"Золотой берег" - читать интересную книгу автора (Демилль Нельсон)

Глава 10

Птичье пение раздавалось прямо у меня под носом, но когда я открыл глаза, то не увидел ровным счетом ничего. В панике я вскочил на ноги. Теперь я понял, что стою в облаке тумана, окутавшем все вокруг. Когда я увидел это облако, мне показалось, что я уже умер и попал на небеса. На дне бутылки оказался глоток портвейна, его было достаточно, чтобы подсказать мне, что я еще жив, хотя и нахожусь в безобразном состоянии. Постепенно я припомнил, где я и как сюда попал. Воспоминания были не из приятных, поэтому я тотчас постарался о них забыть.

У меня над головой уже заиграли первые лучи занимающегося дня. Голова раскалывалась, я чертовски замерз, все тело страшно ныло. Я протер глаза и зевнул. Наступило пасхальное воскресенье, и Джон Саттер воистину воскрес.

Видимо, ночью подушкой мне служила бутылка из-под портвейна. Убедившись, что теперь она окончательно опустела, я с горьким чувством вздохнул и выбросил ее.

Я отряхнул свой спортивный костюм и застегнул до горла молнию на куртке. Людям средних лет не рекомендуется спать всю ночь на холодной земле, особенно если они перед этим изрядно наклюкались. Это вредно для здоровья и для репутации. «О Боже… моя шея!»

Я покашлял, почихал и проделал все остальные утренние процедуры. Судя по всему, организм функционировал успешно, чего нельзя сказать о моем мозге, который до сих пор был не в состоянии охватить пониманием все, что я успел натворить вчера.

Я сделал несколько шагов на ощупь, понял, что способен двигаться, и устремился к выходу, по пути цепляясь за ветки разросшегося кустарника. Я пытался определить верный путь по отпечаткам моих туфель и по обломанным вчера веткам, но вскоре выяснилось, что следопыт из меня никакой. Я потерялся. Вернее, потерялся я еще вчера — теперь меня можно было считать пропавшим без вести.

По мере того как рассветало, все легче было различить восток и запад. Помня, что выход из лабиринта на восточной стороне, я двинулся вперед, стараясь держаться этого направления, но вновь и вновь оказывался в тупике. Талантливый создатель этого лабиринта несомненно обладал садистскими наклонностями.

Через полчаса непрерывной беготни я выбрался наконец на поляну и увидел солнце, встающее над бельведером.

Я сел на скамейку у входа в лабиринт и попытался собраться с мыслями. Выходило, что вчера я не только нагрубил Сюзанне, но и пропустил светский ужин. Сегодня утром не попал на пасхальную службу, а Сюзанна и Алларды, наверное, начали уже волноваться, куда я пропал. Вернее так: Сюзанна и Этель просто волновались, а Джордж не на шутку переживал.

Интересно, пошла ли Сюзанна в гости к Депоу с извинениями насчет отсутствия мужа или начала звонить в полицию и просидела всю ночь на телефоне? Меня в первую очередь интересовало, конечно, то, переживал ли кто-нибудь за меня или нет. Погруженный в эти мысли, я вдруг отчетливо услышал глухой топот копыт по влажной земле. Я попытался разглядеть лошадь и всадника, но солнце слепило глаза, и я ничего не мог увидеть. Тогда я встал и бросился вперед.

Сюзанна остановила Занзибар футах в двадцати от меня. Ни Сюзанна, ни я не промолвили ни слова, но глупая лошадь вдруг начала ржать. Ее ржание показалось мне весьма презрительным и, как это ни странно, вывело меня из себя.

Видимо, мне следовало ощущать вину и угрызения совести перед Сюзанной, но ничего подобного я не чувствовал.

— Ты ищешь меня или просто выехала прогуляться? — спросил я.

Наверное, в голосе у меня было что-то такое, что заставило ее воздержаться от язвительного ответа. Она просто сказала:

— Я искала тебя.

— Ну, теперь, когда ты меня нашла, можешь ехать дальше. Мне хочется побыть одному.

— Хорошо, — ответила она и начала разворачивать Занзибар. — Ты собираешься поехать с нами на одиннадцатичасовую службу?

— Если я и поеду, то на своей машине.

— Ладно. Увидимся позже. — Она пришпорила лошадь — Занзибар понеслась быстрее ветра. Если бы у меня было с собой ружье, я с удовольствием всадил бы заряд дроби в ее породистую задницу.

«Ну что же, — подумал я, — все нормально». Мое самочувствие несколько улучшилось. Я начал прохаживаться, разминая мышцы, затем слегка пробежался, с удовольствием втягивая в себя холодный утренний воздух. Какой роскошный рассвет и сколько удовольствия получаешь, когда начинаешь утро вот так, с легкой пробежки по упругой влажной земле, с повышения в крови уровня эндорфинов, бета-блокираторов и еще Бог знает чего. Целый час я провел, выделывая курбеты, ходя на голове, не задумываясь, зачем я это делаю, и испытывая дикий восторг.

В заключение я забрался на высокое дерево на границе нашего участка. С него открывался восхитительный вид на территорию клуба «Крик». Какое-то время я сидел на дереве, испытывая ни с чем не сравнимую радость погружения в детство. Потом я спустился вниз и еще немного пробежался. Приблизительно часам к десяти я почувствовал, что так устал физически и так воспрянул духом, как никогда в жизни. Даже похмелье как рукой сняло. Меня вдруг понесло к соснам, которые отделяли участок Стенхопов от «Альгамбры». Пот тек с меня ручьем, удаляя из организма токсины.

Я пробежал через луг, сердце колотилось как бешеное. Добежал до вишневой рощи и до сада, где совсем недавно мы с Сюзанной разыграли нашу сексуальную драму.

Наконец я рухнул на мраморную скамейку и огляделся. Импозантная статуя Нептуна все так же стояла в конце бассейна, но теперь в руках у морского бога появился бронзовый трезубец. «Ты только посмотри…» Я заметил также, что изо ртов всех четырех рыб у ног Нептуна бьют фонтанчики, а вода от них собирается в огромной морской раковине, уже оттуда попадая в вычищенный до блеска бассейн. «Черт побери…»

Я встал и нагнулся к фонтану, который не работал по меньшей мере лет двадцать. Упав на колени, я умылся водой из раковины, затем провел рукой по ее поверхности. «Да, Фрэнк, дела у тебя идут…»

Я набрал в рот воды и выпустил ее струйкой на манер каменных рыбок.

Мое внимание привлек шум за спиной. Я обернулся. Футах в тридцати от меня на тропинке, которая вела к дому, стояла женщина в платье в цветочек и в розовой шляпке, с накинутой на плечи белой шалью. Она также увидела меня и застыла как вкопанная. Можно себе представить, как выглядел человек, плескающийся в фонтане в грязном спортивном костюме, с взъерошенными волосами. Я выплюнул остатки воды и сказал:

— Привет.

Она повернулась и пустилась бежать со всех ног. В какой-то момент она обернулась, чтобы узнать, не гонятся ли за ней. Женщина выглядела лет на сорок пять и была плотного телосложения, со светлыми крашеными волосами. С утра она уже успела густо накраситься, видимо, ей пригодились краски, которыми красят пасхальные яйца. Даже в праздничном пасхальном платье она выглядела безвкусной простушкой. Но в целом она была неплохо сложена. Правда, мне не нравится этот тип, я предпочитаю американский стандарт, к примеру, мою Сюзанну. Но, проведя все утро в занятиях, свойственных больше дикарю или ребенку, я понял, что нахожу нечто крайне сексуальное в этой раскрашенной бабенке с ее большими грудями и задницей. В какой-то степени она напомнила мне Венеру из «храма любви».

