IX. Нападение с моря

Команды катеров английской береговой охраны, находящиеся вечером 13 июля в 5 милях от берега, почувствовали присутствие врага точно так же, как ощутили бы приближение шторма. Перед выходом в море их предупредили, что этой ночью, возможно, начнется вторжение, но такая информация поступала и раньше. Однако на сей раз Адмиралтейство объявило, что высадка противника в районе Дувра скорее всего состоится 11 июля плюс-минус два дня. Моряки уже давно привыкли к батальным сценам и стрельбе. Теперь же появился еще и шумовой фон постоянно работающих двигателей самолетов. Какие-то непонятные и необычные огни двигались со стороны французского побережья. Однако, только поворачивая к английскому берегу, Джо Барлинг, шкипер катера “Энн Дукет”, заметил за кормой специфическую волну минного тральщика.

“Я скомандовал: „Полный вперед”, — рассказывал Барлинг, — и приказал Фреду Томпсетту выпустить все ракеты, чтобы оповестить берег и другие катера о приближении неприятеля. Раздалось шипение красного трассирующего снаряда, выпущенного с немецкого судна. Я увидел взлетающие ракеты.[281] Снаряды не достигли цели, и нам удалось уйти. Затем, откуда ни возьмись, налетели эти огромные ревущие самолеты — те, которые перевозят парашютистов. Некоторые катера загорелись. Нам чертовски повезло, что мы уцелели”.

Другим, однако, повезло меньше: они оказались под огнем немецких эскортных кораблей и не смогли уйти. Были и такие, кто выходил в атаку в надежде нанести хоть какой-нибудь урон противнику или протаранить немецкий транспорт и тем внести посильный вклад в защиту своей страны.

В тусклом свете раннего утра можно было наблюдать бурную активность на море и на суше. Жители, решившие эвакуироваться в глубь страны, либо попадали в плен к десантникам[282], либо их обстреливали с воздуха. Некоторые владельцы личных автомашин, отправившиеся в путь до рассвета, были сейчас уже далеко от побережья. С ними ползли жуткие слухи. Как и во Франции, беженцы мешали движению на дорогах и ненамеренно сеяли панику среди мирного населения[283].

Наиболее стойкие, впрочем, не собирались покидать свои дома и с любопытством смотрели на вражеские корабли, которые отчетливо виднелись в утренней мгле за укрывающимися вблизи берега катерами береговой охраны. Солдаты готовились к бою, а гражданское население пыталось найти укрытие в глубоких пещерах, хрупких садовых домиках или просто под лестницами. Десятки уже лишились своих домов и столкнулись с неповоротливостью гражданских властей, которые не могли оказать никакой существенной помощи. Некоторые занимали брошенные дома, другие — пещеры. В магазинах оставалось полно продуктов, и недостатка в пище пока не наблюдалось, но из-за бомбежек не было ни газа, ни электричества, поэтому приготовить что-либо было практически невозможно. Люди пытались держать себя в руках; они жевали сухую пищу и собирались с духом для отпора[284] врагу, но никто из них не загадывал дальше завтрашнего дня, — впереди маячила пугающая неизвестность.

Большинство немцев, находящихся на кораблях, смотрели на туманные очертания вражеского берега, и им казалось невероятным отсутствие организованного сопротивления. Кораблям, перевозящим 6-ю горнострелковую дивизию, удалось сохранить правильный порядок движения, 17-я пехотная дивизия держалась вместе, но ее походный ордер развалился, суда перемешались. Хуже всего обстояло дело с минными заградителями, которые располагались по флангам. Перед рассветом, за несколько миль от Нортфоленда, они привлекли внимание бомбардировщиков береговой охраны. Британские миноносцы, которые в это время медленно и осторожно прокладывали себе путь к Дюнкерку в надежде перехватить врага, обратили внимание на взрывы бомб поблизости и присоединились к сражению, направив на немцев прожекторы и открыв огонь осветительными снарядами. Им удалось с близкого расстояния расстрелять два заградителя. Один из миноносцев резко взял в сторону, чтобы не наткнуться на шлюпки с уцелевшими моряками, и подорвался на мине, оставленной немецкой подводной лодкой. Это спасло 6-ю горнострелковую дивизию: поврежденному миноносцу было не до нее — он едва мог доползти до места стоянки, а остальные корабли предпочли сменить курс, чтобы не задерживаться среди минного поля, о котором у них не было информации.

