"Классическая проза Дальнего Востока" - читать интересную книгу автора

Жизнеописание Ин-ин

В годы под девизом "Эра чистоты" жил студент по фамилии Чжан. Человек необычайно мягкого характера и утонченной души, красивый, с изящными манерами, он отличался высокой принципиальностью и чуждался всего недостойного.

Иногда он принимал участие в прогулках и пирушках друзей, но когда все предавались бурному веселью, словно боясь упустить мгновенье, он лишь для вида делил веселье, не позволяя себе ничего лишнего. Так он достиг двадцати трех лет, не зная женщин. Друзья удивлялись этому, и Чжан говорил в свое оправдание:

- Вот, скажем, Дэн Ту-цзы, он ведь не был по-настоящему влюблен в женскую красоту, а просто предавался распутству.

Я же искренне восхищаюсь красавицами, но еще не повстречал такой, которая могла бы ответить на мое чувство. Как бы мне объяснить вам? Ведь необыкновенную красавицу надолго не привяжешь к себе, а я способен на настоящее чувство.

Спрашивающие удовлетворялись этим объяснением.

Как-то раз Чжан поехал в город Пу. В десяти с чем-то ли к востоку от города находился буддийский монастырь "Обитель всеобщего спасения", и Чжан решил остановиться там. Случилось так, что одна вдова по фамилии Цуй, возвращаясь в Чанъань, проезжала через Пу и остановилась в том же монастыре. Госпожа Цуй происходила из рода Чжэнов; мать Чжана тоже была из этого рода. Сочлись родством, и оказалось, что вдова Цуй приходится Чжану теткой по женской линии.

В том году в Пу умер полководец Хунь Чжэнь. Находившийся при нем евнух Дин Вэнь-я мало смыслил в военном искусстве, и войско, воспользовавшись похоронами полководца как удобным моментом для мятежа, подняло бунт. В городе начались грабежи.

Семья Цуй путешествовала в сопровождении большого количества слуг и рабов и везла с собой множество ценных вещей. Оказавшись в чужом месте, приезжие дрожали от страха, не зная, к кому обратиться за помощью.

Чжан был в приятельских отношениях с местными военачальниками и добился, чтобы его родственникам дали надежную охрану; благодаря этому их никто не тронул.

Дней десять спустя в Пу прибыл Ду Цюэ, посланец императора, со специальным указом, предписывающим ему возглавить городской гарнизон. Ду Цюэ ввел строгие порядки, и солдаты пришли в повиновение.

Госпожа Цуй была безгранично благодарна Чжану за оказанную им помощь. Она пригласила юношу в зал для приезжих, где было приготовлено богатое угощение, и обратилась к нему со следующими словами:

- Ваша тетка, одинокая вдова, после смерти супруга осталась с двумя малыми детьми на руках. К несчастью, мы попали сюда в тревожное время и спаслись лишь благодаря вашей помощи. Я, мой маленький сын и юная дочь обязаны вам жизнью! Такое благодеяние нельзя сравнить с обычной услугой. Сейчас я позову моих детей, чтобы они засвидетельствовали уважение своему старшему брату и благодетелю и хоть в ничтожной мере отблагодарили вас за оказанную им милость.

Она позвала своего сына Хуань-лана, миловидного славного мальчика лет десяти. Затем крикнула дочери:

- Выйди и поклонись своему старшему брату: он спас тебе жизнь!

Немного подождали, но Ин-ин не захотела выйти и попросила извинить ее, сославшись на нездоровье. Мать рассердилась:

- Твой старший брат Чжан спас тебя. Если бы не он, тебя бы похитили мятежники. Как же ты можешь обижать его отказом выйти?!

Прошло много времени; наконец Ин-ин вышла; в домашнем платье, личико блестит, без всяких украшений, волосы не уложены в сложную прическу, только щеки слегка нарумянены. Девушка была поразительно хороша собой, красота ее ослепляла и волновала. Пораженный Чжан смущенно приветствовал Ин-ин. Та села рядом с матерью. Поскольку мать заставила ее выйти к гостю, то взгляд у нее был застывший, вид огорченный, казалось, она вот-вот лишится сознания. Чжан спросил, сколько ей лет. Мать ответила:

- Она родилась в седьмую луну года "цзя-цзы" правления нашего императора, а теперь у нас год под циклическими знаками "гэн-чэнь" правления под девизом "Эра чистоты", так что ей сейчас семнадцать лет.

