"Отрава" - читать интересную книгу автора (Вудинг Крис)

НОЧЬ БЛУЖДАЮЩИХ ОГНЕЙ

В давние времена на болотах жила-была юная девушка, и звали ее Отрава.

Выглядела она для тех мест необычно: бледная, худенькая, с длинными черными волосами, которые она расчесывала на прямой пробор. Лицо у нее было овальное, с высоким лбом и узким подбородком, тонкими губами и идеально прямым носом – правда, немного длинноватым. Но главное, что привлекало внимание, – это глаза девушки: огромные, удивительного темно-лилового цвета. Эти глаза смотрели на мир с угрюмой задумчивостью, многим становилось не по себе под их взглядом.

Девушка жила в деревеньке под названием Чайка, где-то посреди Черных болот. Кто и почему дал селению такое имя – непонятно, ведь никто из ее обитателей никогда в жизни не видел чаек, да и вообще море. Кроме, разве что, папаши Паруса, который, если верить его рассказам, путешествовал по королевству и много повидал. Деревня стояла на множестве деревянных площадок на сваях, которые растянулись по всему мрачному, заросшему водорослями озеру. Эти площадки извивались между огромными пробковыми деревьями и зелеными островками, что выступали из серо-бурой воды. Иногда вода поднималась почти до уровня домов и затопляла островки. А временами опускалась настолько, что можно было разглядеть смутные очертания озерных тварей, которые так и норовят схватить зазевавшегося прохожего. Здесь, на Черных болотах, жизнь очень опасна и твердую почву под ногами каждый строит себе сам.

Отрава жила в круглой хижине прямо рядом с озером, где густые заросли деревьев с колючей корой подходили очень близко к воде. Она делила кров с отцом, мачехой и маленькой сестренкой Азалией. Их семье принадлежала целая площадка. Вокруг хижины проходила круговая дорожка из шатких досок с перилами из кривых веток. С соседней площадкой ее связывал висячий мостик, одна из его перекладин давно сгнила, и на ее месте зияла дыра, через которую Отрава перепрыгивала, сколько себя помнила. В детстве она садилась на край дыры и свешивала вниз ноги. Ее мама – настоящая мама – запрещала ей так делать, но Отрава уже тогда была упрямым ребенком и никогда не слушалась. А однажды, когда вода в озере поднялась особенно высоко, девочка вот так же сидела, свесив ноги, как вдруг из воды вынырнул речной козерог – огромная рогатая рыбина. Отрава заметила чудовище за миг до того, как оно вынырнуло из глубины, раскрыв широченную пасть и волоча за собой бороду. Девочка едва успела вскочить, как кровожадные челюсти сомкнулись на том самом месте, где только что были ее ноги. А челюсти были и правда громадные – отхватили бы ноги одним махом. Так что она получила хороший урок.

Ее мать, Даль, всегда говорила, что Отраве бесполезно давать советы, потому что она обязательно сделает наоборот. После того случая Отрава задумалась о том, чтобы наконец начать слушаться маму, но поняла, что начнет путаться и все равно забудет. Потом мама умерла от болотной чахотки сразу после рождения Азалии, а их отец от горя женился снова – на холодной красавице из соседней деревни. Звали ее Мелисса. Между мачехой и падчерицей с самого начала возникла неприязнь. В присутствии отца Отравы женщина была сама прелесть и доброта, но в душе ненавидела девочку с лиловыми глазами, а Отрава ненавидела ее.

Именно назло Мелиссе девочка взяла себе имя Отрава. Да, ее не всегда так звали. Какие же родители назовут свое чадо Отравой? При рождении ей дали имя Наперстянка, а в день четырнадцатилетия вся деревня собралась на главной площадке, чтобы услышать, какое имя себе выбрала девочка. Такая у них на болотах была традиция. Девочкам давали имена цветов или трав, а мальчикам – животных или деталей пейзажа. А на именинах, когда ребенок становился взрослым, ему разрешали самому выбрать себе новое имя. Многие (например, Мелисса) оставляли прежнее. А другие, как отец Отравы, дровосек Руб, брали имя от названия своего ремесла.

Утром в четырнадцатый день рождения Наперстянки они с Мелиссой сильно повздорили.

