"Дочь алхимика" - читать интересную книгу автора (Мейер Кай)

Книга первая 1897

Глава 1

И вот, наконец, замок.

Пока экипаж с трудом продвигался по дюнам, раскачиваясь и скользя по рыхлому песку, юноша выглянул из окна. Перед ним простиралось Балтийское море, прямо посреди залива возвышался замок.

Всё было совсем не так, как он себе представлял. Все было совсем по-другому.

Не было ни башен, ни зубцов — замок, который он видел перед собой, был построен иначе. Строение располагалось на маленьком горном островке. Казалось, стены замка плавно переходили в светлые отвесные скалы, окружающие его, как будто бы он вырос из них много столетий назад. Море, раскинувшееся под осенним небом, казалось мрачным и неподвижным, однако, пенистые волны его то и дело накатывали на остров, словно море противилось мрачному высокомерию скал, угловато и молчаливо вздымавшихся над ним.

Меловая скала, на которой возвышался замок Инститорис, была окружена крошечными островками, каждый из которых был не больше дома. Юноша сперва насчитал четыре, но когда экипаж свернул и острова предстали перед ним под другим углом, он заметил пятый островок, скрытый до этого замком. На этом острове возвышался старый маяк, выкрашенный в красную и белую полосы, — мертвый циклоп, чьё светящееся око уже давно погасло. Только орланы-белохвосты ютились на его стенах, настороженно наблюдая за морем.

Юношу удивляло молчаливое величие с которым эти птицы парили над одиноким пейзажем, над бесконечностью волнистых пляжей и песчаных долин, над редким ольшаником, притаившимся в низине, над кривыми соснами и зарослями дрока. Однако, все внимание юноши было по-прежнему приковано к замку, которому суждено было стать его новым домом.

Чем ближе был берег, тем больше было мелочей, которые он замечал. Замок Инститорис, как и остров, на котором он был расположен, имел форму подковы. Его окружало кольцо возвышающихся над зданием высоких кипарисов. Они скрывали от взгляда среднюю часть здания, но боковые крылья — западное и восточное — были отчетливо видны. Трехэтажные стены были того же серого цвета, что и море. Длинные ряды окон, по три друг над другом, были выкрашены в белый цвет, что лишь подчеркивало отсутствие света в большинстве из них. На крыше замка возвышалась целая рота черных каминных дымоходов. Из нескольких труб, устремляясь к небесному своду, поднимались тяжелые клубы дыма.

— Кристофер.

Он не привык к женскому голосу, который бы так нежно произносил его имя. Юноша смущенно убрал голову из окна экипажа и улыбнулся своей новой матери.

Она отложила в сторону книгу, которую держала в руках всю дорогу, но так ни разу и не открыла, и понимающе склонилась к нему.

— Кристофер, — повторила она еще раз, как будто стараясь привыкнуть к этому имени. — Поверь, замок намного уютнее, чем кажется. Тебе понравится, вот увидишь. — Слова её звучали немного устало, словно она произносила их уже бесчисленное количество раз, чтобы в один прекрасный день они стали правдой.

При этом Кристофер вовсе не грустил. Отнюдь, он был счастлив, он был действительно счастлив. Наверное, его волнение и легкий страх перед неизвестным замком слегка скрыли это, но все же он действительно чувствовал радость или, лучше сказать, то чувство, которое горело в нём, вероятно, и было настоящим счастьем. Радость или счастье, он не мог наверняка сказать — у него не с чем было сравнивать.

На Шарлоте Инститорис была надета весьма странная шляпка с украшениями из ракушек. Её волосы были высоко подобраны и только пара иссиня-черных, сильно закрученных локонов выглядывала из-под края необычной шляпы. Из-за высоких скул ее узкое и бесцветное лицо могло показаться несколько вытянутым. Не будучи красавицей, Шарлота старалась улыбаться чаще, чтобы придать своим чертам толику теплоты.

— Я уверен, мне здесь понравится, — немного суховато сказал Кристофер, руководствуясь советом брата Маркуса, заведующего сиротским приютом. Перед отъездом Маркус сказал юноше:

— Если спросят, нравится ли тебе замок, отвечай утвердительно, даже если он тебе в действительности не нравится. Мы все равно не найдем для тебя ничего лучшего.

Чтобы Шарлота не подумала, что Кристофер говорит так ради приличия, он решил добавить что-нибудь к сказанному, неважно что:

— Я хорошо умею грести на веслах.

Какой-то момент Шарлота смотрела на него с удивлением, затем она мягко улыбнулась.

— Ах, моё сокровище, нам не придется грести самим — за нас это делают слуги. Они уже ждут нас на берегу.

«Моё сокровище». Она уже называла его так пару раз и он чувствовал себя при этом как-то неловко. Кристоферу было уже почти семнадцать лет и, тем не менее, она обращалась с ним как с ребёнком, со своим ребёнком. Ведь отныне он — ее сын.

Он почувствовал, что сейчас чихнет, и втянул в себя воздух. Шарлота торопливо протянула ему носовой платок, который пришелся как нельзя кстати.

«Ну вот, — подумал он, — теперь она решит, что усыновила чахлого ребенка». При этом, он вовсе не был болен, не был даже простужен. Всему виной был запах, заставлявший его чихать — невыносимый запах книги. У Кристофера была аллергия на него.

Наконец экипаж остановился.

Кристофер подождал, пока Шарлота выберется наружу, а затем последовал за ней. Его ноги опустились на мягкий песок, в лицо повеяло холодом с Балтийского моря. Уже через несколько минут он ощутил вкус соли на губах.

Длинный причал уходил в море. У его края была крепко пришвартован корабль с приспущенными парусами. Навстречу им, шумно переступая через деревянные бревна, вышли трое мужчин и склонились перед Шарлотой. Затем они почтительно склонились перед Кристофером. Это было настолько непривычно для него, что он чуть не прыснул со смеху. «Ничего, со временем привыкну», — подумал он.

Развернув упряжку, кучер кивнул им на прощание, подстегнул лошадей и покатил через дюны.

Немного погодя корабль отчалил от причала. Кристофер сидел рядом с Шарлотой в защищенной от ветра каюте. Каждый шаг троих мужчин на палубе отдавал здесь громким гулом. Кристофер попытался выглянуть из окна, но оба окна были настолько облеплены солью, что из них почти ничего не было видно. Шарлота в умилении взглянула на него, как будто собираясь потрепать его за щечки.

«Она думает, что мне радостно. Но так ли это?.. Вероятно, что так».

Корабль вышел в море и направился к острову и стоящему на нем замку.

— Здесь всего пятьсот метров, — сказала Шарлота, — а кажется, что замок дальше, ты согласен со мной?

Кристофер согласно кивнул. Раньше он как-то не думал об этом. Он знал только, что пятьсот метров это достаточно долгий путь, если его проплыть самому.

Стало еще тише, чем прежде. Ему вдруг показалось, что Шарлота обиделась. Она убрала в сумку книгу, чей запах немилосердно щекотал его ноздри. Постепенно он снова смог дышать свободно.

Чувствуя на себе пристальный взгляд Шарлоты, Кристофер мысленно оглянулся назад.

Он думал об экипаже, о деревне. О первой в его жизни поездке по железной дороге, причем, абсолютно самостоятельной. И о большом детском доме в Любеке, который остался позади. Отныне ему не придется выносить духоту спальных залов, выслушивать тайны и подробности войн под насквозь пропотевшими покрывалами.

