"Проклятие демона" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 27 ТЫСЯЧИ МАЛЕНЬКИХ ДЕМОНОВ

— Говорю тебе, это розовая чума, — убежденно произнесла старуха.

С каждым словом она все дальше отодвигалась от Колин, испуганно косясь на безоговорочные признаки болезни — пятна в белом окаймлении. Видимо, старуха пыталась найти слова, которые наиболее точно передавали бы ее ужас. Не найдя таких слов, она рванула дверь и поспешно исчезла.

Пони бросилась за ней.

— Что такое розовая чума? — спросила она.

Пони выросла далеко отсюда, на самой границе Тимберленда. Хотя мать и научила ее читать, в школу Пони так и не ходила и за всю свою жизнь никогда не слышала о такой болезни.

— Ой, теперь всем нам погибель! — причитала старуха.

— А что с моей подругой?

— Может, помрет, а может, и нет. Не тебе это решать, — холодно ответила знахарка.

— У меня есть камень, — сказала Пони, доставая гематит. — Я знаю, как им пользоваться.

— Да что твой камень сделает против розовой чумы? — крикнула старуха. — Себя погубишь, только и всего!

Пони сурово поглядела на нее. Старуха, воздев руки, громко застонала и бросилась прочь, повторяя странные слова: «Розовое пятнышко, беленький кружочек».

Пони вернулась в дом, ругая себя за то, что связалась с этой признанной местной знахаркой, вместо того чтобы атаковать болезнь с помощью камня души. Она подошла к лежавшей на постели Колин и взяла ее руку в свою. Пони ощущала жар, идущий от тела подруги. Неужели это Колин? Колин, женщина-воин, сопровождавшая Пони во многих тяжелейших испытаниях? Когда-то она была очень сильной, гораздо сильнее Пони. Она помнила мускулистые руки Колин и ее широкие плечи. Высохшая, измученная и предельно уставшая — такой теперь была эта женщина. Глядя на нее, Пони с болью сознавала, насколько она сама повинна в нынешнем состоянии Колин. Первый удар по ее могучему здоровью был нанесен тогда, когда Колин вызвалась сопровождать объявленную преступницей Пони на север. В пути их выследил Де’Уннеро, этот страшный получеловек-полутигр. Он набросился на Пони и серьезно ранил Колин, пришедшую ей на выручку. Колин удалось вывернуться, поскольку Де’Уннеро интересовала только Пони. Те раны что-то надломили в Колин, и она так и не выздоровела окончательно.

Вся в жару, она лежала теперь перед Пони, хрупкая и беззащитная.

Усилием воли Пони сосредоточилась на борьбе с болезнью. Ведь у нее есть гематит — магический камень, способный исцелять. Пони все глубже и глубже погружалась в магию камня, в вихрь его энергии, пока совсем не покинула свое тело. Освободившись от телесных оков, Пони взлетела над кроватью, глядя на Колин и на собственное тело, которое по-прежнему держало руку больной. Все свои мысли Пони направила на Колин и вскоре почувствовала ее болезнь, ощутила жар, идущий от истерзанного тела подруги, и сам воздух, пропитанный гнилостным запахом болезни.

Поначалу это зловоние едва не парализовало Пони и не заставило спешно вернуться назад в свое тело. Теперь она поняла, почему старая знахарка с воплями бросилась вон. На какое-то мгновение ей захотелось сделать то же самое. Но Пони собрала всю силу и мужество, напомнив себе, что ей удалось выдержать духовную битву с Марквортом — воплощением демона Бестесбулзибара. Если сейчас она бросит Колин на произвол судьбы, ее подруга непременно умрет скорой и мучительной смертью.

Она не могла этого допустить.

Колин вместе с ней сражалась против тьмы, порожденной демоном-драконом.

Пони не могла допустить, чтобы Колин умерла.

Колин, как настоящий друг, помогла ей тогда и из-за нее подорвала здоровье.

Она не могла позволить ей умереть.

С удвоенной силой и решимостью дух Пони устремился в тело Колин, пойдя в лобовую атаку на болезнь. Она сразу заметила врага, успевшего захватить слабое тело ее подруги. На вид чума была похожа на зеленоватый пузырящийся гной. Руки духовного двойника Пони ярко светились целительным огнем, и она все глубже погружала их в зловонное месиво, именуемое розовой чумой.

Под ее руками зеленый гной начал таять. Он закипал, превращаясь в зловонный пар. Руки Пони погружались все глубже и давили все сильнее. В свое время она победила дух демона. Она обязательно победит и розовую чуму.

Так ей казалось.

