"Кратер Циолковский" - читать интересную книгу автора (Шпаков Юрий)

Небесные братья

Оранжевый пятнистый жучок, деловито перебирая угольно-черными лапками, полз по травинке вверх. Тонкий стебелек гнулся под его тяжестью. Костров подставил палец, и жучок перебрался к нему на руку.

— Божья коровка, полети на небо... — нараспев заговорил Костров.

Жучок повернулся на суставе согнутого пальца, выпустил рыжие крылья и растаял в веселой голубизне хорошего летнего дня.

Костров проводил его взглядом, беззаботно засмеялся, легко опрокинулся на спину.

— Смешно, — сказал Чумак.

— Про божью коровку? Помню, был совсем мальчонкой — так пел.

— Смешно, — упрямо повторил Чумак.

— Леша, не порти мне настроение. Всем известно, что ты лишен чувства юмора, чувства лирики и всего прочего. Поэтому не мешай людям, которые тонко понимают природу и ценят поэзию.

Чумак демонстративно зевнул.

— Удивляюсь, — сказал Костров, — как это некоторые товарищи ухитряются притворяться безразличными ко всему на свете. Чувства даны человеку не для того, чтобы прятать их.

— Допустим.

— В таком случае надо не бросать ехидные реплики, а поддержать друга. Скажем, обсудить с ним красоту солнца и неба, травы и речки. Подходит такая повестка дня?

— Старо.

— Я же тебе серьезно говорю!

— И я серьезно. Прочитай-ка лучше Тургенева или Паустовского.

— Это же не то, Леша! Нам с тобой надо видеть землю совсем не так, как даже самый лучший писатель. Когда я первый раз полетел в космос, то несколько дней после возвращения места не мог найти. Смотрю и удивляюсь все время. Рыжий муравей, шмель на клевере, сосны, ручей... Это же все просто чудо! Разве можно жить без этого? И кажется, любую букашку готов расцеловать... Земля, настоящая Земля!

— Ты слишком сентиментален, Сережа. А в нашей профессии это противопоказано.

— Ерунда! Если мне по-настоящему дорога Земля, я невозможное сделаю, чтобы только вернуться на нее. Когда на Луне я думал про все, что нас сейчас окружает, чувствовал себя только сильнее. И извини, братец, не верю я тебе. Ты только любишь казаться сухарем, а на самом деле чувствуешь то же самое.

— Если тебе нравится так думать — пожалуйста.

Сергей демонстративно отвернулся. Но через минуту не выдержал, опять начал спор.

Андрей Соколов усмехнулся. Неужели Костров не понимает, что Чумак просто разыгрывает его? Какие они оба еще, в сущности, мальчишки!

Сам Андрей не принимал участия в разговоре. Он не любил спорить по пустякам. К тому же рядом с этими плечистыми хлопцами, вид которых просто кричал о цветущей молодости, он чувствовал себя пожилым человеком. Каждый из них совершил лишь по два-три космических полета. А он на Луну собирается в двенадцатый раз. К тому же нынешняя экспедиция по сравнению с первыми, в которых он участвовал, — просто прогулка. Сейчас построен Луноград, летишь, словно в командировку в другой город. Попали бы они тогда...

Андрей поворачивается немного, чтобы лучше было видеть товарищей по предстоящему полету. Он уже не раз задавал себе вопрос: а правильно ли он поступил, что выбрал в спутники не тех, с кем уже делил опасности лунных экспедиций, а совсем молодых космонавтов? Может ли он твердо поручиться за них во всем? И тут же отвечал: да, может.

Алексей Чумак и Сергей Костров внешне мало похожи друг на друга. Правда, оба одинаково загорелы, атлетически сложены. Но на этом сходство кончается. Костров — высокий, со светлыми, коротко подстриженными волосами, открытым русским лицом рубахи-парня. У него и характер такой же. Сергей добродушный, доверчивый, даже немного наивный, быстро привязывается к людям. Дружить с ним легко(и просто.

Чумак — темноволосый, коренастый, с угловатым некрасивым лицом. Он немногословен, взгляд у него утрюмоват. Тот, кто мало знает Алексея, никогда не поймет, шутит он или говорит серьезно.