Он будет скучать по брату Маркусу. Только по нему и никому другому. Брат Маркус вселял в него надежду на будущее, не давал ему пасть духом. Теперь это будущее лежало перед ним, там снаружи, перед кормой корабля. Какой-то обломок крепости на Балтийском море.

«Замок намного уютнее, чем кажется».

В первый раз ему стало по-настоящему грустно. Может это была тоска по дому?

«Я уверен, мне понравится».

Там впереди был его дом. Его новый дом.

«Всего пятьсот метров».

Так близко было его будущее. Так соблазнительно близко.

Брат Маркус лично привёз его на вокзал. Это было из ряда вон выходящим событием — обычно это делает кто-то из прислуги. Они буквально бросали детей перед домом или рабочим местом их новых родителей, словно швыряли мешки с углем, затем забирали свои чаевые и исчезали с постными лицами.

С Кристофером всё было по-другому. Он был самым старшим в приюте и, как полагал брат Маркус, самым умным. Если бы его попросили представить тому доказательства, то ему пришлось бы нелегко. Не обширные знания и не математические способности Кристофера покорили его наставника, вовсе нет. Как ни странно, но брата Маркуса удивило другое, а именно, редкая болезнь Кристофера.

С детства мальчик не мог переносить книжного запаха, после каждого тома он бежал на воздух, корчился перед книжными полками и терял сознание в библиотеках. Но все же он настаивал на своём желании учиться, не в пример другим детям из сиротского приюта. Брат Маркус, потрясенный до глубины души настойчивостью юноши, взял его к себе в ученики и даже стал носить ему книги, приглядывая за ним, пока Кристофер в промежутках между приступами изучал их.

Детей-сирот рано распределяли по ремесленным лавкам, где после быстрого обучения они уже работали наравне со взрослыми, но брат Маркус задался иной целью — сделать из Кристофера ученого. Конечно же, по финансовым причинам учёба в университете была исключена, поэтому единственным местом учебы Кристофера стала келья Маркуса. Ни один столярных дел мастер, ни один мясник не хотел возиться с таким неприспособленным для работы в лавке ребенком, и поэтому его из года в год оставляли в приюте, где он продолжал обучение и со временем превратился в «залежалый товар», как злобно окрестила его прислуга.

А затем появилась Шарлота Инститорис в поисках нового приемного сына. «Он не должен быть слишком юным», — заявила она, тем самым, вызвав подозрения брата Маркуса. Однако все предположения о безнравственности данного желания она смогла опротестовать, представив обратные доказательства. По линии матери Шарлота происходила из древнего дворянского рода, родила двух дочерей, два года назад приняла в своём доме еще одного мальчика. В приюте получили письменное подтверждение её слов из соответствующих инстанций. Брату Маркусу даже удалось найти тот детский дом, в котором вырос другой мальчик. Вскоре он узнал от тамошней учительницы, что Даниель был любителем писать письма, и что он положительно, если не восторженно, отзывался о своём новом доме.

Брат Маркус и Кристофер долго говорили об этом, пока не пришли к выводу, что это скорее всего та возможность, которой стоит воспользоваться. Наконец-то Кристофер получит всё, чего он, по мнению брата Маркуса, уже давно заслужил: семью и окружение, которые смогут поддерживать его и способствовать его духовному развитию. Брат Маркус был счастлив, Кристофер, в какой-то степени, тоже был счастлив. На свой лад.

Ему, конечно же, не нравилась мысль о том, что он должен будет расстаться со своим по-отечески к нему относящимся преподавателем, и он, конечно же, спрашивал себя — какой могла бы быть его жизнь в настоящем замке. Не разочарует ли он семью Инститорис, он, простой сирота, которого бросила мать еще новорожденным? Найдет ли он общий язык со своими новыми братьями и сестрами? Не окажутся ли они, несмотря на всю его ученость, намного образованнее его?

Эти и подобные им сомнения занимали Кристофера, когда брат Маркус вёз его к вокзалу по прошествии нескольких месяцев после первого визита Шарлоты. Еще раз напомнив Кристоферу о правилах хорошего тона (в десятый или одиннадцатый раз за прошедшие дни), Маркус поцеловал его в обе щеки, сердечно обнял и пожелал счастливого пути.

Затем Кристофер был предоставлен самому себе, правда, всего на несколько часов. Шарлота Инститорис обещала встретить его на деревенском вокзале, где, как она сообщала в письме, будет с нетерпением ждать его.

Лодка беззвучно, скользила мимо двух скал высотой в человеческий рост, высеченных в форме прямоугольников, которые отмечали вход в маленькую бухту. На каждом блоке сидел каменный лев. Взгляды зверей скрещивались высоко над водой.

Бухта располагалась в углублении подковообразного острова. Она была окружена двухметровой стеной из отвесных скал. Узкий причал достигал примерно середины бухты.

Там, где причал упирался в скалы, черно-зеленой стеной вздымались кипарисы — кеглеобразные чудовища — затмившие собой половину неба. Кристофер никогда в жизни не видел таких высоких деревьев. Они, должно быть, были двадцати, а то и двадцати пяти метров в высоту.

Он попросил Шарлоту разрешить ему понаблюдать с палубы за тем, как причаливает корабль, и она слишком охотно выполнила его желание. Она даже сама поднялась из каюты и стояла сейчас рядом с ним, опираясь на поручень. Одной рукой она крепко держала шляпу, которую то и дело норовил унести ветер. Её совершенно не волновало то, что при этом она мешала работать трём мужчинам.

Когда лодка мягко коснулась причала, один из гребцов помог Шарлоте и Кристоферу сойти на берег. Остальные были заняты такелажем и парусами. Слуга поставил вещи Кристофера на причал: потертый кожаный чемодан, подаренный ему братом Маркусом. Внутри чемодана, помимо скудного и даже нищего для этого замка гардероба, находились его тетради, в которые он на протяжении многих лет записывал свои знания, составлявшие чуть ли не единственный предмет его гордости.

С тихим плеском волны бились о каменные стены бухты. Светлый известняк был покрыт налетом там, где его касался прибой. Тихий шорох приковал взгляд Кристофера к вершинам кипарисов. Они призрачно раскачивались на ветру и о чем-то перешёптывались. Это звучало таинственно и даже слегка угрожающе.

Девочка со светлыми локонами, одетая в бело-голубое платье с рюшами, бросилась им навстречу. Кристоферу показалось, что ей было лет десять, не больше.

— Мама! Мама! — радостно закричала малышка. — Глянь-ка, я ракушек насобирала!

Шарлота присела на корточки и с наигранным удивлением стала смотреть в открытые ладошки девочки. В них лежали две большие белые ракушки, они были такого же размера, что и золотые карманные часы, которые брат Маркус всегда старался носить по воскресеньям.

— Они прекрасны, — восхитилась Шарлота.

— Это тебе, — радостно сообщила ей дочь.

— Мне? — Шарлота осторожно взяла ракушки, бережно положила их в свою сумку и обняла девочку. — Большое спасибо, сокровище мое.

Кристофер стоял рядом и наблюдал за ними со смешанным чувством. Эта сцена излучала тепло и заботу, однако, одновременно с этим его охватывал страх оказаться чужим в этой семье.

Шарлота поднялась и приобняв Кристофера одной рукой представила его девочке.

— Познакомься, это — Кристофер, — торжественно сказала она. — Он твой новый брат. — Затем она указала на свою дочь. — А этого маленького ангела зовут Сильветта, она у нас младшенькая.

Девочка благовоспитанно протянула ему руку, недоверчиво поглядывая на Кристофера.

