"Рыбья кровь" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 2

Ехали в поезде долго. По Коми-республике железная дорога идёт однопутная, на разъездах пропускаются встречные товарняки.

Дорогу строили во время войны, в основном и без исключения, зэки. В Воркуте есть уголь, нужный для производства стали — коксующийся. Для войны нужна была сталь, и «Сталин дал приказ!» Дорогу строили, главным образом, лопатами и тачками. Один исследователь навёл статистику: «На всей дороге от Ленинграда до Воркуты зэков закопано больше, чем шпал!» По тундре вести железную дорогу легче, чем по тайге или лесотундре, лес — его ещё надо свалить, пеньки выкорчевать, а трасса шириной семьдесят метров. Оттого зэкам приходилось на руках, предварительно раскряжевав, выносить брёвна по обе стороны трассы на расстояние тридцать пять метров по колено в болоте. Воистину каторжный труд! Причём почвы в лесной зоне испытывают летнюю оттайку и проседают. А в тундре же грунт сыплют прямо на мерзлоту, и от её присутствия провалы полотна редки — насыпь держится за счёт мерзлоты. Жили строители здесь же вдоль дороги, в лагпунктах. Бараки строили из сырого леса способом «взабирку». Это когда ставят столбы-стойки с пазами, в пазы, как в направляющие, набирают брёвна. Греет зимой такое жилище не то чтобы качественно, но от ветра заслоняет. Морозы в лесистой местности достигают минус пятидесяти пяти. Поэтому людям, живущим в построенных взабирку бараках, не до высокого искусства, о котором говорят, рассказывая о страданиях певцов и артистов, которые «мучились» в нетопленном театре на репетициях во время войны. Строителям железной дороги и другим работягам до настоящего времени, впрочем, приходится в мороз выходить на работу и давать норму. Но всё описанное не так изнуряюще тяжело, как комары летом! Особенно когда летняя температура поднимается выше двадцати, а влажность из-за болот очень высокая. Раздеться нельзя — комары убьют, а в одежде ужасно душно. От этого у некоторых сердце просто физически останавливается. Кроме комаров, ещё есть мошка, она имеет способность и привычку залазить ползком куда угодно. Если комар слёту просто жалит, то мошка, путешествуя, грызёт кожу. От этого насекомого у многих каемочка границы волос на голове проедена дорожкой такими узкими болячками. В туалет сходить по-большому просто нереально! Ни летом, ни зимой. Когда комары, а когда мороз. Вдоль железнодорожной насыпи много кладбищ. Кресты на них покосившиеся, как пьяные. В инженерной геологии есть такой термин: «пьяный лес». Вдоль железной дороги Ленинград-Воркута — «пьяные кладбища». Почву выдавливает мерзлотой, причём векторы сил могут меняться через метр. Посёлки на Крайнем Севере с неровными коньками крыш и стенами, если фундамент этих бараков на низких поленьях — стульях.

У этой железной дороги на станции Сейда есть единственное ответвление. Ветка называется Сейда — Лабытнанги. Идёт эта ветка через перевал Полярного Урала. Перепады высот там гигантские и полсостава тянут двумя тепловозами. Лабытнанги — столица лагерей Западной Сибири. На траверсе, на другой стороне реки Оби, стоит Салехард. Самый странный с экономической стороны город. Его делит на две половины Полярный круг. Люди, работающие в разных частях города, получают разные северные надбавки. Но это другая история… А, в общем, если погода хорошая, то из окон поезда видны круглый год горы Полярного Урала цвета сахара. Зрелище незабываемое. До тех мест, откуда виден Полярный Урал, далеко.

