"Жена моего мужа" - читать интересную книгу автора (Паркс Адель)

Глава 1 РОУЗ

Понедельник, 4 сентября 2006 года

Я слишком сильно хлопаю дверью, звук прокатывается по всему дому. Как только он замирает, я ощущаю пустоту… Вакуум… Тишину… Хочется крикнуть «Хэлло!», но знаю, что ответить некому. Пустота не стала для меня неожиданностью, уже третий сентябрь я возвращаюсь в пустой дом после продолжительного летнего отдыха и встречаю всепоглощающую тишину. Сегодня она особенно удручает, поскольку мне не пришлось добиваться от моих мальчиков лестью, подкупом, мольбами или угрозами, чтобы они подчинились тискам школьной дисциплины. В этом году Себастьян убежал на спортивную площадку, даже не оглянувшись, не говоря уже о том, чтобы поцеловать меня на прощание, и даже Хенри (тот из близнецов, который обычно более открыто проявлял свою привязанность) всего лишь помахал мне рукой… Издалека. Не правда ли, я на славу потрудилась? Просто превосходно. Изумительно. Меня можно поздравить. Я воспитала спокойных, независимых и уверенных в себе мальчиков. Хорошо сработано.

Кажется, я сейчас разрыдаюсь.

Промелькнула мысль, не налить ли себе стаканчик виски, но я поспешно отбрасываю эту глупую идею, потому что единственный алкогольный напиток в моем буфете — херес, который я использую в кулинарии. Я могла бы выпить стаканчик вина. Кажется, в холодильнике осталось полбутылки шабли, но в конце концов я довольствуюсь тем, что ставлю чайник. Крепкий кофе — наиболее разумный выбор, а я прославилась своим благоразумием.

Раздается телефонный звонок, его жизнерадостная трель словно подарок Красного Креста. Я поспешно, с благодарностью хватаю трубку.

В голосе Конни, моей лучшей подруги, звучат слезы, и я вспоминаю, что ее старшая дочь сегодня впервые пошла в школу.

— Ну, как выход Фрэн?

— Все в порядке, — бормочет она, но голос ее звучит не слишком убедительно. — Выглядела она просто изумительно. Форма такая прелестная. Но…

— Но?.. — подсказываю я.

— Они всегда льнут к твоим ногам и рыдают? Я не могла ее оторвать от себя; она прицепилась ко мне, как маленькая обезьянка, и умоляла, чтобы мы с Флорой забрали ее с собой домой. Она даже обещала прибрать своих Барби, а это уж совсем небывалый случай. — Конни пытается засмеяться, но меня не одурачишь.

— Обычное явление, — заверяю я. — Хочешь кофе?

— Мне хотелось бы водки, но согласна и на кофе. Буду у тебя минут через пять. Я поблизости.

Мы с Конни знакомы уже почти двадцать лет, хотя в это трудно поверить. Столь продолжительное знакомство означает, что я уже вполне оперившаяся взрослая особа, и, чтобы переварить подобный факт, потребуется не чайная ложечка, а целая гора сахара. Мы познакомились через мою сестру Дейзи. Конни и Дейзи учились в университете и были очень дружны. А мы с Конни особенно сблизились за последние пять-шесть лет. У нас у обеих есть дети, а у Дейзи, к сожалению, нет. Я заметила, что дети сближают тебя с женщинами, с которыми ты никогда не подружилась бы, если бы не дети, — это одно из приложений материнства. К тому же Конни была очень добра по отношению ко мне, когда меня бросил муж и ушел к одной из наших общих знакомых.

Ситуация сложилась ужасная.

Конни была большой приятельницей Люси, любовницы, но, несмотря на это, ей удалось дипломатично остаться в дружеских отношениях с нами обеими. Порой мне кажется, что я должна потребовать от Конни занять более принципиальную позицию. Может, мне следовало бы попросить ее оттолкнуть от себя свою старую подругу и этого обманщика, моего бывшего, но я не могла рисковать. Настоящие друзья сейчас большая редкость…

После ухода Питера я подавляла в себе инстинктивное желание разузнать что-то о нем, разговаривая с Конни, и в конце концов приучила себя задавать только небрежные, вежливые вопросы по поводу Питера и Люси. Я не позволяю себе ни насмехаться над ними, ни злословить по их поводу, что могло бы поставить ее в неловкое положение. Я ограничиваю себя таким кругом вопросов, какие может задать человек после длительной совместной работы по поводу своего бывшего коллеги, — вежливых, сдержанных, несколько отвлеченных. Используя этот завуалированный метод, я добываю отрывочную информацию.

