"Решительный барон" - читать интересную книгу автора (Маккензи Салли)

Глава 7

Грейс обхватила ладонями чашку с чаем и глубоко вздохнула. Подумать только, она выпила так много шампанского, что потеряла счет бокалам! Благодарение Богу, лорд Доусон не стал свидетелем последующих непривлекательных подробностей, хотя должен был заметить, что она чересчур увлеклась.

Грейс подавила стон и крепко закрыла глаза. Как она могла быть настолько неразумной? Первый бокал она опустошила мгновенно — после быстрого танца ее мучила жажда, к тому же она немного нервничала. Ей было непривычно, что такой высокий красивый джентльмен обратил на нее внимание и, мало того, успел сказать, что хочет на ней жениться. И когда он предложил ей второй бокал, она приняла его с благодарностью.

Потом она очень обрадовалась, увидев тетю Кейт вместе с мистером Уилтоном, и выпила по этому случаю третий бокал… или уже четвертый?

Грейс отпила маленький глоток чаю. Все было бы в порядке, если бы не барон Доусон. Стояла бы она у стены бального зала и танцевала с теми мужчинами, которые не успели найти для себя более подходящую партнершу. Вытерпела бы всю эту скуку и даже рада была бы вернуться в Станден и слушать, как Джон что-то бубнит о своих растениях.

Она таким резким движением поставила чашку на блюдце, что оно громко звякнуло. В желудке ощущалась неприятная пустота. Может, съесть печенье? Грейс взяла одно с тарелочки на подносе.

Гермес насторожил уши, едва она откусила первый хрусткий кусочек, и очутился рядом, когда она еще не успела этот кусочек проглотить.

— Вот оно что — тебе тоже хочется печенья?

Гермес гавкнул раз, потом другой, замахал хвостом и посмотрел на Грейс таким умоляющим взглядом, словно был зверски голоден.

— Но ведь ты только что слопал кусок сыра.

Песик поднялся на задние лапы, передние опустил Грейс на колени и, свесив уши, продолжал смотреть ей в лицо не мигая. Этим своим взглядом он сумел сказать многое: слопал всего крошечный кусочек, и хоть ростом не велик, аппетит у меня не меньше, чем у большой собаки.

— Гермес! — Кейт вышла из гардеробной, одетая в длинную, до пола, ночную рубашку. — Оставь в покое бедняжку.

— Но ведь он так убедителен, — со смехом сказала Грейс. — Можно дать ему печенье?

— Это его только раззадорит, но… ладно уж. Дай ему одно печенье, но больше не надо. Незачем баловать этого обжору.

Кейт обратилась к Марии:

— Гермес уже выходил на вечернюю прогулку?

— Да, Джем, наш младший слуга, тот, который занимается чисткой обуви, погулял с ним на заднем дворе.

— Отлично. Теперь он всю ночь проспит спокойно. Спасибо, Мария. Ты свободна.

— Вид у тебя не слишком сонный, Гермес, — заметила Грейс, когда Мария удалилась.

Она протянула собачке печенье, и Гермес выхватил его с жадностью, а проглотив угощение, слизнул крошки с ладони Грейс. Язык у него был шершавый.

— Господи, да уж кормите ли вы эту псину досыта, тетя Кейт?

— Еще как! Просто удивительно, как у него брюхо до сих пор не лопнуло.

— Да, я бы сказала… — Грейс повнимательнее пригляделась к ночной рубашке Кейт. — Где вы откопали это одеяние? Прямо-таки образчик старины.

— Так оно и есть. — Кейт уселась в кресло. — Эта сорочка и в самом деле старая, зато очень удобная.

— И очень изношенная. Если хотите, то, пока вы в городе, ее можно заменить.

Продолжить тему Грейс не удалось: Гермес прыгал возле самых ее колен, выпрашивая новую порцию угощения; она не устояла и отломила кусочек от печенья, который грызла сама. Песик выхватил его у нее из пальцев и отскочил к Кейт, чтобы съесть лакомство.

— Ну и ну! Неужели он думает, что я отберу у него добычу?

— Может, он понимает, что отпугнул удачу.

