"Рыбья кровь" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 17

В Сочи из Адлера переехали на автобусе. Автобус выгрузил всех на вокзале. Пассажиров сразу окружили бабки — хозяйки квартир. Раф не любил конформизм, поэтому он остановил такси и велел ехать в ту гостиницу, которая на берегу моря и чтобы в Большом Сочи. Таксист повёз их куда бы подальше, и вскоре Раф с Верой оказались у подъезда гостиницы «Жемчужина». Раф так бодро вошёл через дверь в вестибюль, что даже швейцары вскинуться не успели. Но сонная дамочка, восседавшая в регистратуре, забаррикадированная двумя табличками «Мест нет!», даже не удосужилась удивиться неосведомлённости Рафа.

Потерпев фиаско у стойки регистрации, он оставил Веру на мягком диване и пошёл таранить чиновников гостиницы. Быстро отыскав приёмную директора, он стал вести игривый диалог эзоповским языком с секретаршей. Та, очевидно, снискала себе столь замечательное место работы явно не за острый аналитический ум. Она была похожа на путану на заре перестройки. Там было всё: сапоги, напоминавшие бродовые, для рыбалки неводом, только красного цвета, юбка, больше похожая на широкий трикотажный пояс, а кофточку полностью, до отказа, заполняла грудь, искусно выдавленная бюстгальтером. Над причёской, очевидно, трудились местные парикмахерши, обсмотревшиеся западных журналов, перемежая просмотр репликами: «А что тут такого? Я так тоже смогу. Легко!»

После диалога Рафа и секретарши, из которого можно было сделать оргвыводы, что директор пленил птичку, а прогулок ей вокруг голубятни не устраивает, Рафу стало объективно ясно: директора нет, и если случится чудо, и он материализуется, то это Рафу всё равно не поможет. Раф понял, что надо идти ва-банк. Он дерзко проронил:

— У меня в багаже существует набор французской косметики, это мне чем-то поможет?

— Ну, несите, посмотрим!

— Мадемуазель, — пустил в ход главную артиллерию Раф, почувствовавший, что ключ от номера в коготках этой рыбачки с признаками юбки на аппетитной попке. — Мне же надо распаковаться, парфюмерия далеко на дне моего портпледа! А вечером в ресторане мы можем обсудить список дальнейших товаров, что привёз мой брат из Марселя!

Секретарша быстро набрала короткий внутренний номер и скомандовала:

— Маша! Оформи один люкс на моего человека, из брони обкома!

Раф подумал: «Ого! Директор, очевидно, глубоко проник в тайны этой рыбачки!»

Снулая регистраторша на ресепшене уже не такими пустыми глазами взглянула на Рафа. Подтверждением его полномочий для неё был стремительный вход Рафа. Она быстро оформила номер на «морской» стороне, на четырнадцатом этаже гостиницы, и Раф с Верой без помощи грумов оказались в номере. Номер отделкой напоминал среднюю квартиру обывателя, имевшего подход к товарной базе горторга. Всё та же мебель из деревоплиты, из опилок, смягчённая поролоном, затянутым в отечественный гобелен, и светильники а-ля модерн, стилизованные под стальные шары. Что-то вроде первого спутника Земли, что ли. Пол из паркетной дощечки были застелен паласами бежевого цвета, которые тщательно отмыли стиральным порошком в местах загрязнений. Но Вере и это всё показалось шикарным, ей думалось, что она уже «на самом верху!». От переполнивших чувств она вскричала:

— Как тебе удалось?!

— Я пообещал одной дамочке шикарный косметический набор.

— Где же ты его возьмешь? У тебя он есть?

— Если бы был, я бы давно подарил его тебе. Завтра пойду на толкучку с утра. Вернее поеду, толкучка находится далеко за городом.

— Да у меня же он есть, ещё папа подарил! Купил где-то за бешеные деньги. А меня обманул, сказал, что им на конференции передовиков давали. Жалко, что я начала в нём тушь, чтобы тебе понравиться. Я бы отдала, чтобы ты не ходил на толкучку с раннего утра!

— Всё равно, это подарок Павла Ивановича. Святое трогать нельзя!

