"Реальный социализм" - читать интересную книгу автора (Старилов Николай)

1. Политическая история

Что же это такое — «реальный социализм»? Откуда он взялся и почему?

Великая Октябрьская социалистическая революция (которую первые годы почему-то называли сами участники «Октябрьским переворотом») произошла 25–26 октября (7–8 ноября нового стиля) 1917 года, в Петрограде.

Первая победоносная социалистическая революция, которая… Стоп, стоп! Каким образом социалистическая, то есть пролетарская революция, могла произойти в крестьянской стране, в стране с зачаточной промышленностью, в стране оплошного бескультурья, больше того — сплошной неграмотности?

В. И. Ленин ответил: Революционная ситуация, империалистическая война, разруха, голод, наличие организованного авангарда пролетариата — партии большевиков, буржуазно-демократическая (с февраля 1917 года) республика. На первый взгляд трудно спорить с этими доводами, но тот, кто знаком с марксизмом не по речам «верных ленинцев», должен понять, что как предпосылки социалистической, пролетарской революции эти доводы не стоят и ломаного гроша, потому что здесь нет главного — уровня экономического развития, позволявшего совершить социалистическую революцию. Вспомним слова Ф, Энгельса, приведенные мной в предисловии — только, когда данный способ производства прошел значительную часть своего пути по нисходящей, когда он в значительной мере изжил себя и т. д., - может ли человек в здравом уме говорить о том, что в России 1917 года капитализм достиг таких высот, что уже начал спускаться под гору? Капитализм в России был в начале своего развития. Ленин часто говорил, что царская Россия отстала от передовых капиталистических стран на столетие, но после Февраля 1917 года он почему-то забыл об этом — о том, что уровень развития экономики России, уровень развития производственных, общественных отношений находится где-то на уровне Англии после окончания наполеоновских войн.

Вот каким был социальный состав населения России в 1913 году по оценке Немчинова:

Рабочий класс 14,8 % в т. ч. сельскохозяйственные рабочие 3,5 %

Крестьяне и ремесленники (без кулаков) 66,7 %

Буржуазия и помещики 16,3 % в т. ч. кулаки 11,4 %

Интеллигенция 2,2 %

Итак, почти 4/5 всего населения — крестьянство.

Численность рабочего класса.

1 вариант тыс, чел. %

Рабочие фабрично-заводской,

горнозаводской и добывающей отраслей промышленности 3643,3 18,4

Надомники, кустари городские и сельские 3500,0 17,6

Чернорабочие и поденщики 1500,0 7,5

Строительные рабочие 1500,0 7,5

Рабочие и служащие железно дорожного транспорта 1265,7 6,3

Рабочие и служащие водного транспорта 500,0 2,5

Рабочие и служащие учреждений связи 91,0 0,5

Сельскохозяйственные рабочие 5000,0 24,9

Рабочие и служащие торговых учреждений и предприятий 365,0 4,2

Домашняя прислуга и прислуга в учреждениях 2100,0 10,6

ВСЕГО: 19965,0 100,0

П вариант

Рабочие фабрично-заводских,

горно-заводских и казенных предприятий 3100 17,6

Рабочие надомники,

рабочие городской и сельской местной промышленности 3000 16,8

Работники транспорта и связи 1400 8,0

Строительные рабочие 1500 8,5

Чернорабочие и поденщики 1100 6,3

Сельскохозяйственные рабочие 4500 25,6

Прислуга в учреждениях, на предприятиях, в усадьбах и домашняя прислуга 2100 12,0

Рабочие, ученики и служащие в торговле, гостиницах,

ресторанах и т. д. 865 4,9

ВСЕГО: 17565 100,0

Возьмем за основу максимальную цифру, которую приводит Гапоненко.

Рабочие фабрик, заводов — 3 миллиона 643 тысячи человек. Со второй строки таблицы начинаются вопросы. Можно ли считать ремесленников рабочими? До сих пор ремесленник был ремесленником, а рабочий — рабочим. Разница между ними непонятна только ученым мужам, если же имеются ввиду «ремесленники», работающие по найму, на хозяина, то это уже не ремесленники в прежнем понимании и такие вещи надо расшифровывать, а не валить в кучу.

Сельскохозяйственные рабочие. Батраки, проще говоря, то есть безземельные или малоземельные крестьяне и до сельскохозяйственного рабочего им еще очень далеко, Процесс этот даже сейчас, спустя 70 лет еще далеко не закончился. Так что, извините, но батраков 1913 года я в пролетариат записать не могу. Что же касается ленинского «полупролетариата», то я считаю, что всерьез об этой детски-мошеннической проделке не стоит и говорить — чтобы «доказать» возможность социалистической революции в России Ленину надо было где-то отыскать недостающие полсотни миллионов рабочих и, не мудрствуя лукаво, он одним росчерком пера зачислил крестьян в рабочие. By а ля! Пролетариат составляет больше половины населения страны! Да здравствует социалистическая революция!

Работники транспорта и связи. Здесь рабочих смешали со служащими,

Рабочие торговых учреждений. Рабочие, конечно, есть в магазинах и даже ресторанах, но зачислять половых в трактирах, приказчиков в магазинах и лавках и уборщиц в учреждениях в пролетариат — дальше, кажется, идти уже некуда, Ан нет, «Домашняя прислуга» тоже попадает в «пролетариат», Ну, что ж — каков учитель, таковы и ученики. Интересно, понимали сами Гапоненко и Рашин, какую чушь выдают за научную работу? Нянька, качающая зыбку, официант в «Яре» — ай, да пролетариат!

Если говорить серьезно, то нельзя считать рабочим, пролетарием человека только потому, что он работает по найму, важно кем он работает и где он работает, важно кто он, иначе придется записать и управляющего имением и директора завода — в пролетариат. Прописные истины? Конечно, но мы только что убедились, что и их не всегда понимают. Служащие и рабочие — различные явления и различные понятия. Кроме того, есть большая разница между работниками так называемой сферы услуг (особенно в России начала XX века) и рабочими производственной сферы. Эта разница — качественная. Первые в подавляющем большинстве не производят никакой прибавочной стоимости, вторые — производят.

Что же у нас осталось в итоге? 8–9 миллионов пролетариев, то есть менее 1/10 части населения.

Крестьяне и прочая мелкая буржуазия — более 80 % населения.

Остальные — буржуазия, помещики, чиновники, интеллигенция.

И при таком классовом составе населения Ленин собирался строить социализм?!

Мне могут возразить, что дело еще и в качестве пролетариата. Ну, во-первых, когда десять человек навалятся на одного, исход борьбы предрешен, а то, что более половины рабочих было неграмотно, говорит о том, каким было качество тогдашнего пролетариата. Филистеры «реального социализма» объявят, конечно, что я «клевещу на героический рабочий класс» — им не привыкать выплевывать пышные фразы, но я предпочитаю исследовать реальные отношения, а унизить рабочих 1917 года то, что в силу определенных исторических и экономических условий, они были неграмотны, малочисленны или имели в родной деревне надел земли, на котором применяли бывало наемный труд — никак не может. Это печальный для нашей истории факт, не более. Бояться реальной жизни, фактов могут и должны трусливые душонки лакеев «реального социализма», которым выдают за этот спасительный страх похлебку пожирнее, чем «героическому рабочему классу».

И последняя таблица.

На 1000 муж. На 1000 жен. На 1000 всего пола грамотных пола грамот. насел. грамот.

1897 г. 1920 1897 1920 1897 1920

1. Европейская

Россия 326 422 136 255 229 330

2. Северный

Кавказ 241 357 56 215 150 281

3. Сибирь(Западная) 170 307 46 134 108 218

ВСЕГО: 318 409 131 244 223 319

Источник: В. И. Ленин. «Странички из дневника».

Приведя эту таблицу Ленин далее пишет: «Это показывает сколько еще настоятельной черновой работы предстоит нам сделать, чтобы достигнуть уровня обыкновенного цивилизованного государства Западной Европы». (подчеркнуто мной — Н.С.)

Почему после октября 1917 года Ленин так и не завершил одну из своих главнейших(а может быть и самую главную) работ — «Государство и революция»? Уж не потому ли, что реальность не очень-то этому способствовала? Безусловно, «опыт революции» куда интереснее проделывать, чем писать о нем, но ведь писал и много писал! Только вот, то что ему приходилось писать, исходя из опыта Октября, нельзя было ставить рядом как продолжение «Государства и революции». На все у Ленина нашлось время — и на «ренегата Каутского» и на «детскую болезнь левизны» и т. д. и т. п., а вот для такого «мелкого» вопроса, как организация политической власти пролетариата у него видите ли «времени не нашлось». Нет, дело не в нехватке времени. Как прекрасно он все расписал на сотне страниц, как отлично исследовал работы К. Маркса и Ф. Энгельса, опыт Парижской Коммуны, И что же он сделал, придя к власти? «Как это обычно бывает, когда власть попадает в руки доктринеров, и те и другие делали, по иронии истории, как раз обратное тому, что им предписывала доктрина их школы».

Главная, вернее первая задача пролетарской, социалистической революции — разбить, уничтожить государственную машину угнетения. Неужели тем, что министерства назвали «наркоматами» (в 1946 году и это филологическое различие исчезло) и статских советников заменили партийными боссами, балтийскими матросами и питерскими рабочими (кстати эта замена произошла совсем не в тех масштабах, как показано в некоторых кинофильмах), могло что-нибудь измениться и машина угнетения вдруг стала «машиной свободы»? Дело не в том, кто сидит в кресле, не в том, кем этот человек был до того, как сел в это кресло, а в том, где, он сидит в кресле, выбран он народом или какой-то узкой группой, может ли народ в любое время заменить его, в чьих интересах он действует.

На все эти вопросы приходится ответить в том смысле, что народ, больше того, даже рабочий класс — никакого влияния ни на выбор, ни на деятельность этих людей не имел.

Неубедительно? «Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата… Я предвижу одно возражение, исходящее либо прямо, либо косвенно из тех сфер, которые делают наш аппарат старым, т. е. от сторонников сохранения нашего аппарата в том же до невозможности, до неприличия дореволюционном виде, в каком он остался и посейчас…»

Но власть пролетариата, трудящихся, народа — несовместима с буржуазным государственным аппаратом — одно исключает другое. «Коммуна должна была о самого начала признать, что рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйничать со отарой государственной машиной; что рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую доселе употреблявшуюся против него, машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в любое время,» (подчеркнуто мной — Н.С.). К. Маркс, Ф. Энгельс и Парижская Коммуна это доказали, Ленин в «Государстве и революции» повторил как символ веры… и через три месяца отрекся без лишнего шума на деле.

Так почему же эта пресловутая «машина угнетения» не была разбита вдребезги? Сил, что ли, не хватило? Или по злому умыслу? Взяли, мол, Ленин с Троцким, да и обманули народ, вместо социализма подсунули ему черт знает какую дрянь?

С кем собирался Ленин строить социализм? С неграмотным крестьянином? Ему можно оказать «бей помещиков, бей богатых». И он будет бить. И бил, потому что большевики дали ему землю, а ради этого крестьянин был готов на все, но построить социализм с крестьянином нельзя! Иначе социализм давным-давно произвели бы на свет средние века.

Рабочий класс? Ничтожная горсть в общей массе народа.

Страна? Нищая, неграмотная.

Экономика? Отстала от передовых стран лет на сто.

Из чего взяться социализму? Из деревянной сохи?

«Ну, а если пролетариат и беднейшее крестьянство возьмут в руки государственную власть, организуются вполне свободно по коммунам и объединят действие всех коммун в ударах капиталу, в разрушении сопротивления капиталистов, в передаче частной собственности на железные дороги, фабрики, землю и прочее всей нации, всему обществу, разве это не будет централизм? Разве это не будет самый последовательный демократический централизм? и притом пролетарский централизм?».

Да уж, организовались «по коммунам» и «вполне свободно», если бы. А без этих «вполне свободно организованных коммун» от пролетарской демократии остается только централизм, который одинаково приложим к любому строю и любому режиму.

Или еще один ленинский тезис: «Возьмем власть, а потом уж создадим предпосылки для строительства социализма!»

Не говоря об оригинальной «марксистской» трактовке вопроса, допустим, что это возможно, то есть возможно, что «сначала соберем урожай, а потом засеем поле». Но как это можно осуществить реально? Предложить рабочим и (в первую очередь) крестьянам — надо создать экономическую базу социализма промышленность и т. д. и т. п., поэтому вы сейчас должны: жить в землянках, умирать от голода и надрываться на работе даром… И воодушевленные радужной перспективой грядущего в туманной дали сказочки-социализма, люди добровольно пойдут в землянки, будут умирать от голода, будут есть собственных детей, отдавая пшеницу на «развитие тяжелой промышленности». Как отнесся народ к такой перспективе в действительности — показали крестьянские восстания и рабочие забастовки в 1920–1921 годах.

Следовательно, нужно заставить рабочих и крестьян создавать промышленность, то есть организовать для этой цеди невиданное ограбление рабочих и крестьян, то есть объективно нужна была власть, которая сможет это сделать — ограбить и удержать в повиновении. Как оказалось, никуда не деться от необходимости «первоначального накопления».

Все практические действия Ленина после Октября идут вразрез с его прежними теоретическими взглядами, то есть с марксизмом, в верности которому он клялся всю жизнь. Любопытно, как неуклюже этот блестящий полемист и аналитик пытается объяснить сохранение старого госаппарата, «забывая», что это вообще нельзя объяснить, если не признать, что никакой социалистической, пролетарской революции не было: «Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать рабочим улучшить наш аппарат, который из рук вон плох (Прошло уже более 60 лет с тех пор как он написал эти слова. Где же эти рабочие? — Н.С.) Он у нас, в сущности, унаследован от старого режима, ибо переделать его в такой короткий срок, особенно при войне, при голоде и т. п., было совершенно невозможно(Парижская Коммуна „при войне, при голоде и т. п“. проделала его за две недели! Если революция действительно социалистическая, народная, то война, голод или другие препятствия — всего лишь побудительный мотив для еще более быстрой переделки, а вернее разрушения старой машины угнетения и создания нового механизма власти народа — Н.С.). Поэтому тем „критикам“, которые с усмешечкой или со злобой преподносят нам указания на дефекты нашего аппарата, можно спокойно ответить, что эти люди совершенно не понимают условий современной революции. За пятилетие достаточно переделать аппарат вообще невозможно, в особенности при тех условиях, при которых происходила революция у нас. Достаточно, если мы за пять лет создали новый тип государства, в котором рабочие идут впереди крестьян против буржуазии, и это при условии враждебной международной обстановки представляет из себя дело гигантское. Но сознание этого никоим образом не должно закрывать от нас того, что мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии и что теперь с наступлением мира и обеспечением минимальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на улучшение аппарата». (Не на преобразование, не на разрушение, а на «улучшение» вот ведь как! — H.С.).

