"Наполеон, или Миф о «спасителе»" - читать интересную книгу автора (Тюлар Жан)


Глава II. ЧЕЛОВЕК ПАОЛИ

15 июля 1789 года Наполеон берется за перо, чтобы сообщить дяде, архидьякону Люсьену, о своем намерении отправиться в столицу для приведения в порядок личных дел, а в конце приписывает: «До меня доходят вести из Парижа. Они удивляют и не на шутку тревожат. Брожение достигло апогея. Трудно сказать, чем все это кончится. Господин Неккер уехал в Пикардию для того, наверное, чтобы эмигрировать в Голландию. Похоже, уже нынче вечером, а то и ночью протрубят общий сбор и пошлют нас в Дижон или Лион. Что было бы для меня крайне неприятно и разорительно».

В самом деле, осоннский гарнизон неожиданно поднимают по тревоге. Вскоре вспыхивают мятежи.

«Я пишу тебе посреди потоков крови, под грохот барабанов и рев орудий, — сообщает Наполеон брату Жозефу. — Местная городская чернь при поддержке кучки разбойников-иностранцев, собравшихся, чтобы пограбить, принялась воскресным вечером крушить бараки фермерских рабочих, разорила таможню и несколько домов. Нашему генералу семьдесят пять лет. Он устал. Вызвав городского голову, он приказал им во всем подчиняться мне. Проведя ряд операций, мы арестовали 33 человека и упрятали их в тюрьму. Полагаю, что двое-трое из них предстанут перед превотальным судом».

Нельзя сказать, чтобы Наполеон питал нежные чувства к «сброду», однако еще меньшие симпатии вызывает в нем та каста привилегированных, к которой он сам принадлежит: «Вся Франция была обагрена кровью, но почти везде пролилась неправедная кровь недругов Свободы, Нации, привычно жиреющих за ее счет». В письме брату Жозефу 9 августа 1789 года, излагая версию событий памятной ночи 4 августа, он равно ненавидит и дворянство, и монархию, столь неуклонную в желании поработить его родину.

12 июня он пишет Паоли письмо, в котором не скрывает своего отношения к Франции: «Я появился на свет в день кончины моей родины. Тридцать тысяч французов, заполонившие нашу землю, потопившие в крови трон свободы — такова была жуткая картина, открывшаяся моему детскому взору. Моя колыбель оглашалась криками умирающих, стонами угнетенных, скорбными рыданиями. Вы покинули наш остров, и вместе с вами нас оставила надежда на счастье, рабством заплатили мы за свою покорность. Придавленные тройным гнетом солдатского сапога, легиста и сборщика налогов, мои соотечественники страдают от всеобщего презрения».

Корсика вдохновляет Бонапарта и на исполненные неменьшего пафоса «Письма господину Неккера». «Не должно оставаться никаких сомнений, — пишет Фредерик Массон, — в отношении воззрений Наполеона, в том, что касается ненависти, питаемой им к захватчикам, презрения к тем, кто не на стороне Паоли, он — корсиканец и еще раз корсиканец, корсиканец до мозга костей».

Революция на Корсике

Французская революция, на которую несколько рассеянно взирал молодой офицер, была с энтузиазмом встречена на Корсике. Наряду с другими провинциями королевства остров делегировал в Генеральные штаты своих депутатов: граф Буттафьочо, тот, что добивался от Руссо проекта конституции, представлял дворянство, Перетти Делла Рочча — духовенство, Саличетти и Колонна Чезари — третье сословие.

В августе 1789 года Бонапарт просит предоставить ему зимний отпуск. Вызывает удивление, что эта при других обстоятельствах вполне тривиальная просьба была удовлетворена в такое неспокойное время. Полагают, что он покинул Осонн в первых числах сентября, спустился вниз по Роне и в Марселе имел, по-видимому, встречу с одним из своих тогдашних кумиров — аббатом Рейналем.

Целых пятнадцать месяцев, вплоть до февраля 1791 года, Наполеон узнает о потрясающих Францию событиях лишь по доходящим до Корсики слухам. Отвергая статус аннексированного государства, остров претендовал на включение его в состав королевства, что в общем не встречало возражений у главнокомандующего французскими войсками виконта де Саррина. Однако этому человеку умеренных взглядов приходилось считаться с такими экзальтированными роялистами, как бригадный генерал Гаффори, назначенный 20 августа его заместителем. Тем временем кое-что меняется в муниципальной системе. В Аяччо формируется Национальная гвардия, заместителем командира которой становится подполковник Бонапарт.

