Керен Певзнер Ее последний круиз

ЗНАЕТЕ ли вы, какое в Израиле мороженое? Это песня, поэма, холодная и искрящаяся. Нежные сливки тают во рту, язык ощущает кусочки свежих персиков и ананасов, ароматный сок клубники перемешивается с замороженным йогуртом. И все это для того, чтобы доставить тебе, Валерия, неизъяснимое наслаждение во время длинного средиземноморского лета.

Поглощая фисташковое мороженое прямо из пластиковой баночки, я лениво рассуждала о том, что не все так плохо устроено на этой земле. И если кем-то был придуман палящий зной, то кто-то другой противопоставил этому зною кондиционеры, юбки-саронг и более сотни видов мороженого.

Тщательно выскоблив баночку, я с сожалением выкинула ее в корзину для бумаг и повернулась к компьютеру. Дел было по горло. Несмотря на летнюю лень и желание спрятаться в темной прохладе, клиентов у меня по-прежнему хватало. Люди не переставали приезжать на Землю Обетованную, а значит им требовались копии документов на государственном языке и мои скромные услуги в качестве переводчика, советчика и няньки с правом подписи.

На экране светился очередной лист экзаменационных оценок, который мне нужно было перевести. И я начала машинально бить по клавишам, вспоминая, как будет на иврите сопромат и теормех.

А мысли тем временем витали далеко. Хотелось синего неба и соленых брызг в лицо, и чтобы ветер развевал неплотно запахнутую юбку. И лежать в шезлонге под цветастым грибком и посасывать через соломинку ледяной грейпфрутовый сок. И прислушиваться к звону льдинок в высоком бокале, и еще, и еще…

Надо мной склонился полуобнаженный официант с бабочкой на загорелой шее. Он предлагал мне мороженое в запотевшей вазочке. Мое любимое, с шоколадными чипсами. И тут затренькал «Турецкий марш». Официант рассеялся как дым, испугавшись такой бездарной аранжировки, а я схватила свой неразлучный сотовый.

— Алло, я слушаю.

— Госпожа Вишневская? — спросил меня мужской голос.

— Да, это я.

— Меня зовут Элиэзер Гарвиц, координатор по связям с общественностью фирмы «Шуман и сыновья». Ваша контора находится на Соколова?

— Да.

— Вы могли бы уделить мне время? Скажем, с четырех до пяти? — голос господина Гурвица был настойчив.

— Да, — я ничего не могла с собой поделать. Мой собеседник строил беседу по классическим карнегианским приемам: он не давал собеседнику возможность отрицательного ответа.

— Отлично, ровно в четыре вас будет ждать машина. Вы приедете к нам, а потом вас отвезут обратно. Устраивает?

После последнего своего «да» я выключила сотовый и откинулась на спинку вращающегося стула. Я была обескуражена, и в то же время мне хотелось смеяться. Фирма «Шуман и сыновья» являлась крупнейшей в Израиле компанией по производству мороженого, а один из ее филиалов находился в Ашкелоне, в городе, где на улице Соколова уже два года работала переводческая контора Валерии Вишневской, вашей покорной слуги.

Следовало предупредить дочь на случай задержки. Ведь я до сих пор не знала, с чего вдруг моя персона заинтересовала мороженщиков.

— Дарья, привет! Ты дома?

— А кто, по-твоему, снял трубку? — хмыкнула она, но я оставила без реакции ее сарказм.

— Я сейчас уезжаю на фабрику мороженого «Шуман и сыновья».

Дарья восторженно взвизгнула:

— Класс, мамуля! Мы там были на экскурсии. Я три стаканчика съела. Домой принесешь мороженого?

— Не думаю… Меня по делу зовут.

— По какому?

— Приду — расскажу. Бай, дорогая.

Вот теперь можно было отправляться в сладкое царство Снежной Королевы.

У входа уже стояла машина, разукрашенная рекламой брикетов и вафельных стаканчиков.

До фабрики доехали быстро. Жуткие строения промышленной зоны промелькнули в несколько минут, истошный запах рыбы с рыбокомбината тоже остался позади, и водитель притормозил перед белым зданием с огромной сине-красной вывеской «Шуман и сыновья».

Охранник при входе, удостоверившись, что перед ним стоит именно госпожа Вишневская, сообщил, что меня ждут на четвертом этаже в комнате 404. Через пару минут я оказалась в кабинете господина Элиэзера Гарвица. Тот оказался плотным коротышкой, вылитым мистером Пиквиком в круглых очках, излучавшим добродушие и радушие.

— Валерия, дорогая, вы позволите вас так называть? — толстячок широко улыбнулся, а я обратила внимание на таившийся в глубине глаз некий стальной блеск, напоминающий, что координатор по связям совсем не так прост, как кажется. — Присаживайтесь, что вы будете пить?

Вспомнив свои недавние грезы, я ответила:

— Грейпфрутовый сок.

Просторный кабинет был устлан темно-вишневым паласом. Два массивных стола изображали букву «Т». Вдоль стен выстроились не менее двадцати стульев. Этот кабинет явно предназначался для совещаний и представительских визитов. Стены, вместо полагающихся в таком интерьере пейзажей, украшали две яркие фотографии полуобнаженных красоток, томно облизывающих пломбир на палочке.

Гарвиц достал из маленького холодильника запотевшую бутылку грейпфрутового сока с мякотью, перелил в стакан, воткнул соломинку и протянул мне.

— Благодарю вас, — я отпила немного и продолжила. — Итак, для чего вам понадобилась моя скромная персона, господин Гарвиц?

— Просто Элиэзер, к чему в такую жару эти условности? — он поправил очки и спросил. — Вы, конечно, знаете, что каждая уважающая себя компания выбирает лицо фирмы?

— Да, — кивнула я. Черт возьми, он опять меня вынуждает… Ох, непрост этот мистер Элиэзер Пиквик!

— И в этом году мы решили выбрать девушку или молодую женщину, лицо которой в точности отражало тенденции в современной моде, культуре и…

Я поперхнулась. До меня дошло, зачем я здесь. Но эта мысль была более чем странной. Вытаращив на Гарвица глаза, я успела пробормотать сквозь кашель:

— И вы… Вы решили, что я буду вашим лицом?! То есть лицом вашего мороженого?!.

Вероятнее всего, моя физиономия сейчас могла бы быть исключительно лицом, рекламирующим американские горки — от кашля у меня глаза вылезли из орбит.

— Ну что вы, Валерия, — Гарвиц подскочил ко мне и похлопал по спине, Хотя ход ваших мыслей мне нравится. Это так по-женски! Просто мы проводим конкурс: лицо фирмы «Шуман и сыновья». Победительница получает солидный приз, подарки и годовой контракт с нашей фирмой. Она будет рекламировать мороженое «Элегия Шумана» — лучшее мороженое Израиля! — Элиэзер зажмурился как кот на солнышке. Вот что значит отличный аутотренинг — у меня даже слюнки потекли, так захотелось этой элегии. Жаль, что сегодняшнюю норму я уже выкушала.

Гарвиц открыл глаза и уставился на меня сквозь отражающие стекла.

— И вы нам в этом поможете! Мы устраиваем круиз на греческие острова. Конкурс будет проведен во время путешествия на роскошном лайнере «Афродита». Не волнуйтесь, круиз продлится только несколько дней, и вы ненадолго отлучитесь от своей основной работы.

— Простите, Элиэзер, но я все-таки не понимаю.

— После тщательного отбора мы выбрали восемь кандидаток. Все красавицы, высокие, стройные. Но четыре из них совсем свеженькие репатриантки из России, иврит знают плохо. А ведь им надо будет давать интервью, производить впечатление. В конце концов кому-то просто надо быть возле них. И вот наше руководство решило выбрать вас, дорогая Валерия, для выполнения этой нелегкой, но вместе с тем, и приятной задачи. Теперь вам понятно?

Осторожно отпив из бокала, я ткнула соломинкой по направлению к картинам:

— То есть они будут вот так сниматься, а я буду рядом переводить в случае необходимости. Верно? И больше от меня ничего не потребуется?

— Ну… — координатор замялся. — Вы же сами понимаете, Валерия, круиз, множество мужчин с фотоаппаратами, красивые девушки… Конечно, у нас будет служба безопасности, но все равно, нужен глаз да глаз. А у вас прекрасная репутация! Мне рассказывали, что вы замечательно справляетесь с подобными обязанностями, опекой и прочее… Мы навели справки.

— Нет, господин Гарвиц, вы уж точнее выражайте ваши мысли, — браво, Валерия, ты смогла сказать «нет». — Вы меня приглашаете переводчиком или дуэньей, надзирательницей за вашими красавицами? Они будут скакать из постели в постель, а я за ними по всему кораблю гоняться? Ловить этих вертихвосток? У меня дочь почти их возраста, так я себе не позволяю за ней хвостом ходить, я на ее разум полагаюсь!

— Успокойтесь, дорогая! Никто вас и не будет заставлять следить за ними. Но вот быть рядом, помочь, в случае чего, выйти из щекотливой ситуации — с вашим умом и жизненным опытом… Мы и в контракте это укажем, — Гарвиц весь раскраснелся от натуги.

— Что укажете?

— Ваши особые полномочия. И девушкам вас представим. Все сделаем так как нужно. Я приложу все усилия. Когда вы сможете дать нам ответ?

Ах, они и время на раздумье дают! Ну что ж…

— Через два дня. Но мой ответ будет зависеть…

— От суммы контракта! — перебил он. — Ну конечно, конечно!

Остальное время мы посвятили обсуждению финансовых проблем. На прощанье Гарвиц дал мне папку с фотографиями и короткими биографиями девушек.

— А это для вашей дочки, — он протянул мне увесистый пакет с рекламой «Шуман и сыновья». Пакет был холодным.

— Спасибо, Элиэзер. До встречи.

Рекламный автомобильчик ждал меня у входа, и так как с мороженым возвращаться в контору мне не хотелось, я попросила водителя отвезти меня в Разбойничий тупик на Самсоньевку — именно так, в вольном переводе с иврита, звучало название моей улицы.

Дарья, одетая лишь в майку на три размера больше чем нужно, открыла мне дверь.

— Это тебе, — сказала я, протягивая ей пакет. — Сказали, передать лично, в собственные руки.

— Молодец, мамуля! — она чмокнула меня в щеку и вывалила на кухонный стол содержимое пакета. Во все стороны покатились стаканчики и брикеты в пестрых обертках. — Ну, этого мне теперь на неделю хватит!

— Смотри, не лопни, — предупредила я, но ее на кухне уже не было. Схватив пломбир, она удалилась в свою комнату.

Сняв туфли с двенадцатисантиметровыми каблуками, я с удовольствием растянулась на диване в гостиной, но тут же вскочила. Мороженое продолжало лежать на столе.

— Даша! — закричала я, надеясь, что она меня услышит из-за закрытой двери. — Спрячь мороженое в морозилку!

— Да, мам, кстати, — спросила Дарья, облизывая палочку от пломбира, — а зачем тебя туда звали?

— Они выбирают «лицо фирмы». Чтобы с их мороженным фотографировалась.

— Так значит тебя… — Дарья даже отставила палочку и с восхищением посмотрела на меня.

— Моя дочь! — радостно констатировала я и чмокнула ее в макушку. — Я подумала то же самое. Но выбирают не меня.

— А кого? — чуть ли не обиженно спросила она и продолжила прерванное занятие.

— Нашли восемь девиц, длинноногих блондинок и будут выбирать среди них.

— А ты?

— А я буду за ними присматривать. Как за тобой, — пояснила я.

Дарья отложила в сторону до блеска облизанную палочку, после чего эффектно повела плечами и выдала:

— Если ты за ними будешь смотреть как за мной, они у тебя через день в море попадают. Скажи спасибо, что у меня компьютер есть… Он для меня и нянька, и сторож.

Ну что поделаешь с этой современной молодежью?!

Теперь нужно было сообщить новость моему другу Денису Геллеру. Мы с ним мирно уживаемся, несмотря на то, что он моложе меня на семь лет, имеет склонность к резонерству. После того, как его мамочка вышла замуж и укатила с новым мужем в Америку, Денис стал после продолжительного рабочего дня на благо родной фирмы по программному обеспечению приходить ко мне, и я успеваю рассказать ему все, что приключилось со мной за ближайшие сутки.

Жизнь после отъезда «молодых» в свадебное путешествие упорядочилась. Утром контора и переводы, вечером телевизор и редкие выезды к друзьям, ночью интернет и секс. Рутина.

Новость Денису понравилась.

— Представляешь, — рассказывала я ему, — он так и сказал: «Нам вас порекомендовали…». Интересно, кто это мог быть?

— Да тебя весь город знает, — ответил Денис, ковыряя вилкой салат. Наверное, нашлась добрая душа.

— Ужасно хочется поехать, — мечтательно сказала я и зажмурилась. Совсем тут закисла.

Когда я разлепила глаза, то увидела, что он не ест, а смотрит на меня изучающим взглядом.

— Ты чего?

— Ох, Валерия, попадешь обязательно в какую-нибудь историю, — сказал он озабоченно. — Тебя же к морю близко подпускать нельзя, так и норовишь спрыгнуть.

Это он намекал на ту историю с яхтой, когда меня выкинули за борт. Но я же не сама треснулась, меня огрели по голове! Конечно, не стоило лезть в чужие документы, но это так, к слову. И вообще, дело прошлое.

— Ты совсем как Дарья рассуждаешь, — возмутилась я. — Она считает, что у меня девицы в море попрыгают, а тут ты еще… Нехорошие вы, уйду я от вас!

— Ладно, не кипятись, — миролюбиво заметил Денис. — Вот только на кого ты дочку собираешься оставить?

— А ты на что? — удивилась я. — Девка вымахала будь здоров, пятнадцать лет, сама сможет шницель в микроволновке разогреть. Инструкции по пользованию ключом, газом и телефоном знает с шести лет. Я наготовлю перед отъездом. Какие проблемы? Давай лучше посмотрим, с кем мне предстоит работать.

Сложив в раковину посуду, я раскрыла на кухонном столе папку с фотографиями конкурсанток.

— Цветник! — удовлетворенно прокомментировал Денис. — Слушай, а давай я вместо тебя поеду! Иврит я знаю, манеры у меня очень приличные, сама знаешь. Только вот рекомендации достану и вперед…

— Сейчас… — я замахнулась на него кухонным полотенцем. — Пусти козла в огород… Интересно, откуда ты достанешь эти самые рекомендации?

— Оттуда… — задумчиво пробормотал он, рассматривая одну фотографию. Вот эта мне положительно нравится.

Девушка была роскошная. Не буду перечислять набившие оскомину штампы типа «ноги от ушей», тем более, что ног на портретном фото не было видно. Но вот глаза… Ярко-зеленые, с поволокой, они смотрели так пронизывающе, что я даже вздрогнула.

Совершенный овал лица, густая копна каштановых кудрей с рыжиной и легкая россыпь веснушек в сочетании с умным серьезным взглядом делали из простой альбомной фотографии произведение искусства.

Но на Дениса ее глаза произвели иное впечатление.

— Смотри, Лера, как прекрасно выдержана цветовая гамма! Все эти оттенки зелени, терракоты и фона кофе с молоком классно смотрятся ну, хотя бы, по сравнению с этой, — он взял фотографию девицы с выбеленными волосами, вишневыми губами и курносым славянским носиком. Этакая Барби воронежского разлива. — Знаешь, будет жаль, если у моей красавицы на глазах окажутся линзы, а на носу нарисованные веснушки.

— Да кто же их специально рисовать будет? — удивилась я — Их же выводят лимонным соком и отбеливающим кремом.

— Э-э, подруга, не скажи, — возразил он. — Веснушки вызывают в мужиках стремление опекать беззащитную девочку. Признак детства.

Мне почему-то вспомнилась Ирка Сокирянская, моя однокурсница. У той лицо было, как яйцо пеструшки, в пятнах, величиной с копейку. Она жутко комплексовала, и ходила с вечно воспаленной кожей, втирая всякую гадость, вплоть до ртути. Ей кто-то сказал, что ртуть обладает отбеливающими свойствами. В конце концов, после долгих бесплодных усилий в борьбе с собственной внешностью, она вышла замуж за первого отличника нашего факультета. У него зрение было минус восемь, и Инку он считал писаной красавицей.

— А кто еще тебе здесь нравится? — спросила я, подвигая к Денису остальные фотографии.

— Вот эта неплоха, эфиопочка. Я представляю ее, облизывающую эскимо на палочке. Такое сплошное кофе с молоком. Очень сексуальное зрелище!

Темнокожая девушка состояла из одних глаз и кудряшек. В профиль вылитая Нефертити. Повернув фото, я прочитала на обороте имя: Рики.

— Ее зовут Рики, — сообщила я Денису. — Рики-Тики-Тави. Очень мило.

— Все! — решительно сказал он и отодвинул от себя фотографии. Остальные не стоят внимания. Пошли спать.

Своих подопечных я увидала только на «Афродите». У причала собралась толпа провожающих. Глаза слепило от фотовспышек, уши глохли от криков, музыки и шума механизмов. Казалось, полгорода пришли нас провожать. Все вместе очень напоминало декорацию знакомого фильма, и я машинально искала глазами фигуру сеятеля, разбрасывающего облигации государственного займа. Сеятель не появился, я опомнилась и, быстро пройдя паспортный контроль, очутилась на внешней палубе.

У поручней при входе стоял Гарвиц, который радостно бросился мне навстречу:

— Валерия, дорогая, вы уже здесь! Ценю вашу пунктуальность. Давайте, забрасывайте вещи в каюту и возвращайтесь. Девочек скоро привезут, — он произнес это таким образом, словно девочки были частью багажа.

Каюта оказалась небольшой, одноместной и очень уютной. У меня не было времени осматривать все хромированные и полированные штучки, поэтому я положила свой саквояж на застеленную кровать и вышла в коридор.

Мне тут же стало слегка не по себе. Еще никуда не тронулись, а голова уже закружилась, к горлу подступил противный ком. Я невольно пожалела, что ввязалась в эту авантюру — мой вестибулярный аппарат отказывался прилично себя вести.

На мгновение закрыв глаза, я прислонилась к стене коридора, и почувствовала, что кто-то дотронулся до моего плеча.

— Вам плохо?

— Нет, все уже прошло, — ответила я, с усилием прогоняя темноту в глазах.

Передо мной стоял молодой человек в очках-консервах, закрывающих пол-лица. Они делали его похожим на шофера тех времен, когда автомобили еще называли самодвижущимися механизмами. Висевший на шее фотоаппарат с огромным объективом и оттопыренные жилетные карманы указывали, однако, на другую профессию.

— А я уже заволновался. — улыбнулся фотограф. — Ваша каюта на этой палубе?

— Да, — кивнула я, и от этого движения пол ухнул куда-то вниз.

— Держитесь, — подхватил он меня. — У вас самая настоящая морская болезнь. Надо ходить и не смотреть под ноги. Тогда привыкнете. Вам нужно куда-то идти? Хотите, я вас провожу?

— Да, если вам не трудно, — прошептала я. Как можно было забыть, что я поездки по морю на дух не переношу! Хотя с тех пор, как мой желудок исторг содержимое по пути из Гагр в Пицунду, прошло около двадцати лет, и надо было опасаться повторения истории. Влипла, Валерия.

Парень оказался настоящим рыцарем. Дотащив меня до моей каюты, он одной рукой сбросил мой саквояж на пол и уложил меня прямо на покрывало. Потом налил воды и протянул стакан.

— Спасибо, — пробормотала я, — вы очень любезны.

— Ну, что вы! Не вставайте, лежите, лежите…

— Мне надо идти. Меня ждет Гарвиц. Что я ему скажу?!

— Успокойтесь, — он положил мне руку на плечо. — Посадка только началась и продлится еще не менее часа, так что вы успеете еще оклематься и попасть к сходням. Мне тоже надо быть там, так что я вас оставлю ненадолго и схожу.

— Да-да, разумеется, — отозвалась я, — идите…

Фотограф осторожно прикрыл за собой дверь и бесшумно исчез. Я скинула туфли. Ощущения были, будто я лежу на водяном матрасе и тихо дрейфую в неизвестном направлении.

Тошнота накатывала волнами, и мне нельзя было валяться, как вдруг дверь распахнулась, и в каюту ворвалось пушечное ядро по имени Элиэзер Гарвиц:

— Валерия, что же вы меня не предупредили, что вам нужен каопектат?!

— Чего мне нужно? — удивилась я.

