"Рыбья плоть" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 13

Чувство угрызения совести терзали Рафа. Он трезво осознавал всем своим разумом, что уехал от Павла Ивановича, когда тот был уже почти покойник, и он ничем ему уже помочь совершенно не мог! Но никакие оправдания, что его задержали в милиции, не могли остудить чувства вины, переходящего уже в комплекс, что он бросил его. Не помог. Хотя Павел Иванович относился к нему как к сыну, а он его подвел в тяжёлую для того минуту. Не спас от гибели. На рейсовом автобусе он добрался до конторы экспедиции, где работал последние свои дни Павел Иванович. В экспедиции Раф пошёл прямым ходом в профком. Председатель профкома была противная тётка с лицом-репкой, обрамленным химической завивкой крашенных дешёвой краской волос, причём дешёвой не только в смысле цены, а и в плане оттенка. Она при появлении его вскричала паническим голосом, кривя маленький накрашенный ротик с маленькой верхней и жирной нижней губой:

— Вы кто?!

— Я по поводу похорон Героя Соцтруда…

— Вы — родственник, сын? — Не дала ему договорить профсоюзный деятель. — Ваша сестра сейчас находится в бухгалтерии, похоронные деньги получает!

Раф не стал уточнять свою степень родства, чтобы не сбить истерическую общественницу с толка, лишь спросил:

— Когда похороны?

— Давно бы похоронили, да вас, родственников, ждём! Ваше благородие! Отец умер, а они и не торопятся!.. — пошла тётка «внакат», ёрничая и нарушая все правила деликатности.

Раф не стал бодаться с хитрой, стервозной председательшей профсоюза. Тётка, как все деятели месткома, прикидывалась дурой, а свой интерес чётко отслеживала во всей деятельности профсоюза. Бодаться с такой фурией Раф инстинктивно не хотел. Он быстренько по коридору нашёл бухгалтерию. Только потянулся к двери, как она открылась и из неё вышла очень даже симпатичная, непривычно элегантно одетая для этих мест, девушка. Они замерли друг напротив друга, глядя в глаза. Трудно оценить, какое время длилось это противостояние, но обоим показалось, что между ними проскочил сигнал. Про Рафа трудно было сказать, что он поражён красотой, но девушка была очарована встреченным молодым человеком. Раф, конечно, нашёлся первым и сказал:

— Я вас ищу!

— Вы представитель экспедиции?

— Нет, я друг вашего отца. Его ученик!

— Да-а-а! У папы были ученики. Я знаю.

От этих уверенных знаний она не стала расспрашивать, что, где и как этот красивый парень был учеником папы. А тот уже представился:

— Рудольф Фомин. Но все зовут кратко «Раф».

— Можно, я вас тоже так буду называть? Вам идёт, — и, получив согласие, представилась. — Вера!

— Очень приятно! Вы очаровательная девушка! Если бы я вас не встретил, я бы думал всю жизнь, что таких не бывает!

Девушка и впрямь была очаровательной: у неё были густые, волнистые волосы, белая кожа лица, чёрные глаза, правильные черты лица и масса всяких других преимуществ.

— Тем не менее, — продолжил Раф, — я вам соболезную и готов оказать любую помощь в нашем скорбном деле!

— Спасибо за соболезнование! Я папу очень любила! За предложенную помощь спасибо, я приму её с благодарностью. Я никогда не сталкивалась с подобными делами. И вдруг оказалась одна перед свалившимися заботами. Мама заболела, брат в отъезде…

Раф про себя, не произнося вслух, подумал: «Сынишка в свадебное путешествие ушпорил!» Вера продолжала скороговоркой — она нечаянно встретила сочувствующего человека, и информация полилась из неё ворохом:

— И город для меня незнакомый! Здесь все люди такие страшные! Не в плане, что внешность страшная, а я их просто как-то боюсь, внутренне!

Вера, которая впервые за этот день встретила человека, говорящего «спасибо, пожалуйста…» и так далее, не могла остановиться и всё говорила и говорила. У Рафа даже стало закрадываться сомнение: «Уж не болтунья ли она? Или ещё хуже — сплетница. Вот не повезло…»

Но всё было не так страшно, как думал Раф. Вера, выговорившись, в конце концов, замолчала и извинилась за многословность:

— Вы уж извините за весь сумбур, что я вам наговорила! Встретила нормального человека, и нервное напряжение у меня просто прорвало!