Чжан пытался понемногу вовлечь Ин-ин в разговор, но девушка молчала. Тем и кончилось это первое знакомство.

С той поры Чжан, совершенно покоренный красотой девушки, только и думал, как бы дать ей знать о своих чувствах, но удобного случая все не представлялось.

Служанку семьи Цуй звали Хун-нян. Чжан не раз вежливо здоровался с ней и наконец улучил случай открыть ей свое чувство. Ошеломленная служанка прервала его и в смущении убежала. Чжан пожалел о своем поступке. На следующий день служанка снова пришла. Чжан чувствовал неловкость и стал извиняться, больше уже не заговаривая о своих чувствах. Но служанка сама начала разговор:

- Ваши слова, сударь, я не посмела передать барышне, не решусь передать их и никому другому. Но ведь вы, как мне известно, состоите в близком родстве с семьей Цуй. Почему бы вам не воспользоваться оказанным им благодеянием и не посвататься к барышне?

Чжан запротестовал:

- С детства у меня был не такой характер, как у других молодых людей. Даже находясь в компании кутил, я никогда не заглядывался на красоток. А теперь я словно в дурмане. С первой встречи голову потерял. Последние несколько дней иду и забываю куда, сажусь за стол и забываю о еде; боюсь, что и дня без нее не проживу. Если начать сговор через свах, то обмен брачными подарками, осведомление об именах - все это займет месяца три, к тому времени мои останки придется искать в лавке, где торгуют сушеной рыбой.

Служанка ответила:

- Целомудрие и скромность служат надежной защитой моей барышне. Даже почтенные люди не решились бы задеть ее слух каким-нибудь вольным словечком. А уж советы простой служанки она не станет слушать. Но она сочиняет прекрасные стихи и постоянно твердит их нараспев, печально устремив взор вдаль. Попробуйте смутить ее сердце любовными стихами. Другого пути я не вижу.

Чжан очень обрадовался, тотчас же написал "Весеннюю песню" в двух стансах и отдал служанке. В тот же вечер Хун-нян снова пришла к Чжану и вручила ему изящный листок тонкой бумаги:

- Вот, барышня велела вам передать.

На листке были написаны стихи, называвшиеся "Ясная луна в пятнадцатую ночь", они гласили:

 "Я жду восхода луны  У западного павильона.  Легкий подул ветерок,  Тихо дверь приоткрылась...   Тени цветущих ветвей  Вдруг на стене колыхнулись.  Сердце мне говорит:  Это пришел любимый"

(Здесь и далее стихи в переводе В. Марковой.)

Чжану показалось, что он понял тайный смысл стихов. Был четырнадцатый день второй луны. К востоку от флигеля, где жила семья Цуй, росло абрикосовое дерево. Взобравшись на него, можно было перелезть через стену.

И вот на следующий вечер Чжан влез на дерево и перелез через стену. Когда он подошел к западному флигелю, дверь была приоткрыта. Служанка спала, и Чжан разбудил ее.

- Зачем вы пришли сюда? - вскрикнула Хун-нян в испуге.

- Твоя барышня в письме назначила мне встречу, - слукавил Чжан. - Пойди скажи ей, что я здесь.

Вскоре Хун-нян вернулась:

- Идет, идет! - повторяла она.

Чжана охватили и радость и страх, но он был уверен в успехе. Однако, когда Ин-ин пришла, она была одета скромно, держалась е достоинством и дала юноше суровую отповедь:

- Нет слов, вы, наш старший брат, оказали нам великое благодеяние. Вы спасли нашу семью! Поэтому моя добрая матушка и доверила вам своих детей, приказав нам лично выразить свою признательность. Зачем же вы прибегли к услугам бесстыдницы служанки и прислали мне непристойные стихи? Вы начали с того, что проявили благородство, защитив нашу семью от надругательства, а кончили тем, что сами нанесли мне оскорбление. Выходит, вы спасли меня от насильников, чтобы самому предложить мне позор? Какая же разница между ними и вами? По правде говоря, я хотела утаить ваши стихи от моей матери, хотя прикрывать безнравственность грешно. Но показать их матери означало бы причинить неприятность тому, кто сделал нам добро. Я думала послать вам ответ через служанку, но побоялась, что она не сумеет передать вам моих истинных мыслей. Хотела прибегнуть к короткому письму, но вы могли бы неверно его истолковать. Вот почему я решилась написать эти нескладные стихи. Мне надо было объясниться с вами лично. Я стыжусь того, что была вынуждена нарушить приличия, но единственное, чего я хочу, это - чтобы вы одумались и вели себя как подобает, не нарушая приличий.