Руки ее духовного двойника уходили в зеленоватую массу чумы, словно в котел с гороховым супом. В глубокий котел. Вскоре зловещие «горошины» окружили и облепили ее руки, вцепляясь в них. Тысячи и тысячи маленьких врагов устремились в атаку на ее руки, чтобы пробить оборону и найти доступ в тело Пони. Пони с остервенением продолжала давить, но чума обволакивала ее светящиеся руки, ни на секунду не прекращая наступление. Пусть в прошлом она победила величайшего в мире врага, эта битва была совершенно иной. Злобные солдатики розовой чумы, прожорливые и коварные, стремились победить ее своим числом.

Здесь не было стратегии боя. Здесь силы вражеской армии напирали одной огромной толпой. Их главной целью было прервать ее связь с гематитом. Вскоре Пони сделала еще одно ужасающее открытие. Она десятками, сотнями, даже тысячами уничтожала этих маленьких демонов, но они множились с той же скоростью, с какой Пони их губила! Отчаянно и неистово она продолжала сражаться. Любой промах грозил вторжением розовой чумы в ее собственное тело. Если хотя бы один маленький демон попадет туда, он немедленно начнет размножаться с пугающей скоростью.

Пони знала об этом и направляла в гематит все остававшиеся у нее силы. Руки ее духовного двойника буквально пылали целительным огнем.

Но армия чумы была слишком многочисленной и прожорливой. Пони делала отчаянные усилия, только бы не дать чуме прорваться внутрь своего тела… Неожиданно ее связь с Колин оборвалась, и в следующее мгновение Пони обнаружила, что сидит на полу возле постели своей подруги, а руки продолжают ударять одна другую.

Пони прислонилась к стене, выжатая до предела и разбитая сознанием собственного бессилия. Она не знала, удалось или нет маленьким демонам прорваться в ее тело.

Потом она доползла до постели Колин, кое-как поднялась и села.

Все ее усилия облегчить страдания подруги оказались тщетными.

— Странный корабль. Подает нам сигналы, но к причалу не подходит, — доложил командору Прессо караульный.

Они оба стояли на крепостном валу Пирет Вангарда, тянущемся со стороны залива Короны, и следили за непонятным кораблем. Караульный сообщил, что поначалу корабль подошел к отдаленному причалу Вангарда, но как только солдаты береговой охраны приблизились, чтобы помочь судну пришвартоваться, оно тут же отошло примерно на пятьдесят ярдов.

С корабля прокричали, что у них есть послание для нового настоятеля Сент-Бельфура. Когда солдаты захотели узнать подробности, моряки стали настаивать на появлении командора крепости.

Судно явно было торговым.

— На корабле нет никаких государственных штандартов, — заметил Прессо. — Вместо этого у них вымпел с вечнозеленой ветвью.

И действительно, на бизань-мачте со стороны кормы развевался белый вымпел с символом церкви Абеля.

— Наверное, Агронгерр прислал весть настоятелю Хейни, — предположил командор.

— Но почему они прямо не сказали об этом? — спросил встревоженный караульный. — И почему не подходят к причалу? Мы уже устали запрашивать их.

Командор Прессо, более искушенный в политике, в ответ только улыбнулся.

Государство и церковь знали, какой силой могут обладать сведения, а потому присылаемые сообщения часто бывали секретными. Командора удивило не столько это, сколько само появление корабля в такое время года, когда со стороны Альпинадора уже вовсю дули холодные зимние ветры. Странным было и поведение команды корабля. Если они рассчитывали проделать не весь обратный путь, а зазимовать на острове Данкард, до него остается еще несколько дней пути. При частых зимних штормах корабль легко мог потонуть.

Странно, конечно, — думал Прессо, сбегая вниз по длинным винтовым лестницам и направляясь к причалу. Там по-прежнему толпились солдаты береговой охраны.

— Они собираются прикрепить послание к стреле, — сообщил кто-то из солдат командору.

Прессо огляделся и выбрал место на земляной насыпи неподалеку.

— Иди и скажи им, кто я, — велел он солдату. — Пусть целят стрелу сюда. Скажи, что я даю слово командора сил береговой охраны: послание будет в целости и сохранности отправлено с курьером прямо настоятелю Хейни в Сент-Бельфур.

— Вообще-то им бы следовало сойти на берег, — пробурчал солдат, но приказ есть приказ.

Солдат отсалютовал Прессо и побежал к отдаленному причалу, сигналя кораблю.

Вскоре оттуда пустили стрелу, которая воткнулась в насыпь. Корабль, подав прощальный знак, спешно отплыл, а солдат вытащил стрелу с посланием и понес ее командору.

