"Похоронный марш марионеток" - читать интересную книгу автора (Фелитта Фрэнк Де)

8

Кипы бумаг были убраны со стола в кабинете капитана Эмери, убраны были также термос и телефон. Старое кожаное кресло оказалось придвинуто к столу, на котором был развернут огромный лист плотной бумаги с таблицей, составленной профессором Куинн и превращенной Сантомассимо в наглядную цветную схему. Яркими фломастерами на ней были обозначены названия фильмов Хичкока, способы убийств, места и профессии жертв.

Детектив Хейбер придерживал лист с одной стороны, Бронте с другой. Капитан Эмери недовольно крутился в своем новом кресле, поглядывая то на Сантомассимо, то на разложенную перед ним схему. Схема прямо-таки завораживала — яркие цвета и глянец бумаги сияли в свете настольной лампы, изогнутой, как шея фламинго.

Бронте и Хейбер переглянулись. Сантомассимо, похоже, не просто был в затруднении — он вообще забрел в своих поисках не в ту сторону.

— Здесь кратко представлены сюжеты всех фильмов Хичкока, — сказал Сантомассимо, указывая на схему. — Точнее, все показанные в них убийства. Начиная с фильмов, снятых им в Англии, и до «Головокружения», «Психоза», «К северу через северо-запад», «Птиц»…⁸⁸

— Это мы и сами видим, — перебил его капитан Эмери.

— Посмотрите, например, сюда. Фильм «В случае убийства набирайте М».⁸⁹ Место преступления — квартира в Лондоне. Орудие убийства — ножницы. Жертва — продавец автомобилей.⁹⁰ Этот список мне помогла составить профессор Куинн из университета Южной Калифорнии. Здесь все пятьдесят три фильма Хичкока, с указанием места преступления, жертвы и modus operandi.

— Меня интересует, где ты был сегодня утром. Ты знаешь, что у нас новое изнасилование? В каньоне.

Сантомассимо пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:

— Сложнее всего установить наблюдение. У нас не хватает людей. И нет никаких предположений насчет того, где и каким образом будет нанесен следующий удар.

Бронте судорожно сглотнул. Хейбер подавил усмешку. Капитан Эмери устало вздохнул. Он повернулся к Бронте и Хейберу и необычно мягким тоном попросил их выйти. Они удивленно воззрились на Сантомассимо, затем перевели взгляд на капитана Эмери, но тот молчал и только как-то странно улыбался. Бронте и Хейбер вышли. Лист со схемой скрутился в рулон. Сантомассимо спокойно расправил его и прижал один край мотком клейкой ленты, другой — степлером. Потом он внимательно посмотрел на капитана.

— Мне хочется плакать, Фред, — сказал Эмери. — Черт побери, мне хочется плакать.

Сантомассимо напрягся.

— Билл, я чувствую, что мы на правильном пути.

— Именно это меня и расстраивает. Шансов, что ты прав, — один на миллион. — Он потер глаза. — Как я с этим пойду к комиссару? Знаешь, что он со мной сделает, Фред? Я тебе скажу. Он заберет мой значок, удостоверение и пистолет и проводит меня в банк для получения пенсии.

Сантомассимо пожал плечами:

— Да к черту комиссара! Ты же знаешь, что я прав.

— Возможно, прав, Фред.

— Факты говорят сами за себя.

— Да неужели? Давай-ка посмотрим. Какой-то псих убивает двух людей крайне идиотскими способами. Ты придумываешь версию, которая тебе очень нравится, вот только факты в эту версию не очень-то вписываются.

— Еще как вписываются.

— Да нет, Фред. Посмотри. В первом случае бегун не должен был погибнуть. Ведь тот парень из кино не погиб? Ему удалось спастись от преследовавшего его самолета, не так ли? Теперь второй случай: несчастная Нэнси Хаммонд убита током. А согласно твоей схеме, героиня «Психоза» была заколота ножом.

— Но профессии жертв совпадают.

По лицу капитана Эмери было видно, насколько он раздражен и как ему хочется навсегда забыть предложенную Сантомассимо версию. Но версия цепляла. Он крутанулся в своем новом кресле и склонился над схемой, чуть ли не носом уткнувшись в слово «ножницы» в графе «Орудие убийства».

— Хорошо, — сказал капитан. — Давай взглянем на фильм «В случае убийства набирайте М». Жертва — продавец автомобилей. Ты знаешь, сколько таких в Лос-Анджелесе?

— Знаю. Послушай, Билл, я не говорил, что будет легко. Я только сказал, что я прав.

— Этого недостаточно. Я не могу и не стану подставлять себя под удар, Фред. Отнеси эту схему назад своему профессору, и пусть он опубликует ее в виде научной работы. Там ей самое место. Но от тебя требуется нечто большее, чем схемы и теории.

Приняв решение, капитан Эмери с облегчением улыбнулся. Зазвонил телефон. Он сделал Сантомассимо знак, чтобы тот остался.

— Привет, Каллахан… — весело закричал капитан Эмери в трубку. — Как ты, мой мальчик? Как идут дела в преступном мире?

Капитан хохотнул, взял карандаш, поднял с пола блокнот и начал записывать. Сантомассимо наблюдал за тем, как он меняется в лице: капитан Эмери побледнел, уголки его губ опустились, резче обозначились морщины.

— Хорошо, — пробормотал капитан, едва двигая губами. — Хорошо, Том. Мы займемся этим.