Ниже по течению наблюдалась аналогичная картина. Миноносцы, направляющиеся из Портсмута, обнаружили и потопили минный заградитель около Гастингса, и, в свою очередь, были атакованы немецкими миноносцами. Получив незначительные повреждения, противники разошлись в разные стороны. Обе стороны опасались наткнуться на одно из своих же собственных минных полей. Дело было не в том, что английские офицеры опасались погибнуть в минуту величайшей опасности для родной страны. Они просто не хотели бесцельно и безрезультатно тратить силы. Разумным решением было постараться уцелеть, чтобы позднее нанести противнику ощутимый и решающий удар[285].[286]

Днем английские корабли, которых в зоне вторжения было немного, были вынуждены искать укрытия от неминуемых воздушных атак. Это было главным законом предстоящей кампании: господствуя на море в дневные часы, немцы могли надеяться до какой-то степени восстановить свои походные порядки. К счастью, минные тральщики, сопровождающие штурмовые части, не были повреждены и выдерживали график движения.

Большая часть десантных барж также укладывалась в расписание. Паромы типа “Зибель”, однако, отстали и не могли принять участие в обстреле берега.

Вся тяжесть дня легла на миноносцы, торпедные катера и сторожевики. Они должны были поддерживать порядок следования транспортов, пристально следить за кораблями противника и по мере сил пытаться подавить огонь береговой обороны. Вид двух старых линкоров[287], пробивающихся к мели Варн, наверное, вдохновлял пехотинцев, но моряки, понимающие свою уязвимость, ощущали неприятный холодок вдоль позвоночника.

Пять торпедных катеров на полной скорости неслись из Дувра, за ними следовала тихоходная подводная лодка Н-49. Прожекторы береговой охраны высвечивали приближающиеся немецкие корабли. Уцелевшие орудия Хайта, Фолкстоуна и гавани Дувра немедленно открыли по ним огонь. Как и планировалось, крупные корабли ввязались в перестрелку[288], а небольшие и более быстроходные поставили дымовую завесу, чтобы прикрыть беззащитные транспорты. В этот момент немцы, находящиеся ближе[289] к Дувру, заметили приближающиеся торпедные катера. Снаряды досыпались, как орехи, вода буквально закипела, и в этой обстановке ни одна из сторон не могла прицельно стрелять[290].

Наступивший хаос дополнило неожиданное вмешательство военно-воздушных сил. Бомбы, которые сбросили четыре “Гудзона” английской береговой охраны, возвращавшиеся после ночного патрулирования, не причинили немцам вреда. А с восходом в полную силу развернулись “Люфтваффе”. На смену машинам, прикрывающим высадку на суше, появились другие — предназначенные для охраны морских коммуникаций.

На береговые батареи непрерывно пикировали Ju.87. “Штуки” прекрасно справлялись со своими задачами. Одна бомба упала на заложенную мешками с песком шахту на дуврском холме со стороны Фолкстоуна. Взрывы раздавались рядом с позициями орудий, отвлекая внимание артиллеристов. Стороннему наблюдателю показалось бы, что смертоносная немецкая военная машина подавляет беззащитную жертву грубой силой, расчетом и неумолимостью. Шум авиационных двигателей, грохот взрывов, свист пуль, вой фугасных бомб, орудийные залпы, трескотня пулеметов — все это создавало немыслимую какофонию, которая пульсировала среди облаков дыма и пыли, порабощая волю и рождая мысли о страшной, неотвратимой угрозе.

Следует отметить, что независимо от общей цели каждый из участников выполнял свою собственную задачу.