Она все еще поглядывала из-за плеча, не бегу ли я за ней. Вероятно, мне следовало представиться, но, сообразив, что она из семьи Белларозы, я решил, что делать этого при таких обстоятельствах не следует. Я уже собирался покинуть чужой участок — как и полагается уважаемому адвокату и джентльмену, — но в эту минуту мне вспомнилась победа, одержанная над Сюзанной, и я опустился на четвереньки и зарычал.

Женщина побежала еще быстрее, потеряв по дороге свои туфли на высоких каблуках.

Я поднялся на ноги и вытер рот рукавом куртки. Славно повеселились. Возможно, мой поступок не совсем вписывается в рамки нормального поведения, но не мне же ставить медицинские диагнозы себе самому. Я прогуливался вдоль бассейна, когда заметил на другой стороне кое-что новенькое. Я подошел поближе и увидел, что это гипсовая статуя. Такие дешевые украшения часто можно встретить в итальянских парках, рядом обычно помещается статуя розового фламинго.

Приглядевшись, я понял, что статуя изображает Деву Марию, на руках у нее младенец Христос. Соседство христианского символа с языческим богом морей показалось мне странным. Богоматерь, нежно обнимавшая своего младенца, совершенно не воспринималась в обществе полуголого бога с поднятым вверх трезубцем — они просто противоречили друг другу.

Я вспомнил, как поразило меня нелепое сочетание этих двух культур, когда я был в Риме. Наш экскурсовод, напротив, нисколько не смущаясь, восхищенно рассказывал нам о статуе Богоматери, на пьедестале которой резвились голые нимфы.

Я решил тогда, что сами итальянцы являются одновременно и христианами, и язычниками. В них сочетаются жестокость и милосердие, католичество и религия Древнего Рима. Словно кто-то ошибся, насадив религию, чуждую этой стране и этому народу, которому по темпераменту больше подошло бы язычество.

Получается, что Фрэнк Беллароза, восстановивший трезубец у Нептуна, нуждался и в том, чтобы иметь где-то рядом символ любви и надежды. Ему нужно было и то и другое. Интересный факт.

Послышался яростный лай собаки, доносившийся от дома и становившийся все громче. Я предпочел размышлять о причинах этой озлобленности у собаки где-нибудь в другом месте. Может быть, я был сумасшедшим, но глупым я точно не был.

Я побежал в сторону Стенхоп Холла. На бегу я понял, что страшно проголодался: я ведь ничего не ел со вчерашнего дня. Собаки, а их было не менее двух, тем временем уже догоняли меня.

Я прибавил ходу и как вихрь пронесся через сосны, разделявшие наши участки. Но и здесь я не снижал темпа, так как понимал, что собаки и охранники, которые бегут за ними, могут увлечься и продолжить погоню на моем участке.

На моем пути лежал небольшой пруд — как раз сюда Сюзанна собиралась переносить свою конюшню. Не долго думая, я нырнул в холодную воду и быстренько перебрался на другую сторону. Следопыт, как вы помните, из меня получился никудышный, но зато я, оказывается, хорошо владел техникой запутывания следов.

Я продолжал бежать, но слышал, как за спиной у меня заскулили собаки, на берегу пруда потерявшие след. Я подозревал, что собаки преследовали меня вместе с охранниками, но убедился в этом только сейчас, когда услышал звук ружейного выстрела. Я инстинктивно прибавил ходу. Когда все запасы глюкозы, адреналина, эндорфина и всего прочего были израсходованы, я упал на землю, замер и прислушался.

Полежав несколько минут, я встал и осторожно начал пробираться сквозь кустарник. В какой-то момент я достиг тропинки, которая вела к калитке на Грейс-лейн. Я пошел по ней и вскоре увидел сквозь разросшиеся вишневые деревья сторожевой домик Аллардов. По моему разумению, охранники не стали бы так далеко углубляться на чужой участок, поэтому я шел не спеша. Как однажды кто-то изрек, нет большего счастья, чем побывать под пулями и остаться в живых. Я чувствовал себя великолепно, лучше всех на свете. Жаль только, что я не мог рассказать о случившейся со мной истории. Вот в чем я действительно нуждался, так это в друзьях, которые с удовольствием выслушали бы рассказ об этих приключениях. Можно было бы рассказать Сюзанне, но она уже перестала быть моим другом.

Я вошел в наш дом со стороны сада и по настенным часам в кабинете понял, что неверно оценил время. Одиннадцать часов уже прошло, и Сюзанна уехала на службу в церковь. Я снова осознал, что теперь меня это совершенно не трогает. Всегда приятно бывает понять, что какие-то вещи вас больше не волнуют, но в следующий момент, как правило, вы начинаете лихорадочно соображать, что же вас все-таки волнует.

Я пошел на кухню и обнаружил на столе записку. В ней говорилось: «НЕ ЗАБУДЬ, ЧТО К ТРЕМ ЧАСАМ МЫ ПРИГЛАШЕНЫ К ТВОЕЙ ТЕТУШКЕ». Я скомкал записку и забросил ее в угол. К черту тетушку Корнелию! Я открыл холодильник и начал хватать что попало, без разбора, оставляя после себя открытые банки, разорванные упаковки и огрызки фруктов. В заключение я слопал пригоршню черники, захлопнул дверцу холодильника и отправился наверх.

Быть дикарем, конечно, приятно, но и горячий душ — стоящая вещь. Я разделся, принял душ, но бриться не стал. Переоделся в джинсы, рубашку и ботинки и покинул дом еще до того, как появилась Сюзанна.

Я запрыгнул в свой «бронко» и поехал по заросшей дороге, которая вела к запасному выезду на Грейс-лейн. В старых усадьбах предусмотрены не только отдельные выходы и лестницы для прислуги, но и целая система тропинок и дорог, построенная так, что хозяева и слуги не могли случайно встретиться. Это был прообраз современного Диснейленда, где целая армия рабочих и служащих, скрытая от глаз посетителей, обслуживает их всем необходимым и приготовленная еда и чистые номера в гостиницах появляются как по мановению волшебной палочки.

Подъехав к пруду, я вышел из машины и исследовал землю вокруг него. Здесь действительно было много следов собачьих лап, я нашел также стреляную гильзу от ружья. Гильзу я положил в карман, довольный, что мне ничего не показалось и все было на самом деле. Я сел в машину и выехал к запасным воротам. На них висел замок, но у меня в машине была связка ключей от всех запоров Стенхоп Холла, так что я быстро с ним справился. Таким образом, я выехал на Грейс-лейн в нескольких сотнях ярдов от главных ворот.

Я поехал на север, чтобы не встретиться с «ягуаром» Сюзанны. По дороге я пытался сообразить, куда же мне податься. Сбежавшим из дома мужьям следует представлять, куда им направляться, хотя, как правило, они не имеют об этом ни малейшего понятия. Поэтому эти бедолаги обычно едут куда глаза глядят, избегая лишь мест, где у них могут поинтересоваться, каково чувствовать себя в шкуре сбежавшего мужа.

Проезжая мимо ворот «Альгамбры», я заметил двух джентльменов в черных костюмах. Они явно стояли здесь не случайно.

Я до сих пор чувствовал себя выбитым из колеи событиями вчерашнего дня. При этом я отдавал себе отчет, что вряд ли мне кто-то поможет. Если я облегчу душу какому-нибудь случайному собеседнику, то ему будет довольно трудно уловить связь между играми на сеновале и эпизодом с Белларозой и моими дальнейшими приключениями. Люди, как правило, плохо понимают друг друга. Я, конечно, добавил бы: «И это еще не все», — но ведь при этом я имел бы в виду лишь то, что творится в моей голове, а не в реальном мире. Так что понять меня было бы трудно.