– Ты никогда меня не слушаешься! Никогда! Ты никогда не станешь приличной девушкой! Вечно у тебя куча вопросов, ты не можешь принять вещи такими, какие они есть. Ты все время меня изводишь! Твой отец никогда не будет счастлив, и ты не выйдешь замуж за крепкого парня. Ты отрава для нашей семьи, отрава.

И Наперстянка стала Отравой. Когда девочка объявила свое имя, среди жителей деревни никто и глазом. не моргнул от удивления. Она всегда была изгоем, странной, чужой. Только ее отец и мачеха пришли в ужас, но было уже поздно. Она стала Отравой, и навсегда.

* * *

– С того дня минуло два года, и теперь Отрава вступила в нелегкую пору зрелости. Родители напрочь забыли о ее шестнадцатом дне рождения, и девушке не с кем было его отпраздновать. Да и ей было абсолютно все равно. Самый обычный день, как все остальные. Зачем заставлять себя радоваться, танцевать и пить болотное вино? Чтобы отметить годовщину того дня, когда ее, мокрую, в крови, силой выпихнули из материнской утробы? Что же тут веселого? Она чувствовала себя гораздо счастливее, когда мир был маленьким, красным и теплым, и она слышала только биение сердца матери и приглушенное эхо ее голоса. Там было намного лучше, чем здесь – на этой холодной, мрачной земле, среди горя и нищеты.

Девушка завидовала своим сверстникам, которые могли в праздники позабыть обо всех заботах и чьи стремления ограничивались желанием стать хорошим мужем или достойной женой и воспитать потомство. Ее же мучили другие мысли. Как можно. отмахнуться от того, что каждый пятый не доживает до тридцати и умирает от болотной чахотки, а каждый второй ребенок рождается мертвым? А тех детей, которым посчастливилось появиться на свет, часто похищают болотные чудовища и эльфы. Взрослые очень горевали, жизнь была для них одним сплошным несчастьем, но ни один из них и пальцем не пошевелил, чтобы что-то исправить. Казалось, им было легче принять собственную участь как неизбежное; Но девочка не могла с этим смириться. Выйти замуж, завести хозяйство и провести остаток жизни, рожая и воспитывая детей? Уж лучше броситься к речным козерогам – они хотя бы принесут быструю смерть, а жизнь в Чайке была той же смертью, только долгой и мучительной.

– В тебе есть капля крови древнего рода, Отрава, – однажды сказал ей папаша Парус. – Того, который правил королевством в стародавние времена, когда мужчины и женщины были сильными.

– А что с ними случилось? – спросила девочка, усаживаясь, как обычно, на мохнатый коврик перед очагом, где старик в своем старом плетеном кресле пускал клубы дыма из кальяна.

– Они ослабели, размякли, – ответил Парус. – Жить было легко, в королевстве царил мир. Человек не любит жить мирно. Это идет наперекор его натуре. Вот люди и начали спорить по пустякам, и эти ссоры привели к войнам. А война – это такая вещь, которую легко развязать, но очень трудно остановить. Так началась Многосторонняя война, а к тому времени, когда она закончилась, остались лишь разрозненные, слабые племена. Они ушли на болота и в горы и стали жить особняком, чураться других племен. Старые города опустели и разрушились. Теперь их, как и нас, посещают духи прошлого. – Парус затянулся и выпустил струйку ароматного дыма, который заклубился в восходящих токах горячего воздуха над очагом и рассеялся под соломенной кровлей.

О Многосторонней войне Отрава знала все. Вернее, ей были известны все легенды о тех временах – кто знает, что на самом деле правда, а что вымысел? – но ей нравилось слушать старика. Паруса считали чудаком, как и ее. Он держался особняком и избегал общества односельчан, на долгое время куда-то уходил и всегда возвращался с новыми рассказами. В остальном он был совершенно безобиден, но одного того, что Парус странствовал, было достаточно, чтобы родители наказывали детям держаться от него подальше.

От внешнего мира ничего, кроме зла, не дождешься. В окрестностях Чайки жили эльфы, тролли, гоблины и прочая нечисть, для которой и имени-то не придумано. В деревне даже поговаривали, что в жилах старика течет толика эльфийской крови. А то что-то он уж больно шустрый для своих лет, не к добру это… а – Но в тебе, девочка, – проскрипел Парус после долгого молчания, – живет древний дух, тот же, что и во мне. Ты никогда не будешь довольна жизнью здесь, потому что дальновиднее, чем остальные.