“Мы взлетели в 03:45 из Линкольншира, — вспоминает офицер RAF Эрик Дервент, который был пилотом на одном из двадцати четырех “бленхеймов”, атаковавших, по приказу командования, флот вторжения, — и взяли курс на Лондон в надежде встретить эскорт истребителей, о котором нам сообщили. Удача отвернулась от нас. Мы шли на бреющем над Гастингсом, намереваясь неожиданно для противника появиться со стороны Франции, отбомбиться и уйти на север. Наши же орудия наугад обстреливали нас. Мы спугнули Do.17, который попался нам по пути, и стали свидетелями того, как “харрикейны” атаковали парочку Ju.88. Вскоре мы увидели врага: целую армаду судов и кораблей всех видов, размеров и конфигураций, вытянувшуюся в сторону Франции, насколько хватало глаз. Времени для тщательного выбора цели не было, так как на[291] нас уже наводили зенитки. Оставалось просто выбирать тесно идущие суда и целить в середину. Я увидел, как один из наших упал. Сбросив бомбы на какой-то миноносец, я, вслед за ведущим, спустился чуть ли не к поверхности воды, чтобы избежать артиллерийского обстрела. Пара судов была охвачена пламенем, в воздухе еще висели остатки дымовой завесы. Где-то к востоку от Дувра мы с напарником заметили тяжело идущие Ju.52. Мы открыли огонь, и мне, кажется, удалось сбить один из них. Но затем, откуда ни возьмись, появились “мессершмитты”, которые сидели у нас на хвосте до самого Кента, где нас снова обстреляли свои. Нам повезло: мы вернулись. Эскадрилья не досчиталась четверых”.

Истребители RAF, преследовавшие транспортные самолеты и бомбардировщики, иногда расстреливали суда противника, но очень редко вступали в воздушные бои с “мессершмиттами”. Ju.88, которые летали бомбить аэродромы, на обратном пути иногда отбивали атаки на десантные Ju.52. Людям на судах очень трудно было отличить в воздухе “своего” от “чужого”. Однако они почти не подвергались нападению с воздуха, хотя много раз видели, как падают свои и вражеские самолеты.

Огонь береговой артиллерии не отличался ни интенсивностью, ни точностью: артиллеристы берегли силы и боезапас для более серьезных задач[292]. (Напомним, что на каждое орудие приходилось не более ста снарядов). Последнее не относилось к 234-мм орудиям в Цитадели, которые хорошо снабжались боеприпасами и располагались достаточно близко от путей следования транспортов противника. Пушки Цитадели, как и 152-мм орудия береговой артиллерии, брали под прицел большие вражеские корабли, используя данные наводки из Дуврского замка. Была поставлена задача обеспечить максимальную поддержку торпедным катерам, атакующим немецкий строй[293]. В решающий[294] момент наводчик заметил на юге туманные очертания вражеского линкора. Этой целью нельзя было пренебречь[295].

Торпедные катера, приближающиеся к границе дымзавесы в надежде подобраться к транспортам 6-й горнострелковой дивизии, остались без поддержки. В тот момент они представляли собой уязвимые мишени для вражеских судов разного рода. Англичанам все-таки удалось выпустить торпеды и иметь удовольствие видеть, как развалился пополам немецкий торпедный катер, но прежде чем они вышли к колонне транспортов, противник открыл прицельный огонь. Два из пяти катеров были уничтожены, остальным удалось уйти. Они вынуждены были интенсивно лавировать, и их стрелки оказались бессильны что-либо предпринять. Лишь одному катеру удалось достичь дымовой завесы целым и невредимым. Это была единственная эффективная попытка Королевского флота вступить в сражение с врагом накануне высадки[296].

Когда наступил момент спуска на воду штурмовых лодок, немногие немцы на борту десантных судов были в достаточно хорошей форме для выполнения этой задачи. Морская болезнь сделала свое дело, вследствие чего процедура спуска заняла больше времени, чем предполагалось. Когда штурмовые катера все же направились к берегу, сидящие в них десантники выглядели смертельно бледными и нездоровыми. Вряд ли они сейчас могли воевать[297].

