"Случайные обстоятельства" - читать интересную книгу автора (Борич Леонид Борисович)

ТРЕТЬЕ ИЗМЕРЕНИЕ

1

То, что было в радиограмме, знали пока лишь они двое: командир и радист, — но Букреев, достаточно проплавав на своем веку, прекрасно понимал, что уже через минуту-другую об этом станет известно всему экипажу, хотя ни он, ни радист никому еще не успеют и слова сказать. Видимо, на четвертой неделе плавания что-то меняется даже в физических законах, если весть, подобная этой, совершенно непостижимыми путями, минуя корабельную трансляцию и испытанные на прочность стальные переборки, просачивается во все отсеки.

Букреев отпустил радиста, и тот, избегая вопрошающих взглядов, удалился в свою рубку. Мог бы и подмигнуть им, подумал Букреев. Они бы поняли. Нет, сразу заважничал... С таким выражением своей значительности ходил обычно по лодке их минер после удачного торпедного залпа, как будто на всем флоте только у него одного и выходили торпеды из аппаратов...

Все-таки приятно было чуть упредить догадку своего экипажа — люди это заслужили. И Букреев, потянувшись в кресле, очень буднично сказал:

— Ну что ж, старпом...

— Ясно, товарищ командир, — заулыбался Варламов. — Разрешите командовать на руль?

По лицу понял, что ли?.. Жаль отпускать такого. Это ведь только плохих — легко, их часто и отпускают, характеристики пишут почти как на орден, да и по службе, бывает, охотно двигают, стараясь избавиться... А тут собственными руками приходится себя лишать толкового старпома. Но что же делать? Не должен офицер перерастать свою должность: и служба страдает, да и для офицера плохо...

Букреев кивнул, старпом дал команду на руль, и они легли на обратный курс, к дому.

Неподалеку от командира — впрочем, на подводной лодке все близко — сидел у пульта управления Обозин, механик корабля, маленький, с аккуратно зачесанной лысиной, в новенькой спецовке. Он недавно принял душ, переоделся во все чистое, побрился, и в центральном посту, чуть колеблясь от небольших перепадов давления, стояло ароматное облако «Шипра» — острый запах совсем иного, нелодочного быта, по которому они все успели соскучиться.

Как и всякий мужчина после бритья, Обозин чувствовал себя помолодевшим и бодрым, хотя за последние сутки он спал не больше четырех часов, да и то с перерывами. Особой необходимости, правда, в этом не было — так, мелкие, в общем, неисправности, — но уйти спать, пока эти неисправности не ликвидированы, он не мог: должен был все ощупать собственными руками и сам во всем разобраться.

— Вот и повернули оглобли, — задумчиво проговорил Обозин. Новость о возвращении была, разумеется, приятной, но она же и напомнила, что для кого в базе — отдых, а ему работы только прибавится: и плановый осмотр механизмов, и кое-какие доделки из того, что в море не сделаешь, и мало ли что еще...

Букреев покосился на Обозина, хотел что-то выговорить насчет этих «оглоблей» — очень уж как-то по-кучерски звучит, — но промолчал. Он вообще редко делал замечания своему механику.

По времени пора было начаться докладам, и Обозин, чтобы напомнить об этом, включил тумблер на первый отсек.

— Есть, первый! — бодро ответили ему оттуда.

— Как раз и нету, — добродушно сказал Обозин. — Спите?

Там спохватились, и после небольшой заминки последовал доклад:

— В первом по готовности «два-подводная» третья смена заступила на вахту. Замечаний нет.

Обозин переключил тумблер на следующий отсек, вспыхнула очередная желтая лампочка на панели корабельной связи — и все теперь пошло без напоминаний, как обычно, разве только повеселее обычного: знали уже, что идут домой.

— Придем в базу — команду помыть, — сказал Букреев старпому. — Офицерам и мичманам — сход на берег до понедельника.

— Есть, товарищ командир... — Зазвонил телефон, Варламов снял трубку и, придвинув к себе журчал, начал записывать. — Так... Так... Понял... Пресной воды?.. Масла?..

— Механик, как дела с кингстоном? — спросил Букреев.

— Сейчас трудно что-нибудь сделать, товарищ командир. Придется в базе.

— В базе вам надо бы для разнообразия и к семье сходить, Николай Николаевич...

На диванчике у перископа сидел замполит, капитан второго ранга Ковалев. У них на корабле он появился недавно, только второй месяц пошел, и не мешало, по мнению Букреева, лишний раз показать ему, с кем он плавает.