Вкусы у них тоже различны. Костров любит литературу, немного разбирается в музыке. А его товарищ от искусства далек. Зато он замечательный математик. Недавно Чумак блестяще защитил кандидатскую диссертацию, но перейти на постоянную работу в институт Академии наук отказался. Беспокойная профессия космонавта устраивала его больше...

Костров и Чумак сдружились давно, когда оба были .курсантами Высшей школы космогации. Однажды во время альпинистского похода свирепая метель отрезала их от группы. Чумак вывихнул ногу. Двое суток тащил на себе Сергей товарища по ледяным склонам Эльбруса. Тогда и родилась глубокая взаимная привязанность.

Самое же главное — у них была одна профессия. Космонавтов связывает особая дружба. Недаром называют они себя «небесными братьями». Это выражение прочно вошло в обиход еще со времен Гагарина и Титова.

Если между собой Костров и Чумак иногда спорили и беззлобно переругивались, отношение к Андрею у них было совсем иное. Его авторитет был непререкаемым. И дело тут не только в том, что Соколов назначен начальником экспедиции. Он просто умел заставить уважать себя...

Планетолет «Циолковский», на котором им предстояло лететь, рассчитан на пять человек. Трое пилотов-космонавтов уже утверждены. Четвертым будет, очевидно, Дроздов, которого предполагают назначить научным руководителем. Последняя кандидатура пока неизвестна. Намечался крупный селенолог Бондаренко, но он неожиданно заболел. Так что вопрос о том, кто станет пятым участником экспедиции, пока оставался открытым.

Костров и Чумак официально именовались пилотами. Первый исполнял обязанности бортинженера, второй — штурмана. Кроме того, Сергей неплохо разбирался в медицине, а Алексей — в селенологии. Каждый космонавт в какой-то степени должен быть энциклопедистом, от этого никуда не денешься.

Несколько дней назад они все трое прибыли на космодром. Андрей еще ни разу не летал ни с одним из своих будущих пилотов и поэтому хотел познакомиться с ними поближе в деловой, как он говорил, обстановке. Программа подготовки рассчитана до самого дня отлета. Нужно до тонкостей изучить новый планетолет, новую систему скафандров, новые модели вездехода и лунолета. Но это было в порядке вещей. Перед каждой очередной экспедицией космонавтам приходилось переучиваться заново.

Каждую минуту они использовали, по выражению Сергея, на полную мощность. И редкие часы отдыха были поэтому особенно приятны...

Три участника будущей лунной экспедиции лежат в густой траве над обрывом. От реки поднимаются терпкие запахи, где-то внизу размеренно шуршит волна. В траве ошалело трещат кузнечики, из кустов доносится восторженный щебет птичьей мелочи.

Время от времени по земле прокатывается глухой гул, и тогда все вокруг стихает. Но люди не обращают на это внимания. Они давно привыкли к грохоту ракетных двигателей. За ближним лесом — космодром, где они проходят свои ежедневные тренировки.

Сейчас им надо возвращаться в город, но они оставили машину у дороги и отправились к реке. Земля, с ее щедрым великолепием, становилась с каждым днем все дороже.

Голубизну неба медленно вспарывает курчавая полоса — невидимый стратоплан уходит в вышину. Андрей закрывает глаза. Откуда это неприятное, режущее чувство, которое не покидает его второй день? Обида, горечь, Сожаление? Нет, не то. Кажется, не найти ему сейчас слова, которое могло бы емко вобрать в себя его ощущения. Глупо, конечно, недостойно, но где-то в запретных тайниках души живут тоскливые мысли, точат, точат... Особенно остро вспыхивают они, когда он видит взлетающую ракету, когда перелистывает страницы старых фантастических романов. И каждый раз бунтует в нем недовольство собой.

Собственно, все объясняется просто. Вчера он видел секретный еще список кандидатов в первую экспедицию на Сатурн. Люди, известные всей стране по портретам, спрашивали у него совета, придирчиво выясняли личные качества каждого, чья фамилия значилась в списке. Он давал исчерпывающие характеристики. Он видел, что его слова оказывались решающим приговором. Все крепко пожимали ему руку. Почет? Конечно. Но каждого попросят о таком. И все-таки горечь оставалась.

