"ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский" - читать интересную книгу автора (Иванова Евгения)
К. Чуковский. Два слова о космополитизме и национализме Из письма к одному антисионисту[66]
Мне долго казалось необъяснимым, почему это космополитизму удалось встать наряду с такими хорошими словами общей, прогрессивной программы, как свобода, народное образование, культура, братство, — словами, которые, так сказать, написаны на скрижалях каждого из тех, кого я с детства привык уважать, любить и полагать единомышленниками. Что есть общего между этими словами? Почему все они отмечены одинаковым плюсом? Откуда берется этот плюс? — вот вопросы, которые долго не находили себе ответа.
Я обращался ко всем этим хорошим прогрессивным людям, спрашивал их и, кроме одного словечка, ничего не мог добиться. Словечко это — странное словечко, ничего не опровергающее, ни на что не возражающее, ничуть даже не бранчливое, но стоит его произнести — и для «хороших» прогрессивных людей окончательно дискредитируется та вещь, по адресу которой оно произнесено.
Словечко это: узость!
Условились раз навсегда полагать, что любовь к своей родине, отстаивание ее характернейших, типичнейших, индивидуальных черт, присущих ей одной, борьба за ее культурную и всякую иную самостоятельность — словом, все, что у нас принято называть смутным именем национализма, все это узкое, мелочное дело, тормозящее всеобщую работу прогресса, его шаги на пути к торжеству правды, свободы и справедливости.
Если «хороший» человек нашего времени и допускает иногда национализм, то это ничто иное, как снисхождение. Снисхождение это имеет своей причиной преклонение хорошего человека перед историческими условиями.
И получается в уме у нашего прогрессиста вот что:
Национализм, мол, узкая отсталая традиция, не больше. Но что поделаешь, если от этой болезни человечество еще не излечилось. Придет время, даст Бог, оно излечится. А теперь нужно ждать и терпеть.
Оглядываясь, хорошие люди видят странное зрелище. Человек идет на смерть из-за своей родины; человек отказывается от красоты, блеска и пышности чужих стран и, непонятно зачем, тяготеет к своей, зачастую убогой и скудной земле. Зачем он так эгоистичен, что позволяет себе служить благу — не всего мира, а какой-нибудь скучнейшей Болгарии, которая как будто ни на что никому и не нужна? Зачем точно так же отрывает он свою работу от служения всеобщей красоте, всеобщей истине, всеобщей сытости… Зачем?
И кажется нашим хорошим людям, что все это одно какое-то недоразумение, которое должно постепенно улетучиться, что не все еще сроки вышли этому недоразумению и что еще немного следует пообождать, и тогда люди сумеют служить общему, единому, вечному прогрессу, а не каким-то многоразличным, противоречивым, постоянно сталкивающимся прогрессам.
Такой взгляд на вещи, говорю я, был долго непонятен мне.
Конечно, и я умел много наговорить на счет «исторических условий» такого взгляда. Я говорил себе: людям, этим бедным марионеткам посторонних влияний, всегда было свойственно возводить в принцип, догму, в обязанность — все то, в сторону чего дергает их чужая им рука кукольного режиссера.
Вместо того, чтобы сказать себе: я принужден идти туда, — человек говорит: я пойду туда по своей воле, я должен хотеть идти туда! Это именно и есть мой принцип! Это и есть моя цель, цель самостоятельная и самозаконная…
Такое свойство человека очень выгодно делу прогресса. Это свойство помогает безболезненному осуществлению всех предначертаний «исторического хода вещей». Это свойство способствует тому, что человек, совершая чужую волю, сохраняет улыбку самостоятельного и властного творца обстоятельств.
И вот на такой именно почве человеческой психики и разыгрывается следующее:
Всякий прогресс в органическом мире, всякое развитие, всякое совершенствование возможно только под условием различия, противоречия, несходства. Мы все — стихийно стремящиеся к совершенству, должны бы, кажется, бессознательно благословлять в себе только различные, только обособленные, только индивидуальные стороны. Прочие — схожие, общие большинству, добытые старательной имитацией — мешают борьбе, мешают столкновению, состязанию, тому, что у англичан называется «struggle», и вследствие этого становятся задержкой на пути к совершенству. Их — эти общие стороны, мы должны бы отметать от себя, отбрасывать, отрицать.
