"Наглядные пособия (Realia)" - читать интересную книгу автора (Айткен Уилл)1 «Акасака Перл»В отеле «Акасака Перл» все говорят по-английски. Никаких проблем. Сию минуту. Я бегу по плавным извивам коридоров. Да где ж у них этот гребаный льдогенератор? Горничные уступают мне дорогу: ныряют за тележки и кланяются. С губ их срывается ликующее «охайо»* – или что-то в этом роде. «Охайо!» – откликаюсь я, чувствуя себя на подсобной роли в мюзикле Роджерса-Хаммерстайна**. Похоже, для таких, как я, на каждом этаже отведено особое пространство – слева от лифтов. Нет, не обязательно для приезжих с Запада; для тех, кто одевается на западный лад. Насколько я могу судить, в «Акасака Перл» из «западников» – только я, причем все упорно стараются этого не замечать. Что ж, плачу любезностью за любезность. Однако льда все-таки хотелось бы. Я знаю, что сейчас семь утра, да только не по моим часам, черт подери. Мне бы здоровенное пластиковое ведерко со льдом для бутылки коньяка, добытой в дьюти-фри. * Доброе утро, добрый день (ял.) – приветствие, употребляемое, когда видишь человека первый раз на дню. – Здесь и далее примеч. пер. ** Ричард Роджерс (1902-1979) – американский композитор; Оскар Хаммерстайн (1895-1960) – либреттист, автор текстов песен; в соавторстве ими создан ряд американских классических мюзиклов: «Оклахома!», «Карусель», «Звуки музыки» и т.д. Предпочитаю коньяк охлажденным. Бронзовые двери лифта расходятся. Мне навстречу, поправляя плоскую шляпку, выходит посыльный. «Лед, – кричу я ему. – Лед!» Он улыбается, кланяется, удаляется по коридору. Я семеню за ним по пятам: наверняка льдогенератор где-то здесь, в каких-нибудь нескольких ярдах! Дойдя до середины коридора, посыльный стучится в дверь. Лед… Дверь распахивается. Тип в сине-белом халате протягивает пару черных мужских туфель. Дверь захлопывается, посыльный кланяется темному дереву, оборачивается и обнаруживает меня: я вопросительно гляжу на него сверху вниз. «Лед», – заверяет он меня. И, низко поклонившись, улепетывает прочь. Возвращаюсь к себе, звоню в «обслуживание номеров». – Охайо, – отвечает женский голос. – Охайо. Вы говорите по-английски? – Миньютечку. Трубку не вешаю. Синтезатор наяривает «Дом на просторе»*. – Чем могу служить? – На сей раз мужчина: да мы явно прогрессируем! Излагаю свою нехитрую потребность. – Только лед? – Только лед. – А. – Со странным всхлипом втягивает в себя воздух. – Будьте любезны, подождите. – «Дом, дом на просторе…» – Чем могу служить? – На сей раз голос другой. Во всяком случае, мне так кажется. А может, все это – часть замысловатой игры, в которую принято играть с иностранцами. – Будьте добры, мне бы немного льда. – И что еще? * Гимн штата Канзас, воспевает жизнь на американском Западе. – Ничего. Просто большое ведерко со льдом. У вас ведь есть лед, я надеюсь? – Сию минуту пришлю. – Спасибо вам огромное. Изучаю тоненькую зеленую брошюрку на туалетном столике. «Ваши действия в случае стихийного бедствия». Инструкции касательно землетрясений. Совсем из головы вон, что они тут бывают. Вот, значит, зачем тяжелый хромированный электрический фонарь в ящике столика. А также, возможно, и два одинаковых тома в переплете, на одном – название по-английски: «Учение Будды». В дверь стучат. Тот же самый коридорный. Наверное. Тащит серебряный поднос, на нем – чаша для омовения пальцев, доверху наполненная кубиками льда, и две бутылки содовой. Торжественное вручение счета. Не веря глазам своим, я пялюсь на четыре цифры перед значком иен. Прикидываю в уме, что за две бутылки газировки и жалкую горсточку льда с меня дерут двадцать четыре доллара. , – Содовую никто не заказывал. Коридорный придвигается ближе, по-прежнему отгораживаясь от меня подносом. – Лед, – улыбается он. Тыкаю пальцем в каждую из запотевших бутылок по очереди и яростно мотаю головой. – Содовая – нет. – Надо. Рассветное солнце играет на серебристых пробках. – Надо? – Чтобы лед, – тонкий указательный палец указывает на чашу, – надо напиток. – А. – Беру предложенную ручку, внизу счета небрежно вывожу свои каракули. Коридорный ставит поднос на туалетный столик и направляется к двери. – Минуточку. – Вкладываю в его ладонь монету в пятьсот иен. Он внимательно изучает раскрытую ладонь – и возвращает монету. – Чаевые