Да, в списке не было его фамилии. Если бы она там появилась, ему первому пришлось бы выступить против. Ему уже за тридцать, его здоровье далеко не то, что прежде. Слепой удар метеорита в вездеход, нес частный случай, который произошел с ним на Луне три года назад, вычеркнул его из числа возможных кандидатов. Винить тут некого. Наука еще не скоро сможет полностью восстанавливать здоровье человека. А для такого полета нужны люди без малейшего изъяна. Ни его опыт, ни знания, ни заслуги не могут помочь.

Андрей снова переводит взгляд на товарищей. Ош продолжают разговор. Вернее, говорит главным образом Костров, а Чумак, закрыв глаза, лишь время от времени бросает короткие реплики, разжигающие красноречие собеседника. Оба они даже не подозревают! что вчера начальник экспедиции Соколов решил из судьбу. Через год или даже раньше они поднимутся на борт сверхмощной ракеты и помчатся к границам солнечной системы. А он останется. Надо же кому-то оставаться...

— Я с детства любил фантазировать, — рассказывал Сергей. — Мальчишкой летом часто работал пастухом в совхозе, так целые дни мечтал о чем-нибудь. Особенно часто представлял такую картину. Пасу это я коров, и вдруг — страшный свист, шум, грохот. Опускается среди поля диковинный звездолет. Открываются люки, и мне навстречу выходят какие-то совершен но невероятные существа. Гости с другой планеты... Beрите ли, часами мог смотреть на небо, ждал этого. А что? Я и сейчас думаю, что вполне может случиться такое...

— С точки зрения теории вероятности, — сказал Чумак, возможность такого события — бесконечно малая величина.

— Суха, мой друг, теория везде, — вздохнул Костров — Когда-нибудь наступит время, и люди высадятся на обитаемой планете. И ты думаешь, среди ее жителей не найдутся скептики вроде тебя? Тоже, небось, доказывали в свое время, что шансы встретить чужой космический корабль близки к нулю... Эх, увидеть бы это своими глазами!

— Ты безнадежный мечтатель, Сережа. Даже такой оптимист, как ты, не может рассчитывать попасть в Первую звездную. Не доживем.

— Да, тут ты прав. Нам этого не дождаться...

— Поэтому и не стоит говорить попусту. Бесполезно.

— А скажи, Леша, — вдруг спросил Костров. — Как ты представляешь жизнь при полном коммунизме? Не кажется ли тебе, что потом люди будут завидовать нашему поколению?

— Не будут они нам завидовать, — резко вмешался Андрей. И когда сейчас говорят, что завидуют прошлому — не верю! Каждое время по-своему прекрасно. А вздыхать о безвозвратном прошлом — бесполезное занятие.

Чумак и Костров удивленно смотрели на Андрея. Что это с ним?

— По-моему, ничего тут особенного нет, — возразил Сергей. — Пишут же в газетах, что молодежь завидует тем, кто жил раньше. И я лично завидую. Героям войны, целинникам, первым космонавтам... Что в этом плохого?

— Вздор, — упрямо повторил Андрей. — Ты в свое время сумей быть героем!

— Это правильно, но...

— А давай-ка без «но»! Скажи, Сергей, ты хотел бы родиться... ну, скажем, в начале века? Чтобы самому участвовать в революции?

— Нет, — честно сказал Костров. — Я преклоняюсь перед ними, но... Наверное, это эгоизм, но я рад, что живу именно сейчас...

— То-то! — усмехнулся Андрей.

Чумак посмотрел на часы.

— Может, пора собираться?

— Успеем, — уверенно сказал Андрей. — Завтра стратосферные полеты, поэтому надо быть в лучшей форме. Предлагаю выкупаться. Нет возражений?

Вместо ответа Сергей и Алексей разом стянули с плеч рубашки. Андрей косо глянул на бронзовые, с четким рельефом мускулатуры, тела товарищей и снова подумал, что не ошибся, рекомендуя их в состав экспедиции. Наверное, такими же сильными и здоровыми будут со временем все люди Земли...