— Хм-м… — Грейс откашлялась. Отпугнуть чью-то удачу… — Я должна сказать… Если иметь в виду… — Она запнулась, потом заговорила быстро и горячо: — Мне очень жаль, что сегодня вечером со мной случилось такое. Просто не понимаю, почему так вышло. Я и раньше пила шампанское, но никогда не чувствовала себя так плохо.

— Даже немного шампанского может оказать сильное воздействие на организм. Ты что-нибудь ела во время бала?

— Н-нет.

— А в обед?

— Тетя, я вовсе не была голодна, просто очень нервничала — видимо, все дело в этом.

Кейт пожала плечами:

— Думаю, если бы ты поела, перед тем как пить шампанское, оно не подействовало бы так сильно. В следующий раз не пей на пустой желудок.

Мысль о том, чтобы выпить чего-нибудь покрепче, была Грейс отвратительна.

— Не стоит беспокоиться, тетя Кейт. Я больше никогда не прикоснусь к шампанскому. — Грейс потерла лоб ладонью. — Скажите, я очень скверно вела себя?

— Нет, ничего скверного в твоем поведении не было. Я даже не заметила, что ты выпила лишнее, пока мы не сели в карету, чтобы ехать домой.

— Это правда?

— Истинная правда. — Тетя Кейт поставила на стол свою чашку с чаем и наклонилась вперед. — Но если тебя это так встревожило, мы должны поговорить о том, что случилось.

Это прозвучало не слишком заманчиво. Неужели ей придется опять говорить о своем недомогании и, чего доброго, снова приносить извинения?

— Грейс, это касается барона Доусона…

Грейс почувствовала спазм в желудке. Недомогание вполне может повториться.

— А ч-что такое с бароном Доусоном?

— Он… Ты ведь понимаешь, что твой папа придет в бешенство, если узнает, что ты общалась с бароном Доусоном.

Папа… Барон Доусон.

Грейс тоже наклонилась вперед.

— Тетя, почему папа никогда не говорил мне о леди Харриет?

Выражение лица у Кейт сразу стало настороженным. Она откинулась назад, увеличив тем самым расстояние между собой и Грейс.

— Леди Харриет?

— Дочь лорда Уордема и мать лорда Доусона.

И любовь всей папиной жизни. А как же мама? Мать умерла во время родов, когда Грейс было всего два года. Грейс ее не помнила, но, разумеется, видела портрет в фамильной галерее. Миниатюрная женщина с рыжими волосами, большими карими глазами и серьезным выражением лица. Грейс считала, что папа больше не вступал в брак потому, что его сердце было разбито, когда она умерла. Вероятно, его сердце в самом деле было разбито, но только не из-за мамы.

Грейс снова ощутила спазм в желудке. Тетя Кейт старалась не смотреть ей в глаза, когда заговорила:

— Я полагаю, твой отец предал забвению эту старую историю.

— Если не считать того, что все еще носит траур в память о леди Харриет. — Голос у Грейс дрогнул. — Быть может, он не любил мою мать?

Вопрос был лишним, Грейс это знала, но все еще чувствовала себя обманутой. Тетя Кейт похлопала ее по руке.

— Я уверена, что он любил ее, Грейс. Я всегда считала, что у них были самые близкие отношения. Просто леди Харриет была его первой любовью, а первая любовь… — Тетя Кейт вдруг покраснела. — Она у всех и всегда бывает очень сильной. Ты не должна считать, что Станден до сих пор питает чувство к леди Харриет.

— Не питает? Так почему же он продолжает ненавидеть семью Уилтон?

Тетя Кейт невесело рассмеялась.

— Да потому что твой отец считает, будто Уилтон нанес несмываемое оскорбление его чести. Он не простил и не забыл этого, Грейс, вот почему тебе не следует поддерживать дружеские отношения с лордом Доусоном.

Грейс вздохнула. Тетя Кейт права. Любая разумная женщина поставила бы точку в отношениях с лордом Доусоном на весь остаток сезона. Помимо того, что папа ненавидит этого человека, ясно, что барон — личность чрезвычайно волевая, из тех мужчин, которые непоколебимо упорствуют даже в своих заблуждениях, и к тому же это мужчина, в присутствии коего она выпила слишком много шампанского.