— Лекарство от морской болезни, — пояснил он. — Регулирует вестибулярный аппарат, снимает ощущения тошноты, антидепрессант. Все голливудские звезды им пользуются. Вот, возьмите.

Он протянул мне маленькую белую упаковку и присовокупил:

— Примите сейчас одну и держите всегда при себе. Лекарство может понадобиться девочкам. Не хватало еще, чтобы они были зеленые, как утопленницы. Если кончится, возьмите в судовой аптеке. Там оно есть всегда.

Гарвиц удалился на боевой пост рядом с главным трапом, а я, приняв таблетку, полежала еще с четверть часика, и вдруг поняла, что мне совсем хорошо.

Резво вскочив на ноги, я схватила сумочку, и выскочила из каюты. И не напрасно. Могла бы пропустить самое интересное.

На пристань въехал кортеж. В кильватере полицейской машины с мигалкой медленно двигался белоснежный как сливочное мороженое автобус, весь разукрашенный рекламой фирмы «Шуман и сыновья». За ним следовали два роскошных автомобиля представительского класса. «В одном — Шуман, в другом сыновья,» — решила я. Завершала процессию еще одна полицейская машина.

Совершив изящный пируэт, машины замерли как вкопанные. Двери автобуса медленно подались в сторону.

— А сейчас вылетят птички… — пробормотала я.

Птички. то бишь, конкурсантки издали выглядели тонкими яркими соломинками с разноцветными метелками на головах. Они рассылали публике на пирсе воздушные поцелуи, в воздухе сверкали блицы. Не хватало только криков «Ура!» Зато свисту было предостаточно.

Спохватившись, я вытащила из сумки очки и водрузила их себе на нос. Картина стала отчетливой. Но различить девушек я так и не смогла, несмотря на то, что видела их портфолио.

За всей этой суматохой никто не обращал внимания на полного человека в светлом костюме, вышедшего из лимузина в сопровождении дамы. Вид ее напоминал продукцию торгового дома «Шуман и сыновья». Она вся выглядела как мороженое крем-брюле — розовое платье, кремовая шляпка.

Несмотря на нежность и воздушность, дама, выбравшись из лимузина, тут же цепко ухватила мужа под руку. В том, что я имела честь лицезреть именно госпожу Шуман, сомневаться не приходилось.

Супружеская пара остановилась и подождала, как весь цветник приблизится к ним. Все кланялись, улыбались, здоровались за руку. При всей близорукости, я не могла не заметить кислую дежурную улыбку на лице мадам Шуман. Еще бы, отпускать мужа в плавание одного с такими красотками.

— Он для нее купил дом моделей, — громко сказала около меня одна девушка другой. — Называется «Ровена». Представляешь, эта «Ровена» считает себя модельером «от кутюр», а сама носит шляпки с вишенками!

— Говорят, она до замужества была театральной костюмершей.

Обе захихикали.

— Я посмотрю на вас, как вы будете смеяться, когда на вас наденут платья не «от кутюр», а «от мадам Шуман»! — сказала высокая рыжеволосая девушка.

— Шарон, это правда? — удивились собеседницы.

— А вы что, контракт не читали? — презрительно оттопырив нижнюю губу, ответила Шарон. — Там же четко написано, что все наряды, которые мы будем надевать на конкурсе, потом останутся нам. Будет наш начальник тратиться! Жене прикажет, ее мастерицы сошьют. А носить эти «от кутюр» для пугал нам придется…

Тем временем исполнение этикета заняло не более минуты, Шуман поцеловал жену в подставленные губы. Уже из окна лимузина она смотрела, как муж медленно и важно поднимался по трапу.

На палубе к владельцу фирмы подскочил вездесущий Гарвиц:

— Господин Шуман, добро пожаловать на «Афродиту», — словно огромный корабль был в полном его распоряжении.

Шуман что-то буркнул под нос и уставился на меня. Возникла пауза. Я не могла выдавить ни слова.

— Позвольте представить вам, господин Шуман, госпожу Валерию Вишневскую, — пришел мне на помощь Элиэзер. — Валерия — наш координатор по общественным связям.

Вот уж не знала, что моя должность на этот раз будет называться именно так.

На лице хозяина ничего не отразилось. Он бросил мне:

— Следите, чтобы они высыпались, — и прошествовал дальше.

Класс! Я подивилась про себя точности формулировки. Если мои подопечные будут спать как следует, и притом в своих каютах, то у них будет цветущий вид. Вероятные ночные скандалы станут невозможными. Не зря у этого господина огромная фирма. Умеет ухватить суть…

Тем временем девушки, отстрелявшись на пирсе, поднимались по трапу на корабль, причем делали это крайне медленно: они останавливались на каждой ступеньке, позировали, усиленно махали руками и рассылали воздушные поцелуи. Так как последняя ступенька была выше предыдущих, а шли они исключительно спиной к кораблю, то на самой вершине их подхватывал матрос, и аккуратно ставил на палубу. Матросу эта работа ужасно нравилась, и судя по его виду он сожалел, что девушек было всего восемь.

Наконец я встретилась со своими подопечными. Как назло, вспомнилась фраза из журнала «Вог»: «Хочешь эффектно выглядеть — заведи безобразную подружку!» В данной ситуации все было наоборот.

Отбросив в сторону ненужные мысли (Валерия, ты на работе!), я произнесла бодрым голосом:

— Девочки, пойдемте, я покажу вам ваши каюты, — Элиэзер вместе с лекарством от тошноты вручил мне четыре ключа.

Девицы гуськом последовали за мной, оживленно переговариваясь, и я сразу стала похожа на мою любимую Раневскую — мачеху из «Золушки»: «За мной, мои крошки!»…

Четыре двухместные каюты располагались друг против друга, через несколько дверей от моей. Девицы начали возбужденно обсуждать, кто с кем будет жить. Рыжеволосая стояла поодаль со скучающим видом и не вмешивалась в споры. Наконец, все утряслось, и конкурсантки разбрелись по каютам.

Пусть устраиваются, а я приберу у себя, и потом пойду знакомиться с ними поближе. В конце концов, должна же я знать, у кого из девушек проблемы с разговорной ивритской речью…

В каюте у меня царил полный раздрай. Постель смята, будто на покрывале долго и упорно кого-то насиловали. Из чемодана, небрежно сброшенного на пол, свисали колготки. Моя сумка-портфель валялась раскрытой на столе. Из нее высыпались бумаги.

— Господи! — воскликнула я в сердцах. — Неужели этот разгром произошел только из-за того, что мне поплохело в течение пятнадцати минут. Тут же люди были! Гарвиц видел этот бардак. Что он обо мне подумает?

Уборка заняла немного времени. Распихав вещи во встроенный шкаф, я уселась в кресло, и дала себе минутную передышку. Решив, что пришло время подробнее поговорить с девушками, я потянулась за портфелем, чтобы просмотреть портфолио восьми кандидаток. К современной молодежи надо идти во всеоружии, иначе острые на язычок девицы не будут меня слушаться.

В портфеле я рылась долго. Папки с восемью автобиографиями и фотографиями не было. Может я засунула ее в чемодан? Но в чемодане, стоявшем на нижней полке шкафа, лежала только пара моих запасных туфель.

Я схватила свой сотовый.

— Дарья, ты дома? Очень хорошо! Посмотри пожалуйста, нет ли дома папки, прозрачной такой, с фотографиями девушек?

— Где смотреть? — откликнулась дочь сонным голосом.

— Ну, на столе посмотри, возле компьютера, везде. Я перезвоню.

Даже если бы дочь нашла эту папку, это говорило бы только об одном: я растяпа, и мне нельзя доверять серьезные поручения. Помню, в Турции, оставила билеты на самолет на тумбочке около гостиничной кровати. Хорошо, что у двери спохватилась. А в гостинице на Мертвом море забыла блок питания для сотового. Так и торчал в розетке…

Когда процесс самобичевания закончился, я снова позвонила домой:

— Нашла?

— Нет, мам, нет твоей папки.

— А ты хорошо искала? — моя дочь никогда не могла ничего найти. Все, что она теряла, отыскивалось само или пропадало бесследно. И то, что она не смогла отыскать мою папку, еще не говорило о том, что папки в доме нет…

— Хорошо! — ответила она обиженно. — Звонил Денис, я его спросила, и он сказал, что сам положил папку тебе в портфель! А меня мучаешь!

— Ладно, — смирилась я, — извини. И не спи так долго. Сделай себе корнфлекс с молоком. Бай!

Раздался низкий долгий гудок и корабль завибрировал. Я поспешила на палубу, чтобы присутствовать при отплытии.

Стайка моих цыплят уже свисала с поручней, и активно махала крылышками. Возле них вились несколько парней в возрасте от двадцати пяти до шестидесяти. Как я поняла, языковой барьер там рядом не стоял. Все оживленно переговаривались на жуткой смеси иврита и русского, вставляя английские словечки и арабский сленг, помогая себе при этом руками.

Но мне-то платили зарплату! И если не за перевод, то за то, создание вокруг девиц атмосферу пристойности… Решительно направившись к радостной толпе, я поправила очки на носу и оттерла одного слишком прилипчивого ухажера. Он как раз прижимал к себе пышногрудую брюнетку и жарко шептал: «Я буду болеть только за тебя!» Брюнетка довольно повизгивала, не переставая махать пестрым платком.

— Девушки, — сказала я строго, как только могла, — пойдемте со мной, нам надо обсудить планы на сегодняшний день.

— Мадам, — обратился ко мне другой повеса, с болтавшейся на шее карточкой «Пресса», — зачем вы уводите от нас эти прелестные создания? Лучше присоединяйтесь к нам! Мы будем рады…

— Благодарю за приглашение, но мои подопечные вверены мне, и я отвечаю за их состояние, — чопорно ответила я. — Вечером приходите в концертный зал на шоу.

Откуда у меня такие интонации? «Небесных ласточек» в детстве насмотрелась!

Девицы поскучнели и направились за мной. Я страшно жалела, что со мной нет заветной папки, так как не надеялась на свою память. Хорошо, что программа круиза с перечнем мероприятий, в который входили помимо шоу «Лицо фирмы» еще и прогулка по греческим островам, пресс-конференция и концерт артистов эстрады, была со мной.

Мы расположились в небольшом холле в конце коридора на мягких диванчиках. Девушки расселись попарно, так как заняли места в каютах. Я сняла очки, достала блокнот и сообщила строгим голосом:

— Меня зовут Валерия Вишневская, и я на время круиза являюсь вашим координатором. Сейчас мы познакомимся поближе, а пока хочу напомнить, что вы все подписали контракт, в котором перечислены правила вашего поведения. Смею вас заверить, что это не просто слова, а образ действия. Вы, дорогие девушки, здесь не для отдыха, а для работы.

— Мы читали контракт, — капризно протянула кудрявая шатенка в зеленом мини платье. — Там столько разных ограничений: туда не ходи, сюда не смотри, после мероприятий в баре не оставайся, а сразу в постель. Драконовский контракт какой-то! И работа светит только одной из нас, а страдать всем!

— Вот с тебя, дорогая, и начнем. Расскажи о себе, — прервала я ее недовольство.

— А разве у вас не написано? — возразила она.

— Написано, но бы хотелось, чтобы другие девушки тоже знали друг о друге больше. Начинай.

И я улыбнулась как можно дружелюбнее.

— Меня зовут Галья, — ответила шатенка и встряхнула непокорными кудряшками. — Мне двадцать лет, и три месяца назад я демобилизовалась. Служила в погранвойсках. Мои родители приехали со мной из Болгарии пятнадцать лет назад.

Я с интересом взглянула на нее. Ведь только в погранвойсках девушки наравне с мужчинами несут боевую службу.

— Кем ты хочешь стать?

— Манекенщицей. Причем исключительно международной. Мне очень нравятся «от кутюр» Валентино. И у меня есть диплом школы манекенщиц.

— Замечательно! — я сделала заметку в блокноте. — Теперь пусть твоя соседка расскажет о себе.

— Яэль Бар-Леви, — сказала она. Это была тонкая хрупкая брюнетка с огромными миндалевидными глазами и смуглой кожей. Вылитая Суламифь, принцесса Карфагена. — Мои родители из Йемена, мы даже в родстве, правда, в дальнем, с Офрой Хазой. Мне девятнадцать лет, сейчас, вместо армии, служу волонтером в больнице.

— Похвально, — я и перевела взгляд на соседний диванчик. Пышненькая брюнетка открыла рот:

— Меня зовут Катя, я с Украины, из Харькова, приехала восемь месяцев назад, — девушка говорила на иврите с ошибками, и я поняла, что это одна из тех, кому надо будет переводить на шоу. Хотя, судя по сегодняшнему эпизоду на палубе, недостаток языка совершенно не мешал общению с противоположным полом.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать. Сейчас учусь в студии иврита. А сюда попала по объявлению в газете. Мне Мири помогает с языком, — и она кивком указала на свою соседку.

Ею оказалась та самая платиновая Барби, которую отверг Денис. Она сидела, откровенно любуясь собой. Ножки перекрещены, носочки вытянуты, на пухлых вишневых губах презрительная гримаса. Эта девица ощущала себя королевой.

— Мири, а что ты нам расскажешь? Есть ли у тебя планы в жизни?

Она деланно улыбнулась, обнажив меленькие, как у ребенка, зубки:

— Победить на этом конкурсе, потом выиграть мисс Израиль, потом стать мисс мира.

— Всего-то… — усмехнулась зеленоглазая девушка.

Она пробормотала это себе под нос, и сидящая рядом с ней кофейная красавица удивилась:

— Что ты сказала, Шарон?

— Ничего…

— Между прочим, — вступила в разговор девушка справа от меня, — хоть ты, Мири, и хочешь стать первой, это не дает тебе права занимать Адольфа!

— Сколько хочу, столько и занимаю, — огрызнулась «Барби». Она даже позы не переменила. — Тебе, с твоими волосинками, все равно у Адольфа делать нечего!

— Подождите, подождите, — остановила я их. — Какой Адольф? О чем это вы?

— Наш парикмахер, — пояснила девушка справа. — Он, по контракту, занимается нашими прическами, но Мири постоянно заставляет его работать только над ее головой. У нее просто патологическая страсть к этому напомаженному гомику. Она думает, что если он подольше будет над ней виться с горячими щипцами, то она станет Мерилин Монро…

— Как тебя зовут? — спросила я, удивленная сарказмом в голосе девушки.

— Линда, — ее голову действительно украшал светлый ежик с реденькой челкой, но девушку стрижка совершенно не портила, наоборот, придавала ей стильность и изящество.

— Как вы успели уже не поделить Адольфа?

— А она себя так вела уже на отборочном туре. Думает, если ее Шуман привел, так ей все можно?

— Подожди, — остановила я ее, — мы здесь, чтобы познакомиться, а не выяснять отношения.

— А мы уже давно знакомы, — пожала плечами девушка, сидящая рядом с Линдой. — Только вы нас не знаете. Я — Ширли, ученица двенадцатого класса, из Иерусалима. Линда из Тель-Авива. Мы с ней еще на прошлом конкурсе познакомились.

И она тряхнула пышной копной темно-каштановых кудряшек.

— Тогда позвольте, я задам еще несколько вопросов. Только для себя. Хорошо? — улыбнулась я.

— Меня зовут Рики, — тихо сказала эфиопка. Она посмотрела на меня глазами лани. — Меня привезли во время операции «Соломон». Я хочу быть учительницей.

Десять лет назад израильские ВВС вывезли из осажденной Аддис-Абебы несколько тысяч эфиопских евреев. Люди в белых бурнусах шли в темноте по летному полю, заходили внутрь огромных военных транспортировщиков, чтобы прибыть на землю обетованную. Они не знали грамоты, не видели никогда в жизни самолетов, жили в саманных хижинах в пустыне, но знали: происходит чудо, и скоро они будут в стране, где нет смерти, и где все счастливы. Где царь Соломон познал их прародительницу — царицу Савскую и она родила первого царя Абиссинии, и от которого ведет род их свергнутый монарх.

Действительность оказалась совсем не такой ласковой и счастливой, как им верилось. Эфиопских евреев расселили по общежитиям, их учили ивриту и пользованию электроприборами, но переход из каменного века в двадцатый для многих оказался непосильным. Не находящие себе места в этом новом мире люди втянулись в наркотики, участились случаи самоубийства от тоски, а также насилия над близкими. Из районов, где государство покупало им квартиры, стали убегать жители, продавая свои дома за копейки — цены стремительно ползли вниз.

Апофеозом стал случай с «эфиопской кровью». Во время массовой сдачи крови солдатами, один парень заметил, что на пакете с только что сданной им кровью, медбрат написал «Эфиопия» и отложил порцию в сторону.

Солдат рассказал об этом члену Кнессета от эфиопской общины, и разгорелся скандал. В Иерусалиме произошло кровавое столкновение десятков тысяч эфиопов с полицией. Горели машины, демонстрантов разгоняли из брандспойтов.

На телевидении шли нескончаемые дебаты на тему: прав или нет министр здравоохранения, что отдал приказ уничтожать кровь эфиопов. Приводились страшные данные о том, что четверть общины заражена СПИДом и ботулизмом. Министр, защищаясь от нападок, в прямом эфире предложил перелить желающим эфиопскую кровь. На вопрос одному из членов Кнессета, особенно активно громившего расистское постановление министра, хотел бы он, чтобы его дочь вышла замуж за эфиопа, тот воскликнул «Я был бы горд!». И тем самым показал свою сущность: если человек не расист, то ему абсолютно все равно, какого цвета избранник его дочери.

После этого случая общество встрепенулось. То, что Израиль погряз в противоречиях, и теория «плавильного котла» себя не оправдала, догадывались давно, но именно сейчас у всех общин появился чувство осознания корней. Если раньше все считали себя нивелированными «строителями нового общества», то сейчас на первое место вышла гордость за свою непохожесть на других. Как грибы росли разные землячества и кружки любителей испанского, болгарского и других языков. Русский театр стал лучшим в Израиле, а молодые эфиопы обоего пола заплели волосы в мелкие косички и начали подражать в одежде и манере поведения афро-американцам, также идеализирующим культуру черного континента. Никто не хотел быть просто евреем. Каждый хотел показать свою индивидуальность. Поэтому девушки и добавляли при рассказе о себе, откуда они, или их родители, родом.

— Это замечательно, Рики, что ты хочешь стать учительницей, — искренне ответила я ей и обратилась к рыжеволосой красавице. — А ты? Что ты расскажешь о себе?

— Меня зовут Шарон, — ответила она и замолчала.

— Это мы знаем. Продолжай.

— Не хочу, — спокойно сказала она.

«О, — подумала я, — в этом кино мы уже были. Метод профессора Преображенского действует на все сто!» Поэтому я не спросила, почему Шарон не хочет говорить. Это за меня сделали девушки.

— Ну, почему? — допытывали они ее.

— Не хочу, — повторила Шарон с той же интонацией.

— Это нечестно, — Катя надула губы. — Мы все рассказывали, а она что, лучше других?

— Кэт, либо ты неумна, либо считаешь себя хуже меня. В обоих случаях твоя позиция ведет к провалу, — Шарон встала, показывая тем самым, что встреча закончена.

Поднялись и остальные девушки. Все разбрелись по своим каютам. Пошла и я.

Разбирая вещи, я не переставала гадать: кто она эта Шарон, откуда, чем занимается? Видно, что она старше остальных девушек. Нет, Линде, наверняка, больше лет. И в том, что она смотрела «Собачье сердце» я сильно засомневалась. Иврит у рыжеволосой незнакомки был великолепный.

— Вот вы где! — вдруг послышались голоса, и в наш тупичок в конце коридора ввалилась целая группа журналистов и фотографов. — Нехорошо, Валерия, прячете от нас таких девушек!

— Можно подумать, если бы я прятала не таких, а других, вы бы отстали, — фыркнула я.

Мои подопечные уже вовсю позировали, призывно глядя в объективы, и отвечали на идиотские вопросы: «Любите ли вы фисташковое мороженое?», «Что вы будете делать с главным призом?»

— Куплю на него мороженого и сделаю ванну, — ответила Шарон назойливому журналисту. У него на шее висела бирка с фотографией и надписью «Константин Блюм».

Костя Блюм обладал орлиным носом и прической а-ля Николай Васильевич Гоголь, только более длинной и растрепанной. Кроме визитки на худой шее, торчащей из воротника рубашки-поло, болтались очки, кошелек на веревочке и шариковая ручка. Он постоянно хватался за них, отчего казалось, что не миновать беды — веревочки врезались в шею со страшной силой.