Как же можно создать новый строй, новое общество (а не «государство» это весьма знаменательная «оговорка» Ленина) с госаппаратом, «взятым от царя и буржуазии»? И почему сознание марксиста Ленина не запротестовало против этой явной несообразности, ведь всего пять лет назад в «Государстве и революции» он так горячо клеймил всех «ренегатов» и «оппортунистов», которые утверждали, что для построения социализма незачем ломать старую государственную машину, а нужно ею воспользоваться?

Почему же Ленин, защищая на словах теорию научного коммунизма, на деле проводил в жизнь совершенно не имевшую ничего общего с теорией практику?

Я далек от мысли приписывать ему какие-то личные интересы, но даже если они и были, от этого ровным счетом ничего не меняется по существу, чему пример — Сталин, разговор о котором впереди.

Величайший практик, чувствовавший как никто потребности времени, на словах защищая от крушения последнее прибежище цели всей своей жизни вывеску «социалистическая революция», Ленин был вынужден, чтобы не потерпеть крушения на деле. проводить в жизнь ту политику, которую эта жизнь требовала.

Величие Ленина не в том, что он был «вождем и учителем мирового пролетариата» — он не был таковым даже для российского пролетариата, а в том, что в отличие от других политических деятелей России (в том числе и своих ближайших соратников), он проводил реальную политику, политику, действительно отвечавшую требованиям жизни. А жизнь, неграмотная, нищая, крестьянская Россия требовала земли и твердой власти, которая защитит эту землю, потому что крестьянин сам управлять обществом не может. И никто в той России кроме большевиков, не мог дать крестьянину того и другого одновременно, а так как одно было в тот момент немыслимо без другого, то большевикам пришлось взять на себя эту роль. Более того, если бы вопрос о земле не стоял в течение всей революции и Гражданской войны, то большевики никогда не смогли бы удержаться у власти, какой бы «сверхкрасный террор» они не проводили. Они быстро приближались к краху, пока крестьянин не понял на собственной заднице, что только Ленин и большевики, которые дали ему землю, его же защитят и не дадут помещикам землю у него отобрать.

Если допустить только одно, а именно, что крестьяне в 1861 году получили землю так, как хотели или хотя бы приблизительно так и на тех условиях, о которых мечтали (правда, тогда и общее развитие пошло бы по-другому, но этого не могло быть, потому что 1861 год — закономерный результат предыдущего развития) или, хотя бы после Февраля 1917 года русская буржуазия могла бы дать землю крестьянам, то «Великая, Пролетарская, Социалистическая» даже и не началась бы — потому что главным вопросом русской революции был земельный вопрос и противоречия между буржуазией и рабочим классом на этом фоне совершенно терялись.

Почему же русская буржуазия не могла отдать крестьянам землю и спасти себя? Случайность? Не нашлось умного человека среди буржуазии? Нет, не случайность и далеко не все капиталисты были дураками или болтунами-адвокатами. В дело вмешались куда более могущественные силы экономические законы, законы, определяющие в конечном счете развитие общества, законы, которые нельзя ни обойти, ни перепрыгнуть, тем более с помощью пары фокуснических фраз, как это пытался сделать Ленин.

Не буду здесь углубляться в исследование экономики дооктябрьской России — это великолепным образом сделал в свое время Ленин. Приведу всего лишь несколько цифр: Россия выплавляла чугуна в 2–8 раз, стали в 4-15 раз, добывала угля в 5-25 раз, производила продукции машиностроения в 2-25 раз на душу населения меньше, чем развитые страны. Удельный вес России в мировой промышленной продукции составил 2,6 %, Франция — 6,6 %, Англии — 12,1 %, Германии — 15,3 %, США — 38,2 %, то есть, если сравнивать население и территорию страны уровень развития капитализма в России был на порядок ниже, чем в странах Запада. В 1914 году заграничные инвестиции в акционерных предприятиях всех видов составляли около 1600 миллионов рублей или 34,1 % всего акционерного капитала в России. Удельный вес иностранного капитала в общем акционерном капитале отдельных отраслей хозяйства определялся следующим образом: в горной и металлургической промышленности — 53 %, в химической свыше 40 %, в электропромышленности — 75 %, в банках — свыше 40 %, в промышленности по благоустройству городов — свыше 40 %. С учетом облигационных капиталов доля иностранных инвестиций была еще выше. Нетрудно видеть, что иностранный капитал концентрировался в ключевых отраслях русской экономики. По некоторым подсчетам, удельный вес иностранных инвестиций в акционерном капитале предприятий 1 подразделения промышленности (средства производства) был втрое выше. чем во 2 подразделении («средства потребления») и т. д. А ведь хорошо известно, как не любят иностранные капиталисты вкладывать капиталы в тяжелую промышленность, где прибыль намного ниже, чем в легкой, но как же тогда русские капиталисты не хотели вкладывать в нее свои капиталы?! Один этот штрих к портрету русской буржуазии говорит очень много.

Своеобразие России и ее капитализма в слабости своей буржуазии и слиянии интересов слабой буржуазии и сильного дворянства, обладающего государственной властью при определяющей роли иностранного капитала. «Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы, — а за последние годы она немало потрудилась в этом направлении, — она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев; а после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как и прочие нечестивые народы. Вот и все. Но этого моему критику мало. Ему непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические обстоятельства, в которых они оказываются, — для того, чтобы придти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает, вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда, наиболее полное развитие человека. Но я прошу у него извинения. Это было бы одновременно и слишком лестно и слишком постыдно для меня… Таким образом, события, поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, приводят к совершенно разным результатам. Изучая каждую из этих эволюций в отдельности и затем сопоставляя их, легко найти ключ к пониманию этого явления; но никогда нельзя достичь этого понимания, пользуясь универсальной отмычкой какой-нибудь общей историко-философской теории, наивысшая добродетель которой состоит в ее надисторичности». В этом отрывке из письма К. Маркса в редакцию «Отечественных записок» по сути заключены все ответы на вопросы о характере Октябрьской революции.

Россия, несмотря на относительно быстрое развитие капитализма после 1861 года, отставала от стран Запада по всем пунктам — от образования до производства стали. Россия не успела развиться в буржуазное государство хотя бы по существу, то есть экономически, не говоря уж о политическом развитии, а уже была привязана к развитому капитализму Запада. К октябрю 1917 года Россию душили в «объятиях» иностранные капиталы.

И своеобразие положения заключалось в том, что в феодальном абсолютистском государстве с деспотической властью царя, существовала буржуазия, которая не могла возглавить буржуазную революцию (доказательства — 1905 год, февраль 1917 года и последующие события). «Немецкая буржуазия развивалась так вяло, трусливо и медленно, что в тот момент, когда она враждебно противостояла феодализму и абсолютизму, она сама оказалась враждебно противостоящей пролетариату и всем слоям городского населения, интересы и идеи которых были родственны пролетариату. Она увидела во враждебной позиции по отношению к себе не только класс позади себя, но и всю Европу перед собой. В отличие от французской буржуазии 1789 года прусская буржуазия не была тем классом, который выступает от имени всего современного общества против представителей старого общества, монархии и дворянства. Она опустилась до уровня какого-то сословия, обособленного, как от короны, так и от народа, оппозиционно настроенного по отношению к ним обоим, нерешительного по отношению к каждому из своих противников в отдельности, так как она всегда видела их обоих впереди или позади себя; она с самого начала была склонна к измене народу и к компромиссу с коронованным представителем старого общества, ибо она сама уже принадлежала к старому обществу, она представляла не интересы нового общества против старого, а обновленные интересы внутри устаревшего общества, она стояла у руля революции не потому что за ней стоял народ, а потому, что народ толкал ее впереди себя; она находилась во главе не потому, что представляла инициативу новой общественной эпохи, а только потому, что выражала недовольство старой общественной эпохи; то был пласт старого государства, который сам не пробил себе дороги, но силой землетрясения был выброшен на поверхность нового государства; без веры в себя, без веры в народ, брюзжа против верхов, страшась низов, эгоистичная по отношению к тем и другим и сознающая свой эгоизм, революционная по отношению к консерваторам и консервативная по отношению к революционерам; не доверяющая своим собственным лозунгам, с фразами вместо идей, боящаяся мирового урагана и эксплуатирующая его в свою пользу; лишенная всякой энергии, представляющая собой сплошной плагиат, она пошла, потому что в ней нет ничего оригинального, она оригинальна в своей пошлости, она торгуется сама с собой, без инициативы, без веры в себя, без веры в народ, без всемирно-исторического призвания — точно старик, над которым тяготеет проклятие, осужденный на то, чтобы извращать первые молодые порывы полного жизни народа и подчинять их своим старческим интересам старик без глаз, без зубов, полная развалина — такой очутилась прусская буржуазия после мартовской революции у руля прусского государства». Поразительно! Заменив «немецкая», «прусская» на «русская», мы получаем словно в волшебном зеркале полную характеристику русской буржуазии в марте 1917 года.

Но буржуазная революция назрела, она была необходима и неминуема. И было кому возглавить ее помимо буржуазии — рабочему классу. Так и произошло в феврале 1917 года. Больше того, была сильная организация профессиональных революционеров, идеологией которых был марксизм, то есть интересы пролетариата, да и всего народа, партия, которая считала, что она должна возглавить революцию (хотя, естественно, большевики считали, что революция будет называться несколько иначе — социалистической). «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия, благодаря беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые лежат непосредственно не в наших интересах, а в интересах общереволюционных и в интересах специфически мелкобуржуазных; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично понимаем, что они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, надо надеяться, только в физическом смысле, — наступит реакция и прежде, чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу. В такой отсталой стране, как Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в передовую революцию вместе с такой передовой страной, как Франция, — эта передовая партия должна обязательна очутиться у власти, как только дело дойдет до серьезного конфликта и как только будет угрожать действительная опасность. А для этой партии это было бы во всяком случае преждевременным. Однако все это не важно, и самое лучшее, что можно сделать, — это уже заранее подготовить в нашей партийной литературе историческое оправдание нашей партии на тот случай, если это действительно произойдет». Ну, что здесь можно сказать? Остается только еще раз написать «поразительно» и поставить страницу восклицательных знаков! Единственное, чего не мог предвидеть Энгельс так это того, что все произойдет через 64 года в России и в совершенно других условиях империализма, в условиях, когда классовая борьба и борьба за национальную свободу исключат возможность реакции в старом смысле слова, и реакция должна будет наступить, так сказать, изнутри самой революции.

«Октябрьская революция» была не самостоятельной революцией, а одним из этапов Великой Русской революции 1917–1920 годов. Она была продолжением Февральской революции или, если угодно, февральских событий, февральского восстания. За восемь месяцев после Февраля буржуазия поставила своим «руководством» страну перед национальной катастрофой. Шутка истории состояла в том, что для того, чтобы завершить буржуазную революцию, необходимо было избавиться от буржуазии. В этом, впрочем, нет ничего принципиально нового нечто похожее происходило во Франции — якобинцы рубили головы буржуа, стараясь как можно быстрее и полнее осуществить буржуазную революцию, хотя, конечно, сами они воображали, что создают «царство равенства, братства и свободы». «Однако как ни мало героично буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, гражданская война и битвы народов». Якобинцы XX века сменили нерешительных русских буржуа, но в отличие от якобинцев конца XVII века не отдали власть назад буржуазии, точнее, она не смогла, да и не могла, ее у них отнять.

К. Маркс говорил, что революции не совершаются по заказу. «Октябрьская революция» была «по заказу», то есть она и была не революцией, а переворотом — власть перешла от одной группировки к другой, что, кстати, отлично понимали непосредственные участники этого переворота, о чем я уже упоминал.

Народ, особенно крестьяне (несмотря на то, что крестьяне получили землю из рук большевиков, они еще долго были настроены против них, против непонятной им «коммунии» — во многом это объясняется тем, что крестьяне надеялись получить землю мирным «законным» путем от Учредительного собрания), на первых порах встретили этот переход власти из одних рук в другие довольно равнодушно и даже враждебно. Но еще более равнодушным и враждебным было отношение к правительству Керенского, которое все настолько презирали, что даже монархически настроенные офицеры хотели прихода к власти большевиков, надеясь, что на скорых развалинах этой власти, легче будет вернуть на трон «возлюбленного императора».

Крестьяне получили землю, дворян, буржуазию, интервентов сбросили в море.

Теоретически перед Россией как будто открывалось два пути:

I. Традиционный частно-капиталистический путь. Идти таким путем можно было бы, естественно, только во главе с буржуазией, частно владеющей средствами производства и обладающей политической властью.

II. Этот второй путь я называю — государственным капитализмом. то есть с государственной (не общественной, не общенародной), а именно государственной, то есть принадлежащей государственной машине, которая при государственном капитализме тождественна новому классу государственных капиталистов) собственностью на средства производства, а затем и на все остальное.