К несчастью, Грейс никак не могла считать себя разумной. Нет, она скорее могла назвать себя в какой-то мере безрассудной, и тут совершенно ни при чем шампанское или какое-нибудь другое спиртное. Всему причиной барон, знакомство с ним, вальсирование и прогулка в парке отнюдь не ради изучения видов растений.

Поездка в Лондон оказалась маленьким окошком, узким прорывом в серой стене ее существования. Это проблеск волшебства, короткое прерывание в краю волшебных сказок и счастливых случайностей. И она будет радоваться этому так полно и так долго, как только сможет.

Она станет разумной и послушной долгу, как только вернется домой и выйдет замуж за Джона.

Грейс положила печенье, которое понемножку грызла, обратно на тарелку. Она почувствовав, что для него нет места, — желудок казался тяжелым как свинец, словно она проглотила пушечное ядро.

— Вам не о чем беспокоиться, тетя Кейт, я уже сказала лорду Доусону, что его ухаживание безнадежно.

— Ухаживание?! — вскрикнула Кейт.

Она едва не уронила чашку и пролила немного чая себе на ночную рубашку.

— Не мог же он сделать тебе предложение? Вы с ним только что познакомились.

Верно. Грейс это понимала… понимала умом. Но сердце, видимо, воспринимало это по-другому: ему чудилось, что она знала барона всегда.

— Лорд Доусон, вероятно, не из тех мужчин, которые понапрасну теряют время.

В отличие от Джона. Тот даже ни разу не поцеловал ее. И это до сих пор не казалось Грейс упущением. Она даже не считала, что он в нее влюблен. И понимала, что он гораздо больше заинтересован в приобретении некоторой части папиных земельных владений, чем в ней как в супруге. И полагала, что он будет покладистым мужем. Возможно, невнимательным, но на особое внимание Грейс и не претендует.

Они обзаведутся детьми, двумя или тремя. Она не могла себе представить, как будет происходить в реальности это продолжение рода, но Джон, безусловно, справится с задачей без особой ажитации, и для нее такое положение вполне приемлемо. Он не станет ей изменять, если не принимать в расчет случайные визиты к его нынешней любовнице миссис Хэддон. Да и это под вопросом.

Нет, «страсть» и «Джон Паркер-Рот» несовместимы в одной фразе, если предметом разговора не являются растения. Розы или сады вызывают у Джона эмоции, но никак не женщины и не свадьбы.

— Ты не можешь выйти замуж за лорда Доусона, — серьезно и озабоченно произнесла Кейт, сдвинув брови.

— Я знаю, — тоже нахмурившись, сказала Грейс. — Но вы вполне можете выйти замуж за мистера Уилтона.

— Что?! — Кейт выкрикнула это так громко, что Гермес поднял голову.

— Дэв… лорд Доусон. — Грейс откашлялась. — Лорд Доусон сказал мне… Кстати, я не понимаю, почему вы, тетя Кейт, не упомянули об этом, когда мы с вами болтали в дамской комнате. Так вот, он мне сказал, что его дядя сделал вам предложение во время вашего первого сезона в Лондоне, но папа не дал ему согласия на этот брак.

— А…

Тетя Кейт густо покраснела. Хороший ли это знак?

— Скажите, мистер Уилтон повторил сегодня вечером свое предложение, когда вы с ним гуляли в парке?

Тетя уже сообщила бы ей об этом, если бы он и вправду повторил предложение… Впрочем, она могла и воздержаться из-за того, что Грейс опьянела, а потом плохо себя почувствовала.

— Я видела, как вы с ним танцевали вальс. Вид у вас был сияющий.

— Сияющий? — Кейт выглядела скорее испуганной, нежели сияющей. — Ты, должно быть, ошиблась.

— Нет, уверяю вас. Я…

Кейт вскочила на ноги, словно от удара электрическим током. Гермес тоже вскочил и с бешеным лаем кинулся к окну.

— Звук такой, словно кто-то бросил камешком в окно, — сказала Грейс. — Кто бы это мог быть?