Но необходимость диктует нам иное. Необходимость говорит, что имитация помогает организму выживать. Что сходство с прочими — лишая нашу энергию творчества, зато помогает нам экономизировать ее, застраховать ее от излишней и зачастую бесплодной траты. Совершенство не достигнуто, но существование — обеспечено. И вот нам волей-неволей приходится иногда, в моменты перерыва, рекреации, остановки, укрываться от окружающего под спокойную сень сходства, одинаковости, общности. Вечно изменяться, вечно совершенствоваться, вечно двигаться — мы не способны… Стой! — иногда кричит нам жизнь. И мы останавливаемся; и вот, чтобы мы не остались голыми, сиротливыми, беззащитными в своем одиночестве, нам дана великая способность подражания. Подражая сильному, мы сильны, мы обезопасены, но все это возможно для нас только в минуту перерыва. Если организм не хочет гибели, он не застоится, не укроется окончательно в безличной общности, он опять благословит в себе все свое особенное, отличительное, ни с чем другим не схожее. Снова жизнь шепнет ему, что существование возможно и при одной только общности, но совершенство ничем, кроме разнообразия и противоречия, не будет достигнуто. И он опять проклянет в себе все традиционное, общее, схожее — и опять двинется по пути совершенства…
Продумайте это хорошенько и возьмите в соображение вышеуказанное свойство человека — возводить в догмат, в принцип всякое необходимое свое состояние. Вам тогда станет ясно, почему человек сумел придать вид священной обязанности и нравственного долга не чему иному, как своей исторической остановке на пути прогресса, своему, вызванному печальной необходимостью, укрыванию под защиту общности, сходства, одинаковости. Осмыслив свои рефлекторные движения, вызванные инстинктом самосохранения, человек по обыкновению возвел их в принцип — и получилось предписание, получилась программа.
Но программа эта противна всякому прогрессу. Она проповедует застой, успокоение в сходстве… С мечтой о совершенстве она заставляет проститься. Программа эта является в тот момент, когда общество останавливается в своем самостоятельном творчестве и, чтобы не погибнуть, принимается усиленно подражать. Тогда вдруг появляются чужие моды, чужие книги, чужие вкусы, чужое мировоззрение, — все, за что только может ухватиться общество, чтобы отдохнуть на время от самостоятельной культурной работы.
— Что же! отдых вещь хорошая, — скажете вы.
Да. Но в качестве программы он не годится.
Космополитизм, и это мой вывод — является программой отдыха, вероисповеданием утомленных, велеречивым оправданием застоя культурного творчества. Прогрессу необходимо разнообразие…
Как видим, взгляды Чуковского на национальный вопрос совсем не тривиальны, они не укладывались ни в какие программы — ни сионистов, ни тем более антисионистов. Зная круг чтения Чуковского этих лет, здесь обнаруживаются следы его увлечения теориями естественного отбора Дарвина, которым он посвятил написанный незадолго до этого фельетон в «Одесских новостях»[67]. Идеи эти отчасти близки к идеям Константина Леонтьева, но упоминаний о знакомстве Чуковского с его произведениями нет. Интерес к национальным проблемам несомненно возник под влиянием Жаботинского.
Не для одного Чуковского Жаботинский в те годы был несомненным лидером одесской журналистики. В Департаменте полиции сохранился один любопытный для биографов Жаботинского документ: переписка вокруг несостоявшегося издания газеты «Дос юдише ворт»[68], в ходе которой выясняется как место газеты «Одесские новости», так и особое положение, которое в одесской журналистике занимал тогда Жаботинский.
