"Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера" - читать интересную книгу автора (Бауэр Гюнтер)

Глава четвертая Я становлюсь учеником профессионального снайпера

5 сентября силы Вермахта большую часть дня были заняты перегруппировкой. Группе армий «Юг», состоявшей из трех полноценных армий, в которые входило около миллиона людей, требовалось еще некоторое время, чтобы выполнить задачи, возложенные на нее на данном этапе, и овладеть городами Лодзь, Озорков, Радомско и Бжезины.

Я был рад передышке. Сразу после завтрака я начал чистить свой карабин и противотанковое ружье. При этом я был доволен тем, что мне удалось получить утром не только семь патронов для моего карабина, но и еще семь патронов для своего противотанкового ружья. Это дало мне возможность попрактиковаться с ружьем. Я даже попытался приладить к нему мой старый 2,5-кратный оптический прицел. Но это мне не удалось.

Около 11 часов меня вызвали в палатку, в которой располагался штаб нашего командира полка полковника Хользварта. Когда я вошел, он сидел за дубовым столом и смотрел на разложенные перед ним карты.

— Ефрейтор Бауэр по вашему приказанию прибыл, господин полковник, — отрапортовал я и по всей положенной форме салютовал и щелкнул каблуками.

— Вольно, ефрейтор, — полковник улыбнулся. — Могу я увидеть твои бумаги?

Меня поразило радушное выражение его лица. Все-таки он был офицером такого ранга, а я всего лишь ефрейтором. Я спешно протянул полковнику свою личную солдатскую книжку.

Просмотрев ее, он сказал:

— Я вижу, ты окончил снайперскую школу в Берлине.

— Так точно, господин полковник, — ответил я.

— Что ж, некоторые старые военные относятся к снайперам предвзято. Но я знаю истинную цену подобным бойцам. Поэтому в моем полку есть несколько взводов, состоящих из одних снайперов, в том числе и твой взвод.

В этот момент в палатку вошел сержант с черным от копоти лицом. На вид ему было лет сорок. Он салютовал полковнику и вытянулся по стойке смирно.

— Вольно, сержант Зоммер, — сказал полковник Хользварт. — У меня для вас хорошая новость. Кажется, я нашел вам подходящего ученика.

— Да, полковник, это действительно хорошая новость, — ответил сержант.

— Посмотрите, прямо перед вами ефрейтор Гюнтер Бауэр, — улыбнулся полковник. — На его счету уже тридцать неподтвержденных уничтоженных противников.

— Да, это действительно много, учитывая, что война началась всего несколько дней назад, — сержант Зоммер посмотрел на меня изучающим взглядом. — У него уже был какой-то предшествующий опыт?

— Нет, он был призван два года назад и окончил снайперскую школу в Берлине, — ответил полковник.

— Что ж, тогда у него действительно талант, — сказал сержант.

Полковник посмотрел на меня и пояснил:

— Перед тобой сержант Ганс Зоммер. Он был снайпером еще в Первую мировую. На его счету более трехсот подтвержденных попаданий. Хотя на самом деле, конечно, он уничтожил гораздо большее количество противников.

Эти слова привели меня в шок. Передо мной был профессиональный снайпер, профессиональный убийца. А ведь я сам уже убил около тридцати, а возможно, и намного больше живых людей, пусть они и были солдатами противника. Кем я стану, после того как начну учиться у этого сержанта Зоммера? Меня отрезвила мысль, что это поможет мне вернуться целым и невредимым к Ингрид и своему маленькому Курту. Тем не менее я молчал.

— Он не слишком разговорчив, мне это нравится, — сказал сержант Зоммер полковнику, продолжая смотреть на меня. — Но надо еще посмотреть, действительно ли он стреляет настолько хорошо…

— Вы правы, сержант, — согласился полковник Хользварт. — Отдаю ефрейтора Бауэра вам в подчинение. Вы оба можете идти.

Я вышел из палатки полковника следом за сержантом Зоммером.

— С каких расстояний ты привык стрелять? — спросил меня сержант по пути к краю лагеря.

— С двухсот-четырехсот метров. Но пару раз я попадал и с пятисот-шестисот.

— С пятисот-шестисот? — переспросил сержант. — Покажи мне свою винтовку.

Я передал оружие ему в руки. Сержанту хватило беглого взгляда на мой прицел, чтобы сказать:

— Да, с таким прицелом это возможно. Я буду рад, если ты на самом деле такой меткий стрелок.

Когда мы отошли примерно на сто шагов от крайней траншеи, сержант приказал мне оставаться на месте, а сам зашагал дальше. На расстоянии примерно трехсот метров от меня он остановился, достал из рюкзака деревянный колышек длиной около сорока сантиметров и, воткнув его в землю, прикрепил к нему небольшой листок бумаги. Я догадался, что это будет моя мишень. Сержант тем временем шагал дальше. Следующий колышек он воткнул в землю на расстоянии метров четырехсот от меня, а третий — на расстоянии полукилометра, если не дальше. После этого сержант Зоммер вернулся ко мне, достал бинокль и приказал:

— Теперь покажи, на что ты способен. Постарайся как можно быстрее поразить все три мишени.

Я лег на живот и установил винтовку на позицию. Наведя свой оптический прицел, я нажал на спусковой крючок.

— Хорошо, давай следующую, — услышал я голос сержанта Зоммера, который, глядя в бинокль, отслеживал результаты моей стрельбы.

Я спешно передернул затвор и через несколько секунд выстрелил во вторую мишень.

— Прекрасно, мне нравится твой темп стрельбы. Давай последнюю!

На этот раз я целился гораздо дольше. Наверное, целых десять или пятнадцать секунд. Но зато следом за выстрелом я услышал довольный голос сержанта:

— Отлично, прямо в яблочко! Даже не ожидал от тебя такого.

