I. Рождение льва

Воспоминания фельдфебеля Рудольфа Пабста могут служить лучшей иллюстрацией так называемой первой стадии вторжения в Англию. Он был членом экипажа разведывательного Do.17P[31].

В день Вторжения самолет поднялся в воздух перед рассветом. Целью полета было сфотографировать дороги и аэродромы в секторе юго-восточнее Лондона. Когда рассвело, разведчики пересекли линию побережья около Рамсгейта на высоте 3500 м. Летчики надеялись укрыться от английских истребителей за редкими облаками. За прошедшие недели пилоты “Люфтваффе” уже имели несчастье сталкиваться с английскими перехватчиками. Немецкие самолеты-разведчики ужасно боялись “харрикейнов” и “спитфайров”, так как несли из-за них большие потери. Конечно, когда две недели назад началось наступление в воздухе, ситуация несколько улучшилась, но, тем не менее, по-прежнему следовало опасаться неожиданного появления вражеского самолета.[32]

Разведчик делал снимки над Кентербери, пользуясь просветами между облаками. Пабст чувствовал возрастающую уверенность, что их миссия завершится благополучно. Они сделали снимки над Мейдстоуном и направились к Вест-Моллингу и аэродромам Кинли и Биггинхилл. Члены экипажа обратили внимание, что внизу кое-что изменилось за последние пару дней. Казалось, все низкие места заполнены дымом.

Над Биггинхиллом кормовой стрелок с тревогой сообщил, что сверху к ним приближаются вражеские самолеты. Действительно, три истребителя выстраивались для атаки.

Немцы попытались затеряться в облаках, но английские самолеты (это оказались “харрикейны”) рванули наперерез. На расстоянии выстрела разведчику удалось скрыться, вильнув в сторону и взяв курс на юг. Наконец, самолет выбрался из зоны облаков на высоте 1200 метров над Ист-Гринстедом. Пабст вспоминает:

“Наш пилот решил воспользоваться предыдущим опытом и направился на свою территорию, почти касаясь деревьев. Он пересек береговую линию западнее Фолкстоуна. Я сидел впереди, откуда был хороший обзор территории, над которой мы пролетали на большой скорости. Внизу мелькали фермы, леса и деревни. Мы обходили города, чтобы избежать зениток и аэродромов. Я обратил внимание на оживленное движение даже на проселочных дорогах: колонны автомобилей, грузовиков и телег, люди, смотрящие вверх или прыгающие в придорожные канавы. Это были гражданские беженцы — картина, знакомая нам по Бельгии и Франции. Военного транспорта видно не было.

Ближе к побережью все чаще встречались знаки войны. Кое-где горели дома. Пару раз нас пытались сбить. Кормовой стрелок непрерывно предупреждал о приближении вражеских самолетов. Хотя, мне теперь кажется, некоторые из них в действительности принадлежали “Люфтваффе”. Неожиданно для себя мы обогнали звено Ju.52, тяжело идущих в сторону моря в районе Хайта. В ту минуту меня осенило, что мы находимся в центре вторжения. Слева, где разыгралось сражение, поднимался столб дыма и пыли. Он постепенно расползался между линией прилива и скалами. Перед нами до самой Франции через Ла-Манш тянулись корабли, суда и конвои.

Это была впечатляющая картина. Если можно почувствовать исторический момент, то мы его почувствовали. Конечно, нам[33] следовало немедленно направиться домой с отчетом о проделанной работе, но, повинуясь безотчетному импульсу, мы повернули влево и полетели вдоль побережья. Невозможно было оторвать взгляд от надвигающейся армады. Первые армейские подразделения уже высаживались на берег, чтобы соединиться там с воздушно-десантными войсками. Мы летели, почти касаясь волн. Кое-кто поднимал вверх головы, но большинство солдат были слишком заняты, чтобы обращать на нас внимание. Суда все прибывали, некоторые из них были охвачены пламенем. Ближе к Лувру мы заметили вспышки выстрелов. Повернув к Дюнкерку, мы видели залпы орудий военных кораблей. В скалах Кале била тяжелая артиллерия. Казалось, что около Дувра идет морское сражение. Лежала тяжелая дымовая завеса, суда были беспорядочно разбросаны по акватории, не осталось и признаков построения. В тот момент нас одолевали противоречивые чувства. Во-первых, ощущение безопасности — ведь вокруг были наши орудия и бомбардировщики. Во-вторых, страх, многие и, надо думать, искусные стрелки на судах открывали огонь по нашему самолету — так или иначе по дороге через Ла-Манш нам досталось. Но, во всяком случае, это были переживания, не лишенные спортивного азарта”.