— Не беспокойтесь! Я вас глубоко понимаю! Давайте обсудим, что нам надо делать?

— Я всё плохо помню, весь порядок дел. Мне председатель профкома столько наговорила! Я помню только, что вначале надо идти в прокуратуру и получить свидетельство о смерти, а потом — полный сюрреализм: надо идти в исполком, выбивать справку на получение каких-то продуктов по льготному списку… В общем, дальше всё непонятно!

Раф подумал о перспективе идти к криворотенькой профкомше, и та станет командовать, что Рафу надо делать в ближайшие дни?! В сердцах он тоже высказался Вере:

— Профсоюзы, это такая хитрая система — школа коммунизма, они обирают всех трудящихся на взносы, без всяких поблажек. Даже не исключая сильно блатных, и с тех снимают взносы. Но путёвки в санаторий, квартиры, автомобили и все прочие блага социализма делят строго между своих!..

Тут Раф понял, что у него «предохранительный клапан сорвало», и положение надо спасать. Он, притронувшись к руке Веры, сказал:

— Подожди-ка, я сейчас, — и рванулся в кабинет начальника экспедиции. Там он выдал такую речь, что сам потом собой восхищался. Если привести тезисно, это было так:

— Умер Великий нефтяник! Вы на примере, как оказываются почести Героям Труда, должны воспитывать молодёжь. Чтобы молодые буровики шли к новым трудовым свершениям!

Начальник экспедиции на мгновение ока опешил, но сразу быстро врубился, что этот решительный молодой человек может сообщить всё это где-нибудь в обкоме. Начальник был чуткий на неприятности индивид и решил пойти вопреки советам профкомши — та советовала ему пустить мероприятия похорон на самотёк:

— Есть родственники — пусть и хлопочат!

Начальник, не выпуская Рафа из кабинета, вызвал нужных подчинённых, и работа закипела! У Рафа и Веры руки были развязаны. У них образовалось время заняться друг другом. Вера, как женщина с присущей ей чувством заботливости, поинтересовалась:

— Ты где остановился?

После «рывка» Рафа, они с Верой незаметно, органично, перешли на «ты». Раф пока не остановился нигде. Пробиваться контрабандой в общежитие-заезжую он посчитал неприличным. Поэтом, ноги сами привели их в гостиницу, где уже жила Вера. Её туда устроили по звонку из управления экспедиции, по брони. Рафу же сказали стандартное:

— Мест нет!

Вера была девушка решительная, она заявила:

— Я живу в двухместном номере одна, поселите его ко мне!

Раф с восхищением посмотрел на неё, администраторша, матрона с разрушенной фигурой, категорически заявила:

— Разнополых селим только, если они близкие родственники, с документальным подтверждением.

— Мы и есть близкие родственники! — воскликнул Раф.

— Где документальное подтверждение?

— Вот такое подходит? — спросил Раф и протянул паспорт с вложенной купюрой, номинал которой соответствовал дневному заработку администраторши.

Та заглянула в паспорт секретным способом, под своим прилавком, и вернула его уже без купюры:

— Подходит! Заполняйте анкету.

Закончив все формальности с поселением, молодые люди пошли бродить по городу. Теперь над Верой не висел весь этот груз — заказывать гроб, могилу и прочие условности, без которых погребение невозможно. Всё эти обряды были придуманы, когда-то людьми древней цивилизации, чтобы показать могущество своего клана. Теперь это иногда применяют тоже члены больших кланов. Но лихие люди от погребального бизнеса, извлекая из этого антуража сверхдоходы, внушили обществу, что всех подряд надо хоронить с набором-минимум услуг. Дабы в промежутках между похорон значительного бонзы похоронный бизнес не увял. Особенно в хранении традиций стараются любители выпить на халяву. Самое универсальное у них выражение: «Покойник тоже любил выпить!» Под этим лозунгом, были случаи в истории, опохмелялись все сорок дней насквозь! Средства для таких возлияний извлекали из сборов денег «под роспись» — это когда ходят по всем работникам предприятия и собирают деньги «кто сколько может», но при этом упоминают баснословный взнос, который якобы дал известный, но бедный человек. Парадокс этого сбора денег в том, что расписку о сдаче денег дают не давшему, а наоборот — давший расписывается под суммой, которую он пожертвовал. По этой схеме криворотенькая профоргша сразу ринулась собирать деньги. Многие ей говорили:

— Да я его и не знал!

