СОБЫТИЯ, КОММЕНТАРИИ, ИНТЕРВЬЮ

Евгений Князев. Страсти по Владыке Филиппу

История – зеркало, которое отражает того, кто в него смотрится, а вовсе не минувшее. Событие культурной жизни – выход на экраны фильма Павла Лунгина «Царь». Несколько лет назад потряс его «Остров», ибо случилось невиданное в теперешнем безвременье: в деканатах говорили не об очередном витке инфляции или катастрофе, но обсуждали и толковали сюжет серьёзного произведения киноискусства. Вспомнились минувшие ощущения, как некогда во времена Второй Оттепели, второпях названной Перестройкой, читали и смотрели и обсуждали, демонстрируя наличие общественного мнения, которое затем вновь куда-то испарилось. «Смотрел? Ну, как? Почему он такой странный, этот герой Мамонова, разве это образ инока?». Отвечал я: «А ведь он не монах, это юродивый во Христе».

Сегодня новый художественный феномен общественной мысли – «Царь». Точнее было бы «Патриарх», ведь эта роль великого русского святого Филиппа Колычёва вошла в галерею лучших образов ушедшего актера Олега Янковского. В 1566 г. Филипп ставил условие: «Повинуюсь воле твоей, но умири же совесть мою: да не станет опричнины! Да будет Россия только единая, ибо всякое разделённое царство, по Глаголу Всевышнего, запустеет». «Разве не знаешь, что мои хотят поглотить меня, что ближние погибель мне готовят?» – возразил ему Иван. Поначалу Филипп надеялся пастырским словом смягчать гнев царский. Обличая противные христианству явления, которыми сопровождалось и разделение государства на земщину, и опричнину и безумную борьбу с мнимой крамолой, Филипп был единственным, кто в лицо говорил Божью правду деспоту. Не желал молча взирать на бесовство опричное, владыка не мог не печаловаться, не заступаться за невинных жертв произвола. Филипп просил милости за опальных, отчего Иван стал избегать встреч с митрополитом, но им приходилось видеться во время литургии. Пастырь использовал храм Божий для обличения опричнины. «Ты только молчи, одно тебе говорю: молчи, отец святый! Молчи и благослови нас!», – требовал от него царь. «Наше молчание грех на душу твою налагает и смерть наносит», – возражал митрополит.

Драматические события 1568 г. описаны в житии святого Филиппа. После расправы святой Филипп сказал: «Не смущайтесь, вся сия смута от лукавого, но Господь сие попустивший, нам помощник. Христос с нами, кого нам бояться?» Несломленный митрополит взывает к нам, ныне живущим потомкам. Замученный опричным палачом Малютой святой Филипп, – вот главный герой киноповествования, ставший образцом для всех христиан.

У тех немногих, кто успел посмотреть за краткие две-три недели проката, – характерное ощущение солидного произведения киноискусства, сделанного качественно и глубоко. Когда мы смотрели этот фильм вместе со студентами, я опасался, как поймут и оценят, осудят сцены казни или общий тон повествования. Отлично во всём разобрались сами, но вопросов мне, историку, последовало много, их интересовали детали, а не только пресловутый «экшн».

Заметим, «Бульбу» в намеренной беспощадности ряда сцен, срисованных из забугорного «Храброго сердца», не обвиняли: там всё официально утверждено, допущено цензурой и рекомендовано к просмотру. И на экранах шёл месяц или более, и уже по «ящику» показали. А «Царя» за две недели сняли. Не пошёл или не пустили, или пресловутый «рейтинг подвёл»? Один поклонник творца опричнины написал президенту с требованием снять «Царя», как порочащий образ выдающегося деятеля государства. Что это напоминает? В недалёкие времена мы такое часто слышали.

Безбожный властитель новый Нерон кесарь Третьего Рима устраивал потеху с растерзанием жертв диким зверем на манер развлечений императора Антихриста на стадионах Первого Рима. Аллюзия «Камо грядеши?» очевидна: и там, и здесь показан произвол язычника, уничтожавшего мнимых врагов своей безбожной власти. Там преторианцы в чёрных туниках, здесь аспидные опричники, а сущность одна – гвардия, охрана монарха, имеющая безграничные полномочия.

