"Октябрь" - читать интересную книгу автора (Яковлев Александр Степанович)XIXВсе эти дни Василий Петряев провел как в тумане, — ничего не видя впереди, в отчаянии, полный безнадежности. Весной, после мартовской революции, мать говорила угрожающе: — Подождите, подождите, дьяволы. Еще друг друга будете резать. О, как смеялся тогда Василий. — Мама, ты же ничего не понимаешь… Неужели люди теперь-то вот именно будут врагами друг другу? — Да, ничего не понимаю, — обижалась мать. — Конечно, мать-то давно дурой стала, ничего не понимает. Только вы уж очень умны, дорогие сыночки… Но подождите, прохвосты. По-до-жди-те… И вот угроза матери будто исполнилась… Люди действительно режут друг друга. Иван пошел за белых, а рабочие, старые друзья Петряевых — Акимка, например, — пошли за красных. Разорвалось единое. Братья по духу и положению — они вышли в бой друг с другом. И это было так дико и невероятно, что недоставало сил понять создавшийся ужас. Ушел Иван. В то утро, проводив его, Василий долго стоял на улице, слушал гул далеких выстрелов. Туман с прудов полз густо, темно-дымчатый, пронизывающий, нагоняющий дрожь. От заставы, дробно стукая ногами, партиями шли рабочие с винтовками за плечами и с патронными сумками у пояса. Все они были одеты в рваные, потрепанные пиджаки и штаны. Должно быть, надели самое худшее, чтобы не портить напрасно одежды. И казалось, толпа бродяг вооружилась и идет рушить город, культуру. Они говорили громко и ругались резко. В первой группе шел высокий рабочий с рыжими реденькими усами, синеглазый, с впалыми щеками. Василий знал его. По всей Пресне этот рабочий был известен под кличкой Лупандихи. За пьянство и мелкое воровство его нигде не держали, и сами же рабочие относились к нему с презрением. А теперь Лупандиха шел с винтовкой за плечами, гордый и важный. У Василия шевельнулось чувство брезгливости. — Тоже, и этот пошел… Но рядом с Лупандихой, в той же группе, шли два других рабочих — Миронов и Сивков, — серьезные, неглупые люди, славные, как товарищи, искренние и честные. Миронов подошел к Василию. — Товарищ Петряев, чего вы с нами не идете? Идемте буржуев бить. С винтовкой в руках, прямой и крепкий, он был полон силы и улыбался, показывая белые, яркие зубы. — Нет, я не пойду, — нехотя и смущенно ответил Василий. — Не одобряете? Ну, ничего. Каждому — свое, — примирительно сказал Миронов и тихонько добавил: — А новой газеты у вас нет?.. Только не нашей, не большевистской, а вашей… А? Дайте. Василий молча достал из кармана вчерашний «Труд» и отдал Миронову. — Вот спасибо. А то, знаете, наши-то много говорят, а в чем дело — как следует не знаешь. Не разберешься… Он взял газету и сунул в карман. Василий следил, как его большая заскорузлая рука поспешно мяла газетный лист. — Ну, прощайте. Не знаю, что будет, — засмеялся он, опять показывая белые зубы, и побежал догонять товарищей. А рабочие все шли и шли. Иногда пели. Говорили громко, ругались смачно, будто гражданская бойня дала такую свободу, что теперь было можно без укора пустить длинное просоленное ругательство. Шли мальчишки лет по пятнадцати, служившие в мастерских подручными; их было много, и они держались с особенным вызовом… Умные и глупые, Лупандихи и Мироновы — все шли. Бой уже клокотал, выстрелы гремели беспрерывно. По Большой Пресне на углах стали собираться люди. Перед лавками выстраивались очереди за провизией, и толпы красной гвардии уже стали тонуть в людском потоке. Василий вернулся домой. У ворот его встретила мать, сердитая, хмурая. — Ушел? — отрывисто спросила она. — Ушел. Мать потемнела, опустила голову и, словно рассматривая что-то под ногами, помолчала. — Так, — протянула она и молча пошла от ворот, сгорбившаяся и сразу ставшая маленькой и беспомощной. «Ну, теперь весь день проплачет, — с жалостью подумал Василий. — Не было печали…» К воротам прибежала Варвара. Испытующими, вдруг за одну ночь провалившимися, лихорадочными глазами она посмотрела в лицо Василию. — Не видали Акимки-то? — Да я никуда не ходил. Только брата провожал… — Тоже, значит, ушел? — Ушел… Варвара постояла, посмотрела вдоль улицы. — Сейчас идем, — сказала она твердо. — Куда? — удивился Василий. — Акимку разыскивать. Я его, подлеца, притащу силой. Всю ему рожу исколочу. На-кося его, в гвардию записался. Сморчок поганый. Я через него ноченьки не сплю. С ума схожу… Он… Он… у меня из головы не идет… Варвара всхлипнула и закрылась рукавом. — Ак… Акимушка, родненький… Ах, господи… где ж это он делся? — А вы подождите плакать-то. Может, еще ничего и не будет, — утешал ее Василий, — заночевал где-нибудь. Но утешал неуверенно, потому что сам чуял беду. — Искать идем, — опять сказала Варвара, вытирая глаза. — Кузьма Василич согласился походить со мной. Может, и отыщем… Василий, чтобы утешить ткачиху, тоже согласился идти на поиски. Через час трое — Ясы-Басы, мрачный