"Семья Тибо (Том 1)" - читать интересную книгу автора (дю Гар Роже Мартен)

Е.Гальперина "Семья Тибо"

Теперь, когда творчество Роже Мартен дю Гара (1881-1958) предстает перед нами как законченное целое, среди всех набросков, планов, незавершенных произведений возвышается монументальное здание "Семьи Тибо" многотомный роман, которому Роже Мартен дю Гар отдал двадцать лет жизни.

Мартен дю Гар любил сравнивать свой труд в работой зодчего. Самое важное для него было не в чеканке фразы, но в создании точного плана, конструкции целого, в лепке характеров. Можно, однако, сравнить его и с историком. В юности Мартен дю Гар окончил Эколь де Шарт, получив диплом историка-архивиста. Занятия историей приучили его к точной документации. Может быть, отсюда возникла та крайняя добросовестность писателя, которая доходила почти до болезненной мнительности, потребность накапливать груды материалов для каждого эпизода.

Важнее другое. Занятия историей обратили Мартен дю Гара к историческим событиям, для него "стало невозможно воспринимать человека вне общества и эпохи". Это особенно сказалось в последних книгах "Семьи Тибо", где трагические судьбы героев непосредственно сплетаются с мировыми событиями XX века. Но политическая заостренность этих последних книг отбрасывает резкий обратный свет и на первые части романа. В побеге мальчика Жака из сурового дома Отца мы уже предчувствуем тот безоговорочный разрыв со старым миром, который приведет бунтаря Жака в социалистическую эмиграцию Женевы. В жестоких описаниях "Исправительной колонии", куда заточен подросток властью Отца, есть уже предвидение того непримиримого столкновения Бунта и Власти, которое должно принести Жаку раннюю гибель.

Некоторым французам "Семья Тибо" казалась старомодной, повторяющей реализм больших романов XIX века. Но в действительности цикл "Семьи Тибо" неразрывно связан с драматической историей нашего времени, с эпохой войн и революций, с эпохой смены двух миров. "Лето 1914 года" и "Эпилог" для нас не только исторический роман о начале и конце первой мировой войны. Его настойчивые вопросы: "Как остановить империалистическую войну? Какими методами бороться с ней? Что принесет народам ее окончание?" - эти вопросы тревожили умы людей разных стран и в преддверии второй мировой войны, и после нее, как тревожат они сейчас всех тех, кто, подобно Антуану, с опасениями и надеждой вглядывается в неясные для них контуры будущего. Роман Мартен дю Гара обращен к каждому новому поколению. И то чувство долга, чувство ответственности за историю, которое он стремился разбудить в людях, относится и к человечеству в целом, и к каждому человеку в отдельности.

Ибо человек не только определяется обстоятельствами, что так хорошо выяснил реалистический роман XIX века, но и призван воздействовать на историю. Таков, пожалуй, основной вывод "Семьи Тибо", делающий ее одним из выдающихся романов XX века.

Эти мысли определяли уже первое значительное произведение Мартен дю Гара - роман в диалогах "Жан Баруа" (1913). Этот политический роман с его резкими идеологическими конфликтами и острой полемикой против идейного отступничества звучит сейчас весьма современно. В судьбе Жана Баруа воплощена духовная драма целого поколения французской интеллигенции на рубеже XIX и XX веков. Это поколение, которое в юности провозгласило победу науки над религией, в годы дрейфусиады возмужало в боях за республику и демократию, а перед войной 14-го года пришло к духовному банкротству, к идейной капитуляции перед силами реакции и церкви.

Мартен дю Гар был воспитан под влиянием идей буржуазного демократизма. Уважение к понятиям прогресса, гуманизма соединялось у него с верой в науку и точные знания. Материалист и атеист, он избежал влияния идеалистической философии XX века и тех волн религиозной мистики, которые прокатывались в начале века во Франции.

Высшей точкой в жизни Жана Баруа стало дело Дрейфуса. Оно было для интеллигентов того поколения огромным моральным, политическим и личным потрясением, а Золя остался для них великолепным примером жизненного поведения, внутренней последовательности, человеком, посмевшим бросить свое "НЕТ!" в лицо французской военщине. И впоследствии Мартен дю Гар по-своему повторит это "НЕТ!" жизнью Жака Тибо. Однако Республика и Демократия не оправдали надежд поколения Баруа. Его последние годы проходят в атмосфере усталости и разочарования. Кругом - шовинизм, духовное омертвление, религиозные "обращения". Католическим обращением заканчивается и жизнь Баруа.

Предвосхищая судьбу Жака Тибо, Жан Баруа утверждал себя как личность в резком бунте против реакции. В этом бунте он дошел до того идейного предела, который был возможен для его поколения французской интеллигенции, стоявшей на грани подлинной ненависти ко всему буржуазному обществу. Но люди, подобные Баруа, не могли удержаться на этой грани. Баруа примиряется с реакцией, и это отступничество разрушает его как человека, как личность.

Свои самые сокровенные размышления о смысле жизни Мартен дю Гар излагает устами другого идейного вождя молодежи - Люса. Люс воплощает тот моральный пафос борьбы дрейфусаров, который Мартен дю Гар считал главным достижением Дела, утраченным в последующие годы. Люс не капитулирует перед реакцией, и его достойная смерть противостоит жалкому концу отступника Баруа.

"Наше понимание истины, - думает Люс, - неизбежно будет превзойдено. Но это не может лишить нас мужества. Долг каждого поколения - идти к истине до последнего доступного ему предела и держаться найденной правды так, как если бы она была абсолютной истиной. Без этого не может быть развития человечества". Так уже здесь возникала тема эстафеты, которая пройдет впоследствии через тома "Семьи Тибо" и с особой силой прозвучит в "Эпилоге". Каждое поколение оценивается высшей точкой, достигнутой им в творчестве и в борьбе. Оно уступает место следующему, которое в иных исторических условиях сможет перешагнуть эти пределы и внести свой вклад в вечное обогащение жизни.