Сказав это, Ин-ин повернулась и быстро ушла. Чжан долго стоял в растерянности. Наконец он перелез через стену и, совершенно убитый, вернулся к себе.

Прошло несколько дней. Как-то вечером Чжан в одиночестве спал на веранде; внезапно кто-то разбудил его. Вскочил в испуге, смотрит, а перед ним Хун-нян. В одной руке у нее подушка, в другом - сложенное одеяло. Прикоснувшись к плечу юноши, она прошептала:

- Идет, идет! Чего же вы спите?!

Положила подушку и одеяло рядом с постелью Чжана и ушла. Чжан долго сидел, протирая глаза. Ему все время казалось, что это сон. Но все же он оправил одежду и сидел, ожидая, в приличествующей позе. Наконец пришла Ин-ин, поддерживаемая служанкой. Пришла и прелестно смутилась, обворожительно прекрасная, такая истомленная на вид, словно у нее не было сил двигаться, совсем не похожая на ту строгую девушку, какой была в прошлый раз.

Был вечер восемнадцатого числа. Косые лучи лупы, сияющие, как хрусталь, озаряли половину постели. Охваченному неописуемым восторгом Чжану казалось, что его посетила бессмертная фея, а не земная девушка. Время летело незаметно, вот уже ударил колокол в монастыре - близился рассвет. Хун-нян пришла поторопить девушку, и та, беззвучно заливаясь слезами, ушла, так и не сказав за всю ночь ни слова. Хун-нян поддерживала ее под руки. Придя в себя, Чжан встал и спросил себя в сомнении: "Не сон ли это?" Рассвело, и он увидел следы белил у себя на плече, одежда сохранила аромат духов, на постели еще блестели невысохшие слезы...

После этого дней десять от Ин-ин не было никаких вестей. И вот однажды Чжан принялся сочинять стихи в тридцать строк на тему "Встреча с небесной феей". Не успел закончить, как вдруг пришла Хун-нян. Он вручил ей листок со стихами, чтобы она передала их своей барышне. С этих пор Ин-ин стала снова допускать его к себе. Утром он тайком выходил из ее комнаты, вечером, крадучись, приходил. Почти месяц длилось их счастье в западном флигеле. Когда Чжан спрашивал, что будет, когда узнает мать, Ин-ин отвечала:

- Я ничего не могу поделать! - и старалась прекратить разговор.

Через некоторое время Чжан собрался ехать в Чанъань. Он заранее сказал об этом Ин-ин. Она ничего не возразила ему, но вид ее был так печален, что тронул бы любого. Две последние ночи перед отъездом Чжану не удавалось ее повидать, и он так и уехал на запад, не простясь с ней.

Прошло несколько месяцев, и Чжан снова приехал в город Пу. Свидания с Ин-ин возобновились, они встречались много раз.

Ин-ин была превосходным каллиграфом и отлично владела литературным слогом. Чжан много раз просил ее что-нибудь показать ему, но она отказывалась. Он пробовал своими стихами вызвать ее на ответ, но безрезультатно. Тем она и отличалась от других, что, обладая выдающимися талантами, делала вид, что ничего не умеет. Будучи красноречива, редко вступала в разговор. Питая глубокие чувства к Чжану, не выражала их в словах. Когда ее охватывала сильная тоска, она умела казаться безразличной, и выражение радости или гнева редко появлялось на ее лице.

Иногда вечерами Ин-ин в одиночестве играла на цитре. Мелодии были так печальны, что надрывали душу. Подслушав ее игру, Чжан просил ее продолжать, но она не захотела больше играть. Это еще больше усилило его страсть.