Пабст вспоминает прошлое и описывает свои чувства, связанные с “памятным и историческим моментом”: “Конечно, я был взволнован общей картиной боя и не слишком вникал в страдания сражающихся там внизу. Лишь со временем до меня, да и до других немцев дошло, какие испытания выпали на долю этих людей. Мой кузен был убит при наступлении парашютно-десантных войск, мой брат Вернер тяжело ранен при чудовищном избиении у подножья скал во время высадки. Конечно, все это глубоко личное. Таковы дороги войны. Я с грустью осознал тогда, что Вернер пострадал не на поле боя, а на море, едва ступив на берег. Тем летом он впервые в жизни увидел море. И все-таки я не могу не восхищаться многочисленными победами этого судьбоносного дня”.

Внезапное решение о вторжении Адольф Гитлер — канцлер кейха и главнокомандующий вооруженными силами вермахта, — принял 21 мая 1940 года. Это был день эйфории, день, когда для[34] Германии открылись горизонты к полному господству над Европой. Германское оружие одержало еще одну великую победу. За полторы недели Запад был завоеван. Лишь четыре дня понадобилось, чтобы подчинить Голландию. Теперь же победоносная армия стояла у берегов Ла-Манша. Танки XIX моторизованного корпуса Гейнца Гудериана, прорвав фронт союзников в Арденнах, прошли с боями более трехсот миль и заняли Аббевиль[35].

Предстояло решить, куда танки направятся дальше: повернут ли они на юг — к сердцу Франции, или же на север к Дюнкерку, чтобы окружить французские и английские войска левого фланга, которые только начали осознавать грозящую опасность быть отрезанными и от Франции, и от морских путей отступления в Англию[36].[37]

Боевые действия во Франции, которая уже лишилась лучшей части своей армии, не требовали особых усилий[38]. Европа, глухо и печально ворча, лежала у ног Германии. Завершится война во Франции, и англичане неминуемо запросят мира. Размышляя таким образом, командование вермахта обратило свои взоры к Альбиону. Какие следует предпринять шаги, если англичане все-таки поведут себя неразумно?

Ведение военных действий против Голландии, Бельгии, Франции и Британии было организовано в рамках концепции “блицкрига”. Таким же образом еще в сентябре за 30 дней была разгромлена и оккупирована Польша, а 9 апреля 1940 года было блистательно осуществлено вторжение в Данию и Норвегию.

Летом 1940 года вермахт по праву считался лучшей военной машиной в мире. Умело сочетая действия быстроходных танков, артиллерии, механизированной пехоты и пикирующих бомбардировщиков, используя пропаганду, направленную на подрыв самой способности противника к сопротивлению, немцы добились впечатляющих побед над Польшей, Данией, Норвегией, Бельгией, Голландией и Францией.[39]

Польша была первой страной, на которой испытывалась концепция “блицкрига”. Концентрическая атака превосходящих немецких сил привела к уничтожению польской армии и распаду государственности; этот процесс был ускорен разрушением с воздуха польских коммуникаций и провокационными действиями национальных меньшинств, прежде всего — фольксдойче.

Норвегия пала вследствие внезапной атаки без объявления войны; правительство было ошеломлено захватом ключевых точек страны германскими десантниками, которые неожиданно высадились не то с кораблей, не то с самолетов. В Норвегии и Дании (равно как и в Польше) для подготовки вторжения активно использовалась прогерманская пресса, формирующая и направляющая действия “пятой колонны”[40].