— Больше чувств, — ободрила их Шарлота. — Обнимите друг дружку!

Чуть помедлив, они неуверенно обнялись. Сильветта показалась ему очень хрупкой и он поспешил высвободиться из неуклюжих объятий.

— Остальные тоже здесь? — спросил Кристофер, поскольку молчание девочки стало ему в тягость.

Шарлота взяла детей за руки и повела их вдоль причала на берег. Хотя Шарлота была взрослой женщиной, Кристофер был выше её на полголовы. Если бы кто-то наблюдал за ними из зарослей кипариса, то ему представилась бы довольно странная картина.

— Ты скоро познакомишься с Аурой и Даниелем. Они ждут нас в замке, — сказала Шарлота.

— А… отец? — Нерешительность, с которой это непривычное слово слетело с его губ, не ускользнула от Шарлоты.

Но прежде чем она смогла хоть что-то сказать, Сильветта успела выпалить:

— Отец ненавидит нас. Отец нас всех ненавидит.

Шарлота остановилась, будто вкопанная. Её узкое лицо под шляпой из ракушек побелело как мел, выдавая испуг, но с выражением холодного гнева она уставилась на девочку.

— Как ты можешь такое говорить?

Но малышка упорствовала:

— Но ведь это же правда.

В какой-то миг Кристофер испугался, что Шарлота выйдет из себя и ударит девочку. Маленькая трещина появилась на той идиллической картине жизни семьи Инститорис, которую он мысленно нарисовал себе.

Его приемная мать совладала с собой и отпустив их руки пошла вперед. Когда Кристофер кинул украдкой взгляд на Сильветту, она улыбнулась ему ребяческой улыбкой, настолько невинной, что он моментально понял, почему Шарлота назвала её своим ангелочком.

Кристофера очень удивило, что в таком роскошном замке не было ни одной проложенной дорожки сквозь заросли кипариса. Складывалось впечатление, что жители замка не хотели разрушать тот естественный порядок, в котором росли деревья. Некоторые из них росли достаточно далеко друг от друга, так что все трое смогли без труда пройти между ними.

Полоса деревьев была неширокой, может метров двадцать, но внутри неё царило сумеречное настроение другого мира. Тусклый осенний свет и тени деревьев, сплетаясь, укрывали землю, из которой выпирали изогнутые бугры известняка. Терпкий запах леса полностью перебивал запах моря и водорослей. Казалось, словно кто-то открыл потайное окно в середине этого острова, пустого, гладкого и отталкивающего, окно, ведущее в другое место, обещающее тепло и уют. Все это напомнило Кристоферу благоговейную тишину кладбища.

Вскоре кипарисы остались позади, и перед ними вырос портал замка. Четыре широкие ступени вели наверх к двустворчатой двери.

Но не массивный портал произвел на Кристофера такое сильное впечатление. Нет, его поразили окна, которые он увидел вблизи только сейчас.

Все окна, без исключения, были из цветных стекол, пестрая мозаика которых представляла собой гротескные картины и сцены, фейерверк необычных мотивов, какие Кристофер никогда раньше не видел.

Шарлота сказала детям скорее следовать за ней в тепло, но, тем не менее, Кристоферу удалось подробнее разглядеть два окна, расположенных справа и слева от портала.

На одном из них был изображен коршун, сидящий на голой вершине скалы и держащий в клюве свиток. На нем было написано что-то по-латыни, но что именно Кристофер не мог разобрать. Вокруг скалы кружил ворон и словно живой смотрел на него с картины.

На втором окне, справа от двери, был представлен вертикально стоящий жезл, обвитый змеями, чьи кончики языков соприкасались. Жезл заканчивался цветком магнолии, а тот, в свою очередь, переходил в звезду. На небе над ними были изображены: по одну сторону Луна, а по другую — Солнце. Кристоферу стоило большого труда отвлечь свое внимание от созерцания окон. Кроме этих двух там было еще бесчисленное множество других, которые стоило посмотреть. Но Шарлота и Сильветта уже скрылись в проеме замка, и ему ничего не оставалось, как отправиться вслед за ними.

В комнате, точнее в зале, господствовал массивный камин, он стоял прямо напротив двери. Жерло камина казалось таким высоким и глубоким, как вход в пещеру, — келья брата Маркуса вряд ли была больше. Огонь, горящий в нём, казалось, потерялся в его каменной пасти.

На паркетном полу зала лежали мягкие высокие ковры, в которых нога утопала по щиколотку. Большинство из них было выполнено в красных или багровых тонах. Слева была лестница, ведущая на следующий этаж. Кроме картин и светильников на обитых деревом стенах висели орнаменты, гербы и вышивки. Количество, впечатлений было так велико, что у Кристофера возникло чувство, что если сейчас не схватиться за что-нибудь, то бессильно рухнет на пол.

Шарлота так же смущенно озиралась вокруг себя, но только по другой причине.

— Куда подевалась прислуга? — удивленно спросила она.

— Они в столовой, — ответила Сильветта и украдкой подмигнула Кристоферу. Этот неожиданно дружеский жест сильно его удивил. Он подмигнул ей в ответ и постарался приветливо улыбнуться.

— Все уже собрались там, чтобы познакомиться с тобой, — выпалила девочка с удовольствием, как будто это она была удостоена подобной чести. — Мама, ведь ты же сама дала им такое указание.

Шарлота нерешительно и безрадостно кивнула.

— А где Аура? И куда запропастился Даниель?

Её волнение сильно удивило Кристофера, а тем более то, что она суматошно забегала по залу взад и вперёд. Она, казалось, была не на шутку взволнована.

С верхнего конца лестницы раздался голос:

— Я здесь, мама.

Шарлота вздрогнула:

— Аура! — выдохнула она. — Я рада, что хоть ты не забыла о правилах хорошего тона.

Девушка, показавшаяся на верхней ступеньке лестницы, медленно спускалась вниз, скорчив при этом ехидную гримасу.

Аура Инститорис была примерно того же возраста, что и Кристофер, она унаследовала от матери такие же черные, как вороново крыло, волосы. Её глаза были светло-голубыми, как и у Сильветты, а ресницы, подобные черному лучистому венку, были длинные, нежные и изящные. Густые тёмные брови придавали её лицу слегка сердитое выражение. Уголки рта были слегка приподняты и, казалось, носили на себе отпечаток врожденной улыбки, что придавало облику Ауры привлекательную противоречивость. Её белая кожа была гладкой и только на переносице проглядывала пара веснушек. На ней было алое платье, отделанное по краям черно-коричневой тесьмой, что лишь подчеркивало стройность фигуры девочки.

Кристофер, выросший в приюте среди мальчиков и не привыкший к созерцанию красивых женщин, был более чем потрясён. Но его восторг не продлился и двух секунд, потому что Аура спросила:

— Это, что ли и есть новенький? — В её голосе послышались отталкивающие нотки. Кристофер почувствовал боль, будто поранился о шип цветущей розы.

— Это твой брат, — сказала Шарлота с ударением на последнем слове. — Его зовут Кристофер.

Аура остановилась у подножия лестницы, но ближе не подошла. Она осматривала его с таким равнодушием, пусть даже и наигранным, что Кристофер внезапно почувствовал себя лишним и непрошеным гостем.

Шарлота решила несколько пристыдить Ауру.

— Что с тобой, мое сокровище. Ты часом не приболела? — За этим сочувственным сюсюканьем скрывался подтекст, который означал: об этом нам придется поговорить!