Пинг!

Гермес запрыгал возле шторы, потом вцепился в нее всей пастью и дернул. Кейт, с белым, как у статуи лицом, застыла на месте.

— Можно я посмотрю, кто там?

Грейс шагнула было к окну, однако Кейт удержала ее, схватив за руку.

— Нет!

Ее уравновешенная, всегда такая спокойная тетушка вела себя крайне взволнованно.

— Тетя Кейт, что случилось?

— Ничего. Все в порядке.

Кейт отвела взгляд от окна и слабо улыбнулась, но тут же вздрогнула — еще один камешек ударил в стекло.

— Грейс, поболтать вот так вдвоем очень приятно… — Пинг! — Да только я вдруг как-то очень устала… — Пинг! — И надо бы мне поскорее лечь в постель… — Пинг! Пинг! — Кейт подтолкнула Грейс к двери в смежную комнату и отворила ее. — И ты тоже ложись. Тебе надо отдохнуть.

Это верно. Грейс все еще чувствовала себя не слишком хорошо после неудачной встречи с шампанским.

— Пожалуй, да. — Она помолчала, прислушиваясь. — Шум вроде бы прекратился. Видимо, тот, кто бросал камешки, ушел.

— Да, ты права. — Кейт буквально вытолкнула Грейс за порог. — Спи крепко.

— И вы тоже, те…

Стук!

Если бы Грейс стояла чуть ближе к двери, то получила бы удар по носу. Она глянула на захлопнувшуюся дверь, пожала плечами и удалилась. Тетя Кейт явно не хочет, чтобы ее беспокоили. Ладно, это даже к лучшему. Теперь, оставшись одна, Грейс почувствовала себя совершенно измученной.

Она забралась в постель и прилегла не без осторожности. Слава Богу, комната уже не вертелась. Грейс взглянула на ночной столик. Очень хорошо. Мария оставила тазик, так что если повторится злосчастная история с тошнотой, она больше ни перед кем не опозорится.

Как же она могла так опростоволоситься? Надо было сразу обратить внимание на то, что у нее кружится голова. И подумать…

Однако ни о чем она не думала, только чувствовала, поскольку была очарована высоким красивым бароном.

О Боже… Грейс приподнялась и задула свечу. Что же ей теперь делать? Барон Доусон не из тех, кто не потребует ответа на свое предложение, и она должна сказать ему «нет».

Она не может разбить сердце отцу еще раз. Не может позволить себе породниться с семьей, один из членов которой похитил первую любовь папы, чем причинил ему боль, от которой он мучается до сих пор. И конечно же, не вправе подарить ему внуков, в чьих жилах будет течь кровь Уилтонов.

Грейс повернулась на бок. К счастью, желудок не взбунтовался.

Она должна отказать Дэвиду, но здесь, в темноте и уединении ее спальни, можно и помечтать. Что, если бы она была вправе сказать ему «да»? Это было бы чудесно. Она могла бы танцевать с ним вальс на балах столько раз, сколько бы ей хотелось. Могла бы посещать вместе с ним общественные сады вроде Воксхолла, не давая повода для досужих сплетен в высшем свете города. И однажды в одном из таких садов…

Грейс улыбнулась и поплотнее закуталась в одеяло. Лекций по ботанике в этом случае не было бы. Нет, они занимались бы тем, чем занимались в этот вечер, а может, и кое-чем еще, не менее приятным для обоих.

Она повернулась на живот и прижалась к матрасу, однако это не принесло облегчения.

Она совершает ошибку, думая о Дэвиде. Так она ни в коем случае не уснет. Вот если бы она могла припомнить хоть некоторые из сообщений Джона о классификации растений, то уснула бы за считанные минуты, но, увы, она никогда не пыталась запомнить ни одну из его лекций.

Ничего не поделаешь — придется посчитать овец.

Грейс повернулась на спину, крепко смежила веки и начала отсчет с единицы.

* * *

Под окном у дома должен находиться Алекс — кому же еще там быть?