– Временами мне хочется просто быть… счастливой. Счастливой тем, что я имею, – призналась Отрава. – Как другие девушки.

– Ах-xa – прокашлял старик и махнул своей морщинистой, обветренной рукой. – Не пугай довольство со счастьем, Отрава. К тому же, – добавил он, уставившись на огонь невидящим взором, – одни рождаются там, где им место, а другим приходится это место искать.

* * *

Сегодня должна была наступить Ночь блуждающих огней. Весь день Отрава бродила по болотам вокруг деревни, срезая грибы и корешки маленьким ржавым серпом. В этих краях любое железо ржавело через год – из-за сырости. А из дерева или камня очень трудно сделать достаточно острое орудие. Вот еще одна сторона жизни, которую местные жители принимали как данность, устало пожимая плечами. Отрава прорубала себе путь через сотый по счету куст, ругалась и мечтала о более остром лезвии.

Когда девушка возвращалась домой, давно спустились сумерки и на деревьях уже висели клетки для душ. Отрава несла полную корзинку грибов. Мелисса разозлится, конечно: она несколько раз повторила, что для похлебки ей нужны самые большие грибы. Но Отраве больше нравились маленькие: у них вкус порезче, не такой пресный. Да и вообще, кто, в конце концов, делал всю работу?

Девушка медленно прошла мимо двоих ребятишек, которые, как обезьяны, лезли на дерево, чтобы повесить еще одну клетку для душ. Они переговаривались между собой и пытались прикрепить на ветку шар из деревянных прутьев, в котором была закреплена свеча в сосуде из редкого цветного стекла. Когда ее зажгут, стекло замерцает бледно-сиреневым цветом. Отрава подняла глаза выше и увидела мясистый бок болотной змеи, которая лениво свисала петлями и кольцами с верхней ветки, без особого интереса наблюдая за добычей внизу. На счастье детишек, которые и не подозревали об опасности, для змеиной трапезы было уже слишком поздно. Приди они сюда несколькими часами раньше, когда грело солнце и змеи были проворными и прожорливыми, это чудище ужалило бы их обоих, обвилось вокруг тугими кольцами и не оставило бы ни единой целой косточки. Интересно, подумала Отрава, сколько раз человек проходит в шаге от смерти, прежде чем она догонит его?

Девушка шла по площадкам деревни к себе домой. В воздухе стояла прохлада, где-то стрекотали насекомые, и то и дело слышался шорох в зарослях, копошилась живность. Светляки, будто крошечные маятники, сновали туда-сюда в кронах деревьев. Озеро накрыл белый туман, густой, как суп. На пути домой Отраве пришлось пройти мимо нескольких соседских хижин. Большинство площадок умещали на себе по три-четыре хижины: лачуги стояли рядышком, их двери выходили на внутренний дворик, а вокруг шел неширокий дощатый помост на сваях. Во внешних стенах хижин были прорезаны круглые оконца с крестообразными переплетами. Из окон лился слабый свет, по краям каждой площадки горели дегтярные факелы. Из каменных труб над соломенными крышами вился сизый дымок.

Отрава уже подходило к дому, ей оставалось миновать только одну соседскую площадку. Проходя по ней, девушка услышала оживленную болтовню и хотела было, как делала всегда, обойти говоривших стороной. Она не любила деревенских детей, а они не любили ее. Но, к сожалению, на этот раз прошмыгнуть незамеченной не получалось. До мостика, который вел к ее хижине, можно было пройти только по единственной дощатой дорожке. Отрава вздохнула, взяла себя в руки и медленно двинулась вперед.

Она догадалась, что нарушило тишину, еще до того, как обогнула соседскую хижину. Вдалеке показался человек: он шел по веревочному мостику между площадками, а за ним по пятам вприпрыжку бежала орава гогочущих детишек. Но человек, казалось, вовсе не замечал их всех и осторожно пробирался по мостику со своей ношей. За спиной у него клацал и звенел целый арсенал всяческих баночек. Человек был в меховой одежде, толстых кожаных рукавицах и широкой поизносившейся шляпе. Его лицо заросло седыми бакенбардами и густыми белыми усами. Это был ловец духов-двойников, которые являлись незадолго до смерти человека или вскоре после нее.