Итак, я кружил по окрестностям и сам не понял, как очутился в Бейвилле, это что-то вроде города «синих воротничков», расположенного на престижном побережье Лонг-Айленда. В этом местечке редко встретишь аристократов, но и мужланы с «БМВ» здесь также не прижились.

Основные занятия жителей этого крошечного городка — рыбная ловля, прокат яхт и содержание разного рода питейных заведений. Трудно себе представить, как на таком маленьком участке суши поместилось столько баров. Некоторые из этих заведений были «крутыми», другие — еще «круче», а самым «крутым» был бар под названием «Ржавая якорная труба». Если вам любопытно, якорная труба — это отверстие на носу корабля, через которое проходит якорная цепь. Вероятно, бары и рестораны Лонг-Айленда уже исчерпали запас неиспользованных морских словечек, но это место на самом деле напоминало ржавую якорную трубу. Бар был открыт для жаждущих приобщиться к пасхальным напиткам. Я припарковал «бронко» между стареньким пикапом и стайкой мотоциклов и вошел внутрь.

Наверное, в ночное время этот бар имел свой шарм, свой стиль и все, что угодно. Но в воскресный полдень, особенно на Пасху, он производил гнетущее впечатление. Примерно так, скорее всего, выглядит предбанник перед газовой камерой.

Я нашел себе место на табурете у стойки бара. Стены заведения были украшены обычной морской атрибутикой, но, на мой взгляд, она мало чем отличалась от барахла, которое можно найти на любой помойке. Компанию за стойкой мне составляли трое мужчин и женщина в забавном наряде из черной кожи, несколько алкоголиков и четверо молодых людей в джинсах и майках, играющих в игры на телевизионных приставках. Они были в состоянии, которое можно описать как нечто среднее между кататоническим бредом и пляской святого Витта. Вероятно, за стойкой присутствовал неполный набор, характерный для данного заведения, в углах, очевидно, можно было обнаружить более красочные персонажи.

Я заказал себе порцию пива и закуски. На этих закусках следовало ставить надпись «Опасно для здоровья», но я смело принялся за них. Примерно в миле отсюда находился престижнейший яхт-клуб «Коринф», и посещавшим его джентльменам я посоветовал бы заглядывать в этот бар, чтобы потом хвастаться перед другими подвигом «настоящего мужчины». Но сейчас был не сезон, я сидел за стойкой, хлебал пойло, которое называлось пивом, и жевал отвратительные «закуски», а заодно наблюдал за клубами дыма, поднимающимися к потолку.

Я заказал себе еще кружку пива и шесть небольших бифштексов. Когда, казалось, уже никто не проявит ко мне интерес и никто не будет оскорблен моим присутствием, раздался голос, принадлежавший одному из закованных в кожу мотоциклистов.

— Ты что, живешь здесь где-нибудь поблизости? Вам следует знать, что даже в джинсах и в рубашке, небритый, Джон Уитмен Саттер не похож ни на одного из завсегдатаев бара, особенно после того как он откроет рот и произнесет несколько слов. Вам также следует знать, что в такой вопрос вкладывается всегда нечто большее.

— Лэттингтон, — ответил я.

— Ля-ля-ля, — пропел мой сосед по стойке.

Я искренне рад, что у нас в округе нет классовой неприязни, иначе мне пришлось бы услышать нечто очень грубое от джентльмена в коже.

— Ты что, заблудился? — спросил он.

— Если я здесь, значит, заблудился.

Окружающие нашли мой ответ остроумным. Юмор вообще легко прокладывает мосты через пропасть, отделяющую культурных людей от кретинов.

«Кожаный» задал еще один вопрос:

— Видать, твоя старушка дала тебе под зад коленом?

— Нет, она сейчас лежит в больнице Святого Фрэнсиса в коматозном состоянии. Автокатастрофа. Плохо ей, бедняжке. А детей забрала тетка.

— О, извини, парень. — «Кожаный» тут же заказал мне кружку пива за свой счет.

Я изобразил на лице страдальческую улыбку и снова уткнулся в свои бифштексы. Они не так уж плохи, а еще если их зажевать орешками да запить пивом, так вообще становятся съедобными. Я научился этому приему в Нью-Хэйвене. Так мы между собой называем Йельский университет. Нью-Хэйвен. И звучит не так напыщенно.

К тетушке Корнелии я должен был прибыть к трем часам. Там на Пасху у нас всегда происходит что-то вроде семейного сбора. Тетка живет в Локаст-Вэлли, это в пятнадцати минутах езды отсюда. Сейчас было без чего-то два. Тетка Корнелия — это сестра моей матери, и, если вы припоминаете, у нее есть своя теория относительно рыжих волос. Интересно, что она скажет, если увидит своего племянничка, сидящего без пиджака и галстука за стойкой бара, небритого и пахнущего пивом и солеными орешками.

Надо честно признать, что Сюзанна, со своей стороны, всегда очень мила с моими родственниками. Нет, она не близка с ними, а именно мила. Ее собственная семья совсем не велика, даже если сосчитать всех самых дальних родственников, разбросанных по всему свету. Их и родными-то не назовешь.

Итак, я торчал в этой «трубе» уже целый час, размышляя о том о сем, когда место рядом со мной заняла новая посетительница. Должно быть, она вынырнула из какого-нибудь темного угла заведения, так как входную дверь никто не открывал. Я взглянул на нее и получил в ответ широкую улыбку. Я уставился в зеркало, но и там наши глаза встретились. Она снова улыбнулась. Вероятно, она была очень дружелюбно настроена.

Ей было лет тридцать, но можно было дать и все сорок. Она была разведена и жила сейчас с человеком, который время от времени поколачивал ее. Работала она официанткой, а с детьми сидела ее мать. Здоровье у нее было неважнецкое. Она должна была бы ненавидеть мужчин, но не ненавидела. Она играла в лотерею и отказывалась признавать тот факт, что в ее жизни уже не будет ничего хорошего. Впрочем, ничего этого она о себе не сказала, она вообще не вымолвила ни слова. Просто у людей, которых вы можете встретить в «Ржавой якорной трубе», все это написано на лбу. Даже удивительно, как такая процветающая нация, как американцы, может порождать таких несчастных людей. А может быть, все дело просто в том, что некоторые люди рождаются неудачниками и на Марсе в 3000 году тоже будет стоять где-нибудь бар «Ржавая якорная труба», посетителями которого будут люди с плохими зубами, татуировками и одетые в черную кожу. Они будут рассказывать друг другу истории из своей жизни, жаловаться на неудачи и на то, как кто-то вставляет им палки в колеса. Я услышал, как рядом сбросили на пол туфли.

— Ноги гудят по-черному.

— Почему? — поинтересовался я.

— О, да я пропахала все утро. Даже на мессу не попала.

— А где ты работаешь?

— В ресторане «Звездная пыль» в Глен-Ков. Знаешь это место?

— Да, конечно.

— Что-то я тебя там никогда не видела.

И никогда не увидишь.

— Хочешь угощу?

— Давай. Закажи «мимозу» Терпеть не могу, когда приходится пить, а еще не вечер. Но сейчас мне надо промочить горло.

Я сделал жест бармену.

— Одну «мимозу». — Повернулся к своей соседке — Будешь бифштексы?

— Нет, спасибо.

— Меня зовут Джон.

— Салли.

— Не Салли Грейс?

— Нет, Салли Энн.

— Рад нашему знакомству.

Появилась ее «мимоза» — мы чокнулись, поболтали, затем она спросила:

— А что ты делаешь в этой дыре?

— А что, разве мне здесь не место?

— Да нет, знаешь ли. — Она рассмеялась.