Закончив разговор, Эмери медленно повесил трубку, затем взглянул на Сантомассимо. Казалось, за какие-то секунды он постарел на несколько лет. Сухо откашлявшись, он сообщил:

— Это был капитан Каллахан из участка Ньютон. У них там кое-что случилось. И дело, кажется, скверное. Они решили, что, возможно, оно наше.

Капитан Эмери снова откашлялся и забарабанил пальцами по столу. Вид у него был потерянный. Но затем, словно пробудившись от дурного сна, он резко поднялся. Они вышли из кабинета и чуть ли не бегом направились к автостоянке.

Расположенный на Вестерн-авеню склад компании «Лайонс», торговавшей подержанной мебелью, был ярко освещен. Пока не появились патрульные машины, прохожие думали, что там снимают кино. Красная лента оградила место происшествия от зевак. Их лица становились то бледно-голубыми, то алыми от всполохов полицейских мигалок.

Внутри склада работала бригада экспертов: они посыпали белым порошком пеструю коллекцию подержанной и реставрированной мебели, осматривали лестницу и кабинет, ища следы взлома и ограбления. Но таких следов не было.

Патрульные исследовали урны на прилегавшей к складу аллее и опрашивали жителей окрестных домов.

В помещение склада медленно вошел Эл Гилберт. Он был уверен, что у него язва. Ему делали эндоскопию. Засовывали в горло черный шланг до тех пор, пока Элу не показалось, что тот вот-вот вылезет у него из задницы. Кровоточащей язвы не обнаружили. Но откуда тогда эта жгучая боль в желудке? Никакого «Ролейдса» не хватит, чтобы унять эту боль. Как раз теперь она вновь стала невыносимо острой. Почему именно сейчас капитану Эмери понадобилось вызывать его сюда, в центр города?

«Наверное, желудок болит из-за этой чертовой работы», — подумал он, приближаясь к полицейским, столпившимся у расписного орехового сундука.

Он с восхищением осмотрел тонкую работу. Это было произведение мастера, из тех, которых теперь уже не делают. Внутри сундука лежали коврик в зеленую и синюю полоску, несколько сухих цветков и маленький белый плюшевый медвежонок.

А еще там лежал труп хорошо одетого молодого человека.

Гилберт осмотрел шею, потрогал кожу на груди. Ощущение холодного, податливого тела вызвало у него приступ тошноты. Мышцы были напряжены — тело находилось в судорожно-неестественной позе, когда наступило rigor mortis.⁹¹

Гилберт обернулся и увидел капитана Эмери и Сантомассимо, которые внимательно разглядывали труп. Они обменялись приветственными кивками. Гилберт продолжил осмотр тела. Лицо молодое — парню было около двадцати двух лет, он совсем не хотел умирать, в его чертах застыло удивление и какое-то печальное разочарование. Гилберт достал носовой платок и высморкался. К ним приближался Бронте, как всегда взъерошенный и с неизменным блокнотом в руке.

Гилберт выпрямился и принялся вытирать руки влажными салфетками, вынимая их одну за другой из маленького пластикового пакета.

— Добрый вечер, капитан, — сказал он. — Привет, Фред.

— Помнится, когда мы виделись в последний раз, ты загорал на пляже, — сказал капитан.

— Да. А этот бедняга бледен, как после встречи с вампиром.

Сантомассимо, нагнувшись, вгляделся в черты жертвы, отчасти уже преображенные безмолвной работой смерти.

— Как он умер? — спросил Сантомассимо. — Задушен?

— Разумеется, черт побери! Видишь? — Гилберт наклонился и отогнул ворот рубашки. Сантомассимо отшатнулся, увидев ржаво-красный рубец на посиневшей шее. — Но на все сто, — продолжал Гилберт, — я буду уверен только после детального осмотра.

— Его могли задушить и руками, а веревку использовать для отвода глаз.

— Ты думаешь?

Гилберт пожал плечами:

— Надо проверить его ногти, вдруг под ними остались частицы кожи убийцы. Возможно, между ними была борьба.

Капитан Эмери прикрыл нос и рот белым носовым платком. Гилберт усмехнулся.

— Да, капитан, судя по запаху, труп не совсем свежий, — произнес он.

— Сколько он лежит здесь?

— Полагаю, четыре-пять дней.

Капитан с отвращением вздохнул, но не смог отвести глаз от трупа. Смерть — весомый, неопровержимый аргумент. Она сдерживает привольное течение жизни, демонстрируя человеку его неизбежное будущее. Насильственная смерть опровергает утверждение, будто добро всегда торжествует над злом. Сантомассимо отошел от сундука и щелкнул пальцами. Стоявший поодаль полицейский обернулся.

— Владелец склада здесь? — спросил Сантомассимо. — Я хочу поговорить с ним.

Полицейский направился к отгороженному стеклянной стеной офису, в котором детектив допрашивал перепуганного человека с густыми, как швабра, усами. Перепуганный человек засеменил к ним, лавируя между сундуками, столами, вешалками, диванами, сервантом и двумя биде, прижимая к груди папку со счетами, как будто это была единственно реальная вещь, которой он мог доверять.

— За последнюю неделю взломы были? — задал первый вопрос Сантомассимо.

Владелец склада, Уильям Мабли, еще крепче прижал к себе папку. Внимание всех — полицейских, детективов в форме и в штатском — сосредоточилось на нем. Репутация «Лайонс» рухнула. Он был близок к обмороку. Да еще этот шквал фотовспышек. Он что, попадет на страницы газет?