— Да он бы за нас порадовался, что вроде как он нам поспособствовал в отдыхе. А набор мне не нужен. Что же я, румянами щёки красить буду? Он мне как чемодан без ручки. Ещё, не подумав, в Сочи его притащила, а теперь не знаю, зачем!

— А, ну-ка, покажи его!

Раф, смекалистый в технике, оценил состояние набора. Он дал задание Вере наводить марафет по внешнему виду коробки — очистить её до товарного вида. Сам быстро метнулся в холл, где худенькая девушка продавец торговала галантереей. Он мгновенно купил у неё коробочку отечественной туши и, обворожительно улыбнувшись ей, примчался в номер. Оценив габариты кирпичика чёрной туши, он с помощью ножа подравнял его, где надо и вскоре новая тушь была на месте. При этом рачительный Раф произнёс:

— Старая тушь из набора ещё тебе пригодится! — и аккуратно затарил её в картонную коробочку.

Ничего так не объединяет влюблённых, как мелкие, совместно провёрнутые афёры.

— А щёточку? — воскликнула Вера.

— Она — дура, пусть мажется пальцем! — вынес вердикт фармазон от косметики.

Когда Раф всучил секретарше косметический набор, засунутый в пакет от импортных трусов, и она его открыла, и оглядела все четыре этажа румян и теней — сознание у неё парализовало! Она уже не слышала, что говорил даритель об ужине в ресторане, о шампанском. Секретарь была поражена гаммой оттенков мазилок, заполнивших квадратные гнёздышки. Даритель под шумок ретировался.

Хотя и суперскромный обед, усвоенный в полёте, давно переварился, Раф с Верой пошли на море. Для этого похода они имели специальный пропуск на пляж гостиницы. Их очень удивило, что пляж выполнен в виде забетонированного плаца, к которому рядами и шпалерами прикручены лежаки, как койки в казарме. Вход и выход в море, купающиеся, в большинстве своём, осуществляли с бетонного буна, воспользовавшись стальной лестницей. Вера с Рафом поплавали за волнорезом и хотели немного позагорать, минут двадцать, чтобы не обжечься в первый день. Прилечь было негде. Предприимчивые служащие продавали старые пропуска уехавших отдыхающих за наличные деньги всем желающим. Поэтому пляж был полон граждан, желающих приобщиться к элитному отдыху. Позже уже, осознав, что лежать на бетоне не так уж и элитно, они всё равно приходили на этот пляж ради освоения затраченных денег на покупку заветного талона. Свои действия продавцы талонов с изображением корпуса гостиницы оправдывали словами:

— Нам мало платят!

Эта универсальное оправдание, впрочем, имеет хождение у всех «берущих»: врачей, милиционеров, сантехников и прочего народца.

Раф с Верой пошли прогуляться по набережной, а заодно что-либо съесть. Набережная тянулась до самого Морвокзала. По левую руку лежали люди, некоторые с телами сизого цвета, некоторые уже подрумянившиеся, как чебуреки, которые настойчиво предлагали лотошники. По правую — располагались всякие кафешки и лотки с сувенирами. Владельцы лотков и продавцы глядели с высоты своего расположения на сизые тела, и выражения их глаз были как у голубей, которые разгуливали среди отдыхающих, глядя жёлтым глазом с единственным желанием урвать что-нибудь у отдыхающих. Да и весь город навис на невысоких горах, весь в порыве впиться жалом как оса, в узенькую, оставленную от неудержимой застройки полоску пляжа, где лежали сизые тела, и высосать из них материальный нектар!

Отобедать решили в ресторане при гостинице, располагавшейся высоко над пляжем. Гостиница была старой, построенной ещё до Отечественной войны. Это был ранний сталинский ампир, который последние десятилетия реставрировался исключительно хозспособом, штукатурами-самоучками с законспирированным названием «фасадчики». Так называемые фасадчики испортили много памятников архитектуры.

Зал ресторана был необычно высоким, имел выходы на балконы и размахом впечатлял! Официантка, матрона предпенсионного возраста, принесла им по заказу всё, что казалось съедобным из перечисленного в страничке меню. Единственным пышным в этом опусе были росписи: Директор, Завпроизводством, Калькулятор. Всем своим видом официантка выражала сверхнедовольство, будто она отрабатывает здесь пятнадцать суток административного ареста. Как бы то ни было, Раф с Верой съели то, что было принесено. У Веры аппетит прибавился от факта, что Раф не стал заказывать алкоголь, а Рафу, после заполярных изысков, любая пища на материке казалась царской. Однако, покинув ресторанные хоромы, они почти в один голос поклялись сюда больше не ходить!