— Как вы себя чувствуете? — услышала я за спиной голос. Обернулась и увидела знакомого фотографа. На его визитке стояло «Михаил Глинский».

— Спасибо, Миша, вашими молитвами…

Он удовлетворенно кивнул и тут же отошел от меня. Нацелив на девушек объектив, более напоминающий стробоскопический телескоп, он принялся непрерывно нажимать на вспышку, отчего у меня тут же заслезились глаза.

Смотреть на работу Глинского было очень интересно. Он ничего не говорил, не заставлял девушек принять определенную позу, и, казалось, он был везде: выныривал из-за чьей-то спины, нависал над банкеткой, чтобы схватить удачный ракурс, а то и передвигался гусиным шагом, стараясь поймать в объектив чью-то ножку до бедра. В общем, работал на совесть.

Невысокого роста чернявый корреспондент русской редакции радио «Наши Палестины» (именно так было написано у него на груди) приставал к хорошенькой Рики:

— Ну, еще раз «Калинка, калинка, калинка моя…» — резким козлетоном измывался он над эфиопочкой, дирижируя у нее под носом микрофоном в поролоновом колпачке. Рики старательно подпевала.

Из угла лобби, где двое журналистов, оба чем-то неуловимо похожие — с бородками и в очках, — обхаживали Мири и Катю, раздался громкий смех. Все обернулись. Один из очкариков, с именем «Эли Ройзман» на визитке, держал в руке пластмассовый муляж мороженного, который стащил, вероятнее всего, из концертного зала, старательно его облизывал. А девицы громко смеялись.

Это переполнило мою чашу терпения.

— Все, господа! — рявкнула я. — Хватит! Скоро обед, девушкам нужно переодеться. После обеда пресс-конференция, вот тогда милости просим!

В этот момент мне в лицо ударила вспышка Мишиного стробоскопа, и я инстинктивно оттолкнула его в сторону.

— Имей совесть! — прошипела я. — Что тебе неймется?!

По внутреннему радио на трех языках объявили о начале обеда. Когда я вошла в небольшой уютный обеденный зал, большинство столиков, покрытых белыми хрустящими скатертями, были уже заполнено. Найдя свою табличку, я коротко кивнула жующим соседям.

Члены нашей команды были рассажены так, что рядом с каждой конкурсанткой оказались парочка журналистов и еще кто-то, скорее всего из служащих фирмы «Шуман и сыновья». Девушки были в других нарядах, заново накрашены и с преувеличенным вниманием смотрели на своих собеседников. Я немного покрутила головой, пересчитывая их. Двоих не хватало.

— Нет, я вам расскажу другой случай! — громко сказал сидящий напротив меня Костя Блюм. — Я был в Штатах, и мои родственники захотели на память подарить мне видео. Мы зашли в магазинчик и они обратились по-английски к владельцу. Ну, вы же знаете, кто торгует в Бруклине электротоварами? Наши израильтяне! — при этом Костя посмотрел на меня, ожидая подтверждения своим словам. Будто я только и делала, что покупала в Бруклине фотоаппараты. Не дождавшись от меня ободрения, он продолжил:

— Мой дядька и говорит продавцу на своем жутком английском с русским акцентом: «Подбери нам хороший видяшник, мой племянник домой едет, хотим ему подарок сделать.» Тот, не отведя взгляда, крикнул на иврите: «Йоси, принеси тот магнитофон, что вчера вернули!». И начал нам его нахваливать. Я стою, молчу. И когда мои предки уже собрались его заворачивать, говорю этому хохмологу: «Сладкий мой, возьми это видео и засунь его себе подальше в задницу!». На иврите, разумеется.

— И что потом? — спросил его грузный мужчина, сидящий рядом со мной.

— Как что? Получили мы другой видеомагнитофон, с огромной скидкой и извинениями!

Мой третий сосед за столиком спросил:

— Мне ваше лицо знакомо. Но вы не работаете у нас в фирме?

— Временно, — засмеялась я, — вот, пасу курочек.

— Разрешите представиться: Соломон Барнеа, начальник отдела безопасности фирмы, — церемонно произнес он, и отложил в сторону вилку.

— Валерия, — улыбнулась я. Главный охранник был хорош. Слегка тяжеловат, но мускулы проглядывались даже сквозь отличный пиджак. Каменная стена, а не мужик.

— А я журналист газеты «Новости дня», Генрих Кушнер, — кивнул грузный. — Вот, послали, а я качку не переношу. Ем плохо.

По нему это совершенно не было заметно. Он опустошил большую тарелку супа и принялся за антрекот.

— Вам подпасок, случаем, не нужен? — подмигнул мне расхристанный «Гоголь» Костя Блюм. — Сумки поднести, или полотенца подержать? А то мы со всем нашим старанием…

— Нет, спасибо, мне уже делали заманчивые предложения, — я вспомнила Дениса. — Это непростое занятие. Кстати, двух моих подопечных до сих пор нет.

Не успела я это сказать, как в зал вошли Мири и Шарон. Обе насупленные и сосредоточенные. Интересно, какая кошка пробежала между ними?

Мири прибавила шаг, и быстро села за центральный столик, за которым обедал сам господин Шуман. Шарон презрительно усмехнулась, и проскользнула за соседний стол, рядом с Мишей Глинским. Тот сразу завладел ее вниманием и принялся что-то с жаром рассказывать. Шарон косилась в сторону главного стола.

Блюм смешил нас все время обеда. Каким-то образом он умудрялся и есть, и рассказывать, и изображать нечто с помощью ножа и салфетки. Соломон подливал мне вина, а толстый Генрих доедал вторую вазочку крема-мусса.

Пресс-конференция начиналась через час после обеда, и поэтому никто не задерживался ни в зале, ни в примыкающем к нему баре. Девушки спешили в очередной раз переодеться, чтобы предстать во всем великолепии перед фотообъективами, а репортеры — приготовить эти самые объективы.

В коридоре меня догнали две девушки, Катя и Ширли:

— Валерия, вы будете делить платья и комбинации перед конкурсом?

Вот ужас! Совершенно забыла, что Гарвиц предупредил меня еще и об этом. Великолепные вечерние платья из прозрачного шифона должны были украсить девушек на заключительном этапе конкурса. Большой чемодан с нарядами принесли в мою каюту два матроса. Потому мне и выделили двухместную каюту багаж конкурсанток, оплаченный фирмой, занимал много места.

— Что вы так волнуетесь? Все получат платья, разных цветов, все будут красивыми.

— В том-то и дело, — грустно сказала Ширли, — мне совершенно не идет желтый цвет. Я бы хотела синее или сиреневое платье.

— А я — розовое, — подхватила Катя. — А если другие захотят? Особенно эта примадонна!

— Ты о ком говоришь? — спросила я.

— Неужто вы ничего не заметили? — наперебой заговорили они. — Эта Мири строит из себя! И платье себе первая выберет, а нам — что останется!

— Почему это она выберет? Платья же у меня в каюте?

— Ей Шуман все разрешает. И конкурс этот ради нее устроил. Все равно она выиграет, а нас так, для кордебалета взяли. Она же с Шуманом…

Разговор мне не понравился.

— Ладно, девочки, идите к себе, переодевайтесь, а за платья не волнуйтесь, Меня еще отсюда пока никто не увольнял. Я вспомнила слова Гарвица про «особые полномочия».

Зайдя в каюту, я со злости пнула огромный чемодан, и бросилась на койку. Вот он, гадюшник! Не зря тебе такие деньги платят, Валерия! А ты думала, красотами островов насладишься, заодно и поработаешь? Не выйдет!

Я поискала глазами по сторонам. Куда же могла подеваться папка с данными девушек и расписанием мероприятий? Без нее как без рук!

Времени ни на что не оставалось… Наскоро умывшись и накрасившись, я пошла собирать девушек.

В каюте у Линды было так накурено, что понятие «сиреневый туман» обрело свое истинное значение. Она сидела, зажав в зубах сигарету, и смотрела на стену. Больше никого в каюте не было.

— Линда, разве так можно? — укоризненно сказала я и включила кондиционер. — Ты себя не жалеешь. От этого цвет лица портится.

— У меня сейчас на цвет лица сил не хватает! — ответила она, не вынимая сигареты. — Каблук сломался на босоножках. А нога, сами видите какая. Сорок первый.

— Может быть, у девочек попросишь? У кого-нибудь наверняка есть лишняя пара, — предложила я, видя, как она ожесточенно тыкает окурком в пепельницу.

— У всех маленькие размеры, — возразила Линда — Я зашла к Мири, попросила ее босоножки. Только на конференцию, а завтра куплю или здесь в магазинчике, или когда на острова придем. У нее ведь тоже большая ступня. Так эта стерва передо мной дверь захлопнула! Не то что не пустила, а даже разговаривать не стала. Просто закрыла дверь. Подстилка начальника!

— Может, ей самой надо?

— Так бы и сказала. А то, что за манеры — дверью хлопать! — Линда вытащила следующую сигарету из пачки и нервно закурила.

— Знаешь, у меня есть босоножки. Я купила на размер больше. Очень приличные. Возьмешь? — предложила я.

— Правда? — удивилась Линда.

— Ну, да! Пойдем.

Мы вернулись ко мне в каюту, и я отдала ей свои босоножки с высокими каблуками. Линда осталась довольна:

— Обязательно отдам их вам сегодня вечером. Не сомневайтесь!

Оставив Линду, я направилась в каюту Шарон и Рики. На мой стук никто не ответил.

— Шарон, открой, пожалуйста! Это Валерия!

— Не открывают?

Сзади меня стояла Рики и грустно улыбалась.

— Как? Ты здесь? — удивилась я. — А почему не готовишься к пресс-конференции?

— Шарон попросила меня погулять немного. Да я, в общем, собралась.

Нет! Это совсем никуда не годилось! Я снова постучала.

И чуть не упала. Дверь внезапно отворилась вовнутрь, и я еле-еле удержалась на ногах.

— Я же тебя просила!.. — услышала я.

— Кого ты просила, Шарон? — как можно строже спросила я.

— А, это вы…

— Ты позволишь нам с Рики войти?

Она молча посторонилась, и мы вошли в каюту.

На застеленной кровати Шарон, между разбросанными платьями и нижними юбками сидел фоторепортер Глинский собственной персоной. Он ничуть не смутился, увидев нас.

— Валерия, дорогая! — приветствовал он меня. — Рад тебя видеть! Присаживайся.

Я чувствовала себя идиоткой. В конце концов, какого черта? Они, слава Богу, совершеннолетние, а корчить из себя моралистку совершенно не в моем стиле.

И я постаралась представить дело по-другому.

— Шарон, Рики гуляет одна в коридоре. Ты совсем не одета, готовься к пресс-конференции, до нее осталось двадцать минут. Ну, а вас, молодой человек, — я соизволила повернуться к фоторепортеру, — я попрошу выйти, чтобы девушки спокойно занялись собой.

— Да-да, Валерия, я уже исчезаю.

Он послал нам воздушный поцелуй и вышел за дверь.

Спросив, не надо ли девушкам чего-нибудь и получив отрицательный ответ, я вышла тоже.

Пресс-конференция проходила в большом зале ресторана. Столы были собраны горкой в углу, стулья расставлены рядами.

В воздухе стоял гул и треск от расчехленных футляров на липучках. Вздрагивали одинокие вспышки — фотографы готовились к съемке.

Меня заметил Гарвиц и помахал рукой.

— Валерия, как девочки? Все в порядке?

— Да вроде бы все… — еще не хватало ему рассказывать о босоножках и Глинского в каюте у девушек.

— Хорошо, хорошо, — покивал он, не слушая. — Сейчас Шуман придет, надо подготовиться.

Чего ему не хватало? На полированном длинном столе — микрофоны и изящные бутылочки с водой, папки в ярких обложках.

Внезапно шум в зале стих. Все, как по команде повернули головы. В зал вошли девушки. Семь стройных изящных фигурок. Все, как одна, в мини-юбках. Точеные ножки, как налакированные, смотрелись в лайковых колготках. Барышни улыбались изо всех сил.

Мне стало не по себе. Где Шарон? Не девка, а коктейль Молотова! Бежать через весь зал, пробираться к ее каюте? А может она вот-вот войдет? Или подождать? А что скажет Гарвиц?

Гарвиц, тем временем, беззвучно шевеля губами, пересчитывал девушек. Досчитав до конца, он поднял брови, и удивленно уставился на меня. Мне стало неловко, я поднялась с места, чтобы все же пойти искать пропавшую, но тут двери отворились, вошли двое парней из свиты Шумана, а потом, любезно пропустив Шарон перед собой, показался и сам владелец фирмы.

Засверкали блики фотоаппаратов, но стражники Шумана сделали как по команде отрицательный жест рукой, пара заняла свое место за столом, и пресс-конференция началась.

Девицы перешептывались, глядя на Шарон, сидящую рядом с Шуманом, а Мири смотрела невидящим взором перед, забыв об обязательной улыбке. Такой ее и сфотографировал Костя Блюм.

Вздрогнув от вспышки, Мири словно очнулась, и вновь роскошная улыбка засияла на ее пухлых губах.

Слово взял Гарвиц:

— Господа! Приветствую вас на нашей пресс-конференции. Сначала я представлю вам девушек, а потом расскажу о распорядке нашего круиза. Пожалуйста, познакомьтесь…

Началось официальное действие: девушки вставали, как роботы, улыбались во весь рот, и я лишь поражалась, как при таких улыбках у них оставались холодные оценивающие глаза. Скорей всего, они очень серьезно относились к действию и старались принять наиболее выигрышные позы перед непрекращающимися вспышками.

Элиэзер сообщил, что первый тур пройдет сегодня вечером, завтра нас ждет увлекательная прогулка по острову, с посещением заповедника с водопадами и горными козлами, а вечером — второй тур с вручением призов и сюрпризами для девушек и публики.

— Скажите, господин Гарвиц, каковы будут призы?

Гарвиц развел руками, будто хотел показать величину призов и ответил, улыбаясь:

— Не сомневайтесь, призы великолепны! Наша фирма никогда не экономит ни на рекламе, ни на качестве продукции. И, уверяю вас, призы будут отличного качества!

— Что получат девушки, занявшие второе и третье места?

Выражение лица председательствующего изменилось:

— К сожалению, условия конкурса таковы, что все, я повторяю, все, получит только победительница! Будет определена еще и дублерша, но ей не достанется ничего. Только в случае отказа победительницы, или выяснения особых обстоятельств, по которым ее невозможно допустить к рекламе нашей продукции, все призы, а также контракт с фирмой переходят к дублерше.

— Круто! — зашелестели в зале.

Для девушек эта новость оказалась неожиданной. Они стали переглядываться, на лице Гальи застыло удивленное выражение. Она опомнилась, встряхнула кудряшками и уставилась на Гарвица. Яэль что-то жарко зашептала на ухо Ширли, а Мири обвела зал победным взлядом.

Только Шарон не изменила позы. Она продолжала улыбаться по голливудскому стандарту, глядя прямо перед собой. По ее лицу невозможно было узнать, обеспокоена она этим сообщением или нет.

— Тю-тю! — свистнул сидящий рядом со мной Глинский. — Ни тебе «Мисс очарование», ни «Мисс зрительских симпатий». Как в марафоне.

— В каком марафоне? — очнулась я.

— Как в старом фильме с Джейн Фондой «Загнанных лошадей пристреливают», — ответил он и навел свою лейку на Мири. — Посмотрите, Валерия, как хороша! Ничуть не сомневается, что выиграет.

— Ну, если выиграет, значит, повезет девочке, — мягко заметила я.

Тем временем пресс-конференция продолжалась. Девушки выступали, и на вопрос, каковы ваша планы на будущее, отвечали, что любят мороженое и мечтают работать в компании «Шуман и сыновья». Ни одна ни слова не сказала о том, куда денется в случае проигрыша.

Господин Шуман, сидел, сложив пухлые руки на животе, и хмурился. Ему явно не нравилось, куда свернула пресс-конференция, но он не знал, как ее прекратить. Он выбивал пальцами дробь и теребил свой галстук. От этого занятия его оторвал вопрос Глинского:

— Господин Шуман, не кажется ли вам, что такие условия конкурса представляют вас в невыгодном свете? Разве это хорошо: все одной и ничего остальным? Они же все красавицы! Каковы критерии правильности оценки?

Шуман расцепил свои пальцы и встал:

— Кто выиграет — решит жюри, составленное из представителей нашего руководства. Это коммерческое мероприятие, призванное улучшить имидж фирмы и обновить рекламу. Вы же не обижаетесь, когда из несколько претендентов на рабочее место выигрывает один, а другие не получают ничего? А в данном случае все девушки, невзирая на то, выиграли они или нет, получили прекрасную экскурсию, несколько нарядов, макияж. Что в этом плохого?

— Это цинично! — выкрикнула дама-корреспондент женского журнала.

Элиэзер Гарвиц попытался спасти ситуацию:

— Господа, господа, не надо. У нас устав, мероприятие было подготовлено и согласовано…

Но ему не дали договорить. Журналисты встали, и выхватывая сотовые телефоны, поспешили вон из зала. Девушки поднялись тоже. Гарвиц в микрофон объявил о закрытии пресс-конференции, но его уже никто не слушал.

В коридоре я наткнулась на Костю Блюма. Тот захлопнул крышечку своего сотового, и подмигнул мне:

— Ну, как вам этот балаган, дорогая?

Пожав плечами, я направилась к своей каюте. Блюм не отставал.

— Это скандал, Лера! Его распишут как пульку. Бедные несчастные девушки, жестокий и скупой хозяин. Публика любит такие темы.

— А, собственно говоря, что произошло? — я была раздражена необходимостью защищать честь фирмы. Не зря же они платили мне зарплату. Или собирались платить. — Это нормальный выбор. Никто их силком не тянул, золотых гор не обещал. Выиграет девушка — получит работу. Не выиграет — не пропадет. Они молодые и здоровые. Найдут себе дело по душе.

— О! — Костя поднял вверх указательный палец. — Наш дорогой айсберг Шуман — большой поклонник женской красоты! Говорят, однажды в Техасе он зашел в ночной клуб и запал на одну Лолиточку. Та сорвала с него неплохой куш, а когда у него кончились наличные, то потребовала кредитную карточку. Шуман отказался, и загремел в полицейский участок за «особо циничное оскорбление лица женского пола».

— Зачем вы мне это все рассказываете? — я попыталась остановить поток костиных сальностей.

— Просто он строит из себя хозяина-барина. Да он уже смотрит на девушек, как на свой личный гарем! И если победительница будет ломаться, тут же подберет новую. Здесь не Америка, помешанная на феминизме! И если я не прав, зачем ему формулировочка: «При выяснении непредвиденных обстоятельств»? Это какие-такие обстоятельства? Спидом заболеет?

— Нет, сыпь на губах выскочит. Больно будет мороженое лизать, ответила я и скрылась в своей каюте.

До начала конкурса оставалось около двух часов. Отдохнуть мне так и не удалось. Как заведенная, я бегала из одной каюты в другую, проверяла, все ли в порядке у конкурсанток, раздавала наряды, советовала насчет макияжа и туфель, звала Адольфа, приглашала визажиста, и еще Бог знает кого. Если бы я знала, сколько разных разностей свалится мне на голову, сто раз подумала бы, прежде чем соглашаться на такую кратковременную работу.

Потом все перешли в большую комнату, рядом с залом, ставшую примерочной на время конкурса. Там уже были установлены три больших зеркала и разложены веера с номерами. Эти веера девушки должны были держать на подиуме.

Элиэзер забежал ко мне примерно минут за двадцать до начала.

— Валерия, у вас уже все готово? Пересчитайте девушек — скоро начинаем, — и только я его видела.

Девушек оказалось семь. Пропала Мири. Только минуту назад я видела ее, наносящую последний штрих на алые губы, и как в воду канула.

— Кто видел Мири? — спросила я.

— Да чтоб она совсем пропала! — в сердцах сказала Линда и отвернулась.

Я выскочила из примерочной и понеслась по длинному коридору к каюте Мири.

На стук никто не отозвался. Побродив еще немного и постучав в другие каюты, я решила вернуться назад через другой выход, надеясь встретить Мири по дороге.

В самом конце коридора меня привлек какой-то шум. Понимая, что подслушивать нехорошо, но ничего не делая, чтобы не поддаться соблазну, я подошла к двери каюты и прислушалась.