— Нет, — кое-как выдавил Мабли. — Склад на электронной сигнализации, чувствительной к свету и механическому воздействию, сигнал мгновенно поступает в охранное агентство. Кроме того, на всех окнах установлены вертикальные решетки, также подключенные к сигнализации.

— Давно у вас этот сундук?

Мабли порылся в счетах. Его руки так тряслись, что он едва не порвал бумаги.

— Сундук из викторианской спальни, — прочитал он. — Инвентарный номер три тысячи двести сорок пять. Стоимость две тысячи пятьсот долларов. Застрахован на эту сумму компанией «Пасифик Индемнити». Доставлен на склад из дома в Голливуде… продается по завещанию… состояние плохое… доставлен… — он перевернул страницу, — второго сентября. — Он поднял голову, и его зрачки сжались в две крошечные точки в ярком свете фотовспышек. — Два дня назад, сержант.

— Лейтенант.

— Адрес в Голливуде какой? — спросил Бронте, неожиданно возникнув за спиной у Мабли.

Тот снова уткнулся носом в папку:

— Сельма-авеню, две тысячи триста тридцать восемь.

Бронте записал адрес и засунул блокнот во внутренний карман пиджака.

— Я проверю, Фред, — сказал он.

Бронте ушел. Гилберт пнул антикварный шкаф — безо всякой видимой причины, исключительно из неприязни к складу и заполнявшей его рухляди. Мабли вскинул руку, но ничего не сказал. Он повернулся к капитану Эмери и Сантомассимо.

— Вещи к нам поступают отовсюду, — произнес он. — Частная торговля, аукционы, распродажи, конфискации…

— А вы не почувствовали, что в этой партии мебели, мать ее, что-то не так? — раздраженно бросил капитан Эмери. — Что у нее скверный запах?

Мабли хмыкнул:

— Запах?! Это старая мебель, капитан. У нас здесь полно всяких запахов. Камфора, пыль, плесень, гнилая обивка, крысиное дерьмо, дохлые крысы. По правде говоря, мы давно перестали их замечать.

Капитан Эмери вскинул бровь и, поморщившись, отвернулся.

— Разлагающийся человеческий труп, мистер Мабли, имеет специфический, ни на что не похожий, незабываемый запах, — заметил он.

Сантомассимо подошел к огромному окну. Солнце садилось. Жуткий, неестественно-оранжевый свет залил улицы. Дома приобрели терракотовый оттенок. Люди высыпали на балконы и наблюдали за тем, что происходит внизу. По бульвару к складу на большой скорости подъехала патрульная машина с включенной сиреной, и полицейские принялись оттеснять толпу любопытных от края дороги.

— Кто это там пожаловал? — рявкнул капитан Эмери.

— Мне оказали любезность, капитан, — сказал Сантомассимо и направился к двери.

Машина резко развернулась и остановилась напротив входа. Полицейский открыл дверцу с пассажирской стороны, и из автомобиля вышла Кей Куинн. На ней были свитер и зеленая юбка, и она выглядела не так строго, как в университете. Казалось, ее смутили толпа зевак, обилие полицейских и яркий свет. Сантомассимо вышел ей навстречу.

— Спасибо, что приехали, — сказал он. — Я поставил себя в ужасно трудное положение версией про Хичкока, но капитан готов поверить мне.

Она улыбнулась, все еще смущаясь, но уже не так сильно, почувствовав поддержку Сантомассимо.

— Постараюсь быть убедительной настолько, насколько смогу, лейтенант, — заверила она его.

— Хорошо. — Сантомассимо замолчал, в его глазах промелькнула тревога. — Там довольно мрачное зрелище, Кей. Если вас это смущает, я попрошу водителя отвезти вас домой.

— Не говорите глупостей, — засмеялась Кей. — Как вы уже знаете, мрачные зрелища — именно то, чем я занимаюсь.

Он направился с ней ко входу, и вдруг до боли знакомый белый луч света впился ему сбоку в шею. Стив Сафран. Рядом с ним — оператор Кей-джей-эл-пи.

— Новое убийство, в новом районе, — выкрикнул Сафран, тыча в Сантомассимо микрофоном. — Почему этим делом занимаетесь вы?

— Мы здесь по просьбе капитана Каллахана.

— Подробнее, пожалуйста, — настаивал Сафран. — Что происходит? Это часть серии убийств?

Сантомассимо взял Кей под руку и решительно направился к двери.

— Я не могу вдаваться в подробности, — бросил он на ходу.

Они вошли внутрь, а Сафрана и оператора остановил патрульный.

— А кто это с вами? — прокричал им вслед Сафран. — Что она здесь делает?

Сантомассимо, не удостоив его ответом, проводил Кей к группе полицейских, столпившихся вокруг сундука. На складе сгустился полумрак, и простым электрическим лампочкам, свисавшим с высокого потолка, не удавалось его рассеять. Уильям Мабли подозрительно покосился на Кей.

— Кто она? — спросил он. — Она ведь не из полиции.

— Пожалуйста, отойдите в сторону, мистер Мабли, — попросил его Сантомассимо.

Капитан Эмери внимательно рассматривал Кей. Она показалась ему очень привлекательной. Чрезвычайно привлекательной. Но он видел в ней помеху их работе и недоумевал, зачем Сантомассимо притащил ее сюда.

