"Интерферотрон Густава Эшера" - читать интересную книгу автора (Черноморченко Андрей)

Часть последняя

Гонзу Мысливечека на этот разбудили, впечатав в лицо грязную подошву сапога:

— Вставай, п-п-придурок! Н-н-начальство зовет!

Гонза открыл глаза. Поле зрения левого глаза было перекрыто подошвой; правый, обзор которого был ограничен носком сапога, увидел только край фигуры: трехпалую кисть, сжимавшую окурок, грязный рукав куртки и висевшую на поясе флягу. Это был Иозеф Бриттен, командир, а также давний мучитель Гонзы, получавший удовольствие от того, чтобы регулярно будить его ни свет ни заря жестокими способами: то вылив стакан холодной воды на голову то приложив горящую сигарету ко лбу, то со всех сил заорав в ухо. Иозеф считал, что внезапные побудки способствуют повышению боеготовности.

— Встаю, — тихо сказал Мысливечек. — Уберите ногу, пожалуйста.

Бриттен на секунду с силой вдавил сапог, затем снял его. Поднявшись с матраса, лежавшего на грязном полу, Гонза медленно пошел к двери.

— К-куда, кретин?! — заорал Бриттен. — А оружие, портупея, сетка? Мысливечек молча развернулся, подошел к скамейке и принялся надевать на себя снаряжение. Последним был рюкзак, в котором находилась широкая и тяжелая сетка, — просунув руки в лямки, Гонза выпрямился и посмотрел на Бриттена. Тот, критически оглядев его с ног до головы, сказал:

— Шлем.

Гонза направился к выходу и, сняв висевший на крючке потрепанный шлем, надел его на голову, после чего замер в ожидании дальнейших команд. Иозеф подошел к нему вплотную, втянул ноздрями воздух и с подозрением спросил:

— Опять обмочился?

Мысливечек, взглянув вниз, на свои поношенные штаны, с грустью кивнул. Бриттен тут же выдал ему сокрушительную затрещину и заорал:

— Ну как я теперь тебя, кретина п-п-проклятого, начальнику покажу?! Сменная форма есть?

Гонза отрицательно помотал головой. На нем был весь его гардероб, уцелевший после той злополучной телепортации с Луны: рваный рабочий комбинезон со старой спортивной обувью. Мысливечеку конечно, было стыдно, что он опять оросил себя ночью, но поделать с собой он ничего не мог: уж больно сон оказался интересный. Во сне Гонза складывал разноцветные кубики, они были теплые, пищали и шевелились. Потом он укладывал их себе на живот, — они его грели и щекотали, а затем внезапно растеклись. Мысливечеку стало стыдно: его вызывал Доктор или даже сам Полковник, а он так опозорился. Если начальство звало к себе, то дело предстояло серьезное, а не просто бегать с мешком и палками вокруг дома, — «для поддержания спортивной формы», как говорил Иозеф. Неужели экспедиция?

Бриттен вытолкал Гонзу из его комнаты в коридор. Освещение здесь было слабое, поэтому Иозеф с размаху стукнулся о скрывшуюся в полумраке колонну. Ругательства разнеслись по длинному, пустынному коридору. Бриттен бился об эту колонну всегда, когда заходил за Гонзой, — наверное, потому, что был слеп на правый глаз. Это не из-за телепортации, а еще раньше, когда взорвалась главная торсионная установка в Море Спокойствия. Гонза слышал, как Иозеф рассказывал об этом другим подчиненным:

— Сижу я себе мирно за пультами, все тихо-спокойно. Тут слышу какой-то шум из генерирующей секции пошел подозрительный. А на пультах все как бы в норме. Дай-ка, думаю, позову старшего по смене. Вышел я из аппаратной, — старший должен был рядом быть, в распределительной секции. Тут оно и рвануло.

Его собрали по кускам, оставшимся от четырех человек. Поскольку сохранившийся мозг принадлежал Бриттену, то заново собранный организм постановили считать таковым. Исправного правого глаза, правда, не нашли, и руки всем трупам разнесло в клочья. Врачи на Луне обещали Иозефу вскоре нарастить все, чего не хватало, и просили подождать до лучших времен, но времена наступили совсем никудышные. Он надеялся, что Доктор, если не помрет, обязательно ему поможет: очередь на трансплантацию уже совсем подошла, и сам Полковник твердо обещал, что с ближайшей первой добычи Бриттену обязательно что-нибудь перепадет. Как-никак, а всех предыдущих живцов доставал Бриттен. Уже пятерым сделали пересадки: первым Полковнику, само собой, потом двум его заместителям (оба погибли, когда ходили — без Иозефа, разумеется — за живцами, так что все впустую оказалось), а после этого — двум бабам, «для эксперимента», как сказал Доктор. Ничего из эксперимента не вышло: Доктор думал, что им мужские модули подойдут, а оказалось, не все так просто. Дохнуть стали бабы в страшных мучениях. Полковник смотрел на их агонию, смотрел, прослезился и лично перехлопал их из торсана.

Слушая рассказы Бриттена в столовой, Гонза грустно вздыхал: его очередь на трансплантацию была последней. До того, как на Луне начались повальные катастрофы и болезни, Мысливечек работал инженером связи и имел репутацию одного из лучших специалистов. Когда же остатки населения в колониях охватила паника, и все ринулись в телепортеры, чтоб убежать хоть куда-нибудь, Гонза неудачно оказался занесенным толпой в кабину, рассчитанную на двадцать человек, но в которую набилось тридцать с лишним. Принимающий телепортер был на Земле, в районе Кулагангри, и его емкость ограничивалась тремя людьми, поэтому беженцы с Луны прибыли в сильно искаженном виде: Бриттен, к примеру, получил молекулярную контузию, Мысливечек — жесточайшие повреждения коры головного мозга, Полковника же сразила проказа, вследствие которой у него отвалились пальцы на руках и все выступающие на голове части — уши, губы, нос. Хорошо было только то, что численность прибывших, которых в несколько приемов выплюнул единственный на Земле функционирующий телепортер, совпала с числом убывших. Тех же, кто избрал для бегства другие маршруты — остальные межпланетные поселения, постигло стремительное и жестокое разочарование.

Бывшие колонисты быстро обнаружили, что длительное пребывание на Луне внесло в их организмы существенные изменения, не соответствовавшие местной психосреде. Те, кто прибыли с лунными болезнями, быстро умерли, — гораздо стремительнее, чем если бы они остались на Луне; остальные же начали сильно болеть, но уже по-земному. Оказавшийся среди беженцев доктор объяснил, что единственный способ остаться в живых — заменить основные телесные модули на те, которые находятся внутри землян. В окрестностях Кулагангри никаких запасов модулей не нашлось; средств передвижения, способных доставить бывших селенитов в другие районы планеты, — тоже. В горной расщелине, милей выше дома, где все вместе расселились беженцы, был найден полуразвалившийся гравитоплан, очевидно, давным-давно попавший в аварию. Полковник, взявший руководство переселенцами на себя, обнаружил, что в машине действует индикатор человеческих организмов, показывающий присутствие трех землян по другую сторону гор, в небольшой деревушке. Туда была снаряжена «первая медицинская экспедиция», как ее впоследствии всегда называл Доктор. В состав ее вошли Доктор, Полковник, Бриттен и еще три человека. Застигнутые врасплох земляне не оказали сопротивления: их модули были быстро пересажены трем подопытным селенитам и вполне прижились. Воодушевленный успехом Полковник велел установить круглосуточную вахту в гравитоплане возле индикатора — на тот случай, если в окрестностях объявятся другие земляне.

Окрестности Кулагангри, к сожалению, выявились практически безлюдными; оставалось надеяться на счастливый случай — залетных землян из Гиндукуша, Каракорума или Тянь-Шаня. Такие случаи подворачивались еще пару раз, но захват живцов проходил с переменным успехом. «Третья медицинская экспедиция», к примеру, оказалась наголову разбитой превосходящими силами противника; из шестерых спаслись только Полковник и Доктор. Последний вдобавок получил серьезное ранение: торсаном ему снесли левое предплечье, вследствие чего его искусство вивисектора заметно пострадало. Естественно, он не мог самому себе сделать операцию, и хотя из селенитов, в зависимости от их значимости для жизни колонии, был составлен список на пересадки, большинство считало (но в присутствии Полковника или Бриттена избегая говорить вслух), что Доктор долго не протянет и что очередь, хотя и поредевшая, уже утратила смысл. Тем не менее, дежурства в гравитоплане продолжались, и каждый из селенитов (за исключением Гонзы, официально считавшегося дебилом) обязан был нести эту повинность. График составлял лично Полковник, тщательно следивший за его соблюдением и регулярно инспектировавший войска: иногда среди ночи он обрушивался с внезапной проверкой на пост, сурово наказывая провинившихся, то есть спящих в кресле часовых. Кара была единственной — понижение очередности на трансплантацию. Поскольку все за короткий промежуток времени успели оказаться покаранными, причем неоднократно, очередь несколько раз перетасовывалась. Только место Гонзы в списке оставалось неизменным, равно как и его должностные обязанности. Мысливечека привлекали к экспедициям в качестве вьючного животного: таскать за плечами в мешке сетку, которую набрасывали на живцов, дубинки, веревки и длинные палки.