Тем временем артиллерия Дувра потопила три тральщика и одну десантную баржу, повредила торпедный катер, который, спрятавшись за дымовую завесу, пытался подавить огонь береговой[298] артиллерии[299]. Эти факторы внесли беспорядок в стройные ряды флотилий 6-й горнострелковой дивизии, и она высадилась на берег разрозненными частями. Ни интенсивный огонь линкоров “Шлезиен” и “Шлезвиг-Гольштейн”, ведущих перестрелку с батареей Цитадели, ни пикирующие бомбардировщики не могли внести порядок в ряды малогабаритных судов. К тому же в самом начале операции в “Шлезиен” угодила пара 234-мм снарядов. Одна из его орудийных башен была полностью разрушена, и линкор прекратил огонь. Если бы не пикирующие бомбардировщики и совместные усилия посадочных и парашютных десантов, люди, находящиеся на транспортных судах, не имели бы ни единого шанса. Вскоре после того, как один из Ju.87, подвергая опасности находившиеся поблизости планеры, нанес удар по укреплениям Цитадели, из Вест-Хугема прибыла рота десантников для прорыва внутрь укреплений. Оборона была дезорганизована, и постепенно еще функционировавшие 234-мм орудия были подавлены прицельным минометным огнем[300].

Флот вторжения продолжал контрбатарейную стрельбу. Главной задачей орудий большой мощности, действующих с территории Франции, также оставалось подавление английской береговой артиллерии, но после четырех часов утра немецкие артиллеристы в Па-де-Кале перенесли огонь в глубину английской обороны — тяжелые снаряды начали падать к западу от Дувра, Сандгейта и Хайта. Неприцельный огонь причинял мало действительного вреда, однако пожары и разрушения подрывали[301] моральный дух необстрелянных защитников береговой линии, впервые встретившихся с врагом лицом к лицу. На немецких солдат, страдающих в основном от последствий морской болезни, огонь противника, напротив, производил мало впечатления. Лишь немногие из них были деморализованы.

Оберфельдфебель 55-го пехотного полка 17-й пехотной дивизии Франц Маас, одним из первых ступивший на побережье Хайта, описывал события следующим образом:

“Мне бы не хотелось вновь пройти через это. Я был одним из немногих, кто не страдал от морской болезни. Большая часть моих товарищей по роте провела ночь, перегнувшись за борт, поэтому с утра лишь немногие должным образом справлялись со своей работой по спуску штурмовых лодок. Некоторых солдат пришлось просто перебрасывать через борт. Мы на десять минут задержались с отправкой, и это еще немного по сравнению с другими. Вместо того, чтобы образовать аккуратную линию при штурме берега, как это было во время учений, мы шли зигзагами, напоминая пьяных лодочников на пруду. А на берегу был сущий ад. Горели дома. Я неотчетливо видел, что где-то вдоль холмистой линии горизонта идет схватка. Тяжелые орудия вели огонь со стороны Хайта. Снаряды летели над нашими головами и падали где-то среди судов у нас за спиной. Мы благополучно добрались до берега, но мне пришлось чертовски трудно, когда я помогал парням выбираться из лодки. Некоторые просто вырубались, утратив всякий интерес к окружающему. Справа и слева я видел другие штурмовые лодки. Лишь очень немногие подразделения были уже на берегу.

Нам удалось укрыться за низкой дамбой, которая была почти вровень с галечным пляжем. Вокруг свистели пули. Казалось, что стреляют из какой-то постройки слева. Кого-то из моих ребят зацепило, так как слышались крики. Я попытался определить, откуда стреляют, но мне это не удалось, и пришлось стрелять наугад”.