Константин Прессо немало удивил подчиненных, объявив, что сам доставит это послание настоятелю Хейни. Через час он уже был в Сент-Бельфуре. Его провели в приемную, где новый настоятель сидел за скромным ужином в обществе брата Делмана.

— Полагаю, это прислал отец-настоятель Агронгерр, — сказал командор, тепло поздоровавшись с монахами. — Похоже, это его печать, — добавил он, кладя пергаментный свиток на стол перед Хейни.

— Вы его не распечатали? — удивился новый настоятель.

— Нам запретили это делать, — объяснил Прессо. — Корабль даже не пристал к берегу. Они пустили стрелу из лука, прицепив к ней свиток.

Эти слова заставили Хейни и Делмана несколько настороженно переглянуться.

— Благодарю вас, командор Прессо, за точное выполнение довольно странного распоряжения.

— А теперь я хочу попросить вас открыть этот свиток в моем присутствии, — сказал Прессо, удивив настоятеля.

Хейни и Делман снова переглянулись, затем с удивлением посмотрели на командора.

— Друзья, меня не меньше вашего встревожил столь необычный способ передачи этого послания, — сказал Прессо, стараясь говорить как можно спокойнее. — Прошу вас, разверните свиток. Даю вам слово: я отойду к стене. Но если речь там идет о чем-то таком, что касается Пирет Вангарда или принца Мидалиса, вы должны сразу же сказать мне об этом.

Предложение было вполне честным. Командор отошел, а настоятель Хейни вместе с братом Делманом склонились над столом и сломали печать.

— А вдруг там указ о продвижении тебя на ступень магистра? — с улыбкой предположил Хейни, обращаясь к своему другу и ближайшему советнику.

Делман тоже улыбнулся. Однако, когда Хейни развернул пергамент, улыбки у них пропали, а лица стали совсем хмурыми.

— Значит, новости печальные, — заключил командор Прессо, увидев, как помрачнели лица монахов.

Настоятель Хейни дрожащей рукой подал ему пергамент. Прессо подумал было, что это известие о кончине их дорогого друга Агронгерра.

Когда командор прочитал сообщение и узнал об угрозе розовой чумы, то подумал, что ему было бы гораздо легче принять весть о кончине прежнего настоятеля Сент-Бельфура.

— Я уверен, что вы с должной осторожностью отнесетесь к полученному известию, — сказал ему брат Делман.

Делман недовольно посмотрел на Хейни. Видимо, он считал, что не следовало разрешать командору читать послание.

— Если мы поспешим обнародовать столь трагическую новость, она может вызвать панику, — добавил Делман.

— Разумеется, право знать о розовой чуме принадлежит лишь королевской армии и членам церкви, — с плохо скрываемым сарказмом произнес командор.

— Я так не говорил.

— Но разве ты не это имел в виду?

— Оставьте споры, — прервал их Хейни. — А вас, командор Прессо, я прошу безотлагательно известить принца Мидалиса. Если он захочет встретиться с нами, чтобы обсудить, как нам быть с обнародованием этого тяжкого известия, я… мы, — добавил он, взглянув на Делмана, — готовы в любое время.

Прессо кивнул, слегка поклонился и уже намеревался уйти, но задержался и обратился к Делману:

— Прости меня, брат, — искренне сказал командор. — Я не сдержался и нагрубил тебе, поскольку это неожиданное и трагические известие сильно подействовало на меня.

— И вы меня простите, — сказал Делман и вежливо поклонился.

Принц Мидалис в тот же вечер встретился с настоятелем Хейни, но прежде он объявил о полной изоляции Пирет Вангарда. Отныне чужим кораблям не разрешалось останавливаться и разгружаться даже у отдаленного причала.

Настоятель Хейни согласился с этими мерами предосторожности. На следующее утро они с принцем сообщили жителям Вангарда трагическую новость. Мидалис отправил гонцов на север, чтобы предупредить альпинадорцев о грозящей беде. После этого самая дальняя провинция Хонсе-Бира закрыла свои границы.

Вангард, всегда славившийся своими традициями дружбы и гостеприимства, на неопределенное время стал закрытой зоной.

Когда светило солнце, колеса телеги вязли в глинистых колеях дороги. Когда солнца не было, они скользили по льду. Грейстоун с готовностью позволил себя запрячь, понимая, насколько сейчас тяжело его хозяйке.

Пони уговаривала коня двигаться побыстрее, хотя при необходимости выбирать ровную дорогу это было нелегко. В телеге, укутанная в несколько теплых одеял, стонала и кашляла Колин Килрони.