Последний поход состоялся давно, месяца три или четыре назад, так что лунные реэмигранты совсем пали духом. Уж слишком низкой была вероятность появления здесь кого-либо еще: во-первых, для этого требовались допотопные средства передвижения, во-вторых, следовало иметь авантюрный склад характера, чтобы забраться в этот заброшенный район, в-третьих, не исключено, что после провала третьей экспедиции среди землян распространилась информация об опасностях путешествий в Кулагангри. Поэтому вахта в гравитоплане неслась со все возрастающей халатностью, оставаясь, впрочем, одним из главных занятий колонистов, наряду со сном, едой и просмотром холовизора. Полковник же пытался подбодрить своих подопечных, рассказывая о тысячах землян, разбросанных по Гималаям, и о том, что здесь вот-вот появятся толпы живцов. Правда, оставалось неясным, почему многочисленные земляне должны покорно отдаться во власть Доктору, а не устроить здесь финальное сражение против горстки деморализованных и больных пришельцев.

Единственным живцом, нежданно-негаданно появившимся в Кулагангри (точнее говоря, подобием живца), было странное создание, вывалившееся из телепортера пару недель назад и случайно замеченное возвращавшимся с дежурства часовым. Оно представляло собой плотный брикет из двух человек, мужчины и женщины. Женщина, похоже, в момент телепортации повисла у мужчины на шее, обхватив ногами его талию, а он обнял ее обеими руками, — оба срослись настолько, что представляли единый организм. Мужчина не имел ног, судя по всему, потерянных при переброске; женские же ноги вросли в него насквозь, так что урод не мог самостоятельно передвигаться. Откуда взялось это чудище, можно было только гадать. Полковник захотел сразу пустить его в дело, но Доктор воспротивился: он считал, что, поскольку происхождение брикета невыяснено, его модули могут оказаться непригодными и даже смертельно опасными. Кроме того, Доктор попросил оставить живой слиток у себя «для медицинских наблюдений». Полковник с неохотой согласился (спорить с последним живым медиком во всей колонии было неразумно), и Бриттен перенес мужчино-женщину в соседнюю с квартирой Доктора пустую комнату.

Никто из селенитов не знал, что делает Доктор с неподвижным уродом. Известно было только, что он лично его кормит и убирает за ним. Чудовище не имело лица; обе головы срослись в одну и деформировались настолько, что черты лица исчезли. Лишь на самой макушке обоих черепов, загадочной силой сдавленных так, что со всех сторон был сплошной затылок, остался один раскрытый рот с двумя рядами зубов. Туда, наверное, Доктор вливал жидкое питание. Урод не мог разговаривать, только рычал и выл. Рук у него не было, — точнее, они были, но у мужчины вросли в спину женщины, а у женщины — превратились в подобие костяного воротника, окружившего сдвоенную голову. Гонза видел урода всего пару раз, чисто случайно, но вид чудища его неприятно поразил: ночью, во сне, он обмочился два раза.

Бриттен, всякий раз ведя Мысливечека к Полковнику, игнорировал лифт (наверное, опять-таки «для поддержания спортивной формы»), поэтому путь на пятый этаж, где размещались квартира начальства и штаб, приходилось проделывать пешком. Комната Гонзы находилась в подвале, где никто больше не жил, — соседство с идиотом остальным селенитам казалось невозможным. Мысливечек не возражал: в подвале было сухо и тепло, к тому же, без соседей он себя чувствовал лучше. Гонза появлялся на людях только в столовой, расположенной на первом этаже, в установленное начальством время для принятия пищи. Полковник считал, что совместные трапезы и групповой просмотр холовизионных программ укрепляют дух беженцев, изрядно деморализованных выпавшими на их долю испытаниями. К холовизору Гонзу не допускали: он слишком эмоционально воспринимал зрелища и не контролировал свои телесные функции. В остальных случаях Мысливечек выходил из подвала исключительно по команде Бриттена — для тренировок или в поход за живцами.

Выйдя на лестничную клетку возле подвала, Гонза потянулся к трем большим палкам, стоявшим в углу и связанным в нескольких местах веревками. К этим палкам приторачивали за конечности отловленных живцов, чтобы тащить их в операционную, так как Доктор был уже слишком слаб, чтобы бегать по экспедициям и делать пересадки на месте. В последний раз пришлось тащить добычу за четыре мили, и все совершенно вымотались.

— Брось! Ты что, к Полковнику с палками попрешься? — остановил Мысливечека резкий окрик Иозефа. Гонза, послушно отдернув руку повернулся и, шагнув на ступеньки лестницы, начал подыматься вверх.

Дом, где обитали селениты, был непонятного предназначения, представляя собой облезлую коробку со сквозными коридорами-галереями внутри и многочисленными узкими окнами снаружи. В нем насчитывалось пять этажей плюс подвал. На первом этаже находились хозяйственные помещения и столовая, на втором — жила основная масса беженцев, третий занимал Доктор, четвертый закрыли после гибели живших здесь друзей Полковника, а на пятом размещался сам Полковник со своими штабными помещениями и дежурной любовницей. Пожалуй, к этому зданию более всего подходила его нынешняя функция общежития полуказарменного типа.

Гонза добрался до пятого этажа гораздо быстрее Бриттена, переступая через две ступеньки и не чувствуя тяжесть поклажи. Иозеф все еще пыхтел двумя пролетами ниже, — его мучила одышка. Когда он, цепляясь за перила, добрался до входа в резиденцию Полковника, Мысливечек изучал дверную табличку, задумчиво ковыряясь в носу, за что получил от командира по рукам.

— Попробуй мне только в присутствии начальника палец в нос засунуть! Шкуру спущу! — прошипел Иозеф.

Постояв и отдышавшись, он деликатно коснулся панели звонка. Замок тихо прошелестел, и дверь открылась. Первым вошел Бриттен, — увидев, что коридор пуст, он кивком головы подозвал Гонзу:

— Становись здесь и жди, когда я тебя позову. С места не сходить! В носу не ковыряться!

После этого Иозеф направился в глубь темного коридора, к приоткрытой двери, из которой на пол падала полоса тусклого света. Это было помещение штабной бильярдной.

Полковник, одетый в украшенное драконами кимоно, пытался играть в бильярд пятью шарами на столе с рваным сукном. Получалось у него плохо: новые пальцы не успели отрасти как следует. Доктор после трансплантации сетовал на недолговечность регенерационного раствора, исчезавшего каждые двадцать минут из-за слабости местного люпуса. Счастливчики, успевшие поменять себе модули, выздоравливали поэтому долго. И у Полковника, хотя ему сделали операцию одному из первых, пальчики на руках были как у младенца, крошечные и розовые. Такими же несуразно микроскопическими на большой голове смотрелись свежевыращенные нос, уши и губы.

— Видишь, Иозеф, развлекаюсь тут в одиночку, — почти что извинительно проговорил Полковник. — Кий в руках сто лет уже не держал. Дай, думаю, попробую, а у меня все из рук валится. Ну, как там наши дела?

— Все готово к походу, господин полковник, — отрапортовал Бриттен. — Кого прикажете брать с собой?

Полковник задумался, опершись о кий.

— Этого, дурачка, возьми. Он тут?

— Тут, господин полковник. Прикажете представить?

— Зови, посмотрю.

Бриттен высунул голову в коридор и крикнул:

— Мысливечек! Ко мне!

Гонза вздрогнул: его откуда-то звали. Он нерешительно огляделся по сторонам.

— Гонза! Бегом сюда! — еще громче гаркнул Иозеф.

Мысливечек все еще не мог сориентироваться. Бриттен повернулся к Полковнику:

— Прошу прощения, господин полковник, разрешите мне за ним сходить.

— Давайте, — ответил тот.

Бриттен бегом промчался к Гонзе, схватил его под локоть и потащил к освещенной двери.

— Вот он, — задыхаясь, сказал Иозеф.

Увидев Полковника, Мысливечек приветливо улыбнулся. Начальство, включая Доктора, никогда не делало ему ничего плохого, в отличие от большинства обитателей второго этажа.

— Как дела, Гонза? — спросил Полковник, отставив кий и подойдя к Мысливечеку.

— Хорошо, — смущаясь, ответил тот.

— Готов идти на задание? — повысил голос Полковник.

— Так точно, — выпалил Гонза. Бриттен выдрессировал его отвечать на все вопросы начальства «есть», «хорошо» и «так точно».

На этом Полковник утратил интерес к Гонзе и сделал небрежное движение рукой, приказывая ему удалиться. Мысливечек не понял команды, но, направленный пинком своего непосредственного командира, быстро очутился в коридоре.

— Кого еще собираетесь взять, сержант? — спросил Полковник.

Бриттена раздражало, что тот все время называл его сержантом. Мог бы за особые заслуги повысить в звании до унтер-офицера или, еще лучше, до лейтенанта. Кто его знает, что он за полковник, — сам таким назвался, когда вывалился из телепортера. Как пить дать, отставной капрал, не больше.