Сразу за кварталом, где стояла гостиница, проходила дорога, очевидно, федерального значения. По ней плотным потоком шли автомобили всех типов. Верхними в этой шкале были МАЗы и КАМАЗы. Всё это издавало рёв и чад. Раф прикинул, что большинство гостиниц стыковались с этой трассой. И им, в общем, с временным жильём повезло. За дорогой был солидный сквер, конечно, с памятником Ленину. Посидев в этом сквере, решили, что рассматривать достопримечательности им не хочется. Они удалились в гостиницу и провели остаток дня в номере, поужинав прихваченными в магазине, который попался им по пути, колбасой и хлебом, запив местной минеральной водой, неожиданно оказавшейся чудесной. Остальные дни отпуска были мало отличны от первого, если отбросить время поселения…

…В это время буровую бригаду, в которой РАФ был начальником, буровым мастером, расформировали. Буровая бригада — это не та бригада, что допустим, на заводе или на стройке. В бурении название «бригада» — явление случайное. На самом деле это сложный комплекс со своим бытом и укладом и, можно сказать, со своей историей. Люди в ней живут, работают, растут профессионально, умирают, женятся, рожают детей. Примерно всё то же самое, что в деревне, в колхозе. Налажен определённый общественный быт. Есть баня, столовая, водокачка и многие прочие объекты. Не считая технологических штучек, допустим, у слесарей есть специнструмент, весьма тяжёлый. У дизелистов — тоже. А также у кочегаров, электриков и всех остальных специалистов.

Так вот, чтобы не осталось памяти об этом страшном инциденте с падением вышки, руководство решило расформировать бригаду. Чтобы не осталось самой истории этого события. Люди были вывезены с объекта. Некоторые из них месяцами, а некоторые годами, не выезжали на Большую землю. Не говоря о выезде на Материк. Жили, конечно, не на острове, но выезд за пределы района на самолёте назывался «поехать на Материк». Ещё более парадоксальной виделась ситуация тем, что тундра, где бурила экспедиция, называлась: «Мутный материк». Многих работяг после расформирования разобрали в другие бригады. Это тех, кто поменьше пил. А вернее, кто мог пьяный работать. Кто пьяный предпочитал валяться — старались в бригады не брать. Только в крайнем случае, если была большая нужда в кадрах. Помбура по кличке Геббельс совсем уволили, по статье «за прогулы». Он не выезжал с буровой до этого момента более года. Когда он приехал на базу экспедиции, у него скопилась порядочная сумма денег. За первые несколько часов он напился водки, загрузился «под ватерлинию», и лёг спать на бильярдном столе в холле конторы экспедиции. В это время в главный вход вошёл начальник экспедиции с очередной комиссией. Увидев спящего, он принялся его будить. Тот на свою беду проснулся, и стал посыпать всех вкривь и в крест отборным матом. Мат перемежался угрозами:

— Убью! Попишу! Зарежу! Порежу! Пидар гнойный!

— Это я-а-а?! — ткнул себя пальцем в грудь начальник экспедиции.

— Да. Ты пидар и казёл вонючий! Урою, штифты побью, срать лёжа будешь!.. — Далее посыпались ещё более зловещие эпитеты и угрозы. Но начальник уже дал распоряжение:

— Этого помощника бурильщика уволить!

Это был ещё больший повод выпить. Как же! Расчёт надо было обмыть. Квартира, где хозяин этого жилья привечал пьющих буровиков, называлась «кильдым» во все времена и во всех районах геологоразведки. Вот на таком кильдыме помбур по кличке Геббельс напился водки последний раз в жизни. Когда его утром стали поднимать, чтобы он опохмелился, левая половина его тела была цвета столовского свекольника, разбавленного многократно водой. Геббельс был наполовину сиреневый и мёртв уже несколько часов. Врачи написали, что у него какая-то железа отказала. Поминки его отмечали всё в том же кильдыме, всё в том же темпе, что пили простую пьянку. Из родственников умершего никого не вызывали. Отдел кадров предпочитал о смерти родным не сообщать. Был печальный опыт, когда приезжали родственники, то пили они ещё хлеще умершего. При всём при этом с ними трудно было распрощаться. Да и на похороны усопшего никто не пошёл. Как сказал потом каждый:

— Не дошёл! С утра опохмелились, я и вырубился!