Голос Мири я узнала сразу, несмотря на противные визгливые нотки. Она кричала:

— Ты, ты обещал! Обещал, что я буду «лицом фирмы»! И от жены уйти, и… и… — ее голос захлебнулся в рыданиях. Ей никто не отвечал, и она, плача, продолжала. — Я поссорилась с другом ради тебя, у нас уже свадьба намечалась! А ты пришел с этой рыжей, и теперь она глядит победительницей! Я убью ее! Я твоей жене все расскажу! Я открою все твои грязные делишки!..

Ей отвечал тихий придавленный голос:

— Только попробуй! Я не для того столько денег вложил в эту операцию, чтобы какая-то истеричка все разрушила. Не мешай, сделаешь все как надо и не останешься без награды. Но не зарывайся. Знай свое место, девушка…

Отойдя немного от двери, я глянула на номер каюты. Все понятно, это была каюта Шумана.

Я спешно отошла и правильно сделала. Дверь распахнулась и стукнулась о противоположную стену. Не заметив меня, оттуда выскочила Мири, закрывая лицо руками, побежала, нелепо ковыляя на высоких каблуках, уже полностью одетая для конкурса.

Мне пришлось дать спринтерский рывок, чтобы по другому коридору добежать до примерочной и встретить Мири там. Увидев ее зареванное лицо, я тут же послала девушку умываться и пресекла участливые распросы остальных.

Часы пробили восемь и мы, дружной стайкой, под звуки торжественного марша, вошли в зал.

Зал был украшен гирляндами шариков, свитых в арку. Вокруг сцены стояли вафельные стаканчики в рост человека. Туда вполне можно было засунуть любую девушку. Столики жюри украшали запотевшие хромированные термосы для мороженого.

Музыканты прекратили играть, слово взял Элиэзер Гарвиц. Он понес обычную бодягу о том, как приятно всех видеть в зале, какая замечательная фирма «Шуман и сыновья», что краше наших девушек нет на свете и прочее, и прочее.

Наконец, объявил первый конкурс. Девушки, изящно пройдясь по сцене, подходили к маленьким столикам и крутили ручки морожениц. Потом подходили к судьям и перекладывали мороженое в термосы. Жюри оценивало изящество и манеры.

Я во все глаза смотрела на Мири. Покрасневший носик она спрятала под светлой пудрой. Один раз поскользнулась и чуть не залепила мороженым в глаз пожилому судье, сидящему справа от Шумана.

Линда крутила ручку мороженницы, как истая голландка — невозмутимо и напористо. Эфиопка Рики наклонила голову влево, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-под крышки. Яэль и Катя переглядывались и хихикали.

И лишь Шарон была на высоте. Отточенными движениями она крутила ручку, не переставая улыбаться всем в зале, изящно согнувшись, накладывала мороженое в хромированные недра термоса, и возвращалась на сцену, эффектно покачивая бедрами.

И совершенно естественно, что рыжеволосая красавица получила больше голосов, чем ее соперницы.

Не только Мири бросала на Шарон гневные взгляды. Другие девушки тоже не радовались успеху фаворитки, хотя и не выражали своих чувств так явно.

Объявили получасовой перерыв. Мои подопечные бросились в примерочную. Там уже стояли наготове Адольф-парикмахер с визажистом. Следующий этап должен был проходить в купальниках, и поэтому девушки спешно переодевались, не обращая ни на кого внимания.

— Валерия, у меня в каюте остались духи, я сейчас!

— Ой, а я станок забыла…

Девицы разбежались по каютам. Вот трудная работа! Через десять минут им на сцену выходить, а у них еще подмышки не бриты.

Все это время я сидела как на иголках. Нужно было идти их собирать. Хорошо, что не все ушли. Катя с Ширли подтягивали друг дружке лифчики, Рики расчесывала копну кудряшек, а Яэль вертелась перед зеркалом. Наконец они собрались, и я проводила их до конференц-зала.

Но три девушки еще не вышли. Мне снова пришлось идти и вытаскивать их из кают.

Как всегда пришлось спуститься по лестнице, обогнуть небольшой холл и пройти длинный коридор. В конце коридора горничная несла стопку белья на тележку, стоящую поблизости. Мне захотелось попросить ее постучаться в двери кают, чтобы сэкономить время, но я не решилась ее побеспокоить.

— Шарон, Мири, Линда, на выход! — закричала я на весь коридор.

Двери на противоположных сторонах раскрылись, и Шарон с Линдой вышли мне навстречу.

— Мы уже идем.

Я невольно залюбовалась ими. Обе высокие, статные. Одна рыжая, другая блондинка, они вышагивали на высоких каблуках, а под изящными халатиками были надеты только купальники, отчего их ноги казались непропорционально длинными.

Они быстро прошли мимо меня, и скрылись на лестнице, а я громко постучала в каюту Мири.

— Мири, сколько можно тебя искать!

От моего стука дверь отворилась. Мири ничком лежала на кровати.

— Ты что, заснула? — я подошла и потрепала ее за плечо.

От моего движения она развернулась, и моему взгляду предстал страшная картина: шею девушки перерезала страшная коагуляционная полоса, лицо побагровело, а между губ торчал прикушенный кончик языка.

Сердце мое заныло сразу. Приложив руку к груди, я прислушалась. Нет, все в порядке, готово выпрыгнуть, но еще здесь. Что же делать? Куда и кому сообщить?

Почему-то мне пришло в голову протереть дверную ручку. Смутно припомнилось, как это всегда проделывал Арчи Гудвин, незаменимый помощник великого сыщика Ниро Вульфа. Я вытащила платок и вышла из каюты.

За этим занятием меня застал Глинский.

— Валерия, что это ты делаешь?

Охнув, я снова схватилась рукой за сердце. А второй — за ручку, которую только что тщательно вытирала. Признаваться сейчас, что за дверью лежит мертвое тело, было как-то не с руки:

— Вот, испачкала чем-то руки. Теперь оттираю, — сказала я наобум.

— А почему ты трешь дверь, а не руку?

— Ой, я такая рассеянная… Прости, мне надо идти. Антракт уже закончился.

Захлопнув дверь в каюту с мертвой Мири, я бросилась прочь и, по дороге, заворачивая на всем бегу за угол, налетела со всего размаху на стилиста Адольфа. Дама я крупная, к тому же масса оказалась помноженной на ускорение, так что лядащему парикмахеру не поздоровилось. Он упал на ковер, сверху его прижала я, и в таком виде нас увидала давешняя горничная с каталкой.

— Что с вами? — она бросилась стаскивать меня с парикмахера.

Тот придушенно матерился. Всем своим видом он напоминал распластавшуюся тощую лягушку.

Встала я неудачно, вновь зацепившись за Адольфа. Он принялся отряхивать свой белый парикмахерский халат от прилипших катышков коврового покрытия. Решив ему помочь, я отряхнула его сзади, поправила воротник халата и даже заправила в карман торчащий оттуда кусочек черной ажурной тряпочки, не переставая изо всех сил извиняться.

Адольф махнул рукой и удалился, поддерживаемый горничной, а я поспешила на конкурс.

В зале все уже собрались. Семь красавиц стояли кучкой, все в разноцветных шелковых халатах с разрезами до бедра, и перешептывались. Музыканты наигрывали блюз, публика явно скучала.

Хорошо, что Гарвиц был в зале. Не обращая внимания на удивленные взгляды, я подошла к столу жюри, и сказала Элиэзеру:

— Мне нужно с вами поговорить. Пойдемте.

Поднялись с места, кажется, все. То ли я произнесла эту фразу излишне громко, то ли голос меня чем-то выдал, но вышли мы из зала в сопровождении всего состава жюри. За нами потянулись журналисты.

— Валерия, скажите толком, что произошло? — сердито вопросил Гарвиц.

Не ответив, поскольку мы уже подошли к каюте, где лежала насчастная Мири, я распахнула дверь и сделав приглашающий жест рукой, дала пройти внутрь Элиэзеру. Остальным ход был закрыт.

Еще пару секунд поборовшись с дверью, не желающей закрываться, я обернулась на раздраженную реплику Гарвица:

— Что за шутки, Валерия?

Придерживая задом дверь, чтобы не ворвались журналисты, я попыталась было удивиться равнодушию и выдержке нашего советника по связям с прессой, но тут не поверила своим глазам. Ноги мои задрожали, я шлепнулась на пол, не забывая упираться в дверь.

Тела на кровати не было.

— Где оно? — заорала я, тыча пальцем в сторону кровати. — Оно было здесь!

Наверное, выброс пальца ослабил позицию моего зада, бывшего форпостом обороны. Дверь поддалась, и в комнату протиснулись начальник охраны, вездесущий Костя и фоторепортер газеты «Новости дня». В глазах зарябило от вспышек, и я закрыла их.

— Валерия, кто оно, что оно? Что с вами происходит? Вы выпили? Первый раз вижу, чтобы на человека так влияла качка! Я же дал вам лекарство!

— М-мири… Тут она лежала…

— Что? Она лежала? Ее тоже укачало? Почему вы не обратились к судовому врачу?! Это ваша прямая обязанность!

Мне уже надоели его крики, я встала, и отряхнула юбку.

— Почему, почему? Потому! Не нужен ей был никакой врач. Задушили вашу Мири! А я это увидела.

— Что вы несете?! — заорал он так, едва не бросившись на меня с кулаками.

Но я твердо стояла на своем. Только что здесь я видела задушенную девушку, она лежала вот тут, несколько минут назад. И вообще, почему не пригласят судовую полицию? Почему тут столько посторонних людей, и в частности журналистов?

Толпа расступилась, в комнату протиснулись Шуман в сопровождении уже знакомого мне Соломона Барнеа, начальник отдела безопасности фирмы.

Соломон тут же принялся за дело — выставил всех из каюты, приговаривая: «Господа, давайте разойдемся, надо все проверить, прессе сообщат, пока без комментарий.» Причем у него выходило так монотонно и заученно, что я восхитилась профессиональной подготовкой. Наверное, ему не раз приходилось выталкивать народ из комнат с трупами.

— Так, госпожа Вишневская, рассказывайте, — приказал мне Шуман негромким голосом, когда в комнате воцарилась тишина.

Мы сели в низенькие кресла, стоящие возле журнального столика. Начальник охраны остался сторожить дверь.

— Мне нечего рассказывать, — нахмурилась я, — Вошла, увидела задушенную Мири, выскочила, встретила Глинского…

— Вот тут, пожалуйста, подробнее, — они оба насторожились, как гончая, почуявшая след.

— Ничего особенного, — ответила я, всем своим видом выражая преданность и стремление раскрыть тайну, — Глинский спросил меня, что я тут делаю, и пошел дальше.

— И вы не поинтересовались даже, а что здесь делает он? — с ударением на «он» спросил мой временный начальник.

— А что, ему нельзя ходить по этому коридору? — как истинная еврейка, я ответила вопросом на вопрос.

Пока они оба соображали, что мне ответить, я перешла в наступление:

— Прошу вас не допрашивать меня, а поверить моим словам! Мне не было никакого резона убивать Мири, и врать вам тоже нет смысла. Так же как и вы, я заинтересована в том, чтобы мероприятие прошло успешно. Ведь мне по условиям контракта полагается бонус…

— О, Господи! — Шуман схватился за голову. — Тут такое творится, а она думает о бонусе! Вам не стыдно, уважаемая?

— А почему мне должно быть стыдно? — я пожала плечами. — Вы мне не верите, так поверьте в то, что мне не выгодно было убивать вашу протеже.

При этих словах Соломон усмехнулся в сторону, и я поняла, что приобрела в его лице союзника.

— Надо что-то делать, — он остановил мои разглагольствования резким взмахом руки, — с трупом на борту, да еще пропавшим при невыясненных обстоятельствах, мы не сможем сойти на берег. А Кипр уже рядом!

— Может, тело выбросили в воду? — предположил Шуман.

— Где вы тут видите окно?

Действительно, администрация фабрики мороженого поскупилась на билеты и купила места в каютах, находящихся внутри корабля, без иллюминатора.

Каюты были красиво отделаны, с потолка струился мягкий свет, а роль окна играла картина с морским пейзажем. Так что никакой клаустрофобии не ощущалось.

Скорей всего, администрация думала так: девушки будут в каютах только спать, а все время проводить на подиуме и мероприятиях. Зачем же им окна, если на этом можно еще и сэкономить?

Тогда отсутствие окна превращало ситуацию в классическую загадку убийства и исчезновения трупа из запертой комнаты.

В дверь настойчиво постучали.

— Откройте немедленно!

Шуман посмотрел на Соломона Барнеа, и тот нехотя отпер дверь.

И опять пришлось нам закрываться от блицев.

На пороге стоял старший помощник капитана, молодцеватый и подтянутый. Он строго смотрел на нас.

— Господин Шуман, капитан корабля приглашает вас к себе.

Помявшись, мой временный начальник вышел из комнаты.

В образовавшуюся щель тут же залезли журналисты и обступили меня.

Мне это все надоело. И я решила, что сейчас не до поведения комильфо. Расталкивая их руками, я выскочила, добежала до своей каюты и, царапая ключом замочную скважину, ворвалась внутрь.

На моей постели лежала задушенная Мири…

Последнее, что я помню — дверь моей каюты распахивалась в коридор.

Открыв глаза, я увидела знакомое лицо с веснушками.

— Где я, Шарон?

Комната была незнакомой. По тому, что преобладал белый цвет и никелированные детали интерьера, я поняла, что нахожусь в лазарете.

— Все хорошо, Валерия, — она улыбнулась. — Вы в медпункте, а мы с девочками тут дежурим. Линда ушла, теперь моя очередь.

Голова гудела так, как будто в нее поместили судовую трубу. Попытавшись приподняться, я охнула и болезненно скривилась.

— Вам плохо? — забеспокоилась Шарон. — Позвать доктора?

— Нет, нет, все в порядке, — откинулась я на подушки, — ты лучше расскажи, как там, снаружи?

— А вам опять плохо не станет? — девушка с сомнением посмотрела на меня.

— Куда уж хуже… Рассказывай.

— Вы лежали в коридоре. Вас увидали журналисты и побежали спасать. А когда заглянули в каюту, то забыли обо всем на свете. Чуть было вас же не затоптали. Пришлось девочкам оттянуть вас в сторонку, а то эти охотники за жареным совсем взбесились. Потом вмешались матросы и навели порядок.

Шарон поправила мне подушку и вновь села на стул возле моей постели.

— Капитан дал приказ поворачивать обратно. Никакого Кипра. С покойником на борту ни одна страна не впустит!

— Жаль, — пробормотала я, борясь с дурнотой. Голос Шарон доносился как сквозь вату:

— Тогда все наши девочки бросились к Шуману просить, чтобы он уговорил капитана не поворачивать, а сделать все же стоянку на Кипре. Зря мы, что ли, столько нарядов везем, да и съемки там будут самые выигрышные!

— Уже известно, кто убил Мири? — не совсем тактично прервала я ее разглагольствования.

— Нет, что вы! И чтобы убийца не сбежал, капитан принял решение усилить охрану и проверку для всех, кто будет выходить на берег на Кипре.

— Так что, все-таки будет остановка на Кипре? — удивилась я.

— Ну, да… Наш благодетель, — тут она забавно шмыгнула носиком, — как бульдозер. Так попер на капитана. «Я, мол, убытки терплю! У меня контракты, реклама, журналисты! Немедленно делайте остановку! Я так сказал!»

— И он согласился?

— А куда ж он денется? Ведь корабль зафрахтован Шуманом. Весь.

— С удовольствием прогуляюсь по твердой земле, — просияла я, — а то от этой качки меня уже тошнит! Я-то думала, что мы никуда заходить не будем…

Поняв по выражению лица Шарон, что я ляпнула что-то не то, я замолчала. Откуда ей было знать, что распорядок дня и портфолио девушек выкрали из моей каюты в самом начале нашего пути? Немудрено забыть такую важную вещь, как съемки на Кипре.

— А как же? — удивилась Шарон. — Разве вы не помните, что у нас запланирована экскурсия и видеосъемка на водопадах? Вся пресса будет. Шуман приказал два контейнера с мороженым взять для рекламы на природе.

Она с сожалением посмотрела на меня. Забыть о таком событии, как предстоящая поездка по райскому острову! Не все же торчать в этих каютах без иллюминаторов.

Неожиданно в каюту зашел Соломон, наш главный охранник. Шарон, поняв, что она лишняя, вышла и тихонько прикрыла за собой дверь.

— Рад видеть вас, дорогая, в добром здравии, — церемонно произнес Соломон, присаживаясь на стул, с которого только что встала девушка. Помолчал немного, а потом, как набравшись воздуху, произнес:

— Валерия, я связывался с управлением, — с каким именно управлением, он не разъяснил. — Там мне сообщили, что вы уже имели опыт расследования преступлений. Вы же работали вместе с Михаэлем Борнштейном, старшим следователем из отдела по расследованию убийств!

Вот это слава, Валерия! Уже прознали. Интересно, они мне за расследование заплатят, или опять я, по выражению Дениса, бесплатно вляпаюсь по самое не могу?

— Даже не знаю, чем я могу помочь следствию… — пробормотала я. Ведь я занималась этим неофициально.

— Это пока мы не вернемся назад. — заторопился Барнеа, опасаясь отказа. — Мой босс не хочет лишнего шума, и поэтому расследование надо провести своими силами, чтобы поменьше народу узнало о реальном состоянии дел.

— Интересно, как вы собираетесь это скрывать? — удивилась я. — На корабле полно журналистов!

— Об этом мы уже позаботились. Журналисты прикормлены, писать будут о несчастном случае.

Я задумалась. Вот он, момент истины. Наконец-то настало время показать, что Валерия Вишневская не просто взбалмошная бабенка, сама навлекающая на свою голову приключения, а опытный сыщик, к которой в трудные минуты обращаются за помощью. И не будут больше меня с сарказмом называть «наша Эркюлия Пуаро», Михаэль Борнштейн не нахмурит свои брови: «Валерия, ну сколько можно мешать полиции заниматься делом…», а мой ненаглядный Денис, наконец-то оторвется от экрана монитора, где он уже несколько недель изучает падающий биржевой индекс НАСДАК, и посмотрит на меня с благоговением.

Из сладостных мечтаний меня вывел хрипловатый голос Соломона Барнеа:

— Вы бы не могли сказать мне, Валерия, что это такое? Мы нашли в каюте Мири.

И он протянул мне полиэтиленовый кулек, на дне которого болталась какая-то металлическая штучка.

Рассмотрев улику хорошенько, я поняла, что о карьере Шерлока Холмса вкупе с Ниро Вульфом придется позабыть. В мешочке лежала выдранная с мясом пряжка от моих босоножек, которые я дала надеть Линде.

— М-может быть, эта штучка принадлежит второй девушке, ж-жившей вместе с Мири в комнате? — заикаясь спросила я.

— Не думаю. Я уже опросил всех девушек. Никто не видел такую деталь у убитой и никто не знает, что это такое… — он повертел кулечек в руке. Похоже на деталь кожаного ремешка. Но попробуй найти этот ремешок! Сумочки, что ли, у всех проверять?

Соломон задумался, продолжая мять кулек. Я лежала в постели ни жива, ни мертва. Наконец, он поднялся со стула.

— Выздоравливайте, дорогая. Как только судовой врач вас отпустит, приходите мне помогать. Трудно мне одному справляться.

Только за начальником охраны закрылась дверь, я вскочила с постели и начала лихорадочно собираться. Только бы не остановили, только бы дали добраться до своей каюты! Ну а потом нужно расспросить Линду.

Беспорядочно мельтешившие в голове идеи прервало треньканье сотового. Подняв трубку, я услыхала хрипловатый голос Дениса.

— Лера, что у вас там происходит?

— О чем ты, милый?

— Газеты пишут о внезапной смерти конкурсантки. Ты опять во что-то вляпалась?

— Денис, дорогой, ну почему сразу же вляпалась? Тут произошла неприятность, девушка пропала, потом ее нашли у меня… — тут я прикусила язык, так как говорить о том, что мертвую девушку нашла я, а потом она оказалась у меня в каюте, было как-то не с руки.

— Что у тебя?! — закричал он так, что я даже отдернула руку с сотовым телефоном от уха. — Я как проклятый работаю, выискиваю инвесторов, слежу за биржевыми сводками, а ты опять за свое! Стоило только выпустить тебя из узды на пару дней, все пошло по новой! Ты обо мне подумала? Ты о ребенке подумала, если до меня тебе нет никакого дела?!

