"Проклятие демона" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 36 ПРИЗРАК РОМЕО МУЛЛАХИ

Эти предрассветные походы в палмарисскую гавань за провизией приходилось совершать каждый день. Монахи всегда старались двигаться, словно тени, и как можно реже попадаться кому-либо на глаза. Сегодня, едва придя в гавань, они узнали о погроме, учиненном в бехренском поселении странным сообществом, называющим себя братьями Покаяния. Им рассказали об искалеченных и убитых бехренцах и о сожженных жилищах.

Пятерым монахам пришлось задержаться в гавани дольше обычного, и теперь они с тревогой думали о том, что вряд ли сумеют вернуться в Сент-Прешес до восхода солнца. Они старались идти как можно быстрее. Их сутаны были обвиты гирляндами цветов, отчего монахи напоминали ходячие цветочные заграждения. Братья с особой осторожностью двигались по кривым улочкам города, постоянно озираясь и стремясь удостовериться, что за поворотом их не ждет столкновение с толпой больных чумой. Нынче церковь Абеля не вызывала у жителей Палмариса ничего, кроме раздражения и злости.

Сегодня группу возглавлял Андерс Кастинагис. Он облегченно вздохнул, когда впереди наконец-то показалась монастырская стена с потайной дверью. Он мог бы повести братьев в обход, тогда бы их не увидели чумные больные, устроившие свой лагерь перед главными воротами монастыря. Однако Кастинагису подумалось, что сегодня обходной путь может оказаться опаснее, чем прямое столкновение с горсткой больных. И потому он повел собратьев через лужайки прямо к боковой стороне площади.

Позади раздались крики, но они не остановили Кастинагиса. Преодолеть последний отрезок пути незамеченными было невозможно. Монах знал: он и четверо его собратьев все равно окажутся возле потайной двери раньше, чем сюда доберется кто-либо из разъяренных больных.

Монахи побежали вдоль стены, приближаясь к двери и самоуверенно оглядываясь назад.

Они считали, что уже находятся в безопасности, и в этом была их ошибка.

Навстречу им из-за угла вывернула толпа бегущих куда-то людей в черных монашеских сутанах с красными капюшонами.

Кастинагис резко остановился, заметив едва видимые очертания потайной двери. Любой, кто не знал о ее существовании, прошел бы мимо, считая, что никакой двери здесь нет. Монах быстро прикинул скорость бегущих и расстояние до двери, которое оставалось преодолеть им самим.

Он бросил мешок с провизией и велел собратьям сделать то же самое. Потом он устремился к двери, крикнув, чтобы ее открыли.

Дверь чуть приоткрылась. Сам Кастинагис успел бы скрыться за нею перед самым носом братьев Покаяния, но другие монахи оказались менее расторопными. Увидев это, Кастинагис промчался мимо двери, крикнув собратьям:

— Немедленно внутрь!

Сам он решил сразиться с братом Покаяния, очевидно их предводителем.

Рослый и сильный Андерс Кастинагис был отличным бойцом с крепкими, словно литыми, кулаками и мощной челюстью, способной выдержать сильный удар. Обучаясь в Санта-Мир-Абель воинскому искусству, он был едва ли не самым лучшим среди ровесников.

Он никак не предполагал, что сейчас ему предстоит схватка со своим бывшим наставником.

Кастинагис резко устремился вперед, намереваясь отбросить противника, нанеся ему несколько быстрых ударов, а затем вернуться к двери и скрыться внутри.

К его полному удивлению, когда он нанес лобовой удар, противник перехватил его запястье и легко вывернул Кастинагису руку. Тот попытался было ударить нападавшего левой рукой, однако, человек в красном капюшоне совершенно неожиданно ударил Кастинагиса по согнутому локтю, раздробив ему кость. Кастинагиса обожгло болью, он понял, что падает. Потом Кастинагис почувствовал, как чья-то сильная ладонь закрыла ему глаза, и дальше он уже ничего не помнил.

Увидев, что возле потайного входа в Сент-Прешес началась схватка, Де’Уннеро решил не добивать свою добычу. Мимо него пробегали братья Покаяния. Из двери на улицу высыпали монахи, намеревавшиеся отбить попавшего в беду собрата.