Генрих Манн когда-то бросил меткое замечание, что избыток, полнота жизни в человеке, ее переливающаяся "игра", быть может, еще не составляют творчества, но являются как бы почвой и основой для него. Невольно вспоминаешь при этом Анну Каренину на балу, Наташу Ростову, мечтавшую полететь, в Отрадном. Но вспоминаешь и характеры Роже Мартен дю Гара, ибо для него сущность человека и есть творчество. Ибо оно и есть жизнь в ее самом полном, высшем выражении. Герои Мартен дю Гара - одухотворенные, волевые люди, с яркой внутренней жизнью. И если он утверждает жизнь, то не существование вообще, не "тусклых гостей на темной земле" (Гете), но полнокровную, напряженную творческую жизнь, ценой которой человек обретает бессмертие.

Одна из основных тем "Семьи Тибо" - утверждение личности в обесчеловечивающем обществе эпохи империализма. Как сказали бы теперь протест против ее отчуждения. Разумеется, это тема почти всей западной литературы XX века. Но если одни литераторы пытались преодолеть это отчуждение на путях индивидуалистического эгоизма и аморализма, то прогрессивные писатели искали утверждение личности на путях бунта против буржуазного строя. Роже Мартен дю Гар показывает, как врастание в буржуазную систему, как собственническое начало подчиняет, ломает или растлевает в человеке все человеческое. И победу личности может принести только последовательный разрыв с миром собственничества.

Очевидно, что Мартен дю Гар продолжает в этом традиции французского классического романа. Но он пытается проследить судьбы молодых людей Стендаля и Бальзака в иной эпохе, продумать новые возможности, встающие для Жюльена Сореля или Растиньяка в XX веке. Антуан и Жак Тибо живут уже в эпоху, когда разрушаются прежние прочные социальные отношения, когда оковы могут быть порваны, когда разрыв личности и отживающей системы становится исторически возможным путем к сохранению человека. "Семья Тибо" создавалась уже после 1917 года. XX век с его новыми горизонтами, с его социальными потерями, с уже ясно различаемыми контурами нового мира, возникающего из недр старого, дал новые возможности для создания образа молодого человека. Жак Тибо - романтический бунтарь, но его бунт ищет себе опору в социалистическом движении. Антуан, искалеченный войной, умирая, переоценивает свой прежний путь успеха.

Творчески воспринял Мартен дю Гар и опыт Толстого. Если французский реализм второй половины XIX века дал ему дух научного исследования, то от Толстого пришла к нему глубина психологического анализа, воссоздание внутренней жизни во всех оттенках и изгибах, необычайная простота и естественность стиля. Но более всего поразила его в Толстом зоркость художника, его способность проникать до последних сокровенных глубин человеческой души. Идя вслед за Толстым, он научился вскрывать ту последнюю черту, которая становится как бы ключом к образу и точно, беспощадно раскрывает глубокие социальные основы характера. Этот творческий метод Мартен дю Гара выразился в богатой, многоликой системе характеров "Семьи Тибо". И мы видим, как каждый поступок формирует или разрушает характер.

Во всем богатстве оттенков здесь раскрыт основной конфликт цикла столкновение собственнического и творческого начал. Мы видим, как победа собственника в человеке приводит к "очерствению", как она растлевает, по словам писателя, "ленью сердца", как искушает внешним успехом и ложной независимостью. Сквозь все оттенки психологии мы различаем один конфликт, один выбор: примирение с буржуазным миром или бунт, разрыв с ним.

Композиция романа идет как бы расширяющимися кругами. В первых шести книгах, кончая "Смертью отца" (1929), основная тема еще развернута в рамках семьи. И все же это не семейная хроника, но уже начало "хроники века". Семья для Мартен дю Гара - это микрокосм, клеточка социального организма. Полюсы его - Отец и Жак, Власть и Бунтарь. И хотя первые книги почти не выходят за пределы традиционно-буржуазной среды, все же и в ее рамках развернуто много вариантов конфликта собственности и личности. В дальнейших книгах эта тема расширяется, сливаясь с проблемой ухода интеллигенции от старого мира к новому.

Буржуазная семья - это клеточка общества, но это и клетка, которую должен разрушить бунтарь, чтобы выполнить долг перед собой и человечеством. Замысел романа раскрывается в сопоставлении судеб двух братьев - Антуана и Жака. В их судьбах - конфликт двух путей: успех, примирение или бунт и разрыв. Неоднократно возвращаясь в романе к вопросам морали, Мартен дю Гар самой логикой образов показывает, что морально для него все, что способствует независимости творческой личности и достигается лишь в последовательном разрыве с миром собственности. И, наоборот, антиморально все, что помогает этому миру держать человека в подчинении.

Великолепно очерчен Тибо-отец, воплощение Собственности и Власти, многим напоминающий Сомса в "Саге о Форсайтах" Голсуорси. Сила, таящаяся во всех Тибо, в нем стала насилием, воля - подавлением. Жажда утвердить себя, изуродованная властью денег, вырождается в манию ставить клеймо своего имени на всем - от чудовищной исправительной колонии до решетки своего сада. Наивысшей добродетелью г-н Тибо считал сознательно культивируемое "очерствение". Показав сначала Отца как сложившийся характер, Мартен дю Гар воссоздает потом сам процесс очерствения, процесс деформации в нем всего человеческого. И когда в сцене смерти Отца умирающий напевает в забытьи легкомысленную песенку, это кажется странным, непристойным, даже страшным, напоминая вдруг о каких-то проблесках человеческого, погребенного в этом "монументе".