— Что ты кричишь? Прекрати немедленно! — заорала я в ответ так, что на полочке зазвенели разные флакончики и мензурки с лекарствами. — Ты что мне, муж? Да я и мужу не позволила бы так поднимать на меня голос! Что ты на себя берешь? Ты для меня свой старт-ап готовишь? Мне какое дело до него? У меня своя жизнь и я хочу ее прожить так, как мне нравится! Меня здесь люди уважают, помощи и совета просят, а ты, кроме «вляпалась», других слов не знаешь. Все! Занята я, не звони мне! Вернусь домой, встретимся.

Я ожесточенно нажала кнопку окончания разговора, схватила в охапку свои вещи и выскочила из лазарета.

Не помня себя, я добежала до каюты Линды.

— Линда, можно к тебе?

— Да, пожалуйста…

Линда лежала на застеленной койке и рассматривала иллюстрированный журнал для женщин. Рядом на полу стояла пепельница полная окурков.

— Линда, я давала тебе босоножки, где они?

Она приподнялась на локте и удивленно посмотрела на меня:

— Какие босоножки, о чем вы?

От такой наглости я опешила:

— Как — какие? Ты же брала мои босоножки!

— Послушай, ты что-то путаешь — тон Линды стал заботливым, как у няньки, беседующей с бредящим больным. В смысле — с бредящей больной.

Я открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать, но не успела. Дверь отворилась, и в каюту вошла Яэль. Линда вновь улеглась и принялась за журнал, а я так и осталась стоять столбом.

— Может, я помешала? — робко спросила девушка. — Я только за полотенцем.

— Нет-нет, я уже ухожу, — пробормотала я и вышла.

Яэль догнала меня в коридоре.

— Что с вами, Валерия? — участливо спросила она. — Вы пока еще плохо выглядите. Может быть, полежите?

И эта туда же!

— Скажи мне, Яэль, — я схватила девушку за руку, — ты не помнишь, в каких босоножках Линда выходила на подиум? В бежевых?

— Не помню, — Яэль удивленно посмотрела на меня. — А что?

— Она не говорила, что на ее босоножках сломался каблук?

— Нет, я ничего такого не слышала. И она была на высоких каблуках, когда выходила на подиум. Хотя. Постойте… Точно! На ней были босоножки бордового цвета. Я еще подумала, что они не сочетаются с красным лаком на ногтях. Оттенки разные.

— Спасибо, дорогая! Мне действительно что-то не по себе. Пойду прилягу.

На пороге своей каюты я простилась с Яэль.

Есть над чем подумать. Причем фактов у меня было совсем немного.

Что мы имеем? Убита девушка, которая, во-первых, находилась в интимной связи с хозяином фирмы. Он обещал на ней жениться и бросить жену, но потом раздумал. Значит первый вероятный кандидат на убийство — господин Шуман. Во-вторых, Шуману понравилась другая девушка — Шарон. Мири не могла этого стерпеть и в сердцах крикнула, что убьет Шарон. Значит, осуществляя это намерение, она могла просто напасть на Шарон, а та придушила ее, превысив необходимую самооборону.

В-третьих, Глинский явно неравнодушен к Шарон. Он мог бы прикончить Мири, чтобы Шарон достались все лавры. Ну, это вообще за уши притянуто. Зачем ему убивать девушку, если Шарон ему ничего не обещала?

А кто знает? Она такая скрытная, что вполне могла бы вертеть Глинским, а на людях изображать неприступную крепость. Надо будет проверить, были ли они знакомы до круиза.

Кто у нас дальше? Линда! Вот мерзкая тварь! Если она так отрицает факт того, что взяла у меня босоножки, значит, убийца — она! Она пришла к Мири, они повздорили, стали драться, и при драке пряжка оторвалась! И пришла Линда к ней с заранее обдуманными намерениями, в моих босоножках, чтобы в случае чего свалить всю вину на меня. Поэтому и не признается. Точно! Линда — самый подходящий кандидат на роль убийцы!

А зачем ей это надо было? Чтобы убрать наиболее подходящую кандидатуру? Так уже весы склонялись в пользу Шарон… Значит, если убийца — Линда, надо опасаться за жизнь Шарон! А если все-таки убила Шарон?…

Голова шла кругом. Я залпом выпила полный стакан воды и прилегла на свою кровать.

Да, я еще забыла о том, что у меня пропали документы и кто-то устроил обыск в каюте. Кто это мог сделать? Узнаю кто — выйду на убийцу.

Глаза слипались от такой непосильной игры ума, и я заснула, даже не раздевшись.

Разбудил меня стук в дверь.

— Валерия, подъем! Мы стоим у причала. Скоро выход! Одевайся и собирай своих птенчиков, — Все это Глинский выпалил на одном дыхании, ворвавшись ко мне в каюту. И пока я собиралась, он непрерывно тарахтел:

— Ты не представляешь, какая у причала охрана! Все обязаны надеть визитки, взять с собой паспорта. Охрана с двух сторон. И шмонает по-черному! Ищут непонятно что: то ли бомбы, то ли наркотики!

Мои девочки уже находились там. Одетые в пестрые сарафанчики и соломенные шляпки, они толпились в предвкушении выхода на волю и весело переговаривались. Но веселость эта была наигранной. Время от времени какая-нибудь из них оборачивалась и испуганно смотрела назад, точно ждала, что вот-вот из глубины коридора выйдет Мири и присоединится к ним.

— Посторонись, дайте дорогу! — раздались позади нас голоса.

Все расступились и пропустили нескольких матросов, волочащих, с помощью судового такелажа, два больших морозильных контейнера. Холодильники были украшены рекламой фирмы «Шуман и сыновья», а суетящийся Элиэзер Гарвиц не оставлял никакого сомнения, что в них находится сладкая продукция, которую девушкам и предстоит рекламировать на пленере.

— Интересно, сколько нам придется слопать этого мороженого, пока они удовлетворятся? — шепнула стоящая возле меня Кэт своей подружке и обе прыснули.

— А сколько калорий! — Линда закатила глаза.

— И липнет…

— И мухи летают.

Девицы изощрялись как могли, скрывая за шутками свое нетерпение и нервозность. Я стояла в стороне, внимательно слушала и не вмешивалась в разговор. Надеялась, что, может быть, кто-то из них выдаст себя и расскажет больше, чем известно до сих пор.

Груз подцепили на крюк, контейнеры зависли между небом и землей. Все восторженно заорали. Фотографы снимали и девушек, и подъемный кран, и броское лого фирмы на боках холодильников.

Пришлось взять инициативу в свои руки.

— Внимание! Сейчас мы организованно спустимся с корабля и выйдем на берег. Попрошу приготовить загранпаспорта и сумки, чтобы пройти таможенный досмотр.

Атмосфера тут же изменилась. Все принялись лихорадочно рыться в сумках. Перспектива остаться на корабле, где, может быть, бродит убийца, никого не прельщала.

Ко мне подошел Соломон Барнеа.

— Как дела, Валерия? Удалось что-нибудь узнать?

Мне не хотелось рассказывать ему об этой пакостной Линде, поэтому я натянуто улыбнулась и пробормотала что-то невнятное. Барнеа отошел.

Внизу уже стояли таможенники, матросы и сам Шуман, собственной персоной. Он наблюдал за процедурой проверки пассажиров.

— Давай, шевелись! — закричал один из матросов, стоявший в общей очереди отпускников. — А то паримся тут, на волю охота.

Таможенник даже бровью не повел. Он монотонно копался в сумках у каждого, кто подходил к его столику, задавал по-английски стандартные вопросы и ставил отметку в большом журнале. Было жарко. Всем жутко хотелось пройти досмотр и вырваться на волю. Но не следовало забывать, что среди выходящих с корабля должен был быть и убийца. Об этом знали все, но не всем хотелось об этом думать.

А вот мне эта мысль не давала покоя. Поэтому, пройдя досмотр, я не подошла к девочкам, находившимся под защитой Соломона Барнеа, а осталась стоять неподалеку от столика таможенника, пристально всматриваясь в лица людей, томящихся в очереди.

На мне была широкополая шляпа с шарфом. Нос украшали большие солнцезащитные очки, поэтому я надеялась, что никто не поймет, куда именно я смотрю. И я продолжала беззастенчиво пялиться на очередь.

Люди были большей частью незнакомые. Уже прошли девушки, парикмахер Адольф и визажист, все корреспонденты и фоторепортеры. За корреспондентами пошли матросы, горничные, официанты, в общем, все, кто получил отпуск на этот день. И сколько я ни всматривалась в лица, ничего особенного найти не смогла. Никто не прятал взгляд, все оживленно переговаривались, а пройдя досмотр, торопились кто куда. Я узнала официанта, обслуживавшего нас за обедом и тощенькую горничную. Больше никто из знакомых не попался.

Несолоно хлебавши я отвернулась от почти рассосавшейся очереди и стала смотреть, как в грузовой фургон пихают контейнеры с мороженым. Шуман и Гарвиц стояли рядом и обменивались впечатлениями. Иногда кто-то из них делал рабочим указание, которое выполнялось с нарочитой поспешностью.

— Валерия, мы ждем тебя! — закричал мне из маленького микроавтобуса Костя Блюм. — Мы едем на водопады!

Два автобуса — мерседес с Шуманом и Гарвицем и грузовой фургон в арьегарде — двинулись в путь. Мы ехали по удивительной красоте серпантину, круто забиравшему в гору. С одной стороны вдоль дороги росли могучие сосны, с другой, простирался вид на Средиземное море с рваными облаками на горизонте.

Словно в сказке перед нами вдруг открылось чудесное горное озеро, с заросшими густым орешником берегами. Скалы уходили вверх, а по ним струилась кристально чистая вода, холодная даже на вид. Зрелище было необыкновенным, и мои подопечные как одна завизжали от восхищения, тыкая пальцами в сторону удивительного пейзажа.

Наш кортеж остановился недалеко от берега. Двое рабочих споро начали вытаскивать контейнеры, девицы высыпали гурьбой и побежали к воде. Адольф и визажист принялись раскладывать свои баночки и ножнички, а из мерседеса степенно вышли Шуман и Гарвиц.

Вскоре подъехал джип с фотографами. Вихрастый Блюм, выставив наизготовку свое фоторужье, так быстро нащелкал целую пленку видов, что я только диву давалась.

Ширли и Галья, сняв туфли и закатав легкие брюки полезли в воду, но тут же с криком «Ой, мамочки!» выскочили на берег.

Ко мне подошла Шарон.

— Валерия, мы действительно должны сниматься под этими ледяными струями?

Вздохнув, я пожала плечами.

— Ради красоты снимков…

— А если я себе придатки застужу? Этот, что ли меня лечить будет?

— Трудно сказать, дорогая.

— Вы можете прочитать, что написано в контракте по поводу болезни из-за этой работы?

Сделав вид, что мучительно вспоминаю соответствующие параграфы, я наморщила лоб, и произнесла:

— Контракт у меня в каюте. Когда мы вернемся, я обязательно посмотрю соответствующий раздел.

— Поздно будет, — уныло констатировала Шарон и отошла.

Раздался приказ Гарвица:

— Девушки, быстренько переодеваемся в купальники и заканчиваем макияж! Время не ждет, скоро стемнеет!

Устроив из небольшой полянки за орешником раздевалку, девушки вытащили полученные ранее купальники, и начали переодеваться.

Адольф наносил последние штрихи, Глинский со товарищи заправлял особо чувствительную пленку в фотоаппараты, и девушки гурьбой двинулись к озеру, где уже стоял наготове Гарвиц с брикетиками мороженого в растопыренных пальцах.

— Ой, как холодно! — с визгом бросились девушки в воду. Мокрые купальники облепили их точеные формы. Прозрачные брызги застыли на шоколадной коже Рики и рассыпались искрами в кудрях Яэль.

— Девушки, не синейте! — умолял Глинский, бегая по берегу с наведенным фотоаппаратом. — Уберите пупырышки! Я не могу вас снимать в гусиной коже. Будто вы от мороженого так заледенели! Идите под водопад и не потеряйте рекламируемый товар!

Ему вторил Блюм:

— Глаза! Ширли-Мырли, где твои глаза? Куда ты смотришь? Скажи «чиииз»! Прекрасно! Еще немножечко… Все!!!

Утомленные и трясущиеся от холода девушки вышли на берег. Рики несла в руках симпатичного крабика. Поглазев немного друг на друга, краб и девушка расстались довольные — Рики забросила его далеко в воду.

— Валерия, подойдите сюда, — позвал меня наш начальник. — Возьмите вот это и раздайте девушкам. Модели из эксклюзивной коллекции моей супруги.

Он нагнулся и достал из багажника Мерседеса большую коробку. Открыв ее, я увидела восемь коробок поменьше. В каждой лежал очаровательный купальник.

Купальники представляли собою разноцветные лоскутики на веревочках, богато украшенные стразами. От блеска рябило в глазах. Казалось, у девушек на груди и ниже горят разноцветные фонарики. К рыжим волосам Шарон удивительно шел зеленый цвет. Рики и Линда получили по красному купальнику.

Мне вдруг остро захотелось спрятаться за кустик, и я побежала искать уединенное местечко. А когда возвращалась и выглянула из зарослей, то увидела, что у Ширли, стоявшей в воде прямо передо мной, дрожала челюсть. Мороженое плюхнулось в воду и расплылось мутными разводами, она показывала пальцем куда-то наверх, за водопад и вся тряслась не то от холода, не то от ужаса.

Яростный вопль, исторгнутый из, казалось, сотен глоток, оглушил нас. Отовсюду — сверху, снизу, из-под скалы, из зарослей орешника выскакивали янычары в пестрых шароварах с ятаганами наперевес. Они с размаха прыгали в воду, и мчались к берегу, как слоны на водопое. Двое скрутили Глинского, защищавшего свой бесценный фотоаппарат, а Костя Блюм яростно отгонял нападавших штативом от камеры.

Рабочие, они же шоферы, выгружавшие холодильники, были связаны спиной друг к другу, а Шумана и Гарвица, взяв под локотки, отвели под ясны очи толстого разбойника с окладистой бородой, и почему-то в кругленьких очках. Скорей всего, этот Карабас-Барабас был у нападавших за старшего.

Сидя незамеченной в кустах я соображала, как быть, куда бежать и где здесь полиция. Выходить наружу представлялось безумием. Мое положение сейчас давало мне преимущество, и его следовало использовать.

И я продолжила свои наблюдения.

Тем временем «янычары» продолжали бесчинствовать. Отобрав у девушек разноцветные купальники, они побросали их в кучу, которую утащил в лес один из них. Девушки остались в своих мокрых купальных костюмах и тряслись от страха и холода. Руки им связали попарно веревкой так, что они оказались как бы звеньями одной цепи. Привязаные друг к другу Шуман и Гарвиц хранили ледяное молчание.

Двое разбойников открыли контейнеры с мороженым и стали бросать разноцветные упаковки своим сообщникам. Те ловили, хохотали, при этом успевая гладить и похлопывать девушек.

Маленький крепенький янычар, который унес купальники, прибежал снова, залез в контейнер и вытащил оттуда коробку с надписью на ней «Ананасовый пломбир, глазурованный шоколадом». Я невольно облизнулась — это был мой любимый сорт. Подбежав к очкастому главарю, янычар показал ему коробку, тот сделал движение кустистыми бровями, и, повинуясь приказу, разбойник понес коробку в том направлении, куда до этого унес купальники девушек. Гарвиц при этом пытался было дернуться, но мрачный здоровый мужик в желтых шароварах положил ему руку на плечо, от чего тот дернулся еще раз и затих.

«Там у них гнездо!» — подумала я и решила разузнать, тем более, что несун проскакивал совсем недалеко от меня и я каждый раз прижималась к дереву, чтобы он меня не заметил.

Тем временем события продолжали развиваться. Разбойники переговаривались между собой на каком-то гортанном языке. Те, что держали девушек, распалились вовсю, и одного поглаживания им было уже мало.

Что-то во всей этой картине меня тревожило и смущало… И я поняла, что именно. Не могут настоящие разбойники быть так картинно одеты: в шелковые шаровары, в туфли с загнутыми носками, фески… Какие-то опереточные мавры. И оружия у них никакого нет, кроме кривых ятаганов. Наверняка из жести…

Начало смеркаться. Еще немного — и наступит абсолютная темнота. Мне захотелось узнать, куда это бегал маленький разбойник, и я, не мешкая, и пытаясь не шуметь, двинулась по направлению к их логову.

Спустя несколько минут я очутилась на довольно большой поляне, на которой было установлено две восьмиместные палатки. Рядом кучей валялось различное оборудование, среди которого я заметила несколько сильных ламп-отражателей, кабели и небольшой генератор.

Заглянув в палатку, я увидела там сваленные на матрасы карнавальные костюмы, грим, парики и бороды. В другой палатке, более прибранной, я нашла купальные костюмы девушек и упаковку с мороженым. Мне так захотелось вкусненького, что я просто не совладала с собой.

Открыв коробку, я пошарила внутри, и, к моему негодованию и разочарованию, обнаружила, что никакого пломбира нет, а лежит там точно такая же коробка, как те, что я недавно раздала девушкам, а в ней еще один купальник, красного цвета, точно такой же, как те, что были отобраны у девушек.

От злости я швырнула его в кучу других, но потом, подумав, что не стоит вести себя как глупая девчонку, положила купальник на место в коробку.

Больше в палатке не нашлось ничего интересного. Надо было пробираться к своим. Уже в темноте, зацепившись ногой за кабель, я чуть не упала, и судорожно схватилась за первое, что подвернулось под руку.

Это оказалась лампа на металлическом штативе. Я щелкнула выключателем, и она вдруг зажглась, озарив поляну ярким слепящим светом.

И точно так же меня озарила идея! Только бы хватило длины кабеля! И я принялась действовать.

Схватив две лампы, я начала разматывать кабель, и, когда дошла до того места, где бандиты-артисты оригинального жанра захватили девушек, расставила лампы на небольшом расстоянии друг от друга и одновременно включила их.

Яркий свет залил поляну. Все опешили от такой неожиданности. Этого мне и надо было.

Выскочив навстречу псевдоянычарам, я залепила одному из них ногой в пах, и по инерции свалила другого с ног, правда при этом растянулась сама.

Девушки не растерялись. Я вспомнила (все из того же пресловутого украденного досье), что Галья служила в армии, а Шарон проходила спецподготовку. Они легко высвободились и замолотили по опешившим бандитам так, что любо-дорого было смотреть: статные, высокие красавицы, ростом под метр восемьдесят, лихо обрабатывали опереточных янычар в слепящем свете люминесцентных ламп.

А я, тем временем, разрезала путы на прочих.

Глинский, не теряя времени, схватил свой кодак и защелкал затвором. Девушки, освобожденные от веревок, побежали к своей одежде и неизвестно, от чего они больше спасались — от разбойников или от фотоаппарата Глинского.

— Хватит, отпустите, мы только пошутили!!!

И тут голос подал Шуман.

— Пошутили?! Да я вас в порошок сотру! Да я на вас полицию натравлю! Да я…

Он заглотнул много воздуха и закашлялся. Гарвиц подскочил и стал бить его по спине, при этом уговаривая:

— Успокойтесь, господин Шуман, все в порядке, все окончилось благополучно… Никто не пострадал…

— Я требую удовлетворения за нанесенный мне моральный и физический ущерб, — вдруг сказала Галья, тряхнув волосами.

— Мы просто обязаны рассказать о том, что здесь произошло! — вторила ей неразлучная подружка Ширли.

— Послушайте, — у «предводителя янычар» прорезался дар речи, — мы съемочная группа. Частная студия, снимаем приключенческий фильм, и просто не могли удержаться от соблазна немного подурачиться. Вообще-то, мы тоже из России, услышали русскую речь — и вот…

Я не могла дальше молчать.

— Ах, русская речь?! — закричала я. — Значит, если русские, так нас можно хватать, а потом продавать в гарем к султану?!

— Бог с вами, в Турции уже сто лет как нет султанов… — попробовал оправдаться очкастый янычар. Но я не дала ему себя перебить:

— А вот это ты в суде расскажешь! Будешь нам пожизненые страховки платить! Всем! — тут я услышала, как Рики тихонько спрашивает, о чем я, собственно говоря, кричу. Действительно, мы с янычаром общались на великом и могучем. Неужели и Рики он посчитал русской? Наследием университета «Дружбы народов», что ли? Впрочем, наша эфиопочка над этим особо не задумывалась.

