"Моя жизнь" - читать интересную книгу автора (Сетон-Томпсон Эрнест)

Глава VIII Первые шаги по тропе художника

В сентябре 1876 года я нашел мертвого ястреба недалеко от того места, где раньше была моя хижина. По-видимому, охотник подстрелил хищника, но не смог найти свою добычу. Для меня это была драгоценная находка.

Я понес ястреба домой, любуясь его красотой. Мне захотелось нарисовать его на полотне масляными красками — наша соседка, художница мистрис Макгорн, дала мне несколько уроков по живописи, так что я немного владел этим искусством.

Я сделал чучело и смастерил себе раму с зажимами, которая держала птицу как бы в полете.

Две недели с увлечением писал я портрет ястреба. Выводил каждое пятнышка, каждую полоску, и тот, кто видел натуру, сразу узнал бы ее на полотне.

Эта картина и сейчас передо мной. В свете моих теперешних знаний и художественного опыта я сказал бы, что слишком много уделял тогда внимания деталям, в ущерб характерным линиям и форме. И все же я должен сказать, что это была добросовестно написанная картина, и она дорога мне тем, что была первой на пути моих новых исканий в юношеские годы.

Да, мои домашние были неизменно против моих занятий натуралиста, но любовь к естествознанию разгоралась во мне все с большей и большей силой.

Я полюбил дикую природу с детства, когда мы жили еще в лесной глуши. И теперь в Торонто, эта любовь не погасла, несмотря на скудную природу окрестностей города и препятствия, которые я все больше и больше встречал со стороны отца.

Мне не раз приходилось слышать и читать о юношах, которые мечтали стать художниками, но им приходилось выдерживать упорную борьбу с семьей, особенно с отцом. И только однажды мне пришлось столкнуться с исключением из этого правила — сын не хотел стать художником, но отец заставил его остановить свой выбор на этой профессии.

С детства я мечтал стать естествоиспытателем, но отец заявил мне:

— Это профессия без будущего, без перспектив. У тебя есть дарование художника, и ты станешь художником.

Никто в нашей семье не решился бы возражать отцу, а тем более перечить его воле. Профессия натуралиста стояла у меня на первом месте, профессия художника — на втором. Но мне не пришлось выбирать, отец решил за меня, и я должен был стать художником.

Не могу сказать, чтобы этот выбор был в тягость мне — у меня было художественное дарование, и в школе мои рисунки всегда выделялись среди других.

Осенью 1876 года, когда мне исполнилось шестнадцать лет (ростом я был почти шесть футов, но худ как тростинка) я стал серьезно подыскивать себе работу.

Я делал зарисовки зданий, разных предприятий и магазинов. Один или два из этих рисунков у меня приняли для рекламы. Я раскрашивал фотографии, но в этом деле не преуспел.

Я рисовал с натуры зверей и птиц. Рисунки получались довольно интересные, но и только — ничего замечательного в них не было.

В нашем городе было несколько художников-портретистов, хорошо известных местным жителям. Я показывал им свои наброски, они хвалили меня, но никаких предложений мне не делали.

Про одного из этих художников в городе ходила интересная молва. Его отец был инженером-строителем, в семье было заранее решено, что сын пойдет по дороге отца и будет его помощником. Так сначала и было. Но когда юноше исполнилось двадцать лет, он решил попробовать свои силы как художник. Он купил себе ящик с красками. Отец стал позировать для него. Через несколько недель портрет был готов. Сходство получилось безукоризненное. Портрет был великолепен в каждой детали и прекрасен по колориту. Неудивительно, что он вызвал всеобщее восхищение.

Ободренный успехом, юноша решил ехать за границу, чтобы там усовершенствовать свое мастерство. Через год он вернулся в Торонто и открыл студию художника-портретиста. У него была лучшая клиентура города, и ему платили самые высокие цены за картины.

Но, как ни странно, он не нарисовал больше ни одного портрета, который мог бы сравниться с портретом его отца. Он работал много и усидчиво, но редко писал портреты с натуры — почти все его портреты были срисованы с фотографий. Все на одном и том же фоне, в одном и том же освещении, с одной и той же схемой раскраски лица. Главное, к чему он стремился — это заработать побольше денег.