— Хотел как раз с вами посоветоваться по этому поводу, господин полковник, — преданно глядя в глаза вождю, сказал Иозеф. Он знал: тот обожает, когда с ним советуются. Хотя, по правде, от его указаний толку не было никакого. Большинство операций фактически планировал и проводил Бриттен. В первую экспедицию Полковник вообще был балластом — без пальцев и губ ничего толком скомандовать не мог, только мямлил что-то, и если бы не Иозеф, живцы бы определенно разбежались. А третья? Тогда Бриттена не взяли, — Полковник сказал, что сам в состоянии управиться, да только еле ноги унес вдвоем с Доктором.

— Сколько у нас человек в активном составе? «Как будто не знаешь», — подумал Иозеф и ответил:

— Шесть, господин полковник.

Полковник принял глубоко задумчивый вид. В процессе размышления он слегка прикрыл слезящиеся глаза, — веки еще не отросли настолько, чтобы закрыть их полностью, ввиду чего Полковник у себя в штаб-квартире пребывал в постоянном полумраке, а вне здания надевал темные очки. «Ну чего тут думать», — недоумевал Бриттен. Он уже знал, что этой ночью в резиденцию начальства примчался дежурный по гравитоплану, дабы доложить важную новость: в том самом поселке, где были отловлены первые живцы, появились трое землян.

— Что тут за шум и крики, Дитрих? — в бильярдную, шурша фосфоресцирующим пеньюаром и почесываясь, впорхнула текущая фаворитка Полковника, дама по имени Анжела Рамбер.

— Извини, мы тебя разбудили, — прикладывая крошечные губки к руке Анжелы, сказал Полковник, которого на самом деле звали Дитрих Зумпель. Правом называть его по имени обладали только очередные любовницы; выйдя из фавора, они, как и все, должны были обращаться к нему «господин полковник». Активный состав любовниц насчитывал восемь человек, смена их происходила по принципу ротации каждую неделю, согласно утвержденному Полковником списку. Ни для кого не являлось секретом, что Полковник, как и остальные прибывшие с Луны мужчины, был импотентом, фавориток же держал для укрепления собственного авторитета и дальше целомудренных поцелуев отношений с ними не развивал. В отличие от Полковника, Доктор никогда не стремился повышать свой престиж и жил весьма замкнуто, а последние пару месяцев вообще не показывался в обществе.

Анжела взяла кий и мощным ударом вышибла два шара со стола. Один из них попал в живот Бриттену который поморщился от боли, но ничего не сказал, про себя же подумал: «Попадешься ты мне на той неделе в столовой, стерва, чайник кипятку на тебя вылью. Небось сразу чесаться перестанешь». Анжела Рамбер страдала от опоясывающего лишая.

— Вам не больно, Иозеф? — невинно спросила она.

— Ничуть, — деланно улыбаясь, ответил тот.

«Скотина, — подумала Анжела, — ты у меня еще попляшешь. Нажалуюсь Полковнику, он тебя из очереди выкинет». Между Рамбер и Бриттеном, сотрудниками торсионной станции на Луне, существовал затянувшийся конфликт, причины которого уходили в глубину веков и были давно забыты.

— Я не помешала обсуждению ваших военных тайн? — спросила Анжела у Полковника.

Зумпель вытянул губы в тонюсенькую трубочку: с одной стороны, не хотелось обижать фаворитку, с другой, следовало поддерживать дисциплину и повышать свой престиж. Взвесив все обстоятельства, и, с учетом недолгого пребывания Рамбер в новой должности, он сказал:

— Дорогая, оставь нас. Здесь рассматриваются серьезные дела.

Анжела швырнула кий на стол и ушла к себе в штабной будуар, по пути метнув свирепый взгляд на Гонзу, приветливо улыбнувшегося ей в коридоре. Полковник потер лоб:

— О чем это мы, сержант?

— Об активном составе, господин полковник.

— Ах, да. Из шестерых кто сейчас занят дежурствами?

— Менотти сменился, Грубер дежурит.

— Итого для активных мероприятий в распоряжении имеется четверо, — сделал многозначительный вывод Зумпель. — Как они? Боеспособны?

— Двое болеют, но несильно.

— Насколько несильно?

— У двух диарея.

— У кого именно?

— У Грубера и Рибаяза.

— Все с той вечеринки?

— Да, господин полковник.

Три недели назад Зумпель имел неосторожность угостить в штабном салоне нескольких подчиненных синтезированным шампанским. Большинство, кроме Грубера и Рибаяза, благоразумно отказалось, памятуя о слабости своих пищеварительных модулей. Полковник же после трансплантации мог больше не ограничивать себя в спиртном, и преодолению этих ограничений он самоотверженно отдался. У Бриттена сложилось впечатление, что Полковник круглыми сутками лечится от похмелья, причем дозировка лекарств непрерывно нарастает.

— А что со вторым?

— Ослеп.

— Как ослеп? Полностью?

— Нет. Куриная слепота. Ночью от него толку никакого, господин полковник.

— Тогда кого из второго состава вы планируете привлечь, сержант?

— Корнелиуса, Кольдеро и Шейдта.

— Зачем столько? — удивился Зумпель.

— Так ведь трех живцов тащить через горы, господин полковник, да еще на приличное расстояние, — в свою очередь изумился Иозеф. — Всего я беру семерых, вместе с Гонзой.

— Хорошо, согласен. План операции готов?

— Так точно.

— Тогда вызывайте остальных. Через двадцать минут — инструктаж в моем кабинете.

— Есть, — щелкнуть каблуками у Иозефа не получилось, так как носил он спортивную обувь на мягкой подошве. Зато он почти по-военному развернулся и отправился будить остальных участников экспедиции. Выйдя за дверь, Бриттен поднес к носу Мысливечека кулак:

— Стоять тут и не шевелиться! Гонза покорно кивнул.

Кабинет Полковника был обычной комнатой с несколькими столами и стульями, только чуть более светлой по сравнению с остальными штабными помещениями. «Чтобы подчиненные могли записывать под диктовку мои указания», — объяснял Полковник. Подчиненные действительно изредка заполняли бумагу распоряжениями Зумпеля, но поскольку и ручки, и блокноты были синтезированные, то сразу после совещаний бесследно рассыпались. Сейчас же, ранним утром, в кабинете было темно. Полковник, впрочем, не планировал ничего надиктовывать: обойдя нестройную шеренгу заспанных воинов, он сразу приступил к инструктажу:

— Мною разработан план операции. Сержант Бриттен сейчас доведет до вас его детали. Приступайте, сержант.

Выйдя на середину комнаты, Иозеф принялся излагать схему действий. В район операции предполагалось прибыть через полтора часа, маршем преодолев расстояние в пять миль, после чего занять позиции в кустах около домов, по два человека возле каждого. В качестве приманки должен был, как обычно, выступать Гонза, которого ставили под дверью дома с живцами. После пробуждения земляне имели привычку шататься по окрестностям, гуляя или купаясь в океане. Заметив Мысливечека, они пытались завязать с ним разговор, и в этот момент на них с сеткой и дубинками набрасывалась группа захвата.

Экспедиционная гвардия слушала Бриттена невнимательно, зевая, покашливая и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, — после срочной побудки никто не успел наведаться в уборную. Тем более что тактический гений Иозефа не блистал разнообразием: план нынешней операции ничем не отличался от предыдущих. Успех всего дела целиком зависел от внезапности нападения и нерасторопности землян. Впрочем, один нерасторопный землянин, но имеющий торсан, был гораздо опаснее троих невооруженных, хотя и ловких, живцов.

— Дубинками по головам сильно не м-м-молотить! Одного аккуратного удара вполне достаточно, — напоминал Бриттен. — Не забывайте, что от сильно поврежденного при захвате живца толку никакого не будет. Не успеете перевалить через горы, как он рассыплется. П-п-правило тут простое: чем целее живец, тем быстрее вы попадете к Доктору.

При упоминании Доктора по шеренге прошел смешок.

— Что за веселье? — грозно спросил Иозеф.

— Бриттен, а ты Доктора живым давно видел? — раздался голос с правого края. Это был Шейдт.

— В строю не разговаривать! — прикрикнул Бриттен. — С Д-доктором я разговаривал не далее как позавчера. Он жив, здоров и готов делать операции, как раньше.

Иозеф соврал: Доктора он не видел уже пару недель. Но, с другой стороны, если бы тот помер, его урод наверняка бы с голоду начал выть на весь этаж.

— Бреши больше, — тихо сказали из середины шеренги. Это был Корнелиус. Бриттен вытаращил глаза от изумления и подумал, что ослышался.

— Это что т-т-такое? — срывающимся от гнева голосом спросил он, вплотную подойдя к Корнелиусу. — Нарушать дисциплину?!

Корнелиус в нескольких емких словах объяснил ему, где самое подходящее место для дисциплины, Бриттена, Доктора и Полковника. Последний, мирно сидевший за столом и освящавший инструктаж своим присутствием, от неожиданности чуть не свалился со стула. Так как Полковник едва успел отрастить новые веки, то глаза у него были постоянно навыкате, — пялясь на Корнелиуса, насколько это было технически возможно, Зумпель медленно начал подниматься из-за стола, шипя:

— Бунт?! Мятеж?! Сгною!