Совершенно иначе порабощенность собственностью выступает в Жероме де Фонтанен, также одном из блестящих созданий Мартен дю Гара. Кто-то бросает о Жероме слова: "ленивое сердце". Это и есть ключ к образу. Жером де Фонтанен, с точки зрения писателя, - существо глубоко аморальное, ибо в нем нет уже ничего творческого. Изящный красавец, он не знает ничего, кроме легкой жизни. Порочность его вовсе не предполагает нарочитого цинизма или жестокости. Порочность его - просто совершенная пустота, отсутствие воли и характера, созерцательное скольжение по жизни. Растратив все свои деньги, он вынужден покончить с собой. Жером "естественно"-безнравственное существо, плоть от плоти паразитической буржуазной Франции.

Характер Жерома продолжен в его сыне Даниэле де Фонтанен, но в нем эгоистическая жажда наслаждений становится жизненной философией, философией гедонизма. Не случайно подросток Даниэль с восхищением говорит Жаку о книге Андре Жида "Яства земные", ставшей на рубеже XIX и XX веков программной книгой ницшеанского аморализма для буржуазной молодой интеллигенции. Противопоставление судеб Жака и Даниэля в романе является как бы центром систематической полемики против эгоистического аморализма, которая пронизывает "Семью Тибо", видна в образе Рашели и в периферийных персонажах, как Анна, циничная любовница Антуана Тибо.

Очень тонко вылеплены и те характеры "Семьи Тибо", в которых власть собственности над человеком проявляется в скрытой, мягкой, почти неуловимой форме. По-своему обаятельна молоденькая Жиз. Жиз, "Негритяночка", с ее наивной пылкостью, - милое, юное существо. Но что-то неуловимое мешает ей раскрыться в жизни. Что-то есть в ней от неудачницы, и ее роль в семье Тибо явно напоминает Соню в семье Ростовых ("Соня - пустоцвет"). Слишком много в ней какой-то томности, лености, инертности. Но только в "Эпилоге" мельком брошенная фраза проясняет весь образ: маленький Жан-Поль недаром почувствовал в тете Жиз "рабыню". Глубоко в основе этого характера лежит то, что Мартен дю Гар определяет как порабощение. Эта томная леность, думает Антуан, есть, по сути, стремление к подчинению. Да и сама страсть становится для нее порабощением. Она естественно принимает свою судьбу, состоящую в том, чтобы не иметь своей судьбы. И пусть это подчинение самое невинное, но оно признак рабства в характере, и такая жизнь обречена быть пустоцветом.

Более сложно борьба бунтарского начала и начала подчинения обнаруживается в двух женских характерах романа, которые сопутствуют двум его основным героям, братьям Тибо. Судьба Женни, юной подруги Жака, как бы дополняет его мучительную, но целеустремленную жизнь. Образ красивой Рашели несет в себе ту же глубокую двойственность, что и сложный характер Антуана.

Рашель по-своему - бунтарь. Если у Жиз в крови порабощение, то в крови Рашели - неукротимый дух независимости. Недаром ее дерзкое лицо в шлеме рыжих волос напоминает пламенную "Марсельезу на баррикадах". Антуана-творца она покоряет смелостью, вольностью. Больше всего на свете она ценит независимость. Она думает, что "выломалась" из прочной системы буржуазных оков, ей все нипочем. Страсть, связывающая ее и Антуана, может показаться аморальной, но для Мартен дю Гара это не так. Их любовь возникает в момент высшего творческого подъема для Антуана, и именно внутренняя сила его покоряет Рашель. Это страсть двух одаренных и ярких людей, которых сближает присущая им обоим сила жизни, и тем самым их страсть оправданна для Мартен дю Гара. Но это лишь одна сторона сложно задуманного характера Рашели. Если для Антуана "независимость" его буржуазного успеха имеет оборотной стороной постепенный распад характера, то и "независимость" Рашели в конечном счете оказывается мнимой. Ведь она сводится к удовлетворению любых ее желаний. И это приводит Рашель к дешевому авантюризму, к той пошлой стороне ее жизни, которая губит любовь ее и Антуана и увлекает ее вниз, к бессмысленной гибели. Гордая Рашель в конечном счете тоже оказывается рабыней, рабыней того уклада жизни, от которого она не смогла оторваться.

А судьба Женни де Фонтанен как бы вторит Жаку. Подобно Жаку, Женни существо с потребностью в большой жизни и страсти. Подобно Жаку, она не знает полумер, сделок с совестью, и Жак верно угадывает в этой суровой девочке родственную себе натуру. Но пуританское воспитание наложило на нее неизгладимую печать. Все бунтарское изуродовано в ней, загнано внутрь. Все в ней скованно и угловато. Дикая застенчивость, словно корка льда, отделяет ее поступки от ее подлинных чувств. В Женни - предельная дисгармония характера, который не может проявиться во всей свободе и полноте, пока любовь к Жаку, сливающая Женни с его открытым и сильным бунтарством, не освобождает ее от этой ледяной оболочки. Только тогда она превращается в ту спокойную женщину, в тот цельный характер, который с изумлением и симпатией наблюдает Антуан в "Эпилоге".

