"Скоро тридцать" - читать интересную книгу автора (Гейл Майк)

3

— Значит, теперь все? — спросил я без всякого выражения.

Было уже два часа ночи, и мы с Элен обсуждали наш разрыв с семи вечера. Все обошлось без слез и мелодраматизма — было только много долгих пауз, потом какие-то смущенные слова, потом снова долгие паузы.

— Выходит что так.

Произнося это, Элен потянулась и кошачьим движением расправила плечи. Я всегда замечал в ней что-то кошачье, а сейчас это было особенно видно. Она казалась мне персидской кошкой, которая жить не может без того, чтобы ей не почесали живот.

— А тебе не кажется, что это все как-то… — я искал подходящее слово, — слишком просто. Понимаешь, как-то слишком… — я наконец натолкнулся на подходящее слово, — цивилизованно?

Элен приподняла голову:

— Да, ты прав. Думаю, что ты прав.

Я бросил на нее выжидательный взгляд: я хотел, чтобы она хоть что-нибудь сказала — неважно, что именно. Я чувствовал, что что-то было не так: не в том, что мы расходимся — это было совершенно правильное решение, — а в том, что в этом не было никакой драмы. На опыте своих прошлых разрывов я ожидал гораздо больше сожалений, хотя бы из вежливости. Наше спокойствие и общее отношение вроде «прощай и спасибо за все» вызывали у меня тревогу. Я пытался понять, не было ли это одним из любопытных побочных явлений приближения к тридцати. Чуть больше полугода назад мне исполнилось двадцать девять, и я давно ожидал каких-то изменений в себе, связанных с тем, что вот-вот перешагну порог тридцати: например, возможности отрастить настоящую бороду, вечно ускользающих полок для вина, партнера на всю оставшуюся жизнь — но ничего этого не было. «Может быть, вот это — один из признаков, — говорил я себе. — Может быть, в этом и есть сила тридцатилетнего возраста: в способности спокойно разорвать отношения, как и подобает настоящему мужчине».

В двадцать семь такая ситуация расстроила бы меня (см. Моника Эспел). В двадцать два я бы слег в постель с сердечным приступом (см. Джейн Андерсон и Шантель Стивенс). Но это равнодушие и эта смехотворная пассивность… — это было что-то новое. Но, по крайней мере, если это было связано с приближением к тридцати, значит, у меня было оправдание. Элен, с другой стороны, было только двадцать два.

— Может быть, нужно было больше… воплей и скрежета зубов? — спросил я через некоторое время, передавая ей чашку кофе, который для нее приготовил. — Может быть, один из нас должен был просить другого остаться?

Она вернула мне кофе и встала на колени.

— Останься со мной, Мэтт! Мы не можем разойтись! Как я буду жить без тебя?

Она попыталась встать, но смех помешал ей.

— Ты прав, это как-то неубедительно: я говорю «Нам надо разойтись», и ты отвечаешь «Хорошо». — Она тихонько засмеялась. — Не то чтобы я не любила тебя, — продолжала она, смешивая иронию с серьезностью. — Я люблю тебя, и ты это знаешь. Я не была бы с тобой, я не жила бы вместе с тобой все эти полтора года, если бы не любила тебя, — это было бы просто… глупо. Просто ты, наверное, сам это почувствовал в последние полгода: страсти больше нет. Мы были скорее, как… Ну, я не знаю… брат и сестра, что ли.

— Как Питер и Джейн[2].

— Ганс и Грета[3].

— Донни и Мэри[4].

— Точно, — сказала Элен, забирая свой кофе. Она сделала глоток. — Теперь, когда я смотрю на тебя, мне уже хочется не разорвать всю твою одежду на мелкие кусочки, а хорошенько ее выгладить.

— Ты права, — сказал я. — В смысле, я тоже тебя люблю, но должен признаться, что я больше не влюблен в тебя. Когда я утром в первый раз вижу тебя — ты собираешься на работу, ищешь в шкафу, что бы тебе надеть, я начинаю мысленно одевать тебя. К тому моменту, как ты уже определишься, в чем сегодня идти на работу, я уже мысленно одел тебя в свитер крупной вязки с двойным горлом, полупальто и шарф.

— И что, по-твоему, это все значит? — спросила она с таким видом, как будто искренне хотела получить ответ. — Ты думаешь, это нормально — быть такими цивилизованными?

Я пожал плечами.

— Не думаю. То есть каждый раз, когда у кого-то из моих друзей по работе происходит разрыв, я спрашиваю у обеих сторон, что случилось, и они говорят «Это обоюдное решение», как будто этим зарабатывают какие-то очки. Но на самом деле я думаю, что у нас с тобой — первое расставание по обоюдному желанию во всей мировой истории.

— Как-то жутковато, — сказала Элен. — Откуда у нас сейчас столько сил на это? И почему их у меня не было, когда мне они были по-настоящему нужны, например в четырнадцать лет? — Она встала и скрылась на кухне, потом вернулась с пакетом коврижек, которые поедала одну за другой. На середине четвертой она вдруг закричала: «Есть!» — и помахала наполовину съеденной коврижкой с налипшими крошками над журнальным столом.

— Что есть?

— Ответ, — ответила она. — Все дело в биологии. Даже на клеточном уровне мы запрограммированы на продолжение рода, правильно?

Я кивнул.

— И, несмотря на пожелания твоей мамы, у нас нет никакого желания продолжать род друг с другом, так ведь?

Я снова кивнул.

— Вот поэтому мы и не расстраиваемся. Биология говорит нам, что не стоит плакать из-за пролитого молока.