Отрава остановилась посмотреть на него – не столько из интереса, сколько ради того, чтобы досадить Мелиссе, задержавшись на несколько лишних минут. Ловец духов приходил в деревню каждую Ночь блуждающих огней, чтобы скупить всех болотных духов, которых жители смогли поймать в клетки. Отрава вспомнила, что сам он никогда никого и не ловил в ту ночь, а только выменивал и выторговывал. Наверное, весь остальной год он гонялся за бедными духами, чтобы оправдать свой титул. Только в Ночь блуждающих огней ловля болотных духов превращалась в зрелище.

В эту ночь, когда поднималась луна, болотные духи выходили из своих убежищ, чтобы закружиться в танце. Отраве нравилось наблюдать, как в воздухе витают красивые шарики эфирного света, оставляя шлейфы волшебных искр. Никто не знал, почему каждый год они появляются в одно и то же время, почему танцуют и разбрасывают цветные вспышки самых невероятных оттенков, которые даже не может уловить глаз человека. Некоторые полагали, что это своего рода брачный ритуал; другие говорили, что это души детей, которых забрало болото, вернулись навестить родных.

Если так, то тогда Отраве казалось странным, .: что деревенские жители ловили огоньки в клетки, словно мотыльков. Разноцветное мерцание свечей приманивало болотных духов, и они оставались в клетке, пока горела свеча. У каждой клетки был шнурок, потянув за который можно было стянуть гибкие прутья, и тогда дух не вырвется. А потом клетку относили ловцу духов.

Сосед отпер дверь хижины как раз тогда, когда ловец духов занес руку, чтобы постучать. Отрава узнала горькую ухмылку на лице Обрыва: он был рад гостю не больше других, но сегодня Ночь блуждающих огней, и ловцу духов никто не мог отказать. Он остановится в доме Обрыва, будет есть за его столом, спать на его постели, а утром скупит всех болотных духов и посадит в свои железные банки. Потом он отнесет их куда-то, где их закуют в стеклянные лампы и продадут богачам, которые могут позволить себе такую роскошь.

Ловец духов вошел в дом, оставив разочарованную толпу мальчишек слоняться по площадке и заглядывать в окна. А Отрава пошла своей дорогой. И почему всех так волновало появление этого странника, если на самом деле ничего тут нет особенного? Ловец духов считался более достойным внимания, чем полуобглоданные земляными пауками мертвецы, которых время от времени находили на болотах. Может быть, потому, что последнее было делом привычным и людей это уже мало интересовало.

Когда девушка вернулась домой, Мелисса стояла у печи. Мачеха убрала свои роскошные светлые волосы с лица и собрала в пучок. Отец Отравы сидел рядом, возле манежа Азалии.

– Долго же ты собирала грибы, – сказала Мелисса, даже не подняв головы от горшочка, в котором помешивала похлебку. Потом все же обернулась и добавила: – И опять ты принесла маленькие! Я же говорила, что нужны большие.

Отрава молча смотрела на нее своими лиловыми глазами. У мачехи подергивалась кожа на виске, она разозлилась, но всеми силами старалась не выдать своей злости на глазах у мужа. Руб же наблюдал за этой сценой с тем выражением лица, какое у него обычно было, когда дочь и жена сходились вместе. Так выглядит человек, когда балансирует с грудой дорогих тарелок, которые в любую минуту могут разбиться вдребезги.

– Поставь сюда, – со вздохом произнесла Мелисса, показав на стол за собой. – Теперь у супа будет не тот вкус. – И она вернулась к горшочку.

Отрава было собралась уйти в свою комнату, когда мачеха снова заговорила:

– Я так стараюсь поладить с тобой, Наперстянка. Правда стараюсь. Почему же ты всегда поступаешь назло и обманываешь меня.

– Меня зовут Отрава, – сказала девушка. Мелисса упорно отказывалась называть ее этим именем: она-то знала, почему падчерица его взяла.

– И не думай, что поступаю так только с то– бой, Мелисса. Я поступаю назло всем и обманываю тоже всех.

– Отрава, не разговаривай так с матерью, – устало сказал Руб. – Иди присмотри за Азалией.

Отрава не стала снисходить до напрашивающегося ответа. Ей уже надоело поправлять отца: Мелисса ей не мать, а мачеха! Но он все время относился к жене как к матери Отравы, а Отрава называла ее не иначе как Мелисса. Мачеха, в свой черед, звала ее не иначе как Наперстянка. Как глупо, подумала девушка.