Как уже сказано, в центре романа - судьба братьев Тибо. Очень сложный, глубокий и совершенно новаторский образ создал Роже Мартен дю Гар в Антуане Тибо. Образ, который, может быть, только в "Эпилоге" приобрел полную ясность для самого писателя. Образ весьма современный - как бы предтеча современных западных молодых технократов, "профессионалов", людей, с каждым десятилетием играющих все большую роль в обществе. В Антуане сложно переплелись жажда продвижения, готовность ради успеха примириться с буржуазной системой, торжество специалиста над гражданином и вместе с тем яркая, сильная одаренность, всепобеждающий дух творчества, талант ученого и врача. Судьбу Антуана нельзя свести к простой мысли, что карьеризм губит личность. Он терпит внутреннее крушение там, где в нем побеждает жажда внешнего успеха. И побеждает там, где он ученый и творец. Вот почему в "Эпилоге" мы видим одновременно и банкротство буржуазного индивидуалиста, и победу ученого, и пробуждение гражданина. И сегодня прозрение Антуана воспринимается нами как очень современная ситуация.

В характере Антуана Мартен дю Гар снимает неразрешимое противоречие действия и созерцания, столь типичное для европейской литературы после Флобера. Он решительно отвергает традиционное положение, когда герой мог либо действовать (опустошая свою душу подлостью), либо созерцать (опустошая ее бездействием). Антуан спасает свою душу именно тогда, когда действует. В одном из самых блестящих эпизодов романа - эпизоде операции - Мартен дю Гар показал талант в работе. Антуан оперирует в каком-то озарении творчества Он переживает странный подъем, когда все силы направлены к одной цели. Все, что в нем таилось - знания, воля, энергия, - все сразу проявляется в действии. Мартен дю Гар доказал, что о работе врача можно писать захватывающе, что именно в творчестве во всем блеске раскрывается человек. Этим намечалась совсем новая линия в литературе XX века. Если к 20-м годам люди творческого труда, ученые, инженеры, врачи - еще редкие образы в романах, то позднее они широко входят в литературу, особенно в литературы социалистических стран.

Война, разбив честолюбивые и тщеславные надежды Антуана, глубоко изменяет его сознание. Вернее, высвобождает его лучшее "я". И в "Эпилоге" Антуан приходит к решительной переоценке ценностей. Рушится его высокомерная уверенность специалиста, что он вне и выше политики. С бесстрашием ученого он переоценивает свою прежнюю философию эгоизма, ту мораль "человека действия", согласно которой "хорошо все, что помогает мне утверждать себя". Но грань, разделяющая то, что хорошо для человека как личности, и то, что полезно для его продвижения, часто неуловима для него самого. Антуан вспоминает в "Эпилоге", чем стала для него слава модного врача, как овладевала им жажда легкой жизни, как легко доставшееся богатство, казалось, обеспечивало ему размах работы, а на самом деле развратило его. Он уже начинал думать, что не обязательно быть талантом, если можешь казаться им. И, умирая, Антуан вынужден признать жизненную правоту, внутреннюю последовательность и цельность бунтаря Жака.

В отличие от Антуана Тибо Жак - характер гораздо менее сложный, скорее однолинейный, но покоряющий своей цельностью. Непрерывным горением, волей к действию, страстностью, революционным бунтарством он, пожалуй, напоминает итальянские характеры Стендаля. Всю свою недолгую жизнь он упрямо бросает свое "нет" в лицо поработителям, сначала Отцу, потом властителям Европы, пославшим на убой миллионы людей. Жизнь Жака - это жизнь без оглядки, без сделок с совестью, единый, стремительный взлет к героическому подвигу и гибели. Антуан прав, восхищаясь тем, что каждое действие Жака было выражением его подлинного существа. Характер Жака задан с самого начала. Он не ищет путей к бунту, он бунтарь с детских лет. Прямота, почти фанатизм определяют его отношение к людям. Такова его ненависть к Отцу, выливающаяся в коротком приговоре: "Величественная карикатура", - в то время как Антуан не без волнения находит в умирающем Отце черты человека. Такова любовь Жака к Женни, высокая, чистая, а главное, "абсолютная", "только им переживаемая" страсть. Таков его разрыв с Отцом и со всей буржуазной Францией, разрыв безоговорочный и полный. Таково его бескорыстие, заставляющее его в первые дни войны, отказываясь от наследства, отдать его социалистической партии. И потому только в Женеве, в среде революционной эмиграции, среди людей столь же бескорыстных, как он сам, Жак находит свой настоящий дом. Поистине в романе он - образ "перехода", перехода от старого умирающего мира к миру новому.

Когда в 1929 году были опубликованы шесть первых книг "Семьи Тибо", читатели восприняли их как воссоздание уже ушедшего в прошлое "начала века". Ибо четыре года войны стали рубежом, резко отделившим довоенную Францию от начинающегося нового периода истории. В те годы, когда правое крыло литературы развивалось под знаком формалистических исканий, королем прозы провозглашался Пруст, а модными философами - Фрейд и Бергсон, "Семья Тибо" многим казалась явлением другого времени, а ее крепкий реализм - явлением почти уникальным. Быть может, наиболее близки к ней (при всех различиях) были первые тома "Очарованной души" Ромена Роллана. Как и Роллан, Мартен дю Гар, может быть, бессознательно увидел в прошлом "конец одного мира". Ибо уже возник новый, социалистический мир, и в его свете старый более отчетливо предстал как умирающий и античеловечный. Но когда в 1929 году вышла из печати шестая часть цикла - "Смерть Отца", люди психологически уже начинали жить в предчувствии новой мировой войны. Симптомом этого были многочисленные книги о первой мировой войне, написанные через десятилетие ее участниками. Ремарк, Олдингтон, Хемингуэй, Дос-Пассос - лишь наиболее известные имена. Хотя и с позиций пацифизма, их книги разоблачали безумие и преступления империалистической бойни. Но ни одна из них не ставила своей задачей глубоко исследовать те силы, которые порождают и развязывают войну, как это сделал позднее Мартен дю Гар.