Близилось время государственных экзаменов, и Чжану надо было ехать в столицу. Вечером, накануне отъезда на запад, Чжан не говорил больше о своей любви, а лишь грустно вздыхал, сидя рядом с Ин-ин. Зная, что близка разлука, Ин-ин, сохраняя почтительный вид, мягко сказала: - Сначала обольстили, потом бросили! Так оно и должно было случиться. Я не смею роптать! Вы обольстили, вы и бросаете, - воля ваша. Теперь конец всем клятвам в верности до самой смерти! К чему же вам печалиться, уезжая? И все-таки вы огорчены, а мне нечем вас утешить. Вы часто говорили, что я хорошо играю на цитре, а я все стыдилась играть при вас. Но теперь вы уезжаете, и я исполню ваше желание.

Она приказала смахнуть пыль с цитры и тронула струны. Играла она мелодию "Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор", но почти сразу же звуки стали такими скорбными, что напев сделался неузнаваемо печальным. Все, до кого доносились звуки этой музыки, грустно вздыхали. Ин-ин вдруг прервала игру, оттолкнула цитру, по щекам ее текли слезы. Она убежала в комнату матери и больше не выходила.

На рассвете Чжан уехал.

В следующем году он потерпел неудачу на экзамене и решил остаться в столице. В письме к Ин-ин он излил все волновавшие его чувства. Вот ее ответ - в моем неискусном изложении:

"Я прочла Ваше письмо, полное глубокой любви ко мне. В чувствах любящих радость слита с грустью. Вы были так добры, что прислали мне в подарок пару резных заколок и пять цуней губной помады, чтобы я украшала свою прическу и красила губы. Хотя я очень благодарна Вам за внимание, но для кого мне теперь украшать себя? Я гляжу на Ваши подарки, и меня охватывают воспоминания, а тоска моя все растет. Вы заняты делом в столице, Вам необходимо оставаться там, чтобы добиться успеха на экзаменах. Я недостойна Вас, мне остается только испытывать боль от нашей разлуки. Но такова судьба, что тут еще можно сказать!

С прошлой осени я живу как в тумане, словно утратив себя. На людях заставляю себя говорить, улыбаться, а ночью, когда остаюсь одна, не перестаю лить слезы. Даже сны мои и те полны слез. Иногда во сне мы становимся близки, как прежде, и печальные мысли о разлуке снова бередят душу, но видение обрывается, прежде чем кончается тайное свидание. Опустевшее место на ложе еще кажется теплым, но тот, кто в моих мыслях, по-прежнему далеко.

Кажется, будто мы расстались вчера, а новый год уже пришел на смену старому. Чанъань - город соблазнов и наслаждений, захватывающий в путы чувств. Какое счастье, что Вы не забыли меня, недостойную, и постоянно вспоминаете! Никогда я, ничтожная, не сумею по-настоящему отблагодарить Вас за это. Клятву же нашу о вечной верности я не нарушу! Раньше, благодаря нашему родству, нам довелось встретиться на пиру у моей матери. Служанка уговорила меня повидать Вас, и это привело к тайным свиданиям. Юноша и девушка не сумели совладать со своим чувством. Вы вели себя, подобно тому, кто увлек женщину игрой на цитре; у меня же, презренной, не хватило сил бросить в Вас челнок. Я стала преданно служить у Вашей подушки и циновки, чувство мое все росло. По своей глупости и простоте я полагала, что так будет всегда. В тот день, когда мы узнали друг друга, я не смогла совладать с собой и вот до какого позора дошла! Больше уже я не могу надеяться подавать полотенце и гребень. Пока жива, буду жалеть об этом. Но слова напрасны, остается лишь сдерживать рыдания!

Если по своему великодушию Вы не забудете меня, одинокую и несчастную, и снизойдете ко мне, то и после смерти я буду питать к Вам благодарность. А может быть, Вы, считающий себя выше всяких условностей, отвергнете мою любовь, погонитесь за большой удачей, пренебрегая тем малым, что принадлежит Вам, и прежнюю нашу близость сочтете для себя позорной, а наши клятвы - недостойными внимания. И все равно, даже когда кости мои истлеют, чувство мое к Вам не ослабнет, и моя душа, носясь по ветру и блуждая по холодной росе, будет вечно верна Вам. Живая и мертвая я буду верна Вам, больше мне нечего сказать. Слезы падают на бумагу, а чувство мне не излить! Берегите себя! Умоляю, берегите себя!