Она не винила ни отца, ни даже Мелиссу. Отрава верила, что мачеха действительно любит Руба и всеми силами старается не обижать падчерицу в его присутствии. А Руб любил Мелис– су, хотя Отрава подозревала, что, глядя на нее, он все еще видел перед собой свою первую жену, Даль. Он жил между двух огней и по-своему любил и Мелиссу, и дочь.

Отрава не хотела мешать его счастью, даже когда отец позабыл о ее дне рождения из-за жены. Но она была настоящей занозой в пятке у мачехи и не желала меняться.

Если бы только Мелисса была сама собой, то все могло наладиться. Но она постоянно кого-то из себя строила. Твердила, что не пытается заменить Даль, а на самом деле только тем и занималась. Она прилагала все усилия, чтобы быть простой, домашней: готовила, убиралась, спрашивала, как у Отравы дела. Она делала все, чтобы быть внимательной женой и матерью. Но так фальшиво… Получалась дешевая подделка, и Отрава не могла этого не замечать.

В настоящей Мелиссе не было ни единой домашней косточки. Она хотела быть свободной, жить той жизнью, про которую говорилось в сказках о хрустальных башмачках, трех желаниях и волшебных кольцах. Отрава видела, как заворожено мачеха слушала рассказы папаши Пару– са, когда он изредка приходил в деревню. Девушка видела искорки, горящие в глазах Мелиссы. Эта женщина была очень красива и знала об этом. В душе она мечтала стать принцессой. Но когда Парус заканчивал рассказ, она возвращалась домой и начинала говорить, будто большего вздора в жизни не слышала.

Мелисса была женой и мачехой, потому что считала, что обязана ими быть. Она была еще одним человеком, который дрейфовал по течению жизни, хватался за соломинку и держался, держался… – лишь потому, что не смел выпустить. Как и всем остальным в округе, ей не хватало силы плыть самой.

Доставляя неприятности, Отрава делала мачехе настоящее одолжение. Тем самым она вносила хоть какое-то разнообразие в опостылевшую Мелиссе жизнь.

Девушка присела у манежа Азалии. Отец ей улыбнулся. У него было доброе, непримечательное Лицо, испещренное морщинами. Темные волосы, такие же темные усы и глаза, которые немного поблекли со смертью Дали. Отрава любила отца по той же причине, что и Азалию: не могла не любить.

Азалии было три годика, почти четыре. Она уже была достаточно большой, чтобы самостоятельно бегать повсюду, но без присмотра ее не оставляли. Детям в деревне не разрешали одним выходить из дома, пока они не достигнут более сознательного возраста. Иначе могут случайно упасть с края площадки в воду. Сначала детей учили плавать в безопасных прудах на севере, где не водились речные козероги. Отрава подошла к малышке, и девочка запросилась на руки.

– Ат-рава! – радостно воскликнула она. Отрава взяла сестренку из манежа и начала качать на коленях. Азалия, решив, что до свободы рукой подать, попыталась вывернуться. Но Отрава с ней справилась. Мелисса бросила через плечо разгневанный взгляд на ребенка. Она уже думала, что Отрава отпустит сестренку, зная, как опасно бегать вокруг мачехи, когда та стряпает. Мелисса была ужасно неуклюжей и не умела обращаться с кухонной утварью: все время расплескивала кипяток и роняла горячие сковородки.

Отрава встала и понесла Азалию в свою комнату, где малышка могла играть на относительной свободе за закрытыми дверями. А мачеха, которая уже начала перемывать грибы, сказала вслед:

– Осторожнее с ней. – Если я могу донести до дома корзинку с грибами, то уж сестренку не уроню, – ответила Отрава и захлопнула дверь спальни.

Хижина делилась на четыре помещения. Она была одноэтажной, потому что подпорки площадок не могли выдержать вес двух этажей. Главная комната занимала большую часть хижины. Здесь были очаг, печь, стол и стулья – все из дерева, за исключением каменного очага и ржавой железной печи. Мылись тоже здесь: в таком крошечном жилище нет места для стыдливости. Оставшееся пространство у задней стены круглой хижины было поделено на три части: спальня для девочек, спальня для взрослых и уборная, которая представляла собой не что иное, как закуток с дырой в полу, выходящей в озеро под домом.