— Где это ты, придурок лысый, нас гноить собрался? — поступил деловой вопрос от Эйндакоуммы, стоявшего рядом с Корнелиусом. Несмотря на оскорбительный характер высказывания, в нем была доля правды: вследствие проказы Полковник начисто лишился волосяного покрова, и никаких признаков новой поросли пока не наблюдалось.

Бриттен подскочил к вышедшему из-под контроля подчиненному и занес было кулак для удара, но тут же ойкнул, скрючился и свалился на пол.

— Будешь ручками махать, башку сверну, — пообещал Иозефу Эйндакоумма. — А тебе, придурок лысый, — эти слова, обратившись к Зумпелю, он выговорил медленно и смакуя, — я пообрываю все, что выросло. Морда будет как мое колено.

Полковник сунул руку за пазуху, намереваясь вытащить оружие. Однако подчиненные его опередили: в лицо Зумпелю смотрело три торсана, мгновенно извлеченные из карманов.

— Расслабься, Зумпель, — порекомендовал Полковнику Шейдт. — Не то в сквозняк превратим.

— К-к-как вы разговариваете со с-с-старшим по званию? — разочарованно прошептал лежащий на полу Иозеф.

— Чего-чего? — издевательски переспросил следующий заговорщик, Новак. — Откуда тут звания взялись, Бриттен?

— Но вы же сами были согласны… — пролепетал Полковник.

— А теперь несогласны. Поиграли мальчики в войну, и хватит. Надоело, — ответил ему Корнелиус.

— Так что, вы не пойдете в поход? — спросил Зумпель.

— А чего лазить по горам, если Доктор, может, давно коньки отбросил? — задал вопрос Шейдт.

— Даю вам честное слово, что он жив, — Полковник приложил руку к груди, туда, где полагалось произрастать сердцу.

— Твое честное слово нам до одного места, — Эйндакоумма из всей группы бунтовщиков был, похоже, самый грубый. — В общем, поступаем так. Тебя как по имени, Зумпель?

— Дитрих, — тихо ответил тот.

— Так вот, Дитрих, слушай. Армия твоя распущена. Ты теперь не полковник. А ты, Бриттен, — Эйндакоумма приложил ботинок к лицу Иозефа, немало порадовав тем самым стоявшего на левом фланге Гонзу — больше не сержант. Сейчас мы спускаемся к Доктору и выясняем, жив он или нет. Если он на месте, то идем в поход. Правильно я говорю, ребята?

Из шеренги послышались голоса одобрения.

— Идем тем же составом, что и сейчас, — продолжал Эйндакоумма. — Без всяких командиров! Понял, Бриттен?

Эйндакоумма убрал ногу, чтобы посмотреть на реакцию Иозефа. Последний оживленно закивал.

— Все списки и очереди отменяются. Если донесем живцов, то операции первыми делаются нам.

— Но живцов ведь всего т-трое, — простонал Бриттен.

— Мы между собой договоримся, как поделиться, — успокоил его Корнелиус. — Да, кстати, Зумпель. Пока мы будем лазить по горам, ты себе подыщи комнату попроще. Говорят, в подвале много свободного места. Только если Гонза возражать не станет. Ну что, пошли вниз? — спросил шеренгу Корнелиус. — Давай, Дитрих, веди нас к Доктору.

Полковник медленно вышел из-за стола и направился к выходу. А Бриттен получил бодрящий пинок под ребра от Кольдеро, — у этого заговорщика для сержанта, видимо, не нашлось больше теплых слов. Иозеф верно расценил это удар как приглашение присоединиться к Зумпелю, шустро вскочил и побежал за своим бывшим начальником, карьера которого столь легко и стремительно завершилась у него на глазах. В коридоре Бриттен увидел Анжелу, высунувшую голову из двери, подскочил к ней и, грязно выругавшись, влепил ей крепкую затрещину. От неожиданности та плюхнулась на пол будуара, — Иозеф захлопнул у нее перед носом дверь и бегом присоединился к Зумпелю, вышедшему на лестничную площадку.

— Вход сюда к нашему возвращению открыть! — распорядился Корнелиус, когда компания проследовала мимо закрытого четвертого этажа.

Бывший полковник не имел никаких возражений.

— Коллективные трапезы и просмотры отменяются, — проинформировал его Шейдт.

— А дежурства в гравитоплане? — спросил Дитрих, надеясь, что бунтовщики оставят хоть что-нибудь от прежних устоев.

— Пока нет, — подумав, ответил Шейдт. Зумпель приободрился.

— Будете по очереди дежурить с Бриттеном, — Шейдт, с удовольствием наблюдая, как у Дитриха вытягивается лицо, добавил:

— Временно.

— Ближайшие два месяца, — уточнил Корнелиус.

Совершенно упавший духом Зумпель, подойдя к двери Доктора, нерешительно поскребся в панель. Прошло несколько минут; из квартиры никто не появился. Тогда Эйндакоумма стукнул по звонку кулаком, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги.

— О, какая представительная делегация! И в столь ранний час! — произнес Доктор, водя глазами по выстроившейся перед ним полукольцом группе.

— Что с вами? — выдавил из себя Шейдт. Он, как и все остальные, был потрясен, увидев Доктора.

Вид у того действительно был весьма скверный. Доктор состарился до такой степени, что выглядел — по новым стандартам человеческой биологии — лет на девятьсот, в точности как задержавшийся на краю могилы средневековый пенсионер. Руки у него дрожали, — вернее, вибрировал кусок отхваченной торсаном конечности, так как второй рукой Доктор опирался на палку. Половина зубов у него выпала, из-за чего он шамкал, а на глянцевом, покрытом пигментными пятнами черепе было разбросано несколько жухлых островков желтовато-седых волос. На фоне остальных селенитов, измученных разнообразными болезнями, но более-менее сохранивших соответствие исходным артикулам, Доктор смотрелся ужасающе.

— Гипофиз, друзья мои, гипофиз, — ответил он. — Как говорится, каждому — свое. А вы, я гляжу, собираетесь в очередной поход? К сожалению, на этот раз не смогу составить вам компанию. Но от всей души желаю вам удачи и готов оказать посильную помощь по вашем возвращении.

Разглядев сомнение в лицах своих собеседников, Доктор с наигранным оптимизмом заявил:

— Не беспокойтесь, недельку я еще протяну. Чего и вам желаю. Как ваш туберкулез, фон Бинген? — спросил он, повернувшись к самому неприметному заговорщику с румянцем на щеках.

— Все так же, Доктор. Кашляю потихоньку, — ответил тот. — По-моему половину легкого уже выхаркал.

— Замечательно. Надеюсь, вы еще никого не успели заразить, — широко улыбнулся Доктор, обнажив кровоточащие десны. — Я имею в виду не туберкулез, а мальтийскую ундулирующую лихорадку. А что с вашей печенью, Корнелиус? Дает знать?

— Побаливает, — сдержанно сказал Корнелиус.

— На вашем месте я был бы несказанно рад и этому— покачал головой Доктор. — С таким обширным циррозом долго не живут. В особенности, если течение болезни осложнено облитерирующим эндартериитом.

Переходя от одного к другому, лунный эскулап для каждого находил особые, проникновенные слова. Осведомившись у Бриттена относительно течения его астмы и ишемической болезни сердца, Доктор выразил сомнение, что тот сможет выдержать намеченную экспедицию. «До перевала протянете, а дальше — уж не знаю как», — было сказано побледневшему Иозефу. Шейдту с его гипертонией и мерцательной аритмией был обещан инсульт, правда, на обратном пути. Кольдеро Доктор, хихикая, сказал, что когда у него начнут выходить камни из почек, ему следует позвать дамскую часть общества, дабы те узнали, каково приходилось роженицам в незапамятные времена. «Если только при первых мучительных приступах не умрете от аневризмы аорты», — добавил Доктор. Перед Эйндакоуммой была обрисована радужная перспектива бурного развития диабета с гангреной, ампутацией обеих ног, возможностью комы и… Тут Доктор сделал кокетливую паузу, после чего весело произнес: «Впрочем, надеюсь, что недавно обнаруженная обширная бластома избавит вас от этих страданий». Новак же явно не испытал восторга от того, что болезнь Альцгеймера в сочетании с болезнью Вестфаля-Вильсона-Коновалова на фоне болезни Крейтцфельда-Якоба с первыми признаками болезни Паркинсона вскоре низведет его умственные способности до уровня, по сравнению с которым Мысливечек покажется интеллектуальным титаном.

— Вот кому надо завидовать — наш самый здоровый больной! — Доктор радостно ткнул пальцем в Гонзу. — Если не считать кретинизма, геморрагического васкулита, гайморита, вазомоторного ринита, прогрессирующей полидистрофии мозга и десятка прочих мелочей. Но у него шансов протянуть больше, чем у вас всех, вместе взятых. Как ваше драгоценное здоровье, господин полковник? — учтиво обратился Доктор к Зумпелю.