Разберем оба эти пути. Слабость буржуазии, ее заинтересованность в союзе с дворянством (в гражданской войне отечественная буржуазия играла столь незначительную роль, что ее можно сравнить с «актером без реплики» вроде лакея с подносом; ударной силой, причем ударной силой кого? иностранной буржуазии, потерявшей в России едва ли не больше, чем русская буржуазия — было дворянство), точнее — невозможность ее существования без дворянства и иностранного капитала, более сильного в России, чем сам русский капитал — могли быть предметом споров до Февраля 1917 года. В течение последовавших восьми месяцев была блестяще доказана самой русской буржуазией полная невозможность пребывания ее у власти. Безвластная власть русской буржуазии вела либо к военной диктатуре дворян, то есть к возврату старого царизма или даже еще более варварского, либо к превращению России в полуколонию Запада. Причем первое неминуемо означало и второе. Кроме того, буржуазия не разрешила и не могла такая буржуазия разрешить, главный вопрос русской революции — земельный, а значит в любом случае рано или поздно все должно было начаться сначала.

Никто, ни один человек (или группа)в России не хотел, чтобы положение оставалось таким, каким оно стало после Февраля. Все хотели перемен — одни назад к прошлому, другие рвались вперед, третьи сами не знали, чего они хотели, причем часто и первое, и второе, и третье совмещалось в одном лице.

Дворяне хотели восстановления монархии во всей ее первобытной прелести (я, разумеется, везде говорю о классах, о подавляющем большинстве, а не об отдельных липах, тем более, исключениях из правил, вроде дворянина большевика или выходца из рабочих или крестьян — белогвардейца), буржуазия хотела поставить на место рабочих, но монархии дофевральской не хотела (хотя и была готова согласиться с ней в крайнем случае) — хотела «более умеренной». Единственное, что русской буржуазии понравилось в буржуазном государстве, так это то, что она сама, так сказать — непосредственно, запускала руку в казну, воруя так и в таких размерах, как ей и не снилось даже при «царе-батюшке».

Рабочий класс хотел (по крайней мере — большевики хотели, то есть несколько процентов от общей численности рабочих)сбросить со своей шеи буржуазию и, во всяком случае, рабочий класс хотел улучшения своего положения.

Крестьяне хотели земли.

И все, даже последний палач в белогвардейской контрразведке, хотели «истинной» свободы. Только понимал каждый свободу — по-своему.

Это — желания. Сами по себе желания тоже значат много, но так уж устроена жизнь на нашей планете, ничего тут не поделаешь, что желания вторичны, а первичны — проявления экономики. «Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения, так же точно, как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и французских писателей XVIII века, называет „гражданским обществом“, и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии. Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжил в Брюсселе, куда я переселился вследствие приказа г-на Гизо о моей высылке из Парижа. Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а. наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того. что он сам о себе думает, точно также нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество всегда ставит себе только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества».

Революции в Германии и Венгрии «по образу и подобию русской» не могли не потерпеть поражения именно потому что в отличие от России там не стоял так земельный вопрос, крестьянский, но были, конечно, и другие причины, главная из которых — частный капитализм еще далеко не исчерпал себя в этих странах, а те, кто встал во главе этих революций, довершили дело слепым копированием русского опыта, совершенно не подходящего для более развитых капиталистических стран. Это еще один довод против Ленина — в Германии, Венгрии создалась сходная с положением в России отчаянная обстановка, кроме двух главных моментов: более развитого капитализма и менее острого крестьянского, земельного вопроса. Ленин искал причины поражения Германской революции в «предательстве социал-демократов», «мировом империализме» и т. д., а действительные причины были куда более основательными, особенно в Германии; в менее развитой Венгрии, возможно, только прямая интервенция перетянула чашу весов. Но, если есть сила, которая организует крестьянство для борьбы за его крестьянские интересы — буржуазия или пролетариат, вернее организация, партия, считающая себя выразительницей интересов пролетариата, — в крестьянской стране, там победа обеспечена, как это т произошло в России. Польские крестьяне убивали красноармейцев не столько потому, что они были «москали», а потому, что Дзержинский, со свойственной ему решительностью, вместо того, чтобы продолжить раздачу земли крестьянам, начал организовывать коммуны на уже розданной буржуазным правительством земле. Жизнь ответила Дзержинскому столь же решительно.

Ход мыслей Ленина известен — в феврале буржуазно-демократическая революция, потом «бурное развитие», а в октябре — революция социалистическая. Все это очень красиво и р-р-революционно, но за восемь месяцев Россия, конечно, не могла превратиться из крестьянской страны с отсталой, слаборазвитой промышленностью и неграмотным населением в высокоразвитую страну с преобладанием пролетариата. «Что если полная безвыходность положения, удесятеряя тем силы рабочих и крестьян, открывала нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западноевропейских государствах? Изменилась ли от этого общая линия развития мировой истории? изменились ли от этого основные соотношения основных классов в каждом государстве, которое втягивается и втянуто в общий ход мировой истории?

Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный „уровень культуры“, ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы». Да потому, что «деревья не растут да небес», как говорил Энгельс, и нельзя собрать урожай до того как зреешь поле. Эта цитата — яркий пример того, как материалист, марксист Ленин под влиянием реальных общественных отношений стал идеалистом и бланкистом. Что это за проповедь исключительности русского пути? Причем здесь другие государства, когда речь идет о России? Никакая даже сверхбезвыходная ситуация не может открыть никаких возможностей, если нет материальных предпосылок. Здесь марксизмом и не пахнет. Чистейшей воды авантюризм. Уровень культуры как раз во всех развитых западноевропейских государствах был примерно одинаков и на порядок выше, чем в России, Ленину это было известно лучше, чем кому бы то ни было, т. к. половину сознательной жизни он прожил в этих странах и не мог не видеть разительного контраста. Кроме того, он сознательно или бессознательно, но передернул — суть вопроса не в «уровне культуры», если ты, конечно, стоишь на позициях марксизма, а в уровне экономики, но здесь же надо сказать, что в общем-то Ленин говорил правильно, при одном условии — если бы он говорил не о социализме, а о государственном капитализме.

Каким образом народ остается ни с чем показывает опыт всех революций, так что нет ничего удивительного в том, что результатами борьбы воспользовалась кучка партийных вождей — государство, государственная машина, аппарат — перешли в их руки, что не значит, конечно, что субъективно они хотели именно такого развития событий. Я думаю, что они действительно верили в то, что строят социализм и т. д., но это ровным счетом не имеет никакого значения.

Численность большевистской партии с лета 1917 года до окончания Гражданской войны колебалась от 200 до 400 тысяч человек, то есть составляла примерно 1/20 — 1/40 часть численности пролетариата России (если же учесть, что в партии были и крестьяне и ремесленники, и представители других слоев и групп населения, а верхушка партии состояла почти сплошь из выходцев из буржуазии, дворян и интеллигенции, то картина станет еще более ясной).

Всю власть осуществляла РКП(б)? В-первых, не вся РКП(б), а ее аппарат, верхушка, которая едва ли составляла во все времена даже 1 % от общей численности партии, но допустим даже, что вся партия властвует, хотя это и не так, но разве это можно назвать диктатурой пролетариата, когда 19/20 и более пролетариата отстранены от власти? А ведь пролетариат составлял в той России менее 1/10 от общей численности народа.

Так чья же это диктатура? «Из того, что Бланки представляет себе всякую революцию как переворот, произведенный небольшим революционным меньшинством, само собой вытекает необходимость диктатуры после успеха восстания, диктатуры вполне понятно, не всего революционного класса, пролетариата, а небольшого числа лиц, которые произвели переворот и которые сами в свою очередь, уже заранее подчинены диктатуре одного или нескольких лиц… Однако и у наших лондонских бланкистов в основе лежит тот же принцип, что революции вообще не делаются сами, а что их делают; что их осуществляет сравнительно незначительное меньшинство и по заранее выработанному плану; и, наконец, что в любой момент может „скоро начаться“. Какая убийственная характеристика „Великой Октябрьской социалистической революция“!

Диктатура нескольких тысяч (на первых порах — скоро их станет намного больше) людей, частью сменивших, частью просто занявших места в старой государственной машине, заменивших старую, неспособную управлять страной, приведшую ее на грань краха, русскую буржуазию. Это диктатура новой буржуазии — государственный капитализм. „Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ это совершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов. Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов. идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки. Но на высшей точке происходит переворот. Государственная собственность на производительные силы не разрешает конфликта, но она содержит в себе формальное средство, возможность его разрешения“.

Общее владение всех членов олигархии совместно производительными силами, а не отдельно каждым членом олигархии отдельными частями производительных сил, дает возможность назвать этот строй и олигархическим капитализмом, но на мой взгляд определение государственный капитализм лучше передает суть дела потому что по-существу олигархии средства производства и прочее не принадлежат в старом смысле этого слова — все принадлежит государству, то есть никому, но олигархия и каждый ее член, когда и пока он находится у власти распоряжаются ими (здесь разгадка того, почему каждый член класса государственных капиталистов от низших до высших с таким удивляющим всех нас упорством маньяка до самой смерти судорожно цепляется за власть) и распределяют прибавочный продукт — весь прибавочный продукт.

Таким образом, государственный капитализм в чистом виде, без примеси частного — „реальный социализм“ — это государственная акционерная компания, это чистый капитализм, высшая точка капитализма. Фраза: „Коренящееся в самом существе частного капиталистического производства отсутствие планомерности“ нуждается в значительном улучшении. Мне известно капиталистическое производство как общественная форма, как экономическая фаза, и частное капиталистическое производство (подч. мной — Н.С.) как явление, встречающееся в том или ином виде в рамках этой фазы. Но что же представляет собой частное капиталистическое производство? — Производство, которое ведется отдельным предпринимателем; а ведь оно уже все больше и больше становится исключением. Капиталистическое производство, ведущееся акционерными обществами, это уже больше не частное производство, а в интересах многих объединившихся лиц. Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство. но и отсутствие планомерности?» «На известной ступени развития становится недостаточной и эта форма; все крупные производители одной и той же отрасли промышленности данной страны объединяются в один „трест“, в союз, с целью регулирования производства. Они определяют общую сумму того, что должно быть произведено, распределяют ее между собой и навязывают наперед установленную продажную цену. А так как эти тресты при первой заминке в делах большей частью распадаются, то они тем самым вызывают еще более концентрированное обобществление: целая отрасль промышленности превращается в одно сплошное колоссальное акционерное общество, конкуренция внутри страны уступает место монополии этого общества внутри данной страны. Так это и случилось в 1890 году с английскими производством щелочей, которое после слияния всех 43 крупных фабрик перешло в руки единственного, руководимого единым центром, общества, с капиталом в 120 миллионов марок.

В трестах свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производства капиталистического общества капитулирует перед плановым производством грядущего социалистического общества. Правда, сначала только на пользу и к выгоде капиталистов. Но в этой своей форме эксплуатация становится настолько осязательной, что должна рухнуть. Ни один народ не соглашался бы долго мириться с производством, руководимым трестами с их неприкрытой эксплуатацией всего общества небольшой шайкой лиц, живущих стрижкой купонов.

Так или иначе, с трестами или без трестов, в конце концов государство как официальный представитель капиталистического общества, вынуждено взять на себя руководство производством».

Государственный капитализм играет все большую роль в частно-капиталистическом обществе, особенно в развивающихся странах что более, чем естественно. Перераспределение государством прибавочного продукта в развитой стране сглаживает кризисные явления, присущие капитализму, облегчает текущее положение народа, в отсталых — дает возможность сконцентрировать средства.

Где и кто видел буржуазное государство, где буржуазия не влияла бы на него непосредственно своей экономической властью? У пролетариата такой возможности нет(да и вообще в принципе пролетариат не может владеть только политической или только экономической властью), он не может оказывать прямого влияния в буржуазном обществе, только косвенное — всегда и везде в большей или меньшей степени любая политическая власть должна, вынуждена считаться с народом (я не говорю о непосредственном выступлении пролетариата, так как это уже вне обычных рамок политической жизни). Но самое главное в другом: отличие буржуазного государства в том, что оно осуществляет свою миссию в конечном счете в интересах буржуазии, в ее классовых интересах исключительно и только. Государство пролетариата (если можно здесь вообще говорить о «государстве») может существовать, власть пролетариата в переходный период от капитализма к социализму будет осуществляться в интересах всего народа и для того чтобы вырвать политическую власть (социалистическая революция) и экономическую(во время и после социалистической революции) из рук буржуазии и передать ее всему народу. «Разнообразие истолкований, которые вызвала Коммуна, и разнообразие интересов, нашедших в ней свое выражение, доказывают, что она была в высшей степени гибкой политической формой, между тем как все прежние формы правительства были, по существу своему, угнетательскими. Ее настоящей тайной было вот что: она была, по сути дела, правительством рабочего класса, результатом борьбы производительного класса против класса присваивающего; она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономической освобождение труда.

Без этого последнего условия коммунистическое устройство было бы невозможностью и обманом. Политическое господство производителей не может существовать одновременно с увековечением их социального рабства. Коммуна должна была поэтому служить орудием ниспровержения тех экономических устоев, на которых зиждется самое существование классов, а следовательно и классовое господство. С освобождением труда все станут рабочими и производительный труд перестанет быть принадлежностью известного класса». «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собой. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1. что существование классов связано лишь с определенными историческими формами развития производства, 2. что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3. что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов. Невежественные олухи, вроде Гейнцена, отрицающие не только борьбу но и само существование классов, доказывают этим только то, что они, несмотря на свой кровожадный и якобы человеколюбивый вой, считают общественные условия на которых покоится господство буржуазии, последним продуктом, крайним пределом истории, доказывают, что они — лишь слуги буржуазии. А это прислужничество тем отвратительнее, чем менее понимают эти болваны также и величие и преходящую необходимость самого буржуазного строя».

«Государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса. Какой же класс надо подавлять пролетариату? Конечно, только эксплуататорский класс, т. е. буржуазию. Трудящимся нужно государство лишь для подавления сопротивления эксплуататоров, а руководить этим подавлением, провести его в жизнь в состоянии только пролетариат, как единственный до конца революционный класс, единственный класс, способный объединить всех трудящихся и эксплуатируемых в борьбе против буржуазии, в полном смещении ее».

Каким же образом группировка, составляющая доли процента населения страны может постоянно, в течении многих десятилетий осуществлять свою собственную власть и одновременно строить социализм? Это что-то вроде козла на бойне, который ведет за собой стадо баранов, но где же тут социализм?!