Мне было приятно осознавать, что меня здесь принимали за инородное тело даже до того, как я раскрыл рот и обнаружил свой акцент. Соответственно, если бы кто-то из этих людей оказался в клубе «Крик», я бы тоже поинтересовался, как они туда попали.

— Просто я в разводе, один как перст и ищу любви где только можно, — абсолютно серьезно сообщил я.

Она снова весело расхохоталась.

— Да ты, видно, сумасшедший.

— В моих клубах сегодня выходной день, моя яхта стоит в сухом доке, а моя бывшая жена улетела с детьми в Акапулько. У меня был выбор — пойти на обед к главарю мафии, к своей тетке или сюда.

— И ты пришел сюда?

— А разве ты не сделала бы то же самое?

— Нет, я бы пошла на обед к главарю мафии.

— Интересная мысль. Твоя фамилия случайно не Рузвельт? — поинтересовался я.

— А твоя случайно не Астор? — хихикнула она.

— Нет, моя Уитмен. Знаешь такого поэта Уолта Уитмена?

— Конечно. «Листья травы». Я проходила это в школе.

— Боже, благослови Америку.

— Это тоже он написал?

— Возможно.

— Так ты его родственник?

— Что-то вроде этого.

— Тоже поэт?

— Пытаюсь им стать.

— А ты богатый?

— Был. Все проиграл в лотерею.

— Господи, сколько же ты купил билетов?

— Все, которые были.

Она опять захихикала. Я был в ударе. Я подвинул свой табурет поближе к ней. Когда-то она была милашкой, но годы, как говорится, взяли свое. При этом у нее сохранилась прекрасная улыбка, веселый смех, все зубы и, как я предполагал, доброе сердце. Я мог заметить, что нравлюсь ей, а если еще немного постараюсь, то она и полюбит меня. Многие мои однокурсники баловались с дешевыми девчонками, но я себе такого никогда не позволял. Возможно, теперь я пытался наверстать упущенное. Кстати, в здешних местах есть обычай, сохранившийся до сих пор, — в среду вечером у прислуги выходной, и все бары на побережье заполнены очаровательными девчонками из Ирландии и Шотландии, приехавшими сюда на работу. Но это уже другая история. А что касается дела, то я должен признаться, что давненько не был один на один с женщиной из народа и не знал точно, как себя с ней вести. Вероятно, лучше всего быть самим собой. Кстати, с Салли Энн я ощущал себя значительно лучше, чем с Салли Грейс. При этом я чувствовал себя на коне. Мы еще немного поболтали, Салли прыскала со смеху уже в свою третью «мимозу», а компания в коже, похоже, начала подозревать, что ее надули с рассказом о жене, лежавшей в коматозном состоянии.

Я мельком взглянул на часы и понял, что пробило три. Следовало выбирать между Салли Энн и визитом в ее лачугу и посещением званого ужина у тетушки Корнелии. Скажу честно, мне не нравилось ни то ни другое.

— Ну, — сказал я, — мне пора.

— О… ты спешишь?

— Да, по правде говоря. Мне надо прихватить на вокзале герцога Суссекса и затем отправиться к тете Корнелии.

— Серьезно?

— Ты мне дашь свой телефон?

Она уставилась на меня, потом глупо улыбнулась.

— Я думаю…

— У тебя есть визитная карточка?

— Погоди… сейчас посмотрю… — Она запустила руку в свою сумочку и вытащила огрызок карандаша, которым, очевидно, записывала заказы клиентов. — Ты хочешь, чтобы я написала номер на карточке?

— Можно и на салфетке. — Я протянул ей чистую салфетку, и она нацарапала на ней свое имя и телефон.

— Я живу здесь, в Бейвилле. Почти у самого берега.

— Можно только позавидовать. — Я положил салфетку в карман, туда же, где уже лежала гильза от ружья. Мой карман потихоньку превращался в свалку. — Непременно позвоню, — пообещал я и сполз с высокого табурета на пол.

— До конца этого месяца я работаю по вечерам. С пяти вечера до полуночи. Поэтому сплю как попало. Так что звони когда захочешь, не стесняйся. К тому же у меня включен автоответчик.

— Понял. До свидания. — Я оставил на стойке деньги и вынырнул из «Ржавой якорной трубы» на свет Божий. Конечно, где-то в мире есть место и для меня, но вряд ли «Ржавая якорная труба» входит в число этих уголков.

Забравшись в свой «бронко», я понял, что теперь мне придется выбирать между доном Белларозой и тетушкой Корнелией. Я помчался на юг вдоль побережья, надеясь, по всей видимости, на то, что в ход событий вмешается провидение и что-нибудь случится с моей машиной.

Но в результате я оказался на Грейс-лейн. Я проехал мимо ворот Стенхоп Холла, они были закрыты. Алларды, вероятно, отправились в гости к своей дочери, а Сюзанна закатилась либо к моей тете, либо к Фрэнку в гости. Там она уже отъедает нос у бедного ягненка и прикидывает, что ей делать со мной.

Я проследовал дальше — до начала каменного забора, ограждавшего «Альгамбру». Здесь я притормозил и заехал на площадку, устроенную напротив ворот.

У ворот продолжали нести вахту двое джентльменов в черных костюмах — они сразу же уставились на меня. За их спинами у сторожевого домика стоял огромный, футов шести, если не считать ушей, пасхальный кролик. В лапах он держал большую пасхальную корзину, в которой, как я подозревал, были припрятаны раскрашенные к празднику ручные гранаты.

Я снова взглянул на двух помощников кролика: они продолжали сверлить меня глазами. Я не сомневался, что хотя бы один из этих охранников — «солдат» дона Белларозы — преследовал меня сегодня утром с собаками.

Дорога, ведущая в «Альгамбре» к главному дому, в отличие от нашей была прямой, в рамке ворот вы могли прекрасно наблюдать главный дом усадьбы. Она была вымощена булыжником, а не гравием и обрамлена рядами деревьев. Сегодня вдоль этой дороги стояла целая вереница машин, в основном черного цвета, с удлиненными кузовами. Я подумал, что эти машины и эти люди в черном пригодятся как нельзя кстати, если вдруг возникнет надобность организовать траурную процессию.

Наблюдая эту картину, я понял, что Фрэнк Беллароза, пожалуй, умеет организовывать большие приемы. Вероятно, подсознательно он подражал приемам, описанным в «Великом Гэтсби», на которых гости могли делать все, что им заблагорассудится, а хозяин имел возможность издали наблюдать за происходящим.

Любопытно, что, устраивая столь пышный прием по случаю Пасхи, Беллароза тем самым невольно повторял то, чем в двадцатых годах занимались здешние миллионеры, соревнуясь друг с другом в демонстрациях дурного вкуса. Так, например, Отто Кан, один из богатейших людей Америки, если не всего мира, устраивал соревнования по поиску пасхальных яиц на своей усадьбе площадью в шестьсот акров с главным домом в сто двадцать пять комнат. В числе гостей были миллионеры, знаменитые актеры, писатели, музыканты и девочки от Зигфельда. Чтобы сделать поиски яиц более увлекательными, в каждое из них запрятали по чеку на тысячу долларов. Народ был в восторге — еще бы, такой оригинальный способ отпраздновать воскресение Иисуса Христа!

Я знаю, что сам я не пошел бы на прием только из-за чеков на тысячу долларов — это годовая зарплата многих людей в двадцатые годы, — но на девочек от Зигфельда можно было бы посмотреть.

Сейчас имела место похожая история — меня вовсе не привлекала голова ягненка, но я был бы не прочь взглянуть на Фрэнка Белларозу, его семью и его клан. Пока я взвешивал «за» и «против» такого поступка, один из охранников, которому, видимо, надоело глазеть на меня, сделал рукой приглашающий жест. Так как я имел полное право стоять на Грейс-лейн в любом месте, при этом нисколько не мешая приему у мистера Белларозы, я опустил стекло и показал охраннику жест, известный как итальянское приветствие.