Андрей тоже снял верхнюю одежду, сделал несколько резких движений. У него такое же крепкое, тренированное тело. Ни в силе, ни в ловкости он не уступает молодым пилотам. И если бы не старая рана... Андрей вдруг почувствовал, как замозжило отсутствующее ребро. Чтобы отогнать невеселые мысли, он громко скомандовал:

— А ну — марш!

Не по-летнему холодная вода (накануне был пасмурный день) перехватила дыхание. Но уже через несколько минут все трое чувствовали себя прекрасно. Андрей спокойно поплыл на спине, а Костров и Чумак устроили соревнование на скорость. Они так увлеклись, что уплыли далеко по течению. Андрей остался. Он глубоко нырнул в последний раз и направился к берегу.

— Скажите, пожалуйста, вода холодная?

Андрей вскинул голову. На краю обрыва стояли две девушки в ярких платьях и, прикрыв глаза от солнца, смотрели вниз. «Как они попали в зону?» — удивился Соколов. Он вышел на песок и вместо ответа сказал:

— Простите, но здесь посторонним быть не полагается.

Наверху засмеялись.

— А мы не посторонние. Мы с космодрома.

Андрей ловко выбрался на обрыв. Теперь он мог хорошо рассмотреть непрошенных гостей. Да, одну из них, рослую, светловолосую — ту, что спрашивала холодная ли вода, — он определенно встречал. А вот вторую, кажется, видит впервые. Невысокая, крепка сложенная, очевидно, хорошая гимнастка. Лицо у нее совсем детское — румяное, с нежным пушком на щеках. Андрей обратил внимание на ее привычку упрямо встряхивать головой, отбрасывая все время падающую на глаза тугую прядь. Девушка смотрела чуть исподлобья, и в ее серых глазах виднелось откровенное любопытство.

— Меня зовут Вера, — сказала высокая. — А это — Галка. Она у нас второй день работает.

Маленькая девушка почему-то покраснела и опустила голову. Густые, каштановые с медным отливом волосы упали ей на лицо, и глаза сверкнули из-под них, как два испуганных зверька.

Какое-то смутное, неясное ощущение коснулось Андрея. Далекое воспоминание мелькнуло, едва задев память, и исчезло. Ему показалось, что он когда-то давно встречал эту девушку, разговаривал с ней, и точно так же падали ей на глаза густые волосы. Но когда это было? Где? Несколько мгновений он пытался припомнить, но тут же решил, что бесполезно напрягать память. Встреча наверняка была мимолетной — если она была вообще.

Вежливо склонив голову, Андрей Соколов назвал себя.

— А мы вас давно знаем, — улыбнулась Вера.

Конечно, представлять себя было излишне. Уже много лет, где бы ни появлялся космонавт Соколов — вокруг начинались восторженные шепотки. Любители автографов тянули руки с блокнотами. Особенно трудно было сначала, когда его портреты не сходили с газетных страниц...

Конечно, девушкам лестно поболтать с ним. Будет о чем похвастать подругам. Все же не только видели, как Соколов купался, но и поговорили с ним. А ему совсем не хочется заниматься пустыми разговорами. «И куда это ребята запропастились!» — подумал он с тоской.

Может быть, лет пять назад он в подобном случае начал бы весело шутить, болтать. Сережа Костров, очутись он здесь, поступит именно так. Но Андрею все еще кажется, что если он начнет беззаботно беседовать с девушками, то оскорбит этим память Тони. Он по-прежнему не может примириться с мыслью о ее смерти, хотя между сегодняшним днем и трагическим событием лежат уже не месяцы, а годы...

Сергей Степанович верно сказал тогда, что космонавты тоже люди. Дядя снова оказался прав. Андрей женился вскоре после того, как окончил Высшую школу космогации.

