"Космический ключ" - читать интересную книгу автора (Левант Яков Анатольевич)

ГЛАВА 3 Положение безнадежно

О дяде Красиков вспомнил в последнюю минуту, когда пора уже было спешить на аэродром.

– Я сейчас, мама, – бросил он хлопотавшей возле раскрытого чемодана матери и выскочил в коридор.

Торопливо набрав хорошо знакомый номер, Эдик услышал низкие продолжительные гудки.

«Дрыхнет, старая перечница, – беззлобно подумал он. – Хоть бы Альбинка подошла. Было б роскошно! «Привет, детка, лечу в пески, на границу, в самое пекло!.. Да так, пустяки, неудобно по телефону. Вот что, позови отца, тут у меня кое-что к нему».

– Алло, алло... – прогудело в трубке.

– Это я, дядя, – поспешно отозвался Эдик. – Не сердитесь, что рано так. Дело в том, что сейчас вылетаю. Наш партизан поднял всех среди ночи. Не знаю, что за муха укусила...

– Да, да, я в курсе, – проворчала трубка. – Тебе можно было и не звонить. У меня и так всю ночь не смолкает телефон.

– Но вы же сами велели, дядя, – смутился Эдик. – Говорили, чтоб я всегда ставил вас в известность...

– Ладно, ладно. Когда вернешься из этого... э-э... турне, подробно проинформируешь. Вот так. Спокойной ночи... э... я хочу сказать счастливого пути.

– Спасибо, дядя, до сви... – Эдик не успел договорить. В трубке сухо щелкнуло. Юноша вздохнул и направился в свою комнатку, которую занимал с матерью, скромной машинисткой небольшого учреждения.

– Ты с дядей говорил? – робко осведомилась мать. – Он был с тобой приветлив?

– Разумеется, – нетерпеливо отозвался Эдик. – Пожелал мне счастливого пути, приглашал заходить, когда вернусь.

Он взял со столика изящный, сплетенный светло-желтыми ремешками белоснежный термос, попытался пристроить на боку. Ничего не получилось. У пояса уже болтались полевая сумка, планшетка, бинокль, фотоаппарат... Повертев термос в руках, Эдик, не глядя, протянул его матери.

– Придется в чемодан... И что это ты так возишься, мама? Я уже опаздываю!

Последний раз крутнувшись перед зеркалом, Эдик довольно хмыкнул, принял из рук матери чемодан, торопливо поцеловал ее в щеку и бросился к двери.

Время отправления самолета приближалось, и Владимир Степанович, заняв свое место, все чаще кидал взгляд на распахнутую дверцу. Судя по тому, как грозно сошлись на переносице черные его брови, нерадивого лаборанта ожидала основательная взбучка. Однако, когда запыхавшийся Эдик в последнюю минуту показался в дверном пролете, Боровик не сумел сдержать улыбки.

– Ну и ну... – произнес он про себя.

Красиков и впрямь выглядел довольно живописно. Невесть откуда добытый белый пробковый шлем, огромнейшие дымчатые очки, сверхмодная рубаха немыслимой расцветки...

– Так сказать, в полной боевой, – разглядывая своего лаборанта, добродушно заметил Боровик и строго добавил: – Однако договоримся – опоздание первое и последнее.

«Ол райт, сэр!» – усмехнулся Красиков, а вслух скромно произнес:

– Хорошо, Владимир Степанович.

Самоуверенный юноша в присутствии Боровика неизменно испытывал какую-то непонятную ему самому робость. Это было тем более странно, что он давно уже усвоил неприязненно-насмешливое отношение к профессору, господствующее в дядином окружении. О «партизане» говорили там много и охотно. «Можете себе представить, у этого... э-э... человека нет ни единой диссертации. Уж я-то знаю. Ни единой! И кандидатскую и докторскую степень он получал «гонорис кауза». Это ли не окольный путь в науку!» Сам дядя «окольных путей» не признавал. Каждый его рывок к очередной степени был надежно подкреплен массивным, красиво переплетенным «трудом», хранящимся в научной библиотеке. «Да, дорогие товарищи, могу гордиться, каждый мой шаг оплачен. Сполна оплачен. И если я когда-либо буду... э-э... удостоен»... Впрочем, «удостаивать» его почему-то не торопились. Хотя дядя давно уже сшил тайком академическую шапочку (Эдик узнал об этом от Альбинки), заветное звание пока оставалось лишь мечтой. Даже значительные успехи на административном поприще не могли его утешить. Став директором большого научно-исследовательского центра, он автоматически возглавил ряд лабораторий, руководимых крупными учеными. Скромная докторская степень казалась уже ему явно несоответствующей столь высокому посту.

Нет, Эдик был совсем не глуп. Он понимал, что питало в дядином кружке такую устойчивую неприязнь к профессору Боровику. «Мы просто завидуем ему, – внутренне усмехался Эдик, не сводя в то же время преданного взгляда с разглагольствующего дядюшки. – Да, да, завидуем и потом он... э-э... так не похож на нас».

Увы, профессор действительно мало соответствовал ходячим представлениям о подлинном «жреце науки». Невысокий, подвижный, страшно «земной», он одним только обликом своим шокировал расфранченного юношу. Вот и сейчас, – старомодная соломенная шляпа, полотняный пиджачок, старенькие брезентовые сапожки, – вылитый агроном из какого-нибудь захолустного колхоза. «Да он просто скуп, этот старый гриб!» – вздохнул Красиков.

– Вы что-то сказали? – оторвался от оконца Владимир Степанович.

Эдик смутился. Он мог бы поклясться, что ни единого слова не сорвалось с его губ, и тем не менее... Ведь о непостижимой проницательности «патрона» рассказывали целые легенды.