Кристофер попытался привлечь внимание Ауры своими глазами. Огонь, пылавший в её зрачках, можно было принять за жар, но это был не жар, а полыхающий гнев. Что же так разозлило её?

— Ты могла хотя бы надеть серьги, дорогая моя. — Шарлота всё еще пыталась спасти положение искусственной мягкостью.

— А разве я их не надела? — невинно спросила Аура, хотя всем было видно, что никаких сережек на ней нет. Она прикоснулась к мочкам ушей — и в тот же миг на лице её появилось искусственное выражение неожиданности, и Кристофер понял, что Шарлота не сможет этого больше терпеть.

— Ой, надо же, — сказала Аура с обезоруживающей улыбкой, — как я могла ошибиться!

Какое-то мгновение они стояли, уставившись друг на друга с холодным презрением. Затем Шарлота с усилием выдавила из себя:

— Куда же запропастился Даниель?

— Это я у тебя хотела спросить. Я сама его не могу найти.

Шарлота неотрывно глядела на нее, пытаясь понять, не пытается ли Аура уже в который раз провести её. Но на этот раз ответ, видимо, оказался честным. Внезапно Шарлота как-то испуганно вся подобралась, как если бы ей в голову пришла какая-то страшная мысль:

— Боже мой, — вырвалось у неё, — где же он может быть? Надеюсь, он не наделал глупостей? — Она покачнулась и приложила руку ко лбу, словно вот-вот упадет в обморок. Глядя на Шарлоту, Кристофер удивлялся произошедшей в ней перемене: перед ним была уже другая Шарлота, не та, с которой он познакомился несколько часов назад. Поведение этих людей становилось для него всё более загадочным.

— Не переживай, — утешила ее Аура, — никуда он не денется. Наверное, сидит себе в библиотеке. — Сказав это, она повернулась и открыла дверь под лестницей, которую Кристофер вначале и не заметил. За ней находился длинный, скупо освещенный коридор.

— Сообщи мне сразу же, как только ты найдешь его, — прокричала Шарлота ей вслед. Её голос звучал высоко, почти пронзительно. Мысль о непослушании Ауры исчезла без следа.

Девушка не ответила и, закрыв за собой дверь, молча исчезла в каменной утробе замка. Кристофер с беспокойством подумал о том, что перед ним еще откроются многие двери, о существовании которых он до этого и не подозревал.

Сильветта потянула его за рукав и, когда он наклонился к ней, прошептала ему:

— Папа живет под крышей. Он никогда не спускается вниз. Никогда.

Прежде чем Кристофер смог что-то сказать, Шарлота схватила его за руку и со вновь заигравшей на её лице улыбкой произнесла:

— Пойдём же, мое сокровище. Нам нужно представить тебя слугам.

Многоцветный каскад света лился сквозь высокую оконную мозаику. Главный коридор западного крыла простирался перед Аурой, как туннель сквозь радугу. И даже угасающий осенний свет был еще способен произвести великолепную цветовую игру в окнах, подобно волшебному фонарю отбрасывая причудливые образы на противоположные стены.

Но сегодня она не стала любоваться этими шедеврами стекольного искусства. Слишком много было других забот, занимавших её. С одной заботой она только что познакомилась, с Кристофером. Ещё один чужак в замке. Еще один повод презирать мать.

Но не только Кристофер был причиной её ярости. Точнее, если уж быть совсем честной, он был совсем не при чем. Он был просто ещё одним раздражителем из многих, но в действительности существовали более важные причины для её гнева. Если кто-то и был способен успокоить или хотя бы слегка утешить её, то это был Даниель. Но что касается его, то в каком-то смысле их мать была права: куда запропастился Даниель?

Праздный вопрос. Из бесконечного множества его любимых мест в замке, где она еще не искала, оставалось только одно. Она ругала себя за то, что не заглянула туда с самого начала, тем более, что это было совсем рядом. «Вот дурочка, — сокрушалась Аура, — как я сразу не догадалась».

Однако, было и ещё одно место, где он мог бы быть. Но если Даниель и вправду там, тогда он потерян для неё раз и навсегда. Она не пойдет за ним к старому маяку, куда угодно, но только не к старому маяку.

Но что если он и вправду был там? Если он снова проник туда через штольни, ведущие к маяку под морем? Если он снова попытается сделать там то же, что и два месяца назад?

Она без стука распахнула двустворчатую дверь библиотеки, задыхаясь от гнева и тревоги.

— Привет, сестрёнка.

Даниель сидел в тесноте полукруглой крепости из книг, сложенных друг на друга на манер кирпичной кладки. Он сидел в середине, поджав ноги, и смотрел на неё.

Как же она ненавидела, когда он называл её сестрёнкой. При этом он знал, как сильно ей это не нравилось, и продолжал свою дурацкую игру.

Даниелю было восемнадцать, он был на год старше Ауры. У него были волосы цвета соломы, и он был слишком худым для своего роста. В глазах его горели плутовские искры, он появился с ними на свет, как другие рождаются с родинкой или родимым пятном. Из-за этого у окружающих часто создавалось впечатление, что он подсмеивается надо всем и вся и даже над самим собой. Именно поэтому он с самого начала понравился Ауре. Даниель отобрал у замка его покрытую пылью серьёзность.

Но с этим было покончено. Белые повязки вокруг его запястий напомнили ей о прошлом. Раны не хотели заживать, и едва заметные следы крови на белых бинтах проступали снова и снова. Это зрелище, словно кинжал, пронзило её сердце.

Его улыбка была неискренней, он, вероятно, надеялся, что она оставит его в покое. Но она и не думала об этом. Как он не может понять, что ей осталось каких-то четыре дня.

Аура подошла к Даниелю и протянула ему обе руки.

— Ну, вставай же. Нам нужно друг с другом поговорить.

Он не пошевелился.

— Мы только тем и занимаемся, что говорим. Но разговоры ничего не меняют.

Она словно утопающий протянула к нему руки и почувствовала себя в глупом положении.

— Ну, прошу тебя, — тихо сказала она.

Даниель не выдержал её взгляда и стыдливо потупился.

— Ты опять грызла ногти? — спросил он, глядя на ее пальцы.

Разозлившись, она отпрянула в сторону. Её темные брови нахмурились.

— Только не нужно мне зубы заговаривать! Тоже мне, воспитатель.

Даниель удрученно вздохнул и поднялся. Худоба придавала его движениям какое-то беспомощное выражение, он походил на оленёнка, неуверенно поднимающегося с земли. Аура заметила, что он опирается на свои руки и это не причиняет ему боли. Смехотворный прогресс, учитывая, что уже прошло больше двух месяцев. Почему же не прекращалось кровотечение?

Она была в полной растерянности. Даниель подошел к Ауре и обнял её. Она почувствовала, как он оцепенел при этом, словно разум предостерегал его от таких жестов. Он хотел прижать её к себе и ненавидел себя за это. Его вечная дилемма, и её тоже.

— Прощание перед путешествием в средневековье? — попыталась пошутить Аура.

Даниель грустно посмотрел ей в глаза.

— Да, брось ты, средневековье. Всё будет не так уж плохо, как ты думаешь.

— Спасибо на добром слове.

— Ты же едешь в интернат, а не в тюрьму.

Она положила голову ему на плечо. Она почувствовала его сопротивление, но голову не убрала.

— Интернат для благородных девиц, за полторы тысячи километров отсюда. Это и есть тюрьма.

