Алан Дин Фостер Хроники Риддика

I

Независимо от того, к чему люди стремятся, независимо от того, как много они знают, независимо от того, какой рай или ад они себе создали, невозможно избавиться от мысли, что технический прогресс намного превосходит их способность к самосознанию.

Само собой, на планете Аквила-Мажор не было ни взаимопонимания, ни общности умов, только уничтожение одного разума другим, о чем свидетельствовало и огромных размеров изваяние, сработанное из прочнейшей арморезины. Масса копий этого замечательного произведения искусства было разбросано его создателями во множестве планетных систем. Кое-кто даже считал, что их слишком много, но по мнению тех, кто во веки веков установил изваяние на непокорной планете Аквила-Мажор, их было недостаточно.

Изваяние символизировало победу некромангеров и высотой достигало полкилометра. Широко открыв рот, оно взирало на разрушенный мир у своего пьедестала. То ли оплакивало мертвых, то ли зашлось в победном крике — это зависело от того, кто смотрел на изваяние — выживший в дымящихся руинах житель планеты или член обитающей в космических просторах поразительного сообщества, приверженцев культа некроизма.

После тщательной подготовки некромангеры внезапно обрушивались на цивилизованные миры и буквально сминали обитателей планет своей жестокостью, безжалостностью и какой-то безумной целеустремленностью. Аквила-Мажор была далеко не первой их жертвой и вряд ли последней. Пока имелись планеты, нуждающиеся в освобождении, пока во вселенной существовали люди, не ведающие о своей истинной судьбе, некромангеры не собирались оставлять свое жуткое дело.

В отличие от заполнившего галактику человечества, некромангеры знали куда более высокую цель, чем элементарную жажду жизни. Они истово верили в нее, и добивались ее захватывающе целенаправленно и искусно. Чаще всего в их действиях не было ни злобы, ни жестокости, ни садизма. Как все подлинно верующие во все времена, они уничтожали ради всеобщего блага. Их труд по уничтожению — и они достоверно это знали — шел только во благо погибшим. В их великом деянии была определенная двусмысленность: ведь именно мертвые продолжали, как они считали, свое триумфальное шествие в светлое будущее, тогда как они, его творцы, продолжали жить ради свершения великого дела.

Лорд-маршалу все это было прекрасно известно. Даже во время отдыха и раздумий о времени, когда он и сам отойдет в мир иной, он не переставал размышлять о том, как бы отправить к вечному блаженству как можно больше не ведающих истины созданий. За несколько последних дней многим здесь, на Аквиле-Мажор, это удалось. Очень многим.

В боевых доспехах, которые не только защищали, но и вселяли ужас во всякого, кто их увидит, Лорд-маршал мрачно разглядывал разрушенный город. Пожары мало-помалу прекращались. Несмотря на то, что столица была захвачена, сопротивление в других городах было еще довольно сильным, а значит, на Аквиле-Мажор предстояла серьезная работа.

В исходе операции Лорд-маршал абсолютно не сомневался. Некоторые планеты упорно сопротивлялись возвещаемой некромангерами истине. Другие, более разумные, капитулировали, едва завидев приближающиеся корабли некромангеров. Такие планеты были Лорд-маршалу больше всего по вкусу. Ими, явно готовыми перейти на более высокий уровень бытия, можно было разве что восхищаться, а все пытавшиеся сопротивляться и при этом погибшие для великого дела были бесполезны. Погибшим можно было завидовать, но не присоединять в свои ряды.

Тем не менее в результате переговоров, военных операций и подкупов вера некромангеров все больше распространялась. Аквила-Мажор была очередной, далеко не последней планетой. Не стоило тратить на нее слишком много времени. Уничтожив последние очаги сопротивления, армада отправится к следующей планете и принесет свет истины варварам, не ведающим еще об истинной вере. Как бы ему хотелось лично довести великую миссию до конца и переместиться наконец на иной, куда более высокий уровень!

Мысль об этом облегчения не приносила. Достигнув высокого поста лорд-маршала, он уже не мог отправиться в последний путь по собственной воле, но по неписаным законам обязан был до последнего вздоха посвящать себя и свои таланты великому делу. Так тому и быть. Он не уподобится своим предшественникам — тем лорд-маршалам, которые не довели святое дело до конца, а завершит свою миссию и только после этого присоединится к ним.

Миссия прежде всего.

Рядом стоял Вако, замечательный командир, до мозга костей преданный делу, и к тому же непревзойденный боец. Он не отрывал глаз от Лорд-маршала, а стоящий рядом Чистильщик наблюдал в иллюминаторе причиненные ими разрушения. Все молчали, в словах не было нужды. Они сделали свое дело, пусть о нем говорят другие.