В молодости с похмелья кушать хочется! Рафа с Шурой подкармливали попутчики по купе. Шура тоже сказался студентом и их обильно кормили салом и огурцами. Конечно же, крутыми яйцами и варёной курицей. Без этих двух съестных припасов русской железной дороги не бывает! Налили им и по полстакана самогона, который везли аж с самой Украины. Эти полстакана завели товарищей, и они подались в вагон-ресторан промышлять пивка. Денег у них оставалось «на резерве» — Раф отложил сумму, равную стоимости билета на теплоход, ходивший по реке от Печоры до городка, где стояла база его экспедиции. Остальные деньги передал Шуре, чтобы он объединил со своими на пропой. Заведующий вагоном-рестораном, который был, кстати, закрыт на перерыв, с вида жулик был типичный. Раф сразу въехал в тему и понёс ему всякие загадочные посулы про валюту, фарцовку и прочую чернуху. Заведующий был тёртый жучара, или стремился к тому. Поэтому, оглядев одежду просителей и оценив наглость напора, пропустил их в салон ресторана. Пива, конечно, не было. Заведующий кинул им спасательный круг:

— Пивко-то оно есть, но целевое. Поэтому могу продать только с бутылкой. А пейте прямо здесь, сколько влезет!

Это означало, что этот деляга хочет наценку, суммой равной стоимости тары. На что Раф великодушно повелевал:

— Давай! Цена — дело второе! Разберёмся!

Заведующий жестом фокусника отпёр рундук, закрытый на висячий замочек, с вопросом:

— Парни, сколько?

— Давай пятнадцать, — прикинув по деньгам, молвил Шура.

Хозяин выметнул из рундука на столик пятнадцать «Жигулёй». Попутчики за этот столик прямо и сели, причём Раф на рундук, где лежали внавал заветные бутылки.

— Что подать закусить? — испросил заведующий.

— Рыбы! — отрубил Раф.

Шура стал делать перфоманс, напоминавший конвульсии кооператора, умершего от пыток рэкетиров полиэтиленовым пакетом. Этим он символизировал лимит средств оплаты. Но на предложение мороженой севрюги Раф повелевал:

— Отруби клок!

Стали пить тёплое пиво, макая мороженую севрюгу в соль с перцем.

Тем временем ресторан открылся с перерыва. Какой-то воркутинский шахтёр, увидев пиво, которого не было в прейскуранте, осторожно спросил:

— Это у вас с собой?

— С собой, с собой!

— Вы не уступите бутылочку, с похмелья трубы горят!

— Присаживайся, угощайся, братан! — радушно предложил Раф, и наполнил гранчак шахтёру. Тот жадно выхалкал, кадык его гулял, как всасывающий шланг насоса с неработающим клапаном. Раф наполнил ему ещё. В тот момент подскочил заведующий и предупредил:

— Ребята, если будете брать ещё, то давайте! А то сейчас клиенты попрут, чтобы мне не засветиться!

— Давай ещё пять! — сказал Раф.

— А десять можно? — среагировал шахтёр.

— Можно, только я нырять в рундук больше не буду, один раз выдам!

— Потянет! — среагировал Раф.

Заведующий опять залез в рундук. Раф заметил, что пива там было под самое сиденье, полный рундук. Хозяин опять заботливо запер висячий замочек. Компания села употреблять пенный напиток. Пошли дорожные разговоры. Шахтёр поведал, что был в отпуске, хотел заодно приодеться. Весь отпуск ушёл на встречи с однокашниками и вот теперь едет сдаваться жене, без всяких покупок:

— Даже носки не купил!

— Значит, деньги целые остались?! — испытывающе спросил Раф, прикидывая перспективу развития пьянки.

— Да где там! На такси было — живу-то я не в городе, на шахте Комсомольская. Теперь заплачу за пиво и поеду на автобусе!

— Ясно! — сказал Раф.

Держась за край сиденья, он встал, применяя становую тягу. Замочек с лёгким щелчком слетел вместе с петелькой. Шура, понятливый с полпинка, нырнул в рундук и выудил шесть бутылок пива. Шесть пустых бутылок выкинули в окно, кидая вниз, чтобы не сыграло по стёклам. Замочек поправили, он встал на место как родной! Шахтёр воодушевился, ему стало весело с такими разбитными парнями. Беседа набирала интенсивность. Подскакивал раза три заведующий:

— Севрюжки не подрезать?

— Пока всего вдоволь, мастер!