— Ну, и что? У главбуха дочка женилась, так никто ни дочку, ни жениха не знали. А ведь сдали все!

Раф и Вера дистанцировались от всех этих сложностей. Они просто ожидали окончание процедуры совершения сложного обряда. Костюм для одевания покойника Вера давно отдала в морг какой-то ловкой сухой бабушке. Та за пожалованные на эту услугу деньги обещала ещё и помолиться за усопшего, независимо, что он был коммунист. Коротать время новым знакомым выбор вариантов был невелик. Отобедали в местном ресторане солянкой сборной, с толстым слоем жёлтого жира, и бифштексом с рисом. Потом пошли на реку Печору и сидели на берегу. В верховьях реки, которая берёт начало в месте, где сходится Тиманский кряж и Средний Урал, прошли сильные дожди. И по реке активизировалось грузовое судоходство. Буксиры тянули и толкали баржи, гружённые и пустые. Раф и Вера наблюдали за ними. Вера рассказывала про уже бывшую жизнь своего папы:

— Он в молодости очень мало выпивал. Только если какой-нибудь большой начальник начинает принуждать. Пьющие люди, они очень ревниво следят, что бы другие тоже пили. Даже если мы праздновали дома семейный праздник, он предпочитал лимонад.

— Я тоже не люблю пить без надобности, — поддерживал разговор Раф.

— Я заметила. Папа очень много читал. У него был один знакомый старичок-диссидент. Тот однажды дал ему книжку дореволюционную. Что-то вроде пособия, как заниматься спиритизмом. Его эта тема очень увлекла. Он тогда уже был членом партии, заниматься оккультными делами ему не пристало. Его увлечение было тайным. Он решил провести опыты спиритического сеанса. Как я потом узнала, делать это в одиночку очень опасно. В любых окрестностях всегда бродит какая-нибудь неуспокоенная душа, в убийстве тела хозяина которой хранится какая-то тайна. В подвале нашего дома жили бомжи. Их все называли «ханыги». Так вот, в одночасье одного ханыгу убили и закопали прямо в подвале нашего дома собутыльники. Потом уже через год один пьянчужка сознался в этом.

— Так какой смысл ему было сознаваться? Он же алкоголик, совесть его не мучает?

— Наше законодательство такое. Если не сумели раскрыть преступление, которое совершил осужденный человек до момента оглашения приговора по последнему его делу, и его судят вновь, то все срока ему суммируются. А если перед судом признался во всех совершённых и даже не совершённых преступлениях, то срок вторичных дел поглощает срок основного дела. Есть такой термин «по совокупности…». Кто сознается, сроку не прибавится, а, наоборот, в лагере авторитет прибавляется. Если же будет суд вновь, то срока суммируются, сумма может быть гораздо больше максимального допустимого, пятнадцати лет, срока.

— А-а-а! Я-то всё думал, как у нас рецидивисты рассказывают: «Сидел у нас один двадцать лет!» Максимальный-то срок — пятнадцать!

— Ну вот, поймали этого убийцу, он стал признаваться во всём. Рассказал, как в подвале нашего дома алкоголика закопал. Но дело не в убийце. Душа-то убиенного моталась по дому. А папа в это время дух Губкина вызывал. Он хотел, что бы Академик Губкин рассказал ему принцип поиска нефтяных месторождений. Может, он действовал неумело. Но, наверное, дух алкоголика вошёл в папу и поселился в нём. Это у меня не бред. Я консультировалась с компетентными учёными. Они мне это рассказали, что неуспокоенная душа может вселиться в спирита.

— А может, дух Губкина в это время был вызван другим медиумом? Известных людей, наверное, всегда одновременно вызывают, не может же он разорваться?! — пытался неумело поддакивать Раф.

— Как бы то ни было, папа сразу после сеанса, я помню, стал снимать стресс коньяком. После этого релаксирования он уже не переставал опохмеляться!

— Это мне очень интересно! Вот ты узнавала у компетентных людей, а может неуспокоенный дух вселиться в обыкновенного человека, не занимающимся спиритизмом?