Пони тяжело было слышать эти тягостные звуки, поэтому она целиком сосредоточилась на дороге и думала о Палмарисе и Сент-Прешес. Монастырь был единственным местом, где она могла рассчитывать хоть на какую-то помощь смертельно больной подруге.

Она взглянула на запад, где на горизонте висели тяжелые облака, предвещавшие снег. Разумно ли она поступила, выехав из Кертинеллы? Если бы Пони путешествовала верхом на Грейстоуне, ее бы мало волновали превратности погоды. Но как быть с Колин, если снегопад заставит их остановиться? Едва ли больная выдержит сырую и холодную ночь в лесу.

Пони ехала не останавливаясь. Низкое солнце уже начало клониться к закату. Пони пожалела, что у нее нет с собой алмаза. Тогда можно было бы ехать всю ночь.

Вскоре пошел снег. Вдоль дороги засвистел холодный, очень холодный ветер. Пони вновь вспомнила об алмазе. Помимо света этот камень был способен давать мягкое тепло.

Пони зажгла факел и поехала дальше, пытаясь одолеть бурю и добраться до более теплых мест. Правда, там вместо снега может идти дождь, но дождь сейчас представлялся Пони меньшим злом.

Однако снег продолжал падать. Мокрый, он падал на телегу и налипал на колеса. Снег засыпал дорогу, скрывая лед и делая их продвижение во тьме еще труднее и опаснее.

Только не останавливаться, — твердила себе Пони. До Палмариса оставалось примерно семьдесят миль. Это единственный шанс для Колин. Ласково, но твердо Пони убеждала выносливого Грейстоуна двигаться дальше.

Тьма сгущалась, а снег по-прежнему падал, устилая дорогу и замедляя ход коня. Белая грива несчастного Грейстоуна стала мохнатой от снега. Только не останавливаться! Вместе с тем Пони сознавала, что силы Грейстоуна не беспредельны и, если она будет понукать его и дальше, конь может не выдержать и пасть замертво. Придется все-таки остановиться.

Пони съехала на обочину и посветила факелом, оглядывая Колин. Она плотно подоткнула одеяла, затем распрягла Грейстоуна, давая коню остыть и отдохнуть. При этом Пони не переставая пыталась найти ответ на главный вопрос: как побыстрее добраться до Палмариса? Как ей спасти Колин?

Камень души казался ей сейчас единственным ответом. Возможно, Пони смогла бы поискать помощи где-нибудь в близлежащих деревнях. Если все честно рассказать местным жителям, они наверняка чем-нибудь помогли бы. Возможно, одолжили бы свою лошадь, хотя Пони и думать не хотела, чтобы расстаться со своим великолепным Грейстоуном.

Пони вернулась к телеге, решив, что камень души — единственное ее спасение. Она достала гематит и немедленно вошла в камень, освободившись с его помощью от оков тела. На мгновение Пони вспомнила о маленьких демонах розовой чумы, обитавших в теле Колин, и мысль об этом заметно убавила ее силы. Перестав думать о чуме, Пони продолжала сосредоточенно искать ответ.

И нашла. Удивительный ответ. В своем полете Пони увидела дух другого существа — сильного и неутомимого. Она увидела Дара, стремительно несущегося ей навстречу. Она не могла ошибаться — это действительно был Дар, спешащий к ней на помощь. Наверное, камень души каким-то неведомым, чудесным образом соединился с бирюзой на груди коня!

Пони вернулась в тело и побежала к телеге. Потом зажгла факел, наклонилась над Колин, вновь подоткнула одеяла, поцеловала подругу в лоб, сказав ей, что все будет хорошо.

И вот появился Дар — отфыркиваясь и ударяя копытами по заснеженной земле. Пони задумалась над тем, удастся ли ей запрячь обоих коней, но быстро отказалась от этой мысли. Она ощущала нетерпение Дара. Понимая, что от него требуется, конь словно успокаивал ее. Он справится и один.

Пони запрягла Дара, а Грейстоуна привязала сзади. Снегопад не только не прекратился, но стал еще сильнее. И все же телега тронулась с места и поехала куда быстрее, чем прежде. Казалось, Дар не бежит, а плывет, легко преодолевая снежную тьму.

Наступило хмурое утро, а они все неслись вперед. Вскоре под копытами и колесами зачавкала глина. Снег перестал, пошел холодный дождь, но они упорно продолжали путь.

Дар бежал, не выказывая признаков усталости, добрую половину дня. Пони заметила, что крестьянских домиков на холмах становится все больше. Возможно, остался еще один подъем. А там — Палмарис!