Десятого мая наступил черед Бельгии, Голландии, Люксембурга. И вновь немцы использовали тактику внезапного нападения, быстрого продвижения вперед, неожиданного изменения направления главного удара. Вновь профессиональная подготовка немецких солдат и командиров, подвижность армий, организация взаимодействия видов вооруженных сил, оперативное усиление — ставят в тупик противников; вновь с легкостью уничтожаются или обходятся новейшие оборонительные сооружения. Немцы переигрывают своих противников в темпе маневра, продвигаясь со скоростью до 50 миль в день, они систематически уничтожают ударами с флангов и тыла лучшие неприятельские соединения, захватывая амуницию и боевую технику. Ложные радиосообщения извещали мир о падении городов, которые еще как-то держались, распространяли уныние и убеждали народы и правительства в бессмысленности сопротивления.

Такова была атмосфера блицкрига в стиле 1940 года. [41]

Прекрасным утром 21 мая 1940 года Гитлер принимал поздравления высших офицеров вермахта[42]. Главнокомандующий сухопутными силами генерал-полковник Вальтер фон Браухич и фельдмаршал Герман Геринг, командующий “Люфтваффе”, говорили только об окончательном успехе. Куда меньше радовался адмирал Эрик Редер, командующий “Кригсмарине”: вверенные ему корабли не принимали участие в боевых действиях в Бельгии и Франции. Флот по-прежнему был занят в Норвегии, лишь малые суда сыграли какую-то (очень незначительную) роль в завоевании Нидерландов. Неожиданное изменение баланса сил на Западе заставило Редера серьезно задуматься над оперативным положением. Дождавшись окончания общей дискуссии, командующий флотом попросил слова для обсуждения предложения, отвергнутого в прошлом, — плана завоевания Англии. Этот проект по своей грандиозности должен был стать самой крупной десантной операцией на европейском континенте со времен Вильгельма Завоевателя (1066 г.)

Возможности десантной операции против Англии впервые обсуждались в ноябре 1939 года в контексте подготовки наступления на Западе. Капитан Ганс Рейнеке из “Кригсмарине” проанализировал планы вторжения через порты северной Германии, и его выводы значительно поубавили энтузиазм слушателей, если таковой у них и был.

Геринг от имени “Люфтваффе” официально отклонил предложенный моряками план. Армия детально изучила выводы Рейнеке и сформулировала свои требования к морскому и воздушному обеспечению вторжения (не надеясь, впрочем, на многое).

Двадцать первого мая Редер вновь решил обсудить с фюрером возможность десантной операции. Надо сказать, что адмирал не предполагал встретить сколько-нибудь положительный отклик, скорее, он хотел получить подтверждение неизменности воззрений[43] Верховного главнокомандующего. Однако, к разочарованию Редера, пьяный воздух победы пробудил революционный дух Гитлера. Фюрер видел перед собой карту Англии, рассеченную синими стрелами, показывающими движение германских армий: новые возможности открывались перед непобедимыми корпусами вермахта.

Гитлер по-прежнему был предан идее уничтожения коммунистической России, но он разделил опасения своих советников и хотел бы избежать войны на два фронта. Если бы только можно было не принимать Англию во внимание — подобно Швеции, Португалии или Греции — все стало бы на свои места: Россия была бы к 1941 году полностью изолирована и затем уничтожена. Однако непокоренная Англия могла стать источником серьезных проблем на континенте (прежде всего — в бассейне Средиземного моря).

Фюрер поздравил растерявшегося Редера с “несколько неожиданным проявлением инициативы” и приказал срочно подготовить пересмотренный с учетом новых реалий проект вторжения в Англию. Уже через три дня поступил рапорт от генерал-полковника Вильяма Кейтеля, возглавляющего ОКВ. Кейтель сообщил о положительной оценке плана. Редер, однако, был полон сомнений и охотно отменил бы вторжение.