В полосе грязи, оставленной приливом, скопились резиновые лодки, течение относило их на восток со скоростью 1 узел. Почти десять минут английские пехотинцы собирались с духом, чтобы открыть огонь, их противники — в растерянности, граничащей с комой,— пытались укрыться за неровностями прогулочного пляжа. Лишь когда немцы начали приходить в себя, солдаты гарнизона[302] Шорнклиффа вдруг с радостью осознали, что артиллерийский обстрел прекратился и можно попытаться оказать сопротивление. Постепенно перестрелка на берегу набирала обороты; в это время английские суда береговой охраны и приближающиеся “зибели” со второй волной десанта открыли беспорядочный огонь друг по другу. Стреляли как попало: море было неспокойно, и это затрудняло работу артиллеристов на судах. Неточность, однако, компенсировалась интенсивностью, что, отчасти, воодушевило утратившую боевой пыл немецкую пехоту.

Лишь бронетехника, наконец, переломила ситуацию в пользу немцев. К шести часам утра войска вторжения выполнили свою первую задачу, достигнув на суше того, что в шахматах называется “баланс позиции”. Поскольку англичане не могли мгновенно ввести в бой оперативные резервы, в течение какого-то времени плацдармам не угрожала непосредственная опасность. Начался период накопления сил.

Танкодесантные баржи прокладывали себе дорогу в гуще транспортов, ретирующихся или полузатонувших тральщиков. Капитаны были намерены доставить свой груз как можно ближе к берегу, так как выгрузка танков в воду требовала установки аппарелей, а это довольно трудоемкий процесс, требующий времени и небезопасный для экипажа.

“Соответствующее решение было принято давно, — вспоминает командир танковой роты, капитан Вернер Аппельбек. — Мы считали, что танкодесантные баржи будут даже в большей безопасности под прикрытием берега. Моряки разделяли нашу точку зрения. Одна из барж ночью отстала, другая была повреждена снарядом за милю от берега, но остальные держались вместе. Моряки проявляли удивительное единодушие с танкистами, — и, в конце концов, аппарели были установлены — на твердой почве, метрах в двухстах восточнее прибрежных построек Хайта, что почти точно совпадало с нашими расчетами. Я видел, как разгружаются другие баржи, обратил внимание также на беспомощное положение пехоты. Было совершенно очевидно, что теперь все зависело от нас. Мы ведь не страдали морской болезнью — в отличие от пехоты. Наверное, танкодесантные баржи иначе держатся на плаву, чем[303] тральщики. Или это наш моральный дух был несколько выше? Как бы там ни было, мы могли сражаться”.

К 4.50 десять танков Pz.III построили четырехкилометровый фронт и, сбросив дополнительное оборудование для передвижения по мелководью[304], поползли в глубь английской территории. К счастью для экипажей, мин не было, и лишь один танк застрял в прибрежной гальке. Танки без труда преодолели подъем на прогулочный пляж, но в следующую минуту засверкали вспышки выстрелов,— англичане бросили против них все силы, которые имелись в их распоряжении. Стрелковое оружие, разумеется, не произвело никакого эффекта. Три 12,7-мм противотанковых ружья Бойеса, единственные на данном участке побережья, могли поразить Pz.III с расстояния не более 300 метров, причем попасть в цель из этой неуклюжей допотопной конструкции было почти невозможно. Развернувшись в боевой веер, танки неумолимо расстреливали каждый английский дот с 37-мм орудиями, промежутки между укреплениями щедро поливались пулеметным огнем. Увидев, что танки легко продвигаются вперед и огонь противника слабеет, пехота вернула себе присутствие духа. Последствия морской болезни постепенно сходили на нет. Солдаты начали двигаться вперед, сосредоточив огонь на окнах, из которых звучали выстрелы.

К 5:15 десантники закрепились в прибрежных отелях и других постройках Хайта, переправились под прикрытием двух танков через Королевский военный канал (Royal Military Canal) около Сибрука и приблизились к лагерю Шорнклифф. Стрельба по ним с расположенной по центру высоты почти прекратилась. Стреляли только с флангов и со стороны Сандгейта.