— А он больше не полковник, — мрачно заметил Новак.

— Как? Что произошло? — поднял остатки бровей вверх Доктор.

— Ничего особенного. Зумпель сложил полномочия. Ушел в отставку. Отрекся, — объяснил Шейдт.

— Это правда? — Доктор повернулся к Дитриху. Тот развел руками.

— И кто же теперь главный? — заволновался Доктор. — Чьи медицинские тайны я нечаянно выдал? Прошу меня заранее простить, я это сделал по незнанию.

— У нас больше нет главных, — сказал Шейдт. — Старые порядки отменяются. Доктор задумчиво покачал головой, вздохнул и с сожалением произнес:

— К несчастью, недавно прошедшая у господина Зумпеля операция не позволяет мне указать на какие-либо интересные моменты в состоянии его здоровья, за исключением последствий гангрены Фурнье. Но будем надеяться, что имплантированные модули — если не все, то хотя бы часть — в самом скором времени придут в негодность. А сейчас прошу простить, — меня, кажется, зовут.

Из дальнего конца коридора действительно послышался вой загадочного урода. Доктор поклонился и скрылся за дверью, оставив компанию в состоянии легкого шока. Первым пришел в себя Эйндакоумма, схвативший отставного полковника за плечо, и, глядя ему прямо в глаза, спросивший:

— Зумпель, ты как себя чувствуешь?

— Вроде ничего. А в чем дело? — забеспокоился Дитрих.

— Что-то не понравились мне слова Доктора о негодности вставленных модулей, — мрачно сказал Эйндакоумма. — Что толку лазить по горам, если все равно скоро копыта отбросишь?

Все взялись пристально изучать Зумпеля, пытаясь разглядеть признаки близкой кончины. Тот засмущался:

— Чувствую я себя хорошо, гораздо лучше, чем до трансплантации. Вот видите, — он пошевелил пальчиками в воздухе, — как они выросли. Такого ведь раньше не было.

Шейдт в сомнении потер подбородок:

— Ну притащим мы живцов, а от Доктора одна зеленая пыль осталась. Что тогда? У него такой вид, будто через пять минут развалится.

— Может, все-таки рискнем? Что нам терять? — возразил Новак. — Предположим, не пойдем мы в поход, а Доктор возьми да проживи еще один месяц. Будем себе до конца дней локти кусать, что упустили такую возможность. Не думаю, что живцы станут там сидеть и дожидаться, пока мы к ним спустимся.

— Какие еще будут мнения? — обвел компанию взглядом Кольдеро. — Может, проголосуем?

— Голосовать незачем, — решительно сказал Эйндакоумма. — Кто хочет — тот идет. Тому и модули достанутся, если Доктор будет жив. В общем, вы как знаете, а я пошел. Кто со мной?

Все единодушно решили отправляться в экспедицию, даже Зумпель.

— Следующая очередь дежурить на гравитоплане — твоя. Остаешься здесь. Понял? — Эйндакоумма поднес к носу Дитриха указательный палец, и Зумпель быстро со всем согласился.

Оставив экс-полковника, компания спустилась по лестнице во двор. Взглянув на Гонзу, Кольдеро воскликнул:

— Постойте, а палки-то не взяли!

— Бриттен, руки в ноги — за оборудованием! — скомандовал Шейдт.

Иозеф помчался в подвал. Принеся палки, он попытался вручить их Гонзе, но был остановлен окликом Эйндакоуммы:

— Ишь ты, какой прыткий! Сам понесешь! И присматривай за Гонзой, чтоб не отставал!

Бриттен покорно взвалил себе груз на плечи и замкнул колонну, пристроившись в затылок Гонзе. Во главе процессии, на месте, которое раньше обычно занимал Иозеф, теперь шествовал Эйндакоумма. Все шли налегке, за исключением Мысливечека и Бриттена. Гонза был почти счастлив: хотя его опять куда-то тащили, шею на этот раз не натирали тяжелые палки. В предрассветной темноте никому разговаривать не хотелось; молчание нарушало только покашливание фон Бингена и пыхтение Бриттена.

Пейзаж Кулагангри не отличался живописностью, представляя собой выжженную бесплодную землю и темные неприветливые скалы. Через эту местность прокатились все войны последних лет, уничтожившие растительность, а немногочисленных животных истребили давно, в качестве защитной меры от происков генетиков. Здесь не прижились даже миноморы, поэтому по окрестностям можно было без опасности бродить и ночами. Это существенно облегчало проведение экспедиций: живцов, поутру едва успевших вылезти из постелей, гораздо легче застать врасплох.

Колонна шла, ориентируясь на бортовые огни гравитоплана, светившиеся вверху из расщелины. Это была точка привала, куда экспедиции обычно добирались менее чем за час. Еще полчаса предстояло провести, спускаясь вниз, к безымянной деревушке, где в свое время было отловлено несколько землян и географию которой селениты хорошо знали: Бриттен несколько раз проводил здесь учения.

Подъем дался всем, кроме Гонзы, очень тяжело, пришлось даже делать две внеплановых остановки. Хотя, несмотря на предсказания Доктора, никто не умер, Иозефу пришлось долго отлеживаться на полу гравитоплана, чтобы прийти в себя. Шейдт тоже выглядел не лучшим образом, а фон Бинген, отойдя за камень, выхаркал значительную порцию своего легкого. Эйндакоумма, заглянув в кабину пилота, поприветствовал дежурного, в несколько слоев укутанного всевозможными теплыми вещами (ночью в горах наблюдались заморозки), и спросил его, как ведут себя живцы.

— Спокойно, — Грубера, несмотря на обмотку, била мелкая дрожь. — Как прилетели, сразу разошлись по домам и залегли спать.

— Дай-ка, я гляну, — Эйндакоумма приник к табло, показавшему ему шесть точек, которые были разбросаны по разным домам. Он понял, что в глазах двоится, и решил позвать кого-нибудь в подмогу. Единственным, кто еще, кроме Мысливечека, стоял на ногах, оказался Новак.

— Хорошенько запомни дома, где они разместились, — попросил его Эйндакоумма перед тем, как выбежать из кабины. Его сильно тошнило. Новак долго изучал индикатор, шевеля губами, потом утвердительно что-то промычал и вышел из гравитоплана.

Немного отлежавшись, экспедиция приступила к спуску: напряженность пси-поля в расщелине была настолько низкая, а холод настолько пронизывающим, что задерживаться здесь не имело смысла. Дежурный в гравитоплане не мог даже заказать себе чай или кофе: холовизионный блок не срабатывал то ли из-за повреждения, то ли из-за слабости поля. Выйдя к трапу Грубер проводил глазами удалявшуюся в темноту колонну и изумился тому что Бриттен шел в самом конце. Долго удивляться, впрочем, у него не получилось, — необоримый зов диареи вынудил его стремительно бежать за камень, где незадолго до этого оставил фрагменты своей плевры фон Бинген.

Спуск — в силу естественных причин — проходил гораздо легче, хотя участники похода окончательно замерзли и все как один стучали зубами. Наконец, в утренних сумерках перед ними раскрылся вид на поселок: несколько десятков заброшенных, неосвещенных домов. Селениты воспряли духом, когда Эйндакоумма, подойдя к краю обрыва, торжественно показал рукой на дворик, где стоял гравитоплан:

— Вот наша цель.

— Откуда только земляне достают эту рухлядь для полетов? — недоуменно спросил Кольдеро.

— Не знаю, — сказал Эйндакоумма. — Спросишь, когда отловим. Новак, в каких домах живцы?

Ответа не последовало. Эйндакоумма, повернувшись к Новаку громко повторил вопрос. Тот не отвечал, — лицо его медленно растянулось в улыбку, подобную той, что почти никогда не сходила с лица Гонзы Мысливечека. Селениты поняли, что на Новака наложила руку одна из тех таинственных болезней, названиями которых недавно сыпал Доктор.

— Ну и дела, — Эйндакоумма в задумчивости присел на камень. Гравитоплан землян был припаркован точно посредине двора, с каждой стороны которого стояло по два дома. В каких из восьми заночевали земляне, было теперь неизвестно. Эйндакоумма, как ни старался, не мог вспомнить, что он видел на табло. Посылать же кого-нибудь назад, к дежурному, было бы неблагоразумно: обессилевший гонец мог умереть по дороге.

— Спускаемся! — Эйндакоумма решительно встал и пошел вниз по тропе, за ним потянулись остальные. Корнелиус, догнав руководителя похода, дернул его за рукав:

— Ты что-то придумал?

— Возможно, — уклончиво ответил тот.

— А если серьезно? — настаивал Корнелиус.

— Пойдешь со мной вместе — увидишь, — с этими словами Эйндакоумма ускорил шаг, затем, вспомнив, что необходимо все-таки координировать действия всей партии, развернулся и крикнул Кольдеро:

— Подтягивайтесь к базовому домику! Я к вам подойду!