Геринг и Браухич не сомневались в победе и не видели никаких изъянов в набросках ОКВ[44]. Кейтель, традиционно поддакивающий Гитлеру, назвал вторжение “экспериментом”. Альфред Йодль, начальник штаба ОКВ[45], и его помощник Вальтер Варлимонт видели главную трудность в согласовании между собой действий трех[46] различных служб — сухопутных сил, “Люфтваффе” и “Кригсмарине”[47].

Двадцать первого мая танки Гудериана начали продвижение к Дюнкерку. Двадцать четвертого числа британские танки перешли в контратаку в районе Арраса, что вызвало локальный кризис на фронте[48]. Седьмая немецкая танковая дивизия столкнулась с английскими “матильдами” и понесла серьезные потери. Фон Рунштедт, командующий группой армий “А”, сыгравшей ведущую роль в операции “Гельб”, чувствовал, что пришло время остановиться. Его подразделения непрерывно наступали 14 дней, пехота отстала, фланги подвижных корпусов были открыты и подвергались непрерывным нападениям. Рунштедт считал необходимым при любых обстоятельствах сохранить танки (которые уже истратили большую часть моторесурса) для использования во второй фазе кампании. Рунштедт нервничал и, несмотря на все возражения Гудериана, перед которым лежал открытый путь к Дюнкерку, он остановил войска. “Стоп-приказ” был на следующий день подтвержден Гитлером[49].[50]

В спор командных инстанций вмешался Геринг, который надеялся заслужить новую славу для “Люфтваффе”, принудив окруженного врага к капитуляции одними бомбардировками. Поскольку такое развитие событий устраивало Гитлера (равно, как и Рунштедта), разрешение было дано. “В любом случае,— заметил Гитлер довольному Герингу прямо перед заседанием, посвященным возможному вторжению, — нашим солдатам потребуется все их самообладание, чтобы завершить завоевание Франции и перейти к Англии. Этими словами фюрер германской нации четко сформулировал свою позицию.

Обсуждение открыл Редер, который подчеркнул всю степень опасности. Британский флот был лишь незначительно ослаблен во время Норвежской кампании, в то время как Германия понесла в северных водах серьезные потери среди крейсеров и миноносцев; были повреждены также оба боеспособных линейных крейсера — “Шарнхорст” и “Гнейзенау”[51]. Принимая во внимание, что все побережье вскоре будет в руках Германии, Редер согласился с наличием возможности высадить войска на английские берега и даже какое-то время снабжать их там. Тем не менее, он сообщил об отсутствии каких бы то ни было гарантии успеха такой операции. “Конечно, минные поля противника могут быть разминированы, хотя 30 тральщиков для этого, явно недостаточно, но, в любом случае, возникнут проблемы с вражескими торпедами. Я не советую предпринимать попытку атаки на море”.[52]

Фон Браухич предложил рассматривать вторжение как обычную операцию по форсированию крупной водной преграды. Он обещал, что, высадившись на вражеском берегу, солдаты быстро уничтожат армию противника, уступающую по своим боевым возможностям вермахту. (Это мнение командование сухопутными силами высказывало в свое время Рейнеке. “В обязанности „Кригсмарине” входит только доставить нас туда; что касается „Люфтваффе”, то авиация должна захватить господство в воздухе и блокировать британские воздушные силы. Кроме того, авиации придется обеспечивать снабжение войск на английском берегу, если этого не сможет сделать флот”.)

Для Геринга эти слова были скорее приглашением, чем вызовом. “Люфтваффе” добились во Франции полного превосходства в воздухе и считали, что им будет достаточно просто справиться и с RAF. Эскадрильи пикирующих бомбардировщиков прокладывали путь армии. Воздушно-десантные войска использовались при завоевании Бельгии и Голландии. Сейчас германские ВВС готовились уничтожить английскую армию, окруженную в Дюнкерке, что должно было стать, как самоуверенно предсказывал Геринг, “первым в истории разгромом сухопутных сил воздушными”.

День 23 мая Геринг провел, обсуждая военное положение с начальником штаба ВВС, генерал-майором Гансом Ешоннеком, и с командующим Вторым воздушным флотом генералом авиации Альбертом Кессельрингом.