— Это профессор Кей Куинн, — сообщил Сантомассимо, пристально глядя на капитана Эмери. — Я хочу, чтобы она посмотрела на жертву и высказала свое мнение.

— А что, нельзя было сделать это позже? Зачем нужно было приводить ее сюда?

— Она специалист по Хичкоку, — ответил Сантомассимо.

Лицо Сантомассимо сделалось столь серьезным, что капитан Эмери понял: лучше ему не вмешиваться.

— Хорошо. Отлично. Давай, Фред, покажи профессору сундучок.

Капитан Эмери сделал знак, Эл Гилберт и остальные полицейские отошли в сторону. Кей вновь смутилась и остановилась в нерешительности на краю огромного ковра, на котором была расставлена мебель, в том числе расписной сундук. Сантомассимо вновь взял ее под руку.

— Вы в состоянии взглянуть на тело? — мягко спросил он.

— Да-да, конечно. — Кей сглотнула, собираясь с духом.

И пошла вместе с Сантомассимо мимо шкафов, биде, огромных фарфоровых чаш к сундуку. Полицейские молча наблюдали за ней. Кей шла с закрытыми глазами, пока Сантомассимо не остановился. Тогда она открыла глаза и посмотрела.

— О господи… — выдохнула она.

Тошнота подкатила к горлу. Кей пошатнулась. Искаженный предсмертными судорогами, рот жертвы застыл в кривой, почти непристойной ухмылке; один глаз мертвеца был открыт и смотрел прямо на нее.

Кей ухватилась за руку Сантомассимо.

— «Веревка», — глухо выговорила она.

Капитан Эмери, не расслышав, подошел ближе.

— Веревка? — переспросил он. — Конечно, это веревка. Хотя мы еще не знаем наверняка, действительно ли смерть наступила в результате…

— Нет, — перебила его Кей. — Фильм «Веревка». Картина, которую великий мастер саспенса снял всего пятью кадрами.⁹² О господи!..

Она пыталась прийти в себя, но ей это не удавалось. Молодой человек, которого смерть навсегда лишила возраста, продолжал неотрывно смотреть на нее, приобретя мистическую способность, не двигаясь, находить ее везде, где бы она ни находилась. Кей окутал плотный мрак, и она поняла, что падает в обморок.

— Джон Делл… и Фарли… Грейнджер… — произнесла она, борясь с подступавшим мраком, — двое друзей-студентов… душат приятеля… веревкой… и… прячут… тело… в сундук… Джимми… Стю… арт…⁹³

Мрак победил. Проваливаясь в пустоту, Кей Куинн почувствовала, как ее подхватили сильные руки Сантомассимо.

Она пришла в себя, все еще находясь в его объятиях, стоя на улице. Сантомассимо повел ее через дорогу в кафе напротив. Это была маленькая прокуренная забегаловка, внутри — темно и грязно, посетителей мало. Пахло дезинфицирующими средствами, дешевым пивом и табаком, и тем не менее воздух здесь казался свежее, чем на мебельном складе. Несколько женщин, сидевших за стойкой бара, обернулись и с кислым видом наблюдали за тем, как Сантомассимо провожает Кей к столику.

— Вот сюда, — тихо прошептал он, делая на столе подушку из своего плаща. — Положите голову.

— Мне так неудобно…

— Тс-с-с. Извините, что заставил вас пройти через это.

— Вы предупреждали меня.

— Да, но… я хотел, чтобы именно вы назвали фильм. Это было необходимо не столько для меня, сколько для того, чтобы убедить капитана Эмери. Вы одна могли это сделать, и это сработало. Теперь он на нашей стороне.

— Отлично. — Кей слабо улыбнулась. — Думаю, мне нужно что-нибудь выпить, лейтенант.

Сантомассимо кивнул и поднялся, Кей инстинктивно протянула к нему руку, словно хотела удержать.

— Возвращайтесь скорее, — попросила она.

Он вернулся с двумя бокалами самого лучшего в этой забегаловке бренди.

— О господи… — выдохнула Кей.

Сантомассимо начал медленно массировать ей шею и плечи. Это вызывало приятные ощущения. Кей была хорошо сложена, тело сильное, упругое, но сейчас натянутое как струна. Постепенно она расслабилась. Сантомассимо протянул ей бокал.

— Вот, выпейте, — сказал он.

Кей кивнула, но, когда она взяла бокал, руки у нее дрожали. Он помог ей поднести бренди к губам. Напиток обжег ей горло. Она закашлялась и попыталась выпрямиться.

— Выпейте все, — подбодрил ее Сантомассимо.

Кей сделала еще глоток и покачала головой. Напиток бил в нос сильнее нюхательной соли. Она отстранила его руку.

— Я уже в порядке, — заверила она.

Сантомассимо поставил бокал на стол. Ее взгляд, остановившийся на его руке, стал медленно подниматься к локтю, плечу и замер на лице. Кей казалась такой хрупкой и беззащитной. Она не отрываясь смотрела на него, словно прося о чем-то. Он сел напротив нее, а она продолжала смотреть в его глаза.

— Действительность так жестока, правда? — спросила она.

Сантомассимо кивнул:

— Забыться не дает, это уж точно.

— Да.

Кей снова взяла бокал. Сантомассимо наблюдал за тем, как она пьет бренди. Она была очень красивой. Изящные, тонкие, но сильные руки. Сантомассимо был уверен, что она занимается либо лыжами, либо плаванием. Ее глаза были полны печали.

