"Моя жизнь" - читать интересную книгу автора (Сетон-Томпсон Эрнест)

Глава XXII МОИ КАРТИНЫ

Осенью 1890 года я отправился в Париж, этот мировой центр искусства.

Первые дни я жил в гостинице и бродил одиноко по Парижу, чувствуя полную растерянность. Наконец я решил отыскать кого-нибудь из своих знакомых. В то время там жил известный американский художник Генри Мозлер. Заметив мое нервное состояние, в котором я находился, он сказал мне смеясь:

— Продолжайте свои скитания по Парижу. Поверьте, что сам воздух, вся обстановка этого города будут воспитывать вас как художника. Через год вы сами в этом убедитесь.

Я поселился на верхнем этаже «Отель де Юньон», где за тридцать франков в месяц можно было иметь хорошую комнату с услугами, и вскоре вступил в художественную школу.

Шумной и суетливой толпой показались мне студенты — шестьдесят человек в одном зале, каждый за своим мольбертом. Мне трудно было сосредоточить внимание на работе — все мне здесь мешало: и громкие разговоры, и грязные картины на стенах, пение и, как ни странно, игра на гитаре, хотя считалось, что студенты заняты своими мольбертами.

Прошло немного времени, и я узнал, что можно посещать школу только по утрам. Я не замедлил воспользоваться этой возможностью, а в свободное время днем стал ходить в зоологический сад — рисовать зверей с натуры.

Волки всегда были любимой темой моих рисунков. Среди прекрасных волков зоологического сада мне особенно понравился один, который обычно лежал в спящей позе на одном и том же месте. Казалось, он специально позировал для художника. На большом полотне я стал писать картину «Спящий волк».

Через месяц картина была готова. Я сделал для нее раму и отнес на выставку картин, которая каждую весну устраивалась в Большом художественном салоне.

В последний момент перед выставкой здесь, как обычно, собралась целая толпа художников, многие с кистями в руках спешили положить последние мазки на свои картины.

Нас американских художников, было около пятнадцати человек, и, конечно, никто не упустил случая представить на выставку свою картину. Среди нас был также и Роберт Генри. Имя этого живописца пользовалось широкой известностью в Америке, в то время как меня знали только как иллюстратора. Я не знаю, как произошло, что картина Роберта Генри было отклонена жюри, а моя — «Спящий волк» — заняла почетное место на выставке.

Участники выставки получили приглашение на обед, а потом на вернисаж — закрытый показ выставки. Я провел Роберта Генри как своего гостя на торжественный обед, и мы вместе хорошо посмеялись над такой игрой фортуны.

Однажды я стоял в зале рядом со своей картиной и услышал рассказ, который волновал тогда весь Париж.

В Пиренейских горах, у южной границы Франции, все еще сохранилось некоторое количество старых французских волков. За последнее время несколько из них стали добычей охотника, который жил в уединенной хижине на краю леса. Как-то зимней ночью охотник не вернулся в хижину на ночлег. На следующий день люди по следам узнали, что волки растерзали охотника.

Я решил писать картину на тему этого рассказа, рассчитывая предложить ее на весеннюю выставку будущего года.

Прислушиваясь к советам моего друга художника Генри Мозлера, я сделал эскизы своей картины совсем маленького масштаба. Потом, считая, что для небольшой картины легче найти место на выставке, я решил писать ее на полотне два фута на четыре, но Мозлер сказал:

— Нет, сделайте ее большой. С вашим знанием волков и с той экспрессией, которую вы показали в эскизах, я не сомневаюсь, что она произведет большое впечатление. Маленькая картина будет менее выразительна.

Итак, я приобрел полотно размером четыре с половиной на семь футов и начал работать над картиной. Предварительная работа над отдельными деталями картины и ландшафтом для фона заняла у меня около дух месяцев. Тогда только я отважился писать на большом полотне, выйдя на арену боя, как гладиатор после длительной тренировки.

Но так как моя комната была слишком мала для работы над такой большой картиной, мне пришлось договориться с одним из своих товарищей, чтобы он уступил мне место в своей мастерской.

Через месяц картина была готова. Мои друзья предсказывали ей большой успех. Я хотел назвать ее «Волки отомстили», но один из моих друзей, француз, сказал:

— Нет, дайте ей другое название. Назовите ее «Напрасное ожидание». Посмотрите на заднем плане вашей картины видна хижина. Из трубы идет дым. Хозяйка готовит ужин, поджидая мужа. Но он все не идет. Что задержало его? Она выходит за дверь и громко зовет его. Но ответа нет. Только один волк равнодушно поворачивает свою голову в сторону звука. В лесу полная тишина. Это название больше подчеркивает трагедию.

После некоторых размышлений я принял это название.

Весной 1892 года я доставил свою картину в Большой художественный салон. Через месяц я получил коротенькое официальное письмо, которое извещало, что жюри выставки отклонило мою картину. Это был очень тяжелый удар для меня.

Пока моя картина висела в Художественном салоне, мне не раз пришлось слышать такие замечания по ее адресу: «Ужасно!», «Жутко смотреть!», «Она оскорбляет человеческие чувства!», «Автор, видно, симпатизирует волку!»…

Лето я провел в Манитобе, а осенью уехал к родителям в Торонто. Тотчас после своего приезда я выписал сюда свою новую большую картину. Отец разрешил мне повесить ее в своем кабинете.

Очень скоро в городе поднялся шум. К нам зачастили газетные репортеры. Они приходили посмотреть на картину, а потом помещали в газетах длинные статьи.

Все больше и больше стало стекаться к нам зрителей, и в конце концов мне пришлось договориться о помещении в центре города, чтобы выставить картину.