Лорд-маршал тоже не испытывал потребности говорить. Огонь и дым, разрушенные здания, горящие леса были красноречивы сами по себе. Лорд-маршал давно уже знал: бывают такие моменты, когда лучше помолчать. Это потом, когда последние очаги сопротивления Аквилы-Мажор будут подавлены, наступит время для оживленных разговоров.

Лорд-маршал повернулся и посмотрел на присутствующих. Командиры и духовный советник подняли головы. Они находились в «Базилике» — огромном сооружении, в иллюминаторы которого можно было окинуть взглядом ужасную и в то же время прекрасную картину. Через мгновение иллюминатор закрылся, наглухо замкнув корабль — их обитель и единственное достояние.

Гигантская «Базилика» с воем пронеслась над разрушенной столицей и взмыла вверх, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Планеты бывают обитаемые и необитаемые. Но есть еще и так называемые ограниченно обитаемые планеты, хотя лучше бы их не было. Одной из таких ограниченно обитаемых планет была геологически шизоидная, некогда расплавленная, а ныне кое-как приспособленная для жизни невзрачная планетка, название и астрономические координаты которой даже ее немногочисленные обитатели — правильнее сказать, заключенные — давным-давно за ненадобностью забыли, поскольку повсюду она была известна под именем собственным: Крематория.

На большинстве планет предрассветный период — время покоя и приятных сновидений, время пробуждения и подготовки к новому дню. На Крематории время восхода солнца — самое ужасное из всех часов дня и ночи. На Крематории восход солнца убивал.

Два тюремных охранника, которые тащили свою ношу по извилистой тропинке через огромное поле застывшей лавы, отлично все это знали. Они шли с вынужденным видом людей, получивших неприятное поручение и не сумевших от него избавиться. Они несли в ящике своего товарища, но особых чувств это у них не вызывало, хотя каждый из них вполне бы мог оказаться на его месте. То, что покойник совсем недавно был охранником и их товарищем, еще не делало его бренное тело легче.

Добравшись наконец до места, они остановились у неглубокого рва, вырытого в лаве бульдозером. Ров был полон пепла, из которого торчали какие-то продолговатые и угловатые предметы. Вглядевшись, в одном можно было угадать бедренную кость, в другом — остатки черепа, остальное покрывал толстый слой пепла. Для того, чтобы превратить покойника в прах, никаких специальных средств здесь не требовалось. Достаточно было дождаться рассвета.

Охранники достали из ящика труп товарища и равнодушно сбросили его в ров, подняв небольшое облачко пыли. На трупе были видны следы насилия — множество синяков и ножевых ран, вряд ли вызванных обычным падением или иным несчастным случаем. Несчастный явно оказался участником драки, окончившейся для него трагически. Единственным украшением трупа был висящий на шее жетон с выбитым на нем именем «В. Павлов». Кто-то из тюремных шутников не преминул заметить, что охранник умер как собака, но никто не засмеялся.

Два охранника, которым досталась нелегкая задача избавиться от тела покойного, нервно оглядывались по сторонам и явно торопились. О рытье могилы не было и речи — напрасная трата времени. Никто не сможет посещать могилу и оплакивать умершего, да и все равно могила вскоре сольется с окружающей местностью — об этом позаботится сама Крематория.

— Может, сказать чего полагается, а? — спросил один из охранников. — Владимир в общем-то был неплохой мужик. — На Крематории это звучало как похвала, которая относилась и к заключенному, и к охраннику.

Второй его не слушал: он нервно глядел на восток. Бордовый рассвет, заливающий отдаленные горные склоны, постепенно становился алым. Потом он станет розовым, желтым и, наконец, белым. Когда он станет белым, любому живому существу лучше оказаться как можно глубже под землей.

— Можешь прочесть молитву, а если хочешь — две. — Охранник кивнул на труп. — Владимир вряд ли будет против. Можешь разглагольствовать сколько душе твоей угодно. А я подожду… внизу. — И он кивнул на приближающийся рассвет.

Его товарищ немедленно пошел на попятную.

— Молитву я потом прочитаю. Мы с Владимиром были корешами. Он не захотел бы, чтобы мы опоздали к завтраку.

Второй охранник уже направлялся к ближайшему входу в туннель.

— Окажись он на нашем месте, давно бы убрался отсюда к чертовой матери!

Охранник очень точно описал ситуацию, в которой они оказались.

Внизу все шло как обычно, то есть, как всегда, царили беспорядок, грязь и шум. Привыкшие к этому трое охранников, тащившие контейнер, на свою судьбу не роптали: им платили неплохие деньги за то, что они торчали на этой помойке, и сумма эта постоянно возрастала. Они то и дело вспоминали о своих растущих счетах. Порой мысли о заработанных деньгах были единственным спасением от угнетающей скуки тюремной службы.