С другой стороны быстро приближалась разъяренная толпа, сыпавшая проклятиями и швырявшая в монахов камни. За их спинами, в некотором отдалении, слышалось цоканье копыт. Всадники городской стражи, безошибочно понял Де’Уннеро.

Все складывалось как нельзя лучше.

Де’Уннеро подхватил полуживого монаха и поволок в боковую улочку. За ним последовали и братья Покаяния.

Суд над Андерсом Кастинагисом обещал быть скорым и, естественно, правым, ибо его проводил сам брат Истины. Вот он, еще один пример заблуждений, распространившихся повсеместно. Этот монах, как и все его собратья в коричневых сутанах, свернул с пути, указуемого Господом, а значит, и он тоже повинен в распространении розовой чумы.

Больным чумой не менее самого Де’Уннеро нужен был кто-то, на кого можно свалить вину. Им очень хотелось верить Де’Уннеро. И действовать. Поэтому они плотным кольцом окружили несчастного Кастинагиса, и каждый старался плюнуть ему в лицо и побольнее ударить.

На монастырской стене вспыхнула молния. Схватка между монахами и братьями Покаяния разгоралась.

Этот день вполне мог стать последним в жизни Андерса Кастинагиса, но в это время на улочку въехал отряд всадников городской стражи и направился прямо в сторону Де’Уннеро.

Что ж, подумал Де’Уннеро, сейчас он им покажет! Он решил ринуться в бой. Но передумал. Сам он ничего не боялся. Однако, нападая на солдат палмарисского гарнизона, он бросал вызов герцогу — нынешнему правителю города. А это уже ни к чему. До сих пор солдаты не мешали братьям Покаяния проповедовать на улицах и расправляться с бехренцами. Хитрый и расчетливый Де’Уннеро понял, что лучше не ссориться с ними и не превращать во врагов.

Он подскочил к первому приблизившемуся солдату и крикнул, что он и его люди отходят. Солдатам тоже не хотелось вступать в столкновение с Де’Уннеро и его бесноватыми братьями. Это не входило в их прямые обязанности. Они действовали так, как велел закон, — они должны были защитить Кастинагиса.

Отойдя в конец улочки, свирепый Де’Уннеро наблюдал, как солдаты подхватили избитого Андерса Кастинагиса и понесли в Сент-Прешес, окружив его плотным кольцом и отгоняя пришедших в ярость больных чумой.

Глядя на это зрелище, Де’Уннеро довольно улыбался. Да, чума ежедневно собирает свой урожай. Но число разочарованных, отчаявшихся, испуганных, у которых не осталось ничего, кроме лютой ненависти, продолжает расти. Де’Уннеро знал, что у него найдется немало союзников в войне против церкви Абеля. Нет, не против церкви Абеля, ибо задачей Брата Истины было защитить ее. Это война против нынешней церкви и тех, кто отдал на поругание ее традиционные ценности.

Он исцелит церковь.

Постепенно, каждый раз по одному монастырю.

По одному сожженному монастырю.

— Это был Де’Уннеро, — утверждал Кастинагис.

У него вспухла губа, он едва мог говорить, и каждое слово давалось ему с трудом.

— Никто не бьет так точно и быстро, — добавил пострадавший.

— По слухам, именно он возглавляет братьев Покаяния, — со вздохом ответил настоятель Браумин.

— В таком случае, мы отдадим его на суд жителям Палмариса, — зазвенел возбужденный голос Виссенти.

Громко хлопнула дверь приемной, и туда влетел чрезвычайно рассерженный герцог Тетрафель.

— Как вы осмелились… — начал было настоятель Браумин.

— Солдаты герцога сражаются храбро, — раздался за спиной Тетрафеля взволнованный голос монаха, который нес караульную службу у ворот.

Настоятель Браумин сразу все понял. Герцог призвал на помощь своих солдат, чтобы проникнуть в монастырь. Не выгонять же его теперь! Браумин махнул рукой, отпустив встревоженного караульного.

— Полагаю, вас обследовали с помощью камней, — сказал Браумин, хотя он прекрасно знал, что это не так.