До конца дня я пробыл вместе с сержантом Зоммером. Он объяснял мне все то, чему нас не учили в снайперской школе, но что так важно для выживания снайпера в боевых условиях. В том числе это были и тонкости стрельбы во время восхода и захода солнца. В это время суток снайпер должен выбирать свою позицию так, чтобы солнце ослепляло врага, смотрящего в его сторону, и не ослепляло его самого. Также сержант Зоммер начал учить меня основам маскировки с помощью подручных средств, что оказалось действительно гораздо удобнее и надежнее, чем специфические средства камуфляжа, которые нам показывали в училище. Да и где я мог взять эти средства в боевых условиях?

Сержант Зоммер пользовался обычной маскировочной сеткой. Он вручил мне такую же и показал, как закреплять на нее листья и ветки, чтобы я мог слиться с местностью именно того участка, где я выберу позицию. Мне не верилось, что с помощью такого простого камуфляжа можно очень хорошо замаскироваться. Я сказал о своих сомнениях сержанту. Он рассмеялся в ответ и приказал мне отвернуться, медленно досчитать до ста, а потом попытаться разглядеть его в зарослях кустарника, росшего в паре сотен метров от нас.

Когда я развернулся, то не смог обнаружить в кустарнике сержанта Зоммера. Я даже достал бинокль, но и это не помогло. В конце концов я закричал:

— Сдаюсь! Не вижу!

Сержант Зоммер приподнялся, и только тогда я смог увидеть его. Он торжествовал.

После этого он научил меня еще множеству полезных мелочей. Он объяснил мне, что пуля долетает быстрее, чем звук от выстрела. Поэтому, если я занял позицию на достаточном расстоянии от цели, я могу выбрать момент, когда враги не смотрят в мою сторону, и стрелять, не боясь, что они обернутся раньше времени и увидят вспышку на конце моего ствола.

Также сержант Зоммер рассказал мне, что ночь — прекрасное время суток для охоты на врага.

— Тебе нужно лишь выследить какого-нибудь дурака, который закурит сигарету, и стрелять на огонек! Однако при этом ты должен быть, как никогда, осторожен и постоянно менять позицию. Не забывай, вспышка на конце твоего ствола в темноте будет отлично видна противнику.

Мы проговорили весь день, пока не начало темнеть.

Я старался запомнить каждое слово сержанта, чувствуя, что впоследствии это может действительно спасти мою шкуру. Однако он учил меня не только тому, как сохранить собственную жизнь, но и тому, как уничтожить как можно больше врагов.

— Тебе не всегда обязательно убивать вражеского солдата, — рассказывал сержант Зоммер. — Ты можешь прострелить ему коленную чашечку или ранить его в живот. Боль будет адской, и он не сможет причинить тебе вреда. Зато кто-нибудь из его товарищей наверняка поспешит ему на помощь. И здесь ты можешь использовать раненого как приманку, чтобы получать новые легкие цели. При этом тебе необязательно самому ранить противника, ты можешь просто разглядеть раненого в свой прицел и ждать, пока к нему кто-нибудь подползет. Тяжелые пулеметы и орудия также могут оказаться хорошей приманкой. Ты ведь, наверное, не раз замечал, что павших пулеметчиков спешат подменить их товарищи…

Мысль о подобных трюках не доставляла мне радости. Но я еще не знал, что это далеко не самое страшное из того, что бывает на войне.

Уже под вечер сержант Зоммер начал объяснять мне, как перехитрить вражеских снайперов.

— Запомни, — сказал он. — Твой самый опасный противник — это вражеский снайпер! Никогда не считай его глупее себя, но при этом пытайся перехитрить его!

После этих слов Зоммер показал мне, как можно, надев каску на пехотную лопатку, высунуть ее из окопа, чтобы противник принял ее за твою голову.

— Таким образом ты сможешь обмануть большинство снайперов. Более того, при этом ты сможешь заметить позицию снайпера противника или убедиться в том, что поблизости нет снайперов, охотящихся за тобой. Правда, подобный трюк может не сработать, если твой противник очень опытный снайпер. Но такие встречаются крайне редко.

Под конец сержант Зоммер стал объяснять мне, как выбрать правильную позицию. В идеале она должна была быть такой, чтобы я мог пробыть на ней сколь угодно долго, не выдавая противнику своего присутствия, а также чтобы я мог в любую секунду покинуть ее, оставаясь незамеченным.

— Учти, выберешь плохую позицию — и ты покойник! — подытожил сержант Зоммер.

По дороге к его палатке он сказал мне напоследок:

— В любом бою прежде всего ты должен помнить правило номер один.

— А что за правило номер один? — спросил я.

— Не допускай, чтобы тебя убили, — улыбнулся он.

— А есть правило номер два?

— Да. Оно гласит: «Смотри правило номер один!»

Мы оба расхохотались. Прощаясь со мной у входа в свою палатку, сержант Зоммер приказал мне:

— Завтра ты должен снова явиться сюда. Я продолжу тебя учить уму-разуму.

— Так точно, сержант Зоммер, — ответил я.

Ребята из моего нобого взвода встретили меня удивленными вопросами. Они терялись в догадках, где я провел весь день. Когда я коротко рассказал им о своем визите к полковнику и о том, что я стал учеником сержанта Зоммера, на лицах некоторых из них стала явно читаться зависть.

— Полковничий любимчик! — На лицах двух или трех человек появились ироничные улыбки.

Ко мне подошел Йозеф Энцель, парень из моего взвода, с которым мы успели немного сдружиться вчера. Именно у него я и оставлял свое противотанковое ружье, которое я, естественно, не стал брать с собой, когда меня вызвали к полковнику.

— He слушай их, — сказал Йозеф. — Каждый из них мечтал бы оказаться на твоем месте, вот они и завидуют твоему таланту.