Намекая на ад кромешный, князь Курбский саркастически усмехнулся: «опричь» означает «кроме», он назвал опричников «кромешниками». А. Шлихтинг отмечает, что в Слободе Иван носил куколь и чёрное одеяние, подбитое козьим мехом. Если беличий мех в те времена считался бедным, то про козий и говорить нечего. Впрочем, в этом можно усмотреть не только показную бедность, но древний культ козла, подобный злобному Азазэлю, часто свойственного многим сатанинским сектам. В качестве верхнего одеяния все «братья» носили псевдомонашеские рясы, чтобы затем по любому приказу царя-игумена сбросить их и остаться в козлиных шкурах. Члены сектантов-опричников своими одеяниями подчёркивали своё таинственное нутро, главную сущность, означавшую принадлежность к слугам нечистого. Расправы без суда над каждым встречным благословляет сам Иван, казни невиновных перемежаются с убийством подозреваемых и наоборот. Ливонские дворяне Иоганн Таубе и Эларт Крузе во всех деталях описывают многочисленные примеры разбоя опричников (оппоненты отвергнут – клевета): «Каждая отдельная рота (опричников – Е.К.) намечала бояр, государственных людей, князей и знатных купцов. Ни один из них не знал своей вины, ещё меньше – время своей смерти и что они вообще приговорены. И каждый шёл, ничего не зная, на работу, в суды, в канцелярии. Банды убийц рубили их безо всякой вины на улицах, в воротах или на рынке и оставляли их лежать, потому что ни один человек не смел предать их земле».

Аспидное воинство смерчем проносилось по городам и сёлам на вороных конях, к сёдлам которых были привязаны метла и собачья голова (выметать и выгрызать измену). Такая атрибутика отдалённо напоминала орден доминиканцев – (Domini canes, неофициального название ордена «Псы Господни», призванного бороться с ересью – Е.К.). Не случайно для достижения атмосферы всеобщего страха и подавления возможного сопротивления Грозный царь избрал суровую семантику чёрного цвета. Как и во всякой секте, при вступлении в опричнину давали присягу на верность «игумену», под страхом смерти было запрещено всякое общение с земскими. Кошмар кромешной власти разделил подданных на «верных царю опричников» и их вероятных жертв – «изменников», земщину. Причём, жертв назначал сам царь по своему усмотрению и по доносам. Как и в любой революционной диктатуре, в опричнине Иван создал параллельные органы управления – свою боярскую думу, свои войска во главе с воеводами. В Слободе многочасовые молитвы сменялись плотскими утехами, после начинались пытки и казни обвиняемых.

Выдающийся историк С.Б. Веселовский чеканно сформулировал: «До опричнины и в начале её стимулами были честолюбие, соображения карьеры и корыстолюбие. К этим стимулам позже присоединилось гораздо более распространённое свойство человеческой натуры – инстинкт самосохранения, в обстановке террора – животный страх за жизнь, семью и имущество. Чтобы не стать наковальней, всякий стремился занять позицию молота; чтобы не быть раздавленным, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить. Таким образом, личный состав опричнины обогатился новым элементом – людьми, которые из страха за свою шкуру готовы были исполнять любое приказание и не уступали в своём служебном рвении отъявленным негодяям. В источниках есть много указаний на то, что опричник стал вырождаться в простого разбойника».

Многих недовольных «раздражала» неангажированная трактовка Лунгиным образа Ивана, «возмущало», что «создателя царства» показали душевнобольным. Цитировать их реплики не берусь, ибо здесь чаще всего неуёмное самомнение: «есть только одна правильная точка зрения – моя!», а все остальные суждения – «предателей и русофобов». Отвечу, чуть перефразируя модный современный лозунг:

Патриот – не значит опричник

Тем более, что государственность Иван IV вовсе не создавал, а при учреждении опричнины и далее с точностью до наоборот расшатывал, раскалывал, взрывал изнутри, колебал, и в результате – уничтожал нашу страну хуже любого супостата. Разорение Московской Руси во время его правления было таким, что в ряде уездов пахать землю стало некому: страдники (крестьяне – Е.К.) бежали, кто куда: одни – за Волгу-матушку и на Камень (Урал), другие – в вольные казаки, подальше от произвола. Его государственный терроризм породил оскудение Земли Русской, раскрестьянивание, прямо приведшее к чудовищным последствиям начала реального закрепощения крестьян в конце XVI в. Более того, именно Иван, убивший сына, лишивший государство наследника привёл страну к смертельно опасной Смуте, едва не стоившей полной потери национального суверенитета. На всё это у большинства «фанатов Грозного» найдутся «железные опровержения»: и сына-то он не убивал, – недруги оболгали, – и вообще, всё при нём устроилось «хорошо».

«Такой завёл порядок, хоть покати шаром!» – писал на это граф А.К. Толстой. И самое «обыкновенное чудо» больших любителей: не надо в архивы обращаться – там, в документах, «всё неправда». Значит, якобы существует некое «внеисточниковое знание» этих неспециалистов, которые готовы всем профи-историкам без полёта утереть нос по поводу «настоящей, им одним известной истории царя Ивана»?