Человек, видимо, до крайности обрадованный моим знакомством с итальянскими обычаями, ответил мне тем же жестом.

В тот же момент к воротам подъехал лимузин с затемненными стеклами. Он притормозил у въезда в ворота. Стекла были опущены, охрана заглянула внутрь, а пасхальный кролик вручил вновь прибывшим подарки из своей корзины.

Неожиданно я услышал резкий стук с другой стороны автомобиля и обернулся. В окне белело лицо мужчины, он энергично предлагал мне опустить стекло. Я замешкался, но потом все-таки внял его просьбе.

— Да? — произнес я самым мужественным голосом. — Что вам нужно? — У меня бешено забилось сердце.

Мужчина просунул руку и показал мне запечатанное в пластик удостоверение с фотографией, затем еще раз подставил мне свое лицо для сравнения.

— Специальный агент Манкузо, — представился он. — Федеральное бюро расследований.

— О… — выдохнул я. Это уж слишком. Фантастика. Прямо здесь, на Грейс-лейн, — мафия, шестифутовый пасхальный кролик, муж, сбежавший от жены, а теперь еще и этот парень из ФБР. — Чем могу быть полезен?

— Вы ведь Джон Саттер, верно?

— Если вы — ФБР, значит, я — Джон Саттер. — Я сообразил, что они определили меня по номеру машины, связавшись с полицией в Олбани. Возможно, они заочно познакомились со мной еще несколько месяцев назад, когда Фрэнк Беллароза переехал сюда и стал моим соседом.

— Вероятно, вам известно, зачем мы здесь находимся, сэр?

В голове у меня мелькнуло несколько саркастических реплик, но ответил я просто:

— Вероятно, да.

— Вы, конечно, имеете право припарковывать машину в любом месте, и у нас нет полномочий просить вас уехать отсюда.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Эта улица находится в частной собственности. В том числе и в моей частной собственности.

— Да-да, сэр. — Манкузо оперся ладонями на открытое окно моей машины и положил подбородок на руки. Со стороны это, наверное, выглядело как болтовня старых знакомых. Ему на вид было лет пятьдесят, я обратил внимание на его необычно широкие зубы. Глаза и щеки как бы ввалились, словно он долгое время ничего не ел. На голове у него была лысина, она явно не украшала его, так как хохолок, оставшийся на макушке, делал его похожим на клоуна.

— Я даже не уверен, что вы имеете право находиться здесь, — добавил я.

Мистер Манкузо поморщился, словно, я его обидел. А может быть, он просто учуял запах орешков и бифштексов, исходивший от меня.

— Ну ладно, — молвил он, — вы специалист в области права и я специалист в области права, и мы можем обсудить эту проблему как-нибудь в другое время.

Не понимаю, почему я так взъелся на этого парня? Может быть, он слишком агрессивно требовал, чтобы я опустил стекло? А может быть, я еще не вышел из своего утреннего дикарского образа. Как бы то ни было, я вдруг понял, что говорю так, как будто уже нахожусь на службе у дона Белларозы. Я постарался успокоиться.

— Ну так в чем все-таки дело? — поинтересовался я.

— Да вот, видите ли, у нас есть необходимость сделать несколько фотографий, а ваша машина загораживает нам кадр.

— Фотографий чего?

— Сами знаете.

Он не уточнил, а я не стал спрашивать, откуда они фотографируют. Они могли это делать только из дома Депоу: он как раз находился напротив «Альгамбры». Это показалось мне любопытным, но не сверхъестественным, так как Депоу всегда были известны как люди, поддерживающие полицию. Стало быть, теперь они решили присоединиться к движению против сил зла. В ближайшем будущем Аллен Депоу, очевидно, оборудует пулеметное гнездо на чердаке своего дома и будет подавальщиком патронов у своих новых друзей. Что ж, на Грейс-лейн грядут серьезные перемены.

Я посмотрел в сторону дома Депоу, затем перевел взгляд на «Альгамбру». Вероятно, ФБР фотографирует номера машин, въезжающих в «Альгамбру», с помощью телескопической оптики, а возможно, даже делает снимки гостей, когда они выходят из автомобилей. Я понял, что блокирую обзор для фотографов, но, видимо, дело было не только в этом.

— Я уже собирался уезжать отсюда, — тихо произнес я.

— Спасибо, — поблагодарил Манкузо, но не сдвинулся с места. — Насколько я понимаю, вы остановились здесь из любопытства?

— Нет, я в числе приглашенных.

— Да? — Он, казалось, был удивлен, но не сильно. — Так вот, если у вас возникнет желание поговорить с нами, — Манкузо протянул мне визитную карточку, — звоните, не стесняйтесь.

— Звонить по какому поводу?

— По любому. Вы собираетесь заезжать?

— Нет. — Я положил визитную карточку в карман вместе с гильзой и салфеткой. Скоро придется заводить портфель для этого мусора.

— Если вы хотите заехать внутрь, мы не будем возражать против этого.

— Благодарю вас, мистер Манкузо.

Он зыркнул на меня своими выразительными глазами.

— Я имею в виду, что мы понимаем ваше положение. Вы же соседи и все такое.

— Вы и наполовину не понимаете, что происходит. — Я снова посмотрел в сторону «Альгамбры» и увидел, что двое охранников и «кролик» переговариваются между собой и поглядывают на нас. В день, когда даже состоятельные люди не могут позволить себе пообедать в ресторане (если это, конечно, не ресторан «Звездная пыль»), дон Беллароза смог заставить двух охранников, «кролика» и еще нескольких вооруженных людей прислуживать себе! Я повернулся к Манкузо, который также встречал Пасху вне своей семьи, и с усмешкой спросил:

— Когда же мы сможем проводить мистера Белларозу в края не столь отдаленные?

— Я не уполномочен отвечать на такие вопросы, мистер Саттер.

— Сказать по правде, мистер Манкузо, не нравится мне все это.

— Да и нам тоже, поверьте.

— Почему же вы не арестуете этого человека?

— Мы пока собираем доказательства, сэр.

Я почувствовал, как во мне нарастает гнев, и понял, что бедный мистер Манкузо в качестве представителя сил общественной импотенции получит сейчас из моих уст порцию праведного негодования. Я нанес удар.

— Фрэнк Беллароза является на протяжении уже трех десятилетий признанным преступником, а между тем он продолжает жить лучше, чем вы или я. А вы все собираете доказательства.

— Да, сэр.

— Может быть, в этой стране выгодней быть преступником?

— Нет, сэр, вы ошибаетесь. Рано или поздно, возмездие наступит.

— Тридцать лет — это рано или поздно?

— Ну, мистер Саттер, если бы все честные граждане были так настроены, как вы, да еще помогали бы…

— А вот этого не надо, мистер Манкузо, не надо. Я не судья, не добровольный помощник полиции. Честные граждане, между прочим, платят правительству налоги, для того чтобы оно выполняло свои обязанности. И правительство обязано избавить нас от Фрэнка Белларозы. А уж тогда я займу место на скамье присяжных.

— Да-да, сэр, — сказал он. — Но адвокаты не могут быть присяжными.

— Если бы мог, я бы им стал.

— Да, сэр.

Я разговаривал с несколькими типами из федеральных органов — агентами налоговой службы, ФБР и им подобными — и знаю, что когда они начинают говорить: «Да, мистер налогоплательщик», то можно считать разговор законченным.

— Благодарю вас, сэр.

Я нажал на сцепление.

— По крайней мере, теперь в округе будет более спокойно.