Из контейнера не доносилось ни звука, это немного утешало. Время от времени кто-нибудь из них бросал взгляд в одно из вентиляционных окошек, но жертва на взгляд не отвечала. Тем лучше. Существуют определенные правила, и любое их нарушение способно подорвать твое сравнительно светлое будущее. Если нарушение окажется серьезным, ты запросто окажешься по другую сторону решетки. Поэтому охранники безропотно несли свою ношу.

Из клетки, мимо которой они проходили, из царящей в ней темноты уставились горящие смертельной ненавистью глаза и послышалось глухое рычание, к которому тут же присоединились соседи. Человеческое горло вряд ли способно издавать подобные звуки, но человеческому уху они вполне доступны. Один из охранников, проходя мимо клетки, чертыхнулся — горящие глаза были устремлены прямо на него. Их взгляды на мгновение встретились, потом охранник отвернулся и двинулся дальше. В принципе, плевать: клетки прочные, их обитатели в общем-то неопасны, более того, их можно считать союзниками.

Шагавший впереди охранник бросил взгляд на контейнер и раздраженно бросил:

— Головой надо было думать! Если живешь по звериным законам, значит, сиди в клетке. Такова жизнь!

Его товарищ пребывал в глубокой задумчивости, но тем не менее отозвался:

— Бедняга Павлов! В этой схватке у него не было шансов.

Первый без особой симпатии заметил:

— Решил, что если он такой сильный, то справится с кем угодно. Что его и погубило. Главное здесь не сила, а быстрота. — С этими словами он оглянулся и, обращаясь к живой ноше, заметил: — Тебе-то, Стерва, об этом рассказывать незачем, верно? Жизнь есть жизнь. А иначе — смерть. В том-то и дело. — В его голосе прозвучали угрожающие нотки.

Обитательница контейнера по-прежнему угрюмо молчала.

Шагавший впереди охранник по-прежнему вспоминал только что кое-как похороненного самоуверенного коллегу.

— От него одни были неприятности. Я с самого начала это знал. Просто носом чуял.

Следующий за ним охранник хотел было превратить услышанное в шутку, но промолчал. Ведь Павлов как будто и впрямь искал на свою голову неприятности. Вот и получил их сполна. Даже сейчас, помогая тащить контейнер, охранник старался быть предельно осторожным.

Наконец они добрались до пустой клетки. Из соседних клеток сверкали глаза и раздавался вой, но охранники не обращали на это внимания: одно дело доставить контейнер, и совсем другое — водворить узницу в клетку.

Опустив контейнер перед входом в клетку, три охранника встали по его сторонам, а двое принялись с опаской открывать, сняв при этом свои ружья с предохранителей. Дверца контейнера распахнулась, и охранники торопливо отступили назад.

Обитатели соседних клеток завыли еще громче. Пальцы охранников замерли на спусковых крючках, взгляды устремились на пространство между входом в клетку и контейнером.

Ровно ничего не произошло.

Тогда в ход пошли дубинки, которыми охранники принялись тыкать в вентиляционные отверстия контейнера. Послышалась приглушенная брань, которая лишь усилила их раздражение.

Не стало настроение лучше и после того, как узница ухитрилась вцепиться в одну из дубинок, вывернуть ее и укусить ее незадачливого обладателя за руку. Охранник громко завопил — жалкая пародия на вой из соседних клеток — и прижал укушенную руку к груди. На пол закапала кровь.

Ответственный за доставку охранник двинулся к контейнеру, его напарник — следом за ним. Дубинка в ход пока не пошла, но напарник на всякий случай вскинул ружье.

Применять оружие не пришлось, возможно, и к лучшему, поскольку прицелиться он все равно бы не успел. Обитательница контейнера опрометью метнулась в клетку.

Управляемая автоматикой дверь мгновенно захлопнулась, запоры встали на место. Механика была очень старой, но работала исправно. Охранники перевели наконец дух: доставка прошла более или менее успешно. Беспечный охранник, у которого узница ухитрилась вывернуть дубинку, получил то, что заслужил. Ничего, рука поболит недельку — не такой уж и суровый урок.

Дело сделано, теперь можно расслабиться. Узница надежно заперта в камере. Пора уходить. Прижавшись к решетке, им вслед смотрела та, которую они только что доставили. Девушка оказалась симпатичной, но больше всего напоминала искусно выкованный кинжал. Во всяком случае, спать рядом с ней следовало бы очень чутко. Лет ей было около семнадцати, девичьей нежностью она явно не отличалась. При виде человека, оказавшегося в их компании — хотя и за пределами досягаемости, — те, кто сидел в соседних клетках, завыли еще громче. Глаза их горели в бессильной жажде крови. Девушка отреагировала наконец на происходящее.