Телега стремительно покатилась с холма и подъехала к городским воротам. Стража у северных ворот велела им остановиться, но Пони крикнула солдатам, чтобы их пропустили.

— Не задерживайте меня! — из последних сил кричала она. — Вы меня знаете. Я — Джилсепони Виндон. Я везу в Сент-Прешес свою больную подругу. Ее вы тоже должны знать. Это Колин Килрони, соратница многих из вас!

Солдаты толпились вокруг телеги в нерешительности, пока один из них не обратил внимание на черного коня с белыми манжетами на ногах.

— Дар! — воскликнул солдат.

Теперь они не сомневались, что это действительно Пони, и широко распахнули ворота. Несколько солдат вскочили на коней, чтобы ничто не помешало Пони проехать по узким улочкам Палмариса и поскорее добраться до Сент-Прешес.

Монахи, встретившие этот странный караван, не мешкая позвали настоятеля Браумина, а также братьев Виссенти, Талюмуса и Кастинагиса.

Взгляд Пони упал на какой-то необычный цветник, устроенный перед монастырскими воротами. Он был густо покрыт мокрым снегом. Большинство цветов погибло от холода. Качая головой, Пони слезла с телеги и упала в руки Браумина.

— Помоги Колин, — умоляюще произнесла она.

Чудовищная усталость навалилась на нее, и Пони потеряла сознание.

Она очнулась на простой, но удобной койке, одетая лишь в длинную белую рубашку, зато укрытая несколькими плотными теплыми одеялами. Увидев узкий прямоугольник окна и грубую кладку серых стен, Пони догадалась, что находится в монастыре. В окно пробивался солнечный свет. Значит, буря прошла.

Пони выбралась из постели и подошла к окну, откуда открывался вид на широкий залив Мазур-Делавал и на восходящее солнце. Только сейчас она сообразила, что проспала весь вчерашний день. И только сейчас она вспомнила, как неслась в Палмарис сквозь снег и тьму.

Не обнаружив в келье своей одежды, Пони завернулась в одеяло и вышла в коридор. Она хорошо помнила расположение монастыря — ведь после битвы в Чейзвинд Мэнор она провела здесь немало времени. Сейчас Пони направилась прямо в покои настоятеля Браумина.

Он находился у себя и вместе с братьями Виссенти и Талюмусом вел богословский спор, касавшийся происхождения человека и разделения человечества на четыре расы: их собственную, альпинадорцев, бехренцев и тогайранцев.

Услышав, как хлопнула дверь, все разом умолкли.

— Джилсепони, — улыбнулся ей настоятель Браумин. — Мое сердце радуется, когда я вижу тебя выспавшейся и отдохнувшей. Ах да, твоя одежда…

— Где она? — спросила Пони, имея в виду отнюдь не одежду.

Настоятель Браумин удивленно поглядел на нее, затем его лицо помрачнело. Он кивнул собратьям, прося их покинуть помещение.

Оба вышли, не задавая никаких вопросов. Только брат Виссенти немного задержался, чтобы ободряюще похлопать ее по плечу.

Едва за монахами закрылась дверь, как Пони буквально подпрыгнула на месте. Хватая ртом воздух, она вновь спросила, уже более мрачно и требовательно:

— Где она?

— Она очень больна, — ответил Браумин, выходя из-за стола.

Он подошел к Пони, но та сжалась, и потому Браумин сел на краешек стола.

— Очень больна, — повторила Пони. — Значит, она жива?

Настоятель Браумин кивнул.

— Боюсь, что долго она не протянет.

До Пони не сразу дошел смысл ответа настоятеля, и теперь она буквально задохнулась от страшных слов.

— Твоя подруга больна розовой чумой, — тихо произнес Браумин. — Розовые пятна, лихорадка… сомнений здесь быть не может.

Пони кивала в такт каждому его слову.

— Мне уже это говорили, — сказала она.

— Наверное, ты не совсем понимаешь, что означают эти слова, — ответил Браумин. — Иначе ты не решилась бы на такое отчаянное путешествие и не повезла бы ее сюда.

— А куда же еще? — недоуменно спросила Пони. — Куда еще я могла ее привезти, если не в обитель Сент-Прешес? К кому еще я могла обратиться за помощью, если не к своему другу, настоятелю Браумину?

Браумин поднял руку, будто загораживаясь от ее слов — слов несомненно тяжких для его ушей.

— Розовая чума, — повторил он. — Ты знаешь древнюю песню о ней?

Пони покачала головой, и Браумин спел ей эту незамысловатую песню:

Пони слушала, и слова этой древней песни болью отзывались в ее сердце. Колин обречена!

