакала? Наверное, у нее температура.

Асакава коснулся ладонью дочкиного лба. Температуры вроде нет. Но ручки у нее дрожат. Дрожь эта передается дальше. Маленькое существо беззвучно содрогается всем телом: личико покраснело, глазки зажмурены.

— И давно она так?

— С тех самых пор, как проснулась, наверное. Рядом-то никого не было.

Проснувшись и не обнаружив рядом матери, дети частенько плачут. Однако стоит матери подойти, как они затихают. Если младенец продолжает плакать, значит, то, из-за чего он плакал вначале, до сих пор его тревожит. Но что же это может быть? Йоко надрывается изо всех сил, будто хочет что-то сказать. Видно, что это не каприз. Вон как сцепила ручонки над головой… Да ей страшно! Конечно же! Она от страха плачет.

Девочка вся сморщилась и слегка разжала кулачок, будто показывая куда-то наверх. Асакава посмотрел вслед дочкиному кулачку. Взгляд его уперся в опорный столб. Он поднял глаза — под потолком висела красная маска дьяволицы Хання величиной с кулак. Может быть, девочка испугалась нарисованного оскала?

— Посмотри-ка на это, — Асакава кивнул в сторону маски. Сидзука подняла голову и посмотрела на маску. Потом медленно перевела взгляд на мужа.

Тот подошел к столбу, приговаривая: «Так, значит, малышка боится чертей», снял маску и положил ее на комод, предварительно перевернув лицом вниз. Чтобы ребенок не видел. В ту же секунду плач затих.

— Йоко, солнышко мое, ты догадалась, что это чертик? — поняв, в чем причина плача и моментально успокоившись, Сидзука с улыбкой принялась нянчиться с ребенком. Асакава, напротив, стал еще меньше понимать происходящее и неожиданно почувствовал, что ему неприятно находиться в этой комнате.

— Ладно, поехали домой, — прикрикнул он на жену.


Вечером, вернувшись от Оиси, Асакава позвонил родителям всех троих — Харуко, Сюити и Такэхико. Он спрашивал у всех одно и то же: «Не звонил ли вам приятель вашего сына / вашей дочки по поводу членского билета Тихоокеанского клуба?»

Мать Сюити Ивата — ей он звонил последней — сказала, что некто, назвавшийся школьным товарищем Сюити, позвонил и попросил вернуть членский билет какого-то курортного клуба, который Сюити одолжил у него незадолго до этого. «Я обыскала каждый угол в комнате сына, — говорила женщина, — но не смогла найти этот билет. Прямо не знаю, что и делать». Асакава узнал у нее интересующий его номер телефона и теперь мог звонить Нонояме.

Как Асакава и предполагал, Нонояма одолжил свой членский билет Сюити. Приятели встретились в центре Сибуя в последнее воскресенье августа. Сюити рассказал, что познакомился с одной старшеклассницей и хочет поехать с ней куда-нибудь на одну ночь.

— Ты же меня понимаешь, каникулы вот-вот закончатся, и надо будет серьезно браться за учебу. Должен же я хоть немного повеселиться напоследок! — Сюити подмигнул Нонояме.

Нонояма рассмеялся в ответ:

— Какие летние каникулы, балда. Ты же на подготовительных курсах!

Двадцать шестое августа — последнее августовское воскресенье… Значит, у них в запасе оставалось четыре дня для поездки: двадцать седьмое, двадцать восьмое, двадцать девятое и тридцатое. Не имеет значения, что происходило первого сентября на подготовительных курсах, а в школе начинался осенний семестр…

Йоко умаялась за день — слишком долго она находилась в непривычной обстановке — поэтому вечером уснула сразу же, а заодно с ней и Сидзука, которая, как всегда, укладывала дочку. Приложив ухо к двери, можно было услышать их мерное дыхание. Девять часов вечера — любимое время Асакавы. Время, когда можно наконец расслабиться, остаться наедине со своими мыслями. Удачно, что жена и дочка заснули, а то в тесной двухкомнатной квартире ему бы ни за что не удалось спокойно поработать.

Асакава достал из холодильника банку пива, плеснул немного в стакан. Божественный напиток! Он крякнул от удовольствия. Найденный в комнате у Томоко Оиси членский билет сдвинул дело с мертвой точки. Почти наверняка Сюити Ивата и трое других воспользовались карточкой и остановились на ночь в одной из гостиниц клуба в период с 27 по 30 августа. Наиболее вероятное место совместной ночевки — деревянный коттедж, так называемая вилла, на базе курортного комплекса «Пасифик Лэнд» в Южном Хаконэ. Остальные места слишком уж далеко, да и по деньгам получается, что больше им негде было остановиться — номера-люкс студентам не по карману. Для членов клуба вилла стоит копейки, поэтому нет ничего странного в том, что ребята одолжили у Ноноямы его билет. Скажем, пять тысяч йен за ночь делим на четыре — на каждого чуть больше тысячи йен. В самый раз.