Кейт поспешила подойти к окну. Ну почему она выбрала сегодня вечером самую старую ночную рубашку? Она превратилась в мятую тряпку после многих стирок. Последняя судомойка постеснялась бы надеть эту рвань. Категорически неподходящее одеяние для того, чтобы соблазнить мужчину. Надо переодеться.

Но на переодевание у нее нет времени.

Он уже ушел? Вот уже некоторое время камешки не ударяют в оконное стекло. Гермес прекратил войну со шторой и, запыхавшись, повалился на пол.

Нет, Алекс определенно не мог уйти: Господи, не допусти, чтобы он ушёл…

Гермес вскочил и снова залаял, когда Кейт отодвинула штору.

— Тише, Гермес, так ты и мертвого разбудишь.

Алекс не уйдет слишком скоро, проделав весь этот путь до ее дома. Правда, Оксбери-Хаус находится всего в нескольких кварталах от Доусон-Хауса, но все равно: если он прошел это расстояние, значит, хотел…

Но ей не стоит думать о том, чего он должен был хотеть.

Кейт взялась за оконный шпингалет.

Спешить, собственно, незачем. Алекс должен был уйти. Чего ради ему оставаться под окном, если она забыла отпереть дверь для прислуги, а потом проигнорировала его попытки привлечь ее внимание? К этому времени он уже на полпути домой.

Проклятие, старый шпингалет не поддавался. Кейт дернула его обеими руками. Необходимо открыть окно. Может, Алекс еще недалеко ушел. Может, окликнуть его погромче…

Если она такое сделает, весь Лондон станет гадать, с чего бы это леди Оксбери высунулась из окна своей спальни и орет в темноту.

Но ее комната находится в задней части дома. Может, никто ничего и не заметит…

Если ей не удастся открыть это проклятое окно, то и замечать будет попросту нечего. Она может кричать сколько угодно— ее услышит только Гермес.

Кейт рванула шпингалет посильнее. Заржавел он, что ли, а может, его закрасили во время ремонта рам? Чертово окно, уж наверное, открывали не один раз за последние сорок лет или сколько там прошло со смерти матушки лорда Оксбери. Слуги должны были проветрить комнаты перед их с Грейс приездом. Но что бы там ни было, теперь окно, пропади оно пропадом, не желает открываться. Кейт дернула еще раз изо всех своих силенок.

Наконец-то! Шпингалет со скрежетом выскочил из гнезда. Оставалось поднять раму. Сначала она не поддавалась, но через несколько секунд медленно поползла вверх. Кейт перегнулась через подоконник…

Она ничего не увидела и не услышала — такой шум поднял Гермес.

— Тише ты, дурацкая собака!

Кейт затаила дыхание и прислушалась. До нее донесся приглушенный мужской смех. Откуда? Из-под дерева? Тени слишком густые, ничего не разглядишь.

— Алекс? — почти шепотом окликнула она.

— Привет, Кейт.

— Алекс! — Она привалилась к подоконнику с чувством величайшего облегчения. — Простите, что я…

— Ш-ш-ш! — Снова негромкий смех. — Можно мне подняться? Поговорить мы можем… потом.

Кейт вздрогнула, когда он сделал паузу перед последним словом. Да, они поговорят — и все прочее.

— Да, поднимайтесь. Вы сможете влезть на дерево?

— Конечно.

Какое может быть «конечно» для сорокапятилетнего мужчины, даже такого физически крепкого на вид, как Алекс, если речь идет о том, чтобы взобраться высоко на дерево, а потом еще перешагнуть с дерева на подоконник ее спальни… Однако Кейт прикусила язык и лишь молилась про себя, наблюдая, как он сбрасывает сюртук и жилет и начинает карабкаться по корявым ветвям. Она взяла Гермеса на руки и отступила в сторону, когда Алекс добрался до окна.

— Осторожнее…

Он улыбнулся ей со своего насеста на крепком и толстом суку. По крайней мере она надеялась, что сук действительно крепкий. Скорее бы Алекс оказался в комнате — не дай Бог увидеть, как он сверзится на землю!

Господи, неужели он собирается рассуждать о садоводстве, сидя на этом проклятом дереве?

— Ради всего святого, Алекс, забирайтесь поскорее в комнату, пока не упали и не разбились насмерть!