Тетрафель лишь презрительно фыркнул.

— Если бы ваши монахи решились подойти ко мне со своими камнями одержания, мои солдаты снесли бы монастырь с лица земли, — дерзко заявил он.

— Здесь — наша обитель, и нам позволено устанавливать свои правила, — заметил ему Браумин.

— А не с помощью ли моих солдат совсем недавно несколько монахов благополучно вернулись в свою обитель? — спросил герцог Тетрафель. — И не мои ли солдаты спасли брата Кастинагиса? Если бы не они, его бездыханное тело валялось бы сейчас в сточной канаве. И после этого вы так встречаете меня?

Браумин ответил не сразу.

— Простите меня, герцог, — наконец сказал он и, выйдя из-за стола, вежливо поклонился. — Конечно же, мы перед вами в долгу. Но поймите и нас. Мы превратили Сент-Прешес в крепость, закрывшись от розовой чумы, и мы вынуждены проверять каждого, кто сюда приходит. Если кто-то из братьев, включая и меня, выходит за пределы цветочного кордона, он тоже подвергается проверке.

— А если окажется, что вы заразились чумой? — недоверчиво спросил Тетрафель.

— Тогда я немедленно покину Сент-Прешес, — ответил Браумин.

Тетрафель усмехнулся и все так же недоверчиво поглядел на настоятеля.

— В таком случае, вы просто глупец.

Настоятель лишь пожал плечами.

— А если я вдруг заболею? — лукаво спросил герцог. — Тогда и меня тоже не пустят в Сент-Прешес? И если это так, то выйдете ли вы со своими братьями за стены монастыря, чтобы помочь мне?

— На первый вопрос отвечаю «да». На второй отвечаю «нет».

Тетрафель умолк, размышляя, затем нахмурился.

— Значит, вы позволите мне умереть?

Солдаты, стоявшие за спиной герцога, беспокойно зашевелились.

— Если вы заболеете чумой, мы ничем не сможем вам помочь.

— Но в древних песнях говорится, что монах может помочь одному из двадцати, — возразил Тетрафель. — Если собрать двадцать монахов, разве они не смогут наверняка спасти их барона?

— Смогут, — вновь кратко ответил настоятель Браумин.

— Но вы их не пошлете, — заключил герцог Тетрафель.

— Нет, — ответил настоятель.

— Несмотря на то, что я рисковал жизнью своих солдат ради вашего спасения! — резко бросил Тетрафель, которому стоило немалых усилий сдерживать нараставший в нем гнев.

— Мы не делаем исключений, — ответил Браумин, — ни для барона, ни для настоятеля, ни даже для самого отца-настоятеля. Если, не дай бог, отец-настоятель Агронгерр заболеет, он будет вынужден покинуть пределы Санта-Мир-Абель.

— Да вы хоть слышите слова, которые произносите? — загремел герцог Тетрафель. — Неужели вы и впрямь считаете, что жизнь двадцати обыкновенных монахов дороже спасения жизни герцога или вашего отца-настоятеля? Молитесь, чтобы чума не коснулась короля Дануба, ибо, если такое случится и ваша церковь не будет готова пожертвовать всеми своими монахами ради спасения короля, светская власть объявит вашей церкви войну!

Настоятель Браумин сомневался, что подобное может случиться. За всю историю Хонсе-Бира церковь и государство никогда открыто не воевали друг с другом. И хотя добросердечному Браумину было тяжело видеть страдания невинных людей, он совершенно не понимал логики рассуждений Тетрафеля. По представлениям настоятеля Браумина, жизнь любого монаха, даже послушника, только что вступившего в орден Абеля, имела такую же ценность, как жизнь герцога, короля или отца-настоятеля. И столь же ценной была жизнь каждого из тех, кто нынче страдал и мучился под стенами Сент-Прешес. Да, Браумин Херд тяжело переносил свою беспомощность, но его радовало хотя бы то, что он не одержим высокомерием, свойственным очень и очень многим светским правителям.

— С меня довольно! — пыхтел герцог Тетрафель. — Теперь мне понятно, какой план действий, точнее бездействия, вы избрали, настоятель Браумин. В таком случае, прошу принять к сведению, что я снимаю с себя всякую ответственность за безопасность ваших монахов за пределами Сент-Прешес!