— Может. Мне говорили об этом. Только лишь при каких обстоятельствах — я не знаю. Знаю только, если человек занимается спиритизмом, или кто-либо рядом с ним занимается этим. Тогда может вселиться. Особенно надо опасаться чёрных собак, но только тех, которые бродячие. В этой собаке неуспокоенный дух может найти временное пристанище. А если создадутся подходящие условия, он перескочит из чёрной собаки в какого-нибудь человека, даже не интересующимся спиритизмом. И это очень опасно. Обычно неуспокоенные души — это всякие алкоголики, наркоманы, извращенцы и прочие ненормальные люди. Генетика здесь не причём. Просто по закону гендерной памяти мятущаяся душа легче переселяется к близкому родственнику, вот и вся генетическая связь!

— Вера! Вот ты вращаешься в своей аспирантуре с академиками и прочими умными людьми. Что ты можешь сказать про то, что знания к нам идут из космоса или от инопланетян. Вот я часто рассуждаю, что не мог же человек, который пять миллионов лет жил как дикарь, охотился в самом позднем периоде с луком и копьём, за последние сто лет, что не соизмеримо с пятью миллионами, дойти от паровоза до полётов на Луну. И запускать аппараты, которые выходят на связь, за пределы Солнечной системы? — спросил Раф, но декларировать, что этот посыл дал ему Павел Иванович, он не стал.

— У нас среди аспирантов часто спорят об этом. Очень сильное развитие получил человек в последнее столетие. Большинство склонны считать, что посылы знаний идут извне. Из Космоса.

— А кто посылает эти знания?

— Этого никто не знает. Все уверены лишь, что эти знания добрые и направлены на продление жизни человека. Ещё пятьдесят лет назад столетний человек был большой редкостью. Сейчас это сплошь и рядом. Не смотря на всю плохую экологию. Все мумии из египетских пирамид — это тела умерших людей, возрастом до тридцати лет. Наверное, фараона смогли бы вылечить, сохранить ему жизнь.

— Так почему эти знания сразу не вручат, много, как следует?!

— Дают их малой порцией. Человек сразу начинает знания использовать на уничтожение себе подобных. Или начнёт так использовать природные ресурсы, что не хватит потомкам!

— Я тебе как геолог скажу. Все эти истории про озоновые дыры — выдумки заинтересованных людей, которые спекулируют этими природными явлениями. Такую глупость сказать: «Газ из баллончика продырявил атмосферу!» По глубинным разломам из Земли выходит столько газа, который поднимается над океаном в атмосферу, что всему Газпрому не снилось! А, вулканы, знаешь, как поддают! И ещё спекуляции, что углеводороды скоро закончатся — тоже бред. На других небесных телах астрономы обнаружили столько метана, целые моря! И в недрах Земли его немало. Это такая же составляющая, как, допустим, азот.

За такими разговорами у них пролетело два дня. Спали они в одной комнате. Раф растащил кровати по разным углам, он хотел даже ширмочку сгородить из простыни, но Вера успокоила его:

— Не надо! Мы же не дикие люди. Обойдёмся и так, иначе уборщица увидит — начнется скандал. Им только дай повод покомиссарить!

Наконец, наступил день похорон Павла Ивановича. Хоронили его из красного уголка конторы экспедиции. Были представители из территориального геологического управления, из обкома партии… Вера поплакала, как положено. Потом были поминки в арендованной для этого случая столовой. Там говорили длинные речи, ходили курить в тамбур. Было много выпито водки всё того же Воркутинского разлива. Устроители-общественники припрятали часть водки с расчётом, что завтра надо ещё на опохмелку, а может, и на три дня. Вере с Рафом пришлось сидеть до конца поминок. Рафа все воспринимали как сына, он сам никому этого мнения не исправлял. Утром Вера не хотела уезжать. Истинная причина была, что она не хотела покидать Рафа, но обосновала:

— Подожду три дня. Схожу на могилу к папе.

Через три дня их стали выпроваживать из гостиницы администраторы, заподозрив что-то неладное, как они понимали взаимоотношения между людьми. Раф хотел бы поехать в город, где жила Вера, отгулы впереди были большие, но наличные деньги у него закончились совсем. Он проводил Веру прямо к трапу самолёта, с наглым видом пройдя мимо перронных дежурных. У него даже мелькнула мысль пробраться в самолёт без билета. Но он знал, что перед вылетом считают головы. Они вдруг неожиданно каждый для себя крепко поцеловались на прощание и поклялись писать друг другу каждый день!..