Партия, организация пролетариата — может и должна возглавить социалистическую революцию, быть ее организующей силой, чтобы не дать организоваться контрреволюции, закрыть путь разгулу анархии и преступности неизбежной слепой ненависти части народа к прежней власти, ненависти столь сильной, что она даже переходит на плоды собственного труда, чтобы не дать утопить революцию не только в крови, но и в болтовне. Задача коммунистической, точнее — социалистической партии, потому что задачей партии, организации рабочего класса, является совершение, точнее — помощь при совершении, социалистической революции, помощь после революции всему народу в организации, установлении социалистического общества, после этого она становится ненужна, более того — вредна.

Забастовки польского пролетариата в июле-августе 1980 года и последующие события показали какие силы существуют в «реальном социализме» у рабочего класса. Они открыли насколько легко колеблется власть олигархии, когда на нее обрушивается увесистый кулак пролетариата, а не словеса интеллигенции (при всем моем уважении к интеллигенции). Исторический подвиг польских рабочих перед человечеством в том, что они показали — и в «реальном социализме» пролетариат отнюдь не беспомощен, он — грозная, мощная сила, когда организован и решителен, когда он понимает, за что он борется и идет к своей цели, сокрушая на своем пути все прегради. А цели пролетариата это цели всего народа — свобода, удовлетворение материальных и духовных потребностей человека. Но эти же забастовки показали — поляки имели экономические цели и «экономическое руководство», «экономическую» организацию, но не имели и не имеют (я сужу о польских событиях на основе той «информации», которую можно получить в СССР, а это, конечно, весьма неблагодарное занятие) ясных политических целей, политической организации и руководства — борьба их, по-существу, ограничилась требованием повышения зарплаты и косметической операции над политической жизнью, а не коренного переустройства (которого, кстати, нельзя «требовать», а можно взять только силой, что особенно относится к условиям государственного капитализма).

Именно поэтому польская олигархия пока что отделалась легким испугом события после «удовлетворения» экономических требований рабочих путем увеличения скорости печатного станка, пошли по накатанной дорожке — были убраны несколько наиболее одиозных фигур олигархов, на их место встали те, кому по истечении некоторого времени предстоит сыграть ту же роль козлов отпущения. …Чтобы «стачки, вызвавшие увеличение заработной платы, вели к всеобщему повышению цен и даже росту нужды», — это одна из тех мыслей, идей, которые могут зародиться лишь в мозгу непонятого поэта… даже если бы единственным результатом коалиций и стачек были направленные против них усилия изобретательской мысли в области механики, то и в этом случае коалиции и стачки оказывали бы огромное влияние на развитие промышленности. «…общее повышение заработной платы повело бы не к всеобщему повышению цен, как утверждает г-н Прудон, а к частичному их понижению, т. е. к понижению рыночной цены товаров, изготовляемых преимущественно при помощи машин».

Увидев, что власть олигархии качается, увидев насколько она непрочна, рабочие, естественно, пытаются стихийно продолжить борьбу, но не имея пока политической организации, а главное не осознавая ясно антагонизма своих интересов и интересов государства олигархии, а в случае успеха своего выступления имея в качестве перспективы оккупацию Польши советскими войсками и войсками сателлитов, польский пролетариат фактически не имеет шансов на конечный успех, то есть на успех социалистической революции.

Хотя поляки и добились некоторого улучшения своего положения, особенно в политическом плане, вырвав кое-какие свободы явочным порядком (и которые, как только положение «стабилизируется», олигархия начнет потихонечку урезать) — суть строя осталась прежней, но эти, завоеванные долгой, тяжелой и опасной борьбой свободы в любом случае залог их дальнейших успехов. Сам факт возможности борьбы (причем даже мирной относительно борьбы) — залог успеха. Закончился лишь первый этап борьбы. «Бесспорно, во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным, но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча?»

И хотя вряд ли социалистическая революция в Польше или другой стране «реального социализма» может победить окончательно без социалистической революции в СССР, борьба польского пролетариата — как первый удар грома перед грозой, он должен разбудить и разбудит рабочий класс всех стран «реального социализма», в которых государственный капитализм уже выполнил свою историческую миссию — подготовил экономическую базу социалистической революции и создания социалистического общества.

«Почему в СССР запрещены забастовки»? Забастовки у нас не запрещены, их нет не из-за запретов, а из-за того, что они лишены смысла, есть иные, куда менее болезненные (для кого?) пути, ведущие к удовлетворению справедливых (а кто решает «справедливые» они или «несправедливые»?) требований рабочих и служащих.

Наверное, именно потому что забастовки лишены смысла, 16 сентября 1966 года была принята серия указов в дополнение уголовного кодекса, а среди них статья 190 «Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. — Организация, а равно активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекших нарушение работы транспорта, государственных, общественных учреждений или предприятий, — наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до одного года или штрафом до ста рублей» А теперь позвольте спросить «выдающихся марксистов-ленинцев» — что такое забастовка, если не «действия, нарушающие работу предприятий» и т. д.?

Пока не будет покончено с иллюзией пролетариата «реального социализма», что его интересы и интересы «реального социализма», то есть интересы олигархии, совпадают, и все портят лишь «отдельные» нехорошие лица, «случайно» попадающие в руководство партией и государством, пока не будет создана организация пролетариата, которая своей пропагандистской работой поможет ухудшающимся экономическим условиям существования рабочего класса разрушить эти наивные иллюзии, эту веру в «доброго царя» и «плохого царя», которая своей постоянной работой разъяснения покажет и докажет пролетариату, что интересы его и государства «реального социализма», то есть государственного капитализма, олигархии — в корне противоположны, и это противоречие неразрешимо никаким соглашением, что само такое «соглашение» есть всего лишь очередное поражение пролетариата в классовой борьбе с олигархией, до тех пор пока эта партия не организует хотя бы часть пролетариата для того, чтобы возглавить (а не стать превыше всего) будущую революцию, до тех пор борьба рабочего класса в главном обречена на поражение — он сможет при благоприятных условиях ценой огромных усилий добиться временного и незначительного улучшения своего положения, добиться замены одного угнетателя другим, но власти, политической и экономической власти, он не получит, потому что власть не дают и не даруют, ее завоевывают в борьбе, а в борьбе побеждает тот, кто сильнее и лучше организован. Излишне говорить, что ни один класс, кроме рабочего класса (после победы социалистической революции), добровольно от власти не отказывался (и от того, что эта власть ему дает) и не откажется — это закон классовой борьбы, закон непреложный, так как он не придуман в чьей-то голове, а существует объективно, и тот, кто его не признает, тот не только не коммунист, но либо болтун, либо лицемер.

Собственно, «коммунисты», то есть олигархия, ничего из сказанного по поводу организации пролетариата и классовой борьбы (все это азы марксизма)не отрицают, только в силу вполне понятных причин, они по-своему все это «понимают». «Эксплуатирующее меньшинство не могло не лгать или, так как оно лгало не всегда сознательно, было лишено возможности не заблуждаться. А эксплуатируемое большинство не могло не чувствовать, где, как выражаются немцы, — башмак жмет ему ногу, и не могло не желать исправления башмака. Иначе сказать, объективная необходимость поворачивала глаза большинства в сторону истины, а глаза меньшинства — в сторону заблуждения. А на этом основном заблуждении эксплуатирующего меньшинства возводилась целая и чрезвычайно сложная надстройка побочных его заблуждений, мешающих ему смотреть истине прямо в глаза». Они никогда не отрицали, наоборот, всячески пропагандировали переходный период от капитализма к социализму. В СССР этот «переходный период» продолжается уже свыше 70 лет, и чтобы там ни говорили, как бы ни били себя в грудь представители олигархии и их лакеи, ни один здравомыслящий человек, не говоря уж о марксисте, никогда не поверит, что социализм, тем более «развитый социализм» — это то жалкое, нищее общество, погрязшее в преступлениях и хамстве, неспособное удовлетворить хотя бы платежеспособный спрос народа на самое необходимое (я уж не говорю о потребностях желудка), которое существует сейчас в нашей стране.

Каково действительное содержание социалистической революции и переходного периода? В чем их задачи? Формы? Продолжительность?

B момент социалистической революции, политическая и экономическая власть де-факто переходит непосредственно к народу. Задача организации пролетариата не в том, чтобы оседлать революцию и «железной рукой гнать людей к счастью» — да это и не удастся никому, если революция действительно социалистическая, а в том, чтобы помочь пролетариату и всем трудящимся взять власть в свои руки и оформить народовластие, то есть демократию.

Организация, «оформление» социалистического общества в России 1917 года была невозможна. Как раз в первые месяцы после Октября попытка осуществить идеалистические мечтания для тогдашней России была предпринята. Красная гвардия, добровольная армия, выборность начальников, рабочий контроль и т. д. Эта дурацкая попытка не дала ничего кроме еще большей разрухи и дезорганизации, привела к тому, что новая власть оказалась перед угрозой краха. Жизнь вынудила Ленина идти единственно правильным для того времени путем и в последующие десятилетия этот путь тоже был единственно возможным и правильным — путем диктатуры, безоговорочной диктатуры верхушки партии, опирающейся отчасти на «целиком старый госаппарат», доставшийся по наследству новому строю от царизма, отчасти на новый государственный аппарат, созданный и функционирующий на старых принципах государственной власти. Если бы он не сделал этого, вопреки наивным идеалистам внутри самой верхушки партии, то контрреволюция, дворяне, буржуазия, интервенты раздавили бы ничтожно малый российский пролетариат и разбили крестьян, яростно дерущихся за свою землю — по очереди, по деревне, как всегда подавляли крестьянские восстания феодалы, так как только диктатура, сильная власть могла в условиях той России 1917 года организовать крестьян против их воли, на то они и крестьяне, и в их интересах — на том этапе развития.

Сами по себе большевики были крестьянам абсолютно не нужны и не симпатичны — даже после того, как большевики дали им землю, крестьяне продолжали голосовать за эсеров, и только убедившись на собственном горьком опыте, что эсеры со своей болтовней о свободе, защитить их землю не могут, а большевики это делают, а если большевики уходят, то приходят помещики, которые землю отбирают, вот тогда только крестьяне выбрали из двух зол меньшее и повернули к большевикам, и это решило исход Гражданской войны, наряду с возвращением большевиков, вернее верхушки партии после кратковременного опыта (да и то не доведенного до конца — он и не мог быть доведен до конца) к старой организации политической власти, в том числе армии и других органов подавления, то есть сосредоточению ее в руках немногих — олигархии.

Это была победа в Гражданской войне, но это была и лебединая песня этой и всех последующих попыток непосредственной социалистической революции в крестьянской стране.

Государственный капитализм одержал победу над феодализмом и частным капитализмом — это вполне понятно. Было бы удивительно, если бы он, обладая огромными преимуществами, не сумел сделать этого.

Фактически попытка Ленина и его партии совершить социалистическую революцию в России была во всех отношениях попыткой с негодными средствами и просто авантюрой (не говоря уж о том, что революции не совершаются по заказу) — субъективно для них, а по существу — они совершили то, что требовала история, развитие России — у России (как и любой отсталой страны в то время) был только один путь действительно независимого развития в условиях существования в мире развитого частного капитализма — путь государственного капитализма.

Ленин вообразил, что за восемь месяцев «бурного развития» все изменилось. Непростительное заблуждение для такого умного марксиста (хотя это заблуждение и оказалось в конечном счете полезным). Ничего не изменилось в том смысле, как он думал. Изменилось другое — старая русская буржуазия доказала окончательно и бесповоротно, что она неспособна руководить обществом — ей нужно было подспорье в виде колониальной власти иностранного капитала.

Старую ничтожную русскую буржуазию история требовала заменить новыми энергичными людьми, но этот переход не мог произойти в прежних формах, частный капитализм должен был для этого смениться новым общественно-экономическим строем — государственным капитализмом (не путать с государственным капитализмом в недрах частного капитализма — при частном капитализме государственный капитализм может развиваться довольно значительно, но он отличается качественно — это всегда государственный капитализм в интересах частного капитала и управляют им люди, назначенные частными капиталистами — главное подтверждение этого — неоднократные денационализации государственных предприятий, целых отраслей, банков и т. д… При любом развитии государственного капитализма внутри частного определяющим остается частный капитализм, частное владение, хотя бы и в форме компаний, акционерных обществ и т. п.

Только государственный капитализм может аккумулировать все средства нищей, слаборазвитой страны за счет неимоверного ограбления народа и выставить свой интерес как всеобщий интерес, что в конечном счете правильно — на соответствующем отрезке исторического развития, и одним мощным рывком через трупы умирающих от голода и непосильного труда крестьян и рабочих, вырвать страну из вековой отсталости, поднять ее до уровня передовых западных стран, и обеспечить независимость страны, и держать народ в повиновении — различными способами — от прямого подавления с помощью террора до одурманивания водкой и обещания «райской жизни» в «перспективе», то есть превращая научный коммунизм в религию, и используя эту религию для оглупления масс. Вот что было действительной задачей «коммунистов» 1917 года, 20-х, 30-х и последующих годов до наших дней. Все это перепуталось в их головах самым трагикомическим образом с социализмом.

К. Маркс и Ф. Энгельс писали в свое время, что люди в классовом обществе мистифицируют свои действительные отношения и цели, которые ставят перед собой — история была до сих пор бессознательной, люди ставили себе одни цели, а фактически добивались совершенно другого. Так произошло и на этот раз. «Коммунисты» — большевики дрались за социализм и «мировую революцию», дворяне и буржуазия за республику частного капитала или монархию, но и то, и другое было одинаково невозможно.

Большевики в действительности боролись за государственный капитализм, контрреволюция боролась за Россию-колонию, за раздел России между Америкой, Англией, Германией, Францией и Японией. Даже Китай и Турция были не прочь отхватить куски от умирающего гиганта. Дворяне, погибавшие в боях с рабочими и крестьянами «за единую и неделимую Россию», гибли за уничтожение, распад России.