— Вы знаете, кто тот человек… в сундуке? — спросила она.

— Да. В кармане его брюк мы нашли бумажник. Его зовут Чарльз Пирс. Студент Калифорнийского университета Лос-Анджелеса. Факультет физической культуры и спорта. По всей видимости, был хорошим спортсменом — в бумажнике несколько пропусков в гимнастические залы. Просто несчастный ребенок, которому выпала столь ужасная роль.

Кей содрогнулась.

— Этот человек сумасшедший, — сказала она.

— Да, сумасшедший.

— Я имею в виду… клинически сумасшедший.

— Именно так.

— Его нужно остановить, — настойчиво продолжала она.

Сантомассимо подался к ней, чтобы рассказать о капитане и о возможных дальнейших действиях, как вдруг в полумраке кафе «Зиппи» возник бутылкообразный силуэт. Силуэт уселся за столик напротив них. Это был Стив Сафран.

Он нагло рассматривал Кей и Сантомассимо, сложив в улыбку свои пухлые губы. У него на плече все еще висел кабель от микрофона, хотя сам микрофон и оператор отсутствовали.

— Я присоединюсь к вам, не возражаете? — спросил Сафран, пододвигая свой стул к их столику.

— Возражаем, — ответил Сантомассимо.

Сафран пропустил его ответ мимо ушей. Он во все глаза смотрел на Кей. И неожиданно щелкнул пальцами.

— Ну конечно, профессор Куинн, — выпалил он. — Вы меня помните?

— Нет.

— Два года назад вы подбирали материал для моей программы «Женщины в кино». Помните? Тот выпуск я сам монтировал. Вы, кажется, говорили о Хичкоке?

— Возможно.

Сафран придвинулся к Кей, наслаждаясь неловкостью Сантомассимо.

— Как это вы называли? — не унимался он. — «Императив Хичкока»?

— Я вспомнила вас.

— Полиция привлекла вас к расследованию этого дела в качестве консультанта?

— Сафран, она здесь со мной, — спокойно, но твердо сказал Сантомассимо. — Она мой друг.

Сафран засмеялся, откинулся на спинку стула и скрестил свои толстые ножки. Он крутил головой, глядя попеременно то на Кей, то на Сантомассимо.

— Ну да, конечно. Веселитесь тет-а-тет в двух шагах от свежего трупа. Ничего не скажешь, классное местечко для свидания, а, лейтенант?

Сантомассимо свирепо уставился в лицо Сафрана — розовое, жирное, наглое. Репортер походил на свинью, его глаза блестели какой-то ненасытной, отвратительной жадностью.

— Отвали, Сафран!

— Брось, Фред. Не заводись. Лучше скажи, почему полиция напустила туману вокруг этих убийств? Это что-то взрывоопасное?

— Знаешь, что тебе следует сделать, Сафран?

— Нет. Что?

— Пойди к комиссару. Скажи, что я послал. Именно он уполномочен делать все официальные заявления.

— Но он уже несколько дней не делает никаких заявлений, — сказал Сафран.

Его лицо внезапно сделалось злым.

Подошел официант и поставил перед тучным репортером бокал пива. Сафран схватил его и сделал большой глоток, после чего придвинулся к Сантомассимо и вытер губы. Все с тем же злым выражением на лице он продолжал:

— Посмотри правде в глаза, лейтенант. Там, снаружи, — большая и очень любопытная толпа, которая хочет знать больше. И она имеет на это право. И я расскажу им правду, с твоей помощью или без нее. Понимаешь? Вот только состыкую кое-какие детали.

Сантомассимо вдруг ощутил непреодолимое желание затолкать бокал в рот Сафрану. Однажды в Барстоу⁹⁴ было совершено такое убийство. Бац! — и бокал в глотке. Но он сдержался. Встал и положил ладонь на руку Кей.

— Пойдемте, Кей.

Она неуверенно поднялась, он поддержал ее. Они вышли из-за стола, задев Сафрана, и мимо двух пьяных, споривших о счете последнего бейсбольного матча, прошли к выходу. Сафран остался сидеть, откинувшись на стуле и глядя им вслед. Толстые губы на круглом лице искривила ухмылка. Короткие пухлые пальцы потянулись к тарелке и вытащили желтое, раздувшееся, пропитанное маслом, соленое кукурузное зерно.

Сантомассимо довел Кей до своей машины. Толпа зевак не уменьшилась и с прежним любопытством пялилась на полицейские кордоны возле склада. Капитан Эмери спорил о чем-то с другим капитаном полиции за стеклянной стеной офиса.

В тот момент, когда Сантомассимо открывал для Кей дверцу машины, подбежал запыхавшийся, покрытый испариной Бронте.

— В Голливуде кража со взломом, — сообщил Бронте. — Преступник вскрыл замок задней двери. Я отправил туда бригаду.

— Если бы это могло помочь юному мистеру Пирсу.

Бронте убрал со лба влажную прядь и заглянул в свой блокнот.

— Фред, мы установили, что у Пирса была фирма по перевозке мебели. По всей видимости, четыре дня назад он получил заказ. Следовательно, убийца заманил его.

— Задушил и запихнул в сундук.

— Да.

— Подсмотрев это в кино.

— Похоже, что так, лейтенант.

— Скажи мне, Лу, мы что, разводим этих маньяков? — в злом отчаянии вдруг спросил Сантомассимо. — Или они есть повсюду, в любой стране?