Сначала я не всегда могла сдержаться, и чувства горечи и печали порой прорывались наружу, как бы тщательно я пи пыталась сдержать их, произнося имя Питера. Я могла пожаловаться по поводу его отсутствия или признаться, что скучаю по нему. Но я делала это с абсолютной уверенностью, что могу довериться Конни. Она никогда не передала бы Люси то, что я сказала о нем. Это замечательный подвиг сдержанности для кого угодно, но для Конни просто дань нашей дружбе. Конни нельзя назвать сдержанной, она просто умерла бы, если бы ей пришлось хранить тайну. Я никогда не позволяла себе открыть свои истинные чувства по поводу Люси — у меня просто нет слов, а бранных выражений я не люблю.

Меня не волнует, говорит ли что-нибудь Конни обо мне Люси. Знаю, если говорит, то сохраняет лояльность по отношению ко мне, но не могу себе представить, чтобы такая тема когда-либо поднималась. Не думаю, чтобы мысль обо мне возникала в сознании Люси, даже тогда, когда она ела воскресное жаркое в моем доме и поспешно совокуплялась с моим мужем в нашей гардеробной, пока я готовилась подать пудинг и кофе. Она всегда была слишком занята, применяя на практике слова: «Давай сделаем это по-быстрому», чтобы подумать обо мне. Я недостаточно гламурна, чтобы занять место среди ее друзей, и не настолько богата, чтобы стать ее клиенткой. Короче говоря, я не стою ее внимания.

Конни, как и обещала, через несколько минут приходит ко мне. Я открываю дверь и вижу, что она едва сдерживает слезы.

— Знаешь ли, существует кое-что похуже, чем то, когда дети цепляются за ноги и умоляют тебя не оставлять их, — замечаю я.

Конни опускает Флору, свою младшую, на кухонный пол, садится на табурет с мягким сиденьем и протягивает руку к коробке с печеньем.

— Что может быть хуже?

— Себастьян и Хенри сегодня утром буквально бросились от меня прочь. На мою долю досталось лишь самое небрежное прощание.

Как я и надеялась, Конни забывает на время свое огорчение и сочувственно улыбается.

— Я видела их на спортивной площадке, похоже, у них все в порядке. Бегали как сумасшедшие. По-моему, это была хорошая идея — так расставить новичков в первый день, чтобы не слишком их волновать.

— Ты имеешь в виду родителей новичков?

— Да. — Она снова улыбается, немного расслабившись. Я отворачиваюсь от Конни, чтобы приготовить кофе, — это дает возможность, не теряя достоинства, спросить: «Ты видела, как Питер и Люси привезли Ориол сегодня утром?»

В этом-то все дело. Среди нескольких миллионов преступлений, совершенных против меня бывшим мужем, это побило все рекорды. Он и его наглая любовница — ну ладно, его жена — решили послать своего ребенка в мою школу. В мою школу! Когда я говорю «моя школа», я, разумеется, имею в виду школу мальчиков. Ну как? Неужели нет ничего святого? Очевидно, нет. Я не могла себе представить, что Люси в ее положении, с ее разборчивостью решится вступить на нашу почву.

Я надеялась, что буду в безопасности. Никогда бы не подумала, что Люси выберет для своей дочери государственную школу. И Питер, и Люси работают в Сити, и деньги к ним текут рекой. Они с легкостью могли бы себе позволить небольшую шикарную школу с избранным контингентом учащихся.

Школа, где учатся Себастьян и Хенри, просто великолепная. О ней хорошо отзываются во всех отчетах, там изумительная спортивная площадка. И хотя почти невозможно найти в Лондоне школу в окружении зелени, здесь растут огромные деревья, за сохранностью которых следят. Я тщательно обследовала микрорайоны со школами еще до того, как забеременела, и настояла, чтобы мы купили жилье в таком месте, которое обеспечило бы детям попадание в Холланд-Хаус.

Черт бы побрал эту корову!