— Да тут всего-то часа на два работы, — сказал Обозин.

— Странный у меня какой-то механик, — вздохнул Букреев, искоса поглядывая на замполита. — Везде люди как люди, а вас прямо выгонять с лодки приходится. Жена, наверно, в политотдел скоро жаловаться пойдет... Как, замполит, может пойти?

— Я еще человек новый, Юрий Дмитриевич, — улыбнулся Ковалев. — С женой механика не знаком.

— Ничего, это-то она понимает, — сказал Обозин. — Когда заканчивается рабочий день, служба только начинается.

— Вам хорошо. Сумели, значит, воспитать... — Тут, однако, Букреев явно поскромничал, потому что и свою Ольгу он тоже сумел воспитать в военно-морском духе, так что она скорее уж удивлялась его своевременному возвращению домой, чем его опозданиям.

Из штурманской рубки, расположенной здесь же, в центральном, выглянул штурман.

— Товарищ командир, освободили сорок третий полигон.

Букреев сказал:

— Вот, механик, учитесь у Володина. Только привяжемся к пирсу — улизнет с корабля сразу за командиром. Так, штурман?

— Постараюсь, товарищ командир, — честно признался Володин. — Если старший помощник не задержит.

— Старпом, вы уж особенно не задерживайте штурмана. Пусть хоть на танцы успеет. Единственная радость холостяку.

— И девушки в городке заждались, — поддержал Обозин.

— На танцы отпущу, товарищ командир, — заверил Варламов. — Может, не к началу, но в самый разгар — попадет.

— Отдадим вам городок, штурман, до понедельника. Управитесь за двое суток?

— Буду стараться, товарищ командир.

— Он управится, — сказал Букреев замполиту. — В этом-то я не сомневаюсь.

— Хорошо, когда знаешь возможности своих подчиненных, — улыбнулся Ковалев.

«Конечно, хорошо, — подумал Букреев. — Вот только тебя я что-то не уясню никак...»

Ему это было непривычно. Одна из привлекательных черт военной службы была для Букреева как раз в ее определенности, то есть в определенности отношений между людьми, потому что, какой бы ты ни имел характер, вкусы там или привычки, границы, в которых они могли проявиться, да и сама возможность их проявления зависели не только от твоего характера, а может быть даже не столько от него, сколько от той должности, которую ты занимал на корабле, и от круга твоих обязанностей и прав по этой должности.

Конечно, некоторые тонкости все же существовали, с ними приходилось считаться, но они ни в коем случае не могли затуманить простоту и четкость служебных отношений, твердо регламентированных уставами. И, плавая командиром уже седьмой год, Букреев привык быть не только первым, но и единственным на корабле человеком, который лично, ни с кем никогда не советуясь, решал любой возникший в экипаже вопрос.

Прежний их замполит, тихий и вежливый, понял это с самого начала, ни в чем не мешал командиру, не перечил ему, за что прежде всего и ценился Букреевым. Но по состоянию здоровья замполит был недавно списан на берег, а с новым заместителем привычные для Букреева отношения все как-то не налаживались. Более того, уже с первых же дней капитан второго ранга Ковалев, высокий, спокойный и чуть насмешливый человек, почему-то почти седой в свои сорок лет, вызвал у Букреева какое-то настороженное ожидание. Что-то в самом облике его было такое, что вдруг помешало Букрееву дать сразу же ему понять, что единоначалие, особенно на подводной лодке, оторванной от своих берегов — не берегов как суши, а берегов как государства, страны, — это единоначалие должно означать власть полную, окончательную, не подлежащую какому бы то ни было толкованию, анализу, а тем более — хотя бы минутному сомнению, пока лодка находится в море. И это не блажь, не самодурство, не чья-то досужая выдумка и, уж конечно, не его, Букреева, личный каприз, а вполне понятная и единственно возможная необходимость. И она, эта власть, абсолютна, а значит, осуществляется не только в море, но и в своей базе, ибо такова уж природа самой власти: либо она есть везде и всегда, либо ее нет вовсе.

Их первая встреча началась с такой, казалось бы, мелочи, которую Букрееву было даже как-то неловко и додумать-то до конца, самому себе ее сформулировать, а тем более — признаться, что эта мелочь могла для него в конце концов так много значить.