На рубеже 20-х и 30-х годов в работе Мартен дю Гара над "Семьей Тибо" произошел решающий перелом, изменился весь дальнейший план романа. Но любопытно, что, рассказывая об этом в "Воспоминаниях", писатель сам не осознавал тех глубоких причин, которые, нарушив первоначальный план, привели к созданию трех книг "Лета 1914 года" и "Эпилога". Он упоминает о случайных обстоятельствах: автомобильной катастрофе в начале 1931 года и вынужденной длительной передышке в работе. Ранний план за "Смертью Отца" предполагал еще пятнадцать томов, и Мартен дю Гар уже заканчивал первый из них - "Отплытие". Но 1931-1933 годы, когда создавался план "Лета 1914 года", и 1933-1936 годы, когда Мартен дю Гар писал этот роман, были ознаменованы бурным нарастанием мировых событий. Экономический кризис, когда, казалось, зашатались и самые устои буржуазного строя; приход к власти фашизма в Италии, а в 1933 году в Германии, угрожающе приблизивший войну; антивоенный конгресс в Амстердаме 1932 года - вся мировая обстановка породила резкие сдвиги в сознании западной интеллигенции. И это властно раздвинуло прежние рамки романа. Политика, история не только предстали как яркий фон, но и определили судьбы героев, дали всему циклу широкую перспективу. Более сильно зазвучал мотив смены двух миров, более открыто проступила устремленность в будущее, особенно явная в трагическом "Эпилоге". "Лето 1914 года" (1936) появилось, когда уже шла борьба Испанской Республики против фашизма - прелюдия к надвигавшейся второй мировой войне, и роман получил широкий отзвук во Франции и в других странах. В 1937 году Мартен дю Гару была присуждена Нобелевская премия. "Эпилог" был опубликован только в начале 1940 года. Началась вторая мировой война, и молодые французы читали его уже после разгрома Франции весной 1940 года.

В тот же период Мартен дю Гар счел нужным еще раз нанести удар по собственникам, написав небольшую книгу "Старая Франция" (1932). Это сатирические очерки французского провинциального мещанства, жадного, страшного в своей тупости. "Племя недоверчивое, завистливое, расчетливое, изъеденное жадностью, как язвой". Животные с сильными челюстями, низкими лбами, лицемерные стяжатели, знающие лишь одну страсть - барыши. И снова возникал вопрос: можно ли изменить этот неподвижный мир, не коренится ли зло в самой человеческой природе? Но уже само название книги давало ответ: это "старая Франция", отживающая собственническая Франция. Знаменательно, однако, что и здесь Мартен дю Гар нашел людей, которые судят мещан. Он нашел их в коммунистах, чья одухотворенность и человечность противостояли собственничеству. В них увидал он - пусть еще слабые, хрупкие - ростки новой, будущей, истинной Франции.

Но вернемся к "Семье Тибо". Война врывается в роман как грандиозная мировая катастрофа, ломающая уже надтреснутый уклад довоенной жизни. Роман превращается в широкое социально-политическое полотно. Как бы отрываясь от реализма XIX века, он сближается с публицистической прозой середины XX века. Судьбы братьев Тибо сплетаются с судьбами Европы. Все характеры обнажают свою подлинную сущность. Отныне, говорит Жак, человек измеряется его отношением к войне. Но принять или отвергнуть империалистическую войну значило для Мартен дю Гара принять или отвергнуть всю систему буржуазной жизни.

Первые дни войны обостряют разногласия между двумя братьями и превращают их в идейных противников. Антуан, ощущая себя членом буржуазного общества, не может отказаться идти защищать его, в то время как Жак, ощущавший себя всегда вне рамок и законов ненавистного ему строя, естественно, вступает в противоречив в его законами. Война приносит гибель обоим.

Новая для Мартен дю Гара форма широкого политического романа потребовала изучения многих документов, истории социалистических партий и Интернационала. "Лето 1914 года" - одно из самых сильных антивоенных произведений, написанных в период "между двумя войнами". С потрясающей силой воссоздана напряженная атмосфера июльских дней 1914 года, когда неумолимо надвигалась война. Но в ее приходе для Мартен дю Гара нет ничего фатального. Роман объясняет, как начинается война, он раскрывает причины ее, обнажает внутренние пружины событий, документально доказывая, какие силы развязывают войну. Эти объяснения раскрыты через размышления, поиски, ожидания и иллюзии многочисленных персонажей романа. Тысячи людей в разных странах, множество социалистов напряженно продумывают каждый поворот событий в поисках ответа: как, чем остановить войну? Перед нами, с одной стороны, вся система лжи и лицемерия правительства и дипломатов, а с другой - трагический разброд, растерянность, бессилие, царившие в западных социалистических партиях; картина слабости и иллюзий, промедлений и, наконец, открытого предательства со стороны их вождей. Но наряду с этим и патетические сцены массовых митингов и демонстраций против империалистической войны в Париже, в Брюсселе, протест, который бурлил в массах, но не мог быть достаточно организован, сопротивление, скованное и преданное реформистскими лидерами. И отдельные революционеры, готовые к действию, в этом всеобщем хаосе не знали, как действовать. Мы видим Жореса, который становится как бы символом грозной ненависти масс. В Брюсселе Жорес-трибун выступает перед многотысячным человеческим морем, покрывающим его речь криками "Долой войну!" и пением "Интернационала". В эти минуты Жак Тибо, затерянный в толпе, чувствует себя слитым с народной стихией. В эту минуту все они еще верят в мощь Интернационала. Но второй раз мы видим Жореса в Париже в момент его гибели. И эта сцена как бы знаменует победу сил войны над раздробленными партиями II Интернационала.

"Лето 1914 года" и сейчас звучит с чрезвычайной остротой, воплощая трагизм судьбы миллионов, которые, не будучи достаточно организованными, не смогли взять руль истории в свои руки. И сейчас, в наши дни, роман Мартен дю Гара еще раз говорит о необходимости единства народов перед лицом реакции и о роли революционных партий, способных возглавить движение многомиллионных масс против империалистических войн.