Это был хорошо рассчитанный ход, направленный на то, чтобы причинить мне боль. И он действительно, как ни странно, причинил такую боль, хотя мне казалось, что я, тысячекратно пораненная, уже умерла для боли. Их дом в Холланд-Парке даже не относится к этому микрорайону, но Люси отправилась в школу и очаровала директора мистера Уокера (возможно, даже соблазнила его, кто знает, чего можно ожидать от этой хитрой дьяволицы?). Она наплела историй о том, как хорошо будет для Себастьяна и Хенри быть поближе к своей сестричке. Корова, сука, ведьма! Как она посмела? Будто бы она заботится о благополучии мальчиков. Если бы заботилась, то не стала бы спать с моим мужем, прикидываясь моей подругой, не правда ли? А Ориол им не сестра. Во всяком случае, только наполовину сестра, у них общий только отец. Все, что Питеру пришлось сделать, чтобы заслужить звание отца, — обрюхатить меня, а для этого ему не потребовалось слишком напрягаться, хотя он и утверждает теперь обратное.

Ему не пришлось протирать их крохотные тельца холодными фланелевыми пеленками, чтобы сбить температуру, когда они были младенцами, не прикладывал он и травяные примочки к струпьям ветрянки. Он даже не водил их к дантисту, педиатру или окулисту. Он не подстригал им ни волос, ни ногтей; не упаковывал для них ленч, не делал с ними уроки. Он не приглашал на чай их друзей, не пришивал метки к их формам. Он не отвечал на их многочисленные вопросы ни о смерти, ни о хулиганах.

Он играет с ними в футбол по воскресеньям утром, купил им компьютерную игру Boy Advance и познакомил с их первой любовью — Соником [1], а раз в год он берет их с собой в отпуск в Корнуолл. Нельзя сказать, что он ужасный отец, по правде говоря, он вполне хороший отец; я просто хочу сказать, что быть отцом не так сложно, не правда ли? Во всяком случае, с моей точки зрения.

К тому же нельзя сказать, что я настроена против маленькой Ориол. Она вполне милый ребенок, особенно если принять во внимание, что она дочь самой злобной матери, известной в западном мире со времен мачехи Белоснежки. Но школа!.. Неужели этой женщине недостаточно того, что она заполучила моего мужа, а у меня нет никакого мужа, ни моего, ни чьего-либо еще. У нее шелковистые светлые волосы, дерзко выступающая шикарная грудь, длинные ноги, много денег, а туфель в ее гардеробе больше, чем «Рассел и Бромли» [2] производят каждый сезон. В то время как у меня рыжие вьющиеся волосы, груди, которые мальчишки могут сравнить с базуками, толстые ноги с венами, выпирающими настолько, что кажется, будто я ношу трубчатую карту. Люси — женщина с хорошей кожей (и все же, по моему мнению, ей следует носить власяницу, посыпать голову пеплом и пороть себя нещадно каждый день). Я же, по существу, достаточно положительная особа, которой не хватает уверенности в себе, явных талантов, а порой и чувства юмора. Благодаря тому, что мне удалось столь реалистично описать нас обеих, думаю, станет понятно, почему мой муж покинул меня ради нее.

Но у меня была школа, исключительно моя территория. К тому же я стала представителем от нашего класса в родительской ассоциации, причем потратила немало времени, чтобы добиться этого положения. Я всегда вызывалась сопровождать детей на экскурсии, когда учителям требовалась помощь, одна управлялась с прилавком с пирожными на летней ярмарке и два года подряд продавала больше лотерейных билетов для рождественской лотереи, чем любая другая мать. Меня знают и любят в Холланд-Хаус. Школа — моя общественная жизнь, мое прибежище в трудные времена, место моей деятельности. Это святыня. Она должна была оставаться неприкосновенной.

Но я не произношу вслух ничего подобного. Просто, глубоко вздохнув, поворачиваюсь к Конни с широкой улыбкой на губах и двумя чашками кофе и повторяю свой вопрос:

— Ты сегодня утром, случайно, не встретилась у ворот с Питером и Люси?

— Нет. Ориол привезла Ева, новая няня.

— Надеюсь, она привыкнет, — с улыбкой говорю я.

Я не могу посмотреть в глаза Конни и принимаюсь усердно дуть на кофе, чтобы остудить его. Я действительно надеюсь, что малышка привыкнет, не желаю никому из детей неприятностей, но, с другой стороны, если она не привыкнет, они, возможно, переведут ее в другую школу. Я желаю ей добра, но хорошо бы в другом месте.