— О да, у меня ведь очень завидный талант! — зло ухмыльнулся я. — Скажем прямо: талант убивать людей. Я хочу сейчас только одного: вернуться домой, в свою булочную!

— Ладно, Гюнтер, все мы вернемся в свои булочные или еще куда… Если выживем. Сейчас главное — выжить.

— Нет, главное — завоевать жизненное пространство для немецкого народа, — один из моих новых сослуживцев, слышавший наш разговор, отчеканил заученный лозунг.

Я опешил, но Йозеф тут же нашелся:

— Конечно, это главное! Но если мы будем позволять врагам убивать нас, то кто же будет завоевывать жизненное пространство для немцев?

Это был разумный ответ. Ни мне, ни Йозефу были не нужны неприятности. А этот дурак мог еще донести на нас. Впрочем, чем дольше продолжалась война, тем подобных дураков становилась меньше. К середине Русской кампании мы вообще говорили свободно обо всем, что думали. Тогда уже каждому из нас было понятно, что в тюрьме лучше и безопаснее, чем на фронте. Впрочем, тогда к нам уже и не спешили применять репрессивные меры, в Вермахте был на счету каждый солдат… Но не буду забегать вперед.

Вскоре после разговора с Йозефом я заснул в своем окопе. Я долго ворочался, перед тем как сон окончательно сморил меня. Мне было неспокойно от мыслей о том, что завтра я буду учиться новым способам убийства. Впрочем, в моей ситуации это были скорее способы выживания. Я заставил себя успокоиться на этой мысли.

Наутро сразу после завтрака наша дивизия была мобилизована. Солдаты паковали в грузовики и бронированные автомобили войсковое имущество. Наступление продолжалось. Наша дивизия должна была продолжать движение к Варшаве.

Окончив погрузку, я направился к палатке сержанта Зоммера. Он уже ждал меня у входа. Его лицо было намазано сажей. Я тогда подумал о том, что Зоммер просто помешан на маскировке. Но в последующих боях я не раз убеждался, насколько важно снайперу быть таким «помешанным».

— Доброе утро, сержант! — сказал я.

— Еще увидим, насколько оно доброе, — ухмыльнулся он в ответ и посмотрел на противотанковое ружье у меня на плече. — А это еще что такое?

— Противотанковое ружье.

— Ага, понимаю, ты его носишь вместо талисмана? Не тяжеловато будет?

— С помощью его я уничтожил вражеского пулеметчика через мешок с песком, — ответил я, смутившись.

— Ладно, это твое дело. Но не забывай, что снайперу крайне важно уметь быстро уходить с позиции. Впрочем, ты молодой, тебе, наверное, даже эта штуковина не кажется тяжкой ношей…

— Да, почти не кажется, — соврал я, чтобы не дать сержанту окончательно меня высмеять.

Он похлопал меня по плечу:

— Мне нравится твой бодрый настрой, Гюнтер!

На этот раз я ехал в кузове грузовика вместе с сержантом Зоммером. Грузовики тянулись бесконечной колонной. Мы ехали следом за дивизией, состоявшей из танков и бронемашин. Когда по пути я выглядывал из кузова грузовика, то видел бессчетные вереницы польских беженцев. Некоторые из них тащили узлы с вещами просто на себе, но у большинства были хоть какие-то тележки, а порой и повозки, запряженные лошадьми. Крайне редко мы видели у беженцев тракторы и другие машины. Но им приходилось ехать по бездорожью, потому что дорога была занята нашей колонной.

Этот день для меня прошел вполне спокойно. По пути Зоммер продолжал учить меня снайперским премудростям. Например, он рассказывал:

— Бегущий человек — это тоже хорошая мишень для опытного снайпера. Просто нужно целиться, немного упреждая его движения и учитывая расстояние до цели. Конечно, это приходит с опытом. Но, я уверен, Гюнтер, ты освоишь это.

Я подумал о том, что если меня не убьют, то у меня действительно будет уйма времени, чтобы освоить все тонкости снайперского ремесла. После того как Великобритания и Франция объявили нам войну, было ясно, что она надолго. «Возможно, война продлится еще целый год», — решил я тогда. Конечно, мы в ту пору еще не осознавали, насколько все будет страшным и долгим.

Вечером мы, как всегда, сделали остановку и разбили лагерь. Нам было приказано рыть окопы. Мы, солдаты, не видели в этом особой необходимости, ведь впереди нас была целая дивизия танков. Но приказ есть приказ, и мы вырыли неглубокие траншеи. При этом я с удивлением заметил, что рытье окопов стало для меня делом привычным и не таким утомительным, как раньше.

Ночью откуда-то издалека до нас донесся грохот артиллерийских орудий. Мы просыпались, переворачивались на другой бок и продолжали спать дальше. Мы не придали этому значения, потому что огонь доносился со стороны дороги на Варшаву и нас разделяли танки. К тому же нам не верилось, что это стреляют по нашей колонне. Ведь не осмелятся же поляки обстреливать целую дивизию немецких танков.

Однако мы ошиблись. И вскоре мы увидели пламя вдали, говорившее о том, что загорелся один или несколько из наших танков. Теперь до нас уже отчетливо доносился ответный грохот немецких орудий и танковых пушек. Сон как рукой сняло. Польские снаряды падали в какой-то сотне метров от нас. Я быстро натянул на себя каску, которую беспечно снял с головы перед сном.

Орудийная перестрелка не прекращалась. Прошло уже около получаса. Впрочем, может и меньше: время тянулось слишком медленно. Мы, пехотинцы, были наготове, постоянно ожидая приказа идти в атаку. Польские снаряды взрывались все ближе, и я ругал себя за то, что поленился рыть глубокий окоп. Впрочем, основной целью артиллерии врага были танки. И это утешало.

