Мариэтта Шагинян О собаке, не узнавшей хозяина

I

В армянском селе Ошакан живут садоводы. Зайдите в жилье: от темноты вы сперва ослепнете, потом увидите бледную струю света, текущую из дыры на потолке. Дыра служит входом и выходом, — входом для света, выходом для дыма. На земляном полу вас обступят дети с красными глазами, хилые от лихорадки. Но если вы захотите по русской привычке дать им «на пряник», вы прогадаете. Хозяин земляного жилья мог бы скупить все пряники на сто верст в окружности. А вот и он сам.

Черный, как жук, человек с висячим носом подходит, не торопясь. В руке у него тесемка, — подобрал на улице. Пригодится для виноградника, подвязать лозу. Ноги обмотаны тряпками, самодельные сандалии из буйволовой кожи с продетыми в дырочки ремешками. Рубаха грязная от пота. На голове мохнатая шапка — несмотря на шестьдесят градусов жары. Старик знает себе цену. Это о нем предсельсовета на вопрос приезжего из центра товарища: «А какие у вас отношения со старым бытом», — хвастливо ответил:

— Отношения у нас со старым бытом очень хорошие.

Старик не удостаивает открыть рот. Он знает, что хозяйка выскочит сама, как только услышит его шаги. Если он стар в сорок пять лет и кожа его походит на змеиную по множеству пятен и точек, то жена, показавшаяся в дверях, кажется его бабушкой. Голова ее туго обмотана; от уха к уху, закрывая рот и подбородок, повязан белый платок — знак молчания, обязательного для замужней женщины. Не говоря ни слова, она собирает обед. Из кладовой, где лежат горы приготовленного впрок лаваша (длинного, как лепешка, тонкого, как бумага, хлеба), берутся два первых высохших листа, окропляются водой из ведра для мягкости, складываются вчетверо и кладутся на стол. Кроме хлеба — миска с белым прохладным супом, «спасом», изготовленным из молочной сыворотки. Таков обед человека, получающего тысячный доход.