"Дерзкая интриганка" - читать интересную книгу автора (Майклз Кейси)

Глава 11

Идиотка! Других слов для ее поведения не было. Как еще она могла назвать себя? Какой ярлык она или кто-либо другой может навесить на женщину, которая позволила мужчине, практически незнакомцу, поцеловать себя? И это в его собственной кровати, о Боже! В его собственной кровати!

Трикси задвинула ящик комода со своими вещами и с отвращением отвернулась. Возможно, лучше было бы задать вопрос: почему до сих пор, три недели спустя, она корила себя за тот поцелуй, когда они давно уже переселились в особняк Глинда на Портмен-сквере?

Действительно, почему она вообще продолжала думать об этом? Бог свидетель, Гарри позабыл, что когда-либо держал ее в своих объятиях или, по крайней мере, делал вид, что забыл.

Трикси присела на край кровати, едва замечая, какая у нее теперь уютная комната, и снова вспомнила тот ужасный и прекрасный момент, когда Гарри обнимал ее. Это не был ее первый поцелуй, она, конечно, не была совсем уж ребенком.

Ее уже целовали раньше. Вот, например, Дэррил Финдли, помощник викария в церкви Святой Хильды. У него не было такого опыта, как у герцога, чьи поцелуи определенно отличались от торопливых, слюнявых столкновений губ и зубов, как разбавленное молоко отличается от роскошных сливок.

Нет, Дэррилу еще многому нужно поучиться, если брать за образец поцелуй Гарри. Прижимая палец к губам, закрыв глаза, Трикси еще раз переживала острое возбуждение, которое пронзило ее тело, когда Гарри слился с ней в поцелуе.

Рот Гарри, жадный, ищущий, поглощающий и опытный, лишал ее чувств, но еще больше ее воспламеняло соприкосновение их тел: его твердое, крепкое тело под пижамой и сильные руки, прижавшие ее к себе.

Трикси вскочила с кровати и подошла к единственному окну, выходившему на конюшни, поскольку предназначавшаяся ей комната была одной из самых маленьких комнат для членов семьи в доме, и посмотрела вдаль, не видя ничего перед собой. Предательский ум продолжал мучить ее сценой, разыгравшейся в спальне в Глиндевароне.

Как-нибудь, когда-нибудь она должна избавиться от этого опасного воспоминания.

Днем всегда было много работы, даже было возможно поверить, что она питает отвращение к Генри Лайлу Августу Таунсенду. Его проклятия и резкие комментарии в ее адрес, когда он внезапно прервал поцелуй, были только одной из причин, почему она не могла изгнать ни мужчину, ни инцидент из своей головы.

Не задумываясь, он оскорбил ее. Чем же еще был тот поцелуй, если не наказанием за смелость, когда она спасла его от гибели в воде? Если бы ей пришлось пережить это снова, она стояла бы на берегу, махая вслед платочком и посылая воздушные поцелуи, глядя, как он уходит камнем под воду. Он поднялся с постели в тот же день и объявил всем, кто его хотел слышать, что «берет бразды правления в свои руки, пока предприимчивая мисс Сторбридж не заставила всех поверить, что она незаменима».

С того самого момента, как было произнесено это саркастическое заявление, Трикси и герцог находились в состоянии необъявленной войны, но пока что выигрывал герцог.

Еще не совсем придя в себя после погружения в пруд, в качестве мести он полностью взял под свой контроль подготовку к выходу в свет, засовывая свой все еще сопливый аристократический нос во все: сколько нужно платьев каждой из близнецов; какого французского учителя танцев нужно нанять, чтобы проинструктировать девочек и научить танцевать ставший недавно популярным и в то же время немного скандальный вальс.

Однажды он отправил объявление в газету, сообщая об официальной ожидаемой дате их прибытия в столицу, которая отличалась от реальной даты на шесть недель, и незамедлительно отправился в Лондон, к Анжело и его ростбифам.

Трикси успокаивала себя тем, что он сбежал, потому что не смог встречаться с ней лицом к лицу после того, что произошло между ними в его комнате, но она с трудом в это верила. По правде сказать, она очень страдала от этого. Нет, она не могла заставить себя поверить, что Гарри каждую ночь лелеет романтические фантазии, как это делала она. Если он и должен был убежать, то не от воспоминаний об их объятиях, а потому, что память об этом была ему отвратительна. Разве мужчина, который внезапно опьянен женщиной, проклинает себя за поцелуй? Трикси с неудовольствием думала об этом.

И какие ей еще нужны были доказательства его абсолютной незаинтересованности, чем тот факт, что во время приема, который он устроил по приезде на Портмен-сквер, он договорился с друзьями, проезжавшими через Лондон на север, присоединиться к ним и посетить гробницу святого Эдмонда. Вернуться планировал только в тот самый день, когда девочки должны были быть представлены в свете.

Трикси прислонила лоб к холодному оконному стеклу.

– Шесть недель до того, как я увижу его, – тихо произнесла она.