Бронте ничего не ответил. Да и что он мог ответить? Они знали только, что сейчас преступник, возможно, растворился в толпе зевак и наслаждался эффектом, который произвела на публику его постановка. Сантомассимо уже собирался уехать, но заметил, что Бронте продолжает стоять в какой-то нерешительности.

— Лу, ты что-то еще хотел мне сказать? — спросил он.

— Понимаешь, это довольно странно…

— Что странно?

— Вот это.

Бронте осторожно вытащил из кармана пиджака пластиковый пакетик. Он держал его так, словно там была редчайшая алмазная пыль. Затем он вынул оттуда и показал Сантомассимо попкорн.

— Посмотри, что я нашел на дне сундука, после того как оттуда извлекли тело Пирса.

Сантомассимо аккуратно взял зерно двумя пальцами, повертел, посмотрел на свет. Ничего примечательного, самый что ни на есть обычный попкорн.

— Ну и что? — спросил он.

— У нас в участке уже есть один такой, — сообщил он, явно гордясь своей памятью на детали. — Найден среди мусора, собранного на пляже.

Сантомассимо вернул попкорн Бронте, и тот поспешил упрятать его обратно в пакетик.

— Я хочу показать профессору Куинн все улики, которые есть у нас в участке, — сказал Сантомассимо.

— Ты босс.

— Там и встретимся, Лу. Хорошо?

Бронте кивнул и пошел через дорогу к своей машине. Труп Пирса уже увезли, но толпа не спешила расходиться. Обилие полицейских машин заставляло зрителей думать, что здесь по-прежнему происходит нечто важное.

Сантомассимо повез Кей через бульвар Санта-Моника, а затем свернул в сторону пляжа. Сумерки сгустились, и в темно-синем небе над ярко освещенным пирсом появились первые звезды. Перед фасадами высотных гостиничных комплексов раскачивались и шелестели на ветру пальмы.

— Вам лучше? — мягко спросил Сантомассимо.

— Намного лучше, спасибо.

Он улыбнулся:

— Моя тетя Роза любила повторять, что исповедь благотворно влияет на душу, но если рядом нет священника, то добрая порция бренди помогает не хуже.

Кей засмеялась.

— Зрелище было ужасное. Простите, что не смогла это выдержать. Убийство на экране — это искусство, сложное, утонченное, умное. Но видеть лицо этого молодого человека в сундуке…

— Тяжело, вы правы. Настоящая смерть лишена утонченности.

— А кто этот репортер?

— Стив Сафран? А-а… Он просто делает свою работу. На многих сам факт убийства человека действует возбуждающе. И такие, как Сафран, умело щекочут им нервы.

Они ехали на запад по шоссе Санта-Моника и чувствовали себя так, словно путешествуют во сне. Машина была надежной, а Сантомассимо — хорошим водителем. Он включил магнитофон, зазвучала спокойная, нежная мелодия в исполнении Смоки Робинсона.⁹⁵ Кей откинулась на сиденье, закрыла глаза, на ее лице появилась улыбка.

— Я не знала, лейтенант, что в полицейских машинах есть магнитофоны, — произнесла она.

— В полицейских машинах их нет. Можете звать меня Фредом.

Он остановил машину у входа в участок Палисейдс, Кей вышла и, внезапно остановившись, дотронулась до руки Сантомассимо.

— Вы ведь не станете вновь показывать мне трупы? — спросила она.

— Нет, кое-какие улики, и только. Чтобы спровоцировать вас на дальнейшие размышления.

Они вошли внутрь. Бронте был уже там, попивая черный кофе, из чашки которого он только что убрал деревянной палочкой расплавленную крошку пластиковой упаковки.

— Привет, Фред. Профессор Куинн, сюда, пожалуйста.

Они спустились в подвал. Бронте вошел в лабораторию первым. Там горела только настольная лампа. Сантомассимо включил верхний свет. Кей увидела разложенные на столе кучки мусора, оглянулась на Сантомассимо, который в ответ кивнул и жестом пригласил ее подойти ближе. Они остановились возле игрушечного аэроплана, казалось, готового взмыть над осколками пивных бутылок, конфетными обертками и прочим мусором, доставленным с пляжа.

Кей внимательно рассматривала самолет. Сантомассимо и Бронте молча ждали. Здесь, в этой лаборатории, догадки и предположения, которые она высказывала прежде, становились пугающе правдоподобными.

— А теперь, профессор, взгляните сюда, — нарушил молчание Бронте.

Кей медленно повернула голову. На краю стола, в сетке с пометкой «набережная Пасифик-Коуст», лежал желтый комочек попкорна, еще не начавший гнить. Бронте вытащил из пластикового конверта еще одно зернышко и положил его на стол рядом с первым. Теперь они стали похожи на два маленьких глаза незримого существа, словно бы наблюдавшего за собравшимися в подвале людьми.

— Видишь, Фред? Неплохо, правда? — сказал Бронте. — Как только я увидел попкорн в сундуке, я сразу вспомнил об этом.

— Ты хочешь сказать, что убийца специально оставляет их на месте преступления?

Бронте пожал плечами:

— Я хочу сказать, что сейчас их у нас два. Вот и вот. — Затем движением искусного фокусника он достал пакетик с еще одним зерном. — А теперь их три.

Сантомассимо уставился на этот пакетик в полном недоумении. Бронте довольно улыбнулся:

— Этот — из отеля «Виндзор-Ридженси», находка Хирша. Нэнси Хаммонд тоже не оставили без кукурузы.