— Позвольте мне… — вдруг вмешался Элиэзер Гарвиц со своей вечно приклеенной улыбкой на устах. — Я понимаю, с девушками поступили нехорошо, но не надо шума. Каждая из вас получит хороший подарок при возвращении домой. Наши замечательные фотокоры уже сделали прекрасные снимки…

— Кстати о снимках, — вмешался Шуман. — Немедленно засвети пленку, на которую ты снимал весь этот бардак!

— Но… — пытался протестовать Глинский. — На этой пленке рекламные снимки с мороженым…

— Ничего, Блюм тоже сфотографировал. Поэтому вас двоих и взяли. На всякий случай, так сказать…

— Я протестую! Это произвол! — заорал Глинский, но двое рабочих скрутили его и вытащили пленку из фотоаппарата.

— Я хочу свой купальник, — напомнила Рики.

— Хорошо, хорошо, — бросил Шуман. — Принесите назад вещи девушек.

Опять маленький янычар побежал выполнять приказание. Через минуту он принес ворох переливающегося тряпья и бросил его на траву. Девушки быстро разобрали свои вещи.

— У кого еще какие-либо претензии? — грозно спросил Шуман. — Нет? Тогда собирайтесь и едем назад. И чтоб никто даже слова не сказал! Иначе моя репутация будет подорвана, фирма разорена, а одна из вас останется без выгодного контракта! Хорошенькая история, нечего сказать! Я уже вижу гигантские заголовки в «Едиот ахронот» и «Маарив»: «Глава фирмы по производству мороженного захвачен в плен русской мафией! Мафионеры были вооружены жестяными ятаганами!» Тьфу!

Мы разместились по машинам, и когда отъезжали, я оглянулась назад. На лице «предводителя янычар» блуждала довольная улыбка. А я всю дорогу гадала: накроет Шуман киношников на пару миллионов, или заставит их бесплатно снимать рекламу своего мороженного?

На корабль мы вернулись затемно. Мне было не по себе от пережитого, от благодарности девушек и от плача Глинского по засвеченной фотопленке.

Стянув с себя одежду, я рухнула в постель, и забылась тяжелым сном. Сквозь мутную дремоту чувствовалость, как корабль покачнулся и глухо зашумели двигатели…

Меня разбудила трель сотового телефона.

— Валерия, где ты? — голос Дениса звучал взволнованно.

— Корабль возвращается и я вместе с ним, — пробормотала я спросонья. Что-нибудь случилось? Как Даша?

Моя дочь наотрез отказалась переселяться к своей подруге, мотивируя поведение тем, что она уже большая девочка и вполне может сама за собой поухаживать. Но я вчинила Денису в обязанность каждый день звонить и проверять, чем она занимается.

— С Дарьей ничего не сделается, а вот ты находишься в сомнительной компании. Я жду-не дождусь, когда ты вернешься.

— Да не волнуйся ты за меня. Я одна, в своей каюте. Сплю давно. Что у тебя новенького?

— Долго рассказывать, но, кажется, мне придется менять работу.

— Переквалифицируешься в управдомы?

— Хуже… — хохотнул он. — Скорее в брокеры.

— Неужели? — удивилась я. Степенный Денис, бегающий по бирже и разбрасывающий бумаги, мог нарисоваться только в горячечном бреду. Да и зачем ему в брокеры? В своей программистской фирме он неплохо зарабатывает. Или зарабатывал? Что-то он там про сводки рассказывал… Акции высоких технологий падают, программисты без работы остаются. Действительно, не в управдомы же им идти…

— И где, позвольте спросить, ты собираешься быть брокером? — спросила я.

— На алмазной бирже в Рамат-Гане.

— Но ты же ничего не понимаешь в алмазах! — изумилась я.

— В работе брокера главное не понимать в алмазах, а тонко чувствовать коньюктуру рынка.

— А-а! — протянула я. — Тогда успехов тебе на твоем новом поприще. Приеду — поговорим, а сейчас буду спать. Не обижайся, милый.

Не успела я захлопнуть крышечку мобильника, как в дверь тихонько постучали и приглушенный голос произнес:

— К вам можно, Валерия?

— Кто это?

Дверь приоткрылась и в комнату вошла Линда. В руке она держала какой-то сверток.

— Ты зачем пришла? — спросила я настороженно, помня историю с босоножками. — Уходи немедленно. Я не хочу с тобой разговаривать.

— Простите меня, пожалуйста! Я была не в себе и хочу вам все объяснить, — жалобным тоном произнесла Линда.

Но я не верила ей. Пришла ночью, сверток в руке. А вдруг там пистолет? Или еще хуже, веревки… Вон какая она сильная и высокая. Такая скрутит, мало не покажется. Лучше уж от греха подальше.

— Нет, я не могу уйти, — заартачилась Линда. — Я должна вам все рассказать!

— Садись и рассказывай, — вздохнув, смирилась я со своей судьбой. Повяжет, прикончит — значит, так тому и быть. О Дашке Денис позаботится. Похороны обеспечит Шуман.

— Я так вам ответила в прошлый раз, потому что боялась. Я же видела Мири последней. Мы повздорили. И, в общем, я зацепилась босоножкой за кровать и порвала ее.

— Кровать? — машинально спросила я.

— Нет, ремешок, — серьезно ответила Линда. — Правда, я и не заметила, что пряжка отлетела. А потом я их утопила в море. И поэтому принесла вам деньги.

— Расскажи-ка подробней, из-за чего вы поссорились и когда ты была у нее? — я поудобнее устроилась в постели.

— Ну, во-первых, она с самого начала поставила себя выше остальных девочек. Вела себя так, будто она королева, а мы — так, мусор. А сама всего-навсего шумановская подстилка. Прости Господи, что я так о покойной…

— Вы были раньше знакомы?

— Конечно! Вместе начинали в модельном агентстве. Только она тогда не была платиновой блондинкой а-ля Мерилин Монро. У нее от природы каштановые волосы. А я — натуральная блондинка! Где хочешь смотри!

Кто должен смотреть «где хочешь» и где именно, Линда не уточнила, да и я особо расспрашивать не стала. В два часа ночи мне просто хотелось спать.

— Вы думаете, она работать туда пришла? — повысила голос Линда. — Да она богатого мужика искала! Ни перед чем не останавливалась! А когда Шуман с женой явились на показ коллекции, она только на него и смотрела, дефилировала так, что всем понятно было — охмуреж чистой воды!

— А жена? Куда она смотрела?

— А что жена? Мышь серая! Ни во что не вмешивается, нигде с ним не бывает, так, для очага. Он на ней из-за денег женился. Мири рассказывала, что Шуман пришел в фирму ее папеньки, удачно женился на его дочке, старой деве, стал сначала компаньоном, а потом и полным владельцем компании.

— Но это вполне реальное желание любой девушки — устроить свою жизнь, возразила я. — Правда, не все идут вразрез со своей совестью, но таких случаев полно. В чем же Мири такая особенная?

— В том, что она как бульдозер прошлась по всем! Переспала даже с руководительницей агентства, только для того, чтобы получить престижные платья. А потом как пиявка присосалась к Шуману. Думала, что он бросит свою жену и женится на ней.

— И какой вывод можно сделать из всей этой истории? — подыграла я ей.

— Что она надоела любовнику своими истериками, и он ее попросту придушил!

Я была несколько разочарована. Ведь я сама, вне зависимости от рассказа Линды пришла к тому же выводу. Но пряжка от туфель потеряла Линда, а не Шуман.

— А почему вы поругались?

— В тот вечер я немного выпила после неудачи, и у меня было такое задиристое настроение. И я пошла сказать этой вертихвостке, что несмотря на ее потуги, приз достанется не ей, а рыженькой Шарон, — Линда запнулась на минутку. — А потом мы подрались. Она оказалась сильнее и выставила меня за дверь. По-моему, она кого-то ждала и очень нервничала. Поэтому она меня пинками за дверь прогнала.

— А кого она ждала, ты не поняла?

— Нет, не поняла, — с сожалением ответила Линда. — Но если узнаем кто, то и убийцу вычислим. Я же была у нее совсем незадолго…

Мы помолчали.

— Да, — спохватилась она. — Я подозревала, что вы не возьмете деньги за босоножки. Так этот подарок вам. И не отказывайтесь!

Она сунула мне в руки пакет и вышла из каюты.

Я и не отказывалась, на это у меня уже точно не осталось сил. Просто сунула сверток в чемодан и завалилась спать.

Утром в мою дверь дубасили из всех сил.

— Валерия! Ты живая? Открой немедленно!

Не разбирая дороги, я кинулась к двери, отперла ее и в каюту ввалились Соломон Барнеа и Костя Блюм. Взъерошенный Костантин держал наготове фотоаппарат.

— Уф! — облегченно вздохнул Соломон и вытер пот со лба. — А я уж подумал…

— Интересно, и что вы подумали? — язвительно спросила я. — Нет, это не поездка, это какое-то издевательство над личностью! Спать не дают, по ночам шляются, по кораблю бродит убийца, острова сплошь заселены янычарами-мамелюками с киностудии «Грузия-фильм». Как тут не сойти с ума?

— Лера, Линду убили, — тихо сказал Блюм.

Мне показалось, что корабль сильно качнуло. Сердце сорвалось со своего места в груди и свалилось куда-то в них живота.

— Когда мы придем в порт?! — закричала я. — Я не хочу здесь больше находиться. Нас всех перебьют! И меня, и девушек!

Соломон размахнулся и отвесил мне здоровенную оплеуху. Это привело меня в чувство, и начинающаяся истерика исчезла без следа. Схватившись за щеку, я испуганно посмотрела на него.

— Одевайся, и пойдем с нами. Нужна твоя помощь при переводе. Будем всех опрашивать, — резко сказал начальник охраны.

Они вышли, а я, натянув на себя одежду, выскочила в коридор. Левая щека болела как при флюсе. Ну, мужики, нашли способ успокаивать!

— Как это произошло? — спросила я Соломона.

— Кэт вернулась под утро. Вот девка! — Начальник охраны недовольно покачал головой. — Была бы в каюте, а не шлялась по матросам, может, и убийства никакого бы не было. А так… Она зашла в каюту, и видит, что Линда лежит, на полу лужа крови, голова проломлена. Вокруг все переворошено, вещи раскиданы, видно, искал преступник что-то. А вот что — неизвестно, — он замолчал и я спросила на ходу:

— А куда мы идем?

— В кают-компанию. Буду опрашивать девушек, а вы поможете с переводом, если кто запнется. И еще… Валерия, вы их знаете лучше меня, так что смотрите в оба, может кто-то из них нервозностью себя выдаст.

Девицы сидели в кают-компании зареванные и испуганные. Ширли жалась к Галье, Шарон смотрела прямо перед собой, а Рики уткнулась носом в спинку кресла и не поднимала головы. Яэль, гладила ее по плечу. И только Кэт сидела в стороне одна, стиснув зубы.

Увидев меня, девушки бросились навстречу.

— Валерия, когда мы вернемся домой? Здесь нельзя оставаться! (Будто я сама не знаю!) Этот маньяк перебьет всех нас одну за другой, — галдели они. — Нельзя даже выходить из кают! Пусть к нам охрану приставят.

— Девушки, девушки, успокойтесь… Все под контролем, не волнуйтесь… — я говорила невпопад, только бы утихомирить их и усадить на места.

— Я прошу вас помочь нам, — обратился Соломон к перепуганным девицам. Пожалуйста, припомните, что необычного было вчера вечером и ночью. Слышали ли вы какие-нибудь подозрительные шумы, видели кого-то? Может быть, Линда что-то рассказывала?

Мне было неуютно. С одной стороны надо было сообщить, что Линда ночью ко мне приходила. С другой стороны — иди знай, может убийца — одна из них. И выкладывать всю подноготную не хотелось абсолютно. А вдруг убийца — Соломон? Вот как ноздри раздувает, показывает, что он ни при чем. Или это у меня мания преследования разыгралась, помноженная на инстинкт самосохранения?

Я решила подождать со своими откровениями до берега, хотя это было не просто. Трудно говорить о том, чего не знаешь, но еще труднее о том, что знаешь, промолчать …

Расследование топталось на месте. Катя рассказала, что ушла на вечеринку с симпатичным матросом и в свою каюту вернулась около пяти утра. По дороге в коридоре она наткнулась на оставленный кем-то пылесос, шлепнулась, парень ее поднял, они посмеялись и пошли дальше.

— Какой пылесос? — встрепенулся начальник охраны.

— Обыкновенный, на колесиках, со шлангом. Да я не помню, — Кэт подняла брови. — Темно было, да и выпили мы немного.

Соломон тут же отдал приказ двум своим парням разыскать того матроса, чтобы подтвердить слова Кэт.

— Странно… — вслух подумала я, — какая уборка в пять часов утра? Спят же все. Может, его с вечера забыли убрать?

— Нет, — твердо ответила Кэт. — Когда я в полночь выходила из каюты, его там не было. Хотя от корабельной качки он мог выкатиться из какой-нибудь подсобки.

— Надо опросить горничных, убирающих на этом этаже, — Соломон движением головы послал еще одного парня выполнять поручение.

— Мне кажется, — тихо сказала Рики, — что у меня вещи не на месте лежали.

— Как это, не на месте? — спросила я.

— Когда горничная убирает, то просто застилает кровать, и если что-то на полу валяется, то кладет на стул. А у меня в сумке рылись.

— А меня вот что интересует, — вдруг разжала губы Шарон. — Будет ли продолжение конкурса, и кого выберут «лицом фирмы»?

Все оцепенели.

— Ну, ты даешь, подруга! — выдохнула Кэт.

— Как не стыдно! Шарон, как ты можешь говорить о таких вещах, когда Мири и Линда погибли?

Но Шарон сделала жест рукой, будто отмахнулась от ее слов.

— Это задача полиции найти убийцу. А моя задача, вернуть затраченные усилия на эту поездку. И не забывайте, что по результатам первого тура я лидирую. Слишком много всего вложено в этот проект, чтобы останавливаться даже из-за такой скорбной причины.

Ширли вскочила с места:

— Ты дрянь! И убийца! Это ты убила девочек, потому что боялась, что они тебя обойдут! — с этими словами она набросилась на Шарон и вцепилась ей в волосы.

Соломон тут же бросился к ней, схватил ее за плечи и оттянул от соперницы. Ширли уткнулась ему в грудь и зарыдала:

— Нас всех убьют! Всех! Спасите…

— Прекрати истерику, глупая! — сказала Шарон, приглаживая свои разлохмаченные пряди. — Нужна ты кому, чтобы убивать тебя!

— А кому нужны были Мири и Линда? — спросила я Шарон. Моя интуиция подсказывала мне, что эта девушка что-то знает, но говорить не собирается.

— Пусть полиция разбирается, — ответила она отрывисто. А у вас нет никакого права задавать мне вопросы!

Больше на протяжении всей встречи она не сказала ни слова. И я еще раз похвалила себя за молчание, так как оказалось, что не одна я придерживаюсь такого мнения. Действительно, во всем нужно доверять специалистам. Вот им я и расскажу о ночном визите Линды.

Ничего путного больше узнать не удалось. Проводив девушек до кают, я прошла дальше, на палубу. Мне хотелось немного подышать и проветрить голову.

Проходя мимо каюты Шумана, я невольно замедлила шаг. Мой босс орал что есть сил по телефону:

— Что ненастоящие? Как ненастоящие? Вы мне голову не морочьте! Это настоящие деньги!

Наступила пауза, а потом снова раздраженный голос Шумана:

— Спасибо, Адольф, можете идти.

Хмыкнув, я прошла мимо. Шуман был в своей стихии: казалось, он просто не мог говорить ни о чем другом, как о деньгах. Даже во время бритья. Понятно, почему они мрут от инфаркта, как мухи. Хотя где это видано, чтобы мухи от инфаркта помирали?

— Валерия, иди к нам! — услышала я знакомый голос. Скрытые рядами шезлонгов, на бухтах канатов сидели Глинский, Блюм и толстый Генрих, корреспондент газеты. На палубе стояла почти пустая бутылка водки «Голд», рядом на пластмассовой тарелке были разложены оливки, лук и шампиньоны из банки.

— Ага, пир в полном разгаре, — заключила я. — Вам на крахмальных скатертях кусок в горло не лезет, серебряными вилками пусть недорезанные буржуи рябчиков смакуют.

— Эт-точно! — подтвердил Костя Блюм. Вытаскивая откуда-то из-за спины пластмассовый стаканчик. — Присаживайся, деточка, выпьем за упокой души. Такие девки пропали! Обидно!..

Мне налили «Голды» на донышко и я присела на свободную бухту.

— Так вот, — продолжил Глинский начатую до моего прихода мысль, — я ей и говорю: «Я тебя звездой сделаю! Твои фотографии в „Космополитене“ висеть будут! Ты…»

Он махнул рукой и допил из своего стаканчика. Друзья удрученно молчали.

— А она мне: «У меня, говорит, Миша, цель в жизни есть! И я ее добиваться буду!» Так и сказала.

— И что здесь плохого? — решила я поддержать разговор, хотя не знала, о ком идет речь. — Если человек целеупс… целеустремленный, то это очень хорошо.

У-упс! Пить я не умею совершенно, и чайная ложка «Голды» на меня подействовала сногcшибательно.

— Это хорошо, когда твердая жизненная позиция, — многозначительно добавил Блюм. — Главное, чтобы не по трупам. А то ведь как бывает? Цель оправдывает средства… Достиг цели, средства потратил. И какие!.. А получил… пшик!

— Ты на кого намекаешь, длинношеее?! По каким таким трупам? Шарон убивать их пойдет? Да она в сто раз красивее этих, прости Господи…

В разговор вмешался Генрих:

— Это твое субъективное мнение, кто красивее. Мне вот Катенька нравится. У нее попка пухлая, не то, что эти стиральные доски! По моему мнению — первый приз ей должен был достаться.

— Нет, ты не уходи от ответа, — горячился Блюм. — У твоей Шарон алиби на эти два убийства есть? Есть? Или нет, я спрашиваю?

— Откуда я знаю? — возразил Глинский. — Я ее возле себя по ночам не держу.

«А хотелось бы…» — чуть не вырвалось у меня.

— И потом, почему именно она? Ты мне про свое алиби расскажи. А ты где был, когда девочек убивали? В койке? А кто об этом знает? — Глинский смял в руке пластмассовый стаканчик.

— Да что ты на меня нападаешь? — возмутился Костя Блюм. — Это ты к ней неровно дышишь, а не я, а она… Если бы ты знал!..

— А что он должен знать? — встрепенулся Генрих.

— Это не для печати! — важно ответил пьяный Костя, отводя в сторону протянутую руку с блокнотом толстого журналиста.

— Расскажи, раз уж начал, — попросила я.

— Ей уже двадцать семь лет, — начал Костя, как-то сразу посерьезнев. Она уже была замужем, у нее родилась девочка, которая сейчас у бабушки.

— А муж? Где муж? — спросил Глинский.

— Муж, объелся груш…. Муж — это я… — он ткнул себя пальцем в грудь и тут же скривился в подобии скорбного всхлипа. — И я ее предал. Мы познакомились в студенческом театре. В Одессе. Уже тогда было видно, какая она талантливая девочка. Я потерял голову. Ходил за ней как собачонка на привязи, умолял, ревновал, в общем, вел себя как последний кретин, начиненный под самую завязку гормонами.

— И она мне отдалась… — мрачно констатировал Глинский, опрокидывая в себя еще один стаканчик. — Бедна сакля моя… В смысле, твоя…

— Вот-вот. Бедна сакля моя. Мы поженились и снимали какую-то халупу около Привоза. Я уже тогда считал себя гением в фотографии, тратил все деньги на оборудование, а она тяжело работала. Потом я погнался в Москву за птицей счастья, а она осталась в Одессе. Я и не знал тогда, что она беременна.

Водка как-то странно на меня подействовала. Или это был крепкий коктейль, смешанный из алкоголя, морского йода, криков чаек и атмосферы латиноамериканского сериала. Во всяком случае, от Костиного рассказа у меня щипало в носу, а на ресницах повисли вполне натуральные слезы.

— Дальше, — всхлипнула я. — Душа жаждет!

— О том, что у меня родилась дочь, я узнал только здесь. Как ей удалось приехать без моего разрешения, остается только гадать. Я ее случайно встретил на одном из показов. Выглядела Александра великолепно, держалась на подиуме мастерски, а в глазах была такая усталость, что я не мог дождаться конца представления.