— А ну-ка, УБЛЮДКИ, ЗАТКНИТЕСЬ!

Учитывая то, с каким выражением и резкостью была произнесена эта фраза, пожелание было выполнено — секунды на две. Потом вой с новой силой возобновился. Девушка села в своей узкой клетке на пол — такой же неуютный и жесткий, как сама Крематория. Она заткнула уши, закрыла глаза и принялась медленно раскачиваться взад и вперед, бормоча что-то себе под нос, хотя слышать ее было некому.

Метель налетала волнами, крупицы снега, словно песчинки, больно секли лицо раздосадованного охотника. Правда, сейчас он был начеку и думал совсем о другом. Ему не до метели. Видимость — практически нулевая, но приборы позволяют видеть окружающую местность как среди бела дня.

И все-таки ему было холодно. Несмотря на теплую одежду, от холода и сырости он промерз до костей, однако действовал как всегда уверенно. Впрочем, даже если бы у него и дрожали руки, это не имело бы ни малейшего значения, поскольку его ружье предназначалось не для прицельной стрельбы, а для шквального огня и способно было разнести в клочья буквально все, что появлялось перед ним в радиусе ста сорока градусов. Указатели на ружье показывали, что оно заряжено и готово к стрельбе.

Ему повезло, что все работало как надо. Спектр здешнего неяркого солнца склонялся к ультрафиолету, зато и хищные обитатели планеты были очень агрессивны. Видимость практически нулевая, что, пожалуй, и к лучшему. За одним исключением: несмотря на современную экипировку и огромный опыт, Кодду никак не удавалось настичь жертву, и это начинало его раздражать. Поимка преступника и доставка его к месту назначения была для него, помимо всего прочего, предметом личной и профессиональной гордости. А сейчас все сроки давно уже истекли.

Впереди на заснеженном поле он заметил какое-то пятно. Кодд подошел ближе и навел на него органализатор. Кровь? Кровь кого? Или, учитывая особенности этой планеты, кровь чего?

Коммуникатор выдал нечто совершенно невнятное. Заинтересовавшись пятном, Кодд наклонился над ним и стал дожидаться более вразумительного ответа. Пятно на снегу было темно-красным, но в лучах тусклого солнца точно определить, кровь это или нет, было невозможно. Снова заработал находящийся в ухе коммуникатор. Кодд постучал по нему пальцем, словно мог улучшить слышимость, а заодно дать понять вызывающему его коллеге, что он занят. Черт побери, он ведь и в самом деле занят.

— Погоди, у меня кое-что интересное.

С экрана органализатора исчезли статистические данные и характеристики ДНК и появилось полученное в результате исследования изображение объекта. Нечто большое, нечеловеческое и белое, как покрывающий все снег. Двуногое, с огромными клыками. Не надо было быть опытным ксенобиологом, чтобы сообразить: эти клыки НЕ предназначены для пережевывания травы.

На экране появилось название зверя — условное, как обычно бывало с редко встречающимися инопланетными формами жизни, враждебными человеку: Urzo giganticus.

Настойчивый голос из коммуникатора явно не хотел оставлять его в покое и позволить сосредоточиться:

— Кодд, что там у тебя?

— Послушай, Док-Т, подожди минутку! — Стиснув ружье покрепче и лишний раз убедившись, что в стволе разрывной патрон, Кодд двинулся дальше. Вскоре он оказался на краю ложбины, где обнаружил кое-что более интересное, чем пятно крови. След — отчетливый и оставленный недавно, поскольку его не успело занести снегом. Более чем внушительных размеров.

— Черт возьми, только этого не хватало… Мало нам хлопот с заданием… — Вспомнив о пытавшемся соединиться с ним товарище, он заговорил в микрофон погромче: — Джонс, ты слышал о здешнем вымершем хищнике? О котором нам столько рассказывали? Оказывается, он вовсе и не вымер. Так что будь осторожнее. Короче говоря, у нас появилась еще одна проблема…

Он замолчал. Ему показалось, что по заснеженной равнине что-то движется. Кодд сверился со сканером. Ничего. Черт, этак и с ума можно сойти, даже такому видавшему виды парню, как он. Кодд шагнул вперед. Хорошо, что он знал, как…

Сканер внезапно взвыл. Перед тем, как в его глазах померкло зеленоватое солнце планеты, Кодд успел заметить у себя за спиной смутный силуэт — массивный, белый, ужасный. Сверкнули смертоносные зубы.

Коммуникатор напрасно трещал в снегу. Никто не откликался на его отчаянные призывы, хотя он по-прежнему находился в ухе. Только ухо валялось отдельно от головы.