Один заявляет без ссылок на всем опротивевший сайт: «Генрих VIII только крестьян погубил 20 тыс., а Иван – всего 2–3 тыс.», и тут же Варфоломеевскую ночь вспомянут, лишь бы обелить чёрные кафтаны опричников. Точности подсчётов в таких заявлениях ждать не приходится, задача непрошенных адвокатов «уберечь нашего Грозного» от «поползновений». Поражает маниакальное желание, во что бы то ни стало найти оправдание этому царю, при этом пустив под откос всю многовековую традицию освещения этой личности в исторических документах и в трудах историков.

В своих «Исследованиях по истории опричнины» С.Б. Веселовский приводит списки казнённых по Синодику и другим источникам. «В наиболее полных списках Синодика упоминается всего 3300 человек… Синодик, представляя далеко не полный перечень казнённых, в общем даёт верное представление о социальном составе жертв опалы царя Ивана… На одного боярина или дворянина приходилось три-четыре рядовых служилых землевладельца, а на одного представителя класса привилегированных служилых землевладельцев приходился десяток лиц из низших слоёв населения». Очень напоминает стремление подсчитать количество жертв Большого террора по отпискам из НКВД.

С.Б. Веселовский утверждал: «Учреждение Опричного двора привело к разделению государства на две враждебные части, никаких реформаторских целей учреждение опричнины не преследовало; учредив опричнину, царь не только „поустил”, т. е. натравил одну часть населения на другую, но и „заповедал”, т. е. приказал опричникам насиловать, грабить и убивать». Веселовский вопрошает: «Если Иван, учреждая опричнину, поставил себе цель искоренить землевладение бывших удельных княжат, то при чём же здесь были многие тысячи разорённых выселениями мелких и средних землевладельцев? Какую оценку государственного ума и деятельности правителя мы должны сделать, если он, поставив себе цель разорить несколько десятков княжат, в действительности разорил многие тысячи рядовых служилых людей, а затем отказался от своих намерений и предложил всем, княжатам и некняжатам, вернуться, как ни в чём не бывало, в свои разорённые владения?».

– писал Коржавин про другую персону. Лет 10 назад одним из аргументов не просто «в защиту», а в восхваление и для канонизации Ивана стала книга из города на Неве. В клевете на «нашего царя» обвиняли всех и вся: и «предателя», чуть не «врага народа, переметнувшегося на сторону врага» Андрея Курбского и уж конечно, «иноземца», а может быть, если покопаться и «агента иностранной разведки» Генриха фон Штадена. Я в споре парирую: «Почему же никого из других царей и великих князей так не оклеветали?». И на счёт «предательства» князя Курбского как-то не всё складно, и весьма подозрительно напоминают события с военными перебежчиками ХХ века. Князь Андрей, двадцатилетний воевода полка правой руки московского войска при осаде Казани тоже был «предателем»?! В других походах лелеял мечту, как бы изменить и продать бывшего друга Ивана Васильевича?

– писал Н.А. Некрасов.

Нередко слышу от студентов: «А чё вы против него выступаете? Он Казань брал, Астрахань брал!». Теле-, кино-, интернет-зомбирование свершилось в полной мере, и «прикольный» водевильный царь, «менявший профессию» всем понравился – «каков типаж!». А этот, весьма близкий к реальному Ивану, в ярком и натуралистическом исполнении Мамонова – нет. Слишком уж напоминает душевнобольного, вышедшего из состояния ремиссии!

В Духовной грамоте 1572 г. Иван Васильевич сам себе даёт отнюдь нелестную характеристику: «Понеже от Адама и до сего дни всех преминух в беззакониях согрешивших, сего ради всеми ненавидим есмь, Каиново убийство прешед, Ламеху уподобихся, первому убийце, Исаву последовах скверным невоздержанием, Рувиму уподобихся, осквернившему отче ложе, несытства и иным многим яростию и гневом невоздержания. И понеже быти уму зря Бога и царя страстем, аз разумом растленен бых, и скотен умом и проразумеванием, понеже убо самую главу оскверних желанием и мыслию неподобных дел, уста разсуждением убийства, и блуда, и всякаго злаго делания, язык срамословия, и сквернословия, и гнева, и ярости, и невоздержания всякаго неподобнаго дела, выя и перси гордости и чаяния высокоглаголиваго разума, руце осязания неподобных, и грабления несытно, и продерзания, и убийства внутрення, ея же помыслы всякими скверными и неподобными оскверних, объядении и пиянствы, чресла чрезъестественная блужения, и неподобнаго воздержания и опоясания на всяко дело зло, нозе течением быстрейших ко всякому делу злу, и сквернодеяниа, и убивства, и граблением несытнаго богатства, и иных неподобных глумлений». Но такое покаяние грешника явно не останавливает сторонников, и наиболее последовательные его адепты усиленно стремятся… канонизировать отца опричнины. «Святой» Иоанн Грозный? И это в одной Церкви со святым мучеником Филиппом и другими замученными страстотерпцами и простыми безвестными, о которых сам царь писал в Синодике по им убиенным «ты сам Господи веси» (т.е. знаешь)? Значит и покаяние следует отвергнуть в угоду «дела обеления».