— Это что-то вроде автографа, — предположила Кей.

— Автографа? — переспросил Сантомассимо.

— Хичкок прославился своими краткими, почти мгновенными появлениями в собственных фильмах. Его трудно было разглядеть, но зрители всякий раз ожидали, что он так или иначе промелькнет на экране. Это была игра. Это был его автограф.⁹⁶

Сантомассимо посмотрел на Бронте.

— Фред, — продолжала Кей.

— Что?

— Где люди едят попкорн?

— …В кино.

Страшная, давящая тишина воцарилась в лаборатории. Тишина, в пронзительном звоне которой Сантомассимо, Кей, игрушечный самолет, мусор с пляжа, настольная лампа и три кукурузных зернышка словно перестали существовать.

Сантомассимо отвез Кей к ее дому, находившемуся почти на самой границе Вествуда. Белая терраса была увита бугенвиллеей, у входа росли пышные кусты пурпурных роз. Он остановил машину, но Кей продолжала сидеть, словно не собиралась выходить. Она размышляла об убийстве.

— Идемте, — тихо сказал Сантомассимо, — я провожу вас до двери.

Кей посмотрела на него, и снова в ее взгляде промелькнула беззащитность. Потом она улыбнулась:

— Нет, спасибо, не беспокойтесь. Все в порядке.

Он потянулся и открыл ей дверцу, она приготовилась выйти. Рука Сантомассимо легла поверх руки Кей. Ее рука была теплой. Кей заколебалась.

— Я… хочу поблагодарить вас, — смущенно пробормотал он, — за помощь.

— Я искренне хочу помочь вам. Этого маньяка непременно нужно найти, лейтенант Сант… — Она слегка вскинула голову и посмотрела на него с любопытством. — Сантомассимо? — закончила она уже другим тоном. — Что это за фамилия?

— Итальянская.

— Она что-нибудь значит?

Сантомассимо покраснел:

— Великий Святой.

Кей засмеялась приятным и чуть удивленным смехом.

— Великий Святой! — повторила она. — Подходящая фамилия для полицейского!

Так же неожиданно, как и рассмеялась, она сделалась серьезной. Сантомассимо чувствовал, что она изучает его лицо. «Что она хочет увидеть»? — гадал он.

— Знаете, — сказала она, — вообще-то вы совсем не похожи на полицейского.

— Правда?

— Да, для полицейского в ваших глазах слишком много человеческой теплоты и понимания.

— Тут все дело в моей итальянской крови.

На лужайку выбежал кот, гоняясь за мелькающей тенью от бугенвиллеи. Кей молчала, наблюдая за этой игрой, потом повернулась к Сантомассимо. В свете уличных фонарей ее лицо сделалось нежным и загадочным.

— Можно задать вам личный вопрос? — спросила она.

Он кивнул.

— Вы женаты?

— Был женат.

— Развелись?

Он снова кивнул.

— Ничего, что я спрашиваю?

— Вы профессор. А профессора всегда задают вопросы. Как и полицейские.

Кей засмеялась и потянулась к дверце, собираясь выйти из машины. Он удержал ее, взяв за руку. Она снова села, но не повернулась к нему.

— А могу я в свою очередь задать вам личный вопрос? — произнес Сантомассимо.

— Конечно.

— А вы замужем?

Она повернулась и посмотрела на него. Легкий ветер шевелил ее волосы. И Сантомассимо моментально утонул в ее зеленых бездонных глазах. Кей с улыбкой высвободила руку.

— Нет, я не замужем, — ответила она.

Она вышла из машины. Они вновь улыбнулись друг другу.

— Спокойной ночи, Великий Святой, — тихо сказала она.

— Спокойной ночи.

Он смотрел, как она отпирает калитку, входит во двор и идет к дому по дорожке, обсаженной пальмами и цветами. Она уже исчезла, а он еще какое-то время продолжал смотреть на закрывшуюся дверь. Затем он поехал домой, зная, что не сможет уснуть в эту ночь.

— Почему Хичкок?

— Почему Хичкок? Трудный вопрос. А почему все остальное? Зачем я появился на свет? Да еще в таком захолустье, как Небраска, и при этом с таким талантом — или проклятием, называйте как хотите, — от которого невозможно избавиться? И почему он разрушил мою жизнь? Почему все студии, даже самые маленькие, захлопнули передо мной свои двери?

А Хичкок потому, что это он выбрал меня. Не я его.

— Я был на грани самоубийства. Кажется, я уже говорил об этом. Когда негатив превратился в зеленую пыль, я стал как потерянный. Опустился до того, что ходил по квартирам и продавал мыло. Можете себе представить? Я — в обществе домохозяек. Я работал в десять раз больше, чем когда-либо прежде. Через три недели я прогорел вчистую… Торговец из меня не получился.

А потом произошло чудо. Мои родители умерли. В Италии. Отдыхали в Неаполе и отравились мидиями. Но даже после смерти они продолжали измываться надо мной. Из наследства мне выплачивались какие-то крохи, которых хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Вложить деньги в кино — об этом я даже мечтать не мог. Я был единственным наследником миллионного состояния, которым не имел права распоряжаться до сорока пяти лет. Можете поверить — до сорока пяти! То есть целых двадцать гребаных лет!