Но через несколько минут один из снарядов упал прямо в соседнюю траншею. После оглушительного взрыва мне стал слышен вой раненых и крики: «Врача!» Меня охватил страх. Но через несколько минут в нашу траншею запрыгнул унтер-офицер.

— Приготовиться! — скомандовал он. — Через пять минут мы пойдем в атаку!

Его приказ заставил меня собраться. Я вспомнил слова сержанта Зоммера о том, что мне будет не слишком сподручно бегать с противотанковым ружьем, и положил его на дно траншеи. Вскоре я уже бежал в массе атакующих позади наших устремившихся вперед танков.

Снаряды без конца взрывались рядом с нами. То и дело раздавались крики и стоны раненых. Я заставлял себя не думать об этом, а просто бежать.

Темнота то и дело озарялась парящими на парашютах осветительными ракетами. Наконец мне стал виден лес впереди. До края леса было около километра.

Именно оттуда польские орудия и вели огонь по нам. При вспышке следующей осветительной ракеты я понял, что теперь мы видны полякам как на ладони. Я заорал: «Ложись!» — И спешно рухнул на землю.

За разрывами снарядов мой голос услышали немногие. А инстинкт самосохранения, видимо, не у каждого работал так же хорошо, как у меня. Поляки же не замедлили открыть огонь прямой наводкой по нашим танкам и по пехоте. Застрекотали польские пулеметы. И через миг вокруг меня начали раздаваться бесконечные крики и стоны раненых.

Наши танки продолжали продвигаться к лесу, ведя ответный огонь. В промежутках между вспышками осветительных ракет я осторожно бежал вперед, прячась за каждой неровностью местности. У поляков было очень много противотанковых артиллерийских орудий, и все больше наших танков горело.

Примерно в трехстах метрах от леса наши танки почему-то остановились, продолжая вести огонь из пушек и пулеметов. В предрассветных сумерках я не мог понять, что произошло. Но потом, подобравшись ближе, при вспышке очередной осветительной ракеты я увидел противотанковый ров, преградивший дорогу к лесу.

До польских позиций было не больше четырехсот метров. Я занял позицию позади более-менее прикрывавшего меня холмика и начал вести огонь из своей снайперской винтовки, целясь на вспышки на конце стволов польских пулеметов. Не знаю, сколько это продолжалось и сколько поляков я убил. Может быть, десять. Может быть, больше. Огонь вражеской артиллерии почти затих, но польская пехота продолжала вести огонь по нам.

Между тем все сильнее светало. Мне стало небезопасно прятаться за холмиком. Я разглядел в ста пятидесяти метрах от меня небольшой сарай. Пожалуй, он мог быть неплохим укрытием. Я натянул на лицо маскировочную сетку и устремился туда.

В сарае пахло сеном. Более того, я увидел в нем несколько коз и корову. Козы блеяли, а корова не переставала мычать, испуганная боем. Но все они были целыми и невредимыми. Это походило на чудо. И это был хороший знак. Я решил занять позицию на чердаке и начал взбираться по лестнице.

Едва просунув голову на чердак, я увидел направленный на меня винтовочный ствол. Я понял, что мне конец. Но нет, у меня не пронеслась перед глазами вся прошлая жизнь. Так говорят, но у меня ни черта так не было. Просто какая-то пустота охватила и тоска. А выстрел все не раздавался. Мне казалось, что это длилось долго, но, конечно, на самом деле прошло лишь несколько секунд. И я услышал голос сержанта Зоммера:

— Ну что, ефрейтор Бауэр, будь здесь поляк, он бы мигом тебя укокошил!

От радости я чуть не свалился с лестницы. Зоммер лежал возле чердачного окошка. Через него он, как я догадался, вел огонь по полякам, но при этом оставался настороже и, услышав мои шаги, тут же направил свой карабин в сторону лестницы.

Оглядев меня, Зоммер расхохотался:

— Ну хоть штаны у тебя не мокрые, молодец! Как у тебя с патронами?

Я полез в свою патронную сумку и вручил сержанту около двадцати патронов.

— Побудешь моим наводчиком? — спросил он.

— Наводчиком? — переспросил я, еще не отойдя от шока.

— Ага, возьми мой бинокль и выискивай подходящие цели.

Взяв бинокль Зоммера, я приподнялся у чердачного окошка.

Сержант тут же оттащил меня вниз:

— Ниже голову, Гюнтер! Ты хочешь, чтобы нам обоим пришел конец?!

Я понял свою оплошность. Чтобы оставаться незамеченным, нужно было высовываться как можно меньше. Конечно, наблюдать при этом было очень неудобно. Но тем не менее примерно через минуту я разглядел батарею польских противотанковых орудий. Вероятно, это были 20-миллиметровые пушки, с чердака они показались мне буквально игрушечными. Их было двенадцать. Около каждой стояло по двое артиллеристов. Кроме того, у них был наводчик, просматривавший местность через бинокль.

— Сержант, батарея 20-миллиметровых орудий на одиннадцати часах, — сказал я. У нас было принято размечать местность как циферблат, чтобы быстро объяснять местоположение того или иного объекта.

Зоммер тут же направил туда свой снайперский прицел. Он у него был цейсовский, такой же или почти такой же, как у меня.

— Ничего не вижу, — сказал он через секунду.

— Немного выше, за холмом, — пояснил я.

— Ага, точно! — воскликнул Зоммер. — Ну-ка, смотри на наводчика!

Через миг я увидел, как польский артнаводчик рухнул с дырой в голове.

После этого сержант Зоммер начал одного за одним расстреливать артиллеристов. Он передергивал затвор с невероятной скоростью. После этого ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы зарядить опустевший магазин. Однако поляки к этому моменту уже оставили орудия и залегли рядом с ними. Их было не видно за холмом.