Герцог повернулся и покинул приемную, уведя с собой солдат.

— Хорошо поговорили, — язвительно прошепелявил Кастинагис.

И как подтверждение его словам, по оконному стеклу чиркнул брошенный снаружи камень. Не причинив вреда, он упал где-то во внутреннем дворе.

Начиная со стычки у потайного входа, на протяжении всего дня разгневанные жители Палмариса выкрикивали проклятия и швыряли в сторону монастыря камни.

— Мы потеряли город, — произнес настоятель Браумин.

— Можно попросить помощи у Санта-Мир-Абель, — предложил Виссенти.

Браумин резко покачал головой.

— Отцу-настоятелю Агронгерру хватает проблем, — ответил он. — Жители Палмариса отвернулись от нас. И мы не сможем вернуть их доверие, даже если возьмем самоцветы и выйдем за стены, чтобы попытаться оказать им помощь.

— Но мы и так ежедневно раздаем припарки, сироп, делимся с ними провизией и теплыми вещами, — вмешался Кастинагис.

— Этого недостаточно, когда люди умирают, — возразил Браумин.

— Нам нельзя покидать монастырь, — сказал Виссенти.

— Тогда и дальше будем прятаться, как делали до сих пор, — подытожил Браумин. — Мы будем по-прежнему посылать больным снадобья и делиться с ними, чем можем. Не сомневаюсь, братья Покаяния подстрекают жителей напасть на монастырь. И если такое случится, мы твердо встанем на защиту Сент-Прешес.

— А если мы потерпим поражение? — мрачно спросил Кастинагис.

— Придется бежать из Палмариса, — ответил Браумин. — Может, в Кертинеллу. Мы могли бы построить там часовню в честь Эвелина.

— Как ты помнишь, ее строительство решено отложить, — заметил Виссенти.

Браумин отмахнулся, словно запрет мало его волновал.

— Быть может, настало время подумать о создании церкви Эвелина. Либо вместе с церковью Абеля, если она согласится нам помогать, либо без нее.

Смелые слова настоятеля необычайно удивили Виссенти и Кастинагиса. Да и сам Браумин понимал всю безнадежность подобного замысла. Церковь ни за что не смирится с расколом и, скорее всего, вторично объявит Браумина еретиком и проклянет его сторонников. Но пока свирепствует чума, церковь Абеля вряд ли решится на это. И за это время Браумин своим милосердным отношением к отчаявшимся и испуганным простым людям сумеет завоевать такой авторитет, что церковь Абеля будет вынуждена признать существующее положение вещей.

Виссенти и Кастинагис давно уже ушли, но дерзкие фантазии продолжали роиться в голове Браумина. Потом он разом отбросил их, признав, что ведет себя как впавший в отчаяние глупец. Незачем создавать новую церковь, когда ему и его сторонникам удалось достичь таких значительных успехов внутри существующей церкви. Его главным противником была чума. Даже если ему и удастся построить столь дорогую его сердцу часовню или если он отколется от церкви Абеля и создаст собственную религию, что это ему даст? Розовая чума все равно будет убивать людей, а он, Браумин, не сможет этого изменить.

По стене чиркнул очередной камень.

Браумин повернулся к окну, вслушиваясь в крики, доносившиеся с площади. Нет, он не сбежит отсюда. Вместе с собратьями он будет защищать Сент-Прешес. И если весь город ополчится против них, значит, они уничтожат весь город.

Браумину были ненавистны такие мысли. Однако он понимал, что в них есть своя правда и справедливость.

Пони стояла на коленях перед Дейнси, держа ее руку и говоря утешительные слова. Жизнь Дейнси подходила к концу. Так пусть эта несчастная уйдет из жизни с сознанием, что она не одинока и ее любят. Пони было горестно сознавать, что они совсем немного не дошли до цели. Но даже если бы сейчас они каким-то чудом оказались там, возле руки Эвелина, вряд ли это помогло бы Дейнси. Чума в ней успела стать почти полновластной хозяйкой.