– Я хотел сказать... – поспешно отозвался Красиков. – Хотел попросить вас, Владимир Степанович...

– Да, да, обещал, помню, – кивнул Боровик и снова приник к окну.

Глубоко внизу расползлись бесформенные, ржавые пятна болот, кое-где рассеченные серовато-синими жилками речушек и ручьев. Время от времени под крылом самолета проплывают небольшие, черные прямоугольнички распаханных полей. Но их еще немного, совсем немного. Наступление на болота требует пока огромных сил и средств. Все изменится, когда завершится, наконец, работа над «Космическим ключом». Обширные болота Белоруссии, Прибалтики и Карелии, огромнейшие заболоченные пространства Сибири и Дальнего Востока, пески Казахстана и Средней Азии превратятся в плодороднейшие земли. Обретут новую жизнь мертвые пустыни Сахары и Гоби, Виктории и Колорадо. Бездонными кладовыми распахнутся перед человечеством новые житницы. Все это будет, он знает твердо. Но впереди еще немало работы. Десятки людей бок о бок с ним бьются над разгадкой последних тайн «ключа». Десятки, и в том числе этот птенец в оперении смешном и жалком.

– Итак, молодой человек, вас интересует цель нашей поездки? Что ж, любопытство вполне законное. Дело, видите ли, в том, что сегодня на рассвете сообщили о крупных залетах саранчи из-за рубежа.

– Саранча... – разочарованно протянул Эдик. – Значит, речь идет всего-навсего о насекомых...

– Всего-навсего о насекомых, – в тон ему отозвался профессор. – О таких, знаете ли, букашках-таракашках. Кстати, не напомните ли вы мне кое-что о них?

– С огромным удовольствием, Владимир Степанович, – оживился Эдик.

Он задумался на минуту, собираясь с мыслями.

– Насекомые являются одним из классов типа членистоногих, – уверенно начал Красиков. – Классом совершенно особенным, по месту, занимаемому в природе. На сегодняшний день описано более шестисот тысяч видов насекомых, а общее их число, по мнению ряда ученых, достигает 10 миллионов. Видовое богатство их далеко превосходит все прочие группы животных.

– Ага, – проговорил Владимир Степанович, с одобрением глядя на лаборанта. – Ну-с, а чем мы все же объясним его – это самое превосходство?

– Самим строением их организма, – по-прежнему уверенно ответил Красиков. – Например, трахеи, при помощи которых они дышат, достигают у насекомых совершенства...

– Все это так. Но не кажется ли вам, что полет... – подсказал Боровик.

– Да, да, Владимир Степанович, – подхватил Эдик. – Это, разумеется, главный фактор. Полет возникал в истории животного мира по меньшей мере четыре раза: у птерозавров, птиц, летучих мышей и насекомых. Птерозавры вымерли, летучие мыши не получили большого развития, тогда как птицы и насекомые дали наиболее совершенные известные нам типы полета и интенсивное видообразование. Высказывается также соображение о биологической выгодности малого размера тела насекомых, дающего им возможность использовать крохотные укрытия, недоступные крупным позвоночным. Имеет, конечно, значение и способность к массовому размножению, которая у ряда насекомых очень велика. Все вместе взятое, очевидно, и обеспечивает преобладание насекомых над прочими сухопутными беспозвоночными.

– Чуточку книжно, но безусловно правильно, – одобрил профессор. – Признаться, для меня это большой сюрприз. Не рассчитывал на такую обстоятельную подготовленность.

– Я с раннего детства увлекаюсь энтомологией, – скромно опустил глаза Эдик.

– Ага, с детства... Ну что ж, прекрасно, тем легче будет вам войти в курс дела. Нам предстоит война.

– Война?!

– Разумеется, не в полном смысле, без всяких внешних атрибутов. Но в отношении ожесточенности... Достаточно сказать, что во время последней вспышки 1952 года масса саранчи весила значительно больше, чем все людское население земного шара. Ее полеты вызвали опустошения и голод, унесший в странах Азии миллионы человеческих жизней.

– Миллионы жизней? – Красиков был не на шутку поражен. Устроившись в лаборатории профессора Боровика, он по дядюшкиному совету («Учти, племянничек, наука о разных там... хе-хе... букашках – любимый его конек»), принялся было штудировать энтомологию. Однако дальше первой главы дело не пошло. Вызубрив лишь первые страницы, капризный юноша забросил учебники. «Для того чтобы при случае блеснуть перед «патроном», – рассудил он, – хватит и этого...»

– Неужели миллионы человеческих жизней?

– Именно, – подтвердил Владимир Степанович. – И это на счету одной лишь шистоцерки. А теперь представим, что произойдет, если к массовому размножению будут искусственно пробуждены и другие букашки-таракашки. Можете не сомневаться – среди десяти миллионов видов найдется еще немало потенциальных агрессоров.

– Вы говорите – искусственно пробуждены? Но как же это понять, Владимир Степанович?

– Сегодня в нашей лаборатории были высказаны некоторые догадки. Нам еще предстоит кое-что проверить, но... боюсь, они не лишены основания. Дело в том, что...

Владимир Степанович вдруг замялся. Красиков навострил уши.

– Да, вам следует знать это. Год назад меня посетил некий джентльмен...

– Товарищ Боровик, – перебила профессора девушка в лётной форме. – Извините. Вам срочная телеграмма. Принята по радио.

Владимир Степанович развернул телеграфный бланк, пробежал глазами короткий текст и как-то растерянно посмотрел на своего спутника.

– Что с вами? – встревожился удивленный Эдик.

Рука с телеграммой бессильно опустилась, голубоватый бланк выскользнул из пальцев.

– Положение безнадежно, – тихо, почти шепотом произнес профессор. – Понимаете – безнадежно...