Раф еще раз пять поднимал сиденье. Пиво, казалось, сейчас польётся из ушей, от тяжелого пивного хмеля головы потянуло в сон. Наконец, рассчитались с уже начавшим что-то подозревать заведующим и разбрелись по купе спать. Раф, превознемогая тяжесть во всём теле, взобравшись на вторую полку, предусмотрительно положил документы под голову, под матрац. Улёгся прямо в одежде, сэкономив на белье, и заснул сном праведника. В пять утра его, как вертухай в карцере, разбудил проводник. Раф подумал, что это заведующий пришел штурмовать за ограбление рундука, и попёр буром:

— Куда рога мочишь? Видишь, приличные люди спят! Другие тебе давно бы шубу повыхлопывали!..

— Чё базлаешь, — вопил привыкший к блатному люду проводник, — Твой выход, Печора!

— Ну, так бы и сказал! Буди Шуру.

— А я чё говорю! Сам буди свою Шуру!

— Базар фильтруй! Фуфел паровозный!

Проводник, продолжая бурчать: «На простыне сэкономил, а пальцы гнёт, как деловой!» — удалился. Раф не смог вспомнить, что лопатник у него под матрацем. С полупроснувшимся Шурой, который даже после визита в гальюн плохо соображал, вышли в тамбур. Поезд уже тормозил, всё ещё бурчащий проводник даже не протёр поручни. Вышли на перрон и прошли сквозь вокзал. Шура повсюду озирался, осматривал окрестности. Ему хотелось пить и отлить одновременно. Попутчики принялись делать ревизию наличности. Было только пять рублей у Рафа на билет, ровно на теплоход.

Город Печора состоит как бы из двух городов: железнодорожная часть, затем, минуя остановку автобуса, так называемую: «Макаронку», существует другая часть города — «Экспедиция». Вот в этой части стоит речной вокзал, там можно сесть на теплоход, и, минуя Усть-Лыжу, Усть-Усу, попасть в городок, где стояла у Рафа база экспедиции. Именно в этой гиблой экспедиции, которая занималась исключительно только поиском нефти и газа, и предстояло Рафу отрабатывать обязаловку последипломного срока — оправдать бесплатное обучение и выплаченную за годы учёбы стипендию.

Денег на билеты у Рафа с Шурой не было. На автобус не сесть… Если разбить пятёрку, то на теплоход не хватит… При этих подсчётах Раф вдруг понял, что его бумажник с документами уехал на Воркуту, забытый под матрасом в купе. Побежали к дежурному по вокзалу. Тот уже такие варианты знал, за все годы работы сталкивался сотни раз. Он сообщил по дистанции, что бумажник надлежит извлечь и вернуть на станцию Печора. В финале сказали, что документы привезут встречным поездом. Но это будет только завтра. Дорога-то однопутная. Обстоятельства были выше Рафа, и ему оставалось только ждать.

Решили, что поедут в экспедицию, куда командировали Шуру. Тормознули УАЗик. Водила спешил за начальником, но понадеялся, что ему за подвоз трояк дадут, и взялся подвезти. Рафа с похмелья и после пережитого словесно понесло. Таким способом из него выходил стресс, если в момент рядом с ним не было подходящей подружки. Если таковая была — то стресс выводился другим способом, более энергозатратным.

Он складно поведал водителю, что они с коллегой, то бишь, с Шурой, приехали руководить возведением монумента: «Память за оборону Печоры». Дескать, они архитекторы. Это он клал почин дальнего намёка, что водитель должен быть сознательным гражданином и прокатить их за просто так. К середине пути, у «Макаронки», водила стал соображать, что денег за подвоз, по причине его высокого гражданского долга, ему не видать, возразил:

— Так немцев же в Печоре не было! Какая оборона?

Раф не спешил доставать джокера из рукава и разводил водителя на эмоции:

— Э-э-э!.. Плохо вы, батенька, учили историю в школе! Какая оценка у вас была по истории СССР?

Водила начал горячиться:

— Причём оценка, причём история? Я сам здесь живу от рождения! И все предки здесь жили. Никогда от стариков не слышал, что немцы дошли до Печоры!

В этом месте у Рафа был «рояль в кустах»:

— А десант немцев для взрыва моста через реку Печора?