Он так часто перечил ей, что на этот раз решил промолчать. Да и что тут скажешь? Тем более, он согласен с нею, и Аура об этом знает.

Даниель робко обнял ее и нежно погладил по спине.

Она чувствовала, что слезы вот-вот брызнут из глаз, и отчаянно пыталась не расплакаться. Аура знала, что как только он заметит слезы в ее глазах, он тут же выпустит её из своих объятий: слезы всегда действовали на него отрезвляюще.

Они стояли обнявшись, сохраняя полное молчание. Аура пыталась изо всех сил взять себя в руки, понимая, что плакать бессмысленно, что слезами горю не поможешь.

С первого дня между ними все было не просто. Достаточно часто Аура хотела перешагнуть разделявший их барьер, однако Даниель удерживал её вначале своим юмором, а затем, когда его поубавилось, стал судорожно создавать между ними дистанцию. Они были сводными братом и сестрой, но дело было не в этом.

Всё дело было в произошедшем с ним несчастном случае и в том, что он так и не справился с этим.

Молчание становилось всё тягостнее. Наконец Аура убрала голову с его плеча и напряженно произнесла:

— Этот Кристофер только что прибыл.

— Ну и как он? — спросил Даниель. Его дыхание всё ещё было учащенным, но он был рад, что не он первый прервал объятия.

— Мать опекает его как наседка.

— Это у нее не отнять.

Аура отрицательно покачала головой:

— С тобой всё было иначе.

— Это тебе так кажется.

— Нет, — твердо возразила она, — мне не кажется. Она пытается все делать не так… — Аура резко замолчала.

— Не так как со мной, — закончил за нее мысль Даниель. — Да, наверное.

Аура схватила его за руку:

— Я совсем не это хотела сказать.

— Да ладно, все нормально, — сказал Даниель и подошел к единственному окну между двух высоких книжных полок. Ему захотелось открыть его и взглянуть на море, но он знал, что щеколду заклинило уже много лет назад. В замке открывались лишь немногие окна.

«Может, это все краски, — подумала Аура, — может, это они делают нас такими мрачными».

Мозаика в окне библиотеки изображала своего рода бутылку, внутри которой был упрятан павлин, раскрывший свой хвост. На горлышко бутылки была надета роскошная корона. Вверху простирались облака, между которыми были изображены две летящие птицы, запряженные в боевую колесницу, в которой восседала белокурая женщина.

Аура чувствовала себя все более похожей на этого павлина, чувствовала, что неведомые ей обстоятельства заключили ее в эту стеклянную темницу.

Лицо Даниеля всё еще было обращено к окну. Он смотрел сквозь куски цветного стекла и, казалось, что-то там видел. Даниель иногда мог проникать в мысли Ауры, глядя ей в лицо. Он часто знал наперед, что она скажет и даже подумает в следующий момент, и от этого ей становилось жутко.

— Я думаю, будет лучше, если ты сейчас уйдешь, — тихо промолвил он, всё ещё не глядя на неё. — Еще не время прощаться.

— Осталось четыре дня, — на мгновение Аура закрыла глаза, надеясь, что когда она их откроет, Даниель будет стоять перед ней и улыбаться, но напрасно. — Не забудь об этом, — добавила она и направилась к двери.

Он прошептал что-то, когда она выходила в коридор. Это могло быть всё что угодно, но она надеялась, что это было: «Конечно, не забуду». Аура была уверена, что именно это он и сказал.

Она упрекала себя в наивности, называла себя девчонкой, и, пробегая по коридору играющих красок, она расплакалась. Длинный коридор становился всё длиннее, свет, казалось, стал ярче. Она закрыла глаза и бросилась стремглав вперёд, пока не достигла следующей двери. Следующий коридор слева от неё. Беззвучные шаги по доходящим до щиколотки коврам. Её прерывистое дыхание. Стучащее в груди сердце.

Она бросилась вверх по одной из лестниц, поднялась на второй, затем на третий этаж и свернула ещё в один коридор. Она распахивала дверь за дверью, проносясь вперёд по проходу. На бегу, она нащупала цепочку, висящую у неё на груди. Это был ключ.

Она очутилась ещё у одной лестницы, узкой, деревянной и неосвещенной. Эта лестница была не винтовая, как все остальные, а узкая и покосившаяся, скрипящая под её шагами. Аура могла почти без света найти дорогу. Ей было достаточно слабой, мерцающей полоски, пробивающейся из-под двери.

Вот наконец и последняя дверь. Она вогнала ключ в замок с такой силой, точно он был виноват во всех её страданиях, и повернула его. Она хотела уже войти, но дверь не открылась. Наверное, отец запер её изнутри на задвижку. Он не делал этого уже много лет.

— Отец! — закричала она.

Пыль и тьма поглотили чистый звук её голоса, и он прозвучал надтреснуто и глухо.

— Отец, впусти меня! Пожалуйста!

Никто не ответил. Руки Ауры беспомощно ощупывали дверь, она изо всех сил налегла на неё, но почувствовала только её резной рисунок.

Она кричала снова и снова, она умоляла его, но вход на чердак оставался закрытым. Отец не хотел её видеть, отказывался говорить с ней.

Сраженная, она опустилась на верхнюю ступень, прислонившись спиной к двери. Её трясло от отчаяния.

Издали раздался крик пеликана.

Вена в сумерках — город в волшебном свете газовых фонарей. Кареты и экипажи стучат обитыми железом колёсами по мокрой от недавнего дождя мостовой. Уличные торговцы расхваливают напоследок свой товар, некоторые уже собрали ларьки и поворачивают повозки к своим жилищам на окраине города. Одинокие трамваи дребезжат по старым улочкам, их звон даже издали звучит пронзительно и неприятно. Дети с криками снуют среди выброшенных торговцами отходов в надежде найти в них какую-нибудь ценность: целое яблоко или экзотический, заморский фрукт. На какое-то время дождь прибил к земле угольный запах печей, но вскоре он уже снова поднимается над мостовой.

Рота кайзера, чеканя шаг, промаршировала через площадь Фреюнг. Это была одна из самых больших площадей в сердце города. Когда-то на этой площади, в тени шотландского монастыря, казнили предателей, погружая их головы в бочки, наполненные водой. Сегодня люди собирались здесь на праздники и ярмарки.

Джиллиан, гермафродит, вышел из-за пёстро обклеенной афишной тумбы, служившей ему прикрытием, и в который раз внимательно огляделся по сторонам. Площадь была всё еще полна людьми, хотя многие уже направлялись на прилегающие к ней улицы. Вспыхивающий свет газовых фонарей был резкой противоположностью мягкому красному свету заходящего солнца. Оно уже давно исчезло за крышами домов, но небо на западе все ещё тлело. На востоке же наступала ночь, и с её приближением страх Джиллиана усиливался.

Ему предстояло нелегкое дело. В своём послании Лисандр дал ясно понять, что он не потерпит, если Джиллиан ответит отказом или не явится в указанный час. Джиллиану волей-неволей пришлось бы увидеться с Лисандром. У него не было никаких сомнений на этот счет.

Правда, неизвестно, удастся ли ему при этом застать Лисандра врасплох. А если и удастся, то он только докажет этим, что ничего не забыл за эти годы.