Когда во времена Александра II в Империи Всероссийской отмечался юбилей русской государственности, в центре Древней Руси – в Великом Новгороде – был воздвигнут памятник 1000-летию России. Среди многих поистине великих деятелей нашей страны не нашлось места Ивану IV. Авторы скульпторы Михаил Микешин, Иван Шредер и архитектор Виктор Гартман, очевидно, получили отменное гимназическое образование, что не позволило поместить в детинце, напротив Храма Святой Софии Премудрости Божией, кровавого палача Новгорода во время погрома 1570 г.

Да и в трудах великих русских историков Н.М. Карамзина, С.М. Соловьёва, В.О. Ключевского разве можно отыскать хотя бы намёк на восхваление опричной политики Ивана IV-го?

«Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига Моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломила железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением (…) В смирении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как Греки в Термопилах за отечество, за Веру и Верность, не имея и мысли о бунте. Напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иоаннову, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею: сии заговоры существовали единственно в смутном уме Царя, по всем свидетельствам наших летописей и бумаг государственных. Духовенство, Бояре, граждане знаменитые не вызвали бы зверя из вертепа Слободы Александровской, если бы замышляли измену, взводимую на них столь же нелепо, как и чародейство. Нет, тигр упивался кровию агнцев – и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства», – так пишет официальный историограф империи Н.М. Карамзин.

«Не произнесёт историк слово оправдания такому человеку; он может произнести только слово сожаления, если, вглядываясь внимательно в страшный образ, под мрачными чертами мучителя подмечает скорбные черты жертвы; ибо и здесь, как везде, историк обязан указать на связь явлений: своекорыстием, презрением общего блага, презрением жизни и чести ближнего сеяли Шуйские с товарищами – вырос Грозный», – так писал весьма уравновешенный профессор Московского императорского университета С.М. Соловьёв.

Бывали и в прошлом попытки обелить или защитить образ Ивана. В 1885 г. по представлению оберпрокурора Синода К.П. Победоносцева картину молодого живописца И.Е. Репина «Иван убивает своего сына» сняли с выставки. Её приобрёл в свою галерею П.М. Третьяков, но ему не разрешали показывать её посетителям. Затем запреты сняли. В 1913 г. неуравновешенный посетитель порезал картину.

Смею заметить: вежливый Павел Лунгин нас, зрителей, пожалел, и весьма взвешенно и очень осторожно показал он далёкую от крайностей картину «несколько дней из жизни опричнины». Ибо то, что нам являют исторически проверенные данные, настолько ужасно, что показывать такое смог бы только некий закордонный Мэл Гибсон, возьмись он за такой сюжет: «Страсти по Ивану» или «Апокалипсис Александровской слободы». Такого режиссёра вряд ли остановила бы безумная жестокость заплечных дел мастеров от Фёдора Басманова до Малюты Скуратова.

По-древнерусски «цесарь» означало «император», ибо Иван претендовал на продолжение византийских традиций и утверждал равенство римским властителям. В Московии заявляли, что Православное царство оказалось единственной наследницей Византии: «Два Рима падоша, Москва – Третий Рим стоит, а четвёртому не быти». Всемирная история остановилась в Московском царстве, движение подошло к концу, и в других странах не ожидается. По этой причине стала складываться наша нелёгкая судьба, – суд Божий, – ведь державу прозвали не Вторым Иерусалимом, но Третьим Римом.

Третьеримская идеологема вызвала беспощадный террор новоримского Нерона против своих подданных. Напрашивается и другая параллель, с властью фараона: «И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа, и сказал народу своему: вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас; перехитрим же его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями, и вооружится против нас, и выйдет из земли нашей». (Исход, (1, 8-10). Неумолимая борьба с собственными подданными, заранее обвинёнными в измене – верный признак деспотизма, отмеченного паранойей. Наше общество в начале ХХI в. не смогло и не пожелало избавиться от любви-ненависти к прародителю империи Ивану Грозному. Такова инфантильная травма, как сказали бы психоаналитики, и причина застарелой болезни, которую, похоже, никто не лечит, да и за недуг уже никто не желает признавать.