Конни протягивает руку и сжимает мою ладонь.

— Как ты отнеслась к тому, что Ориол отдали в Холланд-Хаус, Роуз? Это довольно затруднительная ситуация.

— О, все в порядке, — лгу я.

— Я чувствую долю своей вины. Мне всегда казалось, что наш с Льюком переезд в Ноттинг-Хилл повлиял на Люси и вызвал решение переехать в Холланд-Парк.

Конни чудесная женщина, но немного эгоцентричная, ей кажется, будто весь мир вращается вокруг нее и поступки окружающих являются результатом ее собственных или реакцией на них. Но надо отдать ей должное, она знает об этом своем недостатке и старается его искоренить.

— А может, она переехала сюда, чтобы досадить тебе, — добавляет она с усмешкой.

— Может, но ей это не удалось. Замечательно, что мальчики живут неподалеку от отца и всегда могут обратиться к нему, когда возникнет такая необходимость.

Я научилась лгать убедительно. Раньше я не могла произнести ни слова неправды, но, как оказалось, практикой можно развить все, что угодно.

Конни проводит у меня около часа, но мне не удается уговорить ее остаться на ленч. Она даже отказывается от выпеченного дома хлеба и супа.

— Неужели не хочешь? Он же из натуральных продуктов, в его состав входит более шести различных овощей. Мы не смогли его съесть.

— Роуз, ты пристыдила меня. Фрэн и Флоре не удается поесть ничего подобного. В моем представлении полезная еда — это миска с макаронами и немного замороженного гороха, — говорит она. — Можно мы как-нибудь на неделе зайдем на чай, чтобы они поели овощей и еще что-нибудь натурального?

Я смеюсь, и мы назначаем встречу на четверг. Думаю, что Конни преувеличивает, когда говорит о полном неумении готовить. Действительно, кулинарные способности не принадлежат к числу ее талантов, но, несомненно, она теперь ощущает на себе груз ответственности за детей. Неужели есть такие матери, которые не применяют натуральных продуктов? Я принимаюсь объяснять ей, как легко приготовить суп, но не успеваю даже рассказать, как наиболее эффективно подготовить продукты, как замечаю, что глаза у нее остекленели.

— Знаешь, я всегда просто покупаю кубики, — говорит она, обнимая меня на прощание, и направляется к двери.

Я вспоминаю те дни, когда ничего не стоило склонить Конни побездельничать. Она была бесспорной королевой лентяев. Она тогда делала вид, будто является консультантом по менеджменту. Теперь она фотограф и у нее свое дело. И хотя это дело не приносит ей миллионной прибыли, но работа явно доставляет удовлетворение и этим бесценна. По крайней мере, она перестала обижаться на мужа из-за того, что он любит работу архитектора.

После ухода Конни я убираю остававшуюся после завтрака посуду и чищу дом снизу доверху, поздравив себя с тем, что мне удается вытереть пыль со шкафов и пропылесосить под кроватями. Я потратила больше двух часов, чтобы привести в порядок спальню мальчиков. Просто удивительно, как быстро летит время, когда раскладываешь кирпичики конструктора «Лего» по цветам и размерам. Мне нужно было перегладить целую корзину белья и положить две закладки в стиральную машину. Одна сейчас уже сушится. Переглажу ее сегодня вечером, когда буду смотреть телевизор. Я делаю пирог с ветчиной и нарезаю овощи.

В 3.15 я провожу по губам блеском и отправляюсь в школу. Я испытываю некоторое чувство вины — мне следовало бы уделять больше внимания своей внешности. Некоторые мамочки приходят в школу ярко накрашенными и разряженными. Но опять же, у них есть рослые мужчины, ради которых стоит постараться. Не думаю, что Себастьян и Хенри обратят внимание, наряжена ли я по последнему слову моды или ношу старую любимую майку «Маркс и Спенсер»[3] персикового цвета, которая в последнее десятилетие прочно обосновалась в моем гардеробе. Я больше похожа на трущобную, чем на шикарную маму.