Если бы он не знал его лучше, то он, наверное, пробрался бы в шотландскую церковь, чтобы помолиться там перед статуей Мадонны. Жители Вены почитали её как чудотворную. Но Джиллиану были чужды подобные обычаи. Никто не сможет ему помочь когда он окажется лицом к лицу с Лисандром, даже он сам. Это и было самым страшным: его собственная беспомощность. Казалось, давно прошли те времена, когда он был зависим от других, и подчинялся их приказам. Но он уже давно не слышал о Лисандре. О, небеса, после стольких лет…

Выйдя из тени тумбы для объявлений Джиллиан быстро пересек площадь, увернувшись из-под колес одноосного фиакра, не обращая внимания на проклятия возницы. Плиты на мостовой были скользкими после дождя, и, однажды, он чуть не поскользнулся. Вот напасть.

Он добрался до входа в шотландский монастырь. Монах-бенедиктинец впустил его после того, как Джиллиан ткнул ему под нос поддельный документ, в котором говорилось, что Джиллиан является поставщиком чернил для кайзера. Что это значило, Джиллиан сказать не мог. Он купил этот документ у одного из портовых рабочих, зарабатывавшего на хлеб насущный разными подделками. Этот человек посоветовал ему всегда иметь при себе пару запечатанных чернильниц, в качестве наглядного доказательства. Этот документ уже не раз выручал Джиллиана. Людская наивность была безгранична.

Охранник спросил Джиллиана, знает ли он дорогу к аббату. Джиллиан ответил утвердительно и тот пропустил его. Конечно, попробуй он влезть в капитель монастыря или в помещения старой гимназии, его, наверное, задержали бы. Но у Джиллиана была другая цель.

Он не в первый раз шел этим путём и без труда нашел вход в подвал, не вызвав при этом подозрений. Со времени своего основания в двенадцатом веке этот монастырь много пережил: он был разрушен и опустошен пожарами, разграблен народными ополченцами и изуродован архитекторами при восстановлении. Остатки его стен напоминали об эпохе романтизма, залы были выполнены в стиле барокко, а погреба в стиле бидермейер.[1]

Но Джиллиану было некогда любоваться чудесами постройки монастырского подвала. Он давно изучил старые планы, он знал их назубок. Никем не задержанный, он беспрепятственно пересек помещения, в которых бенедиктинцы хранили вино. Он спрашивал себя, почему жители не используют хранящиеся здесь запасы, если сюда так просто попасть.

Он прошел мимо стены, за которой, как ему было известно, находилась большая усыпальница монастыря, доверху набитая гробами и мумифицировавшимися трупами. Подходящая дорога в дом Лисандра.

Воздух здесь внизу был холодным и спертым. Ему стало еще холоднее, когда он отодвинул круглую металлическую плиту и опустил ноги на железные перекладины, ведущие вглубь. Прежде чем нырнуть во тьму, он зажег фонарь и притянул плиту на место.

Его цель находилась на расстоянии шестисот метров от него — детское расстояние, если преодолевать его на поверхности. Но здесь внизу, в лабиринтах венского подземелья, этот путь мог занять целый день. Несмотря на это, он был уверен, что сможет встретиться с Лисандром в назначенное время. За десять лет, прожитых им в Вене, он спускался сюда так часто, прошел столько километров по каналам и погребам, что они уже давно перестали пугать его. Главное — не попадаться на глаза многочисленным бандам, ищущим пристанища в подземелье. Им не нравилось, когда кто-то чужой ходил через их воровские лагеря, будь то намеренно или случайно. Слишком многие из этих ребят всегда держали наготове свои ножи.

Безобиднее были сандлеры — бездомные, прячущиеся в туннелях. Но больше всех Джиллиану нравились ловцы жира, живущие здесь внизу. В отличие от нищих и бродяг они не спускались в канализацию с наступлением ночи, а проводили здесь всё время. Их прозвали так потому, что они собирали отходы в канализационных стоках, выуживая решетками и сетями всплывший жир, мясо и кости. Они за гроши продавали свой улов на мыловарни и в откормочные дома.

Пару лет назад одна из жертв Джиллиана попала в сети к одному из ловцов жира, и сообщение о находке трупа в считанные часы облетело всё подземелье. Но не столько сам труп, сколько каббалистические татуировки на его теле, привлекли внимание здешних обитателей. Джиллиану необходимо было избавиться от мертвеца до того, как ловцы жира передадут его в полицию. Это обошлось ему в кругленькую сумму, почти в половину того, что ему заплатили за само убийство. Он благополучно избавился от тела, а для себя извлек из произошедшего следующий урок: почти все, что попадает в подземелье, когда-нибудь обязательно всплывёт на свет Божий.

Сейчас Джиллиан был рад, что у него есть опыт хождений по подземным лабиринтам города. Это поможет ему обвести вокруг пальца Лисандра. Может кому-то это покажется детством или сумасшествием, но при мысли об этом он чувствовал невероятное удовлетворение.

Высоко над головой Джиллиан держал фонарь, он знал, что смотреть только под ноги явно недостаточно. Опасность могла поджидать и сверху в форме звуковых ловушек, спрятанных на потолке лабиринта, по дороге в то или иное воровское убежище. Ловушки предупреждали хозяев о появлении нежданного гостя. У Джиллиана не было никакого желания прибавить ко всем своим заботам ещё и эти неприятности.

Ледяной сквозняк гулял по шахте, принося с собой невероятное множество разнообразных звуков. Бесконечное шуршание крыс перекрывалось дальними голосами, и даже пением какого-то пьяницы. В который раз Джиллиан задавал себе один и тот же вопрос. Почему Лисандр обосновался именно здесь? Ведь он обладал достаточным влиянием, чтобы позволить себе снять один из старых дворцов.

Конечно, Лисандр был не из тех, кто мог зарыться подобно крысе во влажную дыру. Если ему нужны своды и подземелья, значит на то есть совершенно особые причины. Наверное, поэтому он и выбрал именно подземелье Хофбурга. Вероятно, это стоило ему целого состояния — перенести туда всю свою империю. Одни только взятки главному гарнизону крепости, должно быть, были астрономическими. Но что касается денег, то у Лисандра никогда не было проблем с этим.

Хофбург с его восемнадцатью корпусами, более чем пятьюдесятью лестничными пролетами и почти тремя тысячами помещений был той резиденцией, которая могла бы понравиться Лисандру. Но поскольку он не мог её купить, то ему должны были принадлежать хотя бы подвалы или только часть из них. Если бы Джиллиан не знал Лисандра так хорошо, то, возможно, это умозаключение вызвало бы у него улыбку, но, в этом случае, он не почувствовал ничего кроме неприязни, смешанной с леденящим дыханием страха.

Склонившись, он прошел через коридор, стены которого были изогнуты в виде арки, а посредине шумела маленькая струя воды. Свет его лампы неуверенно скользил по поверхности. Где-то в конце этого туннеля располагалась шахта, ведущая в погреб Хофбурга. Он слышал, что это помещение больше не используется, но не был в этом уверен. Джиллиан нашел клапан входа, но не смог сразу открыть его: хотя Джиллиан был быстрым и умелым, ему недоставало силы — недостаток его двойственной природы. Если бы в погреб пришлось вламываться, то это было не для него.

После некоторых поисков он нашёл скрытый механизм, маленький рычажок, который ему удалось сдвинуть с места, ударяя по заржавевшему месту краем лампы. Теперь стальная переборка без труда отворилась наружу. Шарниры предательски заскрипели. Джиллиан беззвучно выругался. Здесь внизу эхо было непредсказуемым: никогда нельзя было знать наверняка, куда может достичь звук.

Он потянул клапан на себя и заметил, что задвижка защелкнулась. Путь назад для него оказался закрыт. Оставалось надеяться, что бежать ему не придется.