Закопали помбура Геббельса за счёт государства в полиэтиленовом мешке. На столбике, на могиле была прикреплена табличка с номером, который потом можно было найти в книге регистрации. Но поминали — «ладили поминки» — сорок дней без перерыва, даже больше. На поминках разговоры были все те же, что и во время чаепития на буровой. Валера-слесарь рассказывал всё о том же своём опыте вбивания шаров в половой член. Слушателям, окружившим его и покуривавшим в перерыве между возлияниями, он поведал:

— Вбил я пять шаров, а сверху «шпалу». Потом пошёл в баню, сдрочил, а шары-то в руку и высыпались!

— А шпала?! — заволновались слушатели.

— Шпала тоже выпала. Упала в щель на полу. Её я вовсе не нашёл. Испортил!

Все эти надоевшие рассказы разбавил вновь прибывший с больницы дизелист Вова Фёдоров. Он ещё месяца три назад попал в больницу, упав на отгулах головой о бетон. Ему, отмытому и посветлевшему в больнице, налили сразу стакан:

— Помяни Геббельса!

Когда он выпил и обтёр губы рукавом, то начал свой рассказ:

— Меня как привезли, то стали делать пункцию из спинного мозга.

— Так, а зачем пункцию? — спросил наиболее рассудительный помбур Утопленник.

— Сказали: «Практикантам учиться же надо!»

— А чё тебя так долго там держали?

— Так я им бельё из прачечной в прачечную таскал, там, обеды из кухни в отделение, ну, и другое всякое…

— Так послал бы их нах…й! — единодушно загомонили помбуры.

— А они сказали, что если плохо буду вести себя, то отправят в ЛТП.

— Ну, ты даёшь! — воскликнул Сапог. — Это же они имели в виду, что если ты будешь в больнице бухать, а не отказываться обоссанные простыни в прачечную таскать!

— Теперь уже всё равно! — махнул рукой Вова Фёдоров.

В разгар полемики «могли или не могли лекари-лепилы отправить Вову в ЛТП» влетел в кильдым помбур Вася и проорал с порога:

— Раф вернулся из отпуска и набирает новую бригаду!

— Да ты чё?! — посыпалось со всех сторон. — А ты уже записался?

— Берут не всех. Там много хохлов вновь прибывших!

— Понаихалы тут за нашой копийкой! — завопил помбур Сеня, который умел подшивать валенки транспортёрным ремнём.

— Айда, ребя! Нас Раф возьмёт в одно касание! — сказал Олег, бурильщик, который работал в паре с Рафом, когда тот ещё был бурильщиком.

Все, кто мог передвигаться без посторонней помощи, потянулись к большому бараку, который был конторой экспедиции.

Раф, благополучно вернувшись из отпуска, прибыл сначала прямо в контору экспедиции и на удивление быстро попал в кабинет начальника. Он хотел перевестись бурильщиком в какую-нибудь бригаду, где можно хорошо заработать — в отпуске поистратился, а бурильщики зарабатывали больше всех, да и у бурильщика круг обязанностей меньше. Отработал свои смены и езжай на выходные к Вере. А бурмастеру ещё надо на своих личных отгулах всевозможные отчёты сдавать. При этом бурмастеру не всякий раз дадут отгулять законные отгулы.

При появлении Рафа в кабинете начальник экспедиции вызвал парторга, которого Раф не любил, на что тот отвечал взаимностью. Но, как со стороны казалось, начальник экспедиции этого не знал. Так вот, при парторге, что было наиболее торжественно, Рафу поручили создать комплексную бригаду, перетащить в тундре Мутный Материк стоявшую в консервации буровую вышку, смонтировать буровую установку и бурить поисковую разведочную скважину. Цель задания — открыть новое месторождение нефти, которое предположительно находится в заданной точке. Остатки бригады монтажников, где были в основном вышкари и сварщики, ему передали сразу. Вот только лишь буровиков ему предстояло набрать с непосредственным участием отдела кадров.