Тоня работала на станции наведения, и ее голос сопровождал Андрея во время тренировочных полетов. Объяснился в любви он необычно — крикнул вечные, как мир, три слова с высоты семисот километров, когда его ракета с поврежденным двигателем и нарушенным управлением упрямо шла на посадку. Потом связь с Землей нарушилась, но Андрей уверял, что он слышал ответ, что именно эти слова помогли ему сесть благополучно...

Но Соколов был семейным человеком всего несколько месяцев. Во время запуска на космодроме взорвалась транспортная ракета, несущая на себе сотни тонн горючего для межпланетной базы. Один из обломков взлетел вверх и рухнул прямо на пост наведения. И хотя там находился всего один человек — Тоня Соколова, катастрофа вызвала две жертвы. Погиб и тот, кто еще не успел увидеть свет. Андрей сразу потерял и жену и неродившегося сына...

С тех пор прошло около четырех лет. Андрей почти не изменился внешне, стал только более замкнутым и суровым. Работал он очень много, охотно отправлялся в самые рискованные экспедиции. Но боль потери не утихала, напоминала о себе постоянно.

И все-таки самолюбию Андрея чуточку польстило, тогда он решил, что девушки заговорили с ним о воде лишь потому, что хотели познакомиться. И поэтому был немного разочарован, увидев, что Вера и Гадя действительно спускаются к реке, и на них купальные костюмы.

Андрей сделал несколько резких движений, чтобы согреться, потом сел на краю обрыва. Кострова и Чумака все еще не было видно. Девушки, как и все купальщицы в мире, пробовали босыми ногами воду, весело взвизгивали. Об Андрее они, казалось, забыли. Потом бросились вперед, отчаянно брызгая во все стороны.

Вера плавала неважно. Она покрутилась у берега, поплескалась и скоро вернулась на песок. А Галя уплыла на самую середину реки, и оттуда доносился ее смех.

Потом стало тихо. И вдруг Андрей услышал тревожный возглас. Он вскочил, словно его подбросила пружина.

— Помогите! — долетел с реки слабый голос.

Не раздумывая, Андрей разбежался и бросился в воду. Да это был великолепный прыжок! Смуглое тело Соколова описало дугу, пронеслось над узкой песчаной полосой берега и, взметнув искрящийся каскад брызг, скрылось в волнах. Проплыв десяток метров под водой Андрей вынырнул совсем рядом с девушкой. Ее голова в купальной шапочке четко выделялась на серебряной чешуе воды.

Их взгляды встретились. Непослушная прядь, не поместившаяся под шапочкой, мешала разглядеть глаза Гали но Андрею почему-то показалось, что девушка нисколько не испугана, и в мерцающей серой глубине ее взгляда прячется хитринка. Нет, он определенно встречал ее где-то! Ему вдруг стало досадно на свой дон-кихотский прыжок.

— Вам помочь? — сухо спросил он.

— Судорога, — тихо проговорила Галя, усиленно загребая воду руками. — Извините, пожалуйста.

Андрей, осторожно поддерживая одной рукой девушку, поплыл к берегу. Он почувствовал, что ему становится жарко. Рука онемела, но передвинуть ее он боялся. В таком дурацком положении еще никогда не оказывался...

В нескольких сантиметрах от его лица смуглая девичья щека. Густые ресницы опущены. О чем она сейчас думает эта Галя? Рука Андрея чувствует быстрые толчки ее сердца. Но следов страха на лице девушки нет. Или она сумела сразу же справиться с испугом, или... Может быть, вмешательства и не требовалось?

Под ногами появилось ребристое дно.

— Вам лучше? — хмуро осведомился Андрей.

— Спасибо, — прошептала Галя. — Мне так неудобно... И что это вдруг со мной случилось...

— Пустяки. Я все равно собирался в воду. Так что вы даже сделали доброе дело — подняли меня с места.

Но шутка получилась неуклюжей. Впрочем, Андрей и не собирался оправдываться. К нему вернулось обычное самообладание.

— Все в порядке, — сказал он побледневшей Вере (вот она действительно испугалась, в этом не может быть сомнения!).

— Понимаешь, вдруг показалось, что я тону, — все так же тихо сообщила Галя, не поднимая глаз. — Ногу свело. А товарищ так быстро помог...