— И что же теперь? — упавшим голосом спросила Пони.

Браумин подошел и крепко обнял ее.

— Постарайся, чем только можешь, облегчить ее последние дни или часы. А потом простись с ней, — прошептал он.

Пони не сразу высвободилась из его объятий. Она сейчас очень нуждалась в поддержке. Потом она отстранила Браумина и посмотрела ему в глаза, полные искреннего сочувствия.

— Где она? — тихо спросила Пони.

— В одном доме… неподалеку… там есть еще больные, — стал объяснять Браумин.

— Так она не в монастыре? — вскрикнула Пони.

— Ей нельзя здесь находиться, — ответил Браумин. — По правде говоря, я не должен был бы пускать и тебя, зная, что ты много времени провела рядом с ней.

У Пони округлились глаза.

— Однако я не мог тебе отказать, — продолжал Браумин. — Ни в коем случае! Не сердись, но, пока ты спала, я был вынужден послать нескольких братьев с камнями души, чтобы они проверили, нет ли и у тебя признаков розовой чумы. Пойми, что по приказу ордена Абеля я не имел права допускать тебя в монастырь.

Пони продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами.

— Неужели ты не поняла, о чем поется в песне? — спросил он, отворачиваясь от ее обжигающего взгляда. — Мы в состоянии помочь лишь одному из двадцати заболевших, но при этом каждый седьмой монах, оказывающий помощь, заболевает сам. Песня не лжет. Даже при том, что наш орден имеет дар Бога — магические самоцветы, — мы бессильны перед розовой чумой.

— Говоришь, один из двадцати, — срывающимся голосом произнесла Пони. — Так почему бы не попытаться? Ради Колин? Ради меня?

— Не могу. И никто из братьев — тоже. И тебе не советую.

— Ты же друг Колин!

— Не могу.

— Вспомни, ты же бился вместе с нами против Маркворта!

— Не могу.

— Неужели ты забыл, как Колин удалось вырваться от Де’Уннеро и передать известие обо мне и о походе на север?

— Не могу.

— Ты забыл, что Колин стойко вынесла все муки заключения и не отреклась ни от нас, ни от Эвелина, ни от священных для нас принципов?

С каждой фразой Пони все ближе подходила к столу и наконец со всей силой облокотилась на столешницу, почти вплотную приблизив свое лицо к лицу Браумина.

— Не могу, — вновь ответил Браумин, возвысив голос. — Таков наш закон, и он касается всех без исключения.

— Отвратительный закон, — огрызнулась Пони.

— Возможно, — сказал Браумин. — Но он не допускает исключений. Если король Хонсе-Бира заболеет чумой, церковь Абеля будет только молиться за него, и не более. Если бы чума поразила отца-настоятеля Агронгерра, он был бы обязан покинуть пределы Санта-Мир-Абель, — тихо и печально произнес настоятель, отодвигаясь от нее. — Я готов сделать лишь одно исключение. Если ты, Джилсепони, заболеешь чумой, я откажусь от своего поста и монашеского обета, возьму камень души и буду всеми силами стараться тебе помочь.

Пони оцепенело глядела на него. Она не верила своим ушам.

— Но даже если мне повезет и ты окажешься одной из двадцати, меня все равно осудят и не позволят вернуться в монастырь даже после того, как угроза чумы минует, — объяснил Браумин. — Возможно, запрет продлится целых десять лет. За это время я, скорее всего, и сам умру от чумы. А если нет, меня заклеймят как еретика. И здесь дело не в тебе и не во мне. Вопрос куда шире и серьезнее, ибо он касается выживания самой церкви.

— Я пойду к Колин, — объявила Пони.

— Не ходи туда, — попросил Браумин.

— Какие камни я могу применить в сочетании с гематитом, чтобы защититься, когда буду сражаться с чумой?

— Таких камней нет, — резко ответил Браумин, повысив голос. — Гематит способен привести тебя к очагу болезни. Тебе может повезти, если очаг окажется небольшим. Если болезнь успела укорениться, твои попытки кончатся ничем. Но если болезнь целиком захватила тело человека, ты не только никого не вылечишь, но и заболеешь сама.

Пони внимательно слушала. Именно так и случилось, когда, войдя в изможденное тело Колин Килрони, она попыталась сражаться с чумой.

— Я понимаю, что не имею права поместить Колин в монастыре, — тихо сказала Пони.

Лицо настоятеля Браумина перечеркнула болезненная гримаса, но он покачал головой.

— И вместе со мной, как я понимаю, ты не покинешь монастырь.

Браумин вздрогнул, однако вновь отрицательно покачал головой.