Водитель, конечно же, знал, что был такой случай в истории. В разгар войны немцы высадили десант с подводной лодки в Печорском море на берег. Этот десант погиб где-то в лесах-болотах. Исследователи достоверно не знают, то ли они погибли от воздействия природы — не советские же зэки они, что бы терпеть такие условия, или из винтовок побили их местные охотники, забрав экипировку на трофеи. Всё это скрыто в архивах НКВД, как военная тайна. Энкавэдэшники намекают, что, мол-де, они их уничтожили по приказу Ставки, но подробности не говорят. Примерно так же америкосы повествуют про экспедицию на Луну. Или как зачастую бывает: паренёк лоховатый проведёт ночь с девкой. Наутро друзья спрашивают: «Ну, ты её дрюкнул?» Он загадочно кидает реплику: «Порядочные мужчины об этом не говорят!»

Такими же были сведения об уничтожении немецкого десанта. Есть только факт, что до моста они далеко не дошли. Водитель понял, как он оплошал, и затянул:

— А-а-а! Так я знаю! Диверсанты!

— Мало знать! Надо помнить и чтить! — наставничал Раф менторским тоном.

Водитель обиделся вовсе и высадил их далеко от экспедиции, сказав, что ему срочно необходимо сворачивать. Поэтому Шура, всю дорогу, что шли пешком до конторы экспедиции, бубнил:

— Надо было тебе его дрочить! Вот идём теперь пешком, а то бы доехали как белые люди. В конторе бы увидели — нам респект!

— Мы пострадали за правду! — пафосно ерепенился Раф. — Зато ты теперь всё знаешь про десант, и походя заодно отлил!

Так за суетой они дошли до конторы экспедиции, куда был прикомандирован Шура рисовать какие-то изопахические треугольники. О смысле которых Раф смутно лишь догадывался, но Шуру за это умение уважал — изопахические всё же! В экспедиции Шуру уже ждали, поставили штамп о прибытии и дали направление в общежитие, которое параллельно несло нагрузку гостиницы для приезжих, и было в центре посёлка в сборно-щитовом бараке. В комнате такого барака Шуре дали одну из кроватей. Там стояла ещё масса кроватей, и на одной из них расположился Раф. Комендантше, с виду распутной молодой тётке, он, не сильно напрягаясь, объяснил, что его начальник «в поле», прибудет завтра и тогда выпишет направление. Комендантша-тётка знала, что в «поле» — значит, уехал на тягаче или вертолёте в тундру. Если уезжали в Среднюю полосу в командировку или отпуск, это называлось «на Большую землю». Тётка с завистью и мечтой оглядела ловкую фигуру поселяющегося, и вдаваться в подробности законности проживания особо не стала. При этом даже простыни ему дала, которые густо пахли прачечной и носили её следы в виде окраса трупного цвета. На критическое замечание по этому поводу комендантша парировала:

— Принц какой! Другие спят и ничё! У нас даже Герой Социалистического Труда живёт и не жалуется!

— Не может быть?! — заинтересованно откликнулся Раф.

Звание «Герой Соцтруда» его магически интересовало с детства. Он в младенчестве сильно увлекался книжками про войну, про лётчиков-истребителей. Теперь он отождествлял звание «Герой» со званием «Герой Соцтруда». Звёздочки почти были похожи и носились на груди рядом. Даже девальвация последними Генсеками этого звания не поколебали в нём уважения к Героям. Раф по наивности, связанной с молодостью, полагал, что награды выдают за истинные заслуги, что возвеличивание героев никак не связано с политикой, которую проводит руководство страной. Его магический ступор прервала комендантша репликой:

— А вон он, пришёл. Дверь в свою комнату открывает!