Так уж ведется, так принято на подводном флоте, что всех, до старпома включительно, офицеры называют вне строя по имени-отчеству, и только на одного-единственного человека не распространяется эта традиция: на командира. Для всех, всегда, даже за праздничным столом, он остается «товарищ командир», и это, бесспорно, дань уважения той ежеминутной ответственности, которая всегда лежит на плечах командира за жизнь корабля и людей — и днем и ночью. И видимо, не так уж велика эта дань...

Прежний замполит обращался к Букрееву, как и все остальные офицеры: «товарищ командир». Ковалев же, войдя в каюту Букреева и вполне официально, по-уставному представившись, в дальнейшем разговоре — как бы подчеркнув, что формальности соблюдены, — совершенно уже свободно («Видно, привык к этому на других кораблях», — отметил тогда про себя Букреев) перешел на обращение по имени-отчеству.

Букреева это чуть задело, он невольно сравнил Ковалева с недавним своим заместителем. И первое, что сразу же понял при этом сопоставлении, было то, что прежний замполит обычно как-то терялся в его присутствии, даже робел немного, что ли, и это воспринималось Букреевым как должное, а вот Ковалев, чье имя-отчество сразу запомнилось, хотя Букреев с первого знакомства всегда плохо это запоминал, — Максим Петрович Ковалев смотрел на него, Букреева, не так, как он привык, чтобы на него смотрели на корабле. И эта спокойная уверенность Ковалева, а вернее — спокойное понимание своих прав, задела Букреева, потому что понимание это воспринималось им как некоторое уже посягательство на его, Букреева, командирское единоначалие. Поведение Ковалева ему хотелось считать просто самоуверенностью — тогда легче было бы сразу чуть осадить нового заместителя, поставить его на место. Но рядом с этой удобной сейчас для Букреева мыслью, совсем рядом, было другое: не самоуверенность, а достоинство, например. И хотя Букреев обошел это слово по самому краешку стороной, он уже не сумел все сразу же поставить так, как было до Ковалева, и с раздражением чувствовал, что какая-то возможность этого уже упущена.

Вот и жили они так второй месяц, исподволь приглядываясь друг к другу. Стычек особых вроде не было, но и особого понимания тоже не было, а те разговоры, которые иногда случались между ними, носили какой-то непривычный и даже странный для Букреева характер: как будто то был разговор не начальника с подчиненным — а Ковалев, несомненно, был подчиненным, — но как бы беседа, пусть и не всегда из приятных, а все же просто беседа двух в чем-то совершенно равных людей, и это тоже задевало Букреева.

«Мне достает ума понять, что вы все-таки хороший командир», — сказал как-то ему Ковалев.

«Все-таки... — усмехнулся тогда Букреев. — Вы меня балуете, Максим Петрович».

А пожалуй, с ним иногда интересно было разговаривать: давно уже не встречал Букреев на своем корабле человека, который мог бы ему серьезно противостоять, и, оказывается, Букреев даже в какой-то мере скучал, что ли, по такому человеку, потому что его характеру порой необходимо было чувствовать чье-то сопротивление и преодолевать его, а не просто легко подчинять себе.

Вот так и жили, так и плавали они, и замполита, кажется, не особенно смущало, что до сих пор в их отношениях нет никакой определенности. А впрочем, думать сейчас об этом больше не хотелось: все это, в конце концов, мелочи по сравнению с тем, что они полным ходом идут домой и почти уже позади двадцать суток моря и разлуки, а прямо по курсу — дом, берег, семья...

Настроение у всех было приподнятым, и штурман Володин подумал, что теперь вроде бы самый раз воспользоваться благодушием командира. Кто знает, вот так, шутя, можно и в Ленинград отпроситься... Уж очень подходящий момент.

— Товарищ командир, как бы мне по семейным обстоятельствам съездить?.. Суток на пять...

— Как там родители, здоровы? — спросил Букреев.

Не мог почему-то Володин лгать командиру, да и суеверным был в этом: соврешь, скажешь, что заболели, а они и впрямь... Все-таки возраст...

— Возраст уже такой, товарищ командир, что насчет здоровья...

— Хорошие у вас старики, — сказал Букреев. Он как-то останавливался у них со своей семьей на несколько дней. — Будете домой писать, привет передайте.

— Я мог бы и лично, товарищ командир, — улыбнулся Володин.

«Симпатичный ты парень, — подумал Букреев, — и всё сейчас на твоей стороне. Пусть себе съездит, размагнитится, чего уж там...»

— Я вам уже говорил: если жениться надумали — отпущу, а так...

— Не могу же я гарантировать, товарищ командир.