и насупившийся после ссоры с женой, не хотевшей пускать его на беду, ткачиха и Василий — с Пресни пошли на Садовую. Улицы еще были полны любопытных, но уже замечалось, что народу стало меньше, чем вчера. От центра все еще тянулись беженцы с узлами и корзинками, с плачущими детьми, растерянные и пришибленные бедой. Стрельба была у Никитских ворот, на Бронной, на Тверском бульваре, на Поварской и еще там где-то далеко за домами. Всюду были толпы солдат и вооруженных рабочих. Глядя на них, Ясы-Басы хмурился, но ткачиху успокаивал. — Отыщем, бог даст, — говорил он. — Человек не иголка: найдется… Вы только зря расстраиваетесь. А ткачиха, строгая, чуть подбодрившаяся, мельком взглядывала на него и тягуче говорила: — Господь-то бы… Она переходила от одной группы вооруженных рабочих к другой и спрашивала, не видел ли кто-нибудь красногвардейца Акима Розова. — Так, молодец шестнадцати лет. В рыжем пальто, в серой шапке… Не видели, голубчики? Она приглядывалась подолгу, с надеждой, но ответ был всюду одинаков: — Где же заметить? Тут много всякого народа… Иногда спрашивали: — А вам, собственно, зачем его? И ткачиха, едва сдерживая слезы, говорила: — Сын это мой. Один у меня. Мальчишка еще, только на ноги поднялся. Боюсь, как бы не убили. — А, вон что. Да вы зря ищете. Придет, чай. А порой жестоко, со смехом, добавляли: — Придет, коли жив будет… Негодуя, уходила ткачиха и со слезами шла дальше, а за ней, хмурый и ненужный, шагал Ясы-Басы, испуганно посматривая по сторонам, и Василий Петряев. Кое-где их не пропускали в оцепленные кварталы. — Эй, куда идете? Назад! — кричали солдаты на ткачиху. — Здесь нельзя ходить, убьют! При таких окриках все трое молча останавливались и ждали, когда можно будет пройти. Останавливались обычно на углах, — здесь, как вода в запруде, прохожие и любопытные собирались толпой и стояли молча, укоризненно посматривая на солдат и красную гвардию. Раз, когда они стояли на Новинском бульваре, возле них кто-то резко крикнул: — Руки вверх! Ткачиха испуганно оглянулась. Кричал низенький, с рябым лицом, солдат: — Все руки вверх!.. Толпа дрогнула и подняла руки. Мальчишка лет семи, шедший куда-то с матерью, вдруг пронзительно заревел. — Сюда, товарищи! — кричал солдат, держа винтовку наперевес. — Сюда, сюда, сюда… Со всех сторон бежали солдаты и красногвардейцы. — Что такое? В чем дело? Подбегая, они брали винтовку на руку, готовые каждую минуту стрелять. Толпа стояла как врытая. Все побледнели. — Офицер здесь. Вон, смотрите! И солдат стволом винтовки показал на кого-то, стоявшего в толпе. Другие солдаты выволокли на мостовую человека в бурке и серой шапке, с бледным лицом. Ясы-Басы видел, что человек в бурке побледнел и губы у него передернулись. Рябой солдат дернул бурку. — Что это? Смотрите? Под буркой была надета офицерская шинель с шашкой и револьвером. — А? Куда он шел? — горячился солдат. — Вы куда шли? Офицер криво улыбнулся. — Позвольте, вы не горячитесь. Я иду домой. — А, домой? Вы все идете домой, когда вас ловят! В Кремль вы шли, к белым. Это мы знаем. Покажите ваши документы. Офицер вынул какие-то бумаги, но рябой солдат еще сильнее заволновался: — Снимай револьвер! Давай шашку! — Да позвольте, на каком основании? — А, тебе основания? Снимай, сукин сын!.. Убью! — заревел солдат, вдруг покрасневший как клюква. Офицер побледнел и нервно дернулся. Солдаты, стоявшие около, вдруг схватили его за руки. — А, он хотел сопротивляться? Отойди, товарищи! И, отскочив на шаг, рябой солдат приставил к голове офицера винтовку… Никто — ни толпа, ни солдаты, ни сам офицер — не успели шевельнуться, как грянул выстрел. Серая шапка, сорванная пулей, козырнула в воздухе. Офицер переступил, сделал шаг назад и упал. Не дрыгнул, не шевельнулся. Из головы бугорками побежала кровь. — А, батюшки! — кто-то пронзительно крикнул в толпе, и все, точно по сигналу, бросились бежать. А впереди всех Ясы-Басы — длинный, как верста. Сзади раздались еще выстрелы. Солдаты что-то пронзительно кричали, должно быть, останавливали бегущих. Но толпа бежала. Ткачиха, охая и задыхаясь, бежала с Василием до Зоологического сада. — Ой, умираю. Что же это такое? — стонала она. — Ведь зря убили человека. Ни за что!.. У сада дожидался их Ясы-Басы. Стоял бледный и нервно теребил ус. — Вот это так! Это как же понять надо? — говорил он. — Да господи, да зря же убили. Что там и говорить! — живо откликнулась ткачиха и почему-то сразу истерично заплакала и головой прислонилась к забору. Ясы-Басы крякнул: — Эх!.. А Василий молчал. Он не мог опомниться от этого убийства. Ткачиха поплакала, утерла глаза и тихонько побрела вверх по Пресне. Так шли все трое молча. И, только уже подходя к дому, Ясы-Басы немного успокоился, поглядел на низкое серое небо и тихонько, серьезно сказал: — Теперь господь глядит на землю сердитыми глазами. И замолчал. |
||
|