Кессельринг ранее руководил штабом “Люфтваффе” и вместе с Герингом немало сделал для развития германских воздушных сил. С самого начала войны он находился на оперативной работе, командуя сначала Первым, а затем Вторым воздушным флотом. Кессельринг считался образцовым солдатом и входил в число самых способных офицеров Генерального штаба. Он лучше многих своих коллег понимал, что германская экономика и вооруженные силы с трудом справляются с неотложными военными заказами. Кессельринг отдавал себе отчет, что техническое превосходство германской авиации, которое привело к многочисленным победам на полях сражений, не продлится вечно. Он придавал огромное значение сохранению резервов, но сейчас страна вела свой[53] главный бой, и командующий “Люфтваффе-два”[54] был готов пойти на любой риск, чтобы достигнуть окончательного решения. Приходилось драться, напрягая все силы, — чтобы истощить также и все ресурсы врага, разгромить его раз и навсегда, пока Англия не удвоила свой промышленный потенциал, переведя экономику на военные рельсы. Геринг был не в восторге от прогнозируемых Кессельрингом потерь “Люфтваффе” в предстоящих боях с RAF и Королевским флотом, но полагал, что, когда Англия будет повержена, эти потери удастся возместить[55].

Новый план, который Геринг представил Гитлеру, был разработан Кессельрингом и Ешоннеком. “За вторжение в Англию, — начал Геринг, — должны отвечать “Люфтваффе”. Морской десант рассматривается лишь как поддержка воздушного. Силы Второго и Третьего воздушных флотов будут использованы для завоевания превосходства в воздухе, обеспечения морской и воздушной десантных операций, а также — для непосредственной поддержки сухопутных сил”. Военно-морской флот, прикрываемый с воздуха “Люфтваффе”, должен сделать все возможное для того, чтобы держать под контролем морские коммуникации в районе высадки. Армия должна создать на плацдарме надежную систему ПВО, что позволит отвлечь истребительные эскадрильи от задач непосредственной поддержки десанта.

Геринг подсчитал, что к середине июля он может иметь в строю 750 трехдвигательных транспортных самолетов Ju.52, несколько тяжелых четырехдвигательных Ju.90, и “фокке-вульф-200” “кондор”, а также около 150 планеров[56].

Такое количество транспортных самолетов[57] было в состоянии доставить на короткие расстояния свыше 15500 человек или около 3000 тонн оборудования[58]. Другими словами, транспортная авиация “Люфтваффе” была способна доставить в Англию, по крайней мере, одну полнокровную дивизию и снабжать ее. (Геринг исходил из того, что часть самолетов сможет ежедневно совершать два вылета, как это уже было в Голландии.){2}

Командующий авиацией поставил три следующих условия, выполнение которых, по его мнению, должно было обеспечить успех вторжения. Во-первых: морская операция должна была отставать по фазе от действий десантных частей, которым следовало дать время для развертывания действий в тылу врага. При этом вторжение следовало осуществить как можно скорее, чтобы застигнуть врага врасплох и не дать ему возможности реорганизовать и перевооружить свои силы[59]. Для получения преимущества было желательно атаковать не позже, чем в середине июля, а еще лучше — в начале месяца. Во-вторых: было необходимо немедленно приступить к восстановлению сил “Люфтваффе”. Это подразумевало, что во время кампании в Южной Франции армии придется довольствоваться минимальной поддержкой с воздуха. Далее, на территории Северной Франции и Бельгии следовало восстановить работоспособность аэродромов, обеспечить их прикрытием от атак с воздуха и с земли, наладить снабжение. И в-третьих, Геринг настаивал, чтобы вторжение было начато только после четырех подряд дней “гарантированно[60] хорошей погоды”. Эти дни были необходимы для того, чтобы достигнуть преобладания над RAF.

Столкнувшись с такой ошеломляющей поддержкой от Геринга, ни Браухич, не Редер не смогли долго сопротивляться. Они ясно видели, что Гитлер полон энтузиазма. Между тем Браухич по своему темпераменту не мог резко возражать фюреру, который просто пугал его. Что же касается Редера, самого дальновидного из командующих, он был слаб в спорах и предпочитал излагать сомнения письменно[61]{3}.