Выйдя на воздух, Раф увидел, что больше половины его бригады стоит у фасада конторы, и каждый смотрит на него. Пусть они были давно не бритые, половина была одета в спецовки, но это были его расформированные буровики! Раф устремился прямо к ним и поздоровался с каждым за руку.

Набор личного состава был недолог. Начальник отдела кадров сопротивлялся для порядка персонально над некоторыми фамилиями:

— Ну-у, этот — пьяница, замаешься с ним!

— Я ручаюсь за него!

— Смотри! Потом не проси уволить, заменить!

— Не попрошу уволить!

На этом и порешили. Закипела работа по освоению новой площади разведки месторождения. Несколько вагончиков уже было подле законсервированной установки. Вертолётом «Ми-6» перебросили ещё пять, как сказал начальник снабжения — на первое время. На что Раф ответил:

— Нет ничего более постоянного, чем временное!

— Ты не будь пессимистом! — пытался скрыть свою ложь снабженец.

Раф на гребне уловки снабженца стал выцыганивать у него электроды для электросварки, дополнительные брезентовые рукавицы и прочий дефицит. Снабженец успел включить защиту и зачастил:

— Дам, дам, дам… — отзвуки обещаний скрылись в закоулках кабинетов, вслед за снабженцем.

Его «дам, дам, дам…» было известно всем. Снабженцы — люди с тяжёлой судьбой. Это обычно малограмотные люди, только очень изворотистые. Они призваны закрыть брешь между несовершенством планируемого хозяйства и вечной потребностью в дефицитных материалах. Некоторым это удавалось, некоторых посадили в тюрьму, за злоупотребление.

Недели, месяцы текли. Наступил момент, который для буровиков, которые впервые производят эту операцию, является знаковым. Это когда буровую вышку высотой шестьдесят метров тянут стоя, не разбирая на секции, а прямо в собранном состоянии, даже с висящими по бокам оттяжками, из стального толстого троса. В наиболее опасных по уклону местах за эти троса боковые трактора удерживают вышку от падения. В этот год морозы ударили рано. Тундра «встала», и все трактора, необходимые для перетаскивания вышки на новое место, пришли вовремя, по первому заморозку. Запрягли трактора в два цуга. Всего тяговых тракторов собралось восемнадцать. Это было маловато, но трактористы были лихие, и в критический момент можно было трактора, которые как вспомогательные шли по бокам, включить в общую тягу. Главное в этом действии — с места тронуть всем разом! Если один или два запоздают бросить сцепление, то попытку приходится повторять. Опять все сдают назад, работяги подбирают троса, чтобы те не попали под гусеницы. Троса очень тяжёлые. Их делают из талевого каната, собирая от основания вышки к коренным тракторам вчетверо, из тридцатидвухмиллиметровых канатов каждый.

Раф стоял на двухсотлитровой бочке, перевёрнутой вверх дном, впереди обоих цугов. В момент, когда трактора становились в исходную позицию, выпустив слабину канатам, он движением рук показывал трактористам сигнал: «Поднять обороты дизелей!» И когда все два десятка взревели, как положено, бросал руки вниз, что показывало всем: «Рывок!» После четвёртого безуспешного рывка, вышка, наконец, стронулась с места лишь с пятого раза. Полозья Коробова — это такие лыжи, сваренные из шести толстостенных труб длиною одиннадцать метров, и всего четыре таких полоза нещадно заскрипели по грунту, местами выглядывавшему из-под снега. Трактора, нещадно дымя дизелями, потянули вышку на первой передаче.