Телефон гостиничной администрации — у Асакавы под рукой. Он сел за стол и положил перед собой блокнот с записями. Конечно, проще всего было бы позвонить администратору и узнать, останавливались ли у них в последних числах августа четверо человек в номере на имя Ноноямы. Беда только в том, что по телефону никто Асакаве на такой вопрос не ответит. Администраторы прекрасно знают свои обязанности и не станут сообщать первому встречному информацию о своих клиентах.

Даже если представиться корреспондентом крупной газеты и доверительно рассказать о целях расследования, все равно по телефону разговора не получится. Не обсуждают такие вещи по телефону. В таких случаях надо связываться с местным редакционным отделом, приглашать адвоката и получать специальное разрешение на просмотр регистрационных записей в гостевой книге. Это в порядке вещей. Единственные люди, которым администратор по первому требованию обязан предоставить доступ к записям, — это, разумеется, полицейские и юристы. Можно, конечно, отрекомендоваться одним из них, но, во-первых, что будет, если обман обнаружится? И, во-вторых, такое поведение бросает тень на всю редакцию. Нет, придется посидеть и как следует обдумать план действий. Все должно быть сделано аккуратно.

Только вот времени на это уйдет уйма — меньше, чем за три-четыре дня, ничего путного не придумаешь. А знать-то хочется уже сейчас. Асакава просто погибал от нетерпения и любопытства. Уж так ему хотелось раскрыть таинственное дело, что три дня казались вечностью.

Что же это за картина у нас вырисовывается? Предположим, что в конце августа две парочки остановились на ночевку в одной из вилл на территории «Пасифик Лэнд». Предположим, что эта ночевка в конечном итоге стала причиной их загадочной смерти. Но что именно произошло в ту ночь в избушке? Вирус… Тоже мне — вирус. Ежу понятно, что так называемый «вирус» Асакава придумал только для того, чтобы окончательно не удариться в мистицизм. Это вполне закономерно — противопоставлять научное сверхъестественному. Нельзя объяснять непостижимые явления непостижимым языком. Нужно выражаться привычными, понятными словами.

Асакава вспомнил плачущую от страха Йоко. Почему, собственно, она так испугалась при виде Хання? В электричке по дороге домой Асакава даже поинтересовался у жены, не рассказывала ли она дочке страшных сказок про чертей. Жена не поняла сначала и переспросила:

— Каких еще чертей?

— Ну, не знаю. Есть же всякие сказки про нечистую силу. Книжки есть, с картинками. Ты ей не показывала случайно чего-нибудь такого?

— С чего ты взял? — удивленно спросила жена, и на этом разговор прекратился.

Сидзука была абсолютно спокойна, но Асакава чувствовал, что что-то здесь не так. Маленький ребенок может настолько сильно испугаться только на подсознательном уровне. Сознательный страх совсем другого свойства.

С тех самых времен, когда люди еще недалеко ушли от обезьян, человек привык жить в вечном страхе перед силами природы: гроза, тайфун, дикие звери, извержение вулкана — кругом всегда опасность. Или, например, темнота. Поэтому можно понять инстинктивный страх ребенка, впервые увидевшего разряд молнии или услышавшего раскаты грома Но вот черти… Черти — это другое.

В толковых словарях черным по белому написано: «Черт — фантастическое чудовище или дух умершего». Можно, конечно, думать, что Йоко испугалась только формы — страшного оскала, характерного для масок Хання. Но тогда она должна была бы точно так же испугаться и Годзиллы, гигантскую куклу которого они на днях видели в витрине торгового центра Сделанный со вкусом, Годзилла выглядел очень правдоподобно, но Йоко, вместо того чтобы испугаться, с интересом разглядывала громадную фигуру. Чем это прикажете объяснить? А тем, что, как ни крути, Годзилла — это человечья выдумка. А вот черти или там духи — это другое… И ведь черти есть не только в Японии. В западной традиции тоже, например, существует дьявол…

Второй стакан пива показался Асакаве уже не таким вкусным.

Он попытался припомнить, было ли еще что-нибудь, чего бы Йоко сильно боялась. Вспомнил! Дочка Асакавы до ужаса боялась темноты. Ее ни в коем случае нельзя было оставлять одну в темной комнате.

Темнота как антагонист света реально существует в физическом мире. Вот и сейчас, в абсолютной темноте, Йоко мерно посапывает, прижавшись к материнской груди.