Комната Отравы (а девушка считала ее своей, по крайней мере, до тех пор пока Азалия не вырастет и не заявит права на личное пространство) была темной и мрачной, но ведь это было ее маленькое убежище, и она дорожила им. У одной стены стояла плетеная кровать, у другой – детская кроватка с высокими перильцами из прутьев, чтобы Азалия ночью не выбралась. Посередине находился низенький стол, на котором горела свеча, и несколько полок, заставленных маленькими украшениями и книгами. Книги раньше принадлежали папаше Парусу – одни он подарил Отраве, другие дал почитать. Естественно, Мелисса не одобряла ее дружбы со стариком, но Отрава была уверена: мачеха просто повторяет все за соседями, считая, что они-то знают, как жить.

Парус приносил Отраве много удивительных вещичек: странные деревянные фигурки, перо (он клялся, что оно принадлежало грифону), окаменевшее яйцо птицы, которая умела летать вверх ногами. Отрава подозревала, что последнее– просто выдумка, потому что, когда Парус подарил ей это яйцо, она была еще совсем мала и очень доверчива. В книгах были легенды и сказки, истории со всего королевства. Отрава просто проглатывала их, зачитывалась ими так, что книги даже начинали ее утомлять. Видимо, думала она, хорошего тоже бывает слишком много.

– Они все одинаковые, – однажды пожаловалась она Парусу. – Солдат спас девушку, и они полюбили друг друга. Шут перехитрил злого короля. Если есть три брата или сестры, то младший обязательно оказывается умнее остальных. Помогай нищим – они всегда хранят какие-нибудь тайны. И не верь единорогам. Если разгадаешь чью-то загадку, то он покончит с собой или будет тебе служить. Везде одно и то же, и все так глупо! На правду это не похоже!

Парус глубокомысленно кивнул и выпустил колечко дыма.

– Ну конечно, это не похоже на правду. Хотя вот единороги… Они же тебя сожрут, только попадись им на глаза! А все это… – он похлопал ладонью по книге, которую держала Отрава, – просто истории. Настоящая жизнь – тоже история, но гораздо более сложная. У нее тоже есть начало, середина и конец. Человек живет по тем же правилам… Только их намного больше. У каждого есть сюжет и завязка. Каждому надо пройти свой путь. Кто-то идет далеко и возвращается с пустыми руками. А другой остается на месте и становится богаче всех. У одних сказок есть мораль, другие лишены всякого смысла. Есть сказки смешные и грустные. Мир – это библиотека, и в нем нет ни одной похожей книги.

Отрава насмешливо фыркнула, хотя ей и очень нравилось, когда старик говорил такие вещи.

– Да какие истории могут рассказать жители Чайки? Они такие же скучные и предсказуемые, как эти легенды. Прочитав парочку, считай, что знаешь все.

– Ты правда так думаешь? – спросил Парус, наклонился ближе, и его позвоночник затрещал, как огни фейерверка. – Мне кажется, ты не знаешь и половины из того, что здесь происходит. Как будто тебе не понравилась обложка и ты решила, что дальше читать не стоит.

Отрава безразлично пожала плечами. – А мне все равно, – ответила она. – Это неинтересно.

– А вот тут позволь с тобой не согласиться, – произнес Парус. – У каждого сюжета есть неожиданные повороты, и никогда не знаешь, когда случится следующий. Не забывай об этом, Отрава.

– Так уж и быть, не забуду, – с ядовитой усмешкой ответила девушка, тут же выбросив слова старика из головы.

Однако она унесла с собой книги, которые собиралась вернуть ему, но все-таки оставила их у себя. Почему-то слова Паруса вспомнились Отраве в тот вечер, когда она легла спать. Суп у мачехи получился отменный – должно быть, из-за маленьких грибов, решила девушка. А потом Мелисса и Руб отправились посмотреть на болотных духов. У Отравы не было настроения идти с ними: она чувствовала себя страшно подавлен– ной. Поэтому она подоткнула у Азалии одеяльце, забралась под изъеденное молью покрывало и заснула под далекий смех детей, которые бегали за мерцающими духами, и звон маленького серебряного колокольчика. Казалось, этот звон следовал за нею в сон глубже и глубже. Помнится, Отрава подумала, что подобный звук немного не к месту у них на болотах. Потом Азалия заагукала во сне. Отрава вяло открыла глаза, с нежностью посмотрела на малышку в кроватке и снова провалилась в забытье.

Больше она никогда так не делала.