Путь предстоял не близкий — семьдесят километров! Временами на вроде бы ровной тундре встречаются овраги и балки. Но эти препятствия не столь опасны, как озёра. Не все озёра промерзают и некоторые опасны для движения по льду. Так двигались почти месяц, с остановками на ночёвку и всякими непредвиденными другими остановками, когда начиналась метель, и свежий снег прессовало внутри гусениц тракторов. Отчего раздавались громкие хлопки, как орудийные выстрелы. В середине четвёртой недели движения, неожиданно для этого времени года, ударила оттепель. Весь караван остановился. Как говорят полярные люди: «Наст рухнул!» То, что было плотной, твёрдой почти как лёд основой, стало рыхлой и вязкой кашей. Счищать всю эту массу до грунта бульдозером, который был в распоряжении Рафа, было бессмысленно. Если бы один бульдозер счищал весь снег, то последний быстрее бы растаял с приходом весны. В ловушку попал сам Раф. Он, как положено в духе своего времени, передавал километраж с опережением, всё в душе надеясь нагнать на следующих перегонах: «Ну, завтра дело пойдёт!» В результате всех этих приписок, по данным, находящимся у руководства экспедиции, караван должен был находиться где-то в окрестностях площади бурения. Только фактически буровая установка остановилась, почти на двадцать километров не доходя точки бурения. Главный инженер кричал в рацию:

— Ты видишь репер, отбитый геодезистами над точкой бурения?

— Да, я ходил к нему на лыжах! — врал Раф.

— Так пробей несколько километров бульдозером! — советовал главный.

— Ладно, буду чистить! — согласился обречённо Раф.

Прочистить трассу двадцать километров и пятнадцать метров шириной в вязкой толще рыхлого снега — не имело практического решения. Догадка пришла Рафу поутру. Он быстро соединился с главным и бодро доложил:

— Бульдозер сломался!

— Так делайте!

— Делаем!

Раф задумчиво смотрел на намертво остановившуюся установку. Продолжать движение он себе не представлял как, даже если бы ему придали неограниченную техническую помощь.

Вдруг возле основания вышки появилась, всеми забытая уже, чёрная собака и строгими глазами, не просящими еды, как у всех собак, стала смотреть на Рафа. Она сидела прямо, как сидят собаки уже много веков, что зафиксировано на скульптурах и статуэтках собак, найденных археологами. Об этих статуэтках думал Раф, глядя на эту чёрную собаку. «Да ведь это же не собака!» — поразила мысль его сознание. Он стал медленно приближаться к видимому образу, протянув к ней руку, словно хотел обмануть, давая в руке кусочек лакомства. Он подошёл почти вплотную, оставалось сделать один шаг. Вдруг собака исчезла стремительно, но осязаемо. От её движения остался своеобразный холодок, несмотря на общую холодную погоду. Этот холодок, казалось, вошёл внутрь Рафа. Была благодать, что его никто в этот момент не трогал, не окликал, как обычно, с сотней самых бестолковых вопросов и просьб.

Раф прошёл и встал в центр диагоналей, мысленно проведённых рёбра вышки. Его вдруг прошило понимание, что именно в этом месте находится залежь нефти, необыкновенная по запасам! И глубина его залегания, понималось им, была незначительная для техзадания, полученного им на эту буровую! Раф долго простоял без движения и ощущал тепло по всем конечностям, несмотря на холодную погоду, и радость на душе, несмотря на цейтнот положения вещей. Ведь ситуация и перетаскивания, и всей его судьбы — была патовая! Тащить дальше они установку физически не могли, а маршрут продвижения Рафом был отрапортован с большим авансом. В этот момент он решил твёрдо: «Бурить буду здесь, а там будь, что будет!»

Наутро по рации с ним связался неожиданно и непривычно, так как темы их деятельности пересекались через другие службы, главный геолог экспедиции. Он стал нудным, надоедливым для этой категории профессионалов голосом сообщать Рафу разные трюизмы — про необходимость выполнения плана по проходке экспедицией, про «общее дело», которое «мы» делаем и прочие тривиальные вещи. Наконец, закончив преамбулу, он сообщил, что геологический отдел, проведя анализ и корреляцию местоположения разведуемой залежи и географического положения буровой установки, постановил, что бурить можно из нынешнего положения. Даже если пробурить вертикальную скважину, то ствол скважины попадёт в переклиналь залежи. Чтобы исключить высокий риск попадания во внешнюю сторону водонефтяного контакта, надо бы пробурить наклонную скважину. Далее он сообщал, что геологический отдел рассчитывает траекторию будущей скважины…

Только Раф уже не слушал его, он отжал кнопку рации режима «дуплекс» и, сжав кулак, выставляя локоть вперёд, кричал:

— Ес-с-с!!! Ес-с-с!!!