Уже две первые книги "Лета 1914 года" раскрывают двойственный облик той социалистической эмиграции, с которой сближается Жак в Женеве. Эмигрантская Женева представлена в романе и как прообраз людей будущего нового мира, и одновременно как большая "говорильня". В западных эмигрантах-социалистах Жак ценит их бескорыстие и честность, ставящие их морально бесконечно выше буржуазной среды. Но он ощущает в них и какую-то беспочвенность, бесплодие. И хотя Жак мог бы в те годы встретить в Женеве русских большевиков, Мартен дю Гар не дал ему их встретить. В бесконечных потоках слов женевских социалистов выступают черты бессилия западных социалистических партий, которые потом, в последних главах "Лета", развертываются в широкую картину банкротства II Интернационала перед лицом войны.

В романе мы находим несколько неожиданное для Мартен дю Гара подробное, почти профессиональное продумывание вопросов революционного движения. Опыт русской революции 1905 года, вопрос о диктатуре рабочего класса, о роли субъективного фактора в революции, о методах борьбы против войны, о всеобщей стачке, об истинном и ложном патриотизме - все эти вопросы неоднократно обсуждаются в романе, как и те, которые особенно волновали интеллигентские круги, - о революции и морали, о роли революционного насилия, об индивидууме и партии. Мартен дю Гар, несомненно, имел в виду здесь вопросы французской интеллигенции 30-х годов, с не меньшей остротой звучащие для нее и сейчас. "Лето 1914 года" - не только политический, но и интеллектуальный роман. В нем воссоздана атмосфера неустанно, лихорадочно ищущей мысли. Множество воззрений сталкиваются в романе, споря, опровергая друг друга, уточняясь в этих столкновениях. Социалисты Женевы резко отталкиваются от реформизма, но в них самих немало противоречий, сектантских или анархо-синдикалистских идей. Порой Мартен дю Гар "снимает" односторонность их воззрений, часто устами женевского социалиста Мейнестреля, иногда Жака или же самим ходом событий.

Но все же эта среда непривычна для Мартен дю Гара, и дело не обошлось без некоторой доли экзотики. Таково, например, деление революционеров на "апостолов" и "исполнителей". Весьма спорной кажется фигура Мейнестреля. Думается, что образ этот искусственный, лишенный той внутренней логики, которая обычно свойственна характерам Мартен дю Гара. Мейнестрель изображен как революционер большой политической зрелости и опыта, резко выступающий против реформистов, идейно стоящий выше и пацифистских интеллигентов, и леваков-сектантов. Когда все кругом еще полны иллюзий, Мейнестрель уже уверен, что войну предотвратить нельзя. И все же он считает, что надо бороться против нее, ибо массы в этой борьбе приходят к зрелости. При всем том Мартен дю Гар, может быть, желая подчеркнуть бессилие II Интернационала на Западе, очень неудачно наделяет именно Мейнестреля мужской физической неполноценностью, из-за которой он в самый острый политический момент пытается покончить с собой. Более того, именно Мейнестрелю автор приписывает черты своеобразного политического авантюризма. Секретные документы, добытые социалистами, опубликование которых могло бы, по его мнению, остановить войну, Мейнестрель сжигает. В сущности, он не прочь, чтобы мировая война все же разразилась, ибо она может ускорить нарастание революционной ситуации. Нужно ли напоминать, что в последующие десятилетия подобные идеи снова возникали в мире, уже прошедшем через испытания второй мировой войны и опыт Хиросимы?

Зато с чрезвычайным блеском психологического анализа нарисован в "Лете 1914 года" идейный и жизненный путь Жака Тибо. Жак здесь более сложный, более зрелый, чем в первых книгах. Как и прежде, он чужд компромиссам, но мы видим его в непрерывных идейных поисках, порой в противоречиях бурного роста. Так, он отвергает диктатуру, споря с Митгергом, и признает ее в споре с Антуаном; порой он сомневается в природе человека, но убеждает себя в том, что социализм может в корне изменить человеческую сущность. И это естественные для Жака противоречия. Во французской критике подчеркивалось одиночество Жака, невозможность для него слиться со средой социалистов, его неспособность к настоящей революционной деятельности. Утверждалось даже, что Жак - тип террориста-одиночки. Все это, конечно, не так. Жак был одинок и индивидуалистичен, пока он оставался в духовно чуждой ему среде. Порвав с ней, он стремительно идет к слиянию с новой средой, которую находит среди социалистов Женевы. Умирая, Антуан завидует тому, что у Жака всегда были друзья. В Женеве Жак не только находит Друзей и единомышленников, но и приобретает среди них большой авторитет. Товарищи прислушиваются к его суждениям, ждут его оценки и помощи. Мы чувствуем, что в иных исторических условиях Жак мог бы вырасти в последовательного революционера. Но история не дает ему времени для этого. Жак лихорадочно ищет действия, в котором могла бы проявиться его страстная ненависть к войне. Он вовсе не стремится быть одиночкой, напротив, именно в эти дни он становится членом социалистической партии и разъезжает по городам Европы с важными и опасными заданиями. Но после начала войны, после предательства верхов II Интернационала, он не видит больше путей организованной борьбы. Конечно, здесь сказывается недостаточность его революционного опыта, но автор упорно подчеркивает, что Жак вынужден остаться одиночкой, а не стремится к этому. Не случайно левые силы социализма, впоследствии объединившиеся в Циммервальде и Кинтале, представлены в романе очень бегло. С восхищением, но мельком упоминается о русских большевиках, об июльских стачках в России, неоднократно говорится о роли Карла Либкнехта. И тем не менее в июле 1914 года в Париже вокруг Жака лишь отдельные, разрозненные люди, близкие ему по духу.