— Хорошо, раз уж вы так любезно просите.

Он ухватился обеими руками за толстый сук у себя над головой и ловким движением перекинул ноги через подоконник. Буквально через минуту он уже стоял на полу, широким жестом раскинув руки в стороны.

— Вот и я, целый и невредимый! — воскликнул Алекс.

— Слава Богу!

Кейт шагнула к нему — и замерла на месте.

Алекс такой большой. Одно дело мысленно представлять себе Алекса, мечтать о его появлении здесь, и совершенно другое — увидеть перед собой во плоти в собственной спальне.

В своей постели?.. Боже милостивый!

— В-вы не хотите ч-чаю? — запинаясь, спросила Кейт, отступая к столу.

Оксбери было сорок семь лет, когда они поженились, всего на два года больше, чем Алексу теперь, но он выглядел таким старым… Правда, ей самой было тогда всего семнадцать. Но дело не в этом, точнее, не совсем в этом. Оксбери был… как бы сказать, не просто худощавый, а тощий, ростом всего на несколько дюймов выше Кейт, плечи узкие и немного опущенные, руки и ноги длинные и тонкие. При этом он носил корсет и накладные икры, использовал и разные портновские хитрости, чтобы придать себе более внушительный вид. Кейт была ошарашена, когда он явился к ней в их первую брачную ночь. Он выглядел как скелет, облаченный в ночную сорочку.

Она была бы удивлена, если бы оказалось, что Алекс тоже пользуется накладками для солидности, но это выяснится нынче ночью…

Милосердные небеса, если он и в самом деле… если они в самом деле…

— Г-грейс и я, мы обе выпили только что по чашке чаю с п-перечной мятой. Это успок-каивает. И печенье осталось. У Грейс не было аппетита, да и у меня тоже.

Не было особое нужды объяснять, почему у нее нет аппетита.

— Это имбирное печенье, Гермес обожает его; правда, Гермес?

Она обратила взгляд на обоих представителей мужского пола. И Гермес, и Алекс уставились на нее с таким выражением, словно считали, что она окончательно спятила.

— Я пришел не ради чая, Кейт.

Голос у Алекса был глубокий и теплый, но в нем прозвучал и некий вопрос, на который Кейт была не совсем готова ответить.

Почему бы ему не схватить ее в охапку, не уложить на постель и не заняться тем, чем он, конечно же, не один раз занимался в постелях? Исключая сон, разумеется.

— Н-нет, конечно, чаю вы не хотите. Боюсь, я не сообразила… но у меня нет бренди или…

Он подошел к ней, взял за руки, которые у нее нервически трепыхались, словно крылышки у захмелевшего воробья. Пожатие Алекса было сильным, теплым и до странности успокаивающим, внушающим доверие. Кейт глубоко вздохнула и, запрокинув голову, посмотрела ему в лицо.

— Кейт, вы хотите, чтобы я ушел?

Что и говорить, он попал в точку.

— Я уйду, если вы этого хотите.

Взгляд Алекса был испытующим. Она не могла это вынести и отвернулась. Гермес тем временем расположился на своей постельке в углу комнаты. Он явно доверял Алексу.

Немного загрубелый палец коснулся подбородка Кейт, вынудив ее снова встретить взгляд Алекса.

— Черный ход был заперт, Кейт. Вы хотели дать мне понять, чтобы я ушел? — Он сдвинул брови, и Кейт почувствовала, что он немного отстранился от неё. — Простите меня, я…

Обеими руками Кейт забрала в ладони мягкую ткань его батистовой сорочки.

— Нет! — Кейт понадобился весь запас храбрости, чтобы произнести это слово. — Я… я хочу, чтобы вы остались. Прошу вас. Не уходите.

Он взял ее лицо в ладони.

— Вы уверены?

– Да.

Кейт нервничала — ужасно, по-настоящему, — но была в то же время уверена, твердо уверена, что хочет, чтобы он остался.