За чем его и застал старший дизелист Горденко:

— Товарищ начальник! — обратился он к Рафу уважительно. — Ты прикрути этих архаровцев! Опять кто-то привёз с собой ту чёрную собаку. Эти хантеры совсем озверели, лупят по ней из ружей. Кто помбурам ружьё доверяет? Пробили мне щит управления электростанцией. Дробью все приборы побили!

Горденко где-то прочитал американский роман о вояджерах. В голове у него всё перемешалось. Он был убеждён, что западносибирские ханты — это и есть американские хантнеры, раз те и другие охотники. Такую бражку в голове ему посеял студент практикант, для озорства, от скуки. Эта белиберда крепко засела в голове Горденко.

— Ладно, сегодня на ужине сделаю им вливание! — успокоил его Раф, — Давай, завтра начинай готовиться стыковать твою силовую дизельную установку с подвышечным основанием!

— А что, монтировать установку будем здесь, на этом месте?

— Да, сегодня радио получил. Нам повезло. На этом месте тундры Мутный Материк тоже есть залежь, и на подходящей глубине.

— Вот хорошо-то! А то надоела эта цыганская жизнь, уже месяц кочуем. Хоть баню развернём и столовую оформим, как положено. Радость-то какая! Пойду с ребятами поделюсь!

— Пойди, пойди!

Всем стало хорошо. Горденко был одержим гордостью, что он первым хорошую весть принёс. Рафу после нервного истощения от мук, как извернуться с действительным местоположением установки, не оставалось сил отвечать на вопросы, которые начнут задавать члены буровой бригады. Механизированной колонне, трактористам, было на руку прекращение перетаскивания. Моторесурс тягачей уже был на исходе. Поломка шла за поломкой. Многие трактора после такой перегрузки требовали техобслуживания, а то и ремонта.

На следующее утро сразу приступили к монтажу. Вышкомонтажники стали стыковать агрегаты, часть буровиков поехала колонной из восьми тракторов за растянувшимися вдоль трассы недотащенными блоками: паровыми котлами, емкостным парком горючего и другими причиндалами. Часть наиболее мастеровитых буровиков стали обустраивать посёлок. Строить надо было всё, начиная с туалета и заканчивая водонасосной. А начали всё же со столовой. Погода стояла не морозная. Только знающих людей беспокоило ясное небо, на котором в длинную полярную ночь появлялись сполохи северного сияния. Это указывало, что, несмотря на оттепель — морозы не за горами!..

…Через два месяца, когда уже солнце стало пригревать и помбуры с охотничьей душой стали поговаривать, что скоро полетят гуси, на установке раскрутили силовые дизеля и опробовали буровые насосы. Воду, несмотря на все тщетные усилия знатоков, поблизости не нашли — все озерца были проморожены до дна. Решили забурить маленькую скважину для воды, прямо под основанием вышки. Во время цикла бурения шурфа под ведущую трубу оттянули укороченный турбобур в сторону. Там под основанием вышки и пробурили на водоносный горизонт. Была опасность, что размоет грунт под опору основания вышки, но всё обошлось. Опять всем повезло. После обсадки водяной скважины трубой с фильтром вызвали приток с помощью своего, бурового компрессора, когда скважина очистилась, вода пошла хорошая. Все с наслаждением пили пластовую воду. За прошедшие много месяцев питья талой воды из снега, эта вода была просто живительная! Рассудительный Горденко произнёс:

— Вот ведь какие дураки, болтают, как полезно пить талую воду. Они бы ещё из-под опреснителей на корабле пить попробовали бы! — Горденко служил на флоте, поэтому иногда разглагольствовал на морские темы. — Зубы все высыплются после полгода питья!

— Да, — поддакивал ему Сапог, попивая артезианскую воду из зелёной кружки. — Много чё пишут. Пишут, что свою мочу пить полезно!

Народ загомонил. Вася верховой, который славился экстремальными высказываниями, завопил:

— Говно жрать ещё полезно! Фекальная терапия!

— Да. Поволокали бы трубы по болоту на пупок, дурью бы со своими терапиями не маялись бы. Целители! — подвёл черту Нахим.

С момента пуска водяной скважины все за водой стали ходить только к ней.