«Может, и в самом деле отпустить?.. А перископ? Ну, Евдокимов и сам справится... А плановый ремонт?»

— Не можете гарантировать — тогда здесь сидите. Пока не созреете, — сказал Букреев. — А то вон отпустил доктора в прошлом году...

— Иван Федорович не виноват, — заступился за врача Обозин.

— Я, что ли, виноват? — возмутился Букреев. — Специально человека жениться отпускал!..

— И что же помешало ему? — спросил Ковалев.

— Погода была нелетной. — Обозин по старой лодочной привычке сосал пустой мундштук, чтобы не так хотелось курить. — Пока поезд тащился — доктор и передумал.

— Даже не доехал? — поинтересовался Ковалев.

— Куда там! — Варламов махнул рукой. — На вторые сутки уже снова в городке был.

Ковалев улыбнулся:

— Значит, надо все-таки самолетом. Чтоб на раздумья времени не осталось.

— А что, может, попробуете, штурман? — оживился Букреев. — Но только жениться! Не пять — десять суток дам. А?

— Заманчиво, товарищ командир, — Володин почесал затылок, вздохнул. — Да цена слишком дорогая.

— По тридцать лет уже, — проворчал Букреев, — а простого решения принять не могут.

Из Володина должен был получиться толковый старпом. Букреев уже почти остановил на нем свой выбор, но не хватало штурману серьезности, и помочь ему остепениться могла, по мнению Букреева, только женитьба. Доктор — тот и так был достаточно серьезным и обстоятельным человеком, а вот штурману этого как раз и не хватало, и лишь это, пожалуй, все еще удерживало Букреева от окончательного решения.

За спиной осторожно проходил интендант, мичман Бобрик. В руках у него был арифмометр. Как им пользоваться — Бобрик пока не знал и шел сейчас к механику или штурману — кто будет свободнее, — чтобы ему помогли разобраться. Но в центральном посту было слишком людно, Обозин и Володин о чем-то оживленно разговаривали с командиром, так что лучше уж прийти попозже...

— Бобрик! — остановил его командир.

— Я, товарищ командир! — отозвался Бобрик, почтительно вытягиваясь и замирая.

— Слышали, что в базу идем?

Бобрик уже, конечно, знал об этом, но, может, официально пока еще и нельзя было знать, а только вот с этой секунды?

— Подозревал, товарищ командир, — осторожно ответил Бобрик.

— Дальновидный у нас интендант, — под общий смех проговорил Букреев. — Что это за аппаратура у вас?

— А это я в провизионку несу, товарищ командир. — Надо было уходить, пока командир не заинтересовался арифмометром поподробнее. Вдруг еще спросит, как им пользоваться?!

— Скоро вы всю лодку перетаскаете в свои провизионки, — как-то поощрительно сказал Букреев. — Не на чем плавать будет.

Бобрик понял, что командир в хорошем настроении, и, значит, можно было расслабиться и ответить по существу.

— Так это же арифмометр, товарищ командир. Перед самым выходом удалось достать.

— А на счетах уже нельзя? — спросил Букреев.

— Неудобно же, товарищ командир, — укоризненно сказал Бобрик. — На корабле сплошная электроника, а мы тут — на счетах?

— Понятно... — Букреев усмехнулся. — Научно-техническая революция.

Бобрик скромно потупился и развел руками: стараемся, мол, для корабля как можем и даже сверх того...

— А ужин готов? — спросил Букреев.

— Так точно.

— Старпом...

— Ясно, товарищ командир. — Варламов включил трансляцию сразу на все отсеки и объявил: — Накрыть столы в кают-компании. Команде приготовиться к ужину.

Он обернулся — правильно ли понял? Букреев чуть заметно кивнул — да, правильно, — но тут же подумал, что решительность Варламова была уже не совсем старпомовской... Да, пора ему в командиры.

Букреев встал с кресла.

— Ну, пошли, мичман, на камбуз. Посмотрим вашу антисанитарию.

— Есть, есть, — сказал Бобрик, пропуская командира вперед.

— Вы, кажется, собирались к нам какого-то кока перетащить?

— Так точно. На гражданке шефом в ресторане работал.

— Каким еще «шефом»?

— Шеф-поваром, товарищ командир.

— А... Ну и как?

— Сопротивляется, — вздохнул Бобрик.

— Сломить надо, — сказал Букреев, перешагивая высокий комингс.

— Будет сделано, товарищ командир, — заверил Бобрик, торопливо соображая, все ли на камбузе в порядке.