Хотя до школы идти недалеко (буквально две минуты), к тому же сегодня выдался солнечный день, я не выхожу из дому без кардигана. Не хочу выставлять на обозрение свои вялые руки с обвисшей кожей. Я ношу одежду шестнадцатого или даже восемнадцатого размера, как констатируют менее великодушные этикетки. Я стала носить этот размер с тех пор, как забеременела, и это меня ничуть не беспокоит или, по крайней мере, не беспокоит до такой степени, чтобы заставить захотеть что-то предпринять. Ненавижу диеты, а единственное упражнение, которое мне по душе, — это прогулка с собакой, что я регулярно и делаю, хотя при этом больше забочусь о сердце, чем о фигуре. Я никогда не была худой. Мое свадебное платье было четырнадцатого размера, и его пришлось немного расширить на груди. Если прежде при виде моего бюста мужчины спотыкались и у них начинал заплетаться язык, то теперь мои сиськи свешиваются так низко, что о них могу споткнуться только я сама.

Сегодня приятный денек, больше похож на летний, чем на осенний, потому что времена года перепутались и не знают, когда наступает пора перемен. Помнится, в детстве тебе были гарантированы золотистые листья под ногами почти в тот самый момент, как только ты доставала школьный галстук из гардероба, но сейчас все по-другому. Все перевернулось с ног на голову. В августе этого года я вдруг увидела побеги крокусов в Гайд-парке. Мне иногда кажется, что весь мир сошел с ума. Я поспешно иду по тропинке и в душе беспокоюсь, не потеряли ли мальчишки спортивные куртки, если они их сняли.

Приблизившись к школе, я вижу группу мамочек, уже столпившихся у ворот, и мой пульс учащается. Люблю это время дня. По утрам, когда мы приводим детей, у нас нет времени поболтать; все мы немного обеспокоены. А в середине дня я получаю свою долю общения со взрослыми. Я обращаю внимание на то, что у остальных мам с собой малыши: кто-то на руках или в прогулочных колясках, кто-то цепляется за подол маминой юбки. Мои руки кажутся мне пустыми, и какое-то мгновение я не знаю, что с ними делать.

Мы обмениваемся шутливыми замечаниями и новостями о том, кто где провел каникулы, сообщаем друг другу, в какие кружки устроили детей на этот семестр, и назначаем время встреч за чаем.

— Ты куда-нибудь уезжала этим летом, Роуз? — спрашивает Лорен Тейлор, мать троих детей, ее старшая дочь учится в одном классе с близнецами, средний ребенок только поступил в школу, а младший еще в колясочке.

— Да. Мы с сестрой и ее мужем снимали домик на юге Франции.

— О, как я рада. Я думала о тебе, как ты проводишь каникулы. Шесть недель — большой срок, когда ты одна.

Окружающие часто заводят речь о моем одиночестве. Даже малознакомые люди считают себя обязанными с сочувственным видом сказать: «Наверное, очень тяжело быть одной». Я уже привыкла к жалости, но это не значит, что я перестала испытывать боль. Они хотят сделать как лучше, но им этого не удается. Фразы могут слегка варьироваться в зависимости от времени года — «Наверное, тяжело быть одной во время каникул / на Рождество / в свой день рождения», — неизменным остается сочувствие ко мне. Подобные комментарии меня всегда ошеломляют. Как можно называть меня одинокой, если у меня есть семилетние мальчишки-близнецы, собака, кролик, две золотые рыбки, полный комплект своих собственных и незаконных родителей (так я любовно называю своих бывших свекра и свекровь), друзья, младшая сестра, зять, большой разросшийся сад и маленький разрушающийся домишко? И все это зависит от меня. Я должна кормить, содержать, советовать, поддерживать, гулять, полоть, сажать, чистить и т. д.

А то, что уже более пяти лет я не живу половой жизнью, не имеет значения. Хотя порой мысль об этом грызет меня, но я утешаю себя, убеждая, что не стоит сокрушаться по поводу отсутствия секса. Если бы даже представилась такая возможность, я не могу с уверенностью сказать, была ли я когда-нибудь хороша в этой области, а если даже и была, то теперь — нет, и в этом я абсолютно убеждена. Я просто забыла, как это делается.

А Лорен тем временем продолжает:

— К концу лета я рвала на себе волосы и считала минуты, которые Марк проводил в офисе. Стоило ему переступить порог дома, я кричала: «Теперь твоя очередь. Я терпела их целый день!»

Лорен рассказывает все это, не имея намерения обидеть меня или причинить мне боль, она просто произносит вслух то, что думает каждая женщина, счастливая в семейной жизни.