— В таких ситуациях всегда так бывает, сэр.

— Иронизируете?

— Да, сэр.

Я посмотрел мистеру Манкузо прямо в глаза.

— Вы знаете, что такое capozella?

Он засмеялся.

— Конечно. Моя бабушка все время заставляла меня отведать хоть кусочек. Это деликатес. А почему вы спрашиваете?

— Просто проверяю. Arrivederci[2].

— Счастливой Пасхи, — пожелал он. Манкузо выпрямился, и теперь я наблюдал только его живот. Я нажал на газ и, снявшись с тормоза, помчался по Грейс-лейн.

Эта дорога заканчивается разворотом у усадьбы, которая называется «Фокс Пойнт». «Фокс Пойнт» может в скором времени превратиться в мечеть, но об этом позже.

Я развернулся и поехал обратно по Грейс-лейн. Я проехал мимо «Альгамбры» и посмотрел на то место, где недавно стоял мистер Манкузо. Он уже ушел, это было естественно, но недавние события казались мне дурным сном, поэтому я вытащил из кармана его визитную карточку и уставился на нее. Я вспомнил, что утром с той же целью подобрал гильзу, и сказал себе: «Возьми себя в руки, Джон».

Мистер Манкузо еще некоторое время занимал мои мысли. С виду он походил на клоуна, но дураком явно не был. В нем чувствовалась какая-то уверенность, и мне, честно говоря, нравилось, что по следу итальянца идет итальянец. Бог знает по какой причине ФБР до сих пор не могло справиться с Белларозой. Но теперь, кажется, с приходом агентов-итальянцев дело начинало меняться к лучшему. Мне это напомнило использование римским сенатом наемников. Довольный своим анализом и почти успокоенный своей встречей со странно выглядевшим мистером Манкузо, я направился в гости к тетушке Корнелии.

Через десять минут я уже был в поселке Локаст-Вэлли. Тетя Корнелия проживает в большом викторианском доме на тихой улице, совсем недалеко от моего офиса. Об этом доме у меня с самого детства сохранились теплые воспоминания. Муж моей тетки, дядя Артур, — неудачник, вышедший на пенсию. Он растратил свое наследство на проекты, которые не принесли ничего, кроме расходов. Но он не забыл главного правила белых англосаксов-протестантов: «НИКОГДА НЕ РАССТАВАЙСЯ С КАПИТАЛОМ», поэтому капитал его, управляемый профессионалами, возрос и приносит ему доход. Надеюсь, он больше не будет лезть в самостоятельный бизнес. Трое его сыновей, мои безмозглые кузены, имеют в крови папину склонность к проматыванию денег. Им следует каждое утро повторять, как заповедь: «Никогда не расставайся с капиталом». Тогда у них все будет в порядке.

Улица, где жила тетя Корнелия, была сплошь заставлена машинами, так как здесь проживали чьи-то тетки, бабушки и матери. Перефразируя Роберта Фроста, можно сказать, что на этой улице каждый дом был родным домом для кого-то.

Я нашел парковку для своей машины и пошел к дому. На крыльце я сделал глубокий вдох и открыл дверь.

Дом ломился от гостей, каждый из которых был в родственных отношениях со мной и со всеми остальными присутствующими. Я не знаток в этом деле, никогда не знаю, с кем я должен расцеловаться, чьи дети крутятся под ногами и все такое. Я все время попадаю впросак, спрашивая у разведенных, как чувствует себя их вторая половина, интересуясь у обанкротившихся родственников, как идут их дела в бизнесе. Мне также несколько раз довелось спросить о здоровье давно умерших сородичей. Сюзанна, которая не имеет здесь родственных уз ни с кем, кроме меня, ориентируется в этой каше гораздо лучше. Она всегда знает, кто умер, кто родился, кто женился, — она просто ходячая энциклопедия нашей семьи. Я был бы даже не прочь, если бы сейчас она сопровождала меня, шепча на ухо: «Вот это твоя кузина Барбара, дочь твоей тетки Анны и твоего покойного дяди Барта. Муж Барбары ушел от нее, он нашел себе „голубого“ приятеля. Барбара в расстроенных чувствах, но держится хорошо, только стала ненавидеть мужчин». Получив такую информацию, я смог бы более легко общаться с Барбарой, хотя тем для разговора было бы маловато, разве что женский теннис.

Итак, все они собрались здесь, негромко переговаривались между собой, держа в левой руке бокалы, жевали жвачку, а я мысленно метался, пытаясь каким-то образом избежать конфуза. Я поприветствовал нескольких человек, но в разговор не вступал, а продолжал перемещаться из комнаты в комнату так, словно единственной моей целью было попасть в ванную.

Я заметил Джуди и Лестера Ремсенов. Они всегда причисляют себя к нашим родственникам, но никому еще не удалось выяснить, каковы наши родственные связи. Возможно, Лестер просто сам в какой-то момент ошибся и не может исправить эту промашку вот уже тридцать лет, так как боится показаться смешным.

Перебегая из комнаты в комнату и избегая попасть в западню, я на ходу заметил свою мать, отца и Сюзанну, но не подошел к ним. Я осознавал, что одет не так, как положено, и небрит. Притом, что вокруг даже дети были в наглаженной одежде и в начищенных ботинках.

Я добрался до бара и приготовил себе виски с содовой. Кто-то в этот момент похлопал меня по плечу, и я, обернувшись, увидел мою сестру Эмили. Я сразу сообразил, что из Техаса она вряд ли смогла бы до меня дотронуться. Мы обнялись и расцеловались. Мы с Эмили остались близки, несмотря на разделявшие нас годы и расстояние. Если и есть на свете человек, который мне не безразличен (Сюзанна и дети не в счет), то это моя сестра Эмили.

В человеке, стоявшем за ее спиной, я опознал ее новую любовь. Он улыбнулся мне, Эмили представила нас друг другу.

— Джон, это мой друг Гэри.

Мы обменялись рукопожатиями. Гэри, загорелый красавец-мужчина, выглядел лет на десять младше Эмили. У него был ярко выраженный техасский акцент.

— Очень рад знакомству с вами, мистер Саттер.

— Зовите меня просто Джон. Эмили мне много говорила о вас. — Я покосился на сестру и еще раз отметил, что она словно помолодела с момента нашей предыдущей встречи. В глазах ее сиял огонь новой страсти, очень красящий ее. Совершенно искренне я радовался за нее, и она это ценила. Минуты три мы поболтали, затем Гэри извинился и оставил нас. Мы с Эмили вышли в другую комнату.

— Джон, я так счастлива.

— Ты просто вся светишься.

Она пристально посмотрела мне в глаза.

— А с тобой все в порядке?

— Да. Я, того гляди, свихнусь. Великолепное ощущение, скажу тебе честно.

Она засмеялась.

— Я выгляжу как загулявшая бабенка, а ты — как старый ловелас. Отец с матерью в шоке.

Я усмехнулся. Мои родители вовсе не ретрограды, но очень любят строить из себя хранителей семейных устоев, когда кто-то из детей выкидывает номера. Я не осмеливаюсь применить к ним слово «лицемеры».

— У вас с Сюзанной все в порядке? — спросила Эмили.

— Не знаю.

— По ее словам, ты в данный момент глубоко несчастен, а она очень желает тебе помочь. Она даже просила, чтобы я поговорила с тобой.

Я поболтал в стакане виски с содовой и немного отпил. Сюзанна понимает, что кроме нее есть только один человек, который способен поговорить со мной по душам.

— Большинство проблем Сюзанны — это ее собственное изобретение. Мои проблемы — это мое изобретение. В этом и заключается главная проблема. — Я подумал и добавил: — Мне кажется, нам обоим в какой-то момент стало скучно. Необходима разрядка.