Вера улетела. Раф остался совсем без денег и один. Последнюю мелочь у него выгребла тетка в камере хранения гостиницы за его сумку. Он абсолютно на одной природной смелости доехал до речного вокзала и забрался на отходящий теплоход. На заданный ему вахтенным матросом вопрос про его билет, он сказал:

— Братишка, только освободился, надо до братанов доехать!

Вахтенный матрос с сомнением посмотрел на его длинные, давно, много лет не знавшие парикмахера патлы, но вдаваться в подробности не стал. Пропустил его без билета. Путь лежал всё тот же — мимо Усть-Усы и Усть-Лыжи. Раф все эти достопримечательности знал и стал дремать, благо, что салон теплохода был полупустой, и он занял целый ряд из трёх кресел.

Приехал он в городишко, где стояла его экспедиция, и пошёл в «заезжую» экспедиции. Там стояла всё та же кутерьма. Дядя Володя был хотя и не в вырубоне, но никого не узнавал. В восьмой комнате пили всё в том же темпе. В других комнатах играли в карты те, кто был с пьянкой в завязке. Раф понял, что поужинать сегодня не удастся. Он занял кровать в комнате, в которой помбуры играли в карты на деньги. Там было относительно тихо, лишь было неудобство, что сильно накурено. В восьмой тоже было накурено, но сверх этого там галдели все в параллель. Из всех зол выбирают меньшее, и Раф закемарил, не раздеваясь, здесь был такой обычай, чтобы утром обнаружить свою одежду на месте. Утром он проснулся от обычного сигнала:

— Вертолё-ё-ё-т!!! — кричал самый горластый помбур.

Это слово имело на всех сверхсильное влияние. Это как на море «Полундра!» или для самурая «Банзай!» Особенно, когда в тундре свободная вахта собралась на отгулы и ждёт оказию. Это когда смену высадили пролетающим «Ми-6», а подменённые ждут, когда их вывезут другим бортом. Все напряжённо сидят в вагончиках. И какой-нибудь шутник орёт:

— Вертолё-ё-т!!!

Все выскакивают с рюкзаками и глядят на горизонт. Шутка злая, но даже если предъяву выкатят, то шутник откорячится:

— Мне показалось из-за шума буровой!

Утром Раф поплескал под колонкой на лицо и почистил зубы. Помбуры смотрели на это баловство неодобрительно. Каждый осуждающий думал:

— Ничего! Время пройдёт — оплафонится!

В их понятиях — перестанет чистить зубы. Закончив приготовления-минимум, Раф, не имея никакой идеи, пошёл в сторону конторы. Навстречу ему попался начальник его участка бурения Леонид Филиппович Голован. Имя-отчество тому самому не нравилось, поэтому он всячески поощрял, когда его звали просто по фамилии: «Голован!» Это походило на кличку, и местный люд его только так и звал, к всеобщему удовлетворению. Голован возраста был молодого. Он быстро сделал карьеру благодаря своей природной харизме. Все самые банальные вещи он говорил осанисто, как бы со стороны любуясь своим авторитетом. Причём неважно, о чём шла речь — о спиннинге, о строительстве новой буровой установки на новой площади — он всё говорил авторитетно, уверенно. На все понятия у него было собственное мнение. Допустим, взяв в руки чужой спиннинг, он говорил:

— Я такую х…йню раньше всегда делал из рапиры!

Такие заявления завораживали народ, который мечтал самое большее о новой спецодежде, или как бы валенки подшить…

При маленьком росте Голован имел крупную голову с выражением лица народного артиста-трагика. Ещё он отличался от всей тамошней публики тем, что волосы у него были зачёсаны назад, а не косой чёлочкой, как у всех. И он постоянно носил галстук, пусть бурого цвета и засаленный, но этот атрибут всегда присутствовал. Голован давно бы обитал где-нибудь в Москве замминистра, но он страшно любил выпить. Был момент, он как-то дорос до главного инженера экспедиции, но невзлюбившая его за чванливость секретарша сделала ему подлянку. Как-то прибыли ответственные товарищи из райкома с какой-то очередной комиссией. Спрашивают у секретарши:

— Начальник экспедиции у себя?

— Нет, на выезде, в командировке.

— А кто нам ответит на вопросы?

— Вот, главный инженер у себя! — радостно указала она на кабинет Голована.