«Теоретический» спор «коммуниста» Ленина и «оппортунистов» меньшевиков и прочих — не стоил и выеденного яйца. Один, «развивая» марксистскую теорию, «неопровержимо» доказывал возможность и необходимость построения социализма и установления своей излюбленной «диктатуры пролетариата», которую он понимал вполне однозначно, как показали последующие события — как собственную диктатуру, другие с пеной у рта цитируя Маркса, столь же «неопровержимо» доказывали, что в России могла в то время существовать только буржуазная республика или на худой конец буржуазная конституционная монархия.

Ни тот, ни другой лагерь не желали видеть действительного положения вещей, да и не могли его видеть. И это также естественно, как и то, что жизнь, исторический прогресс, нельзя ни отменить, ни перепрыгнуть как в детской игре. «Именно Маркс впервые открыл великий закон движения истории, закон, по которому всякая историческая борьба — совершается ли она в политической, религиозной, философской или в какой-либо иной идеологической области — в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов, а существование этих классов и вместе с тем и их столкновения между собой в свою очередь обусловливаются степенью развития их экономического положения, характером и способом производства и определяемого им обмена».

Никто в России не стал бы умирать за государственный капитализм, никто в России не стал бы умирать за то, чтобы она превратилась в колонию Англии, и в этом есть своеобразная мудрость истории.

Каждый класс, каждый человек боролся в России за свои цели и интересы, так как их понимал, в результате никто не получил того, чего хотел, потому что реальная жизнь, реальные экономические отношения, экономическое положение страны, расстановка классовых сил — требовали одного государственного капитализма.

Правда, крестьяне получили землю, но ведь всего-то на 10 лет. Что получили рабочие? Жалкие подачки до сравнению с СОЦИАЛИЗМОМ. Да и что реально можно было дать, если люди пухли от голода? Ни политический, ни экономической власти они не получили и не могли получить.

Что получила верхушка партии и ее аппарат власти? Все.

Тезис Ленина — сначала завоюем политическую власть, а там посмотрим для социализма, для построения социализма — авантюра. Власть-то можно захватить, но нельзя построить что-то из ничего. Средства для создания промышленности (огромные средства!) нужно было откуда-то взять, а взять их можно было только экспроприируя тех же рабочих и крестьян. Социализм в роли экспроприатора пролетариата? Оригинально. Государственный капитализм как раз и имеет то преимущество перед частным капитализмом (о социализме тут и речи быть не может), что проводит экспроприацию трудящихся быстрее и глубже и сознательно, организованно направляет экспроприированные средства на развитие промышленности.

Или может быть карточки на продовольствие через двенадцать лет после «победы Социалистической революции» были введены в связи с улучшением жизни народа? Или может быть в начале тридцатых годов миллионы умерли от голода в связи с улучшением своего положения в стране «победившего социализма»? Или может быть то, что даже в 1940 году потребление продуктов питания на душу населения было меньше, чем в 1913 году тоже находится «в связи» с улучшением положения трудящихся и построением «фундамента социализма»?

Естественно, что для столь наглой экспроприации нужна не свобода и демократия, а диктатура, и не «диктатура пролетариата» само собой разумеется, а диктатура новой буржуазии государственного капитализма и ее верхушки — олигархии.

«Культ личности», массовые убийства и прочие прелести — всего лишь следствия из существа строя госкапитализма, абсолютно неизбежные, что достаточно доказано историческим опытом других стран «реального социализма». Разве не удивительно, что к власти в этих странах приходят честные люди, революционеры, а после ухода их с политической сцены «выясняется», что они очень скоро превратились в мерзавцев, преступников, запятнавших себя кровью народа и собственных соратников по прежней борьбе за интересы народа? Разве не удивительно, что человек не щадил своей жизни ради народа, а после прихода к власти в течение буквально нескольких лет превращался в палача собственного народа? Как это объяснить? Если бы это произошло один раз в одной стране можно было бы сказать — «случайность». Но как быть с тем, что в каждой стране «реального социализма» с железной закономерностью происходило и происходит одно и то же? Нет, это не случайность, не умозрительные выводы — это реальность, это закономерность.

Естественно, что такое проявление государственного капитализма как массовый террор не может продолжаться в одной стране бесконечно — насилие в дальнейшем, после первого, самого жестокого этапа развития госкапитализма, периодически то смягчается, то усиливается, но, по-видимому, уже никогда не достигает высшей точки определенного периода этого строя. Это насилие вызвано, конечно, не какими-то «отрицательными чертами личности» (эти самые «черты» могут лишь наложить свой отпечаток на неизбежное насилие), а необходимостью держать народ в повиновении во время экспроприации. И действительно, если мы посмотрим, когда олигархия прибегает к террору, то увидим, что происходит это именно во время усиленной экспроприации народа, либо во- время борьбы за власть внутри правящего класса.

Интересен пример Китая. Эта страна к 1949 году была намного более отсталой, чем Россия в 1917 году, настолько отсталой, что без помощи извне от «эавоевателя-наоборот» СССР там не смог бы установиться госкапитализм. Для экспроприации такой нищей страны понадобилась еще более жестокая диктатура олигархии. Вообще пример Китая — это пример навязывания государственного капитализма такой отсталой стране, где даже для государственного капитализма еще не созрели условия. Развитие госкапитализма там стало возможно только благодаря огромным вливаниям из СССР — на первом зтапе до конца 50-х годов, когда благодаря этой помощи был создан фундамент для индустриализации, то есть страна приведена в положение примерно соответствующее положению России 1917 года. Для выхода из отсталости даже с чужой помощью такой нищей, крестьянской стране нужно намного больше времени, чем например, России, а чтобы держать народ в нищете и повиновении требовалось туго и надолго прикрутить гайки — вот истинные причины «большого скачка», «коммун» и «культурной революции». Но в результате даже всего этого оказалось недостаточно, что и вызвало введение «нэпа» по-китайски. Естественно, что путь в значительной мере навязанного госкапитализма не может детально повторить классический путь России. Да и вообще в истории нет и не может быть абсолютных повторов, хотя я и не исключаю, что «великий перелом» в Китае еще впереди, но это маловероятно — изменился мир, изменились внешние условия, внутреннее и международное положение Китая (но это, кстати, тоже потому что существует Россия такая, какой она стала в XX веке), совсем не те, что в России конца 20-х годов.

Историю государственного капитализма в России можно разделить на три этапа.

Первый — ускоренное развитие. Жестокая диктатура, связанная с необходимостью экспроприировать класс крестьян — мелких собственников земли и жизненных средств и пролетариат — для развития промышленности и необходимость в связи с этим держать народ в повиновении. В СССР этот период продолжался с конца 20-х годов до конца 40-х годов.

Второй — стабилизация. С начала 50-х годов до начала 60-х годов. Ослабление гнета, вызванное объективной необходимостью: страна в известной степени вырвалась из отсталости и ликвидировала последствия разрушительной войны. Отпала необходимость в чрезмерной экспроприации, кроме того, олигархия понимала, что нельзя бесконечно кормить народ обещаниями — ничто уже в то время, ни война, ни прошлая отсталость не могли оправдать нищенского существования народа, жившего в основном в бараках и землянках. Рано или поздно это было чревато потрясениями, а на основе развившейся промышленности впервые представилась возможность поделиться кое-чем с народом без всякого ущерба для себя, но с огромной политической выгодой. И была сделана попытка, и в первое время всем даже казалось, что она удалась. Достигнутое улучшение положения трудящихся было, конечно, весьма относительным и, по сравнению с параллельным развитием Запада довольно жалким, но это уже можно было списать на гонку вооружений, «навязанную империалистами».

Стабилизация родила иллюзию, и не только у правящего класса, но и у народа, что страна реально в состоянии в ближайшем будущем «догнать и перегнать». Если исходить из темпов роста промышленности того десятилетия, то такие надежды были не совсем беспочвенными.

В общем, в этот период развитие страны было стабильным, и это стабильное развитие за счет прежних жертв, пока не требовало таких жертв в настоящем.

Но государственный капитализм ускоряет развитие общества по сравнению с частным капитализмом во много раз и период стабилизации, а с ним и «либерализация» скоро кончились. Кроме того (в результата начала упадка экономики не в последнюю очередь) власть внутри правящего класса перешла к другой группировке, которая вообразила, что уж она-то выведет страну на светлый путь. На самом деле эта группировка, хотя и более молодая, была еще менее способна управлять страной, чем прежняя, но это уже находилось в прямом соответствии с начавшимся Третьим и последним этапом — упадком и загниванием государственного капитализма, который закончится его гибелью — СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ.

Развив огромные производительные силы за счет ограбления народа, государственный капитализм оказался не в состоянии справиться с ними.

Государственный капитализм это в полном смысле преддверие социализма. Все условия, все что нужно для быстрого перехода к социализму — он создал. Намного, неизмеримо легче, превратить государственную собственность, нежели частную, на производительные силы — в общественную.

Каков реальный вклад В. И. Ленина в теорию научного коммунизма?

Чувствуя некоторую слабость в этом вопросе, апологеты Ленина обычно упирают на то, что он «защитил и отстоял» марксизм от оппортунистов, ревизионистов и пр., но даже если это так и было, то «защита» не есть вклад.

Об империализме, трестах, финансовом капитале, не знающем границ, колониализме и монополиях — знали и писали К. Маркс и, особенно, Ф. Энгельс, «Не подлежит поэтому ни малейшему сомнению, что в этих государствах введение железных дорог ускорило социальный и политический распад, подобно тому как в более передовых странах оно ускорило последнюю стадию развития (подч. мной Н.С.), а следовательно, окончательное преобразование капиталистического производства». «… они (железные дороги — Н.С.) послужили основой для возникновения громадных акционерных компаний и стали вместе с тем новым отправным пунктом для создания разного рода других акционерных компаний, начиная с банковских. Одним словом, они дали такой сильный толчок концентрации капитала, которого раньше никто не предвидел, и в то же время ускорили и расширили в громадной степени космополитическую деятельность ссудного капитала, благодаря чему весь мир оказался охваченным сетью финансового мошенничества и взаимной задолженности — этой капиталистической формой „международного братства“» «… Акционерный капитал как его совершеннейшая форма(подводящая к коммунизму), вместе с тем со всеми его противоречиями». «По-видимому, не только Бонапарт, его генералы и его армия захвачены в план Германией, но вместе с ним и весь империализм (подч. мной Н.С.)со всеми его пороками акклиматизирован в стране дубов и лип». «В практической жизни мы находим не только конкуренцию, монополию, их антагонизм, но также и их синтез, который есть не формула, а движение. Монополия производит конкуренцию, конкуренция производит монополию. Монополисты конкурируют между собой, конкуренты становятся монополистами. Если монополисты ограничивают взаимную конкуренцию посредством частичных ассоциаций, то усиливается конкуренция между рабочими, и чем более растет масса пролетариев по отношению к монополистам данной нации, тем разнузданнее становится конкуренция между монополистами различных наций. Синтез заключается в том, что монополия сможет держаться лишь благодаря тому, что она постоянно вступает в конкурентную борьбу». Я привел все эти цитаты, чтобы показать — К. Маркс и Ф. Энгельс (см. «Анти-Дюринг») отлично понимали, что такое монополия, акционерный капитал, империализм, вывоз капитала и прочее — так что Ленин немного опоздал со своей «высшей» да еще и «последней» стадией капитализма, тем более, что она таковой не явилась чему мы все свидетели. Монополия, акционерный капитал, ссудный капитал, колониализм и т. д. — присущи изначально частному капитализму, ничего принципиально нового в частном капитализме не появилась. А вот «созданный» собственными руками государственный капитализм, новый общественно-экономический строй, Ленин проглядел.

Взгляды и — основное — действия Ленина после Октября не имеют ничего общего с социализмом — почему не имеют и почему так произошло, я уже подробно рассматривал.

К. Маркс и Ф. Энгельс говорили о необходимости победы социалистической революции или во всех или в большинстве развитых капиталистических стран одновременно. Это самая слабая, самая уязвимая часть взглядов классиков, впрочем, в революционной практике они всегда были слабее, чем в теории, в отличие от Ленина.

В самом деле трудно понять, почему во Франции могла победить буржуазная революция 1789 года и выстоять против всей Европы, а пролетарская революция в той же Франции не смогла бы этого сделать? Очевидно, здесь был неправильно понят опыт Парижской Коммуны — Французскую Коммуну никто бы не смог победить. Но Французской Коммуны в XIX веке не могло быть — слишком неразвит был еще капитализм, далеко, очень еще далеко не исчерпавший огромных резервов своего развития. Два величайших гения человечества отдали здесь дань простой, естественной человеческой слабости — желая увидеть при жизни социализм, они построили умозрительную схему, абстрактно правильную — если бы возможна была в XIX веке социалистическая революция, то она в тех условиях могла бы победить только во всех сразу или в большинстве развитых стран. И мысль Ленина о возможности победы социалистической революции в одной или нескольких странах действительно была бы вкладом в научный коммунизм, если бы он смог правильно эту мысль обосновать. Вместо того, чтобы, пользуясь методом научного коммунизма, доказать, что это действительно возможно в стране, достигшей наибольшего уровня развития капиталистических производственных отношений, он пытался доказать прямо противоположное — революция должна, наоборот, победить в «самом слабом звене». Опять-таки понять такой не-марксизм можно — Ленин, думавший о России, желавший в ней революции, делавший для этой революции все, что было в его силах, не мог не видеть, что Россия среди капиталистических стран действительно самое слабое звено. В этом случае правильная марксистская оценка отодвигала социалистическую революцию в России за пределы его жизни, а с другой стороны, 1905 год доказывал, что революция возможна, правда, не социалистическая, но это уже другой вопрос. Отсюда теория возможности победы социалистической революции в одной или нескольких странах. Конечно, такая постановка вопроса тут же ставила другой огромный непреодолимый вопрос каким образом можно перепрыгнуть целую общественно-экономическую формацию, ведь российский капитализм находился еще в самом начале своего пути, а по сравнению с масштабами крестьянской, практически не затронутой еще цивилизацией, неграмотной страной — в зачаточном состоянии. Таким образом предлагалось, в вопиющем противоречии с научным коммунизмом, вместо того, чтобы, как трактует марксизм — с наивысшего развития капитализма перейти на еще более высокий уровень производственных отношений, принципиально новый уровень социалистических производственных отношений, подготовленный предшествующим развитием капитализма — предлагалось, гордо поплевывая на неразвитые экономические отношения перепрыгнуть из феодализма в социализм (даже в коммунизм поначалу, это уж потом чуть притормозили — после крестьянских восстаний 1920-21 годов, после Кронштадта).