До конца преданный идеалу будущего братства народов, не признающий насилия, Жак отчасти близок к тем образам "свободной совести", которые неоднократно создавали французские писатели ("Клерамбо" Ромена Роллана и др.), но он отличается от них тем, что его одиночество в борьбе против войны связано с кризисом II Интернационала. Его страстная речь на митинге - это его последняя попытка обращения к массам. Напрасная попытка! И тогда он жадно ищет действия, в котором его натура бунтаря нашла бы свое высшее проявление. Попытаться остановить уже начавшуюся войну героическим индивидуальным действием! Поднявшись на аэроплане над линией фронта, сбросить тысячи пламенных листовок и сразу, молниеносно озарив сознание миллионов, вызвать братание солдат и кончить войну! Братание солдат осуществилось, но через четыре года окопов и боев, изменивших сознание людей. Ярче всего это было отражено в книгах А.Барбюса "Огонь" и "Письма с фронта".

Мартен дю Гару ничего не стоило превратить последние эпизоды "Лета 1914 года" в апофеоз пацифистского, индивидуалистического бунта. Но он не сделал этого. Он заставил Жака упасть с неба, прежде чем тот успел сбросить листовки. Французский жандарм пристреливает умирающего Жака как шпиона. Гибель Жака - героический подвиг. Но его гибель бессмысленна, и Мартен дю Гар подчеркивает ею исчерпанность индивидуалистических форм борьбы. Это крушение целой системы французской мысли. Бессмысленно сгоревший, "упавший с неба" Жак - почти символ. Он остается примером цельности характера и моральной высоты. Но гибель его подчеркивает историческую ограниченность и относительность такого характера. Его пламенная, но не гибкая целеустремленность в дальнейшем уже недостаточна. Она должна уступить место иному сознанию, более зрелому, более народному и революционному. И писатель, поднимая образ Жака, как образ душевной высоты, достигнутой в непримиримом бунте, зовет тех, к кому обращен роман, продолжить борьбу Жака, но не повторять его жизнь. Продолжить путь Жака теперь уже можно и нужно иными путями. Сыну Жака Жан-Полю в 1939 году было бы двадцать четыре года. Возможно, он стал бы бойцом антифашистского Сопротивления. Но в справедливой войне против гитлеризма лозунгом его и его сверстников будет уже не "мир", а вооруженная борьба. А внуки Жака в 60-х или в 70х годах должны были бы бороться против империалистических войн опять под новыми лозунгами.

В "Эпилоге" завершается путь и Антуана Тибо. Отравленный ипритом, зная, что он обречен, Антуан подводит итоги той переоценке ценностей, которую вызвали в нем четыре года фронта. Ибо они провели грань между теми, кто воевал, и теми, кто посылал умирать. Антуан становится теперь на сторону Жака. Он понимает, что бунтарь Жак больше, чем он, сумел остаться самим собой. Философия эгоизма распадается, когда Антуан пытается осознать смысл мировой катастрофы и потрясений, еще предстоящих миру. Блестящий медик робко начинает задумываться над социальными проблемами, которые он, специалист, раньше так презирал. Сцены медленной агонии Антуана принадлежат к самым большим психологическим достижениям Мартен дю Гара. Отчаяние Антуана - не от сознания своего ничтожества перед небытием, но от страстной любви к жизни, от ужаса перед тем, что он уйдет, не успев осуществить себя целиком. Он пытается мысленно выйти за пределы своего "я". Умирая, он полон мыслей о конце войны, о будущем Европы. Теперь он остается прежде всего ученым. Иначе, чем Жак, Антуан тоже превращает свою гибель в подвиг, создав из наблюдений над распадом собственного тела научное открытие. Самую свою смерть он превращает в творчество.

Жизнь Антуана заканчивается в дни подписания Версальского мира, в преддверии новой эпохи. Разгадать ее стремятся все герои "Эпилога" - и какая смесь прозрений, догадок и наивных иллюзий в их размышлениях! Антуан все время возвращается к идее медленной эволюции человечества. Именно он поддается новым для него пацифистским иллюзиям. Лига наций, Вильсон, Соединенные Штаты Европы - не есть ли это средства навсегда покончить с войной? Антуан мыслит так, как он только и мог мыслить в 1918 году. В нем соединяются идеи организованного капитализма, иллюзии буржуазной демократии, концепции биолога. Но и он предчувствует непрочность уродливого Версальского мира, возможность в будущем новых кровавых конфликтов. И он предчувствует впереди новую длительную эпоху потрясений.

Последние мысли Антуана, как и автора, как и весь роман в целом, обращены к маленькому Жан-Полю, сыну Жака. Бунтарская линия Жака не погибла, она продолжена в "Эпилоге" судьбой Женни и ее сына. Все лучшие друзья Жака в Советской России (замечание, брошенное мельком, но многозначительное). А Женни мечтает воспитать ребенка в том же духе революционного бунта, воплощением которого был для нее Жак. Маленький Жан-Поль унаследовал характер отца: упорство, волю, резко выраженную индивидуальность, непослушание, в котором окружающие видят зачатки бунтарского духа Жака. Упрямое "нет", которое повторяет этот малыш, - не является ли оно проявлением характера того героя нового поколения, который сумеет сказать решительное "нет" старому миру? "Быть может, - так мечтает, умирая, Антуан, - сила и энергия Тибо лишь у Жан-Поля выльются в настоящую творческую силу, а мы все, Отец, Жак и я, были лишь его предтечами". Имя Жан-Поля Антуан вписывает в свой дневник, уже впрыснув себе морфий. Жан-Поль - последнее слово "Эпилога", последнее слово всего огромного романа. Оно подчеркивает логику развития всего цикла "Семьи Тибо", подчеркивает преемственность поколений, но и относительность, ограниченность характеров, сходящих со сцены, когда начинается новая полоса жизни и на сцену должно выступить новое поколение.