— Большое вам спасибо, — проникновенно сказала Вера и сама пожала Андрею руку.

С каким удовольствием Андрей снова прыгнул бы в воду!

— Пустяки, — резко сказал он, отворачиваясь. — Любой сделал бы так же...

Девушки рассмеялись. Вера звонко, заливисто, а Галя — одними уголками губ.

— Эту фразу почему-то произносят вое герои, — сказала Вера. — Годы идут, а она не меняется. Смешно, правда?

— Смешно, — согласился Андрей.

Его выручили Костров и Чумак, которые вернулись, наконец, после своего рекордного заплыва. Оказывается, они оба хорошо знали Веру, да и с Галей Костров успел познакомиться. Поэтому у них тотчас же завязался разговор.

Андрей выразительно постучал по циферблату часов.

— Пора, — сказал он.

— Извините, — развел руками Костров, обращаясь к девушкам. — Начальству надо подчиняться. Может быть, вы тоже поедете с нами в город? У нас машина просторная, все поместимся.

— Спасибо, — ответила Вера. — Мы еще побудем здесь.

— Только в воду больше не лезьте! — сказал Сергей. — Спасать больше некому.

Андрей не знал, что после их ухода Вера строго обратилась к подруге:

— Что ты это еще выдумала. Признайся, что просто притворилась! Ты же как рыба плаваешь! Смешно! А я-то, дура, сначала перепугалась...

Мокрая прядь опять упала на глаза, смуглые щеки залил румянец.

— Не надо об этом никому говорить, — тихо сказала Галя.

— И ты считаешь, что поступила хорошо, обманув человека?

— Это же не обман, Верочка! Просто... Ну, как тебе сказать... Испытание, что ли...

— Не нравится мне это, — почти сурово оборвала ее Вера, глядя в сторону. — Во-первых, тебе не пятнадцать лет, и нужно вести себя посерьезнее. А во-вторых, ты же ничего о нем не знаешь!

— Знаю, — упрямо сказала Галя. — Все знаю. Если хочешь, могу рассказать, как мы первый раз встретились...

— Ты что, раньше его знала?

Галя снова кивнула.

— У него таких знакомых знаешь сколько? Тысячи. Где уж всех запомнить! А встретились мы так. Я была тогда студенткой. Как-то раз пригласили меня встречать новый год. Прихожу — и вижу там его. Оказалось, хозяин дома, врач, был давний знакомый Соколова, провожал его в первый космический полет. До этого я видела Соколова только на портретах и думала о нем не больше, чем о других космонавтах. А тут смотрю — сидит совсем рядом. Обычный человек, такой же, как остальные. Улыбается, шутит, говорит о разных пустяках. А глаза у самого печальные-печальные... Мне кто-то рассказал потихоньку, что у Соколова погибла жена и он очень переживает. И так мне его вдруг жалко стало... Тогда я в первый раз и почувствовала, что никогда его не забуду... Мы просили его рассказать про свои полеты в космос, про лунные экспедиции. А он только отшучивался. И глаза все такие же невеселые. Наверное, даже не заметил, как я на него смотрела...

— И ты больше с ним не встречалась?

— Ни разу.

— Тогда ты знаешь про него не больше, чем я. Могу ручаться.

— Ну и напрасно! То, что я его больше не встречала, ничего не значит. Я стала собирать все, что про него было написано. С того дня, когда он первый раз полетел в космос. И чем больше читала о нем, тем сильней чувствовала: нет для меня лучшего человека в мире!

— Спорить не буду. Можешь думать о нем что угодно. Но мне одно неясно: что ты станешь делать дальше.

— Подожди, Верок. Все это не так просто.

— А Володя? Как же он? — глаза Веры стали холодными, тонкие брови сошлись у переносицы.

— Не надо об этом. Вера. Володя очень хороший, но... Не тот он, кто мне нужен...

— Он же любит тебя!

Галя вздохнула.

— Глупое все-таки сердце у человека. Разве ему можно скомандовать? Сегодня убедилась, что никогда не смогу с этим справиться. Что хочешь говори — не смогу! А Володе я напишу. Он поймет...