— Не бойся, Дейнси, — шептала Пони, пытаясь хоть как-то скрасить последние минуты ее страданий. — Значит, для тебя настало время.

Пони не знала, слышит ли ее больная, но все равно продолжала говорить, продолжала надеяться, что ее слова небесполезны.

Неожиданно чья-то сильная рука схватила Пони за плечо. Она вскочила и увидела рядом Смотрителя, держащего мешочек с самоцветами, которые она рассыпала по дороге сюда.

— Зачем ты… — начала она.

— Забирайся вместе с ней ко мне на спину, — сказал кентавр. — Я повезу вас на вершину Аиды.

— Н-но, С-смотритель, чума… — заикаясь пробормотала Пони.

— Пусть лезет в постель к дракону и обнимается с ним! — загремел кентавр. — Уж лучше мне умереть от чумы, чем созерцать, как страдают мои друзья!

Пони попыталась возражать; ведь беззащитный кентавр подвергается опасности. Затем ей в голову пришла другая мысль: кто она, чтобы решать за Смотрителя, как ему распоряжаться своей жизнью? Если она рисковала собственной жизнью, пытаясь помочь не только Дейнси, но и совершенно незнакомым людям, то как теперь она может отговаривать Смотрителя?

К тому же она была вполне согласна с ним. Есть вещи и пострашнее смерти.

Она помогла Смотрителю усадить Дейнси ему на спину, потом села позади нее.

— Слушай, все это время ты помогал нам, держась на безопасном расстоянии. Почему ты решился нарушить ваше строгое правило? — спросила Пони.

— Потому что я верю тебе, девонька, — признался кентавр. — Если ты веришь, что рука Эвелина может исцелить, и если ты слышала это от самого Эвелина и от Полуночника, как же я могу сомневаться?

В ответ Пони лишь пожала плечами.

— Постараюсь, чтобы ее не трясло, — пообещал кентавр.

— Она ничего не чувствует, — ответила Пони. — Скорость сейчас важнее. Летим!

Смотритель так и поступил, двигаясь по хорошо знакомой ему тропе. Он добрался до склона Барбаканского горного хребта и свернул в узкую долину, ведущую к Аиде. За время, прошедшее после опустошительного сражения Эвелина с Бестесбулзибаром, земля ожила, и теперь здесь вновь росла густая трава. Все дальше и выше продвигался Смотритель по знакомым тропам.

— Я поднимусь по южному склону, — объяснил он. — Здесь самый короткий путь к площадке. Но подступ к ней очень крутой. С вами на спине я уже не пройду.

— Мне там может понадобиться твоя помощь, — сказала Пони.

— Я прискачу сразу, как поднимусь, — пообещал Смотритель.

Они неслись дальше. Иногда Пони приходилось слезать и бежать рядом. На одной скале ей удалось собраться с силами и при помощи малахита перенести Смотрителя и их обеих вверх, сократив тем самым на несколько сот ярдов путь по извилистой тропе.

— Теперь слезай, — сказал кентавр.

Пони спрыгнула на землю, затем помогла слезть Дейнси. Смотритель взял ее, не подававшую никаких признаков жизни, на руки и пронес еще немного. Затем помог Пони.

— Давай я подниму тебя малахитом, — предложила она, но Смотритель замахал рукой.

— Я скоро буду с вами, — пообещал он. — А ты побереги силы для Дейнси.

С этими словами он поскакал к другому краю плато, откуда путь к вершине был более пологим.

Пони смотрела на иссохшую руку Эвелина Десбриса, простертую из скалы. Тогда, в момент последнего взрыва, разрушившего гору и уничтожившего телесное воплощение Бестесбулзибара, Эвелин успел оставить на поверхности обломков горы руку, сжимавшую «Ураган» — меч Элбрайна — и мешочек с самоцветами. Он знал, что его друзья обязательно ее заметят. Неизвестно почему — причину Пони так и не могла понять — рука Эвелина сохранилась под натиском непрестанно дувших здесь ветров. Она и поныне была такой же, как в минуту гибели Эвелина, только без меча и самоцветов. От одного вида этой руки Пони вдруг стало спокойно.

Она подхватила Дейнси и вскарабкалась на площадку. Там Пони осторожно опустила Дейнси на камни.