— Кто такая Александра? — спросил Генрих.

— Шурочка, Шарон. Она здесь поменяла имя. И стала совсем чужой. Сколько я потом просил ее показать мне дочь, она не согласилась. Она не прощает ошибок.

— Как «Тетрис» на девятой скорости, — зачем-то вспомнила я интернетовскую шутку.

— Потом прошло несколько лет. Я уже работал в одном журнале, иногда видел ее на различных тусовках, которые фотографировал. И однажды она сама подошла ко мне и спросила: «Костя, ты можешь мне помочь?» Конечно, я сразу же согласился. Я должен был проследить за Шуманом и Мири и сделать компрометирующие снимки. За это она обещала показать мне дочь.

— И ты согласился? — на Глинского было больно смотреть. Его лицо перекосила гримаса. Правда я не могла понять, что именно она означала, но, смотреть на Мишу было грустно.

— А что мне оставалось делать? Конечно, согласился! Сфотографировал их выходящих вместе из «Зеленой лагуны» — это подозрительная гостиница в Бат-Яме. Потом на набережной как он ухватил ее за попку — классный кадр получился. Но вершина моего «творчества» — вот это, — Костя полез в сумку с фото принадлежностями и достал оттуда помятый снимок. — Любуйтесь!

На фото Шуман и Мири сидели в каком-то полутемном ресторанчике. Мири томно улыбалась, а Шуман надевал ей на палец кольцо с огромным бриллиантом. Бриллиант получился особенно хорошо, а лица любовников расплывчаты, хотя и узнаваемы.

Глинский долго рассматривал фотографию.

— Пленка «Кодак-800», длиннофокусный объектив? — спросил он после продолжительного молчания.

— Хорош камушек, — восхитился Генрих, глянув на фото. — Блестит как настоящий!

— Он настоящий, — подтвердил Костя. — Мири с тех пор с ним не расставалась. Просто иногда носила как кулон — прятала на груди. Между прочим, среди ее вещей перстня не оказалось.

— Может, его Линда взяла, а ее за это и убили? — вдруг вырвалось у меня.

— Все может быть… — покачал головой Генрих. Глинский и Блюм удрученно молчали.

— Смотрите, берег! — закричала я. — Пошли собираться.

Прощание затянулось. Теперь вместо роскошных лимузинов на пристань прибыли две машины скорой помощи, полиция и еще целая куча журналистов со вспышками. Теперь участники этого трагического круиза не позировали перед объективами, а пытались отвернуться и закрыть лица.

Расставание с девушками оставило какую-то щемящую ноту. Ширли плакала навзрыд, не стесняясь окружающих. А когда мы увидели, что в скорую загружают завернутые тела, к ней присоединились и остальные девочки.

К нам подошел Элиэзер Гарвиц.

— Валерия, можно вас на минутку, — он отвел меня в сторону и, понизив голос, произнес: — Вы, конечно, понимаете, что в наших интересах было бы хранить полную конфиденциальность. Вы не пожалеете, администрация добавит вам к вашей зарплате существенный бонус.

— Прекрасно вас понимаю, господин Гарвиц, — официально ответила я, — но как добропорядочная гражданка, я не вправе буду утаивать от полиции известные мне факты.

— Ни в коем случае! — он протестующе замахал руками. — Следователям надо говорить обо всем! Просто не нужно выносить сор из избы. Вы меня понимаете… Список участников турне я отдал в полицию. С вами свяжутся.

И отвесив церемонный поклон, Элиэзер Гарвиц удалился.

В спешке я собрала свои дорожные сумки и спустилась на нижнюю палубу, попрощавшись со всеми, вышла на пристань, поймала такси и через неполных сорок минут оказалась дома.

Дом, как и следовало ожидать, был пуст. Поморщившись от вида пыли, украшавшей крышку телевизора, я сняла туфли и принялась распаковывать вещи.

В дверь позвонили. На пороге стоял Денис.

— Откуда ты узнал?

— Позвонил в порт, и там сказали, что корабль уже прибыл. Иди ко мне, моя дорогая, я так соскучился!

Сумки на время остались нераспакованными.

Когда мы почувствовали, что пришло время поесть, то плавно переместились на кухню.

— Рассказывай, что там у тебя приключилось.

И я принялась говорить, между делом наливая Денису чай и нарезая бутерброды.

Когда рассказ дошел до нападения киношных янычар, пришла моя дочь.

— Мамулечка, ты вернулась! — бросилась она мне на шею. — Что ты мне привезла?

И, не дожидаясь ответа, стала копаться в моей дорожной сумке.

— Ура! Это мне? Спасибо, мамочка! — Дарья протягивала мне красный купальник, украшенный стеклярусом.

— Ч-черт! — вырвалось у меня. — Совсем забыла о нем!

— Что такое? — спросил Денис.

— Это один из тех купальников, в которых девушки позировали на водопадах. Я же тебе рассказывала.

Дашка тут же начала клянчить:

— Мам, ну, ты же мне его привезла, правда? Тебе он не пойдет, он маленький на тебя, а мне в самый раз.

— Дарья, уймись! — сказала я, строго глядя на нее, хотя у меня это плохо получалось. — Это купальник одной девушки, и ты его взяла без спросу. Ведешь себя как маленькая.

— Вот такая ты мама! — с обидой в голосе сказала моя дочь. — Сама уехала, а мне ничего не привезла!

— Дарья! — я строго сдвинула брови. — Перестань хныкать. Я еще ничего не решила. И вообще, срам один, а не квартира — все пылью заросло.

— Ладно, вы тут работайте, а мне на работу пора.

Поцеловав меня на прощанье, Денис вышел из дома, и запер дверь своим ключом. Дашка тоже намылилась увильнуть от генеральной уборки, которую я собиралась начать. И исчезла с такой скоростью, что я не успела ей сказать ни слова.

Я чертыхнулась. Вот тебе и встреча с дорогими и любимыми! Иди, Валерия, мой полы, вытирай пыль и расставляй мебель!

Что я и принялась делать, вслух сетуя на тяжкую бабью долю. Когда в носу засвербило от пыли, а поясница готова была переломиться от усталости, я плюнула на чистоту и порядок и плюхнулась на диван. Имею я право отдохнуть или не имею?

Злосчастный купальник лежал рядышком и я, взяв его в руки, стала поглаживать гладкие стеклышки.

Говорят, блеск ярких предметов может ввести человека в состояние гипноза. В моем случае и яркости-то особой не требовалось. Так что я задремала почти мгновенно. Даже не задремала, а словно провалилась в сон. И представали глазам моим в этом сне странные картины, в которых бедная моя голова с трудом узнавала странным образом исказившиеся и перепутанные эпизоды недавнего круиза. То Глинский с фотоаппаратом в руках гонялся за ухмыляющимся очкастым янычаром, то Шуман размахивал купальниками, пускавшими во все стороны блики, то из коробки с ананасным мороженым выскакивала горничная. В довершение ко всему привиделось мне мертвое лицо Мири, и во лбу у нее горел огромный бриллиант, подаренный Шуманом…

И тут меня словно вытолкнуло из моего собственного сна. В считанные секунды, отделявшие дрему от бодрствования я вдруг поняла, что мучило меня в последнее время.

Уж очень походил тот самый подаренный камешек на стекляшки, которыми были обшиты купальники наших девочек.

Я помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но ничего не получилось, напротив — все вдруг сформулировалось четко и однозначно.

Хотя и невероятно. Но ведь говаривал мой любимый джентльмен с Бейкер-стрит: «Если после того, как вы отбросите все неправильные решения, у вас останется одно, самое невероятное, именно оно и будет верным.»

Тем не менее любое, даже верное решение нуждается в проверке. И я решила действовать. Маленьким позолоченным пинцетом из маникюрного набора я осторожно отодрала один камешек, чуть помельче перечного горошка, завернула его в салфетку и положила в сумочку.

Нельзя сказать, что ювелирные лавочки являлись для меня местом постоянного гуляния, но одну, находившуюся не так далеко от дома я пару раз навещала, так что ее хозяин, маленький лысый старичок меня знал. При моем появлении он отложил механизм старинных часов, который до того внимательно рассматривал сквозь специальную лупу.

— Чем могу служить, мадам? — он привычным движением сдвинул лупу на лоб.

— У меня остался камешек от бабушки, — робко сказала я, — и я хочу его оценить.

— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал он, и снова лупа оказалась на своем привычном месте.

Он рассматривал камень пару минут, показавшихся мне вечностью. Наконец, он оторвался от созерцания, и сказал:

— У вас очень молодая бабушка, мадам, примите мои поздравления. Она завещала вам камень современной огранки.

— Д-да, я у нее была внучкой от четвертого брака, бабуля была ветреницей… — сейчас мне хотелось только побыстрей покинуть лавку ювелира.

Дома я стала рассуждать. Как такая вещь могла попасть к Линде, которая, естественно, не знала о его стоимости. Иначе она бы не подарила его мне. Если только… Если только она просто не хотела поскорее отделаться от опасного дара!

— Бойтесь данайцев, алмазы дарящих… — пробормотала я, лихорадочно соображая, во-первых, что делать и, во-вторых, с чего начать.

Тут до меня дошло, что в данную минуту я мучаюсь над вечными вопросами, беспокоившими русских революционеров начала ХХ века. Я с искренней злостью швырнула чертову шмотку в сумку.

— Позвоню-ка я господину Борнштейну, — громко сказала я, как будто кто-нибудь мог меня слышать. — Чем наша полиция лучше Ленина? Пусть-ка они поломают голову.

Я сняла трубку и снова положила ее. Позвонить, конечно, надо. Но вот кому — это еще вопрос. Что я могла сказать Борнштейну? Что купальник мне подарила перед смертью Линда, которая, в свою очередь, получила его как компенсацию за налет янычаров, которые, в свою очередь, были не янычарами, а артистами, которые… Мне самой все эти объяснения напоминали шизофренический бред. Если ко всему добавить мексиканский сериал, поведанный Костей Блюмом, а также историю женитьбы господина Шумана ради наследства, то ничего больше и придумывать не надо было. Добавить только в конце, на вопрос: «Кто говорит?» — «Говорит московское радио, наше время истекло, ту-ту-ту…» — и можно спокойно отправляться в уютное лечебное заведение к старому знакомому психиатру с простой русской фамилией Рабинович.

Я уселась на диван. Проклятый купальник соблазнительно поблескивал бриллиантиками. Мол, чего беспокоиться? Никуда не звони, никому не говори. Раз в месяц выковыривай камешек, продавай старику-ювелиру. И живи в свое удовольствие.

Мысль не вполне честная, но в принципе неплохая. Кончатся камешки на одном купальнике, купить следующий. Интересно, а на остальных? Тоже были нашиты не стекляшки, а самые что ни на есть подлинные бриллианты? В таком случае, к доктору Рабиновичу следует отправлять не меня, а господина Шумана…

Нет, конечно же нет. Мороженщик обещал девушкам ценные призы, но не до такой же степени! А значит, девочкам звонить не надо. Одним адресатом меньше. Так. Борнштейну — не надо, девушкам — не надо, Рабинович никуда не денется, все пути ведут в желтый дом. Кто у нас остается? Денис? Нет, начнет читать мораль и запугивать.

Шуману звонить нельзя. Подумает, что я его шантажирую. Вообще, где гарантия, что брюлики нашил именно он? А нету такой гарантии. Я закрыла глаза и попыталась еще раз представить весь идиотский эпизод с нападением киношных разбойников. Так. Купальник я выронила, а потом в темноте, подобрала и положила на место. Значит, не исключена вероятность, что я просто спутала две вещи, и вместо купальника, лежащего в коробке отдельно, положила купальник из кучи на полу. Я наткнулась на контрабанду. И Линду с Мири убили из-за этого.

Я опасливо покосилась на купальник и немного отодвинулась. Его надо спрятать. Или вернуть, или…

Или найти преступников. От этой мысли я почувствовала себя боевым конем, заслышавшим звук походной трубы. Пора было начинать действовать. Но как? Конь нетерпеливо бил копытами. В смысле, я бестолково носилась по комнате, натыкаясь на стоявшие не на местах стулья и коробки.

И вдруг вспомнила, что Шуман, раскрывая коробочки, сказал, что эти купальники из торгового дома его жены.

Долой телефон, нужно брать живыми!

— Только чтобы не опознали… — подумала я вслух, накрасилась до умопомрачения, и надев дорогой костюм цвета свежей зелени, а на свои черные волосы рыжий парик, вышла на улицу. Ансамбль завершали солнцезащитные очки и белая сумочка змеиной кожи. Машину я брать не хотела, чтобы потом ее не опознали.

Сказать, что на меня оборачивались, значит не сказать ничего. Я была центром внимания. Встречные женщины кидали оценивающие взгляды, а мужчины выворачивали шею. То обстоятельство, что ко мне ни один не приклеился вот так сразу на улице, я объяснила сама себе очень просто: они пугались моих ста восьмидесяти четырех сантиметров, которыми я резала толпу, как ледокол у берегов Антарктиды.

При этом у меня в голове звучала одна и та же фраза: «Штирлиц идет по коридору».

Идти на шпильках было нелегко, но я не унывала и вскоре добралась до внушительного магазина с надписью «Дом моделей „Ровена“».

Ко мне плавно подкатились три продавщицы. В зале было пусто. Покупатели не торопились осчастливить себя нарядами от «мадам Шуман».

— Чем мы можем быть вам полезны, госпожа?

— Даже не знаю, — протянула я жеманно, не снимая очки, — что-нибудь такое, интересное, на лето.

— Вот, пожалуйста, костюм из шифона и органди, прекрасный силуэт, летящая юбка, — заученно сказала одна.

Другая принесла несколько маечек и вывалила их передо мной, третья отошла к кассе и принялась ждать, когда я, наконец, выберу что-нибудь и соизволю расплатиться.

Стеклянная дверь раскрылась и в салон вошла невысокая дама. Яркий макияж делал ее лицо похожим на восковую маску из музея мадам Тюссо. Неподвижность взгляда только добавляла сходства.

Атмосфера тут же изменилась, продавщицы стали проявлять вокруг меня излишнюю суетливость, и предлагать то одну, то другую аляповатую модель.

С первого взгляда я признала в ней ту даму на пристани, в шляпке с вишенками. Правда, сейчас она была в другой шляпе, которая шла ей не более, чем предыдущая. Поджатые губы мадам Шуман портили весь имидж элегантной дамы, который она так тщательно строила.

— Доброе утро, мадам, — подбежали к ней продавщицы. — Вы прекрасно выглядите! Как вам отдыхалось в Италии?

— Спасибо, — коротко ответила она и бросила на меня быстрый взгляд. Вы уже обслужили покупательницу?

— Пока нет, — ответила я за них и, упреждая ее недовольство персоналом, добавила, — мне бы хотелось чего-нибудь броского, яркого, на лето. И обязательно эксклюзивную модель! Мне не хотелось бы встречать на улице точно также одетую женщину.

— Что бы вам хотелось увидеть? — спросила хозяйка. — У нас есть и эксклюзивные модели, выполненные в единственном экземпляре, и малые партии отличных нарядов. Вряд ли вы встретите на улице женщину, одетую как вы, она смерила взглядом мой салатовый костюм, привезенный Денисом из Франции, наши модели носят на званые вечера, концерты и в прочих торжественных случаях.

— Мы с мужем едем на днях во Флориду, — сказала я тоном светской львицы. — Вы же знаете, какие там пляжи. Что попало не наденешь… Мне хотелось бы юбку-саронг и яркий топ в стиле Гогена. Что-нибудь в этом роде.

И я ткнула пальцем в аляповатую майку красного цвета, украшенную бусинами под хрусталь.

Продавщицы несли ворох блестящих одежек. Я с брезгливой миной копалась в них, отбрасывая модели одну за другой, и удивлялась ценам, выставленным на эту безвкусицу.

— Нет, нет, все не то, все слишком скромно и блекло, — отодвинула я в сторону одежду, от пестроты которой рябило в глазах. — Может, у вас найдется купальник? Он тоже прекрасно смотрятся с юбкой-саронг.

Мадам не успела ничего сказать, как одна из продавщиц радостно затараторила:

— У нас есть то, что вам надо! Эксклюзивные купальники, — ох и любят они это слово! — малая партия, всего десять штук. Модель мадам Шуман. Сейчас принесу, вот увидите, вам очень подойдет!

Наступила пауза. Хозяйка заведения нетерпеливо стучала носком туфельки, я лениво шарила глазами по полкам, а продавщицы все не было.

— Вас зовут Ровена? — вежливо спросила я только чтобы заполнить тишину и не дать хозяйке уйти. С того момента, как я ее увидела, меня мучила одна мысль: мы с этой дамой уже встречались. Но где?

— Нет, — ответила она сухо. — Ровена — героиня романа Вальтера Скотта «Айвенго».

— Знаю, — кивнула я, — но для израильской публики гораздо более было бы привычнее имя другой героини этого романа — еврейки Ревекки. Почему Ровена?

— Потому что у нас изысканная клиентура и строгие модели, с которыми больше гармонирует название «Ровена», нежели «Ревекка», — чопорно ответила мадам Шуман.

Сделав усилие над собой, чтобы не расхохотаться, я с облегчением вздохнула, увидев приближающуюся продавщицу.

Она была несколько растерянной и держала в руке купальник красного цвета, точь-в-точь такой, какой мне отдала Линда.

— Там было несколько, разных цветов, но их, наверное, продали… сказала она растерянно. — Боюсь, что этот размер вам не подойдет, да и красный цвет к рыжим волосам… Вам бы зеленый…

— Какая прелесть! — воскликнула я и выхватила купальник из рук продавщицы. — Я беру его. Это именно то, что надо!

Цена меня несколько охладила. За такие деньги я могла бы вполне купить себе вечерний туалет со шляпкой. Но я мужественно заплатила, помятуя, что добываю улику, а за хорошее доказательство никаких денег не жалко.

Из магазина-салона я выходила в прекрасном настроении, которое внезапно испарилось. На выходе я, нос к носу столкнулась с Адольфом, мастером-визажистом и парикмахером моих девочек. Адольф посторонился, окинул меня взглядом, и в его глазах мелькнуло узнавание. Он церемонно поклонился, дав мне пройти, и вошел в магазин.

Сразу же, при входе в дом, я позвонила Денису.

— Ты занят? У меня есть для тебя потрясающая новость! Я купила еще один такой же купальник.

— Какой купальник? — рассеянно переспросил мой друг.

— Точно такой же, как я привезла!

— Зачем же тебе два одинаковых купальника?

Нет, все-таки, мужчины произошли от очень глупых обезьян. Впрочем, он же ничего не знает — ни об алмазах, ни о моих догадках, которыми голова уже была переполнена.

Тут, не знаю почему, мне вдруг стало страшно. Такое мгновенное и очень неприятное чувство. И я начала уговаривать Дениса немедленно приехать. Сначала он очень удивился, потом встревожился.

И согласился. Я тут же ему выдала все, что успела сделать, отчего его спокойное загорелое лицо мгновенно посерело.

— Если все это правда, — глухо произнес он, — Ты по лезвию ножа ходишь. Покажи купальник.

И зазвонил телефон. Чертыхаясь и кляня Белла, Маркони и примкнувшего к ним Попова, я схватила трубку и гаркнула:

— Кто это?

— Ты меня не знаешь, Валерия, зато мы прекрасно знаем, что ты натворила, — ответил мне шипящий, явно измененный голос. — Где твоя дочь, Валерия? Она дома?

Сердце у меня упало.

— При чем тут моя дочь? Что вам надо?

— Ты сама знаешь что! Твоя дочь у нас. И если ты не вернешь нам оба купальника, ни тебе, ни ей не поздоровится! Ты все поняла? Оба! И настоящий, и ту дешевку, которую ты купила сегодня! Чтобы не смогла подсунуть нам стекляшки вместо камней. Думала перехитрить? Не выйдет, дорогая… И не смей звонить в полицию, иначе… Все! Мы еще с тобой свяжемся…

От резких отбойных гудков я вздрогнула. Денис подошел ко мне:

— Они украли Дарью… — зарыдала я.

— Дай мне телефон Борнштейна! И не рабочий, а сотовый!

Денис выхватил у меня из рук записную книжку и стал набирать номер телефона моего старого друга, следователя полиции по особо важным делам, Михаэля Борнштейна.

Сцепив руки, я сидела ни жива, ни мертва, и молилась, только бы Михаэль поднял трубку.