Осложнения начались в конце лета. 5 ноября 1789 года в связи с вопросом о статусе Национальной гвардии в Бастиа вспыхнули волнения, в которых принял участие и Бонапарт, однако его роль в них до сих пор не ясна. Патриоты направили петицию Учредительному собранию, которое 30 ноября объявило Корсику «неотъемлемой частью Французского государства», пообещав, что ее население будет жить по законам французской конституции.

Отвечал ли этот декрет насущным интересам населения? Похоже, что да, если судить по письму, написанному Наполеоном аббату Рейналю: «Отныне у нас общие интересы, общие чаяния, нет больше разделяющего нас моря». С другой стороны, идея «корсиканской нации» успела пустить глубокие корни. Спешный отъезд французов свидетельствовал о царящих на острове неуверенности и страхе. Так, 12 октября, когда было внесено предложение об утверждении титула короля Франции и Наварры, взявший слово Саличетти заявил: «Вполне достаточно титула короля Франции, однако если будет учрежден также титул короля Наварры, я уполномочен, более того, обязан на основании имеющихся у меня наказов потребовать, чтобы был учрежден также и титул короля Корсики».

Тот же Саличетти содействовал проведению в феврале 1790 года в Бастиа заседания Собрания под председательством полковника Петричони. На нем было принято решение о репатриации Паоли, амнистированного Учредительным собранием, и о возобновлении деятельности некоторых учреждений, в том числе — Верховного комитета для осуществления основных административных функций. Недовольство исходило в основном от части населения, жившей «по ту сторону гор», которая чувствовала себя обойденной в раздаче должностей и распределении налогов и потому настаивала на разделении острова. Жозеф Бонапарт решительно воспротивился этому: «Вчера еще мы были рабами, стоило нам возродиться, как нас предлагают расчленить, перечисляя допущенные бездарной администрацией ошибки. Вместо того чтобы приписать эти глупости угнетавшим нас тиранам всех мастей, пытаются внести раскол в наши ряды и свалить всю ответственность на наших соотечественников, до недавнего прошлого таких же жертв, как и мы». Им всецело владела идея объединения.

Географического, но отнюдь не политического. Корсиканцы по-прежнему оставались разделенными на два лагеря: паолистов, или патриотов, находившихся у власти с 1729 по 1769 год, когда в битве при Понте Ново они были сметены французской артиллерией, и роялистов, или гаффористов, вознесшихся в период французской оккупации и направивших в Генеральные штаты таких велеречивых ораторов, как Буттафьочо и Перетти. Революция углубила раскол. Роялисты, оставаясь сторонниками старого режима, опирались на армию и администрацию, патриоты, сплотившиеся под лозунгами 1789 года, пользовались широкой поддержкой народа. Она проявилась 17 июля 1790 года во время восторженного приема, оказанного возвратившемуся на остров Паоли.

Выборы глав администрации департамента прошли мирно. На состоявшемся в Орецце предвыборном заседании Собрания Паоли, вновь возглавивший силы обновления, вознес хвалу великодушной французской нации: «Вы были ее товарищами по несчастью в рабстве, ныне она желает, чтобы вы стали ее братьями под общим знаменем свободы». Словом, автономия исключалась. Генерал призывал корсиканцев «незамедлительно поклясться в верности и безоговорочной поддержке отрадной конституции, объединяющей нас с этой нацией под сенью общего закона и монарха-гражданина». Покровительство революционной Франции казалось ему гарантией безопасности острова, но он не был сторонником его полной ассимиляции. Скорее всего его устраивал союз на федеративной основе. В его выступлениях Корсика именуется «родиной», тогда как французы — «собратьями», а не «соотечественниками». Эта позиция разделялась, по-видимому, и

Наполеоном. Вместе со старшим братом он принимает самое активное участие в будоражащих остров выборах, обеспечивших победу паолистов, а Жозефу — должность председателя директории в Аяччо.

После того как был решен вопрос о статусе острова — самостоятельного департамента — и назначены руководители администрации, оставалось определить столицу. Бастиа? Аяччо? Корте? Выбор пал на Бастиа, который стал на некоторое время главным городом департамента.