Недалеко от входа мужичок возился с дверным замком прямо возле уличной двери. В общежитии, которое было чем-то вроде «Дома колхозника» с геологическим уклоном, рейтинг комнат падал по мере удалённости по коридору. Рядом с комендантской шумели и пили поменьше, старались упрятаться вглубь. Временами случались рейды вытрезвительных экипажей ментов и из общежития могли запросто загрести в «медак», так назывался для краткости медицинский вытрезвитель. Проживающим инстинктивно казалось, что из глубины коридора их не выкорчуют. Раф автоматически поздоровался с мужчиной, который уже справился с замком и отворил дверь. При следующем дефиле по коридору, пол которого мыла два раза в неделю уборщица, но разводы по некрашеному полу выдавали, что воду для помывки она меняла один раз в неделю, Раф опять столкнулся с этим мужиком. Тот спросил спички, держа сигарету в руке. Спичек не было, но разговор завязался и мужчина представился:

— Павел Иванович!

При знакомстве они пожали друг другу руки. После этого Пал Иваныч (так он произносил сам своё имя), без перехода спросил:

— Опохмелиться чего-нибудь у тебя нет?

Он сразу стал разговаривать с Рафом на «ты», очевидно учитывая более чем двойную разницу в возрасте.

— Нету. Так давайте купим!

— То-то и оно-то, что теперь дают только с двух часов дня, а ранее никак!

— Ну, а если в аптеке купить спирта, скажем, для инъекций? — стал раздавать бесплатные советы Раф, видя физические похмельные муки Пал Иваныча, которые отражались на лице гримасами и мешками под глазами.

— Ты ещё не искушённый в таких тонкостях, я вижу. Купил я уже в местной галантерее самое легкодоступное в это тяжёлое время зелье! — С этими словами болезный извлёк с видом фокусника два флакончика одеколона «Капитан».

— Не желаете ли? — любезно предложил он, — Это из дорогих напитков, многие предпочитают дешёвые, типа «Цитрусовый».

— Нет, нет! Я пока не привык! — среагировал Раф.

— А я подлечусь! — сказал Пал Иванович.

И с деловым видом стал обтирать глубокую мыльницу. Этот напиток на Севере предпочитают не пить из стаканов — после такого употребления стакан долго ещё пахнет парфюмерией, почти навсегда. Бывало немало эксцессов, когда какой-нибудь работяга, пребывающий в завязке, наливал чай в стакан после парфюмерии, и происходил скандал. Бывали нередко и мордобои после разборок, когда выясняли, кто употреблял одеколон. А в общем питьё одеколона не считалось делом позорным, рассказывали об этом даже как о геройском поступке. Во многих районах, особенно севернее Сургута, был введён сухой закон местного масштаба. Об этом не объявляли, а просто алкоголь не завозили, да и всё. Поэтому здоровые, наркологически нормальные мужики, справляя день рождения или снимая стресс, пили одеколон. Закусывали в любом случае сахаром — непонятная реакция одеколона с сахаром снимала резкий удар вкуса одеколона. Вот и сейчас Пал Иванович, налив в мыльницу одеколон, зачерпнул игральной картой, как совочком, сахара-песка и изготовился пить.

— Ну, с богом! — изрёк почётный член партии и, глотнув из мыльницы, высыпал совочек сахара в рот. Слеза прошибла его отёкшие глаза, Пал Иваныч потряс головой, прислушался к своему организму и изрёк:

— Надо закрепить успех! — Налил ещё одну мыльницу и отправил туда же.

Потёк обычный, после удачного опохмеления, разговор. Рафу, кроме того, что интересно было послушать Героя Соцтруда, идти и общаться, собственно, было не с кем. Шура спал, добирая недоспанное в вагоне. И Раф обратился всем вниманием к Пал Иванычу. Тот первым делом поинтересовался:

— А ты, Рафаил, из каких будешь? Инженер? Студент на практике?

Раф из чувства негативизма воспротивился реплике и начал вить канву оппозитно предположению собеседника, использовав знания, полученные во время обучения в ВУЗе на практиках, на буровых:

— Да я помощник бурильщика. Первый помощник!

Он постеснялся назваться просто бурильщиком. Такую должность зарабатывали обычно годам к сорока, будучи степенными, заматеревшими работягами. Ответственность должности очень велика. Во-первых, буровая установка и скважина ст?ят несколько миллионов долларов каждая. Также существует и опасность нанесения травм, даже смертельных, персоналу буровой при неумелых, неквалифицированных действиях бурильщика.