Итак, в действительности, реально от всего «вклада» Ленина остается просто мысль о том, что буржуазная революция может победить в одной стране, но так, собственно, происходило всегда, начиная с Нидерландов и Английской революции, так что это очень старая новость. Субъективно Ленин говорил о социалистической революции, но в действительности вел речь просто о буржуазией революции, и того, что в конце концов революция оказалась все-таки не буржуазной, а «государственно-капиталистической», он тоже не понял.

Что же остается от вклада Ленина в научный коммунизм, и можно ли говорить о «марксизме-ленинизме»?

В то же время, обвинять Ленина в том, что он «виноват» в «введении» на Руси государственного капитализма было бы также глупо, как обвинять якобинцев в том, что вместо свободы, равенства и т. д., они «преподнесли» французам капитализм. Такие вещи не зависят от воли отдельных людей, но от уровня развития производительных сил и производственных отношений.

Нет никакого сомнения в том, что лично, субъективно, Робеспьер искренне хотел свободы, равенства и прочих прекрасных вещей, точно также как Ленин хотел построить социализм, и нет ничего удивительного в том, что они думали, что идут по правильному пути, потому что другого пути в их время просто не было. также как нет никакого сомнения в том, что в действительности Робеспьер расчищал гильотиной место для наиболее полного утверждения капитализма, а Ленин, уничтожая старую буржуазию и дворян — физически уничтожая, что как раз при социалистической революции совсем необязательно расчищал место для олигархии госкапитализма, и оба они непосредственно, независимо от своих желаний создавали с помощью своих единомышленников, совсем не то, что хотели бы создать. «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать».

Роль Ленина в образовании и развитии партии и государства непомерно преувеличена, его «непогрешимость» может вызвать у здравомыслящих людей только усмешку. «Та часть рабочих, которая чувствует себя оскорбленной критикой Маркса, знает Лассаля только по двум годам его агитации, да и на это смотрит сквозь розовые очки. Но перед такими предрассудками историческая критика не может навеки застыть в почтительной позе». «Каждая общественная эпоха нуждается в своих великих людях и, если их нет, она их изобретает, как говорит Гельвеций».

Во всяком случае довольно странно слышать все это: то, что один человек организовал, создал и т. д. и т. п. и то, что этот человек никогда не ошибался, даже тогда, когда писал в пеленки (вообще такие заявления о «непогрешимости» должны сразу вызывать у думающих людей мысль о том, что кому-то выгодно их надуть и, что этот «непогрешимый» ошибался так крупно, что его апологетам нельзя упоминать даже о маленьких ошибках — как бы крупные не всплыли) — довольно странно слышать весь этот вздор от людей смеющих называть себя марксистами. Как-то не вяжется это — непогрешимость одного «вождя» с одной стороны, и то, что он один все сотворил, а с другой стороны — серая толпа, называемая «по-современному» — «коллективным разумом». Все это больше подходит для Христа или, скорее, для египетских фараонов — и проявляется даже в искусстве (если это можно назвать искусством) — вождь размером с дом, а обожающие вождя людишки-букашки копошатся где-то внизу.

Как представляет официальная история события после 1924 года? Некая «партия», «здоровая ее часть» на протяжении нескольких лет после смерти Ленина вела напряженную борьбу с разными нехорошими людьми «оппозиционерами», которые стремились реставрировать в СССР капитализм. Усилиями этой здоровой части партии, подавляющего ее большинства во главе с твердым ленинцем И. В. Сталиным, оппозиционеры были разгромлены, исключены из партии, а Троцкого, от греха подальше, чтобы не реставрировал часом чего-нибудь, выслали за границу. Там он оказался не только евреем, но еще и агентом гестапо.

Разгромив и сплотившись еще теснее, партия, руководя нежно любящим ее народом, в короткие сроки добилась невиданных успехов. Деревня коллективизировалась, промышленность индустриализировалась, но тут начали твориться разные странные вещи, которые, правда, можно различно объяснить как объективно, так и субъективно. Пока творились эти странные дела было созвано два съезда партии и одна партконференция. Коммунисты сплотились еще теснее вокруг ЦК и любимого вождя.

Потом вдруг началась война. Несколькими могучими сталинскими ударами она была победоносно окончена, правда перед этим погибло 20 миллионов человек (на самом деле эта цифра еще больше и неужели даже эта официальная цифра не заставляет никого задуматься — какими варварскими средствами по отношению к собственному народу велась эта война? какой страшный груз из миллионов трупов на всех этих «любимых вождях» и прочей мрази, боявшихся, ненавидевших и презиравших народ?!)

Война выявила полную неподготовленность сталинского государства к войне. Поразительная некомпетентность руководства на всех уровнях оборачивается в мирное время материальными потерями, в военное — жизнями людей. Нехорошая, отсталая царская Россия за три года не пустила немцев дальше границ исконно русских земель. Сталинская Россия за пять месяцев докатилась до Москвы. И если это произошло через целых пять месяцев, а в конечном счете Гитлеру так и не удалось пройтись по ее улицам, так это только потому, что хотя это и была «передовая, сталинская», но все же Россия!

Умер любимый вождь. Хотя на его похоронах погибли тысячи людей — нечто вроде гекатомбы «вождю», но все обошлось — вождь оказался сукиным сыном и убийцей миллионов (не считая миллионов погибших по его вине во время войны). Убийца стоял во главе государства тридцать лет.

После него руководил государством более либерально настроенный деятель. Он даже пытался провести кое-какие реформы. В конечном счете он оказался волюнтаристом, развалившим экономику, в просторечии — дураком. Дурак стоял во главе государства одиннадцать лет. Его убрали и заменили другим…

Началась «экономическая реформа». Она развивалась очень успешно — темпы экономического роста даже в обесценивающихся рублях стремительно падали, и насколько я понимаю, в последние годы правления дурака № 2 эти темпы стали отрицательными, т. е. экономика сокращается не только относительно, но даже абсолютно.

Во главе государства стоял стойкий, нет не оловянный солдатик — борец за мир. Пока он занимался этим безопасным и не слишком обременительным (что в его возрасте имело немаловажное значение) делом, экономика продолжала успешно разрушаться (тихо усопшую «экономическую реформу» давно уже никто не вспоминал), так успешно, что народ в удивлении только головой качал — если и дальше так пойдет в магазинах останется один портвейн и спички. Да, забыл, все это время партия еще теснее сплачивалась вокруг ленинского центрального комитета и политбюро во главе с испытанным ленинцем. Если построить график «сплочения», начиная с 1917 года, то поневоле удивишься — почему из всех этих людей, так тесно столпившихся на таком тесном пятачке, дух не вылетел.

Меня могут упрекнуть, что я карикатурно изложил историю КПСС и даже страны, но я не могу с этим согласиться — я ничего не «окарикатуривал» и не «извращал» (кстати, это любимое словечко «коммунистов» для обозначения правды, которая им не нравится) а просто свел воедино оценки одних и тех же периодов истории данные в разное время одной и той же партией, точнее ее верхушкой (часто одними и теми же людьми), потому что никакой «партии» не существует с октября 1917 года. «Что касается Вашей попытки подойти к вопросу материалистически, то прежде всего я должен сказать, что материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты». «Социалистическая революция XIX века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого. Она не может осуществлять свою собственную задачу прежде, чем она не покончит со всяким суеверным почитанием старины. Прежние революции нуждались в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, чтобы обмануть себя насчет своего собственного содержания». Вспомните, как Ленин считал дни после 25 октября 1917 года и сравнивал продолжительность существования нового строя с временем жизни Парижской Коммуны, не имеющей никакого отношения к этому строю.

Тем не менее, поскольку за десятилетия существования государственного капитализма все привыкли к такому — «партия» — наименованию олигархии, я и дальше буду ее так называть.

Что же в действительности происходило после смерти Ленина? Конечно, подлинная, правдивая история России будет написана только после победы социалистической революции, когда у историков не будет необходимости подгонять факты и собственные взгляды под «мудрые указания» очередного «вождя», когда откроются тайные архивы и все преступления олигархии и всего правящего класса выйдут на свет, поэтому здесь, собственно, не исторический, а скорее политический очерк истории, причем очень краткий.

При жизни Ленина всякая фракционная борьба за власть была по существу бесперспективной — группировка Ленина в партии намного превосходила всю оппозицию вместе взятую. Властной рукой Ленин быстро приводил в чувство передравшихся партийных бонз, в то же время максимально используя способности каждого в целях укрепления нового строя, то есть всего нового правящего класса. Он мог себе это позволить, потому что, несомненно, своими личными способностями превосходил любого. Смерть его, на короткое время приглушившая открытую борьбу, была сигналом к схватке, а точнее — к грызне за власть. Понимал ли это сам Ленин? Я считаю, что да, понимал. Именно, поэтому генеральным секретарем был избран Сталин. Что же заставило Ленина остановить свой выбор на этом лично ему неприятном человеке? Сталин был «верным ленинцем», причем единственным крупным партийным работником и «верным ленинцем» одновременно. Никогда он не противоречил Ленину. Он был несомненно волевой и незаурядной личностью, и в то же время — никаких особенных фантазий, как от Троцкого или Бухарина, от него ждать не приходилось, а это было именно то, что нужно. Своего он ничего придумать не мог, поэтому он мог перегнуть палку, но никогда — повернуть ее в другую сторону, точнее — попытаться повернуть. Кроме того, Ленин, наверное, уже тогда обратил внимание на то, что, говоря одно, Сталин мог уверенно и с чистой совестью делать совершенно другое — это было, пожалуй, решающим фактором в условиях государственного капитализма, по воле исторического развития прикрывающегося марксизмом.

Троцкий, Зиновьев, Бухарин и пр. — все это были люди, несомненно, лично более одаренные, способные, но уже в силу этого они не только вносили нечто новое, но и не скрывали, что хотели бы идти другим путем (вопрос о том, смогли бы они действительно идти другим путем, я пока оставляю в стороне.). Сталин, которого обстоятельства в конце концов, неумолимо заставляли делать многое из того, что открыто предлагали эти «антипартийные» элементы, продолжал в то же время с упрямством осла твердить старые формулы. Пример. «Оппозиция» предлагала вести индустриализацию за счет крестьянства. За это их побили и исключили. А что представляет собой индустриализация, как не экспроприацию крестьян и всех трудящихся — в разной степени?

Как понимать «завещание» Ленина, в котором он предлагает переместить Сталина на другую работу, поскольку он нелоялен, капризен и груб?

Во-первых, неужели гений не разглядел этого за многие годы совместной работы?

Во-вторых, почему Ленин потребовал, чтобы Крупская передала письмо съезду только после его смерти?

И в-третьих, если уже за год до смерти Ленин решил, что Сталина надо убрать с поста генсека, почему он не сделал этого сам?

Из всего этого можно сделать только один вывод — Ленин сознательно сделал Сталина генсеком и своим преемником, хотя и не любил его, но был уверен, что Сталин действительно будет его преемником. Именно он наделил его необъятной властью, указав, что Председатель Совнаркома должен на 9/10 заниматься экономикой. а это значило, что политика, то есть реальная власть переходит в руки того, кто возглавляет партийный аппарат. Такой политик как Ленин не мог не понимать, что при таком разделении власти, какое он устанавливает, верх неминуемо должна взять «партия». Его по меньшей мере странная «посмертная просьба» переместить Сталина, естественно, не могла найти отклика у делегатов съезда, каждый из которых, очевидно, задумался — а почему, собственно, товарищ Ленин сам Сталина поставил, но сам его не «переместил»? Сталин — «твердокаменный», за ним как за стеной, а тут троцкисты, зиновьевцы, оппозиция, одним словом. Неужели вносить разброд в партию только потому, что товарищ Сталин не кисейная барышня, а испытанный большевик-каторжанин? Их сомнения были более, чем справедливы — после критики Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова за их тяжкие грехи, «грубость» Сталина становилась какой-то легковесной. Кроме того, подавляющее большинство делегатов тоже были как раз такими «грубыми, нелояльными и капризными». Они закономерно были именно такими, а не другими.

Сам Ленин был уверен, по его словам, что «это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение». Но, во-первых, вообще нет такой мелочи, которая при определенных обстоятельствах не могла бы получить решающего значения, так что это пустые слова, а во-вторых, и это главное, все действия, а точнее бездействие Ленина в этом вопросе, что на него-то как раз и непохоже — когда он действительно хотел что-то сделать, этот невероятно целеустремленный человек, — может иметь только одно объяснение он хотел обелить себя на всякий случай перед историей и потомками. И это не первый случай в его политической карьере — достаточно вспомнить историю расстрела царя и его семьи.

Исход борьбы в партии был фактически предрешен. Сталин занял командные высоты и не собирался их сдавать. Вольно или невольно, но критика Ленина послужила в конечном счете ему на пользу — почти десять лет он таился и прибирал власть к рукам «тихой сапой», и неизвестно, удалось бы ему выйти победителем в этой борьбе не будь этой критики, и он бы сразу начал действовать со свойственной ему грубостью «в сапогах», как действовал ничуть не менее грубый и капризный Троцкий, о «грубости» которого Ленин почему-то «забыл».

Требование Ленина увеличить число членов ЦК тоже было в интересах Сталина — в тогдашнем ЦК он был в меньшинстве, а пополнив его своими людьми, он выиграл важный раунд борьбы за власть.