Решения, принятые Собранием в Ореццо, были оспорены главой роялистов Буттафьочо, обвинившим Паоли в намерении подчинить остров Англии. Последующие события, похоже, подтвердили его правоту. Впрочем, паолисты болезненно воспринимали малейшую критику своего кумира. Они нанесли ответный удар, напомнив о предательстве Буттафьочо, который во время дипломатической миссии, выполняемой им по поручению Паоли, по собственному почину предложил Шаузелю присоединить Корсику к Франции. В то время как 2 августа 1790 года на улицах Аяччо сжигали чучело Буттафьочо, выборщики Ореццо принимали решение о делегировании в Учредительное собрание двух депутатов, Джентиле и Поццо ди Борго, для разъяснения позиции патриотов.

Однако Буттафьочо опередил их. 29 октября 1790 года, взойдя на трибуну Национального собрания, он сказал: «Дерзкие люди, прикрываясь интересами общественного блага, неустанно распространяют в отношении меня, а также аббата Пе-ретти гнусные клеветнические обвинения. Они восстановили против нас народ. И господин Паоли не воспрепятствовал этой клевете». И все же раскритикованные Мирабо (который всегда будет вызывать такое восхищение Наполеона, что последний назначит Фрошо, душеприказчика этого трибуна, префектом департамента Сена) и Саличетти, Буттафьочо и Перетти так и не смогли воспрепятствовать присутствию на этом заседании корсиканских делегатов. Роялисты потерпели крупное поражение.

Наполеон добивается продления отпуска, он явно не торопится возвращаться на континент. Ярый паолист, он решительно выступает против Буттафьочо. 23 января 1791 года в кабинете своего родового имения в Милелли он составляет «Письмо Буттафьочо», за обнародование которого единодушно проголосовал патриотический клуб в Аяччо. Это письмо — первая публикация Наполеона. Она не заслуживала бы внимания, если бы не личность ее автора. Стендаль все-таки преувеличивает, утверждая, что это — «сатирическое произведение, совершенно в духе Плутарха. Его главная мысль остроумна и основательна. Оно похоже на памфлет, написанный в 1630 году и изданный в Голландии». Паоли придерживался другого мнения. «Получил брошюру вашего брата, — пишет он Жозефу, — которая вызвала бы интерес, будь она менее многословной и более беспристрастной». Для нас в ней любопытна лишь заключительная тирада. Заклеймив Буттафьочо, автор восклицает: «О, Ламет! О, Робеспьер! О, Петион! О, Вольней! О, Мирабо! О, Барнев! О, Бальи! О, Лафайет! Этот человек осмеливается сидеть рядом с вами! Обагренный кровью братьев, запятнанный бесчисленными преступлениями, он осмеливается называть себя представителем нации, он, продавший ее». Этот ряд политических деятелей, занимающих — и не случайно — «левое крыло» Собрания, воплощает политические симпатии Бонапарта. Разумеется, они объясняются поддержкой, оказанной этими депутатами корсиканским посланцам. Лишь преданность Паоли побуждает Наполеона сблизиться с наиболее радикальными деятелями Учредительного собрания. Но можно предположить и более глубокий мотив. Некий документ просвещает нас на этот счет. Он был задуман еще в 1791-м, вероятно, под впечатлением известия о бегстве короля. Мы имеем в виду набросок брошюры, которую Бонапарт намеревался опубликовать в поддержку начавшей проясняться концепции республиканизма.

«Я перечитал выступления депутатов-монархистов. Все они отмечены усилиями, направленными на поддержку неправого дела. Они путаны и неосновательны. Воистину, если бы у меня еще оставались сомнения, они развеялись бы после знакомства с их выступлениями. Утверждение, что двадцать пять миллионов не способны жить при республиканском строе, — политическая банальность».

На пути к разрыву

Одержавшие победу корсиканские патриоты разделились, однако, в вопросе об отношении к Гражданской конституции духовенства. Не без колебаний одобрил ее Паоли. Может быть, ему казалось, что события выходят из-под его контроля. Опытный лидер призывал к осторожности. Избрание Гуаско епископом в соответствии с новой конституцией (9 мая 1791 года) не умиротворило общественность. Напротив, в июне в Бастиа вспыхнуло грандиозное восстание, весьма жестоко подавленное. В итоге Бастиа утратила статус столицы. Второй жертвой пал Паоли, лишившийся изрядной доли авторитета. На выборах в Законодательное собрание, призванное сменить собою Учредительное, антипаолистская оппозиция нанесла ему чудовищное оскорбление: Арена выдвинул свою кандидатуру против Леонетти, племянника великого человека.