— Дело сделано, — сказал я.

— Подожди, — возразил мне Зоммер. — Сейчас их сержант заорет на них, чтобы они продолжали вести огонь.

Все оказалось именно так. Прошла лишь пара минут, и поляки снова оказались возле орудий. Зоммер открыл по ним огонь. Когда у него снова закончился магазин, я увидел, как польский сержант на огромной скорости понесся прочь от орудий. Он угробил большую часть своих бойцов, но ему удалось сберечь собственную шкуру.

— Ищи другую цель, — приказал Зоммер. — Но эти пушки тоже не теряй из виду. Кто знает, насколько упорны поляки.

После этого сержант Зоммер по моей наводке убил еще нескольких пулеметчиков, офицеров и пехотинцев. У него закончились патроны. У меня самого теперь оставалось их не больше десятка.

— Оставайся здесь, — скомандовал мне сержант. — Я схожу за боеприпасами. Если появится хорошая цель, можешь использовать то, что у тебя осталось, — он улыбнулся.

Его не было около двадцати минут. За это время я успел подстрелить двоих пулеметчиков и одного офицера.

Вернувшись с патронами, сержант Зоммер спросил меня об успехах и похвалил:

— Пожалуй, из тебя выйдет толковый снайпер, Гюнтер.

После этого Зоммер сам некоторое время побыл в роли моего наводчика, и я за десять минут убил еще трех пулеметчиков, двух сержантов и офицера. По рядовым солдатам мы не вели огонь, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей позиции.

И тем не менее нас заметили. Неожиданно я услышал шепот сержанта Зоммера:

— Тихо!

Обернувшись, я понял: что-то не так. Корова и овцы внизу издавали особенно громкие, испуганные звуки. Сержант жестом дал мне понять, что у нас гости. Его лицо оставалось спокойным, и его уверенность передалась мне.

Грохот выстрелов и взрывов к этому времени стал слабее, и благодаря этому мы смогли услышать шаги возле лестницы. До нас донеслись звуки польской речи. Зоммер тут же выхватил гранату и выдернул чеку. Взрыв должен был прогреметь через четыре секунды. У Зоммера были стальные нервы. Он подождал примерно половину этого времени, а потом швырнул гранату. Благодаря такому маневру он мог быть уверен, что поляки не успеют разбежаться.

Когда прогремел взрыв, Зоммер тут же соскочил в лестничный проем. Я устремился следом за ним. Деревянная лестница от взрыва разлетелась в щепки, и мне тоже пришлось прыгать. От гранаты погиб только один из противников. Но к моменту, когда я спрыгнул, Зоммер уже успел пристрелить одного из уцелевших после взрыва поляков. Еще один был ранен и тянулся к своей винтовке, но его тут же успокоила вторая пуля сержанта Зоммера.

Третий солдат противника пятился к дверному проему. Я направил на него свою винтовку и заорал:

— Стоять!

Поляк замер на месте. Зоммер в это время застрелил очередного убегавшего противника, после чего повернулся ко мне:

— Просто выстрели в него! — Голос сержанта был холодным и спокойным.

К моему удивлению, поляк, которого я держал на прицеле, в тот же миг закричал по-немецки, хотя и с акцентом:

— Я сдаюсь! Не стреляйте! — он поднял руки, которые после взрыва гранаты были такими же черными, как и его лицо. Из уха поляка текла кровь.

Я не смог нажать на спусковой крючок. Этот поляк был первым противником, которого я увидел так близко. Я сказал Зоммеру:

— Этот сдается. Я отведу его в лагерь.

— Поступай как знаешь, ефрейтор Бауэр, — ответил сержант Зоммер разочарованно. — Но если тебя пристрелит по пути польский снайпер, вини себя самого.

Безусловно, Зоммер мыслил благоразумно. Будучи старым воякой, он знал по опыту, что в подобных случаях человечное отношение к противнику может стоить тебе собственной жизни. Но я не мог выстрелить в солдата, сдающегося в плен.

Я спросил у поляка:

— Ты умеешь говорить по-немецки?

— Да, немного. — Он трясся и вдруг начал плакать. — Только не убивайте меня!

Он выглядел почти мальчишкой и, без сомнения, был даже моложе меня.

— Заткнись! — прикрикнул я на него. — Я беру тебя в плен, но будешь сопли распускать — пристрелю!

Зоммер повернулся к нему.

— Как вы поняли, что мы здесь? — спросил сержант.

— Мы поняли, что огонь ведется откуда-то с этой стороны, а потом увидели вспышки на конце винтовочного ствола.

— Что ж, Гюнтер, уходим отсюда, — сказал мне Зоммер.

Бой уже затихал. Как только мы вышли из сарая, Зоммер сразу отправился искать себе новую позицию. А мне нужно было отвести поляка к скоплению наших войск.

Несколько наших грузовиков с боеприпасами и медикаментами уже находились в километре от леса. Я приказал пленному:

— Сейчас ты помчишься к грузовикам, а я следом за тобой. Попытаешься сбежать — пристрелю.

Мы побежали. Через минуту или две в десяти шагах от нас просвистела пуля. Поляк тут же повалился на землю. Он опять трясся. Видимо, у него окончательно сдали нервы. Я заорал на него, но он не поднимался. Оставаться на открытом пространстве было опасно, и я начал бить поляка. Я понимал, что если он не поднимется, мне придется его пристрелить. Кажется, пленный тоже понял это. После первых же моих ударов он встал сначала на четвереньки, а потом в полный рост, и мы снова побежали.

Около грузовиков уже стояла толпа примерно из сотни военнопленных. Их охраняли около десяти наших солдат. Большинство поляков выглядели такими же молодыми и испуганными, как тот, которого взял в плен я.