После "Эпилога" Мартен дю Гар долгое время ничего не издавал. И только из "Воспоминаний" (1956) мы узнали о работе писателя во время и после второй мировой войны. Уже с 1941 года, среди потрясений войны и оккупации, у Мартен дю Гара опять возникает мысль о большом романе, на этот раз в свободной форме "Дневника", который мог бы вобрать его мысли о жизни, воспоминания, наброски, накопленные за сорок лет. В нем мог бы отлиться весь жизненный опыт писателя. Роман был задуман в форме дневников старого полковника Момора, живущего в своем поместье во время оккупации Франции гитлеровцами. Эта книга должна была стать итогом жизни писателя и своеобразным его завещанием - "завещанием целого поколения накануне полного разрыва между двумя эпохами человечества". Благодаря свободной форме такой роман мог бы продолжаться бесконечно и, по замыслу писателя, мог быть прерван лишь его смертью. После смерти писателя в 1958 году опубликованы пока лишь отдельные фрагменты из "Дневника полковника Момора"[1]. Судя по записям Мартен дю Гара, он столкнулся в работе с большими трудностями. Полковник Момор, как сложно задуманный образ, довольно далек от самого писателя, и мысли Мартен дю Гара о жизни, о современности, о войне, видимо, с большим трудом поддавались изложению от имени Момора. Отсюда непрестанные попытки изменять композицию романа, попытки разорвать его на цепь новелл и опасения Мартен дю Гара, что "большой роман" может остаться неосуществленным. Но, судя по дневникам, были и трудности идейного порядка.

Автор столь острых политических романов, как "Жан Баруа" и "Семья Тибо", Мартен дю Гар не считал для себя возможным принимать участие в политической борьбе, и непосредственно, и в качестве публициста. Он сожалел о писателях, которые "ради минутного воздействия отказываются от воздействия более долговечного". И поскольку Мартен дю Гар годами жил уединенно в маленькой провинциальной усадьбе, поглощенный лишь работой писателя, о нем складывалось представление как о затворнике, который, отрешившись от бурь эпохи, в уединении лепит свои образы. Записи дневника во многом разрушили эту легенду. Они показывают, с каким жгучим интересом писатель следил за политическими событиями, как он был обеспокоен настоящим и будущим мира. Порой, упорно отыскивая точное слово, в дни, когда на политическом горизонте снова сгущались тучи, Мартен дю Гар казался себе безумцем. "У Архимеда не было чувства юмора", - записывал он иронически в годы войны.

Ключ к идейным трудностям Мартен дю Гара, думается, надо искать в его оценке судьбы его поколения. Он понимал, что задачи современности состоят не в перекрашивании фасада, но в постройке нового здания. В дневнике 1945 года он записывал: "Надо все пересоздать заново: города, учреждения, нравы..." Но вместе с тем со свойственной ему честностью художника он, видимо, сомневался в том, что сам он сможет ответить на запросы молодого поколения, призванного построить новый мир. Ему казалось, что люди, воспитанные, подобно ему, в духе старых представлений о гуманизме и демократии, в какой-то мере уже являются анахронизмом. Вероятно, сложность обстановки, возникшей после второй мировой войны, невозможность дать четкие ответы на запросы молодежи и породили главные трудности, с которыми он столкнулся в "Дневнике полковника Момора". Художник, столь уверенно утверждавший своим творчеством идею преемственности, эстафеты поколений, кажется, усомнился, может ли она быть передана в современной обстановке.

Между тем высокая оценка, которую творчество Мартен дю Гара получило в странах социализма и в прогрессивной критике, явно опровергала эти сомнения. Может быть, это почувствовал и сам писатель. К его семидесятипятилетию (1956) в издательстве Галлимара вышло полное собрание его сочинений, с большой вступительной статьей Альбера Камю, включавшее "Воспоминания" и обширную библиографию. В это же время во Франции появился и ряд критических работ о его творчестве. В письме к одному из критиков Мартен дю Гар писал: "Мне бы хотелось... чтобы я мог уйти с мыслью, что оставляю после себя роман, который сможет (не потому, что я хотел этого или намеренно к этому стремился, - но ведь это и есть самый верный путь) облегчить читателям "познание истории" завтрашнего дня".

"Семья Тибо" останется надолго. Сделав последним словом романа имя Жан-Поля, Мартен дю Гар подчеркивал его открытый конец. Он обращается к каждому новому поколению, пробуждая острое чувство движения истории. Этот большой, казалось бы, замедленно развивающийся роман в действительности передает внутреннюю динамику общества.

Воспринимая "Семью Тибо" как эстафету, переданную нам, не будем искать в ней, как и вообще в больших произведениях, ни поверхностных исторических аналогий, ни школьных примеров.

Каждый поворот истории выдвигает свои задачи и предоставляет нам найти их решение. "Семья Тибо" не пытается подсказывать их. Она лишь говорит о долге, об ответственности народов и отдельного человека перед историей. Но это не сухой, нравоучительный "долг" моралистов. Ответственность, которую имеет в виду Мартен дю Гар, совпадает о потребностью полного выражения нашей собственной личности, потребностью в творчестве, в действии, в том, чтобы пересоздавать мир, согласно нашим планам и моделям.

Каждое поколение, говорит Мартен дю Гар, - лишь звено в бесконечной цепи. И каждое поколение не имеет права уклониться от выполнения своего долга: оно должно передать следующему поколению опыт более зрелым, формы жизни - обогащенными.

Е.Гальперина