Шесть недель постоянной головной боли: одеть Евгению и Елену, стараясь одновременно удержать от глупостей неосмотрительных, молодых и горячих Вилли и Энди; соблюдать тонкий баланс в отношениях с леди Эмилией, которая должна была продолжать верить, что Гарри влюблен в Трикси, но при этом не забывать подчеркивать, что это их общий секрет. Кроме того, она должна была умасливать Анжело, удерживать Пинча от запугивания вновь нанятых слуг и как-то ухитряться выполнить все задачи, которые Гарри записал для нее на ужасно длинном листе.

– Если бы только я перестала так переживать, думая о встрече с ним лицом к лицу, когда он наконец вернется на Портмен-сквер.

Шесть недель. Гарри закусил губу, раздраженно разглядывая кольца и другие мужские украшения. Шесть недель, и он сможет снова взглянуть в томные зеленые глаза Беатрис Сторбридж и увидеть в них… что? Ненависть? Отвращение? Пренебрежение? Боль? Разочарование?

Он подошел к кровати и тяжело опустился на край, проклиная себя, что отпустил камердинера. Если бы в комнате был его слуга, он не позволил бы меланхолии захватить себя. Лучше было оставаться чем-то занятым, двигаться вперед, чтобы не оставалось времени задуматься. Чтобы не было времени для воспоминаний.

Он увидел боль в ее глазах, и это чуть не уничтожило его. Теперь он это знал. Этот поцелуй, о, ужасное время слабости, разрушительный, поучительный, безумный, потрясающий поцелуй, как он понял, был единственным самым глупым действием за всю его жизнь.

Конечно, она тоже частично была виновата в случившемся, не уставал напоминать себе Гарри. Кроме того, он был мужчиной, а мужчины с незапамятных времен смягчают свое чувство вины знанием, что не существует абсолютно невиновных женщин. Но он так сильно скучал о руках Трикси Сторбридж.

Даже самый жесткий судья должен был бы сказать, что ситуацию, в которой сейчас находился герцог, можно было описать как историю с большим жирным сорняком, корень которого крылся в преследовании Майлса Сомервилля. Сорняком, удобренным глупыми действиями Уильяма и его легкомысленного товарища Эндрю, а Трикси с ее угрозами и шантажом по собственному желанию стала главным садовником этого самого сорняка.

Герцог отошел от кровати и приблизился к огромному окну, выходившему в восточный сад лорда Харгрува, естественно, без единого сорняка.

– Ни в чем из того, что произошло, нет моей вины, действительно нет. Я хотел отомстить за моего отца так, как это сделал бы любой сын. Но если моя попытка провалилась, должен ли я и дальше раздумывать о мести? Должен ли я направиться в Ирландию, чтобы столкнуться там с Сомервиллем? Разве меня когда-либо привлекала идея найти наслаждение таким странным способом, таким страшно запутанным путем? Нет. Честно говоря, меня это не привлекает. Я воспринял это разочарование как мужчина и вернулся домой, чтобы узнать, что мой любимый брат в своем неведении стал мишенью жестокого шантажа. – Герцог вздрогнул, когда последние слова повисли в воздухе. Они звучали не совсем верно, не совсем честно. – Ну, возможно, не совсем жестокого. «Безумный» – вот, наверное, более правильное слово. – Он мягко хмыкнул: – Возможно даже, это изобретательный шантаж.

Проскакал одинокий всадник, едва видимый в наступавших сумерках. Это напомнило герцогу о том, что скоро зазвонит гонг к обеду, и он вернулся к шкатулке, чтобы выбрать кольцо с печаткой.

– Неважно, сколько времени это займет, но я совершенно точно устраню ее, эту угрозу, – утешал он себя, снова возвращаясь к мысли, как он поменялся ролями с Трикси, разрушив ее мечту об отдыхе на природе за его щедрое вознаграждение.

– Если бы она только выбросила это из головы. Но нет, – произнес он в раздумье, надевая кольцо на палец, – она этого не сделает… или? Она хотела завладеть моим хозяйством, выставить меня идиотом перед лицом брата, а затем измучить меня в моей же собственной комнате рассказами о невинном катании и о том, что я во всем виноват. Я должен был задушить ее своей подушкой!

Он снова оказался у окна, мысли увели его далеко, в воспоминания о том единственном, обжигающем поцелуе, который он разделил с Трикси. Да, она ответила на поцелуй. Сначала он поцеловал ее, но она брала столько же, сколько и отдавала. Ее руки стискивали его плечи, ее мягкие груди прижимались к его груди.

Как может эта женщина быть одновременно интриганкой и соблазнять его? Герцог не мог этого понять. Трикси была не так молода, однако, если быть честным, она определенно не была старой. У нее нет приличного приданого, у нее также не было связей. Она не подходила под общепринятые эталоны красоты. Почему – он ведь даже не любил рыжие волосы – он не переставал думать о ней? Рыжие волосы, насколько он был убежден, хорошо смотрелись только на ирландских сеттерах! Но что-то в этом было, что-то…

– Я не знаю, что это! – изрек герцог раздраженно, прижимая свой горячий лоб к холодному стеклу. – О, черт! Это есть, и все!