— И все же стало полегче. В пределах назначенной мне суммы можно было свободно дышать и не думать ежесекундно о хлебе насущном. Лос-Анджелес вгонял меня в транс, завораживал и ужасал одновременно. Он казался мне гигантским монстром. Мне нравилось, что здесь так солнечно, и мне нравились люди. Всем своим видом они как будто говорили: мы полны энергии, мы все изрядно потрепаны жизнью, мы погрязли в пороках, но мы знаем, как придать всему глянец, как устроить грандиозную вечеринку под названием «Лос-Анджелес». И мы можем снимать фильмы, говорить о фильмах и смотреть фильмы. Кино витало в воздухе. Кино боготворили. Люди верили экранным героям больше, чем проповедям священника или тому, что усвоили в школе. Кино было отравляющим газом. Для всех, включая меня. Особенно меня. Я жил над табачной лавкой на бульваре Санта-Моника и по ночам слышал, как громко шуршат в кладовке тараканы, как они со стуком падают со стен на пол. Я мог бы снять жилье и получше, но мне было на это наплевать. Мною овладело страстное желание снимать кино, понимаете, гораздо более страстное, чем прежде. Все остальное мне было безразлично.

Я снова начал смотреть старые фильмы. В основном черно-белые или ранние цветные. Вы скажете, что я бежал от реальности, — нет, я бежал к иной реальности. Я возвращался в свой мир, мир, четко ограниченный рамкой кадра, мир монтажа, объективов, наплывов, тончайших нюансов киноповествования — всего того, что ускользает от внимания зрителей, но всегда мог уловить я.

А Хичкок был великим мастером, самым великим. Неужели это так трудно понять?

— Посмотрев фильмы Хичкока, я понял, что он создавал иллюзии. Конечно. Я знаю. Все режиссеры создают иллюзии. Но слушайте, черт вас возьми, в его фильмах есть нечто большее, чем видит человеческий глаз. Ваш глаз. Хичкок создавал иллюзию и показывал, как он это делает, но это не умоляло магии его фильмов. Вы можете это понять? Словно фокусник, который вначале показывает, как он будет делать трюк, а потом делает его, и, господи, вы верите, что чертов кролик действительно выскакивает из цилиндра! Это было просто кино, понимаете? И всякий раз это срабатывало. А актеры — это просто глупцы. Домашний скот.⁹⁷ Их искаженные страхом лица и дикие, неправдоподобные сюжеты, которые он заставлял их разыгрывать, были нужны ему для нагнетания напряжения, для создания саспенса. И каждый гребаный раз это действовало.

Таково было его видение. Убийство для него было всего лишь шуткой. Потому что сама жизнь — шутка. Я это понял. Вот почему его фильмы комичны и зловещи одновременно.

Я любил рассматривать лица зрителей в темном зале кинотеатра, я видел, как улыбка на них сменялась страхом, и я презирал их за то, что они становились пассивными игрушками в руках режиссера.

Я хотел быть Хичкоком. Я хотел стать режиссером, которым и так был с самого рождения. Я очень этого хотел. А мне приходилось слушать лекции неудавшегося писателя о том, что такое сценарий, хотя я знал это лучше него.

Нет, Хичкок — уникальная для нашего времени сила. Печать его гения лежит на каждом снятом им фильме. Уайлер,⁹⁸ Кьюкор,⁹⁹ Циннеман¹⁰⁰ — все они хороши, но рядом с Хичкоком они исчезают. Хичкок — это наваждение. Он знает, что смерть — это пустой звук, потому что жизнь со всеми ее амбициями, талантами, надеждами и порывами чувств в конечном счете бессмысленна. Хичкок делает зримой жестокость, которая составляет основу человеческой жизни.

— Кстати, хочу вам сказать, нелегко подчинять людей своей воле, заставлять их делать то, что ты хочешь. Актеры с их мелким себялюбием и самолюбованием — дрянной инструмент, но они хотя бы знают сценарий. Чарльз Пирс ни хрена не знал, но оказался великолепен. Я бы даже сказал, он был лучшим. А Хасбрук — безликий представитель мира дельцов. Не думаю, что под конец он показал класс, барахтаясь в грязи и пене, как выброшенный на берег тюлень. В этом не было ни достоинства, ни красоты. А вот девушка, Нэнси Хаммонд, была хороша, очень хороша. Миниатюрная блондиночка, вертлявая, стопроцентная американка — холодная, недоступная, и при этом едва ли не воплощение секса. Я чуть не задохнулся от счастья, когда именно ей выдали ключ от «моего» номера. Хичкоку она бы приглянулась. Идеальная секретарша. Совершенно в его вкусе.¹⁰¹

Постановка таких сцен — дело крайне сложное. Все должно быть самым тщательным образом рассчитано и подготовлено. Место действия. Интерьер. Время суток. Мотивировки. Ракурсы. Постепенное осознание жертвой своей неизбежной участи. У меня все это есть. Я не леплю все подряд, как тот режиссер, которого я называю «Чарли-двадцать-кадров-в-день». Раз-два-три — и все готово. Я понимаю, он должен уложиться в бюджет и поэтому строго следует всем предписаниям. Но в его фильмах нет и намека на вдохновение, в них нет точности, нет артистизма. А ведь углы съемки, наплывы, укрупнения плана — все должно быть безошибочно рассчитано и доведено до совершенства. Я умею это делать. Я это делал. И я сделаю это снова. Это будут прекрасные, художественно безупречные сцены.

И честно говоря, без камер получается даже лучше… Это круче секса… Круче любого наркотика… Даже круче… самого… Хичкока…

О да…

СТОП!