Редер осознавал, что события выходят из-под его контроля. Он пытался еще раз предупредить Гитлера об опасности. Он спрашивал командующих родами войск: когда они собираются начать высадку? Сколько войск они хотят использовать? Где они будут высаживаться и насколько растянут линию фронта? Получив от Геринга и Браухича весьма уклончивые ответы, Редер поинтересовался, знают ли они о ветрах, приливах и отливах, о холмистом характере прибрежной полосы и о тех проблемах, которые возникнут, если не удастся достаточно быстро захватить один из вражеских портов. Адмирал был готов продолжать дискуссию, однако, Гитлер его остановил.

“Трудности, — сказал фюрер с непоколебимой уверенностью, которая была порождена непрерывными военными успехами, — могут и будут преодолены”. Гитлер подчеркнул, что он предпримет попытку десантирования “15-го июля или даже раньше”. “Может быть, это будет мирная оккупация — если, конечно, Англия попросит мира”, — заключил он.[62]

Видя, что никто его не поддерживает, Редер подчинился верховному командованию. “Кто в этом случае, — спросил он, — будет отвечать за проведение операции?” В этом отношении Гитлер уже принял решение. Все будет организовано по образцу операции “Weserubung” (вторжения в Норвегию). Иными словами, планированием будет заниматься ОКВ под личным руководством фюрера. На самом деле Гитлер не принимал ни малейшего участия в планировании Норвежской операции[63], но подразумевалось, что теперь будет по-другому. “В любом случае, — провозгласил Гитлер, — в самый решающий, первый момент главная роль будет принадлежать “Люфтваффе”, и я полагаюсь на своего старого друга Германа Геринга, который получает мое доверие и неограниченную поддержку”.

Грузный летчик с удовольствием принял это приглашение завоевать еще большую славу для “Люфтваффе”.

Йодль собрал Генштаб, уже имеющий некоторое представление о сути проблемы (после консультаций с Редером и Рейнеке осенью 1939 года). Все договаривающиеся стороны, и прежде всего моряки, которые многому научились в Норвегии, согласились, что обязательным условием захвата и удержания плацдарма является абсолютное господство в воздухе над завоеванным районом.

Представитель армии, полковник Штюльпнагель, настаивал, чтобы высадка десанта происходила на как можно более широком фронте между Дилом и заливом Лайм. Он настаивал на использовании с самого начала операции тринадцати дивизий, каждую из которых предполагалось разделить на два эшелона — первый, предназначенный для захвата и укрепления пладцармов, и второй — для развития успеха. В первом эшелоне должно высаживаться 90000 человек, 650 танков, 4500 лошадей, более 100 горных орудий и огромное количество противотанковых установок, помимо такого оружия, как минометы и пулеметы. Перевозить все это должен флот. “Люфтваффе” обязаны оказать ему всемерную поддержку и при этом прикрывать перевозку по воздуху своих собственных десантных войск, а также 52-й батареи ПВО, включающей более трехсот[64] универсальных 88-мм орудий. Второй эшелон предполагался даже еще большим, до 160000 человек, с тяжелым вооружением. Рейнеке подсчитал, что потребуется 45 транспортных кораблей, 640 паромов, 215 буксиров и 550 катеров, чтобы доставить первый эшелон (менее двухсот 88-миллиметровых орудий), и втрое больший тоннаж[65], чтобы перевезти остаток, продолжая обеспечивать боеприпасами, горючим и продовольствием тех, кто уже сражается на английском берегу. Рейнеке обратил внимание командующих на то, что собрать такой флот будет возможным только к середине августа, в лучшем случае. Он также добавил, что военно-морские силы сильно уменьшились в составе, вследствие потерь в Норвегии, и теперь не могли долго защищать береговую линию, даже если минный коридор будет сделан вовремя.