— Ну-у-у, так у тебя ещё всё впереди! — вскричал Пал Иванович, окрылённый удачей встречи молодого коллеги и устаканившейся дозой одеколона, поднявшей старые пары. Эйфория заколбасила его и вдруг прорезался аппетит, причём аппетит просто волчий.

— А ты уже был в местной столовой? — справился он.

— Да не был, мы только с поезда.

— Так пойдём, сходим, вкусим пошлой пищи, после ещё более пошлого напитка.

— Да вы знаете, есть некоторые обстоятельства. В общем, я не могу пойти!

— Отчего же так? Дело-то молодое, аппетит должен быть великолепный!

— Понимаете, Пал Иванович, я в вагоне вместе с документами оставил деньги. Теперь жду от железной дороги чуда возвращения, — приврал Раф, усугубив факт утраты.

— Буровик буровика завсегда выручит! Пойдём, я угощаю!

— Я бы не прочь, но у меня за стенкой в соседней комнате товарищ спит. Тоже голодный.

— Так спит же! Счастливый, не мучается от голода. Пусть спит!

— Нет, я без него не могу!

— Ну, буди его, тоже возьмём с собой! — решительно скомандовал Пал Иванович.

Вскоре они втроём входили в сборно-щитовой барак столовой. Впрочем, в посёлке геологов все бараки были сборно-щитовые, даже контора и красный уголок-клуб. Столовая была без изысков интерьера. Тот же дощатый пол, замытый грязной тряпкой до бурого цвета, да ещё и заполированный жиром из кухни. Алюминиевые столики с пластиковыми столешницами. И такие же алюминиевые стульчики, но уже с фанерными сидениями и спинками. По металлическим направляющим посетители двигали алюминиевые подносы, нагруженные посудой и приборами с такого же металла. В те времена алюминий столь жестоко не экспортировали, хотя на авиацию и архитектуру тратили изрядно. Тем не менее, на интерьер столовых хватало. Котлы и все остальные прибамбасы в кухне тоже были из алюминия. Теперь уже исследователи установили, а, может, партийцы сразу это знали, что именно алюминий снижает умственную способность, причём значительно, переходя из посуды в пищу. Да, впрочем, зачем народу умственная способность, лишь бы «пахали» хорошо! Умственные способности надлежало развивать у детей партийцев. Те ели из сервизов типа «мадонна» и ложками из нейзильбера. Стаканы в столовой были модели «гранчак». Говорят, изобрёл гранчак Менделеев в прикуп к водке. Но в народе его звали «малиновский», из-за того, что начали его выпускать лавиной в годы правления Малиновского. До изобретения этого стакана пили из металлических кружек. До революции водка была сорок один градус. Большевики после сухого закона, при возрождении выпуска водки, понизили её на один градус. На эту тему есть анекдот, моралью которого является реплика: «Стоило ли из-за одного градуса бучу затевать?»

В столовой начался уже ранний обед, народа ещё было немного, а меню освещено было полностью. Был винегрет цвета красного портвейна, рассольник, загущенный крупой, которую в армии зовут «кирза». Венчал всё компот из сухофруктов цвета мочи нездорового человека. Про второе сказать надо отдельно. Коронным блюдом были котлеты. В разные дни, для соблюдения закона ассортимента это блюдо называлось: биточки, шницель, тефтели, кнели и так далее. Фарш для всего этого многообразия готовился одинаково и был корпоративной тайной комсостава столовой, как рецепт напитка у фирмы «Кока-кола». Соблюдали эту тайну воистину, как описывали в детских книжках про подпольщиков в немецком тылу. Очевидно, это была генетическая память со сталинских времён, когда за отравление рабсилы энкаведэшники могли шлёпнуть, причём в лёгкую! Кидали в фарш всё не съеденное посетителями, что вычищалось с тарелок, лишь бы оно было густое. Если густоты недоставало — загущали крахмалом. Современные рецепты колбасы из сои — это детская игра в куличики. Рецепт котлет — это была несущая конструкция благосостояния завстоловой и его потенциал подмазки наверх. Замес котлет был залогом финансирования всех банкетов для проверяющих, «подогревов» нужных людей. Сейчас всё просто: надо дочку в институт устроить — несёшь в нужное место тридцать тысяч гринов и дело в шляпе! При большевиках было сложнее. Завстоловой мясо-вырезку годами носил в нужное место. Так же для всего: для места под дачу, для покупки сапог, вставки зубов и всего, что нужно, чтобы подвысунуться над соседями. Очень трудоёмкий был процесс. Назывался он «серый бизнес».