Сталин добивался власти и получил ее, именно получил из рук Ленина эту власть. Преимущество перед противниками у него сразу оказалось огромным, но он не зарвался. В хитрости ему не откажешь. Ничто, конечно, не «кружило ему голову», он не «зазнался», просто в начале тридцатых годов он решил, что пора показаться во всей красе. И едва не просчитался. Недовольные тем, что их оттирают на задний план старики дали бой Сталину и его группировке. Сталину повезло, если можно считать везением заблаговременный подбор кандидатур на съезд, но главной причиной победы Сталина было то, что уже тогда большинство нового правящего класса видело именно в Сталине выразителя своих интересов. С трудом, но Сталину удалось удержаться у власти. Он тогда пережил, наверное, самые тяжелые минуты в своей жизни — кто голосовал против него? Кто именно из этих трехсот человек улыбающихся и рукоплещущих ему? Но все это не только не заставило лебезить его перед «старой гвардией», что было бы его последней ошибкой, нет, он решил мстить. Главный же урок, который он извлек из происшедшего — не иметь около трона людей талантливых, тем более талантливей себя, а если есть в них нужда — вовремя их убирать за минованием надобности. А чтобы иметь возможность делать это, нужна организация, так сказать «карающий меч», только не революции и даже не партии, а лично его, Иосифа Виссарионовича Сталина.

Через три месяца после 17 съезда умер председатель ОГПУ Менжинский. 1 декабря 1934 года был убит Киров — правда, забавная последовательность событий? Где уж там «тайнам мадридского двора» и отцам иезуитам — их оставили далеко позади по части применения яда и кинжала «строители социализма».

«Однако вскоре с именем Сталина стали (кто „стал“? — Н.С.) неправильно связывать все победы советского народа. К 17 съезду партии (1934 г)сложился культ личности Сталина. Уже на съезде проявились непомерные восхваления его заслуг перед партией и страной. Впервые за всю историю партии съезд не принял развернутого постановления по отчету ЦК, решив лишь руководствоваться выводами и положениями доклада Сталина. К этому времени Сталин, уверовав в свою непогрешимость, все больше отходил от ленинских норм и принципов в партийной жизни, нарушал коллективное руководство, злоупотреблял своим положением… По предложению Сталина был ликвидирован единый орган партийно-государственного контроля — ЦКК-РКИ, мешавший сосредоточению в его руках необъятной власти. Взамен было создано два новых органа — Комиссия партийного контроля при ЦК ВКПб) и Комиссия советского контроля при СНК СССР. Многие делегаты 17 съезда партии, особенно те из них, которые знали ленинское завещание, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу (охо-хо…). Сталин начал допускать произвол по отношению к видным деятелям партии, злоупотреблять властью. (Так вот почему они зашевелились, эти „видные деятели“. Когда Сталин „допускал произвол“ в отношении миллионов простых людей, это их не волновало, но когда речь зашла об их собственной шкуре, они забегали как тараканы)…

1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в Смольном был злодейски убит С. М. Киров». «1937 год вскрыл новые данные об извергах из бухаринско-троцкистской банды. Судебный процесс по делу Пятакова, Радека и других, судебный процесс по делу Тухачевского, Якира и других, наконец, судебный процесс по делу Бухарина, Рыкова, Крестинского, Розенгольца и других, — все эти процессы показали, что бухаринцы и троцкисты, оказывается(!), давно уже составляли одну общую банду врагов народа под видом „право-троцкистского блока“.

Судебные процессы показали, что эти подонки человеческого рода (крепко!) вместе с врагами народа — Троцким, Зиновьевым и Каменевым — состояли в заговоре против Ленина, против партии, против советского государства уже с первых дней Октябрьской социалистической революции. Провокаторские попытки срыва Брестского мира в начале 1918 года (к которым и вы, „т. Сталин“ приложили руку), заговор против Ленина и сговор с „левыми“ эсерами об аресте и убийстве Ленина, Сталина, Свердлова весной 1918 года (весной 1918 года Сталин был „рядовым олигархии“; его авторитет и авторитет, например, Троцкого — были несоизмеримы); злодейский выстрел в Ленина и ранение его летом 1918 г; (с этим выстрелом, точнее, выстрелами, тоже не все ясно — поспешный, прямо-таки неприлично — поспешный, расстрел Ф. Каплан в Кремле под шум мотора автомобиля пока Дзержинский был в Петрограде по делу об убийстве Урицкого… что за странная спешка, почему нельзя было подождать человека, известного своей преданностью Ленину и умением допрашивать? что такое узнал Свердлов во время допроса Каплан, если приказал немедленно ее расстрелять?) мятеж „левых“ эсеров летом 1918 г.; намеренное обострение разногласий в партии в 1921 г. с целью расшатать и свергнуть изнутри руководство Ленина; попытки свергнуть руководство партии во время болезни и после смерти Ленива (т. е. самих себя?); выдача государственных тайн и снабжение шпионскими сведениями иностранных разведок; злодейское убийство Кирова; вредительство, диверсии, взрывы; злодейское убийство Менжинского (на воре шапка горит?), Куйбышева, Горького — все эти и подобные им злодеяния оказывается(!) проводились на протяжении двадцати лет при участии или руководстве Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и их прихвостней — по заданиям иностранных буржуазных разведок». В этом перечне забыты главные преступления этих «выродков и подонков» — они организовали белогвардейщину и иностранную интервенцию, распяли Иисуса Христа, а между этими мерзостями организовали победу Октябрьского переворота и победу в Гражданской войне, и сделали для этого каждый в отдельности больше, чем Иосиф Сталин, Ворошилов, Молотов и прочая шушера вместе взятая. Да, конечно, грубая, очень грубая, примитивная работа — для нас сейчас, сегодня, но не тогда, когда все это писалось — тогда это вполне отвечало культурному уровню и политическому самосознанию масс. Что же касается моего замечания о роли «врагов народа» в революции, то главными причинами реабилитации Бухарина и других, как проговорился некто, было то, что «иначе получалось, что революцию совершила банда убийц и вредителей» и то, что нынешнее поколение олигархии непосредственно не связано со Сталиным и его преступлениями в силу просто своего возраста. Кроме того, если Бухарина реабилитировали полностью, то Зиновьева и Каменева в партии не восстановили, а Троцкий вообще остался «врагом народа». Поскольку, теперь получается, что страной в течение тридцати лет правила шайка бандитов и убийц — «сталинских вурдалаков» как их теперь называют, то рано или поздно будет дан и здесь задний ход — если успеют.

«Начало массовым репрессиям было положено после убийства Кирова. Надо еще приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели. Чем глубже мы изучаем материалы, связанные со смертью Кирова, тем больше возникает вопросов. Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше дважды был задержан чекистами около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать от охраняемого на такое расстояние. Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как рассказал потом шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождающими его лицами.

Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил. Это, видимо, не случайность. Это продуманное преступление. Кто это мог сделать? Сейчас ведется тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела.

Оказалось, что жив шофер, который вел машину, доставлявшую начальника охраны С. М. Кирова на допрос. Он рассказал, что когда ехали на допрос, рядом с ним в кабине сидел работник НКВД. Машина была грузовая. (Конечно, очень странно, почему именно на грузовой машине везли этого человека на допрос, как будто в данном случае не нашлось другой машины для этого. Видимо все было предусмотрено заранее, в деталях). Два других работника НКВД были в кузове вместе с начальником охраны Кирова.

Шофер рассказал далее. Когда они ехали по улице, сидевший рядом с ним человек вдруг вырвал у него руль и направил машину прямо на дом. Шофер выхватил руль из его рук и выправил машину, и она лишь бортом ударилась о стену здания. Потом ему сказали, что во время этой аварии погиб начальник охраны Кирова.

Почему он погиб, а никто из сопровождавших его лиц не пострадал? Почему позднее оба эти работника НКВД, сопровождавшие начальника охраны Кирова, сами оказались(!) расстрелянными (ну и лексикончик у олигархов — сами они себя что ли расстреляли? — H.C.). Значит кому-то надо было сделать так, чтобы они были уничтожены, чтобы замести всякие следы. (Значит, именно значит, Никита Сергеевич, полно дурака-то валять!). Много, очень много еще не выясненных обстоятельств этого и других подобных дел». «Убийство Кирова, вcе обстоятельства которого до сих пор еще не выяснены, послужило поводом для массовых репрессий, направленных сперва против бывших оппозиционеров, а затем против честных, беззаветно преданных партии и советскому строю людей (лучше бы они были просто честными и преданными своему народу — H.C.).

В первую очередь были репрессированы те, кто выражал протест против беззакония — П. П. Постышев, Г. Н. Каминский. Впоследствии жертвой произвола Сталина стали такие деятели партии и государства, как С. В. Косиор, Р. И. Эйхе, В. Я. Чубарь, А. С. Бубнов, Я. Э. Рудзутак, Н. В. Крыленко, М. Д. Орахелашвили, руководитель комсомола А. В. Косарев, крупные военачальники и многие другие. Немало командиров и политработников Красной Армии было брошено в тюрьмы и сослано. Другие выдающиеся деятели — Г. К. Орджоникидзе, Я. Гамарник, Н. А. Скрыпник, поставленные в невозможные условия работы, покончили жизнь самоубийством. Руководящие работники партин и государства С. И. Аралов, А. Е. Бадаев, Г. И. Петровский, Г. В. Чичерин, М. М. Литвинов, Н. И. Подвойский и другие коммунисты-ленинцы были отстранены от активной государственной и партийной работы. Факты произвола и злоупотреблений властью со стороны Сталина были вскрыты лишь после его смерти (вот ведь казус-то какой!) и разоблачения банды авантюриста Берия. До этого народ верил, что меры в отношении так называемых „врагов народа“ являлись правильными… (а „не-народ“ тоже верил?).

Борьба против беззакония и произвола затруднялась тем, что народ видел в Сталине человека, который отстаивал СССР(?!) от внутренних и внешних врагов. Поэтому всякое выступление против не могла быть поддержано народом (Откуда такая уверенность? Ведь никто и не пытался выступить, какая уж там „борьба“.) и расценивалось бы им как подрыв строительства социализма (вы бы попробовали, вдруг да не расценил бы?). Потребовались иные условия, чтобы правда восторжествовала… Однако культ личности не изменил природу советского общества, и не мог приостановить его поступательное развитие». Вот это — правда, не изменил, потому что нечего было изменять и приостанавливать — государственный капитализм развивался так, как и должен был развиваться.

Вернемся к 1934 году. Опасный соперник исчез, а до следующего съезда было далеко — много дел можно было успеть переделать.

«Железный» нарком Ежов сделал всю грязную работу. Мавра можно было убрать, Ежова убили как нехорошего человека, товарищ Сталин выступил за бережное отношение к кадрам. Теперь он уже никого не боялся. Теперь можно было даже комедию поломать, вроде «бережного отношения», одновременно отдавая приказы о массовых казнях. Да и кого ему теперь было бояться? Все сколько-нибудь талантливые и авторитетные люди были уничтожены, наверху осталась одна дрянь — убийцы вроде Берии и мелкие душонки вроде Ворошилова и Калинина, готовые лизать ему пятки. Ну, а если все-таки объявлялся такой умный, что лез напролом…

Вообще, то, что «события» 1937 года развернулись вслед за принятием демократической конституции — выглядит очень пикантно. «Социалистическая» Россия, перешагивая через столетия вплотную приблизилась к орде Чингизхана. Не существовало никаких законов, права человека, в том числе и право на жизнь — не охранялись никем и ничем — все решала воля одного человека, — а поскольку один человек все за всех решить не может Берия в это время отлавливал на улицах Москвы школьниц и насиловал — но это уже отдельные недостатки.

Страна и до этого-то не знавшая хорошенько, что такое свобода, вновь оказалась в худших временах царской деспотии и произвола.

Заигрывания Сталина с народом — такие как «понижения» цен, не могли долго продолжаться, так как проводилось это в основном за счет обнищания деревни — испытанный сталинский способ, доведенный им до абсурда, до опасной черты. Снижение цен, не подкрепленное реальными экономическими достижениями в сельском хозяйстве, естественно должно было рано или поздно привести к краху экономики, либо эти снижения должны были стать (и стали) фикцией — за счет повышения цен на другие товары, увеличения денежной массы и т. д.

Недовольство, существовавшее в народе и даже в самой олигархии, не любящей, что вполне понятно, неустойчивости положения каждого своего члена, а попросту говоря самого себя, сдерживалось жестоким террором, косившим всех подряд — несогласных и подозрительных, и просто ни в чем не повинных людей (если даже считать, что недовольство режимом это — вина), которых хватали «для количества» и безудержной наглой социальной псевдокоммунистической демагогией.

После смерти «отца родного» и пр. и пр. никому из олигархов не улыбалось оказаться в застенках Берии. Был составлен заговор и, воспылавшие внезапной любовью к свободе и справедливости, подручные Сталина, несмотря на взаимную ненависть, договорились против общего врага.

Распределив сталинское наследство, партийные бонзы на время успокоились, переваривая добычу, но только на время, ведь аппетит приходит во время еды. Это было слишком неустойчивое равновесие, чтобы оно могло продолжаться сколько-нибудь долго. Хрущев, занявший верховный пост в партии, исподволь начал борьбу. Он не мог рассчитывать на полноту власти, пока ключевые посты продолжала занимать «сталинская гвардия». Не обладая особыми способностями, он имел одно важное преимущество — никогда не был на виду при Сталине, а значит не был в глазах общества запачкан в крови, как, например. Молотов — «естественный» наследник Сталина. «Разоблачение» Сталина почти автоматически убирало этих людей с его пути. Это, конечно, была опасная затея — тень преступлений падала на него самого, а кроме того люди обладают неприятным свойством ненавидеть тех, кто свергает их кумиров. Но это все был риск, которого нельзя было избежать, а удача приносила ему все.

Группировка Молотова, Булганина, Маленкова и других, прекрасно понимавших чем обернется для них это «разоблачение», пыталась дать бой, но, естественно, потерпела поражение, точно также как в свое время потерпела поражение «ленинская гвардия» — соотношение сил было не в их пользу верховная власть была в руках Хрущева, а его обеими руками поддерживали молодые, рвущиеся к власти партийные чиновники — разгром новой «оппозиции» сулил им места «оппозиционеров». Конечно, Хрущеву, наверное, пришлось пережить несколько неприятных часов, когда в Президиуме ЦК «старики» имели большинство, но в сущности все это была буря в стакане воды — реальная власть была у него, основная масса правящего класса была за него и в любом случае «враги народа» получили бы свое. Им даже повезло, что срочно созванный пленум мирно отрешил их от власти, в противном случае они могли бы просто потерять головы — в прямом смысле.