Когда пришла очередь представителя “Люфтваффе” — генерал-майора Хоффмана фон Валдау, который умышленно был возведен Герингом в более высокое офицерское звание, нежели его коллеги по штабу ОКВ[66], он не стал рассеивать охватившее командующих воодушевление. По мнению Валдау, армия переоценивала свои потребности в силах и средствах. Если британцы потерпели столь сильное поражение во Франции, как это утверждает разведка, то для победы будет достаточно сравнительно небольшого количества войск. Поэтому ширина фронта вторжения может быть значительно сужена. Тогда и трудности флота уменьшатся, по меньшей мере, на 75%, будет намного меньше проблем с прикрытием войск и конвоев[67]. А значит, появляется надежда перенести вперед дату наступления — в соответствии с указаниями фюрера.[68]

Йодль с воодушевлением поддержал Гитлера, и в результате эскизный план операции, названной Гитлером “Морской лев”, был разработан “по мотивам” представлений Валдау. Армия не будет рассредоточиваться на широком фронте. Поэтому отвлечение больших сил от операций в Южной Франции не оправдано, и основная масса дивизий вермахта примет участие в операции “Рот”.

Стороны согласились с тем, что “Кригсмарине” могут транспортировать людей и оборудование, но не способны справиться с прогнозируемым участием Королевского флота.

Таким образом, окончательно определилось, что все участники совещания зависят от “Люфтваффе” ...В эти дни немецкие пикирующие бомбардировщики уже роились над портами Ла-Манша, штурмуя легкие морские силы, которые пытались спасти армии побежденных союзников. Успех этих атак внес свой вклад в предстоящую битву за Британию.

Лишь несколько человек из высших эшелонов власти в Великобритании без излишней мрачности восприняли бы информацию о состоявшихся в Германии совещаниях. уинстон Черчилль, например, рассматривал опасность вторжения как реальную с того самого дня, когда он стал премьер-министром (10 мая).

Изучив уроки, которые преподнесли Норвегия и Голландия, начальники штабов адмирал Дадли Паунд, генерал Эдмунд Айронсайд и маршал авиации Сирил Невилл заключили, что немцам понадобится захватить не более семи аэродромов на территории Англии (это требовало всего 5000 человек), чтобы проложить путь для перевозки подкреплений[69]. Неприятельские суда могут[70] легко доставить до 20000 захватчиков: Королевский флот неоднократно предупреждал, что при определенных условиях погоды, высадка может быть осуществлена до того, как корабли Его Величества смогут вмешаться.

Радовала лишь организация, известная как Ultra. Используя механический вычислитель, сотрудники “Ультры” достаточно свободно дешифровывали неприятельскую радиосвязь. Так, прикаа Гудериана о наступлении на Дюнкерк был расшифрован и передан комитету начальников штабов, который меланхолично заключил в своем рапорте кабинету министров, что армии союзников будут потеряны в течение 48 часов, если Гудериаиу удастся захватить порты Ла-Манша. Гибель такого количества войск —ради спасения Франции — могла вызвать в Британии национальную катастрофу.

Можно было предположить, что Италия присоединится к своему союзнику по Оси и объявит войну Франции и Великобритании. Это в корне изменит обстановку на Средиземном море. Сохранение позиций в этом регионе станет отныне важнейшей и едва ли выполнимой задачей Империи. Если Франция будет побеждена, а ее флот интернирован, то, кроме сильной английской эскадры в Восточном Средиземноморье, потребуется иметь флот в Гибралтаре. Но взять эти корабли неоткуда; останется только оголить Дальний Восток, где флоту США придется в одиночку противостоять воинственной Японии[71].

Кроме того, немецкие надводные рейдеры и подводные лодки, базирующиеся в захваченных портах западного побережья Франции, усложнят обстановку на Атлантике. Между тем безопасность торговых путей, связывающих Британские острова с американским континентом, была для Империи вопросом жизни и смерти.