Ответственные товарищи вошли в кабинет. Голован, спал пьяный под креслом, и под ним была большая лужа. Даже товарищ из райкома сказал секретарше немедленно:

— Заприте кабинет, пусть этот пьяница выспится! Почему вы дискредитируете звание управленца? Вы это нарочно?

— Я не знала! — был ответ.

Голована на другой день с должности сняли. Другой бы не выдержал удара судьбы. А он вновь перешёл в начальники участка, даже бросил пить, на время и показал себя толковым специалистом.

Подойдя к Рафу, Голован вместо ответа на приветствие спросил:

— Выпить хошь?

Раф замешкался, он понимал, что начальник обращается к нему не «в уровень», и что за этим что-то кроется. Он замямлил:

— Да, у меня денег нет ни копейки, собственно. Возвращаюсь с отгулов!

— А-а-а! У тебя ещё и денег нет! — Голован замешкался на секунду и выпалил: — Ну, пойдём, я тебя научу!

Они побрели по пыльной дороге, ведущей от техкабинета к конторе экспедиции. Техкабинетом была загадочная комната, стоящая особняком. В нём должны были проводить всякие техучёбы, инструктажи. Там были даже какие-то сотрудники, которые вели журналы технической и политической учёбы. Но вместо учёбы в техкабинете собирались инженерно-технические работники и опохмелялись. На это начальство смотрело сквозь пальцы, оправдывая лозунгом:

— Лишь бы наши инженеры во время пьянки не смешивались с массами!

Работники техкабинета заставляли алкающих расписываться в журналах по учёбе за себя и за какого-нибудь товарища. Отчётность по работе с ИТР, по документам, выходит, велась. Все были довольны!

Поутру бурмастера и прорабы шли в техкабинет, зажав заветный трояк в кармане, в кулаке. И вот к ним навстречу вышли Голован и Раф. Голован ткнул в грудь встреченного прораба и проговорил:

— Выпить хошь?

Прораб с надеждой поглядел на хронически раздувшийся портфель начальника участка, не зная, что в портфеле у того пачки бланков и старые газеты «Советский спорт», и ответил:

— Да не мешало бы голову поправить! — и поглядывал на портфель мечтательно.

Голован подобрал портфель к груди и молвил:

— Ну, тогда давай трояк!

Прораб понимал, что совершил оплошность: «Сию минуту не нальют, надо ждать, ведь магазин открывается в восемь утра, а винный отдел — только в два!» Но, с другой стороны, Голован же — начальник, винтами назад не отработаешь! Катастрофа! — и он как кролик удаву протянул заветный трояк.

Следующая жертва Голована сказала: «У меня только пять рублей! » — и протянул их с надеждой, что ему дадут сдачу. Но сборщик денег на выпивку был неумолим:

— Я потом тебе побольше налью!

Они шли дальше по дороге. Раф вертел головой на проходивших женщин, в надежде увидеть что-либо, похожее на Веру. На эти озирания Голован строго его одёрнул:

— Ты по сторонам не зыркай! Гляди, главное, чтобы рубль не прошмыгнул!

Так они набрали порядочную сумму. Страждущие опохмелиться кучно сидели в техкабинете. Раф и Голован же в это время приблизились к гастроному. Здесь, как великий гуру, Голован поведал ученику:

— Здесь заведующая отделом Надька. Она вчера интересовалась тобой: «Что это у вас за новый инженер?» — Я обещал ей с тобой познакомить!

— Мне-то это зачем нужно? У меня невеста есть! — сказал Раф, думая о Вере.

— Невеста не стена, подвинется! А Надька нам вина даст сейчас, а не в два часа дня!

— Нет, я так не согласен! Я что, альфонс, что ли?!

— Ты не лоховей! — последовал начальственный окрик. — Мне тебе ещё кое-что сообщить надо! Не зря же я тебя привлёк с собой!