— Вот и разряжайтесь друг на друге.

Я улыбнулся.

— Но при помощи чего прикажешь разряжаться? Вызвать друг друга на дуэль? К тому же в нашем конфликте нет ничего серьезного.

— А я считаю иначе.

— Тут замешаны я и она — больше никто. По крайней мере, с моей стороны дело обстоит именно так. — Я допил виски и поставил стакан на полку. — Мы с ней и сейчас прекрасно чувствуем себя в постели.

— Не сомневаюсь в этом. Тогда тащи ее немедленно наверх, там наверняка найдется постель.

— Ты так считаешь? — Почему-то люди, влюбившиеся в кого-нибудь по уши, думают, что тот, кто последует их примеру, найдет рецепт на все случаи жизни.

— Джон, она действительно беспокоится за тебя.

Я не могу сердиться на Эмили, но тут я все же высказал свое мнение тоном, не терпящим возражений:

— Сюзанна — самовлюбленная, взбалмошная особа, которой нет дела ни до кого. Для нее существуют только Сюзанна Стенхоп и ее кобыла Занзибар. Иногда еще Янки. Поэтому давай не будем больше спорить.

— Но она же любит тебя.

— Да, вероятно. Но мою любовь она считает чем-то само собой разумеющимся.

— Ах, — вздохнула видящая все насквозь Эмили. — Ах!

— Перестань ахать! — Мы оба рассмеялись, затем я сказал совершенно серьезно: — Я стал другим вовсе не для того, чтобы привлечь ее внимание. Я на самом деле стал другим.

— Объясни, что ты имеешь в виду.

— Ну вот, например, вчера вечером я напился и заснул под открытым небом. Потом вышло так, что я рычал по-собачьи и до смерти напугал одну почтенную матрону. — Своему давнему другу Эмили я мог откровенно рассказать, что со мной произошло сегодня утром. Мы так хохотали, что кто-то — не разглядел, кто именно, — заглянул в комнату и сейчас же в испуге захлопнул дверь.

Эмили схватила меня за руку.

— Знаешь такую шутку: «Назовите лучшее средство групповой терапии для мужчин». Мужчины отвечают: «Вторая мировая война».

Я на всякий случай улыбнулся.

Эмили продолжала:

— Кроме всяких возрастных проблем, Джон, есть еще одна очень важная вещь — мужчина в какой-то момент стремится во что бы то ни стало показать свою мужскую суть. Свою суть именно в биологическом смысле. Ему нужно пострелять на войне, дать кому-нибудь по башке, в крайнем случае — поохотиться или полезть в горы. Именно поэтому у тебя получилось такое утро. Я жалею, что у моего бывшего мужа никогда не было такого срыва. Он в свое время всерьез вообразил, что его бумажки — это и есть самое главное в жизни. Это ничего, что ты сорвался. Только теперь надо сделать так, чтобы извлечь из этого срыва пользу для себя.

— Ты просто гениальная женщина, Эмили.

— Я просто твоя сестра, Джон. И я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Мы помолчали, чувствуя себя довольно неловко, затем Эмили спросила:

— Твой новый сосед, этот Беллароза, он имеет отношение к твоим нынешним проблемам?

Имеет. Хотя я не совсем еще осознавал, каким образом появление Фрэнка Белларозы могло толкнуть меня на переоценку жизненных ценностей.

— Возможно… — ответил я вслух. — Понимаешь, этот парень плевать хотел на все законы, он живет на грани, а в то же время кажется совершенно довольным жизнью. Он чувствует себя как рыба в воде. Сюзанна считает его интересным человеком.

— Понимаю, тебя это здорово задевает. Как и всякого нормального мужчину. Но Сюзанна говорила, что к тебе он очень хорошо относится. Так?

— Вероятно.

— И ты хочешь не отстать от него.

— Нет… но…

— Будь осторожней, Джон. Сатана умеет расставлять сети.

— Это понятно. — Я переменил тему. — Ты долго пробудешь здесь?

— Гэри и я улетаем завтра утром. Если хочешь, заходи к нам сегодня в гости. Мы поселились в восхитительной дыре — в кемпинге на берегу. Едим крабов, запиваем их пивом, бегаем по пляжу и кормим комаров. — Она помолчала. — И занимаемся любовью. Если хочешь, приходите вместе с Сюзанной.

— Посмотрим.

Эмили положила свою руку на мою ладонь и заглянула мне в глаза.

— Джон, тебе надо уезжать отсюда. Этот мир себя уже изжил. Так, как здесь, в Америке уже нигде не живут. Тут скопилась трехсотлетняя история секретных протоколов, старых обид и закостенелых традиций. Вы живете на Золотом Берегу, как в золотой клетке.

— Все это я знаю.

— Подумай над этим хорошенько. — Эмили направилась к двери. — Ты собираешься еще немного поиграть в прятки?

Я улыбнулся.

— Еще чуть-чуть.

— Я принесу тебе выпивку. Опять виски с содовой?

— Угадала.

Эмили вышла и вернулась через минуту с высоким бокалом, полным льда и содовой, а также с бутылкой виски.

— Не уходи, не попрощавшись, — попросила она.

— Не исключено, что мне так и придется поступить.

Мы поцеловались, и она ушла. Я сел на табурет и начал потягивать виски, оглядывая комнату, в которой оказался. Тетя Корнелия использовала ее для хранения посуды: на полках стояли ряды бокалов, лежали приборы, стопки скатертей и салфеток. Возможно, Эмили права. Этот мир наполовину лежит в руинах, наполовину уже превратился в музей. Вокруг нас следы прежнего величия, это не самая лучшая среда для нашего коллективного сознания. Но что находится там, на остальной части Америки? Молочные магазины «Куинз», супермаркеты «К.Мартс», прицепные вагончики, комары? Есть ли там епископальная церковь? Как и многие из моих предков, я объездил весь свет, но почти нигде не был в самой Америке.

Я встал, встряхнулся и снова окунулся в кипящий котел большого семейного сбора.

Я пошел наверх, зная, что там обычно бывает меньше народа. Раньше здесь была детская, в которой некогда играл и я. Оказалось, что комната сохранила свое предназначение — здесь сидели с десяток ребятишек. Они не играли в игру моего детства «веришь не веришь», они смотрели по видео фильм ужасов. Вероятно, один из них притащил кассету сюда за пазухой.

— Счастливой Пасхи! — пожелал им я. Несколько голов повернулось ко мне, но остальные, видимо, уже не воспринимали человеческую речь и жадно поглощали рецепты изощренных убийств.

Телевизор я сразу выключил, пленку перемотал. Никто из ребят не проронил ни слова, но несколько человек, видимо, прикинули в уме, как лучше разрезать меня электрической пилой.

После этого я подсел к ним и рассказал несколько историй о том, как когда-то я играл в этой самой комнате.

— А однажды, — вещал я, обращаясь к Скотту, которому было лет десять, — твой папа и я придумали, что мы заперты в лондонском Тауэре и сидим на одном хлебе и воде.

— Зачем? — спросил он.

— Ну, мы себе это вообразили.

— Зачем?

— Так вот, мы начали делать из бумаги самолетики и писать на них послание с просьбой о помощи. Эти самолетики мы запускали из окна. Чья-то служанка нашла одну из наших записок и вызвала полицию. Она подумала, что на самом деле кто-то попал в беду.

— Ну и глупая, — заключил Джастин лет двенадцати. — Наверное, она была из Мексики — эти, которые говорят по-испански, все такие.

— Да, но они же по-английски читать не могут, дурная твоя голова, — вмешалась девочка.