Наконец, никто не верил, что удастся без существенных потерь в людях, военном снаряжении и наиболее ценных кораблях эвакуировать армию из Норвегии и Дюнкерка.[72]

В армии метрополии осталось всего 15 пехотных дивизий и одна бронетанковая дивизия (2-я бртд.) неполного состава. Поскольку приоритет в снабжении целиком и полностью отдавался Британским экспедиционным силам (которые были на грани потери всего снаряжения), подразделениям, оставшимся на островах, не хватало средств моторизации, противотанковой и полевой артиллерии и даже личного состава.

На территории Британии оставалось 963 танка, но только 213 из них были боеспособны, оставшиеся 618 легких и 132 средних танка можно было не принимать в расчет.

14 мая военный министр М.Иден объявил о наборе волонтеров в “добровольные силы самообороны” для помощи своей стране. Результатом этого призыва стала регистрация 250000 добровольцев, которых еще надо было организовать, обучить, снабдить оружием и обмундированием. Эта армия добровольцев ничем не могла помочь кадровым войскам, разве только поднять тревогу в местах высадки десанта.

По мнению высшего военного руководства, теперь все зависело от того, смогут ли RAF противостоять частям “Люфтваффе”. Но с апреля военно-воздушные силы понесли тяжелые потери, особенно в истребителях. За три недели сражения в мае 1940 года английская авиация лишилась 430 истребителей, а произведено было только около трехсот. И это при том, что авиазаводы перешли на 24-часовой рабочий день при семидневной рабочей неделе. Руководство страны и армии понимало, что все накопленные резервы будут растрачены во время эвакуации из Дюнкерка.

Британия едва ли могла рассчитывать на помощь извне. Пока что ее правительство лишь пыталось оттянуть катастрофу. Черчилль прилагал усилия к тому, чтобы спасти прижатые к Проливам английские войска, в то же время он стремился сохранить союз с Францией и побудить ее продолжать сражаться. Пятнадцатого мая премьер-министр обратился с просьбой о помощи к Ф.Рузвельту. Речь шла об оказании “быстрой помощи любыми средствами, кроме непосредственного вовлечения в войну”[73]. Черчилль просил передать Великобритании[74] 50 старых эсминцев, несколько сотен современных самолетов, зенитные орудия. Само собой, требовалось также сырье и продовольствие. Черчилль надеялся на косвенное участие в войне американского флота, находящегося с визитом в портах Ирландии. Он предлагал послать американские корабли с дружественным визитом и в Сингапур в целях сдерживания Японии.

Самолеты и оружие Рузвельт прислать мог, что же касается военных кораблей, то на подобную акцию требовалась санкция Конгресса. С учетом изоляционистских настроений в стране, обратиться к сенаторам с подобной просьбой в год президентских выборов было бы политическим самоубийством.

В дни кризиса давнее личное знакомство Черчилля и Рузвельта на какое-то время приобрело значение серьезного политического[75] фактора, но сколько-нибудь существенной помощи Великобритании президент пока оказать не мог. К тому же американский посол в Лондоне (Джозеф Кеннеди) был настроен весьма пессимистично и сообщал, что шансы Англии устоять не больше, чем пятьдесят на пятьдесят. Прочие европейские информаторы Рузвельта придерживались того же мнения.

Было понятно, что, по крайней мере, в ближайшие семь месяцев[76]{4} Британии придется спасать себя своими силами. Черчилль потребовал реорганизовать страну “как крепость на тоталитарных началах”. Двадцать второго мая он с трудом провел через парламент “закон об экстремистских группировках”, который либерально настроенные комментаторы назвали “радикальным насилием над человеком и правами собственности”. На следующий день в рамках этого закона были интернированы пацифисты, капитулянты и все прогермански настроенные (или считающиеся прогермански настроенными) англичане. В стране возник страх перед “пятой колонной”, внесшей свой вклад в падение союзников Великобритании: жители страны остервенело ловили действительных и мнимых “немецких шпионов”. По мере того, как развертывалась битва за Дюнкерк, страх завоевания возрастал; страна, желая себя защитить, инстинктивно потянулась к наиболее простым решениям и, естественно, нанесла больше вреда себе, нежели врагу, который пока еще и не появился.[77]