— А что ты и твои собратья намерены делать в течение всех лет, пока свирепствует чума? — сердито спросил Пони, — Будете сидеть за плотно закрытыми дверями и обсуждать происхождение человеческих рас?

— Да, а также другие богословские и философские вопросы, — объяснил настоятель. — В церкви существует давняя традиция. Во времена чумы и вынужденного затворничества братья обращаются к основным вопросам бытия.

— Пока люди вокруг них страдают.

Браумин горестно вздохнул.

— Что, по-твоему, я должен был бы сделать?

— Я знаю, что мне делать, — ответила Пони.

— И именно поэтому я настоятельно прошу тебя не ходить к Колин, — сказал Браумин. — Пытаясь ей помочь, ты, скорее всего, погибнешь сама.

— Я уже пробовала лечить ее с помощью камня души, — призналась Пони. — Безуспешно.

— Тогда зачем идти?

За все годы, что она знала Браумина, впервые слова этого человека обидели ее. Тогда зачем идти? — да просто затем, чтобы подержать руку Колин в своей, чтобы поговорить с ней, утешить, насколько возможно, и… проститься. Неужели великодушный Браумин не понимает столь очевидных вещей? Как он может ставить церковные законы выше сострадания?

— Я возьму одежду, — сказала Пони.

Браумин кивнул, потом, немного помолчав, выдвинул ящик стола, достав оттуда мешочек.

— Здесь собрано по одному самоцвету из тех, которыми располагает Сент-Прешес; в том числе и обруч с кошачьим глазом, который ты когда-то надевала, — сказал настоятель. — Во времена чумы люди нередко становятся безумными. Тебе это может пригодиться.

Пони взяла камни, все еще недоверчиво глядя на Браумина.

— Поскольку я хорошо знаю тебя и твой талант врачевательницы, я от всей души надеюсь, что ты вновь окажешься нашей спасительницей и действительно найдешь сочетания камней, которые сумеют победить розовую чуму. Да поможет тебе Бог, Джилсепони.

Браумин обнял ее, поцеловал в щеку, а затем проводил туда, где сушилась ее одежда.

Они простились у ворот Сент-Прешес.

Колин по-прежнему металась в лихорадке, бредила и звала своего двоюродного брата Шамуса. Увидев Пони, хозяйка дома, сама больная чумой, только покачала головой.

— Твое милосердие тебя погубит, — сказала женщина.

Пони вздохнула и молча прошла к постели Колин. Она отерла пот с ее лба и прошептала ей на ухо несколько ласковых слов.

Но конечно же, не слова о том, чтобы смиренно проститься с жизнью и перейти по ту сторону завесы. Рано пока сдаваться, — думала Пони. Правда, здесь ей придется труднее, чем в Кертинелле, поскольку в одной комнате с Колин лежали еще трое больных, находившихся при смерти. Больные были и в других комнатах. У кого-то из них чума только началась, а у кого-то уже успела забрать все силы.

Пони развязала мешочек и осторожно разложила на полу камни. Она трогала их пальцами, размышляя, с которого начать. Первым она взяла серпентин, зная, что этот камень способен давать защиту от огня. Может, он защитит ее и от маленьких демонов чумы? Пони искренне считала, что если ей удастся сдержать эту орду демонов и не допустить их вторжения в свою душу и тело, то она сможет сосредоточиться на битве с болезнью внутри тела Колин и действовать гораздо успешнее.

Она держала на ладони серпентин и камень души. Сочетание этих камней не показалось ей окончательным решением. У огня другая природа, и вряд ли серпентин способен остановить что-то еще, кроме огня. Так и солнечный камень: он отвращает магические нападения, и только.

Лоб Колин блестел от капелек пота, полуоткрытые, покрасневшие глаза были устремлены в одну точку, изо рта высовывался распухший язык. Хватит раздумывать, — решила Пони. Пора действовать.

С помощью серпентина Пони выстроила защиту, затем взяла гематит. После этого, выйдя из своего, как ей казалось, защищенного тела, она направила духовный двойник на битву с зеленой слизью чумы внутри несчастной Колин.

Спустя несколько минут Пони в полном измождении повалилась на пол, отчаянно ударяя себя по рукам и надеясь, что ни один из маленьких демонов не вторгся в ее тело.

Серпентин не дал ей никакой защиты.

Пони снова помолилась о том, чтобы ей удалось найти решение задачи. Она вновь взяла гематит, на этот раз не для битвы внутри тела Колин. Пони стремилась достичь большей сосредоточенности. Она жаждала найти дух Эвелина, дабы получить его наставление.