Я быстро доложил стоявшему около грузовиков сержанту о том, что я привел пленного. После этого я сразу поспешил вернуться к лесу. Но, оказалось, бой уже закончился. Меня встретил сержант Зоммер. Он сказал мне, что остатки польской части отступают через лес, но там их преследуют силы свежей дивизии Вермахта.

— Гюнтер, мы заслужили передышку, — он похлопал меня по плечу. — Я рад, что тебя не продырявили, когда ты сопровождал этого пленного. Ты станешь замечательным снайпером, если не будешь делать глупостей.

Остаток дня наша пехотная дивизия провела в перегруппировке и ожидании пополнений. Пополнения прибыли только к вечеру. По виду большинства новичков можно было понять, что это явно необстрелянные бойцы. На них была новая с иголочки униформа, их лица были гладко выбриты. В сравнении с ними я ощущал себя грязной окопной свиньей.

Однако я знал, что у них еще все впереди, и с торжеством наблюдал испуг и растерянность на их лицах, когда они слышали стоны раненых, которым наши медики пытались оказать хоть какую-то помощь прямо в полевых условиях.

Несколько других дивизий Вермахта продолжали двигаться на восток, к Варшаве. А наша дивизия получила небольшую передышку, чтобы зализать раны. Нам были доставлены дополнительные боеприпасы. И после этого мы получили приказ двигаться на север. Нашей целью был назначен город Модлин, который поляки к этому времени уже успели превратить в крепость.

8 сентября мы провели половину дня в пути на север до реки Вислы. Дальше нам пришлось остановиться и ждать прибытия инженеров. Они приехали только перед самым наступлением темноты.

На рассвете следующего дня мы вместе с инженерами начали сооружать понтонные мосты через реку. На это ушел целый день, и поэтому мы смогли пересечь Вислу только 10 сентября.

Я был рад этой короткой передышке. За это время я успел немного пополнить свой запас патронов, а также выслушать очередную порцию наставлений от сержанта Зоммера. Впрочем, мои разговоры с ним к этому времени уже перестали касаться одной только снайперской работы. Время от времени они переходили и на житейские темы.

Зоммер был не слишком словоохотлив, когда разговор заходил о наших семьях. Поэтому в подобных случаях говорил преимущественно я. Он с интересом слушал, когда я рассказывал ему о работе в булочной, о своей матери, об Ингрид, о нашем маленьком сынишке Курте. А сам Зоммер больше любил рассказывать об охоте. Он был опытным охотником, а его любимой дичью были олени. Зоммер охотился на них во многих лесах Германии. В конце нашего первого разговора на эту тему он сказал мне:

— Именно охота сделала меня таким искусным снайпером. Тебе обязательно нужно попробовать это, охота здорово поможет твоим снайперским навыкам.

— Да, охота — хорошее занятие, — согласился я. — Но когда закончится срок моей службы, мне будет наплевать на мои снайперские навыки. Лучше я буду печь хлеб и пирожные для своей булочной.

На несколько секунд повисло молчание. Но потом Зоммер улыбнулся:

— Напиши мне, если вам понадобится еще один пекарь!

Мы оба расхохотались.

10 сентября наша 3-я дивизия вместе с еще одной пехотной дивизией Вермахта пересекла Вислу. Мы продвинулись еще немного на север, а потом резко повернули на восток, к Модлину.

В пути мы обсуждали новости о том, что днем раньше на востоке Варшавы начались тяжелые бои. Германская армия несла тяжелые потери, поскольку поляки успели хорошо окопаться и укрепиться в своей столице. Я с тревогой думал о том, что при штурме Модлина нам, возможно, тоже придется нелегко.

Модпин превзошел даже мои худшие ожидания. За последнюю неделю поляки успели окружить окопами, противотанковыми рвами и колючей проволокой всю западную часть города. Нашей дивизии пришлось резко остановиться, когда мы подошли к Модлину на расстояние винтовочного выстрела. Мы были вынуждены окапываться под градом пуль и снарядов.

Когда я уже заканчивал рыть свою ячейку, в нее вдруг впрыгнул сержант Зоммер.

— Пойдем со мной, Гюнтер, — сказал он. — Ты выбрал не лучшее место для снайперской позиции.

Мы отбежали от передовых позиций нашей дивизии. Позади них Зоммер указал мне на несколько росших рядом деревьев. За этими деревьями мы с сержантом и вырыли свой новый окоп. Там уже лежали несколько досок, заранее принесенных Зоммером. Он уложил их на окоп так, чтобы оставались только узкий вход и две небольших щели, из которых мы могли бы вести огонь.

— На доски надо уложить мешки с песком, — сказал сержант, доставая из своего рюкзака несколько пустых мешков.

Поскольку рядом не было песка, то мы наполнили мешки обычной землей и уложили их на доски. Сверху Зоммер натянул камуфляжную сетку. Наше снайперское гнездо было готово.

Забравшись в окоп, мы открыли огонь по полякам. Их было так много, что нам совершенно не требовался наводчик. Правда, расстояние до польских позиций было метров 500–600, к тому же враги находились в окопах. Поэтому не только у меня, но и у Зоммера в цель попадала далеко не каждая пуля.

Однако у нас было достаточно патронов. Зоммеру удалось раздобыть несколько пулеметных лент от MG-34. В них использовались точно такие же патроны, как в наших карабинах К98к. Единственным недостатком было то, что нам приходилось вынимать патроны из ленты, но вскоре я наловчился делать это довольно быстро.

Осада Модлина длилась много дней. Когда в боях наступало затишье, мы переговаривались с Зоммером. Он продолжал раскрывать мне тонкости снайперского ремесла. В частности, он объяснил мне, что в подобных условиях мы вполне можем позволить себе не беспокоиться о перемене позиции. Во-первых, наше снайперское гнездо находилось далеко позади передовых позиций дивизии, а поляки вели огонь преимущественно по переднему краю наших войск. Во-вторых, наш окоп был достаточно надежно укреплен и замаскирован.