Глинд вспомнил о своей самой большой проблеме:

– Шесть недель до бала. Шесть недель до того, как я увижу ее снова. Как она будет выглядеть? Как мне себя вести? Будет ли она опять подстрекать меня, чтобы я снова опозорился? Смогу ли я не прикасаться к ней? Шесть недель. Я обречен думать о ней все это время. Как я это выдержу? Еще лучше спросить, как кто-либо выдержит меня в это время?

Вздохнув, он отвернулся от окна как раз в тот момент, когда сэр Родерик Гиллард вошел в комнату, не утруждая себя стуком и, сам того не зная, прекращая размышления Глинда.

– Гарри! Я пришел, наконец, позвать тебя. Ты спускаешься? Должен тебе сказать, друг мой, всю последнюю неделю ты был совсем не в духе. Солти говорит, ты скользил унылой тенью на вечеринке, и я начинаю думать, что он был прав. Это меня больше всего расстраивает, ты же знаешь, как я не люблю соглашаться с Солти в чем-либо. Ты сам не свой, Гарри. Совсем на себя не похож.

Упоминание имени Гровера Солтера мигом избавило Глинда от дурного настроения. Он попытался с ходу придумать какое-нибудь объяснение.

– Родди, – быстро сымпровизировал он, направляясь к двери, – я уже говорил тебе, что я представляю молодых друзей моей тети в этот выход в свет? Они близнецы, ты знаешь, молодые, с белокурыми волосами, прелестные, невинные и похожие друг на друга как две капли воды. – Он по-дружески обнял сэра Родерика за широкие плечи. – Я новичок в этом деле. Неудача, вот что гнетет и беспокоит меня всю неделю. Я смотрю на вас, моих старых лучших друзей, тебя и Солти…

– Близнецы, говоришь? – прервал его сэр Родерик, приноравливаясь к шагу герцога и к его руке, благодарный и счастливый таким расположением. Уже было достаточно, что Гарри назвал его и Солти своими лучшими друзьями. Такого доверия сэр Родерик не ожидал от герцога. – У них есть приданое? Не то чтобы мне важны были деньги или что-то в этом роде…

Глинд рассмеялся, зная, что ни сэр Родерик, ни Гровер не женятся и не примут на себя таких угнетающих обязательств.

– Скажи мне, Родди, сестрам Ганнингс нужно было приданое?

– Ганнингс? – Сэр Родерик в раздумье провел рукой по своей короткой черной бородке. – Я видел их портрет. Твои близнецы такие же красивые, да? Скажи мне, Гарри, помнишь ли ты, как я помог своей тете пристроить мою сестру Шарлотту в прошлом году? Как ты думаешь, если я и Солти присоединимся к тебе в городе на балу как твои лучшие друзья и все такое, тебе будет легче воспринимать эту ситуацию?

Глинд не хотел встречаться с Трикси один на один. У него будут его друзья, чтобы поддерживать его, помогать ему, защищать его. Его улыбка была настолько широкой, что игра чуть не была проиграна.

– Родди, как это мило с твоей стороны! Прекрасная мысль! Теперь я могу расслабиться и наслаждаться жизнью, зная, что все будет превосходно. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за это?

Сэр Родерик пожал своими широкими плечами:

– Больше ни слова об этом, Гарри. Только подумай, зачем же еще нужны друзья, если они не могут помочь друг другу? А теперь пойдем, найдем Солти и сообщим ему прекрасную новость.

Они спустились рука об руку в большой холл в поисках Гровера Солтера, второй предполагаемой жертвы.

– Близнецы, ты говоришь, – повторил сэр Родерик в раздумье. – Да, я думаю, Солти и я прекрасно проведем время, помогая тебе, Гарри. Это будет прекрасное время!

Слегка приободрившись и почувствовав, как будто камень с души свалился, Глинд решительно отбросил мысли о возможных рыжеволосых проблемах. И, когда сэр Родерик стучал в комнату Гровера Солтера, Гарри принял решение, что проведет следующие шесть недель в наилучшем настроении и – к черту неудачников!

Всем известно, что когда перед мужчинами, и герцог Глинд не был исключением, возникают щекотливые романтические проблемы, то мужчины, не желая сталкиваться с особенными трудностями, обманывают себя надеждой, что если планомерно игнорировать создавшуюся ситуацию и окружить себя союзниками, то рано или поздно эти проблемы исчезнут сами по себе.

Такое решение проблем вкупе с не менее широко известным фактом, что женщины не разделяют таких взглядов и не прячут голову в песок, как страусы, возможно, объяснит тот факт, что многие, очень многие мужчины однажды просыпаются утром и обнаруживают, что женаты.