Узкий проход оканчивался следующей металлической плитой, достаточно тяжёлой, чтобы потребовать от Джиллиана определённых усилий. В конце концов, ему удалось отодвинуть её наполовину в сторону. Кряхтя, он проскользнул через щель. Оказавшись снаружи, он отряхнул ржавую пыль со своего платья, но оставил проход открытым.

Осмотревшись по сторонам, Джиллиан понял, что надежды его оказались оправданы. В леднике царила тишина, очевидно, его уже не использовали на протяжении многих лет. В тусклом свете лампы ему представилось внушительное зрелище.

Круглое строение около пяти шагов в диаметре уходило примерно на десять метров ввысь, в темноту. В круглых стенах от пола до потолка были расположены камеры, служившие когда-то холодильными отделениями. Теперь все они пустовали. В начале зимы помещение заполняли льдинами из Дуная, которые на такой глубине не таяли весь год. Продукты могли месяцами храниться здесь уже шестьсот лет назад, когда и был построен подвал замка Хофбург. Черными провалами зияли холодильные камеры, вызывая в свете лампы причудливую игру теней. Из некоторых дыр доносился писк крысиных стай. Своеобразной осью подвала служила веревочная лестница, прикрепленная наверху к камням возле входного люка. Джиллиан прицепил лампу поясу и потянул за нижние перекладины лестницы, проверяя её на прочность. Дерево показалось ему старым и потрескавшимся, он почувствовал, что оно может и не выдержать его. Верёвка тоже была замшелой и потрепанной.

У Джиллиана была всего одна попытка.

Осторожно он начал подниматься вверх. Паутина развевалась между перекладинами. Лестница немного раскачивалась, потом вдруг резко повернулась вокруг своей оси, но, казалось, она выдержит нагрузку. Чем выше поднимался Джиллиан, тем дальше оставался пол: пять метров, затем шесть. Джиллиан решил смотреть только вверх, на люк, очертания которого были едва заметны в слабом свете лампы. Его тень на потолке приняла гротескную форму, заполнив верхнюю часть погреба подобно грозовому облаку.

Джиллиану оставалось еще каких-то два метра до верха, когда он увидел мерцание света, пробивающееся из щелей люка. Вдруг люк распахнулся. На желтом фоне неяркого света вырисовывались силуэты двух фигур: они просунули плечи и головы в отверстие.

Джиллиан похолодел. Расстояние в шесть, семь метров под ним показалось ему бездной.

Один из силуэтов держал свечу над краем отверстия. Воск капал на щеку Джиллиану. Пламя освещало их пепельно-серые лица и седые волосы.

Невозможно было определить их возраст. Они совершенно не изменились с тех пор, как Джиллиан впервые их увидел. Камень и Нога, близнецы-прислужники Лисандра. Сам черт не знает, где он их нашел. Было так же неизвестно, кто дал им такие прозвища. Если у них и были когда-то другие, то они были уже давно забыты.

Один из них, тот, который держал свечу, — Джиллиан решил, что это Камень, — скривил в ухмылке свои тонкие губы.

— А вот и посетитель к нашему господину!

— Но откуда он взялся? — Нога также ухмыльнулся. — И как он себя чувствует в теперешнем положении?

Джиллиан почувствовал, как заныли его руки. Ему нужно спуститься с этой лестницы, но лезть вниз он не решался. Он догадывался, что эти двое предпримут в таком случае.

Очевидно, это и без того входило в их намерения.

Камень приблизил свечу к замшелой веревке. Ещё немного и трос вспыхнет как фитиль.

— Как ты думаешь, ему понравится? — спросил его брат-близнец.

Нога неуверенно хихикнул:

— Это дело вкуса.

— Прекратите этот бред! — крикнул им Джиллиан. — Лисандр хотел меня видеть, так что помогите хотя бы подняться.

— Что правда, то правда, — сказал Нога.

— Он хотел видеть его живым? — спросил Камень.

— Не припоминаю.

— Это плохо.

— Очень плохо.

Джиллиан терял самообладание. Он поднялся на две ступени вверх и заорал обоим в лицо:

— Играйте в свои игры с кем-нибудь другим. Я здесь — гость Лисандра!

— В гости такой дорогой не ходят, — ответил Камень, повернувшись к своему брату. Эти двое говорили только друг с другом и со своим господином: помимо ярко выраженного садизма, это была одна из их странных привычек.

Камень поднёс свечу ближе к веревке — легкий сквозняк, и пламя охватит сухую пеньку. На лицо Джиллиана падали капли воска.

— Некоторые мужчины не слушают старших, — коварно произнёс Камень.

— Кстати, он ведь не мужчина, — сказал Нога.

— Но и не женщина.

— Он нечто среднее между ними. Серединка на половинку, притом симпатичная.

— Золотые слова.

— Может попросим его раздеться?

— Да, — согласился Камень со своим братом. — Хотелось бы на него взглянуть.

— А груди у него есть?

— Если и есть, то плоские.

— А борода у него растёт?

— Да я что-то не вижу.

— А у него есть это…, — и оба захихикали как дети, что никак не вязалось с их мрачными лицами.

Мысли Джиллиана бегали по кругу. Он уже не раз бывал в безвыходных ситуациях, но в основном ему приходилось иметь дело с нормальными противниками, а не с сумасшедшими.

Он хотел что-то сказать, хоть что-нибудь, что помогло бы ему убрать пламя от веревки, но кто-то опередил его.

— Нога! Камень! — произнес тихий голос. — Джиллиан не ваша игрушка.

С сопением, призванным, вероятно, обозначать возмущение, Камень убрал свечу. Затем близнецы выставили руки навстречу Джиллиану. Ему было отвратительны их прикосновения, но это был самый быстрый и безопасный путь, чтобы оказаться наверху.

На обоих была надеты ливреи со стоячими воротниками и черные жилеты. Близнецы передвигались подобною тощим, как жердь, насекомым, точно они могли в любой момент рассыпаться, но при этом в их движениях чувствовалась сила.

Люк находился в каптёрке, стены которой были сложены из коричневого кирпича. Свеча Камня и ручная лампа Джиллиана были единственными источниками света в помещении. Старая дощатая дверь криво висела на своих петлях.

Близнецы повели его наружу через множество коридоров и пустых помещений в подземный зал. Стены были обиты деревом, а пол погребен под завалами ковров. Канделябры распространяли свет и тепло, на стенах висело множество картин, некоторые из них были знакомы Джиллиану благодаря его частым посещениям Венской картинной галереи. Лисандр никогда не стал бы довольствоваться подделками. Все картины, висевшие на стенах, были подлинниками.

После того, как его вмешательство спасло жизнь Джиллиану, Лисандр, должно быть, обогнал их, так как ни возле люка, ни в подземных коридорах Джиллиан не встретил его.

Сейчас же он стоял на другом конце зала, поднявшись на пару ступеней. Он повернулся спиной и к своему гостю, и к близнецам, сосредоточив все свое внимание на стоящем перед ним полотне. Рядом на второй подставке стояла картина Джузеппе Арчимбольдо «Зима». Итальянец был одно время живописцем при дворе Вены. На картине была изображена странная фигура получеловека-полурастения, из черепа которой пробивалось гротескное сплетение из веток.