Базовым назывался ближайший к горам небольшой особняк, где экспедиции обычно отдыхали и набирались сил перед решающим броском. Между ним и домами, в которых расположились живцы, было ярдов семьдесят. Потеряв из виду Эйндакоумму с Корнелиусом, оставшаяся партия потихоньку спустилась по извилистой тропе и, стараясь не шуметь, вошла в домик. Окна плотно зашторили, после чего изможденные селениты включили свет и, попадав на кресла, диваны и ковры, заказали завтрак. В поселке напряженность поля была выше, чем в горах, но ниже, чем по ту сторону перевала. Когда с холовизионного столика был снят поднос с горячим чаем, кофе и бутербродами, участники похода принялись лихорадочно поглощать продукты, будучи в полной уверенности, что они исчезнут через пять минут. Однако и по прошествии десяти минут поредевшая гора сэндвичей продолжала возвышаться на блюде, что озадачило селенитов. После завтрака самочувствие группы существенно улучшилось, даже с лица Новака сошла идиотская улыбка, и он, как прежде, на равных смог общаться с остальными. Правда, когда ему задали вопрос о том, где находятся живцы, он только беспомощно захлопал глазами.

Пока основная группа наслаждалась комфортом, Эйндакоумма и Корнелиус подкрались к гравитоплану. Во всех домах, расположенных вокруг, было темно, — разобрать, куда внедрились земляне, было невозможно.

— Смотри, — торжествующе шепнул Корнелиусу Эйндакоумма, дернув ручку люка. Люк не поддался, а над ручкой загорелась надпись: «Введите код». Эйндакоумма не ожидал от живцов такого коварства. Он ввел код-пустышку, однако система защиты вновь потребовала от него настоящий код. Озадаченный, он попробовал наугад разные комбинации, но гравитоплан и не думал открываться. Корнелиус давно уже понял замысел Эйндакоуммы — пролезть в кабину и по индикатору определить, где засели живцы. Он также догадался, что замысел этот провалился, но тактично подождал несколько минут, прежде чем его спутник окончательно убедился в тщетности своих попыток. В базовый домик Эйндакоумма вернулся злым, уставшим и удрученным, однако застал остальных более-менее отдышавшимися, отдохнувшими и чувствующими себя вполне сносно.

— Угощайтесь, — показал на блюдо с горячими сэндвичами Шейдт. — Стоят как новенькие уже двадцать минут.

— Сколько? — не поверил своим ушам Корнелиус.

— Двадцать. Может, больше. Чем это можно объяснить, по вашему мнению?

Жуя завтрак, Корнелиус решил, что, скорее всего, дело заключается в какой-нибудь загадочной психической пертурбации наподобие тех, что изводили колонистов на Луне. Этим умозаключением он поделился с остальными селенитами. Мнения разделились: одна часть согласилась с Корнелиусом, тогда как другая сочла, что странности психосреды вызваны перебоями и приступами в работе люпуса. Для изучения этого непонятного явления вся экспедиция села за стол (кроме Гонзы и Бриттена, оставленных в креслах) и заказала полнокровный, насыщенный деликатесами завтрак, поглощением которого занималась около получаса. Остатки еды продолжали демонстрировать удивительную сохранность.

— Ладно, чего голову ломать, — завершил дискуссию Эйндакоумма. — Пользуйтесь тем, что бог послал, и не задавайте лишних вопросов. Может быть, есть смысл потом сюда всем перебраться.

Позиция негласно избранного руководителя была сочтена весьма благоразумной; прения прекратились. После трапезы настала очередь медицинских процедур. В соответствии с выданными Доктором рецептами каждый заказал себе утреннюю порцию лекарств, никак, впрочем, не способствовавших выздоровлению, а лишь призванных продлить агонию и нейтрализовать боль. Принимать эти медикаменты полагалось каждые восемь часов. Так как было неизвестно, что предписывалось Гонзе, Новак заказал двойную дозу по своему рецепту и половину засыпал Мысливечеку в рот. Таблетки неожиданно возымели мощный эффект, который на себе ощутили все, — даже с лица Гонзы сошла улыбка. Экспедиция ощутила прилив сил; отлов и транспортировка живцов не казались уже рискованным, изнурительным предприятием.

— Ну давайте, построимся, что ли, — выждав положенное время для всасывания лекарств в кровь, Эйндакоумма вновь взял командование в свои руки.

Селениты сформировали шеренгу, и начальство приступило к раздаче оружия и боевых распоряжений.

— Кольдеро, — вручая, как именную саблю, вынутую из мешка дубинку, обратился новый командир, — береги ее. Знаешь, что деревьев вокруг нигде нет. Поэтому не лупи ею понапрасну со всей силы по голове и другим твердым предметам. Твое место — первый дом слева, как подойдем к дворику.

Кольдеро, бережно приняв дубинку, прижал ее к груди. Эйндакоумма продолжил смотр.

— Шейдт, твоя задача — левый фланг. Отвечаешь за него головой. Чтобы ты лучше контролировал ситуацию, возьмешь сетку. К операции подключишься по моему сигналу. Под оперативное командование передаю тебе Кольдеро и фон Бингена, — с этими словами на Шейдта был надет рюкзак с сеткой.

Правый фланг возглавил лично Эйндакоумма, дубинщиками к нему были назначены Корнелиус и Новак. Гонзу в качестве приманки определили прохаживаться возле гравитоплана. Бриттен остался в резерве — держать при себе палки с веревками и быть в готовности ринуться в бой туда, где перевес может оказаться на стороне землян. Иозеф не возражал: находиться в первых рядах во время отлова живцов ему вовсе не хотелось. Про себя он злорадно отметил, что тактическая фантазия Эйндакоуммы не пошла дальше заурядного плагиата: такую расстановку Бриттен на учениях неоднократно вдалбливал в своих бывших подчиненных.

— Может, торсаны закажем? — предложил фон Бинген.

Те торсаны, с помощью которых бунтовщики уговорили Полковника уйти в отставку, были получены через холовизор и развалились еще во время визита к Доктору.

— Нет, — подумав, решительно возразил Эйндакоумма. — Вдруг у кого-нибудь посреди драки руки зачешутся пострелять, так он не то что живцов распылит, но и своих положить может. Я уж не говорю о том, что может получиться, если земляне ненароком завладеют вашими торсанами.

Все прекрасно знали, что могло получиться, по печальным результатам третьей экспедиции. Тогда у землян торсаны появились только после тесного общения с Полковником и его друзьями, необдуманно заказавшими оружие перед самым выходом из базового домика.

— Вероятнее всего, — продолжал раздавать указания Эйндакоумма, — живцы поселились в трех рядом стоящих домах. Поэтому если первый из них появится там, где мы его не ожидали, следует соответствующим образом скрытно перебазироваться. Может получиться так, что все гости разместились на одном фланге. В этом случае другой фланг не ждет отдельной команды, а с выходом во двор второго живца или всех троих тут же вступает в бой. Сигнальщик на левом фланге — фон Бинген, на правом — Корнелиус.

Сигнальщиками селениты называли наблюдателей, которые должны были условным знаком известить лежащих в засаде бойцов противоположного фланга о появлении землян.

— Сейчас семь часов утра. Предполагаемое время прибытия целей — восемь ноль-ноль. Предупреждаю всех о необходимости сохранять маскировку. Вопросы? — Эйндакоумма оглядел шеренгу.

Вопросов не было.

— Тогда вперед, в бой! — решительно сказал командир, и группа, по очереди заглянув в уборную, выступила из дома. За двадцать ярдов до дворика экспедиция разделилась по флангам, оставив сзади Мысливечека и Бриттена. В задачу последнего входило сопроводить Гонзу до гравитоплана, оставить его там и следить, чтобы тот не отходил от указанного места. Выждав, когда бойцы на флангах заняли свои позиции, Бриттен взял Мысливечека под локоть и, аккуратно его подталкивая, повел в середину двора. Гонза не сопротивлялся: внимание его привлекла странная машина, находившаяся впереди.

— Чтоб от нее не отходил ни на шаг! Понял?! — Бриттен поднес к физиономии Мысливечека кулак — не затем, чтобы вспомнить былое и показать свою силу, а так, исключительно в интересах дела.

— Есть, — бодро ответил Гонза.

— Смотри мне! — нахмурил брови Иозеф. — Шкуру спущу, если начнешь мне тут разгуливать!

— Так точно, — подтвердил Мысливечек.

Бриттен трусцой вернулся на свою назначенную позицию и залег так, чтобы только край головы высовывался из-за дома. Точно так же из-за других домов выглядывали и сигнальщики, остальные воины скрытно рассредоточились по периметру. Иозеф с удовлетворением отметил, что тактическая учеба не прошла даром. «Помни о войне», — любил он говорить своим бывшим подчиненным. Впрочем, каждый из них поучаствовал как минимум в двух войнах, так что особых напоминаний никому не требовалось.

Гонза вел себя дисциплинированно: сначала он внимательно рассматривал блестящий замок на люке, потратив на это около пятнадцати минут. Потом он переместился к носовой части гравитоплана, где, несколько раз подпрыгнув, попытался заглянуть в кабину пилотов. Обойдя машину спереди, Мысливечек затем попрыгал под бортовыми иллюминаторами. Гравитоплан, однако, не торопился раскрывать перед Гонзой свои тайны. Его это немного расстроило: вернувшись к люку, он принялся ковырять в носу, оставляя на замке все, что ему удалось добыть в ходе раскопок. Занятие это настолько поглотило Мысливечека, что он не двинулся с места вплоть до появления первого землянина, — спустя три четверти часа после установки приманки.