А пока Раф с Шурой набрали всего по одному наименованию, Пал Иванович заплатил за три подноса. Уселись в уголок за столик с серой пластмассовой крышкой, в центре которого были фаянсовые солонка и перечница, но вытрясти из них что-либо было невозможно. А впрочем, всё и так было насолено с избытком. Пересаливание — патентованное изобретение всех поваров мира: чтобы пища не казалась безвкусной — её обильно солят, и появляется какой-то вкус. Раф сверх стандартного набора своих спутников взял ещё себе сливки. Сливки — это уже эксклюзивное изобретение повара. С материка доставляют сметану в стандартных молочных флягах. За время путешествия сметана обычно прокисает. Повар расколачивал её крючком проволоки-катанки, вставленной в электродрель, при этом обильно сыпал в субстанцию питьевую соду. Первоначально вещество было вязкое, его сильно вспенивало, а объём увеличивался в два и более раза. Это покрывало стыренные снятые «вершки» и давало ещё значительную прибыль сверх стыренного. Таких фокусов общепит знал великую массу. В позднем застое нескольких руководителей торговли и общепита расстреляли. Посадили на большие сроки торгашей ещё на порядок больше, оттого они считали себя людьми рисковыми и фартовыми, с некоторым презрением смотрели на «не торговый» люд. Так лётчики истребители, привыкшие рисковать жизнью, смотрят на других людей, не лётчиков. В отличие от лётчиков, торговые люди как знаки отличия носили не ордена и медали, а бриллианты и золотые коронки. Позже стали носить шубы натурального меха, это как лётчики носят кожаный реглан.

Раф выпил сливки а-ля местный повар и запил компотом, тем самым и подытожили званый Пал Иванычем обед. Тот по-отечески, посоветовал им наслаждаться пищей, так как в посёлке на буровой качество питания было гораздо хуже. Время катилось к открытию винно-водочного магазина. Пал Иванович отсчитывал это время просто биологическими часами. Когда все ватагой подались к выходу, он изрёк:

— Ну, что, юные друзья. Не усугубить ли нам местной водочки? Хотя она не столь уж и местная, — начал рассказывать он. — Она воркутинского ликёроводочного завода. Гадость редкостная. Такую микстуру я ни в каком уголке Союза не пил. Чистый яд!

— Вы же знаете наше финансовое состояние!

— Знаю, поэтому и предлагаю вам сходить в магазин, а я уж профинансирую мероприятие. Там очередь из страждущих, а моё здоровье не позволяет переносить подобные стрессы.

Пал Иванович объяснил, как найти местное достопримечательное место и выдал товарищам на три поллитры, как он сказал, яда и закусь. Сам он подался в общежитие ожидать возвращения этой экспедиции, а товарищи направились в магазин. Вскоре они вернулись, отоварившись без очереди. Все мужички стояли в очереди пропитые, совсем не бойцы. Раф их быстро оттеснил, объясняя роптавшим:

— Я здесь стоял. Ходил за деньгами, забыл дома, возвращался!

Пить сели в комнате Пал Иваныча, принеся для сервировки воды в графине. Закусывали плавлеными сырками. Завёрнуты сырки были в фольгу, а по шву стыковки обёртки была зелёная каёмочка зелёной плесени, которая всегда была темой для разговора:

— Во Франции за сыр с плесенью большие деньги платят, а мы здесь деликатесы на халяву вкушаем!

После «второй» Пал Иванович поведал, как он обрисовался, образовался в местной экспедиции, да ещё с проживанием.