Яшмовый браслет - эту игрушку моих детских лет - я посылаю Вам, чтобы Вы носили как украшение на поясе. Яшмовый - потому, что яшма тверда и чиста, браслет - потому, что непрерывен, не имея начала или конца. Еще посылаю Вам моток спутанного шелка и бамбуковую ступку для измельчения чайных листьев. Эти вещи не стоят и взгляда, но они выражают мои желания: пусть будете Вы неподдельны, как яшма, пусть воля Ваша будет цельной, как этот браслет. На бамбуке следы моих слез, смятение моей тоски - как спутанный шелк. Я посылаю эти вещи как знак моей вечной любви к Вам. Сердце мое рядом с Вами, хотя тело мое далеко от Вас и на встречу нет надежды. И все же тайные мечты могут соединить две любящие души, разделенные расстоянием в тысячу ли. Берегите себя! Весенний ветер так опасен, ешьте побольше и теплее одевайтесь, чтобы не простудиться. Будьте осторожны в речах и берегите себя, обо мне же, недостойной, не беспокойтесь излишне".

Чжан показал это письмо кое-кому из своих приятелей, поэтому многие его современники узнали эту историю. Друг его Ян Цзюй-юаиь, прекрасно писавший стихи, написал "Стихи о девице Цуй". Вот они:

 "Ты прекрасней Пань-лана.  Что яшма в сравненье с тобой?  В саду зацвели орхидеи,  Едва лишь растаял снег.   Поэт отзывчиво-чуткий,  Ты болен весенней тоской.  Прочел письмо от любимой:  В каждой строке печаль".

Юань Чжэнь из Хэнани написал продолжение к поэме Чжапа "Встреча с небесной феей". Стихи его гласили:

 "Лунный прозрачный луч  Проник сквозь плетеные шторы.  Уже огоньки светлячков  В густой синеве замелькали.   Край отдаленных небес  Начал тускнеть и меркнуть.  Ближних деревьев листва  Все темней и плотнее.   Среди бамбука в саду  Дракон на свирели играет.  Возле колодца поет  Феникс на ветке утуна.   Влажны шелка одежд,  Вечерней овеяны дымкой.  Подвески тихо звенят,  Колеблемы легким ветром.   Держит пурпурный жезл в руке  "Страны металла" хозяйка.  Духом парит в облаках  Юноша, чистый, как яшма.   Поздняя спустится ночь -  Сердце его тоскует,  Ранний блеснет рассвет -  Слезы дождем польются.   Играют жемчужин огни  На туфлях ее узорных.  Дракон меж пестрых цветов  Горит на расшитой одежде.   На яшмовой шпильке летит  Феникс в огненном оперенье.  На шарфе прозрачном ее  Красная радуга блещет.   "Здесь город, - сказала она, -  Зарос, словно пруд, цветами.  В столицу вернуться хочу,  Где стоит чертог государя.   Долгий-долгий вел меня путь  К северу мимо Лояна.  Случай забросил меня  На восток от дома Сун Юя... "   Сперва на его мольбу:  "Нет!" - отвечала сурово,  Но в юном сердце ее  Уже пробудилась нежность.   Склонила голову вниз,  Тень порхнула цикадой.  Тихо пошла - и летят  Нефритовые пылинки.   Лицо обратила к нему -  Сыплется снег лепестками.  В томленье легла на постель,  Сжала подушку в объятьях.   Утка с селезнем в тростниках  Шеи свои сплетают.  Зимородков чета  Наслаждается счастьем в клетке.   Черные брови слились  В одну черту от смущенья.  Алые губы мягки  И горячи, как пламя.   Дохнула - и пролилось  Благовоние орхидеи.  Сияет во тьме нагота  Безупречною белизною.   Не распрямиться. Не встать.  Не приподнимешь руку.  После боренья страстей  Сразу отхлынули силы.   Бегут по ее лицу  Бисером капельки пота.  Черные пряди волос  Разметаны в беспорядке.   Думалось, радость любви  Тысячи лет продлится.  Вдруг - мерно удары гудят...  Пробили пятую стражу.   Любовь оставляет всегда  Горечь воспоминаний.  Чем сильнее горела страсть,  Тем больнее ранит разлука.   На усталом ее лице  Следы глубокой печали.  Она находит слова  Одно другого прекрасней.   Дарит ему браслет  В знак верности нерушимой.  Клянется, что никогда  Своей любви не изменит.   Слезы и ночью видны  Там, где смыты белила.  Как летящий прочь светлячок,  Лампа едва мерцает.   Время любви бежит,  Словно конец свой торопит.  Уходит счастливая ночь,  Пришло нежеланное утро.   Он аиста оседлал  И к дальней Ло возвратился.  Звуки свирели ввысь  На гору Сун улетели.   Еще одежда его  Хранит аромат знакомый.  Еще на подушке его  Следы румян багровеют.   В печальных скитаниях он  Заглохший пруд посещает,  Но думой стремится туда,  Где чистый сияет лотос.   Простая лютня поет  О журавле одиноком,  А взор поневоле следит,  Как лебеди тянутся к югу.   Необъятна стремнина вод.  Не переплыть вовеки.  Далека небесная высь.  Никогда ее не достигнуть.   Облачко вдаль унеслось.  Разве его удержишь?  Смолкла музыка... Сяо Ши  Скрылся в высокой башне".