— Добрый день, Михаэль! — сказал Денис и показал мне большой палец. Как поживаете? Это Денис. Да. Спасибо. Нам нужно посоветоваться. Передаю трубку Валерии.

Схватив трубку, я выпалила:

— Михаэль, сейчас позвонили и сказали, что Дарью украли.

— Как украли?

— Не знаю, сказали, что позвонят еще. Неразборчивый мужской голос. Михаэль, что делать? Помогите!

В отчаянии я так зажала телефонную трубку, что побелели костяшки пальцев.

Денис мерил шагами комнату. Если бы он мог, он бы обрушил на меня все проклятья, которые знал, но мой друг молчал.

— Постарайтесь держать себя в руках, Валерия, — твердо сказал Михаэль. — Я скоро приеду, и вы мне все расскажете. Если позвонят еще раз, постарайтесь продлить разговор, я немедленно предпринимаю соответствующие меры. Ждите.

Он отключился.

— Ну что? — спросил Денис.

— Сказал ждать… Примет меры. — Я не выдержала и взорвалась. Дениска, какие меры? Чего ждать? Дарья, дочка моя единственная, в лапах у бандитов, а мы будем ждать у моря погоды! Нет, я этого не вынесу!..

В дверь позвонили. Распахнув дверь, я не смогла скрыть разочарования. Это был не Михаэль. На пороге стояли Рики и Шарон.

— Заходите, девочки, — бросила я и отвернулась.

Удивленные таким невежливым отношением с моей стороны, ясно читавшимся на их лицах, девушки вошли в квартиру.

— Валерия, может мы не вовремя… — робко произнесла Рики. — Но мы пришли кое-что рассказать.

И тут я не выдержала и зарыдала в голос. Передо мной мелькнули лица Мири и Линды. Мне совершенно не хотелось даже думать о подобной катастрофе.

— Дочка Валерии похищена, — мрачно сказал Денис. — Бандиты требуют выкуп, то, из-за чего были убиты девушки.

— Деньги? — спросила Шарон?

— Бриллианты. Они были нашиты на один из красных купальников и их должны были контрабандой переправить за границу. Но купальник случайно попал к Лере.

— Так отдайте его! — воскликнула Мири.

— Я и собираюсь, — ответила я. — Оба, как они требуют.

— Там было два купальника с бриллиантами? — спросила Шарон.

— Второй я купила в магазине-салоне у жены Шумана, — всхлипывая, объяснила я.

Девушки переглянулись.

— Мы, собственно говоря, чего пришли, — начала Шарон. — Во-первых, это я стянула папку с портфолио из вашей каюты. Мне очень стыдно, что я так сделала. Я думала, что вы ставленница Шумана и сделаете все, чтобы Мири победила. И потом, я хотела знать побольше о ней, да и о других девушках. Простите меня.

— Да ладно… — махнула я рукой, — сейчас мне не до этого.

— И еще, — добавила Шарон. — Тут одно дело… Идти с этим в полицию — у нас доказательств нет. Вот и пришли посоветоваться.

— Говорите, — кивнула я.

— Пусть лучше Рики, — подтолкнула рыжая красавица вперед подругу, — это она слыхала, а я так, за компанию пришла.

— И что же ты слышала, Рики?

— В тот день, когда мы покидали корабль, я стояла позади Адольфа, и он тихо шепнул одной женщине, что теперь дело осталось за малым — избавиться от кольца.

— Это он о кольце Мири говорил, которое ей Шуман подарил! — слезы мои высохли мгновенно. — Его же так и не нашли! Неужели Адольф — убийца? И ради чего? Кольца, которое стоит пару тысяч долларов?

— Рики, а ты запомнила женщину, с которой говорил этот парикмахер? спросил Денис.

— Точно не смогу сказать… Невысокого роста, недобрый взгляд. Совершенно невыразительная внешность. Даже описывать нечего.

Перед моим внутренним взором встал картина: я барахтаюсь, пытаясь подняться, тщедушный Адольф ругается вполголоса, а над нами стоит невзрачная горничная и сверлит меня пронзительным взглядом.

И вдруг меня осенило!

— Это она! — закричала я.

— Кто она? Валерия, что с тобой?

— Она, жена Шумана! Я узнала ее! Это она была горничной. И когда убили Мири, именно она проходила по коридору.

Денис внимательно посмотрел на меня:

— Ты точно это помнишь?

— Ну, конечно! — убежденно сказала я. — Ведь кто эта «леди Ровена» по специальности? Театральная костюмерша! Она в кого хочешь превратится. Только вот зачем?

— Как зачем? — возразил он мне. — А за мужем с любовницей следить? И потом, чьи же все-таки бриллианты?

Но тут телефон зазвенел вновь, и я схватила трубку.

— Ну, что, крошка, надумала? Не привезешь через час два купальника получишь мизинец своей дочки. Через два часа — другой мизинец. Еще ушки есть. Хочешь?

— Не хочу! — закричала я. — Не надо! Но я не успею за час!

— Значит так, через два часа ждем тебя одну, без друзей и полиции на перекрестке «Яд Мордехай». Выйдешь с двумя купальниками в руках, разведешь руки и так пойдешь, чтобы мы видели, что у тебя нет оружия, зато товар на месте. Пойдешь по направлению к старой мечети на северо-восток. Там тебя будут ждать. Но только одну и без глупостей! Понятно?

— Понятно! А…

Связь оборвалась и тотчас незапертая дверь открылась, и в дом вошел долгожданный Михаэль Борнштейн, и с ним трое полицейских.

— Михаэль! — бросилась я навстречу ему.

— Валерия, все под контролем, разговор прослушан и запеленгован. Район «Яд Мордехай» окружен. Наденьте вот это, — Михаэль протянул мне легкий бронежилет. — Под кофту. Осторожность не повредит. Пока их там нет, но посмотрим, что будет через час.

Моя старенькая «Сузуки» раскашлялась и не желала заводиться. Пришлось подбодрить ее словами, как строптивую лошадь:

— Ну, дорогая, довези! Очень надо!

С трудом выехав со двора, я поехала к выезду из города, на перекресток «Яд Мордехай». Шею натирал бронежилет, было уже совсем темно, и я думала только об одном: успеть. Только бы все благополучно завершилось.

На назначенном месте было хоть глаз выколи! Нет, куда смотрит министерство инфраструктуры?! Это в их ведении находятся системы освещения дорог между городами!

Я боком выползла из машины. Бронежилет мешал страшно. Взяв в руки по купальнику с фальшивыми бриллиантами, я встала в классическую позу Страшилы Мудрого, и поплелась в непролазную темень. Интересно, и как эти киднепперы узнают о том, как именно я держу руки? Ведь им тоже ни черта не видно. И где полиция?

Резкий толчок в спину бросил меня ничком прямо в пыль.

— Тряпки давай! — прошипел знакомый голос.

— Сначала дочку, — еврейские гены торгашества неистребимы.

Вместо ответа он еще раз заехал мне кулаком по спине. Причем со всей силы. И тут же охнул, ударившись о крепления бронежилета. Упустить такой момент я, конечно, не могла. Тем более, что обшитые стразами и бриллиантиками купальники представляли собой отличную пращу. Прижав в темноте цыплячье горло противника, я изо всех сил лупила его китчевым произведением искусства.

— Что ты делаешь? — полузадушенно хрипел он. — Это же бриллианты!

— Сейчас ты у меня их сожрешь, если не скажешь, где моя дочь, выродок! — я была как разгневанная волчица, борющаяся за своих детенышей. Но к нам уже бежали полицейские. Меня с трудом оторвали от Адольфа (это был он), и отвели в сторону. И тут я зарыдала в голос.

— Успокойся, Валерия, с ней все в порядке! — гладил меня по волосам молоденький полицейский.

А Дашка уже мчалась мне навстречу.

Денис не появлялся пару недель. И, честно говоря, мне было не до него.

Приближался день моего рождения. Как-то сидя утром перед столиком с трюмо, я критически рассматривала себя в зеркало: стоит или не стоит устраивать сабантуй. Все равно придут и поздравят. Вот только с чем? Мало хорошего в том, что я стала старше на год, что на правом виске появилось два предательских седых волоска и джинсы стали тесны в поясе. Нет, с этим пережитком надо бороться! А что считать пережитком? Себя, празднование эфемерной даты или складку на животе?

Так и не решив, я взяла сумку и поплелась в русский магазин закупаться. Мне нужен был азербайджанский гранатовый сок «нар-шараб» к праздничному мясу, а где его взять в Израиле, как не в русском магазине, аккурат между украинскими галушками и сибирскими пельменями?

Вернулась я с набитыми сумками, прикупив по дороге массу деликатесов, хотя все мои гости сидят на диете, а дочка стала настоящей израильтянкой и к селедке под шубой не притронется ни за какие коврижки. Уже подходя к подъезду, я услышала нетерпеливый сигнал клаксона.

— Лера! Ты что, не слышишь?

Повернувшись на крик, я увидела моего Дениса, машущего мне рукой из окна серебристо-серого «Фольксвагена-Пассат».

— У меня сумки! — крикнула я в ответ.

Он вышел из машины, подхватил пакеты и внес их в дом.

— Какими судьбами? — спросила я, устало опускаясь в кресло. — На работе машину новую дали?

— Нет, это не рабочая, это я купил, — широко улыбаясь, ответил он мне.

Я с интересом уставилась на него. Только недавно мой ненаглядный стонал о падении индекса, крахе рынка ценных бумаг, увольнении тысячи высококлассных специалистов с одной известной фирмы по высоким технологиям. И на тебе! Покупает машину, которая стоит ох как недешево… Но я никогда не считала деньги в чужом кармане, пусть даже это карман любимого.

— Только вот одна проблема… — задумчиво произнес Денис, — глядя на меня честными-пречестными глазами. — Ленточку атласную не успел купить.

— Какую ленточку?

— Чтоб машину перевязать и бантик на крыше соорудить, — и, видя, что я ничего не понимаю, обнял меня и гаркнул прямо в ухо. — Это же тебе подарок! На день рождения! Поздравляю!

Через минуту я уже была около машины. Сидеть, включать, вести эту красавицу было верхом наслаждения. Отъехав за пределы города я свернула на небольшую пустую стоянку, откинула немного спинку кресла, и предложила моему спутнику:

— А теперь рассказывай!

И вот что я услышала…

Глава крупной фабрики по производству мороженого Этгар Шуман каждую зиму терпел большие убытки. Продажа мороженого снижалась в три-четыре раза, и никакие ухищрения не могли заставить израильтян, подобно москвичам и крепким сибирякам, есть мороженое мокрой промозглой зимой, сидя у электрического обогревателя. Положение не спасал и магазин его жены, который Шуман приобрел ей только для того, чтобы благоверная нашла себя хоть какое занятие и не лезла к нему с докучливыми предложениями. Бывшая театральная костюмерша, возомнившая себя мастером-модельером, уже не привлекала стареющего бонвивана, и он находил утешение в кругу манекенщиц и начинающих актрис. Но на актрис нужны были деньги. А их, особенно зимой, очень не хватало. В смысле, денег, а не актрис…

И тогда Шуман взял подряд на алмазной бирже у местного воротилы Исмаилова. Тот расширял производство ограненных алмазов, и ему нужны были свободные капиталы. Исмаилов со своим компаньоном зарабатывали только на безжалостном использовании труда своих наемных рабочих, причем на восемьдесят процентов выходцев из России и республик бывшего Союза.

Шуман активно занялся делом, и вскоре ему стало понятно, что удержаться на рынке, имеющем многолетнюю традицию, практически невозможно. Даже несмотря на то, что Исмаилов с Шуманом платили своим рабочим по самым низким расценкам, и даже выбрасывали людей на улицу, если находили кого-то, готового выполнять ту же работу на 20–25 центов за карат дешевле. Шуман перевел своих рабочих в Ашкелон, и в одном из цехов фабрики мороженого установили гранильное оборудование. И все это для того, чтобы рабочие не знали, сколько платят за работу в центре страны.

Пока Шуман занимался производством, его партнер искал, где бы подешевле закупить сырье. Хотя у Израиля продажа ограненных алмазов и занимает верхнюю строчку в перечне экспорта, даже выше, чем продажа компьютерных технологий, собственных кимберлитовых трубок здесь нет.

И им повезло. Исмаилов нашел в России крупного чиновника, которому дал «на лапу»… Компаньоны покупали российское сырье, по себестоимости, примерно, тридцать процентов от расценок синдиката «Де-Бирс», и при этом, естественно, платя кому положено. «Де-Бирс» контролирует мировую добычу сырья и продажу готовых бриллиантов. Его цель — не допустить значительные колебания цен на мировом рынке, иначе люди перестали бы покупать бриллианты с целью вложения денег. Россия же добивалась именно этого (сбывать свои алмазы, с помощью снижения цен), и поэтому предложение израильских компаньонов были ей только во благо.

Все шло более или менее прекрасно: рабочие гранили себе помаленьку, работая за гроши, у Шумана, в результате махинаций с сырьем, скапливался собственный запасец бриллиантов на черный день, как грянул гром.

Вся алмазообрабатывающая промышленность Израиля находится в руках ультраортодоксов. Именно они, в черных лапсердаках и меховых шляпах, сидят целыми днями за столами, оборудованными, где по старинке, а где по последнему слову техники, и превращают невзрачные камушки в сверкающие камни. Ремесло гранильщика переходит в семье от отца к сыну, и выскочек здесь терпеть не могут. А наши герои были именно такими выскочками.

Шумана с Исмаиловым пригласили в одну из небольших синагог в центре Иерусалима, где их ожидали седовласые старцы. В процессе неспешной обстоятельной беседы компаньоны поняли, что от гранения алмазов им придется отказаться, чтобы не навлечь на себя божью кару и немилость судьбы. Так как они были ребята неглупые, то поняли сразу, что подразумевалось под божьей карой. Исмаилов категорически отрекся от участия в совместном предприятии, заявив, что давно уже вынул свои капиталы и инвестировал их в строительную компанию «Шикун-Евро». Поэтому все шишки и «божьи кары» свалились на Шумана.

Сначала сгорел гранильный цех. Потом страховая компания отказалась выдать ему новый полис, ссылаясь на непонятные «божьи предначертания». Потом рабочие подали коллективный иск, требуя выплаты всех социальных льгот, положенных по закону. Положение становилось безвыходным.

И тогда Шуман решил перевезти свои бриллианты за границу. Идею контрабанды подбросила ему жена. Нужно было замаскировать расшитую бриллиантами вещь среди таких же, но вышитых стеклярусом или стразами. Не зря же она была театральной костюмершей. А для того, чтобы убедить седовласых мафиози в том, что Шуман вернулся к производству мороженого, и был устроен бал-маскарад с круизом и выборами «Лица фирмы». Жена же и созвонилась с бывшими приятелями по работе, владельцами небольшой кинокомпании, и попросила их принять участие в розыгрыше своего мужа, обещав при этом солидный гонорар. Зная маршрут и план круиза, она четко объяснила киношникам, что они должны будут сделать.

— Погоди, — остановила я Дениса. — Дальше я и сама знаю. Шуман влюбился в Мири…

Потерял голову, но не был пока готов уйти от жены, а Мири торопила события. Ей нужны были не только деньги, но и положение в обществе. Она требовала первого места на конкурсе, абсолютно всех подарков и полного внимания к своей особе. Шуман не замечал ни ее жадности, ни ограниченности он чувствовал себя с ней молодым и полным сил. «Леди Ровена» забеспокоилась, когда Шуман, состроив прискорбную мину, сказал дома, что огромный алмаз, который гранили в его цеху, раскололся при обработке. Кольцо с этим бриллиантом Шуман обещал подарить жене в благодарность за ее титанические усилия по устройству контрабанды. Но супруга так и не дождалась кольца, врученного Мири с обещанием жениться на ней после завершения круиза.

Все рушилось! Несчастная супруга вдруг поняла, что она остается у разбитого корыта. Своими руками она сделала так, что большая часть богатства семьи, сохраненная после пожара и неудач в бизнесе, уплывает из рук, а вместе с ним и ее благоверный. Идти в полицию она не могла — боялась конфискации, и вообще остаться ни с чем.

Тогда в голове отчаявшейся женщины родился план — убить соперницу! Но сама она сделать это не могла. Ей нужен был помощник. Таким помощником оказался Адольф — парикмахер, стилист, визажист и прочая, и прочая…Он считал себя непризнанным гением и грезил Голливудом — хотел быть личным парикмахером оскароносцев. Мадам Шуман сыграла на его честолюбии, посулила денег, и он взялся всячески помогать ей в круизе, куда она устроилась горничной под чужой фамилией. Ей нужен был соглядатай за своим мужем. Ведь сама она не могла показаться на глаза своему благоверному.

Проводив мужа на корабль, она отпустила лимузин и переоделась в укромном месте. И уже в качестве горничной расхаживала по кораблю, практически неузнаваемая без косметики и роскошных нарядов. Мири она убила просто. На горничных никто никогда не обращает внимания. Как и на любого человека в форме и при исполнении служебных обязанностей. Войдя в номер, она подождала, когда девушка отвернется, и накинула ей на шею черный капроновый чулок. Потом сняла у Мири с пальца кольцо, с которым та не расставалась. После этого горничная хотела положить тело в каталку для белья и увезти, но ей это не удалось. Она услышала шум и выскочила за дверь.

Адольф ждал ее неподалеку, за углом, и первое, что она сделала, это сунула ему в кармашек белого халата улику — кружевной чулок. Тот, который я приняла за тряпочку, когда упала на него.

И когда я убежала звать на помощь, убийца, вытащив тело в коридор, сунула его в каталку и повезла прятать. Но по дороге этой Месаллине пришла в голову мысль мне отомстить. И она, открыв дверь моей каюты универсальным ключом, положила тело Мири мне на кровать.

Теперь о Линде… Когда Рики сказала, что в ее вещах рылись незадолго до убийства Линды, она не ошибалась. Преступники искали настоящий купальник, и не нашли его. Не зря Шуман орал, как резаный: «Как это ненастоящие?» Речь шла не о деньгах, а о бриллиантах. Купальник проверили и, оказалось, что все, ради чего затевался этот проект, пошло насмарку. Адольф сообщил жене Шумана это пренеприятное известие и они, поразмыслив немного, пришли к правильному выводу, что купальник на корабле. И принялись его искать.

Обыскав каюту Рики и поняв, что ее купальник расшит стразами, преступники залезли к Линде. Но она внезапно вошла в каюту, когда они рылись в ее вещах. И тогда они набросились на нее. Горничная схватила ее за ногу и рванула на себя, а Адольф нанес смертельный удар тяжелой керамической вазой.

О том, что купальник с настоящими бриллиантами оказался у меня, преступники поняли, когда я в жутком парике заявилась в магазин-салон «Ровена». «Штирлиц идет по коридору»! Тоже, Штирлиц нашелся…

— Вот и вся история. Грустная история… — я вздохнула и тут же с подозрением посмотрела на своего друга. — Кстати, откуда ты знаешь все насчет Исмаилова и контрабанды?

— Да-а… — протянул он. — Сколько нужно маньяков, чтобы вкрутить электролампочку? Четыре. Один будет вкручивать, трое остальных резать друг друга, а стоящая в уголке госпожа Валерия Вишневская — подозревать электролампочку в том, что она-то и есть самый настоящий замаскированный маньяк… Ты разве забыла, дорогая, я же работал на алмазной бирже? И там мне поведали, — тут он поднял вверх указательный палец, — эту леденящую душу историю. Как своему.

До меня дошло не сразу:

— Подожди… Ты ушел оттуда? Куда?

— Открыл свою старт-ап компанию по программному обеспечению. Удачно распорядился акциями, и теперь я миллионер. А эта машина, — он показал подбородком на руль, — всего лишь знак признательности тебе за то, что мне с тобой не скучно.

— Интересно, — вдруг спросила я, — а чье же мороженое мы теперь будем есть летом?

— Шумана, чье же еще, — ответил Денис. — Фирма перешла к его сыновьям. Так что тут — все в порядке. — Денис улыбнулся, прищурил свои серые глаза и добавил: — Знаешь, дорогая, все-таки у меня отменный вкус! Я большой специалист по дамской части!

— Чего-чего-о? По какой такой части?

— По дамской. Иду я себе по улице, а на доме огромный рекламный плакат «Элегия Шумана — истинное наслаждение в жаркий полдень!» А на плакате шоколадная эфиопочка Рики облизывает пломбир. Я говорил, что она победит? Так и вышло!