Англичане стояли не на жизнь, а на смерть[305]. Но что могли они сделать со своими ружьями против германской пехоты, вооруженной[306] минометами? Немцы были великолепными солдатами и весьма умело пользовались преимуществами ландшафта. Защитники Сен-Гольф-Корса были повержены. Солтвуд еще продолжал сопротивляться из последних сил, но и его уже можно было не принимать в расчет. Неожиданно для себя немецкие пехотинцы и танкисты обнаружили, что дорога на Хайт уже открыта.

Около 6:00 55-й пехотный полк, действующий слева от 17-й пехотной дивизии, благополучно преодолел подъем рядом с Сен-Гольф-Корсом и соединился с отделением 20-го парашютного полка. Но, увы, эта счастливая встреча оказалась роковой. Передвижения и перемешивание подразделений грозили вылиться в ужасающую неразбериху. К тому же немецкие солдаты на радостях несколько расслабились и начали обследовать окружающие дома. Вследствие этого произошло событие, которое не оставило равнодушной ни одну из сторон. Семнадцатилетний юноша в штатском с повязкой добровольческих частей на рукаве пытался из дробовика убить немецкого офицера. Парень промахнулся и скрылся с места происшествия. Его арестовали в ближайшем саду заодно с пожилой парой, которой принадлежал этот сад. Все трое немедленно предстали перед судом. Им было предъявлено обвинение в терроризме, что считалось у немцев одним из самых тяжких преступлений. Несчастных признали виновными и поставили к стенке. Все это происходило на глазах немецких солдат и английского гражданского населения. Возмущению немцев не было предела. Как можно прибегать к таким неслыханным методам[307]? Это не укладывалось у них в головах. О реакции местных жителей говорить, наверное,[308] lt; Стр. 192–193: Карта “Битва в “День S” (14 июля 1940 г.)” gt;[309] излишне. Грубая жестокая расправа вызвала ужас и отвращение. Ненависть — порождение Первой Мировой войны — вспыхнула с новой силой.

Падение Хайта позволило 17-й пехотной дивизии и 20-му парашютному полку расширить плацдарм. Как и предполагалось штабными инстанциями, немецкие войска продвигались в северо-восточном направлении. Англичане продолжали фанатично сопротивляться. Каждый дом и сад в Кулинге таил угрозу для захватчиков.

Двадцать первому пехотному полку пока не удавалось взять Сандгейт и подобраться к гавани Фолкстоуна. Пришлось направить войска в обход по побережью, батальоны были усилены штатными и полевыми орудиями и 88-миллиметровыми пушками, снятыми с паромов “Зибель”.

Немецкие войска уже имели некоторое превосходство в силах в районах Фолкстоуна и Дувра. Одна из рот 19-го парашютного полка приступила к штурму возвышенности вблизи Дувра, расположенной со стороны Фолкстоуна. По дороге десантники захватили два 152-мм орудия и четыре 37-миллиметровых зенитных установки. Самолеты буквально кишели вокруг Цитадели. Дувр лежал, как на ладони. Десантники спокойно ожидали прибытия основных сил 6-й горнострелковой дивизии. Они не сомневались, что вскоре без особого труда захватят Цитадель и тогда дорога на Дувр будет открыта.

Высадка 6-й горнострелковой дивизии в районе Эбботсклифа и Шекспирклифа шла, однако, вяло и беспорядочно. Организована она была отвратительно. Огромное число судов задержалось или вовсе потерялось в суматохе. 141-й горнострелковый полк болтался где-то в полосе прилива, предоставленный сам себе. Минные тральщики и другие суда, с которых он высадился, находились под постоянным обстрелом орудий из гавани Дувра. Непрерывно строчили пулеметы Ирландской гвардии, которая залегла вдоль побережья.[310]

Независимый журналист Чарльз Фостер так описывал увиденное:

“Зрелище было жуткое и кровавое, но в то же время не лишенное величия. Происходящее напоминало избиение наших парней при Галлиполи в 1915 году. Казалось, что на море скопилось огромное число рыболовецких шаланд и барж, среди которых почему-то затесались военные корабли. Все это скопище судов вошло в гавань, где оказалось под непрерывным огнем орудий, расставленных на молу. Затем к берегу направились моторные лодки. Пули и снаряды свистели в ушах. Кажется, снаряды летели с немецких военных кораблей и каких-то странных барж. Надо сказать, они редко попадали в цель. Ирландская гвардия продолжала стрелять с завидным терпением. Наконец, штурмовые катера достигли берега. Люди начали выскакивать, а иногда и вываливаться на берег. Все пулеметы и ружья, которые находились в поле моего зрения, открыли стрельбу. Пули буквально превратили прибрежную гальку в какую-то кашу. Одетые в серое фигуры десантников беспомощно спотыкались и падали одна за другой. Я понимал, что боши обречены и, признаться, не без удовольствия наблюдал развитие событий. Картина на море также впечатляла. Какие-то мелкие суда горели, какие-то пытались укрыться за клочьями дымовой завесы. Иногда снаряд попадал в штурмовой катер, и он разлетался на куски. На берегу все смешалось. Беспомощная толпа беглецов искала укрытия, скорчившись за редкими прибрежными скалами. Не прошло и 30 минут, а мы уже могли кричать “ура” и радоваться привалившей военной удаче”.

При Лидден-Спонте все было по-другому. Второй батальон 143-го горнострелкового полка пришел на помощь 6-й дивизии. Воздушно-десантные войска захватили высоты и подавили сопротивление англичан. Десантники обстреливали побережье, забравшись высоко в скалы. Чего греха таить, высадка и на этом участке была довольно плохо организована, но виртуозная легкость, с которой немецкие солдаты карабкались по крутым склонам, заслуживала восхищения. В первых рядах шли наименее пострадавшие от морской болезни. Остальные же постепенно приходили в себя и начинали продвигаться вдоль побережья. Они намеревались взять под контроль железнодорожные тоннели в скалах.

За четыре часа десантники захватили плацдарм глубиной в 3000 метров, занимающий значительный отрезок побережья между[311] Хайтом и Дувром. 234-мм орудия, установленные на вращающихся основаниях над Цитаделью, прекратили огонь. Зайдя с тыла, немцы расстреляли артиллеристов. Они взяли высоту и начали обследовать расположенные ниже пещеры. Итак, большая часть орудий береговой обороны, зенитных установок и вся техника гарнизона Шорнклиффа были выведены из строя или перешли в руки противника.

RAF и Королевский флот все еще не сказали своего слова. Немецкие флотилии шли сплошной стеной, которая постепенно приобретала очертания знаменитой “свиньи”.

Немцы получили долгожданные подкрепления и саперное оборудование. Теперь они могли планировать свои действия на несколько ходов вперед. Транспортная авиация делала все возможное, доставляя на плацдармы людей и запасы. Заранее подготовленные наземные службы действовали четко и слаженно.

И все же до победы было еще очень далеко. Предстояла атака порта, где англичане вовсю занимались демонтированием верфей и кранов. Еще существовал Королевский военно-морской флот. Он по-прежнему безмолвствовал, но мог вмешаться в любую минуту. Нельзя было сбрасывать со счетов и военно-воздушные силы Великобритании, пусть и растерявшиеся на первых порах. Мирное население было настроено крайне агрессивно, английские солдаты своими действиями ясно давали понять, что на легкую победу захватчикам рассчитывать не приходится. И, в довершение всего, прогноз погоды оставлял желать лучшего. Последнее было несколько неожиданно, так как в начале операции “Морской лев” ожидали благоприятных погодных условий. Немцы могли бы воскликнуть вместе с командующим английскими войсками при Галлиполи в 1915 году: “Теперь мы должны вкалывать, вкалывать и вкалывать, пока не окажемся в безопасности!”

Возможно, Айронсайд, Торн и Лиардет надеялись, что немцам не удастся преодолеть технические трудности, связанные с питанием плацдармов в условиях ухудшающейся погоды. Однако в данный момент им следовало немедленно изобрести какой-нибудь план изгнания противника. Нужно было поторапливаться, чтобы не дать немцам укрепить позиции. Ведь и без этого расклад сил был уже не в пользу англичан.[312]