Ещё через два с половиной месяца ударного монтажа была назначена забурка основного ствола скважины. На забурку прилетел сам главный инженер Иван Петрович. Он с порога, поздоровавшись, сразу стал говорить крамольные речи:

— Сейчас летели, вертолётчики говорят, что по ихней карте вышка, вроде как, не по курсу стоит!

— Пусть летать научатся! У них-то и навигационных приборов нет! Летают от столба к столбу! Только внешние подвески к вертолёту шакалят! — сбил его с темы Раф.

— А что им подвески?

— Ну, вроде как им больше денег платят, если они на внешней подвеске чего-нибудь тащат. Вот и носятся по тундре, подвески ищут! Шакалы!

У Ивана Петровича была невыносимая привычка записывать всё услышанное. Собеседнику от такой формы общения было плоховато морально. Вроде, как на допросе сидишь.

После всей подготовки, когда все инженерно-технические работники собрались за вечерним столом, Голован доложил о времени «ч»:

— Утром, как позавтракаем, начнём крутить!

Буровики, как и все ремесленники, все ключевые слова типа «бурить», в ответственные моменты не произносили. Боялись сглаза. Раф начал сразу толковать о противовыбросовом оборудовании. На это Голован ему возразил:

— Ты не лезь поперед! Ты ещё эту нефть найди!

А Раф-то знал, что здесь, у них под ногами, есть богатейшая залежь! Только эти утверждения основывались на его личных чувствах, для доказательства нужны были факты. Он был уверен, что он эти факты предоставит! А там уж пусть обнаруживают, что он вышку не дотащил до места проектируемой скважины двадцать километров. А пока все легли спать, оставили лишь дежурным инженером, при ночной вахте, конторского технолога Дурыкина. Дурыкин парень был грамотный. Да и парнем его в сорок с лишним лет назвать было трудно. Только из-за его фамилии его все считали парнем. Когда его рекомендовали, то не говорили «специалист он неплохой», всегда говорили «парень он неплохой!» Так и жил он неплохим парнем. Им затыкали все образующиеся дырки. Допустим, подежурить ночью. Когда бурильщик Олег ему в час ночи в надежде, что его вахте позволят отдохнуть, доложил, что к забурке всё готово, Дурыкину вдруг непреодолимо захотелось стать наконец-то мужчиной, перестать быть парнем. Он даже неожиданно для себя скомандовал:

— Тогда забуриваемся!

Олег, движимый здравым смыслом хотел идти и всё-таки для такого дела разбудить бурового мастера, а потом рассудил: «Вот я никогда не забуривался, всегда приходил на ходовые скважины, а Раф — тем более, откуда ему знать эту тему?» Во всей этой ситуации была двусмысленность: Дурыкин тоже никогда не присутствовал при забурке! Каждый надеялся друг на друга, только о своей некомпетентности не сообщали они друг другу. В финале их действий, когда все проснулись, скважина была забурена косо, шла как бы под бурильщика, в том направлении. Был один нюанс, который энтузиасты не учли — грязевой шланг, который потянул ведущую трубу на стояк манифольда, отчего скважина, согласно закону разложения сил, ушла в сторону второй ноги вышки.

Когда главный инженер увидел под буровой косо идущую бурильную трубу, с ним случилась истерика. Он стал, как положено главному техническому работнику, проводить расследование. Он вызывал всех по очереди и опрашивал. При этом, согласно своей дурной привычке, всё записывал за говорящим, отчего испрашиваемый чувствовал себя весьма неуютно. Раф уже прикинул, что беда-то не большая, можно талрепами верхнюю обсадную трубу оттянуть за основание вышки. Когда его Иван Петрович спросил: «Что будешь делать?» — Раф молниеносно ему ответил. Он ответил первое, что пришло в его ещё не проснувшуюся голову. А пришла ему терминология из геодезических поверок:

— Ничего, экстриситет алидады позволяет нам продолжить проводку скважины!

Главный инженер всё записал буква в букву! Ещё полдня у него ушло на выспрашивание, что такое «экстриситет алидады». Делал он это дипломатично, да ещё на беду он смог это узнать только по рации, случайно, у главного геолога. Поняв, как его мерзко обманул Раф, он долго разорялся. Даже увольнял его два раза. А потом успокоился и собрался улетать на базу со словами:

— Я вам тут всё наладил, смотрите, не подведите меня!