Живец был мужского пола; заодно выяснилось, что земляне заняли дальние дома, поэтому бойцам на флангах предстояло скрытно переместиться. Первым его заметил фон Бинген и махнул рукой Корнелиусу. Тот, в свою очередь, дал знать Новаку и Эйндакоумме. Землянин вел себя достаточно беззаботно: вышел наружу, одетый в пижаму, — видно, только что после сна, зевнул, потянулся, посмотрел на восток, в сторону выходящего из облаков солнца, потом глянул на горы и лишь после этого обратил внимание на Гонзу, продолжавшего украшать гравитоплан.

— Эй, что вы там делаете?! — закричал землянин и, спустившись по ступенькам крыльца, энергичной походкой направился к гравитоплану. Живец был настолько неосторожен, что не обратил внимания на стремительно подкравшихся сзади Эйндакоумму и Новака. Первый набросил на землянина сетку, а второй слегка шлепнул его дубинкой по макушке. Землянин сразу обмяк, и с помощью подоспевшего Корнелиуса его быстро оттащили за дом, куда уже успел прибежать Бриттен с веревками и палками. Живца вытряхнули из сетки; оторвав от пижамы кусок, Иозеф смотал кляп, который всунул землянину в рот, и принялся привязывать добычу к палке. Правый фланг не стал наслаждаться зрелищем своего успеха, быстренько разбежавшись по позициям.

Вероятно, адресованный Мысливечеку возглас первого живца потревожил остальных, выбежавших из соседних домов буквально через полминуты после захвата. Оба землянина были полностью одеты, видимо, проснувшись раньше. Один из живцов оказался особью женского пола, крикнувшей другому:

— Стив, что случилось? Ты слышал голос Густава?

— Да, и хотел узнать, в чем дело, — ответил тот.

Тут они заметили Гонзу, решившего сходить по малой нужде и в качестве писсуара выбравшего для себя люк гравитоплана. С громкими возгласами живцы устремились к машине; сзади них из-за домов с сетками и дубинками, крадучись, показались бойцы обоих флангов. Эта пара землян выявилась более наблюдательной: живец, именовавшийся Стивом, почуяв неладное, неожиданно развернулся и воскликнул:

— Филомела, осторожно!

Женщина остановилась: в десяти ярдах от нее находилась группа левого фланга. На Стива же неумолимо наступал правый фланг. Эйндакоумма и Шейдт разворачивали сетки, готовясь набросить их на живцов, а остальные участники экспедиции приближались, воинственно размахивая оружием. Эти земляне, в отличие от ранее отловленных живцов, не стали задавать бессмысленные вопросы наподобие «Что вы собираетесь делать?» или «Джентльмены, что происходит?» Они сразу поняли, что их собираются захватывать, и решили дать отпор. Тот, который именовался Стивом, крикнул:

— Филомела, беги в дом и закрывайся изнутри!

— Поздно, Стив! Путь отрезан! — ответила она.

Стив подбежал к женщине, та, однако оттолкнула его со словами:

— Разбегаемся!

— Но как же ты… — хотел спросить Стив, но Филомела его перебила:

— За меня не беспокойся! Похоже, эти ублюдки захватили Густава!

— Почему ублюдки? — обиделся Корнелиус.

— О, эти свиньи еще и разговаривают! — удивился Стив, отбежав от Филомелы на несколько ярдов. — Идите сюда, уроды! Я вам покажу пару приемов!

Оба живца представляли резкий контраст по сравнению с предыдущим уловом: они не стали убегать от селенитов, а, приняв боевые позы, замерли на месте. Фланги, подойдя к землянам почти вплотную, остановились в нерешительности, — им еще не приходилось сталкиваться с таким поведением. Противники сверлили друг друга взглядами с расстояния в восемь-десять футов, но никто не шевелился. Первым не выдержал Эйндакоумма: размахнувшись, он попытался накинуть сетку на Стива, который, однако, не стал дожидаться, пока его накроет, и стремительно бросился под ноги Новаку, свалив того на землю. За живцом погнался Корнелиус, но Стив быстро вскочил, опять приняв боевую позу. Корнелиус замер, после чего, занеся дубинку, набросился с нею на живца. Стив мгновенно присел, отбросив в сторону левую ногу, и нанес селениту серию быстрых ударов в район паха. Занесенная дубинка выпала из руки Корнелиуса, а сам он рухнул безжизненным мешком.

Пока противоположный фланг как зачарованный наблюдал за ходом схватки, Филомела решила ускорить ход событий и, пройдясь колесом перед второй группой, сделала чуть заметное движение ногой, от которого с хрипом упал фон Бинген. Мизансцена повторилась: противники, стоя, вновь сверлили друг друга взглядами, правда, со стороны селенитов глаз было уже на две пары меньше (Новак успел вернуться в вертикальное положение).

— Где Густав, сволочи?! — крикнул Стив.

— Тут ваш дружок, смотрите! — между домов послышался голос Бриттена.

Стив и Филомела, повернувшись, увидели Иозефа, а рядом с ним — лежащего в пыли бесчувственного Густава с кляпом во рту, связанного по рукам и ногам. В те мгновения, пока живцы отвлеклись на своего приятеля, Новак проявил незаурядную ловкость, метнув дубину в Стива. Она попала ему в темя, отчего землянин зашатался, а окончательно его нейтрализовал Эйндакоумма, подхвативший оружие Корнелиуса. Успех правого фланга, однако, тяжело отразился на левом: Филомела, издав воинственный вопль, прыгнула на Кольдеро и, схватив его за голову, резким движением свернула ему шею. Отпихнув тело, она начала описывать круги возле Шейдта, с сеткой в руках растерянно смотревшего на приближавшуюся к нему рассвирепевшую женщину. Он вполне мог бы оказаться следующей жертвой, но на помощь поредевшему флангу поспешили все остальные бойцы, включая Бриттена. Новак вновь метнул дубинку, на этот раз неудачно. Зато отличился Иозеф, бросивший, как копье, палку, которая попала женщине в спину. Она пошатнулась; Шейдт преодолел свою растерянность и набросил на нее сеть. Пока Филомела пыталась освободиться, Эйндакоумма успел подскочить к ней и оглушить дубинкой.

— Быстрее их вяжите! — крикнул Эйндакоумма, отбежав от Филомелы и присев над лежавшим навзничь Кольдеро. Осмотр тела не оставил никаких сомнений: Кольдеро был мертв. Другие пострадавшие участники схватки понемногу приходили в себя: фон Бинген сидел, держась за горло, не в силах произнести ни слова; Корнелиус лежал на земле в положении эмбриона и тихо постанывал. Самым счастливым был Гонза: он беспрепятственно облегчился и заодно просмотрел захватывающее зрелище, отвлекшее его от непокорной машины. Вскоре живцы были привязаны к палкам, каждому из них в рот воткнули кляп.

— Идем к базовому домику, — скомандовал Эйндакоумма. — Передохнуть надо. Шейдт помог добраться до домика фон Бингену а Новак — Корнелиусу.

Одновременно с ними Гонза и Бриттен, поставив палку на плечи, оттащили первого живца. Потом Гонза, Шейдт и Новак вернулись за оставшейся добычей, которую забрали вчетвером с Эйндакоуммой. Внутри домика для фон Бингена и Корнелиуса были срочно заказаны обезболивающие препараты, выпив которые, они почувствовали себя немного лучше. Командование объявило перерыв в один час, а само попробовало по холофону связаться с Дитрихом. Когда Зумпель отозвался, Эйндакоумма сказал ему чтобы тот готовил встречу у подножья горы с той стороны, где находилась колония:

— Пусть выйдут все, кто в состоянии носить тяжести. У нас потери, и народ сильно устал.

— Что случилось? — испуганно спросил Зумпель.

— Кольдеро убит. Фон Бинген и Корнелиус травмированы, остальные — в порядке.

— А живцы?

— В целости и сохранности. Как там Доктор?

— Яс ним сегодня больше не разговаривал.

— Ладно. Встречаемся наверху у гравитоплана. Надеюсь, ты не забыл, что сменяешь Грубера?

— Нет, — обреченно произнес Зумпель.

— Конец связи, — закончил разговор Эйндакоумма. Заказав себе чашку кофе, он вышел во двор — сменить Бриттена, дежурившего возле сваленных у ступенек живцов.

Добыча вся была без сознания и не шевелилась. Эйндакоумма поправил неаккуратно вставленные кляпы — чтобы земляне не задохнулись. Теперь с уловом следовало обращаться бережно. Доктор обычно назначал карантинный период в пару дней, чтобы живцы пришли в себя, а заодно и с тем, чтобы выяснить, нет ли у них каких-нибудь болячек. Очень глупо получится, если после всех мучений, потратив столько времени и понеся жертвы, экспедиция притащит живцов, а они возьмут да околеют. Теперь предстоял самый изнурительный этап: транспортировка добычи вверх. Эйндакоумма заранее прикидывал, кто из группы, скорее всего, не дотянет до колонии: фон Бинген выглядел отвратительно; Бриттен и так уже перекрыл все нормативы, установленные ему Доктором. Услышав шелест открывающейся двери, Эйндакоумма обернулся, — во двор, неуверенно ступая и морщась, вышел Корнелиус.