Ежедневно здесь собиралось очень много людей; одни приходили от нее в ужас, другие — в восторг.

Как-то раз мой друг художник Джордж Рид привел на выставку красивую девушку. По ее наружности нетрудно было догадаться, что она индианка по происхождению. Джордж сказал мне:

— Послушай-ка, Эрнест, вот Полина Джонсон. Вам обязательно надо поближе познакомиться друг с другом.

Девушка схватила меня за обе руки и с оживлением заговорила:

— Я знаю, что мы сродни друг другу. Я ирокезка из Волчьего клана. По вашей картине я вижу, что в вас вселился дух волка. Сама судьба свела нас, чтобы вместе работать. Мое ирокезское имя Текахион-Уэк-е. Вы можете называть меня, как вам нравится.

Это было начало дружбы, которая длилась двадцать лет и прервалась только со смертью Текахион-Уэк-е.

В то лето должна была открыться Международная выставка в Чикаго. День открытия был назначен на 1 июня 1893 года. Всем художникам было предложено прислать на выставку ту картину, которую они считают лучшей. Я отослал в торонтскую секцию выставочного комитета свое большое полотно «Напрасное ожидание».

Большинством голосов картина была отклонена и здесь. Но, как я узнал, меня поддерживал председатель торонтской секции О’Бриен. Я воспользовался его добрым отношением и попросил, чтобы он написал письмо в газету.

Вот что он написал:

Не было газеты, которая не откликнулась бы на разыгравшийся скандал. В конце концов меня вызвали в Оттаву, с тем, чтобы я явился в департамент просвещения.

Вскоре после своего возвращения в Торонто, я получил коротенькое официальное письмо из выставочного комитета: «Пришлите свою картину».

Моя картина была препровождена в Чикаго и заняла одно из центральных мест экспозиции канадского сектора.

Теперь эта картина висит в художественной галерее моей виллы в поселке Сетон-Санта-Фе в Новой Мексике.

В начале 1895 года я задумал написать еще одну картину. В моем воображении она рисовалась так: лес, по свежему пути мчатся русские сани, а позади за ними гонится стая из двенадцати волков.

Я стал писать этюды каждого из двенадцати волков в отдельности, много работая над композицией картины и схемой красок.

Когда предварительная работа была закончена, я начал писать картину на большом полотне. Работа шла хорошо, и картина вскоре была готова. Назвал я ее «Погоня».

Жюри Парижского салона приняло у меня шесть этюдов, но большую картину отклонило. Вопреки этому она пользовалась большим успехом, и я слышал самые лестные отзывы со всех сторон.

Президент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт, сам страстный охотник, остановился перед этим моим большим полотном и воскликнул:

— Я еще никогда не видел картины, где бы так прекрасно изображены были волки! Как бы мне хотелось приобрести ее!

— Почему же вы этого не сделаете? — поспешил спросить я.

— О, это мне далеко не по средствам, — ответил президент.

Рузвельт попросил меня сделать копию центральной части картины с изображением волка-вожака. Эта картина до сих пор висит в картинной галерее имени Теодора Рузвельта.

Приблизительно в это время я встретил одну американскую девушку, подругу моей юности. Она так же, как и я, приезжала в Париж, чтобы усовершенствоваться в живописи, так же, как и я, любила жить в прерии и мечтала вскоре вернуться туда. Мы вспомнили золотые дни юности и сговорились встретиться в родных краях. Я решил провести лето в Кербери, она хотела приехать в сентябре в город де-Винстон, где ее отец занимал пост американского консула в Канаде.

Итак, я приехал в Кербери и остановился в гостинице. Город разросся и сильно изменился. Большинство имен на вывесках были мне незнакомы. На платформе железнодорожной станции, где когда-то я знал каждого, я не увидел ни одного знакомого лица. Какая огромная перемена произошла всего лишь за десять лет.

Узнав, что семья моего друга Гордона Райта открыла гостиницу в центре города, я переехал жить к ним и отсюда начал свои экскурсии пешком или верхом на лошади.

Всюду теперь простиралась пашня. Дикая прерия с мириадами нежных ароматных цветов постепенно исчезала, местами уже совсем исчезла. Над ее просторами не звенела больше песнь миссурийского жаворонка, и я ни разу не видел квели-кулика, который в былые времена царил здесь.

Наш старый дом в де-Винтоне спрятался в тени деревьев, которые я посадил двенадцать лет назад.

Голые песчаные холмы, где раньше гулял ветер и только кое-где виднелись молодые сосенки, теперь оделись густым хвойным лесом. А миллионы маленьких озер от Виннипега до Скалистых гор так сильно измельчали, что на них совсем не стало видно уток. Они куда-то исчезли, наверное, улетели дальше на северо-запад. Да, много диких прелестных созданий покинули прерию.

И, несмотря на это, на каждом шагу я находил новую интересную тему для своего пера и карандаша. Не проходило дня, чтобы я не сделал новой зарисовки или же интересной фотографии. Я нарисовал двенадцать больших картин для научных трудов по биологии, издаваемых в Вашингтоне, что обеспечило меня материально на все лето.

Но мне было грустно. Меня тяготило то, что я связан в движениях — не то что в былые времена, когда я носился по следам диких зверей с быстротой легкокрылой птицы. А теперь я с трудом ковылял на больной ноге или же ехал верхом на лошади. На каждом шагу я чувствовал, что радость юношеских дней ушла. И как хорошо я понимал теперь, почему умудренные жизнью старцы так высоко ценят юность!

Молодость, молодость, неиссякаемый источник счастья, за тебя человек готов отдать свою жизнь!