— Конечно, может получиться так, что мы нарвемся на снайпера или наводчика экстра-класса, — невесело ухмыльнулся Зоммер. — Но это очень маловероятно. Так что об этом лучше не думать.

Он оказался прав. За все две с половиной недели осады враги так и не догадались открыть огонь по нашему снайперскому гнезду. Мы с сержантом за это время сумели уничтожить примерно по сотне поляков.

За время осады — в один из ее дней, 17 сентября, — боевой дух наших бойцов несколько подняла новость о том, что Советский Союз также вступил в войну против Польши в качестве союзника Германии. Поляки были обречены в войне с двумя государствами, каждое из которых обладало значительно превосходящими силами.

Передовые позиции защитников Модлина постоянно пополнялись свежими силами, и наши части никак не могли войти в город. Артиллерийская перестрелка не утихала все две с половиной недели.

Наконец 28 сентября капитулировала Варшава. Гарнизон Модлина капитулировал только на следующий день. Мы вошли в город. Оказалось, боеприпасы защитников были уже на исходе. Более того, в Модлине начинался голод, поскольку все пути поставки продуктов были уже давно перерезаны нашими войсками.

На этом Польская кампания для меня закончилась. Однако последние польские части, продолжавшие сопротивление, сдались только 5 октября. После этого Польша была разделена на две части. Восточную часть оккупировал Советский Союз, а западную — Германия.

В течение последующих пяти месяцев я был произведен в младшие унтер-офицеры. Далеко не последнюю роль в этом сыграл мой снайперский счет. Сержант Зоммер подтвердил значительную часть моих попаданий.

Кроме того, за эти пять месяцев я получил один-единственный отпуск сроком на одну неделю. Ингрид и мать едва не расплакались, когда увидели меня на пороге дома. А вот Курт отреагировал совершенно иначе. Он дичился меня и совершенно не хотел признавать во мне своего отца. Это очень расстроило меня. Конечно, я успокаивал себя тем, что дети в таком возрасте всегда относятся с опасением к малознакомым людям, а я из-за армейской службы стал для своего сына именно таким малознакомым человеком. Подобные рассуждения были верными, логичными, но мало утешали.

Ингрид и мать без конца спрашивали о том, какой была война в Польше. Мои ответы сначала были короткими: «Да, я видел бои», «Нет, мне не хочется это описывать. Вы же видите, я жив, это главное» и тому подобное. В конце концов мне стало тяжело видеть смятение и растерянность на их лицах. Тогда я начал врать, говорить о том, что поляки постоянно отступали, почти не отваживаясь вступить с нами в бой. Я даже рассказывал матери и Ингрид армейские анекдоты, немного грубые, но веселые. Все это успокаивало их. И вскоре они уже верили, что Польская кампания была чем-то вроде приключения, веселого и совсем немного рискованного. Матери и Ингрид хотелась в это верить, и поверить было нетрудно, ведь все немецкие газеты писали о том же самом.

Мне самому во время этого отпуска хотелось хотя бы на неделю возвратиться в свой прежний уютный мирок и забыть об армейской жизни. Это не удалось. Что-то произошло во мне самом. Проблемы и интересы людей, живущих на гражданке, теперь казались мне чем-то надуманным, оторванным от настоящей жизни. На четвертый день я уже не знал, куда себя деть. Мне даже хотелось вернуться в казарму, где весь твой день расписан и все решено за тебя.

«Кажется, ты напрасно говорил Зоммеру, что сможешь так же, как и раньше, печь хлеб и пирожные», — сказал себе я, грустно усмехнувшись. Тем не менее я заставил себя попробовать делать это снова. Что удивительно, мои руки не успели забыть, как надо печь хлеб. Последние дни отпуска я по несколько часов в день помогал матери и Ингрид в их работе. Это помогало мне снова почувствовать себя не то чтобы прежним, но хотя бы немного таким, как прежде. А еще я играл со своим сынишкой. К концу недели Курт привык ко мне и даже два или три раза назвал папой.

Однако мне было пора возвращаться в часть. К этому моменту наша база располагалась уже в Рейнской области, откуда было уже недалеко до французской границы.

Вторая мировая между тем продолжала разгораться. 30 ноября советские войска вторглись в Финляндию. Это привело к трехмесячной войне, в которой советские войска понесли тяжелые потери, но при этом добились капитуляции Финляндии.

Это событие примерно совпало с моим возвращением из отпуска. А вскоре после этого мы с Зоммером получили приглашения перейти в парашютную часть. Парашютисты считались элитой немецких войск. Из всех снайперов в нашем полку стать парашютистами было предложено только мне и сержанту Зоммеру. Однако я колебался. Мне были не нужны лишние приключения на свою голову, я больше всего на свете хотел вернуться живым к своей семье.

— Ты все-таки подумай об этом хорошенько, Гюнтер! — убеждал меня Зоммер. — За время Польской кампании парашютистам приказали только перерезать линии связи и железные дороги. Им даже не пришлось толком участвовать в боях! В этих войсках наша шкура будет гораздо целее.

Поразмыслив, я тоже решил, что элитные войска не будут использовать как пушечное мясо. К тому же если все твои сослуживцы профессиональные воины, то у каждого из вас больше шансов выжить. И я согласился.

Мы с Зоммером были направлены на шесть недель в школу парашютистов. Там нам была выдана новая униформа, которую на армейском жаргоне называли прыжковыми комбинезонами. Кроме того, нам выдали специальные стальные каски аэродинамической формы. Прыжок в обычной каске мог окончиться для парашютиста серьезной травмой.