Этот молодой художник был на вершине своей славы, когда я пришел к нему со своими набросками животных и птиц. Он был очень любезен и внимателен ко мне, сказал, что анималистическая тематика очень хорошо удается мне, и предложил поступить к нему в студию в качестве ученика, без заработной платы, сроком на два года. Моя помощь в делах мастерской должна была засчитываться как плата за обучение.

Так начался новый период в моей жизни. Не прошло и трех месяцев, как я постиг все, чему можно было научиться в этой портретной мастерской.

Здесь все делалось по шаблону. Вот, например, человек хочет заказать свой портрет. «Хорошо, — говорят ему, — только пришлите вашу самую лучшую фотографию, на которой вы улыбаетесь, обязательно en face. Вместе с фотографией пришлите точное расстояние от уголка вашего глаза до уголка вашего рта».

За два года, которые я провел в этой студии, я не слыхал ни одного слова, которое имело бы отношение к настоящему искусству. Мой учитель не был художником в истинном значении этого слова.

Мне пришлось познакомиться с одной очень своеобразной отраслью «искусства».

В верхнем этаже здания, в котором находилась наша мастерская, помещалась знаменитая академия бокса Джека Скиллинга. Многие из друзей моего хозяина часто заходили туда либо за советом, либо просто для развлечения.

Однажды один из завсегдатаев академии пришел к нам с подбитым глазом.

— Зайдите-ка в студию, — пригласил его мой хозяин, — мы тебе это дело устроим.

Хозяин подробно проинструктировал меня, как загримировать ушиб.

И вот я попросил пострадавшего лечь на спину и закрыть свой больной глаз. Потом я достал телесного цвета краску и наложил ее слоем на почерневшее, позеленевшее веко. Затем хорошенько припудрил сверху, чтобы придать гриму матовый оттенок, как у кожи. И все оказалось в порядке. Молодой человек, веселый и довольный, распрощался с нами.

— Слушай — сказал мне хозяин — я не против того, чтобы ты зарабатывал немного денег этим способом. Запомни только: если придет богатый человек, бери с него два доллара. С бедного, но уважаемого клиента можно брать от пятидесяти центов до доллара. Если же явится какой-нибудь забулдыга, скажи ему: «Мы такими вещами не занимаемся. Обратись-ка, любезный, вон в ту мастерскую, за углом. Может быть, они тебе помогут».

Так я начал зарабатывать деньги. Правда, этот доход был невелик, но он был единственным, и я прилагал все старания, чтобы лучше загримировать ушибы своих клиентов.

После двух лет бесплодных ожиданий чего-то лучшего в моей жизни и учении я наконец стал посещать вечерние классы художественной школы Онтарио. Здесь преподавали лучшие художники города. Эта школа мне очень понравилась. Я с увлечением работал и быстро совершенствовался в живописи и рисунке.

В 1788/79 учебном году мне дали золотую медаль за выдающиеся успехи. Я очень гордился этой наградой, гордился ею и мой отец.

Воспользовавшись благоприятным моментом, я сказал отцу:

— Я занял первое место в лучшей художественной школе Канады. Теперь, чтобы действительно стать художником, я должен сделать следующий шаг — ехать в Лондон и там совершенствовать свое мастерство.

Отец ответил:

— Я согласен отпустить тебя в Лондон, на год во всяком случае. Мы тебя будем посылать деньги — сколько именно, сейчас скажу, мне надо будет посоветоваться с твоей матерью и братьями. Во всяком случае это будет небольшая сумма, и должен тебя также предупредить, что ты получишь ее заимообразно.

На какую сумму именно я мог рассчитывать, отец так и не сказал. Но мать заметила мое недоумение и шепнула:

— Мы постараемся высылать пять фунтов стерлингов, если только нам удастся их сэкономить.

12 июня 1879 года я, долговязый, нескладный юноша, стоял на палубе парохода «Алжир», который должен был доставить меня к берегам Англии.

Мои родители и братья пришли на пристань. Когда пароход снялся с якоря, я почувствовал, как что-то словно сжало мне горло и глаза стали влажны.

Я помахал рукой на прощанье и не сводил глаз с берега, пока белый платочек матери не затерялся в толпе.