нельзя. Сажусь на постель, на подносе передо мной искрятся прохладные бутылки. Открываю одну, залпом выпиваю. До чего ж приятно! Наконец-то – не дома! Тип за длинным столом зеленого стекла в бюро по трудоустройству «Мияко» пытается сосредоточиться на лежащей перед ним анкете, но внимание его то и дело отвлекает странной формы пресс-папье рядом с корзиной для входящих бумаг. Приглядываюсь повнимательнее. Для пресс-папье эта штуковина кажется слишком уж легкой. Металл, пластмасса, камень – шут его знает. Темно-серая и мерцает вроде как опал. Он замечает мой взгляд. – Курите? Надо думать, вопрос из анкеты. – Изредка, – отвечаю я, сверкнув зубами и деснами в похабной улыбочке: даю понять, что за ситуация имеется в виду. До собеседника не доходит. Или, может, так только кажется. И мистер Окуда, выпрямившийся за столом, и тот, второй, что рябит кверху ногами в зеленом стекле поверхности стола, абсолютно непроницаемы. Хороший английский, только пойди его разбери. Берет пресс-папье в руки. Оно открывается, как устрица. – Сигарету? Смеюсь громче, чем следовало бы. – А мне подумалось, это пресс-папье. Собеседник улыбается. Зубы мелкие, расстояние между ними почти незаметно. Интересно, что там застревает. – Красивая вещица. Не успеваю выбрать сигарету, как он захлопывает портсигар и перебрасывает его мне через стол. Портсигар ложится в мою ладонь точно гладкое прохладное яйцо. Все равно не могу понять, из чего он сделан. Возвращаю законную собственность владельцу. – Мне в жизни ничего подобного не встречалось. – Подарок от жены. У нее отменный вкус. – Да уж, оно и видно. И тут происходит нечто странное. Минуту-две мы просто сидим и пристально смотрим на портсигар; никто не говорит ни слова. Но вот чары развеиваются, он открывает портсигар, я беру сигарету, он – тоже. В его руке появляется блестящий бледно-золотой шар. Он протягивает зажигалку через стол, дает мне прикурить. – В наши дни в Японию приезжает все больше американцев. – Я из Канады. – А, Канада! – Оказалось, «Канада» – волшебное слово. Он разводит руками: – Канада такая огромная, – затем сводит их вместе, точно аплодировать собрался, вот только ладони самую малость не соприкасаются, – а Япония совсем махонькая. Я одобрительно смеюсь. Так ли нам нужно говорить о Канаде? «Hoy-доз»*, как назло, остались в другом бумажнике. – А из какой части? – Э? – Из какой части Канады? * «No-Doz», лекарственный препарат из серии стимуляторов, способствует восстановлению работоспособности и избавлению от сонливости. – Альберта. Если бы он не сидел за столом, так небось затанцевал бы по комнате. – Канадские Скалистые – ух, до чего высокие! Высокие, это точно. Даже из Летбриджа видно. Собственно, ничего другого из Летбриджа и не видно, а он мне про «махонькую» Японию втолковывает! – Вы бывали в Скалистых горах? – Мы там медовый месяц провели. Пять… нет, шесть лет назад. Банф, Лейк-Луиз, Джаспер. Природа какая! Повезло вам там родиться. И кто же устоит перед такой природой? – В Скалистых горах театров маловато. Он возвращается к позабытой анкете. Влажно втягивает воздух сквозь крохотные пробелы между зубами, глубоко вздыхает. – Вы хотели бы обосноваться в Токио? – Токио очень мил. Но боюсь, большие города меня не слишком прельщают. – Никакой природы, – хмыкает он. – Вот Киото звучит заманчиво. – Киото! – И снова – волшебное слово. – Я сам из Киото. Я кланяюсь, радостно отдавая должное этому факту. – А знаете, что говорят про жителей Киото? Ну же, выкладывай. – Люди в Токио суховатые, работают день-деньской, шевелись-шевелись-шевелись, быстро-быстро-быстро. А в Киото люди «с перчиком», как и еда. Никуда не спешат. – Похоже, местечко как раз для меня. На краткое мгновение он встречается со мной взглядом. – Но театр, с английским языком… трудновато будет. – Не обязательно театр; просто это моя квалификация. Он сверяется с анкетой. – Труппа «Воображаемый театр»? Ни до кого не доходит. Вот уж правда удачное название. Выхожу из бюро по трудоустройству «Мияко» – и попадаю точнехонько в рот. Стена передо мною сверху донизу заклеена огромными объявлениями. На каждом – черно-белые улыбающиеся рты. Под каждым из ртов – незатейливая черная буква вроде квадратика: А под ним – слово «ОРО». Чего рекламируют – зубную пасту или печенье? |
||
|