В мозгу вспыхнуло видение — простертая рука Эвелина на Аиде. На какое-то мгновение Пони решила, что дух Эвелина пришел к ней и теперь подскажет сочетание камней, позволяющее сокрушить розовую чуму…

Она понуро опустила плечи: ответов не было. И надежд тоже.

Пони вновь разложила на полу самоцветы, пытаясь представить такое сочетание магических свойств, которое все же могло бы победить чуму. Она еще раз попробовала серпентин вместе с камнем души, добавив к ним рубин — камень огня. Только вот сумеет ли духовный огонь рубина дотла выжечь зеленую слизь?

И снова она рухнула на пол, ничего не добившись. Эта попытка стоила Пони еще большего напряжения сил.

Колин угасала у нее на глазах.

Спустя час Пони предприняла третью попытку, на этот раз соединив гематит с ярким и теплым алмазом.

Безуспешно.

Колин Килрони умерла у Пони на руках, так и не выйдя из беспамятства. Незадолго до кончины все ее мучения прекратились и наступило умиротворение. Наблюдая ее страдания, Пони была вынуждена согласиться с Браумином. Магических сочетаний камней, способных победить розовую чуму, не существовало.

Но Пони знала, что она не станет скрываться за цветочным ограждением и запертыми воротами, как сделали Браумин Херд и вся церковь Абеля.

Она просидела возле Колин до самого утра, пока на улице не появилась телега и не раздался колокольчик возницы, призывающий выносить из домов очередные жертвы чумы.

Теперь ворота Сент-Прешес не распахнулись перед нею. Настоятель Браумин сам спустился вниз. Вопреки строгим правилам ему все же было тягостно говорить с Пони через дверь, и он предложил ей войти.

Пони отказалась. Она понимала положение Браумина и не хотела ради дружбы с нею толкать монаха на нарушение правил его церкви, какими бы нелепыми ни казались ей эти правила.

— Прощай, мой друг, — тепло сказала она Браумину. — Быть может, мы еще встретимся в этой жизни в более счастливые времена и сможем обсудить способы борьбы с чумой.

Браумин через силу улыбнулся. На бледном лице Пони были написаны грусть и отчаяние.

— Мы обязательно встретимся, если не здесь, то на небесах, где рядом с нами будут Эвелин, Джоджонах и Элбрайн. Мои любовь и благословение с тобой, Джилсепони.

Пони кивнула и побрела прочь, не представляя, куда теперь идти. Ей хотелось вернуться в Дундалис, но путь туда сейчас, скорее всего, труднопроходим даже для могучего Дара.

Пони шла по знакомым местам, которые помнила еще с детства и по которым ходила потом, вторично вернувшись в Палмарис. Улицы показались ей непривычно тихими. Пони догадалась: жители города заперлись в домах, боясь розовой чумы. Но вот она с удивлением обнаружила, что на месте сгоревшего трактира ее приемных родителей выстроили другой — «Кости великана». Опасаясь, что на нее могут нахлынуть горькие воспоминания, Пони все же вошла внутрь. В зале, как и на улицах города, никого не было, за исключением двух знакомых и таких желанных лиц!

Бросившись к ней, Роджер и Дейнси едва не сбили Пони с ног. Дейнси без конца повторяла ее имя, не выпуская Пони из своих сильных объятий.

— Значит, ты все-таки решила поехать вслед за мной, — смеясь проговорил Роджер. — А теперь из-за зимы ты наверняка застрянешь в Палмарисе на несколько месяцев.

Дейнси возбужденно заулыбалась, но ответ Пони быстро согнал улыбки с лиц ее друзей.

— Я привезла Колин, потому что была не в силах ей помочь, — рассказала им Пони. — Сегодня утром она умерла.

— Розовая чума, — вздохнула Дейнси.

— Весь город пахнет смертью, — покачав головой, добавил Роджер.

Он подошел к Пони, желая вновь ее обнять, но она отстранилась и глубоко вздохнула, силясь не заплакать.

— Поехали назад, — предложила она Роджеру. — Домой. Я сяду на Дара, ты — на Грейстоуна.

Пони замолчала, увидев, что Роджер внимательно смотрит на Дейнси. Значит… значит, Роджер и Дейнси теперь больше, нежели просто друзья.

— Давно? — спросила она.

Потом опять замолчала и, подойдя к Роджеру, крепко обняла парня, радуясь, что он нашел себе такую замечательную и достойную спутницу, как Дейнси Окоум.

Но радость за Роджера растаяла, стоило Пони снова подумать о том, что именно привело ее на пустые улицы Палмариса.