Друзья Чжана, услыхавшие об этой истории, были очень удивлены, но Чжан все-таки решил порвать связь с Ин-ин. Юань Чжзнь, который был особенно близок с Чжаном, спросил его о причине этого.

- Всегда было так, -ответил Чжан, - что женщины, которых Небо одарило необычайной красотой, приносили беду, если не себе, так другим. Если бы барышню Цуй полюбил какой-нибудь богатый и знатный человек, то и с ним у нее не было бы счастья. Почуяв свою силу, она обернулась бы драконом, сеющим страшные беды, или чудовищем, несущим гибель. Не знаю, каких превращений можно было от нее ждать! Синь, государь династии Инь, и Ю, государь династии Чжоу, были всевластными правителями огромной империи, но они погибли из-за женщин. Народ возмутился против них. И до наших дней этих правителей все продолжают осуждать. Моей добродетели не хватило бы на то, чтобы одолеть губительные чары, поэтому я и поборол свое чувство к ней.

Все слышавшие слова Чжана вздохнули с сожалением.

Год спустя Ин-ин выдали замуж, Чжана тоже женили. Случилось ему проходить мимо дома, где жила Ин-ин, и он зашел туда и попросил ее мужа сказать ей, что двоюродный брат просит позволения повидать ее. Муж передал, но она не вышла. Чжан был так огорчен, что это было видно по выражению его лица. Узнав об этом, она тайком написала стихи, в которых говорилось:

 "Истаяло тело мое, исхудало,  Увял цвет моей красоты.  Без роздыха мечусь на постели,  А встать с нее силы нет.   Не потому от людей убегаю,  Что взглядов досужих страшусь,  Но вам, признаюсь, на глаза показаться  Мне было бы стыдно теперь".

Так и не встретилась с ним...

Через несколько дней, когда Чжан собирался уезжать, она снова прислала ему стихи на прощанье:

 "К чему теперь вам похваляться,  Что отказались от меня?  С какою силой оболыценья  Просили вы моей любви!   И если к нам вернетесь снова,  Прошу вас только об одном:  Любовь, что вы мне подарили,  Отдайте молодой жене".

С этих пор они уже не получали больше вестей друг о друге.

Большинство современников Чжана хвалило его за то, что он сумел исправить свою ошибку.

Встречаясь с друзьями, я часто заводил разговор об этой истории, чтобы те, кто знает о ней, не вели себя подобным образом, а поступающие так же, как Чжан, не упорствовали в своих заблуждениях.

В девятой луне года "Чжэньюань" правитель канцелярии Ли Гун-чуй ночевал у меня дома, в квартале Цзинъаньли. Во время беседы мы коснулись этой печальной истории. Ли Гун-чую она показалась необыкновенной, и в назидание потомкам он написал "Песнь об Ин-ин". Барышню Цуй в детстве звали Ин-ин, поэтому Гун-чуй так назвал свое произведение.