Алекс наблюдал за ней с высоты своего роста. Она ничуть не походила на женщину, у которой вошло в обычай заманивать мужчин к себе в постель. Кейт казалась сильно возбужденной. Она боялась… его? Нет, ей незачем его бояться. Он никогда не причинит ей боль. Он не поцеловал ее, но привлек ближе, приобняв. И почти в ту же секунду почувствовал, как ее руки обхватили его за талию.

Какая же она маленькая и хрупкая…

— Вы страдаете, утратив Оксбери, Кейт?

Откуда, черти бы его побрали, пришла ему в голову эта мысль? Что он, совсем идиот? Он вовсе не собирался заводить разговор о ее покойном муже.

Руки Кейт крепче сомкнулись вокруг его талии.

— Да. — Проклятие, что это за всхлип он услышал? — Да-а, я горюю о нем.

Ад и все его дьяволы, как неожиданно она разрыдалась! Плечи Кейт вздрагивали; рубашка на груди у Алекса намокла от ее слез. Он чувствовал, что Кейт задыхается от рыданий.

— Ш-ш. — Он положил руку ей на затылок и стал перебирать локоны. — Успокойтесь, любовь моя.

Он знал все о тяжелых утратах, о тех провалах в жизни, которые так велики, что кажутся бездонными, готовыми поглотить тебя навсегда. Когда родители умерли…

Черт, да у него самого глаза на мокром месте. Должно быть, соринка в глаз попала, когда он взбирался на дерево через путаницу корявых ветвей. А тут еще комок застрял в горле. Алекс поспешил его проглотить.

Он вовсе не плачет. Плачут только женщины и светские денди.

Кейт плакала об Оксбери, а он все перебирал ее волосы. Они такие мягкие. Словно шелк скользят между пальцами пряди и ниспадают до пояса. Благодарение Богу, она их не заплела в косы.

Кейт всхлипывала все громче.

Он явно опростоволосился как мальчишка. Надо было поцеловать ее, как только она оказалась у него в объятиях. Пробудить в ней желание или использовать тот порыв, который заставил Кейт пригласить его сюда. Он должен как можно скорее уложить ее в постель. И зачем только он упомянул Оксбери?

Человек умер всего год назад, а до этого был мужем Кейт половину ее жизни. Такие факты нельзя не принимать во внимание. Когда он уложил бы Кейт в постель — если бы уложил, — Оксбери находился бы в этой постели рядом с ними. Хорошо бы, как приятное воспоминание — приятное, очень слабое воспоминание, но судя по тому, как горько она плачет… ладно, только бы не было ничего более горького у нее в сердце в ее дальнейшей жизни.

Но если Кейт так оплакивает Оксбери., то какого дьявола позвала сюда его, Алекса?

— Мне пора уходить, Кейт.

Она замотала головой и еще крепче вцепилась ему в рубашку. Пришлось бы употребить значительное усилие, чтобы убрать ее руки.

Он погладил ее по спине. М-м. Ее ночная рубашка была совершенно изношенной, ткань истончилась до того, что просвечивала, и он еще раньше, когда Кейт подошла к чайному подносу на столике, увидел ее обнаженное тело — груди, талию, бедра и даже тень пушистого треугольника внизу живота. Теперь он ощутил тепло ее грудей, когда их кончики коснулись его груди, а кожа на спине у Кейт показалась ему прямо-таки горячей. Ни платья, ни корсета, просто женщина, как она есть.

Всхлипывающая женщина, чей разум отнюдь не настроен на постельные игры.

Что же ему делать? Уйти? Но она его не отпускает. Соблазнить ее? Но даже самый разгоряченный совратитель успеет остыть, пока будет уговаривать столь слезливую представительницу слабого пола лечь с ним в постель.

Он может всего лишь попробовать ее утешить, как-то успокоить. Время не обратишь вспять, и прошедшие двадцать три года не уничтожишь никаким, даже самым сильным, колдовством. Кейт не та юная девушка, которой он отдал свое сердце. Той девушки давно уже нет. Вместо нее перед ним прекрасная женщина, и она… Кто же она для него… кто? Он не знал.

Ему не следовало приходить. Он законченный идиот. Он провел половину жизни, мечтая и тоскуя о той желанной, которой уже не существует в реальности.