И что теперь?

Пони опустилась на колени перед рукой Эвелина и начала молиться, обращаясь к Эвелину, Элбрайну — ко всем, кто мог дать ей ответ. Лежащая позади Дейнси заметалась, из последних сил сопротивляясь приближающейся смерти.

Пони стала молиться еще горячее. Она взяла камень души и вновь отправилась в то гниющее, зловонное месиво, каким сейчас было тело Дейнси Окоум изнутри. Может быть, здесь, на этом священном месте, она добьется успеха?

Пони сражалась. И снова безуспешно.

— Нет! — закричала Пони, оставив свои попытки и беспомощно рухнув на землю.

Дейнси били судороги. Предсмертные судороги.

— Нет! Указание должно свершиться!

— Это мой завет вам, — раздался позади нее чей-то голос.

Пони обернулась. Перед ней стоял молодой монах. Ромео Муллахи?

Но он же мертв! Он погиб здесь, бросившись вниз. Он посчитал, что лучше разбиться насмерть, чем оказаться в плену у Маркворта.

Пони пробормотала что-то маловразумительное.

— Всякий, вкусивший крови с моей ладони, да не убоится впредь розовой чумы, — произнес Муллахи.

Пони протянула к нему руку — рука прошла сквозь него! Перед ней стоял бесплотный призрак Ромео Муллахи.

Дрожащим от отчаяния голосом Пони повторила его слова.

— Но ты же мертвый! — послышался издали голос поднимавшегося на площадку Смотрителя.

— Я говорю от имени Эвелина, — ответил монах. — Я передаю вам завет Эвелина.

Пони быстро перевела взгляд на высохшую руку и, к несказанной радости, увидела на ладони красноватую жидкость.

Дейнси дико вскрикнула: смерть уже занесла над ней свою безжалостную руку. Но Пони оказалась быстрее. Она рывком подняла Дейнси, поднесла ее лицо к руке Эвелина и прижала ее губы к ладони.

Действие оказалось мгновенным и ошеломляющим. Тело Дейнси внезапно обмякло, но она не умерла. Она заснула! Заснула ровным и спокойным сном, какого не знала уже много дней подряд!

Пони осторожно опустила Дейнси на камни, затем наклонилась и сама поцеловала кровоточащую ладонь. При этом крови ничуть не стало меньше.

Пони почувствовала, как у нее по всему телу разлилось тепло. Значит, чума все-таки прорвалась к ней и начала набирать силу.

Торжество чумы оказалось недолгим. Жар исчез так же внезапно, как и появился.

Всякий, вкусивший крови с моей ладони, да не убоится впредь розовой чумы.

Пони взглянула на Дейнси. Та спокойно спала, ровно дыша во сне. Потом Пони обернулась туда, где стоял Ромео Муллахи, но призрак, передав слова завета, исчез.

К Пони подошел Смотритель.

— У тебя кровь на губах, — сказал он.

— Это кровь Эвелина, — попыталась объяснить Пони, с трудом выговаривая слова. — Вкушение его крови дарует исцеление от розовой чумы. Так сказал…

— Призрак Муллахи, — докончил за нее Смотритель. — Я видел, как он тогда прыгнул. Маркворт и король Дануб уже подбирались к нам. Тогда на них посыпались камни.

— Как это возможно? — спросила Пони.

Смотритель громко расхохотался.

— Я теперь не удивляюсь ничему, что происходит возле этой руки.

Успокоившись, он немного помолчал, потом спросил:

— Уж не думаешь ли ты взять немного крови с собой?

Пони снова взглянула на руку Эвелина.

— Этого делать нельзя, — сказала она. — Вкушать кровь нужно здесь, прикасаясь к его ладони.

— Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Смотритель. — Сама придумала?

Пони сурово поглядела на него.

— Наверное, призрак Муллахи подсказал тебе это, — догадался кентавр.

— Нет, — с совершенным спокойствием произнесла Пони. — Это мне только что сказал дух Эвелина.

Смотритель и Пони поглядели друг на друга, потом кентавр подошел к руке Эвелина, наклонился и поцеловал кровоточащую ладонь.