Надо сказать, применение немецкого парашюта тех лет требовало от бойца серьезных навыков. На начальном этапе у нас была длительная спортивная подготовка, в ходе которой мы отрабатывали основные приемы, и в частности приземление.

После этого мы перешли к изучению материальной части. Нас учили выполнять укладку парашютов. Как ни странно, я освоил это даже быстрее Зоммера.

Наша предварительная подготовка завершилась тем, что мы делали прыжки с макета самолета. Кроме того, в каждом из нас, даже в рядовых, всячески развивали умение принимать решения самостоятельно. Нам сразу объяснили, что парашютист должен уметь грамотно действовать, даже если все его командиры погибнут.

Наконец дошло и до настоящих прыжков. Первый прыжок каждый из нас выполнял в одиночку с высоты 180 метров. Услышав приказ, я должен был встать около фюзеляжа, зажимая конец вытяжного фала в зубах, чтобы мои руки оставались свободными. По команде я прицепил карабин к продольной балке. Он свободно перемещался вдоль нее, по мере того как я подходил к десантному люку.

Возле люка я должен был широко расставить ноги, взяться обеими руками за поручни с обеих сторон люка и резко выброситься головой вниз. Все это не раз отрабатывалось на тренировках, но в последний момент мне стало страшно. Однако как только раздался приказ прыгать, мой страх мгновенно улетучился, и я прыгнул.

Сначала я просто падал вниз, и мне снова стало страшно. Но это продолжалось лишь несколько секунд. Вытяжной фал размотался на всю свою длину (она была девять метров) и вырвал из ранца парашютную сумку вместе с куполом. В следующие несколько мгновений фал сдернул сумку с купола парашюта, и он полностью раскрылся. Я резко дернулся, продолжая лететь головой вниз, и через миг натянувшиеся стропы парашюта вернули меня в нормальное положение.

По ощущениям это было почти как удар, сбивающий с ног. Но придя в себя, я понял, что раскачиваюсь на стропах, как на качелях. Это непередаваемое чувство. Ты приближаешься к земле и ощущаешь себя почти птицей. Однако возле земли нужно было снова сосредоточиться. Приземляться нужно было с наклоном вперед, делая руками и ногами движения, подобные тем, что делает пловец. Это позволяло избежать травм при ударе об землю, ведь наши парашюты снижались со скоростью до шести метров в секунду. В результате многие из нас получили ушибы во время своего первого прыжка. Но зато мы потом по достоинству оценили высокую скорость снижения немецких парашютов, когда нам пришлось прыгать под обстрелом противника.

Замечу также, что немецкий метод раскрытия парашюта хотя и вынуждал нас прыгать вниз головой, в отличие от тех же англичан или русских, но зато мы могли позволить себе прыгать с гораздо меньших высот. И это нам особенно пригодилось на Крите, когда из-за огня ПВО противника мы прыгали с высоты всего 70–80 метров.

Правда были у наших парашютов и недостатки. Так, при прыжке мы не могли регулировать скорость снижения и место падения. Более того, нам приходилось прыгать только с одним «парабеллумом», а все остальное снаряжение сбрасывалось отдельно в специальных контейнерах, иначе оно могло запутать стропы. Соответственно, эти контейнеры потом приходилось еще искать и распаковывать, нередко под огнем противника.

Впрочем, во время первого прыжка я не думал об этом. Гораздо больше я был сосредоточен на том, чтобы погасить купол и освободиться от лямок парашюта. Это было довольно тяжело, учитывая, что стропы находились у меня за спиной. В результате в первый раз парашют оттащил меня по земле на несколько метров, прежде чем я смог взять ситуацию под контроль. Однако впоследствии я научился справляться с этим гораздо легче.

Последующие прыжки мы выполняли группами и каждый раз снижали высоту. Последний учебный прыжок мы уже совершали всем взводом, да еще с высоты всего около ста метров. После этого мы наконец стали официально именоваться парашютистами.

В апреле 1940 года немецкая армия вошла в Данию и в Норвегию. Там практически не было боев, и поэтому наша дивизия не была задействована ни в одной из этих двух операций.

Я продолжал осваивать все новые и новые премудрости солдатского ремесла. Помимо всего прочего я узнал, как устанавливать мины, по каким признакам можно заметить мину противника и даже как обезвредить некоторые виды мин. Кроме того, нам объясняли уязвимые места танков, учили пользоваться разнообразным оружием. К этому моменту в Вермахт как раз поступило много нового вооружения как выпущенного немецкой промышленностью, так и из австрийского, чешского и польского арсеналов. С новым стрелковым оружием мы осваивали тонкости ближнего боя и стреляли при этом преимущественно из пистолетов-пулеметов МР-38, а не из винтовок. Однако сержант Зоммер продолжал учить меня секретам снайперского дела. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ним очень сдружились.

9 апреля Зоммеру и мне было сообщено, что мы включены в особую группу парашютистов — штурмовой батальон «Кох», названный по имени его командира, гауптмана Коха. Это удивило меня, поскольку нас в некоторой степени еще можно было назвать новичками в парашютном деле. Хотя, конечно, я почувствовал при этом и определенную гордость. Однако Зоммер быстро охладил мой пыл.

— Не зазнавайся, — сказал он мне. — Ты еще не знаешь, куда нас бросят.

Эти слова не испугали меня, но заставили относиться ко всему сдержанно, не переоценивая свои силы. А вечером перед отправкой в новую часть меня вдруг ни с того ни с сего охватила тоска. Германия по-прежнему находилась в состоянии войны с Францией и Великобританией. Кто знает, может, меня направят именно во Францию? Именно там погиб мой отец. Я должен был сделать все, чтобы не повторить его судьбу. Я очень боялся, что мой сын, подобно мне, будет расти без отца.