Но ему было так хорошо сейчас рядом с ней. Ее аромат остался таким, каким он его помнил. Он провел губами по волосам Кейт, вдыхая этот дивный запах. Было это неким рукотворным чудом или нет, однако, держа ее в объятиях, Алекс снова чувствовал себя молодым и верил, что все возможно, абсолютно все.

И она, как ему казалось, тоже нуждалась в нем. Он даст ей что сможет — то, чего она захочет.

— Да, я плачу о нем, — проговорила Кейт и посмотрела на Алекса.

Лицо у нее было покрыто красными пятнами, глаза распухли. Она несколько раз шмыгнула носом.

Алекс дал ей свой носовой платок. Кейт вытерла глаза и высморкалась, затем взглянула на зажатый в руке скомканный носовой платок.

— Я велю Марии выстирать его и…

— Оставьте, что за пустяки. У меня много платков.

Кейт бросила взгляд на его рубашку и положила Алексу на грудь ладонь.

— Мне стыдно, что я превратилась в такую плаксу. Уверена, что для вас это полная неожиданность.

— Не вполне.

Господи, он чувствовал прикосновение каждого ее пальчика сквозь полотно рубашки. Они обжигали его, воспламеняли…

Ему следует уйти.

— Кейт, я думаю…

Проклятие, ее рука опустилась ниже, ему на живот, потом еще ниже, на…

Он затаил дыхание…

Ее рука задержалась у него на талии, но к ней тотчас присоединилась вторая, из которой выпал на пол измятый носовой платок Алекса. Руки медленно двинулись по его телу, ощупывая напрягшиеся мышцы сквозь ткань рубашки.

Милостивый Боже! Он сейчас вспыхнет жарким пламенем, особенно та часть его тела, которая наиболее заинтересована в происходящем. Он подался назад, чтобы скрыть от Кейт свое возбуждение.

— Кейт.

Неужели это его голос, такой хриплый и глухой? Он накрыл ее руки своими, прекратив таким образом ее изыскания.

— Кейт, я не уверен…

— А я уверена. — Она подняла на него глаза, припухшие от недавних слез. — Я хочу соблазнить вас.

— Вы страдаете от одиночества.

Кейт на секунду задумалась, словно собиралась что-то сказать, но переменила намерение и лишь слегка улыбнулась:

— Стало быть, я нуждаюсь в чьем-то обществе. Вы составите мне компанию?

Она наклонила голову и поцеловала рубашку Алекса в том месте, под которым находилось его сердце. Алекс готов был взорваться. Он не должен этого делать. Надо бежать отсюда через окно, только вряд ли он способен на это в данный момент.

— Э-э…

Кейт снова посмотрела на него снизу вверх — между сдвинутыми бровями у нее пролегла морщинка, взгляд был серьезным.

— Я хочу быть честной, Алекс. Я почти ничего не знаю о любовных играх в постели. Оксбери был… ладно, ни к чему об этом. — Она тряхнула головой и пожала плечами. — Но я хочу научиться. — Она теснее прижалась к нему. — С вами.

Алекс пытался собраться с мыслями, но кровь отхлынула от его головы к тому органу, который решительно взялся думать за него, неистово призывая приняться задело и уложить Кейт в постель.

— Кейт…

— Можно?

Ее маленькая ручка коснулась материального средоточия его возбуждения и очень осторожно погладила.

— Я не… — Черт побери, он задыхается. — Я на самом деле не…

Кейт продолжала нежно поглаживать все то же место, и возбужденный пенис Алекса увеличивался при каждом новом прикосновении.

— Если вы ищете искусника в…

О Боже… ее пальцы… если бы они продолжали… да… только немного сильнее… совсем немного… да… Что он пытается сказать? Да. Нет. Он пытается сказать «нет». Или, к примеру, «подождите», или… Да что за дьявол…

— Если вы ищете искусника в любовных играх, то я не вправе считать себя им.

К счастью, ее руки приостановили осаду. Алекс снова мог думать. Впрочем, недолго. Руки вытянули подол его рубашки из брюк и тронули тело.

— Я не хочу искусника, — сказала Кейт. — Я хочу тебя.