Все это интриги, довольно гнусные сами по себе, но была и объективная сторона дела. Как я уже говорил — строй вступил в полосу стабилизации — уже не нужны были чрезвычайные меры подавления народных масс. Да ведь и народ не стоял на месте — развивая своим трудом госкапитализм, он развивался сам. Были и другие обстоятельства — во время войны народ увидел другую жизнь, а терпение даже у русского народа не беспредельно. Нужна была новая, более гибкая политика, соответствующая новому этапу развития строя государственного капитализма.

Кроме целей захвата личной власти, у Хрущева, видимо, была еще и мечта недалекого человека — повернуть в какой-то мере историю вспять, начать, так сказать «сначала». Ничем другим нельзя объяснить странную затею с совнархозами, скончавшимися еще в 20-х годах. Вряд ли можно назвать даже в кавычках экономической реформой попытку оживить мертвеца.

Перед прорвавшимися к власти стояла двуединая задача, попытка разрешения которой сделала бы честь любому средневековому схоласту — осудить Сталина, но сделать это так, чтобы его… не осудить.

Партийные казуисты, собаку съевшие на том, чтобы черное представить белым, всю жизнь занимавшиеся такими проделками, с успехом справились с этой задачей и не только справились, они еще совершили эпохальное открытие оказывается каждое явление имеет две стороны: положительную и отрицательную, хорошую и плохую. Ну, кто бы мог подумать, что Маркс в «Нищете философии» сто лет назад издевался над такой «мудростью». «По его, г-на Прудона, мнению, всякая экономическая категория имеет две стороны: хорошую и дурную. Он рассматривает категории, как мелкий буржуа рассматривает великих исторических деятелей: Наполеон — великий человек; он сделал много добра, но он принес также много зла».

Оказалось (!), что в деятельности Сталина две стороны: положительная борьба с оппозицией, руководство государством во время индустриализации и коллективизации, во время войны, но и отрицательная — во время индустриализации и коллективизации Сталин допустил кой-какие ошибки, и во время войны, особенно в начале ее, тоже малость подошибся. Кроме того, очень отрицательная его черта — он допустил массовые репрессии против партийных и государственных деятелей, старых революционеров и вообще невинных рядовых граждан. То, что репрессии названы среди многих ошибок — это уже как-то смягчает, а то, что Иосиф Виссарионович допустил репрессии, пожалуй, снимает с него половину, если не больше вины — ну, допустил и допустил, что ж тут поделаешь? Не мог же он в конце концов знать все про всех, а может быть он вообще не хотел никаких репрессий — ведь он только допустил. Правда, напрашивается вопрос — почему для простой справедливости, которую в состоянии сообща поддерживать даже дикари, в нашем все же сравнительно цивилизованном обществе понадобилось выполнение заведомо невыполнимого условия — чтобы один человек знал все, что происходит в его государстве, да еще к тому же и сам был справедлив как бог, а первое условие уже само по себе необходимо и достаточно, как говорят математики, чтобы справедливости, то есть соблюдения элементарных законов человеческого общежития и даже законов, установленных самим этим государством — не существовало в любом случае, независимо от того, справедлив или несправедлив диктатор, а уж бог он или не бог это дело десятое.

Если следовать логике господ «коммунистов», прикинувшихся дурачками, то и у Гитлера были положительные черты — он весьма успешно руководил государством, уничтожил безработицу, правда, при этом он совершал кой-какие ошибки, допускал репрессии…

Но сказать это, действительно открыто признать эти преступления, рассказать о них народу всю правду, и прежде всего молодому поколению, значило совершить политическое, а то и физическое самоубийство, вызвать взрыв народного негодования, который смел бы самих «разоблачителей». Быстрый пример Венгрии на добрых пять лет отрезвил Хрущева, а точнее напугал его.

Ну, а в «общих чертах» рассказать, разбавив при этом обычной «коммунистической» пропагандой — это совсем другое дело, тут «разоблачители» становились благодетелями, и никто кроме нескольких ученых чудаков уже их не спросит, где они сами-то были в те времена и чем занимались. Именно поэтому «великий ниспровергатель» Сталина Хрущев действовал так трусливо — доклад о «расследовании последствий культа личности» читался на закрытом заседании да еще и ночью, и правды народ так и не узнал, вернее не услышал. Еще бы, «народные герои», вроде Ворошилова, «государственные деятели» вроде Молотова — ведь все они приняли посильное участие в репрессиях, то есть «оказывается», что на протяжении 30 лет страной владела шайка мерзавцев похлеще гитлеровской! Тут уж никакой «положительной стороны» не отыщешь, а миф о какой-то там «партии», которая «оставалась партией» несмотря ни на что, рушился бы как карточный домик. А пока это еще народ своим умом до этого дойдет! А если когда и дойдет — не та уж острота положения будет (во всяком случае они на это надеялись).

И не случайно не были реабилитированы «лидеры фашистского террористического блока» Зиновьев, Бухарин и другие, не случайно не реабилитирован и не будет реабилитирован Троцкий, ведь начни тут копать, бог знает, что может получиться с «самым способным» членом ЦК или «любимцем партии», как говорил в свое время Ленин соответственно об агенте гестапо и лидере фашистов. Нет уж, были они оппозиционерами, пусть ими и остаются, а то против кого же товарищ Сталин боролся?

Я отнюдь не хочу сказать, что Сталин был «плохой», а вот Троцкий «хороший» или Бухарин или и т. д. Нет, все они были одного поля ягоды, просто этим двум и другим таким же не повезло в историческом плане — они проиграли и не могли не проиграть в силу ряда причин. Но окажись они на месте Сталина неизвестно, совершили бы они те же преступления и в тех же размерах или же в еще больших — только и всего.

Что же касается так называемых «честных и преданных» партийных и государственных деятелей, то они получили то, что заслужили хотя бы в моральном плане — своим двурушничеством. Увидев, что происходит, как расправляются с их товарищами по революции, первое, что все они спешили сделать (за редчайшим исключением — да и были ли они в действительности эти даже редкие исключения? — ведь кроме слухов мы ничем не располагаем) спешили предать вчерашних товарищей и друзей, «осудить оппозиционеров» и бочком, бочком присоединиться к группировке, одерживающей верх и заверить Сталина в своей беспредельной преданности, но Сталину на это было наплевать преданность в соединении с прежними реальными заслугами его не интересовала, тем более в соединении с талантом — все это было для него опасно. Его интересовала преданность в сочетании с серостью, бесталанностью и полной зависимостью от него. Не случайно у большинства деятелей его времени нет прошлого — они подняты Сталиным из ничтожества, впрочем это как раз и неверно — они подняты им из безвестности ибо ничтожествами остались.

Новый акт борьбы за власть произошел в 1964 году. Периодические перетасовки Хрущевым в руководстве (бескровное издание сталинского террора) держали новое поколение олигархии в постоянном напряжении — «лихорадили кадры». Очередная перестановка, которая грозила большинству этой олигархии отстранением от власти, должна была произойти на съезде, до которого оставалось всего несколько месяцев, поэтому он состоялся через два года после переворота — новому «руководству» нужно было укрепить свои позиции, нужно было дать какое-то основательное объяснение стране и народу причин переворота. Во второй половине XX века уже нельзя было сказать как в середине ХУШ, что «император скончался от меланхолии». Мало обвинить прошлого царя во всех смертных грехах нужно было предложить какую-то альтернативу или хотя бы видимость ее — чтобы за время пока народ поймет, что его в очередной раз одурачили, намертво усесться в креслах.

Экономическая реформа! Ура! За шумом никто не заметил, что Брежнев чересчур молод и у него достаточно времени, чтобы превратиться из не хватающего звезд с неба чиновника в несокрушимого ленинца, борца за мир и выдающегося деятеля современности. Правда уже тогда вызывало некоторое опасение его несколько болезненное пристрастие к блестящим предметам. Впрочем, хватит! Всех мерзостей, совершенных олигархией, «коммунистами» за семь десятилетий мне все равно не перечислить да и нет у меня такого желания, но и тех, о которых я уже сказал вполне достаточно для того, чтобы спросить: как называется строй, при котором эти мерзости возможны? И чего этот строй заслуживает?

Нас хотят уверить, что строй хорош и коллективный разум партии замечателен, а вот руководители бывают плохими, если не целиком, то частично (умалчивая, какие именно части этих «руководителей» наиболее хороши). В чем же преимущество этого прекрасного строя, если он позволяет уничтожить миллионы людей так, что никто не посмеет сказать об этом? Чем хорош этот строй если человек беззащитен в нем также как в первобытном лесу? Что замечательного в коллективном разуме партии, которая выбирала по очереди убийцу, дурака и ничтожество? А потом одобряла их действия, а еще потом также единодушно, так сказать в едином порыве, одобряла (и одобрит) их осуждение? Одно из двух — если партия действительно все это делала, то грош ей цена и ее членам — как партии коммунистов, а если не выбирала и не делала, а кто-то решал и делал за нее все это, то такой партии просто не существует как партии коммунистов. Что в лоб, что по лбу.

Также как народ в целом «выбирает» «депутатов» из… одного человека, уже выбранного неизвестно кем и где, так и в «правящей партии» господствует тот же принцип, что только естественно, ведь из партии они и привнесены. Рядовые «коммунисты» «выбирают» делегатов на партийную конференцию, на партконференции «выбирают» делегатов съезда, делегаты съезда «выбирают» ЦК, ЦК «выбирает» политбюро, секретариат и генерального секретаря. Даже если бы все эти «выборы» происходили в действительности, то они были бы четырехступенчатыми, что не снилось даже Николаю П при выборах в Думу. Уж он бы порадовался изобретению «коммунистов» и их «самой широкой» демократии. Но дело в том, что выборы эти не происходят. Рядовые члены партии никого не выдвигают и не выбирают. Все уже заранее решено без них. Эти строки были написаны в 1980 году. Кажется, что сегодня они явно устарели. Так ли? По существу, что такое предстоящие, вернее уже идущие выборы? Олигархия, правящий класс, хотят этими «выборами» усилить себя. укрепить свою власть, выбрать из своей среды так связать «лучших», то есть тех, кто в сегодняшней, резко изменившейся обстановке способен лучше обманывать народ, чем косноязычные и малограмотные «вожди», которые у нынешних «масс» ничего кроме презрения уже не могут вызвать. Достаточно посмотреть кого выдвигают в кандидаты в депутаты и кто выдвигает, достаточно сравнить возможности первого секретаря обкома и выдвинутого каким-нибудь «собранием жильцов микрорайона», вспомнить Запад, где множество чудаков также выдвигает свои кандидатуры без всякой реальной надежды на успех, чтобы понять чьим опытом решила олигархия воспользоваться в этот критический момент. Но и этого мало, Представьте себе, что Горбачев стал бы избираться как все…

Представили? А теперь представьте, что озлобленный его пустой болтовней и пустыми полками в магазинах народ прокатил его на вороных. Отсюда вся эта на первый взгляд идиотская выдумка с представительством от «общественных организаций» — это слегка закамуфлированная возможность без лишнего шума провести сотни своих в Верховный Совет, а уж получив большинство там не составит никакого труда выбрать тот постоянный состав Совета, который пожелаешь. Если же в него попадет несколько чудаков, то, во-первых это не так уж и страшно, а, во-вторых, поскольку ежегодно часть этого постоянного состава будет заменяться, то от них и избавиться всегда можно, притом на вполне «законном» основании. Короче говоря, Горбачев говорит чистую правду, когда говорит об усилении роли партии в результате своих «реформ».

Как же называется строй, при котором вся власть в стране, политическая и экономическая принадлежит классу государственных капиталистов? Вряд ли Джек Лондон знал, что его предсказание о «железной пяте» осуществится так быстро и так страшно, и совсем не так и не там, где он думал. Но в отличие от Джека Лондона я уверен, что господство «железной пяты» — олигархии не продлится так долго, более того, я уверен, что выполнившему свою историческую миссию, загнившему и отжившему строю осталось смердеть и отравлять жизнь людей, лежать трухлявым бревном на пути к социализму не так уж и долго. Близится экономический, а за ним и политический крах государственного капитализма — СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ… право на революцию является единственным действительно «историческим правом» единственным, на котором основаны все без исключения современные государства… Заметим, кстати, что все до сих пор существовавшие в истории противоположности между эксплуатирующими и эксплуатируемыми, господствующими и угнетенными классами находят свое объяснение в той же относительно неразвитой производительности человеческого труда. До тех пор, пока действительно трудящиеся население настолько поглощено своим необходимым трудом, что у него не остается времени для имеющих общее значение общественных дел — для руководства работами, ведения государственных дел, для отправления правосудия, занятия искусством, наукой и т. д., - до тех пор неизбежно было существование особого класса, который будучи свободным от действительного труда, заведовал бы указанными делами; при этом он никогда не упускал случая, чтобы во имя своих собственных выгод, взваливать на трудящиеся массы все большее бремя труда. Только громадный рост производительных сил, достигнутый благодаря крупной промышленности, позволяет распределить труд между всеми без исключения членами общества и таким путем сократить рабочее время каждого так, чтобы у всех оставалось достаточно свободного времени для участия в делах, касающихся всего общества, как теоретически, так и практически. Следовательно, лишь теперь стал излишним всякий господствующий класс, более того: он стал прямым препятствием для общественного развития; и только теперь он будет неумолимо устранен, каким бы «непосредственным насилием» он ни располагал. «А если оставить в стороне случаи завоеваний, то там, где внутренняя государственная власть какой-либо страны вступала в антагонизм с ее экономическим развитием, как это до сих пор на известной ступени развития случалось почти со всякой политической властью — там борьба всякий раз оканчивалась ниспровержением политической власти. Неумолимо, не допуская исключений, экономическое развитие прокладывало себе путь…»