В XVI в. манифестировала невиданная до той поры, государственная «шизофрения», насильственное, проводимое сверху, «революционной» диктатурой царя, раздвоение подданных на «своих и чужих». Следом – садистский карнавал с лицедейством, принятие псевдонимов, переодевания, переселения и грабежи, эпидемия сатанинской жестокости, изощрённые казни. И по приказу Ивана реки крови безвинно убиенных потекли по Руси. Опричнина до боли напоминает «революцию» и гражданскую войну в нашей стране ХХ века, а также аналогичные революционные или религиозные войны в другие времена и в других странах мира. Однако имеется и существенная разница. За «революцией», организованной царём, гражданской войны как таковой не последовало, ведь в стране не существовало самого гражданского общества. Чёрное опричное войско вело открытые «революционные» походы, отнюдь не тайные боевые действия против земщины, однако, в отличие от настоящей гражданской войны, оторопевшая от произвола и беззакония власти, земская Русь не оказывала никакого сопротивления и даже не защищалась от лютой расправы. Восторжествовало непротивление злу силой – исторический феномен отечественной смиренности, которому положили начало страстотерпцы Борис и Глеб.

Лютыми казнями в те времена никого не удивишь, ведь повсеместно, на всей Земле жизнь человеческая не стоила ни гроша, ни сантима, ни пфеннига, ни драхмы, ни любой другой мелкой монетки. Но жестокость отличается от террора именно тем, что он, по сути своей, абсолютно произволен, ибо направлен одновременно как против виноватого, так и против правого. На Руси утверждалось царство зверя, создавалась атмосфера адского страха, когда ни одному из жителей не известно, по какой «половице следует ступить», чтобы уцелеть. Покорность судьбе – внутренне состояние жертвы, что не противоречило, но даже вторило инфернальной жестокости власти. Как ни называть невероятное явление, все исследователи отмечают феномен массовых казней – государственного террора во времена опричнины. В вульгарном грабеже, или «перераспределении богатства» содержится причина массового истребления по приказу высшей власти в стране тысяч невинных, подданных, не участвовавших ни в каком заговоре или оппозиционной борьбе. Протест? Он всё-таки был. Один пастырь поднял свой голос, дабы обличить зверя на престоле, один князь, не желавший идти под топор, «ушёл на Запад», два юродивых и тысячи крестьян бежали от преступной власти.

История опричнины напоминает явно более затянувшуюся историческую драму ХХ века, когда тоталитарный режим в стране достиг несравнимо больших масштабов «революционных результатов», чем опричнина. «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика», – говаривал товарищ Коба. Исторические примеры всегда вдохновляли. «Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского» – утверждал Джугашвили. «Наша партия должна быть чем-то наподобие масонства. Орденом, иерархией мирского священнослужительства», – вторил ему Шикльгрубер.

Позволю себе цитату из документа, который должны были выучить и знать все в СССР, это постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 1946 г.: «Режиссёр С. Эйзенштейн во второй серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-Клукс-Клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». Постановление по П. Лунгину? Абсурд? «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».

В 1947 г. Эйзенштейна и Черкасова приняли кремлёвские вожди, и Сталин заявил: «Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно. Но нужно показать, почему нужно быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть ещё решительнее». (см. Николай Черкасов. Сборник. М., ВТО, 1976). Отношение «вождя народов» к своему «предшественнику» отразилось на всепроникающей системе тоталитарной пропаганды времён сталинщины, фальшь возобладала над правдой не только в зомбированном толковании «опричнины ХХ века», но и революционной гвардии заплечных дел мастеров XVI века. Чему же удивляться, что в начале 2010 г. верные сталинцы среди пользователей Интернета продолжают дело «киноведения», начатое Постановлением ВКП(б) в 1946 г. Вновь звучат призывы увидеть «прогрессивное войско опричников» под лозунгом, «если враг не сдается, его…».

К 130-летию Джугашвили 30% аудитории одной газпромовской радиостанции проголосовали за положительный образ «вождя»: «Был порядок, говорят палачи…». Обожают у нас людоедов, боготворят палачей и дай только волю – канонизируют Ирода за избиение младенцев в Вифлееме. Кажется уже никто и не вспомнит о разоблачениях двадцатилетней давности, когда в журналах были впервые изданы: «Крутой маршрут» Евгении Семёновны, «Ожог» Василия Павловича, «Колымские рассказы» Варлама Тихоновича и «Предатель» Романа Николаевича…