Что касается Наполеона, то его преданность Паоли оставалась непоколебимой. Конечно, когда в феврале 1791 года Бонапарт вернулся на континент, он нашел совсем другую Францию. Однако ни заботы об образовании двенадцатилетнего брата Луи, которого он взял с собою в Осонн, ни революционные потрясения, ни назначение в Баланс, полученное им 1 июня 1791 года, не ослабили его привязанности к малой родине. По завершении хлопот, связанных с изданием «Письма Буттафьочо», он приступает к работе над «Историей Корсики», для которой выпрашивает у Паоли «необходимые документы». «История пишется в зрелые годы», — сухо ответил ему его кумир в письме 2 апреля 1791 года. В отношениях с Наполеоном Паоли демонстрировал явную холодность. Что это, раздражение, вызванное слишком назойливым и, пожалуй, чрезмерным восхищением? Неприязнь старого консерватора, каким в конечном счете стал Паоли, к молодому якобинцу? Недобрая память о Карло Бонапарте, чересчур поспешно перешедшем в свое время на сторону Франции? Наполеон не сдается и, набрасывая для Лионской академии «Рассуждение о счастье» (к которому мы еще вернемся), представляющее собою очередной панегирик паолистским преобразованиям на Корсике, выпрашивает отпуск.

В октябре он вновь на Корсике. На сей раз он претендует на крупную должность в батальоне волонтеров и прилагает усилия для достижения этой цели, не желая возвращаться в свою воинскую часть на континенте. Наконец 1 апреля 1792 года его выбирают подполковником, командующим вторым батальоном волонтеров. Но вот незадача! Он вовлекается в конфликт между крестьянами и горожанами, в котором еще больше страдает авторитет Паоли. В Аяччо вспыхивают кровавые столкновения, в основе которых все те же религиозные разногласия. Наполеон не несет за них какой-то особой ответственности, однако инициатива в этом деле переходит к контрреволюционерам. Второй батальон признан ненадежным и передислоцирован в Корте. Скомпрометированный в этой смуте Наполеон вынужден писать объяснительную записку, что делает его врагом контрреволюционного клана Перальди и Поццо ди Борго.

Это — поражение в его корсиканской карьере. Поражение, которое он поначалу расценивает как временное.

Что предпринять? Вариант первый: восстановиться во французской армии. А что если его уже уволили из полка по причине слишком долгого отсутствия? 28 мая он приезжает в Париж. Война разразилась в апреле, а между тем, несмотря на нехватку офицеров, решение вопроса о его восстановлении затягивается. Доверимся, в порядке исключения, «Мемуарам» Бурьенна: «В апреле 1792 года я оказался в Париже, где вновь встретился с Бонапартом. Дружба, объединявшая нас в детстве, а затем в коллеже, вспыхнула с новой силой. Я не мог назвать себя счастливым, бедствия не оставляли в покое и его. Он часто нуждался. Мы коротали время, как подобает двадцатитрехлетним молодым людям, не обремененным заботами и деньгами, их у него было еще меньше, чем у меня. Каждый день в наших головах рождались все новые планы: мы порывались основать какое-нибудь выгодное дело. Как-то он предложил снять несколько недостроенных домов на улице Монтолон, а затем пересдать их. Цена, которую заломили владельцы, показалась нам чрезмерной, все уплывало из наших рук».

Наконец Бонапарт восстановился в звании капитана. Вдумаемся: речь шла об одной из последних резолюций Людовика XVI!

Участвовал ли Наполеон в событиях 20 июня, когда народ захватил Тюильри, и можно ли доверять свидетельствам, утверждавшим, будто, возмущенный разгулом «сброда», он заявил, что «на месте короля не допустил бы подобной развязки»? Так или иначе, 3 июля он пишет Люсьену: «Наслаждаться покоем, семейным уютом и верностью самому себе — вот, дорогой мой, цель, к которой стоит стремиться». Высказывания, сделанные Наполеоном на острове Святой Елены, не достоверны. Тем не менее оставленное им изложение событий 10 августа дает представление о впечатлении, которое произвел на него народный бунт.

