"Варианты поэм" - читать интересную книгу автора (Лермонтов Михаил Юрьевич)Варианты рукописи:2 Тогда уж Грузия была Под властью русских, и цвела[162] Не опасаяся врагов За гранью дружеских штыков. Однажды старый генерал Из гор к Тифлису проезжал; Ребенка пленного он вез: Тот занемог. Без слов, без слез Он умирал. Один монах И взял его. С тех пор в стенах Хранительных остался он[163] Кто умер, кто к земным страстям Вернулся вновь. И ныне там Один старик из братьи той О славных биlt;твахgt; Тот занемог, но перенес Болезнь без жалобы и слез; Он только пищу отвергал И молча, гордо умирал Он был не старе лет шести Его отцов. С тех пор как он Сначала он дичился всех, И вот предсмертною тоской Уже томиться стал больной; Тогда решился он сорвать Молчанья гордого печать, Тогда один святой чернец Уговорил его сорвать Молчанья гордую печать — И сердце полное тоской Пред смертью высказал больной.[164] Старик, качая головой, Ему внимал: понять не мог Он этих жалоб и тревог, И речью хладною не раз Он прерывал его рассказ. Не понимаю, что была У вас за мысль? Мои дела — Ты много жил и в столько лет[165] Успел узнать людей и свет,[166] И много горестей и бед Перенесла душа твоя.[167] Но, боже, верно так, как я,[168] Ты не страдал.[169] Но людям я не сделал зла Тебе не много пользы знать — ( И если б мог я эту грудь Перед тобою распахнуть, Ты не нашел бы в ней следов Пороков низких и грехов[170] Одна лишь страсть владела мной, Ее пред небом и землей Я ныне громко признаю И о прощеньи не молю. Когда б я был хоть вольный зверь, Я не томился б, как теперь, Души болезнию немой, Я б отыскал врага и бой, Я б разом умер, не грустя, Судьбе покорный как дитя. Я в жизни знал лишь страсть одну[171] И с ней в могиле я засну. Не разлучили люди нас, Не разлучит и смертный час. Она терзала грудь мою, Но я безумный всё люблю Подругу дикую мою. Я знал одну лишь только страсть,[172] Её мучительная власть Мой ум тревожила и жгла[173] Мои мечты она звала[174] От мрака келий и молитв В тот чудный мир страстей и битв,[175] Под тень родной моей скалы, Где люди вольны, как орлы. И эту страсть в груди моей Вскормил я в тишине ночей. И душу грызла мне и жгла И думы первые звала От мрака келий и молитв Я эту страсть в тиши ночной Не знаю, где я был рожден. Порой лишь помню я как сон Громады гор, крутых, седых, И тучи спящие на них. Я слышал, люди говорят, Что я тобой ребенком взят;[176] И вырос в тесных я стенах Без игр и ласки, одинок — Грозой оторванный листок! Никто мне здесь не мог сказать О сколько горьких, горьких слез Я пролил. Сколько произнес Ужасных клятв когда-нибудь Увы, старик, мечтанья те Им не сойтиться никогда. * Когда в час утренний зари * Во тьме ночной, в ужасlt;ный часgt; Бежать, и ждал, в груди тая Свою надежду. В страшный час[177] Что мысли пылкие мои Что мог бы слыть в краю родном Я не последним удальцом Узнал врага во тьме ночной Он лапой начал рыть песок Но стал уж барс изнемогать, Но я тогда о них забыл Тот край казался мне знаком… И страшно, страшно стало мне!.. Вот снова мерный, в тишине Раздался звук: и в этот раз Я понял смысл его тотчас: То был предвестник похорон, Большого колокола звон. И слушал я, без дум, без сил, Казалось, звон тот выходил Из сердца, будто кто-нибудь Железом ударял мне в грудь,[178] О боже, думал я, зачем Ты дал мне то, что дал ты всем, И крепость сил, и мысли власть, Желанья, молодость и страсть?[179] Зачем ты ум наполнил мой Неутолимою тоской[180] По дикой воле? Почему[181] Ты на земле мне одному Дал вместо родины тюрьму[182] Ты не хотел меня спасти! Ты мне желанного пути Не указал во тьме ночной, И ныне я как волк ручной. Так я роптал. То был, старик, Отчаянья безумный крик,[183] Страданьем вынужденный стон. Скажи? ведь буду я прощен? Я был обманут в первый раз! До сей минуты каждый час Надежду темную дарил, Молился я, и ждал, и жил. И вдруг унылой чередой Дни детства встали предо мной. И вспомнил я ваш темный храм И вдоль по треснувшим стенам Изображения святых Твоей земли. Как взоры их Следили медленно за мной С угрозой мрачной и немой! А на решетчатом окне Играло солнце в вышине… О, как туда хотелось мне, От мрака кельи и молитв, В тот чудный мир страстей и битв… Я слезы горькие глотал, И детский голос мой дрожал, Когда я пел хвалу тому, Кто на земле мне одному Дал вместо родины — тюрьму… О! Я узнал тот вещий звон К нему был с детства приучен Мой слух. — И понял я тогда, Что мне на родину следа Не проложить уж никогда.[184] И быстро духом я упал. Мне стало холодно. Кинжал, Вонзаясь в сердце, говорят, Так в жилы разливает хлад. Я презирал себя. Я был Для слез и бешенства без сил. Я с темным ужасом в тот миг[185] Свое ничтожество постиг И задушил в груди моей Следы надежды и страстей,[186] Как душит оскорбленный змей Своих трепещущих детей… Скажи, я слабою душой Не заслужил ли жребий свой? Тот край казался мне знаком[187] И страшно стало мне — понять[188] Так много думал и страдал; Вдруг отдаленный, мерный звон В туманный сладкий утра час[189] Меня тревожил он не раз[190] И уносил живые сны Про горы милой стороны, Про ласки ближних и родных, Про вольность дикую степей И долго он листов младых Живительных. Так много дней Напрасно прятаю в траву Обитель наша на одной Сверкала белою стеной Я в чудный мир был унесен О, если б смерть — такой же сон!.. Мы песней круговой О милый друг, не утаю Но скоро вихорь новых грез Далече мысль мою унес И пред собой увидел я Большую степь… Ее края Тонули в пасмурной дали, И облака по небу шли Косматой бурною толпой С невыразимой быстротой В пустыне мчится не быстрей Табун испуганных коней, И вот я слышу: степь гудит, Как будто тысячу копыт О землю ударялись вдруг. Гляжу с боязнию вокруг, И вижу кто-то на коне Взвивая прах летит ко мне, За ним другой, и целый ряд… Их бранный чуден был наряд! На каждом был стальной шелом Обернут белым башлыком, И под кольчугою надет На каждом красный был бешмет. Сверкали гордо их глаза; И с диким свистом, как гроза, Они промчались близ меня. И каждыlt;йgt;, наклонясь с коня, Кидал презренья полный взгляд На мой монашеский наряд И с громким смехом исчезал… Томим стыдом, я чуть дышал, На сердце был тоски свинец… Последний ехал мой отец. И вот кипучего коня Он осадил против меня, И тихо приподняв башлык, Открыл знакомый бледный лик: Осенней ночи был грустней Недвижный взор его очей, Он улыбался — но жесток В его улыбке был упрек! И стал он звать меня с собой, Маня могучею рукой,[191] Но я как будто бы прирос К сырой земле: без дум, без слез,[192] Без чувств, без воли я стоял[193] И ничего не отвечал. И мнилось, вольная струя Тут я без чувства был найден… Печалит: труп холодный мой |
|
|