Раф заинтригованный предстоящим разговором поплёлся в местный гастроном. Сдаваться какой-то Надьке. Она оказалась дамочкой предбальзаковского возраста с развратным выражением лица. Она не знала, что Голован вчера блефовал насчёт знакомства, но она всё восприняла на сто процентов и сегодня была в антураже. На голове башню из шиньона удерживала накрахмаленная до сахарного блеска марлевая кадушка. Причёска была изготовлена с применением техсредств: волосы были пропущены в жестяную консервную банку без дна и замотаны с наружной стороны банки. От этой башни увеличение роста произошло за счёт тулова, оттого кривые ножки казались ещё короче. На густо напудренном лице горели два татарских глаза чёрным — масляным цветом, диссонируя с цвета мальборо губами. Кривенькие ножки калачиком скрывал ярко-белый халат с бэджиком: «Заведующая». Надпись была выполнена цветными карандашами, детским почерком и выглядела кустарно, как атрибутика дембельской гимнастёрки. Она сразу впилась угольками глаз в Рафа, на лице её стала блуждать улыбка ожидания. Но Голован не давал пауз для расслабления:

— Надежда! — провозгласил он, как громкоговоритель, на весь гастроном. — Я своё обещание выполнил! Вот наш молодой специалист, скоро квартиру по льготной очереди получит, — не давая Наде вставить даже междометия, он ухватил «быка за рога». — Так, нам две бутылочки коньяка «Плиска» и на остальное — винцо красное, десертное, местного разлива! Типа «Солнцедар», или что там подешевле и покрепше!

Надя быстро посчитала все мятые трояки и пятерики, обильно высыпанные Голованом, и стала метать на прилавок поллитровки дешёвого вина, прозванного в народе «марганцовка». Все бутылки в портфель не влезли, и Надя дала ещё и маленькую удобную коробочку. Сват после погрузки молвил:

— Ну, а об остальном договоримся завтра. Пото-о-ом! — сделал он ударение на последний слог, растягивая его, как бы говоря, что предел этого ожидания не определён.

Этим он оставил задел на последующую утреннюю затарку «Солнцедаром» во внеурочное время. Надя зачарованно проводила их взглядом. Голован прямым ходом направился в забегаловку с надписью: «Кулинария». Он здешние места знал. Это было одноэтажное деревянное здание. Оно было обшито тарной дощечкой «в ёлочку» и окрашено в грязно-голубой цвет, как бедная могилка на районном кладбище. Только вот левые деньги здесь варились крутые! Другие в это помещение распивать водку не были допущены, но только не Голован. Начальница, заведующая кулинарией, считала его очень важным начальником, не журилась за распитие. При этом не то, что не обвешивала — лишнего прибавляла! По внутреннему своему чутью, благодаря которому, она, не имея никакого образования, сделала столь головокружительную карьеру, она была уверена, что Голован давно перешёл в нирвану, но оставался в миру для спасения оставшихся!

Голован, царственно жестикулируя, заказал мясо варёное. Дали два больших куска говядины и два гранёных стакана. Расположились они за стоячим столиком. Покупателей в столь ранний час в «Кулинарии» не было. Голован стал наливать коньяк в стаканы и после первых двух тостов поведал:

— Я тебя рекомендовал в буровые мастера вместо Фархада. Парень ты грамотный. Меня не подведёшь!

Рафу сразу стало ясно, почему его приобщили к обществу посвящённых, заседавших в техкабинете. Робость неизведанного овладела им, несмотря на выпитую дозу, поступившую в его желудок, который давно не видел пищи. В голову ему ударил жар вселенский, и он проблеял:

— Так я же никогда не работал на этой должности, вдруг я не смогу!

— Сможешь! Гагарин тоже раньше не летал в Космос. А ведь смог! Все когда-то кем-то не были! Давай ещё по одной! — и скрутил голову очередной бутылке коньяка.

— А что мы ребятам принесём? Они же деньги сдавали?

— Кто считал, сколько они денег сдали? Это основной козырь профсоюзников, когда они деньги собирают на похороны и свадьбы! Мы им будем лить вино «Солнцедар», название хорошее! Оно льётся, красное такое, много! Люди радуются!

Так оно и вышло! Все кричали потом в техкабинете:

— Голован! Ты наш кумир, где ты достал в такую рань опохмелиться?!

Они протягивали ему полный стакан, а он цинично им говорил:

— С подчиненными — не пью!

Хотя вчера надрался с ними же до положения риз. «Молодому», то есть Рафу, он тоже запретил наливать:

— Спаиваете мне молодёжь! — И отведя его в сторону, тихо сказал: — Будем мы эту бормотуху пить, здоровье гробить!

Раф в эту ночь спал в техкабинете. Утром позвонили из кадров и сказали, что его вызывает начальник экспедиции. Раф побрился и явился вовремя. Его быстро благословили, он расписался в отделе кадров в приказе о назначении и убыл на буровую «41-я Воравейская» уже в новом качестве.