На Лисандре был тончайший платок и ослепительно белый костюм. Его спина была слегка согнута, что являло собой непривычное зрелище. Шея его была обернута меховым шарфом. Все, что мог видеть Джиллиан, были светло-серые волосы на его затылке. Лисандр, казалось, не считал нужным повернуться к своим посетителям. Вместо этого он был занят кистями и красками на своем холсте. Он очевидно копировал произведение Арчимбольдо, но только в присущей ему манере, — с тыла. Старая причуда Лисандра: ему нравилось интерпретировать сзади известные шедевры и открывать в оригинале новые невидимые детали.

Джиллиан подметил, что лишь правая половина зала была украшена крадеными полотнами из Венской галереи, — левая сторона была завешена соответствующими видами сзади, произведенными на свет талантом Лисандра.

Близнецы удержали Джиллиана, когда он хотел приблизиться к их хозяину. Между ними все ещё было расстояние в десять-двенадцать метров.

— Мне что, нельзя подойти ближе? — спросил Джиллиан, стряхивая с себя руки обоих прислужников.

— Нет. — Голос Лисандра звучал как всегда мягко, но в воспоминаниях Джиллиана он был намного моложе. За те годы, что он его не видел, он вряд ли мог так сильно состариться. «Может он простудился», — робко подумал Джиллиан. Подцепить простуду в этом подвале проще простого. Если бы человек не знал, что находится под городом, то он никогда бы об этом не догадался. Весь зал был шикарно обставлен, разве что окон нигде не было видно.

Лисандр тихо откашлялся, но охриплость или возраст в его голосе сохранились.

— Ты пошел по иному пути, чем тот, о котором я тебя просил. Неужели ты хотел перехитрить меня?

Нападение застало Джиллиана врасплох, и он несколько минут молчал в нерешительности, прежде чем ответить.

— Для меня было большим облегчением узнать, что твои твари всё так же бдительны, как и раньше. Это знание стоило, на мой взгляд, затраченных усилий.

При слове «твари» Нога и Камень резко втянули воздух, что Джиллиан отметил с молчаливым удовлетворением. Лисандр стоял, повернувшись нему спиной.

— У меня есть для тебя задание.

«Еще бы, — подумал Джиллиан, — ведь не зря же ты меня вызывал».

— Скажи мне, пожалуйста, — вежливо спросил Лисандр, — знакомо ли тебе третье полотно справа в нижнем ряду?

Удивившись вопросу, Джиллиан повернул голову к оригиналам, отыскивая указанную картину. На ней был изображен скалистый остров в тихом, темно-зелёном море. Из скал выступали деревья, кипарисы. Весельная лодка приближалась к острову, на ней стояла закутанная в белое фигура: человек со скрещенными на груди руками смотрел на остров.

Джиллиан никогда прежде не видел этой картины.

— Нет, — сказал он.

— Я заказал её много лет назад во Флоренции, одному швейцарцу по имени Бёклин, — объяснил Лисандр и добавил на своём полотне пару новых штрихов. Сумбурное сплетение веток напомнило Джиллиану осьминога. — Я передал заказ одной доверенной особой, графиней Ореола, между прочим, замечательной молодой художницей. Молодой она была тогда, а несколько дней назад, скажем так, овдовела.

Джиллиан обескуражено спрашивал себя, к чему ведёт Лисандр.

— Графиня описала Бёклину мотив согласно моим желаниям, — продолжал Лисандр, — и он, опираясь на них, создал эту великолепную картину. Шедевр, без сомнения. Ему передали мою просьбу — назвать её «Остров мёртвых». После этого он создал еще несколько вариаций на эту тему, но все они уступают оригиналу.

— Я не сомневаюсь, что ты большой ценитель искусства, Лисандр, но…

Джиллиана сразу же перебили.

— Не спеши, друг мой. Я всегда думал, что терпение — основа вашего ремесла. Картина, которую ты видишь здесь, имеет для меня большую символическую ценность. Остров мёртвых — этим всё уже сказало, не так ли? — Лисандр тихо засмеялся и вдохновенно провел кистью по холсту. — Этот остров представляет собой более или менее похожее изображение действительно существующего острова, расположенного в северной Пруссии. Это же так называется? Пруссия? Как бы там ни было, ты поедешь туда и позаботишься о том, чтобы кладбище, сделанное Бёклином по моему заказу, больше не было порождением моего воображения.

— Кто на этот раз?

— Ты его не знаешь: Нестор Непомук Инститорис, старый враг, мягко выражаясь.

Джиллиан не помнил, чтобы он когда-либо слышал это имя. Старый враг. Он пожал плечами:

— Я не занимаюсь больше этим ремеслом, Лисандр, уже много лет не занимаюсь.

— Неужели? — сказал Лисандр, даже не отложив кисти. — Но впрочем, что это меняет. Ты снова примешься за свою старую работу Для меня.

Было бессмысленно противоречить ему. Никто не противоречил Лисандру, но Джиллиан всё же сказал:

— Половина подземного мира Вены платит тебе дань, и Бог знает, кто ещё. Неужели среди них нет никого, кто смог бы выполнить подобное задание?

— Очень многие, — согласился Лисандр, — возможно, даже сотни, но я хочу чтобы это сделал ты. Я неохотно нарушаю полюбившиеся мне традиции, к тому же, хорошо плачу.

— Ты знаешь, меня не интересуют твои деньги.

— Речь не о деньгах. Платой будет твое душевное спокойствие, Джиллиан. Я никогда не потревожу тебя после этого.

Лицо Джиллиана искривилось:

— Как-то раз ты уже обещал мне это.

— Разве я не оставил тебя в покое на шесть лет? — Лисандр тяжело вздохнул. — На сей раз даю тебе слово: этот заказ будет последним.

Джиллиан знал, что у него нет выбора.

— Расскажи мне подробности, — устало попросил он, — и, пожалуйста, повернись ко мне лицом.

— Ни в том, ни в другом нет необходимости. — Кисть рисовала коричневым и зелёным, штрих за штрихом, ветвь за ветвью. — Мои ассистенты передадут тебе письмо по дороге к вокзалу. В нём написано всё, что ты должен знать.

— Как по дороге к… вокзалу? — Во рту у Джиллиана стало сухо.

— Это неизбежно, тебе придётся выехать немедленно, — сказал Лисандр, не обращая внимания на реакцию Джиллиана. — Поезд выезжает из Вены в восемь часов десять минут. Камень и Нога знают, где и когда тебе придется пересаживаться. — Затем добавил: — Это будет длинная поездка, так что возьми с собой книгу.

— Я не могу так просто исчезнуть из Вены, — раздраженно возразил Джиллиан. — Мне надо ещё кое-что сделать, отложить договорённости. Я не хочу, чтобы другие…

Кисть застыла.

— Что значит другие? — Без сомнения, Лисандр прикажет убрать каждого из них, одного за другим.

Джиллиан проглотил свой гнев.

— Ладно, — ответил он тоном возмущенного смирения. — Ладно, Лисандр, я поеду.

— Я в этом не сомневался.

Джиллиан почувствовал неудержимое желание вонзить в глаз Лисандру проклятые кисти. Когда-нибудь, поклялся он себе, когда-нибудь он сделает это.

Камень и Нога вновь стали по бокам от него и направились к двери.

Уже в дверях, Лисандр ещё раз окликнул Джиллиана.

— Передай кое-что Нестору, прежде чем ты его убьёшь.

— Послание мертвецу? Какой в этом смысл?

— Он поймет. Передай ему слово в слово.

Гермафродит поднял плечи и покорно кивнул.

— Что же я должен ему сказать?

Молчание сменилось секундой болезненной тишины, а потом Лисандр тихо произнёс:

— Передай Нестору: у сеятеля новое колесо.