«В то гнусное время, — поведает он Лас Казу, — я жил в Париже, у Майя, на площади Побед. При звуках набата, узнав, что штурмуют Тюильри, я поспешил на площадь Карузель к Фове, брату Бурьенна, державшему там мебельный магазин. Оттуда я мог спокойно наблюдать за всеми событиями дня. По дороге мне повстречалась компания мерзких типов, вскинувших на острие пики чью-то отрубленную голову. Увидев, что я прилично одет и имею вид господина, они подошли ко мне, чтобы заставить прокричать: "Да здравствует Нация!" Как легко можно догадаться, я не заставил просить себя дважды».

Эксцессы, которыми сопровождался разгром Тюильри, убедили Наполеона, что «низложение государей» — дело на практике куда более драматичное, чем в теории.

«После того как дворец был захвачен, а король препровожден в лоно Законодательного собрания, я рискнул проникнуть в сад. Ни одно поле битвы не являло мне впоследствии такой горы трупов, какой предстали передо мной тела швейцарцев, потому ли, что на фоне ограниченного пространства они казались особенно многочисленными, потому ли, что это зрелище было первым моим впечатлением подобного рода. Я увидел хорошо одетых женщин, предававшихся отвратительным непристойностям на трупах швейцарцев».

Подобно Людовику XIV, через всю жизнь пронесшему страх перед Фрондой и неукротимую ненависть к Парижу, Наполеон навсегда сохранит недоверие к столице и не захочет вооружать предместья. 10 августа он удостоверился, на какую крайность способен «самый подлый сброд». Революция, к которой звали просветители, — да. Народный бунт — нет. В основе союза Бонапарта с буржуазией — урок, извлеченный им из событий этого дня.

Назначаются выборы в Конвент, которому предстоит принять новую конституцию. Необходимо срочно вернуться на Корсику. Предлог для отъезда найден: он должен отвезти домой сестру Элизу, вышедшую из Сен-Сира[5]. Словом, не успев восстановиться, капитан добивается нового разрешения на отпуск. Мало кому из офицеров удавалось так надолго отлучаться из армии.


Разрыв

В октябре Наполеон возвращается на Корсику. Жозеф потерпел поражение на выборах от сторонников Поццо ди Борго. Однако, несмотря на это, Бонапарты по-прежнему пользуются дружеской поддержкой таких депутатов, как Саличетти, Чьяппе и Касабьянка. Наполеон встречается с Паоли. Последний, примкнув к Поццо ди Борго, принял его без особой радости. Желая отделаться от визитера, он посылает его во второстепенную по своему значению военную экспедицию. Между тем Наполеон отнесся к ней со всей серьезностью. В этот период, когда после победы при Вальми перед Францией начинают вырисовываться обнадеживающие военные перспективы, родилась идея поставить на место враждебную по отношению к Революции Сардинию. Инициаторы экспедиции рассчитывали, должно быть, конфисковать запасы зерна для снабжения продовольствием юга Франции, но скорее всего для устрашения Флоренции и Неаполя. Руководство операцией было возложено на Трюге. Ему предстояло зайти в порт

Аяччо и взять на борт корсиканских добровольцев. Однако ввиду трудностей, связанных с обеспечением взаимодействия его войск с войсками островитян, принимается решение о формировании двух самостоятельных экспедиций: пока Трюге будет осаждать Кальзри, корсиканцы нападут на остров Маддалена, отделенный от Корсики морским рукавом (Устья Бонифачо) и обороняемый пятьюстами малодееспособными сардинцами. На втором этапе операции Маддалене отводилась роль плацдарма для наступления на Сардинию. В этой-то экспедиции под командованием бывшего депутата Учредительного собрания и родственника Паоли — Колонны Чезари — и предстояло принять участие Бонапарту.