— Служанка, — с досадой продолжал я, — была черной. Здесь в округе работало много черных служанок, они все умели читать по-английски, а эта была вдобавок очень беспокойной женщиной. Так вот, приехала полиция. Тетя Корнелия позвала нас вниз, чтобы полицейские поговорили с нами. Нам прочитали нотацию, а затем, когда полиция уехала, нас на самом деле заперли, только уже в подвале.

— Что это такое, подвал?

— Она заперла вас? За что?

— А вы потом отомстили этой служанке?

— Да, — ответил я, — мы отрезали ей голову. — Я встал. — Ну, хватит пасхальных рассказов. — Никто из детей не понял моих изысканных шуток. — Вы сыграйте лучше в «монополию», — предложил я.

— Вы нам вернете пленку?

— Нет. — Я вышел из комнаты, забрав с собой кассету. Счастливей я не стал, зато кое-что понял.

Я почувствовал, что снова сижу запертым в подвале. Но поразмышлять об одиночестве мне не пришлось, так как в коридоре я столкнулся с Терри, жгучей блондинкой, она жена моего кузена Фредди, это один из безмозглых сыновей дяди Артура.

— Привет, — сказал я. — Куда направляешься?

— Привет, Джон. Хочу посмотреть, чем занимаются дети.

— Они в порядке, — сообщил я ей. — Играют в куклы.

Она улыбнулась.

— Нет желания поразмяться со мной? — спросил я.

— Джон, ты слишком много себе позволяешь.

Я прошел к двери в конце коридора и открыл ее.

— Вот через эту дверь я когда-то лазил на чердак. Не хочешь забраться туда?

— И что мы будем там делать?

— Там свалены старые тетушкины платья. Может, ты захочешь примерить некоторые из них?

— А как на это посмотрит Сюзанна?

— Об этом лучше спроси у нее самой.

Терри немного нервничала: то ли не знала, как от меня отстать, то ли как ей половчей присоединиться ко мне. Я закрыл дверь на чердак и пошел к лестнице.

— Видимо, мы слишком старые для того, чтобы играть в «веришь не веришь». — Я начал спускаться.

— А это что у тебя? — спросила она, показывая на кассету в моей руке.

— Ужасы. Пойду выброшу на помойку.

— О… эти дети… Слава Богу, что ты забрал это у них.

— Такая у меня работа. Цербер.

Она засмеялась.

— Фредди никогда бы этого не сделал.

— Возможно, он прав. Возможно, мы уже потеряли это поколение. Но наш долг перед человечеством в том, чтобы все-таки попытаться его спасти.

— Да-да. — Она посмотрела на меня и улыбнулась. — Какой-то ты сегодня странный, Джон.

— Потерял себя, теперь вот не знаю, где искать.

— Ты сумасшедший.

— Ну и что? — Я уставился на нее.

Она ничего не сказала, но я видел, что удар попал в цель. Оставалось только развить успех. Чтобы вам было понятно, Терри — из тех женщин, которые привыкли к тому, что вокруг них крутятся мужики. Она умеет вертеть ими как захочет. Знает все способы. Но сейчас она стояла как вкопанная, на нее было жалко смотреть. Мне оставалось сделать всего один шаг. Но я вдруг почувствовал, что виноват. Перед кем? Почему? Я не знал. Поэтому я сказал:

— Ну что ж, до встречи.

— Джон, я не могла бы поговорить с тобой о завещании? Мне кажется, пора его составить.

— Если его нет, конечно, надо составить.

— Я могу зайти к тебе?

— Да. Я бываю в Нью-Йорке по вторникам, средам и четвергам. По понедельникам и пятницам я в офисе в Локаст-Вэлли. Заодно и пообедаем.

— Хорошо. Спасибо.

Я побежал вниз по лестнице, не чувствуя под собой ног. Я снова был на коне. Я был притягательным, я был неотразимым, я был загадочным. Я поверил в это, и так оно и случилось. Мне даже не понадобился пиджак за тысячу долларов и галстук от «Гермеса» за девяносто. Я обладал властью над мужчинами и женщинами. Над детьми, конечно, тоже. Я хотел уже сообщить об этом Сюзанне, но потом решил, пусть лучше сама догадается.

Я также понял, что мне теперь стоит быть настороже, так как предстояло пройти через комнату, полную родственников. Эти люди наверняка уже поджидают добычу, они очень ловко умеют загонять свою жертву в угол. Я не должен отдать им свою победу.

Я распахнул дверь, шагнул в комнату и постарался сделать вид, что не замечаю двух моих кузенов, окликающих меня по имени. Мало ли кого на свете зовут Джоном?

Я выскочил на улицу, спрыгнул с крыльца и понесся вниз по улице, задержавшись лишь на одну секунду, чтобы выбросить видеокассету в канаву. Я залез в свой «бронко» и умчался прочь.

Уже смеркалось, я поехал медленней. Окна были открыты, я с наслаждением вдыхал в себя прохладный воздух.

Я люблю водить машину: в эти минуты и часы я недосягаем для окружающих. У меня в машине нет телефона, нет автоответчика, нет факса, телекса и пейджера.

У меня есть только радиоприемник. Да и тот всегда настроен на одну и ту же станцию — она передает прогноз погоды для флота. Прогнозы мне нравятся, так как от них есть несомненная польза, а потом, эту информацию всегда можно проверить самому. И дикторы, которые читают прогноз, делают это всегда ровным, спокойным голосом, а не дурачатся, как идиоты с других радиостанций. О приближении урагана они сообщают так же сдержанно, как о наступлении солнечной, тихой погоды.

Я включил приемник, и бесстрастный голос сообщил мне о погоде сегодняшнего дня, ни словом не упомянув о том, какой чудесный выдался день для пасхального парада на Пятой авеню. Я узнал, что к нашим краям приближаются слоисто-кучевые облака и в понедельник с утра ожидаются дожди, сопровождаемые северо-восточным ветром силой от десяти до пятнадцати узлов. Были даны также рекомендации для малотоннажных судов. Ну что ж, посмотрим, что будет завтра.

Я ехал куда глаза глядят час или около того, потом начал замечать, что машин становится все больше. Тогда я повернул в сторону дома. Воскресные вечера никогда не были моим любимым временем суток, в эти часы у меня неважное настроение, и я рано ложусь спать.

Сюзанна вернулась домой уже после того, как я улегся и потушил свет.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.

— Нет.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Великолепно.

— Твоя мать и тетя Корнелия очень переживали за тебя.

— Им следовало спросить у меня, как я себя чувствую.

— Но ты же их избегал. Твой отец расстроился из-за того, что не сумел поговорить с тобой.

— У него было больше сорока лет, чтобы со мной поговорить.

— А со мной ты хочешь поговорить?

— Нет, я хочу спать. Спокойной ночи.

— Эмили передает тебе привет и наилучшие пожелания. Спокойной ночи. — Сюзанна спустилась вниз.

Я лежал и смотрел на темный потолок. Давно я себя не чувствовал так хорошо, притом что и так паршиво мне никогда еще не было. «Что случилось со мной за эти дни?» — вопрошал я себя и давал ответ: я сжег прежних кумиров и стал поклоняться новым. Старой вере пришел конец, но, приобщившись к новой, я обрел новые неслыханные силы. Возможно, я преувеличивал, но одно ясно — за эти несколько недель я стал другим человеком.

Посвятив еще пару минут метафизике, я перевернул страницу ушедшего дня. Где-то вдалеке прогрохотал раскат грома, и я вообразил, что плыву один в лодке по бушующему морю. Волны перехлестывают через лодку, снасти стонут под напором ветра. Ощущение было приятным, но я знал, что позже, когда шторм разыграется в полную силу, я не смогу в одиночку справиться с рулем и парусами. Размышляя о том, что же мне тогда делать, я уснул.