21 ноября 1903 года в Департамент полиции поступил запрос из Главного управления по делам печати следующего содержания:
Проживающий в Одессе по Дегтярной улице, в доме под № 10 мещанин Есель Гиршевич Гехт обратился в Главное Управление по делам печати с ходатайством о разрешении ему издавать в этом городе с дозволения предварительной цензуры под его руководством ежедневную газету на еврейском жаргоне под названием «Дос Юдише Ворт». Вследствие этого Главное Управление по делам печати имеет честь покорнейше просить Департамент Полиции сообщить имеющиеся в Департаменте сведения о личности просителя…[69]
По поводу Гехта были сделаны запросы во все делопроизводства Департамента полиции, и в ответе от 10 января 1904 года начальник Жандармского управления характеризовал его с самой лучшей стороны:
Старобыховский мещанин Могилевской губернии Есель Гершев Гехт служит управляющим Генерального французского общества завода ваксы, где получает около трех тысяч рублей содержания в год. Состоит членом Палестинского общества и Общества распространения просвещения среди евреев, состоит доверенным Петербургского книгоиздательства под фирмой «Товарищество Просвещения». Вращается в кругу коммерческо-литературном, образ жизни связан с его службой, работает с 6-ти часов утра до 6-ти часов вечера, а остальное время проводит дома, нравственных качеств хороших; в делах вверенного мне Управления и Одесском охранном отделении неблагоприятных в политическом отношении сведений о Гехте не имеется.[70]
Запросы из отделений Департамента полиции характеризовали Гехта сходным образом. Казалось, газету должны были разрешить, но ее судьбу решило особое мнение, высказанное в рапорте на имя начальника одесского Охранного отделения ротмистром Васильевым, который мы приводим с незначительными сокращениями:
…Имею честь доложить Вашему Превосходительству следующее: город Одесса в настоящее время, имея более 600 000 жителей разноплеменного состава, много учебных заведений, в том числе университет и высшие женские курсы, будучи вместе с тем 1-м по торговле портом на юге России, естественно является главным умственным и экономическим центром, к которому тяготеет население прилегающих губерний: Бессарабской, Херсонской, Екатеринославской и Таврической. Потребность населения Одессы и названных губерний по разрешению и выяснению жизненных вопросов в политическом, социальном, экономическом и религиозном отношении, естественно, обслуживается патриотической печатью Одессы. Здесь выходят ежедневные газеты «Одесские новости», «Южное обозрение» и «Одесский листок».
«Одесские новости» и «Южное обозрение» издаются и редактируются евреями, а «Одесский листок» хотя издается русским — Василием Навроцким, тем не менее фактически является также еврейским органом, ибо г. Навроцкий находится в материальном отношении в полной зависимости от тех же евреев.
Состав редакций всех трех помянутых газет состоит в большинстве из евреев, из коих некоторые, как Владимир Жаботинский, известны агентуре за активных революционных деятелей в местных организациях.
Все три сказанные газеты держатся одного направления и никогда между собой не ведут полемики. Направление же их состоит в том, что в них систематично замалчиваются явления положительного или патриотического свойства из русской жизни, если же печатаются, то в извращенном и сжатом виде, сопровождаясь критическим или ироническим положением (так в тексте. — Е.И.) редакции. Политическая же и общественная жизнь западных государств, а равно и евреев выставляется, наоборот, в похвальном виде.
Газеты эти никогда также не упустят случая говорить о западном социализме, в особенности о политической борьбе тамошней социал-демократии, в сочувственном тоне. Все статьи в таком духе прививают местному населению идею космополитизма и заглушают национальные понятия о государственности, создавая народные массы, предрасположенные к восприятию революционных учений. И без того вредное влияние местной прессы еще более усилится, если в Одессе возникнет новый еврейский орган, да к тому же еще на еврейском жаргоне, как ходатайствует о том мещанин Иосель Гехт. В случае разрешения ему издавать газету «Дос Юдише Ворт» она несомненно объединит около себя еврейскую массу и послужит к развитию в ней идей национализма. Надзор за характером статей такой газеты, предположенной к изданию на еврейском жаргоне, также будет затруднителен и со стороны недоступен. По изложенным причинам мне бы казалось нежелательным разрешить Гехту издание названной газеты.
О чем имею честь представить Вашему Превосходительству, присовокупляя, что лично об Иоселе Гехте неблагоприятных сведений у меня не имеется.[71]
Это «особое мнение» ротмистра Васильева стало причиной, по которой Гехту было отказано в разрешении издавать газету.