В Бонифачо он отправляется с артиллерией, состоящей из двух орудий и мортиры. Несколько недель он проводит там в томительном ожидании. Наконец 18 февраля 1793 года шестьсот человек погружаются на корабли. По приказу Чезари Наполеон высаживается на соседний с Маддаленой остров Сан-Стефано и с ходу начинает артподготовку. Все готово к штурму, как вдруг часть флотилии, состоящая из моряков-провансальцев, поднимает бунт и требует, чтобы Чезари отдал приказ о возвращении на Корсику. Едва сдерживая бешенство, Бонапарт эвакуирует войска с Сан-Стефано, бросая там свои орудия. Он абсолютно не повинен в этом поражении. Причиной провала он называет проекты, предусматривавшие новый захват островов, и обвиняет в неудаче Чезари. Паоли также попадает в поле его критики. Разве не ходят слухи, что это он отдал своему родственнику секретное распоряжение провалить чересчур якобинскую, на его взгляд, операцию? Быть может, воспользовавшись гражданской войной во Франции, Паоли рассчитывал добиться независимости Корсики? В Париже его политика, испытывающая на себе несомненное влияние Поццо ди Борго, расценивается как все более контрреволюционная. Ничего удивительного, что отношения между Наполеоном и Паоли обостряются. Поговаривают о состоявшихся в Корте то ли накануне, то ли после (мнения расходятся) экспедиции на Маддалену напряженных переговорах с представителями французского правительства по вопросу о проводимой Конвентом политике. Так или иначе, Бонапарт сближается с Саличетти, который враждебно настроен к Паоли, подозревая последнего в двурушничестве. События нарастают как снежный ком. 2 апреля 1793 года по предложению Эскюдье, депутата от департамента Вар, и при поддержке Марата Конвент вызывает Паоли в Париж, где ему предъявляются суровые обвинения. Люсьен Бонапарт, подключившись к этой истории, обвинил его перед представителями общественности Тулона, пролив свет на сепаратистские настроения прославленного лидера и возложив на него ответственность за провал сардинской операции. Эти обвинения, подхваченные Эсюодье, произвели впечатление на Конвент. Саличетги получает приказ задержать Паоли. Неосмотрительность Люсьена — он направил братьям письмо с изложением своих изобличений — открывает Паоли глаза на источник выдвигаемых против него обвинений. Разрыв между ним и Наполеоном — свершившийся факт. Равно как и между Бонапартами и Корсикой. Сегодня установлено, что Наполеон ничего не знал об инициативе Люсьена. Возможно, он, движимый остатками симпатии к Паоли, дезавуировал бы ее, однако клан Поццо успешно ликвидирует его влияние на Корсике, а ярость паолистов бросает в объятия Саличетти. Он тайно покидает Аяччо, муниципалитет которого находится в руках Паоли, надеясь беспрепятственно добраться до Бастии, где уже скрывается Жозеф и находятся комиссары Конвента: Лакомб-Сен-Мишель, Дельшер и Саличетти, направленные туда «с целью обеспечения надежности корсиканских портов». Эта акция продиктована недоверием к Паоли, обвиненному в том, что он окружил себя бывшими сторонниками Гаффори и Буттафьочо. Наполеона пытаются задержать в Боконьяно, однако он уходит от преследователей, возвращается в Аяччо, где какое-то время скрывается у Жана Жерома Леви, а затем морем добирается наконец до Бастиа. Там он помогает Саличетти снарядить небольшую флотилию, которая пытается внезапно атаковать Аяччо, находящийся в руках паолистов. Атака не удается. Большинство населения города поддерживает Паоли. Жилища сторонников Наполеона подвергаются разграблению. Дом Бонапарта разорен. Его семья находит убежище в Кальви, затем, 11 июня 1793 года, переселяется в Тулон. Корсиканская эпопея завершилась. Было ли поражение клана Бонапартов поражением «болота» от «горы» — дворянства и торговой буржуазии, скупившей земли в глубине острова, от хлебопашцев и пастухов, рьяных паолистов? Поддадимся искушению и поддержим гипотезу историка Дефранчески: «Идеологические противоречия между партией, отстаивавшей интересы корсиканцев, и партией, ориентированной на Францию, являются отражением экономических противоречий между жертвами и палачами, между маленьким обираемым и борющимся народом и агрессивной буржуазией, демагогическими рассуждениями о свободе, прикрывающей своекорыстные цели».

Беженцы, последовавшие за Бонапартом в его изгнание — в основной своей массе помещики и купцы, — сделали это, наверное, еще и потому, что просто не могли уже оставаться на

Корсике. Не подлежит сомнению, что Паоли заручился широкой поддержкой сельского населения. Чем иначе объяснить поражение Саличетти? Гражданские войны нередко характеризуются весьма сложной расстановкой сил, такой, например, какая возникла в 1808 году во время войны в Испании. Самые прогрессивные идеи не всегда получают поддержку беднейших слоев. Бонапарт, будучи восторженным почитателем Руссо и ярым республиканцем во Франции, на Корсике стал бы в проведении своей социальной политики большим реакционером, чем контрреволюционер Паоли. Именно это обстоятельство явится причиной его поражения в 1793 году.