— Не могу дождаться, когда Крисси пойдет в детский сад в будущем году. Последнюю сбуду с рук. Какая нирвана — пустой дом!

— Напрасно желаешь избавиться от детей, — с раздражением бросаю я.

Она выглядит слегка пристыженной, и это меня приободряет; счет сравнялся после ее комментария по поводу моего одиночества. Я знаю, материнство не должно быть состязанием, но тем не менее часто таковым становится. Однако мне действительно нравится Лорен, и я сдерживаюсь и не добавляю, что мои самые счастливые дни — это те, которые я провела с мальчиками; дни, когда они втягивали меня в свои шумные игры и веселую кутерьму, но я понимаю, что если признаюсь в этом, то ее охватит чувство вины.

Настроение у меня внезапно падает, когда я вспоминаю, что каникулы закончились и начались будни.

— Может, ты как-нибудь в воскресенье придешь к нам на ленч? Не слишком-то весело проводить воскресенье в одиночестве, — предлагает Лорен, и я, возможно, приняла бы приглашение, если бы она не добавила: — Но только не в это воскресенье. К нам придут Фил и Гейл Карпентер с детьми. Их дочь учится в первом классе, а сын — в четвертом. Знаешь их? Во всяком случае, думаю, тебе лучше прийти, когда не будет семейных пар. Наверное, так ты будешь себя лучше чувствовать. Может, когда мой Марк будет работать? Как ты думаешь?

Я думаю, что было бы неплохо треснуть ее кулаком, но, улыбнувшись, вру:

— Извини, Лорен, но у меня заняты все уик-энды вплоть до Рождества.

К счастью, в этот момент я вижу мальчиков, вышедших из класса и осторожно пробирающихся по спортивной площадке, так что я извиняюсь и иду за ними.

Мальчишки ужасно огорчены тем, что я пришла за ними, и заявляют, что способны сами добраться до дому за несколько минут, а я, если хочу, могу наблюдать за ними из окна своей спальни. Я привожу их в еще большее негодование, потому что трачу впустую (их выражение) драгоценные минуты, которые можно было бы провести у телевизора, а я останавливаюсь поболтать с директором школы мистером Уокером. Он всегда выходит, когда привозят или забирают детей, тогда родители имеют возможность пообщаться с ним — обнять его или прогнуться перед ним. Он тоже спрашивает, как мы провели каникулы, но без той жалости, которая присутствует в вопросах Лорен. Мальчишки во время этой короткой интерлюдии пинают тротуар, а я шепотом угрожаю отобрать у них любимые игрушки, если они не станут вести себя прилично. Когда мы наконец направляемся домой, они настаивают, чтобы я шла позади них на расстоянии по крайней мере десяти шагов, чтобы их друзья не подумали, будто они маленькие детки, но они действительно мои детки.

Пока я плетусь вслед за ними, я обдумываю свою ложь, сказанную Лорен. Знаю, что она была вызвана задетым самолюбием. Одним из самых неприятных моментов твоего одиночества является то, что семейные пары никуда тебя не приглашают. Они не хотят привлекать внимания к тому, что ты свободна, не для того, чтобы пощадить твои чувства, а для того, чтобы не смущать добропорядочные пары, которые не знают, что им делать с покинутыми женами. Куда же, куда определить?

И все же я достаточно хорошо знаю Лорен, чтобы понять, что она ни в коей мере не хотела меня обидеть, она просто бестактная. Иногда мне кажется, что я живу в оковах бестактности, в огромных железных цепях, которые тащу повсюду за собой. Эти цепи становятся все более тяжелыми, обременительными и неудобными по мере того, как друзья, родственники и посторонние ненамеренно делают обидные комментарии и мне приходится жить с грузом их замечаний.

Но опять же, наверное, я слишком чувствительная. Может, мне следует позвонить Лорен и сказать, что у меня освободилось время в ноябре. Будет не так уж плохо пойти куда-нибудь на воскресный ленч. Дейзи и Саймон приходят ко мне примерно раз в две недели, и Конни с Льюком довольно часто приглашают к себе. К счастью, Льюк готовит намного лучше, чем Конни. Но они оба слишком заняты, и я не могу все время навязывать им свое общество. Мальчики часто проводят воскресенье с Питером, и эти воскресенья самые худшие. Безжалостные. Жестокие.

Да, пожалуй, позвоню Лорен.