— Болит? — сочувственно спросил Эйндакоумма.

— Еще как. Знал, мерзавец, куда ударить, — Корнелиус, подойдя к Стиву, с уважением посмотрел на лицо с торчащим кляпом. — Но не волнуйся, нести груз буду наравне со всеми. Надо только будет перерывы почаще делать. Знаешь, а у меня есть одна идея.

— Что за идея?

— Гравитоплан. Мы как-то совсем забыли, что во дворе стоит вполне исправное, судя по всему, средство передвижения.

— Ты умеешь им управлять? — с иронией поинтересовался Эйндакоумма.

— Я? Нет, конечно, — растерялся Корнелиус. — Но, может быть, кто-нибудь из наших знает.

— Пойди, спроси. Вернешься — расскажешь.

Корнелиус похромал в дом, откуда вскоре вернулся с разочарованной миной.

— Никто не умеет.

— Вот видишь, — назидательно сказал Эйндакоумма. — А стал бы ты лететь на машине, которой управляет живец?

— Ни за что!

— И я бы не рискнул. К тому же, если ты помнишь, входной люк зашифрован, без живцов внутрь не попасть. Хотел бы я на тебя посмотреть, как ты станешь уговаривать землян поделиться с тобой кодом. Ближайшие пару часов они вряд ли придут в себя.

— Но, может быть, привести в чувство одного, поставить над ним двоих наших с оружием наготове и заставить его перевезти всех нас домой?

— А ему в воздухе не станет плохо? Не забывай, что мы по всем ним хорошо прошлись дубинками. Вдруг он над горами сознание потеряет или выкинет что-нибудь еще в этом духе и врежется в скалу?

— Пожалуй, ты прав, — согласился Корнелиус. — Просто не вся экспедиция дотянет до вершины.

— Жертвы и так неизбежны. Мы еще легко отделались там, во дворике. Могло быть гораздо хуже, особенно если бы эта бешеная тетка взялась за нас как следует. Считай, что двое-трое из нас будут потеряны по дороге, и, вероятно, я в том числе, — отпив кофе, меланхолично заметил Эйндакоумма. — Донесете груз в несколько приемов. И вообще, пойди полежи, Корнелиус. Легче станет.

Эйндакоумма, смененный Шейдтом, тоже прилег минут на двадцать, прежде чем наступила пора собираться в завершающий поход. Колонна, стартовавшая от базового домика, выглядела следующим образом: впереди шли Эйндакоумма и Корнелиус, несшие палку с Густавом, после них — Бриттен и Мысливечек со Стивом, затем — Новак и Шейдт с Филомелой. Сзади ковылял нагруженный сетками фон Бинген. Земляне, привязанные к палкам за руки и ноги, мирно болтались между обливающихся потом селенитов, которые выбились из сил, едва успев подняться в гору на полмили. Когда деревушка скрылась за поворотом, самочувствие группы резко ухудшилось. Эйндакоумма остановился и объявил привал.

— Эй-эй! Аккуратнее с грузом! — прикрикнул он, увидев, как резко сбросили поклажу с плеч две другие пары носильщиков. Вся группа в изнеможении повалилась прямо на каменистую тропу; Бриттен же, сделав несколько неуверенных шагов в сторону, зашатался и рухнул ничком. Когда к нему подбежали, то увидели, что из-под головы у него вытекла струйка крови, перевернув Иозефа, участники экспедиции убедились в правильности по крайней мере одного предсказания Доктора. Труп спихнули с обрыва и продолжили отдых. Через пять минут Эйндакоумма прекратил привал: промерзшая за ночь земля еще не успела нагреться, лежать на ней означало бы безнадежно простудиться. Место выбывшего Бриттена занял фон Бинген, мешок же с сетками перецепили на Гонзу как на самого здорового.

До расщелины первой добралась пара Новака и Шейдта, принесшая Густава. Они, не снимая палку с плеч, попадали прямо возле гравитоплана, и, задыхаясь, не смогли сказать ничего на вопросы выбежавшего из кабины Зумпеля, только махнули рукой в направлении деревушки. Покинув свой пост, хотя это категорически запрещалось инструкцией, Дитрих поспешил вниз по тропе и на расстоянии в треть мили от расщелины увидел остатки экспедиции: Гонзу и Корнелиуса, лежавших рядом с двумя живцами. Оба участника похода были настолько измучены, что не могли пошевелиться; с лица Гонзы даже сошла улыбка.

— Где Эйндакоумма? — спросил Зумпель.

— Умер, — чуть слышным шепотом ответил Корнелиус.

— А Бриттен? Корнелиус кивнул.

— Фон Бинген? Тот опять кивнул.

Зумпель содрогнулся: с такой смертностью проведение дальнейших экспедиций становилось невозможным. Он быстро подсчитал в уме: до нынешнего похода население колонии составляло двадцать пять человек, из них двенадцать — женщины. Теперь же численность активных бойцов сократилась до семи. Из числа дам Зумпель не мог назвать никого, кто мог бы оказаться полезным в экспедиции в качестве бойца. С большим трудом сегодня утром ему удалось уговорить пятерых, включая Анжелу прибыть к подножию горы, чтобы помочь с переноской добычи. Остальные заявили, что ловятся в основном живцы-мужики, а их бабское дело — тихо помирать, так как Доктору и Полковнику до них дела нет, тем более что Полковник — уже не Полковник, а обычный Зумпель.

— Лежите здесь, отдыхайте, — сказал Дитрих Корнелиусу. — Я побежал за помощью, скоро вернусь. Хорошо?

— Хорошо, — просипел тот.

Дитрих ускоренным ходом вернулся к расщелине и повторил ту же фразу перед Новаком, — Шейдт то ли заснул, то ли потерял сознание. Затем он спустился с горы и поведал потрясенной дамской аудитории, собравшейся у подножия, о трагических итогах последней экспедиции. Все женщины без лишних разговоров устремились за Дитрихом вверх по дороге — нести добычу и помогать бойцам. Оказавшись возле гравитоплана, они обнаружили полумертвых Шейдта с Новаком, после чего, еще больше исполнившись жалости к героическим воинам, поспешили на выручку Гонзе с Корнелиусом.

Болезни, поразившие женскую часть колонии, представляли собой однообразное сочетание экзем, псориаза, различных видов герпеса и лишаев, дополненных в некоторых случаях элефантиазом. Поэтому слабая половина селенитов в известном смысле могла считаться сильной половиной, поскольку мужчин подтачивали изнутри более жестокие недомогания. Сильный пол, однако, сохранял пристойную наружность, тогда как покрытые струпьями и зловонными язвами колонистки глаз совершенно не радовали, вследствие чего прикрывали лица и носили перчатки. Зумпель — в свою бытность Полковником — подумывал изредка над тем, чтобы сократить список фавориток до двух-трех человек в связи с постепенной утратой остальными товарного вида.

Теперь же в горах, кроме женщин, рассчитывать было не на кого, — Дитрих не ожидал столь стремительного сокращения личного состава и не догадался привлечь мужчин, оставшихся в колонии. Впрочем, от них сейчас было бы мало толку: кроме сраженных диареей, остальные еле таскали ноги из-за обострения болезней. Дамы же проявили понимание всей сложности ситуации: вшестером — вместе с Зумпелем — они подхватили живцов и подставили плечи утомленным Гонзе с Корнелиусом. Дотащив отставшую часть экспедиции до гравитоплана, женщины устроили короткий привал, во время которого постановили: улов до колонии донесут они и Зумпель, а бойцы, отдохнув, потихоньку, с перерывами, пускай добираются своим ходом, — навстречу им кого-нибудь вышлют.

Дамский караван добрался до дома-общежития быстро и без приключений. Живцы были занесены на третий этаж и свалены в ту комнату, где находился урод. Доктор, когда ему рассказали об итогах похода, с трудом сдержал радость, возбужденно воскликнув:

— Вот видите?! Я же говорил! Опытный диагност никогда не ошибается!

Зумпель предупредил Доктора о том, что живцы очень опасны и что в обращении с ними необходимо проявлять крайнюю осторожность — заходить в сопровождении двух колонистов, вооруженных дубинками и, на всякий случай, торсанами. Земляне уже начинали шевелиться, понемногу приходя в себя. Развязав, их бросили на бамбуковые циновки у стенки, противоположной той, под которой лежал монстр. Комната — единственная во всем доме — не имела окон и была оборудована массивной металлической дверью, запиравшейся снаружи и имевшей крошечное окошко. Дитрих, найдя это необычайно удобным, чуть было не решил поставить у двери часового, но вовремя вспомнил, что он больше не начальник (весть об этом мгновенно разнеслась по колонии) и что на обеспечение вахты людей уже не хватает. Живцов обыскали, изъяли из карманов все подозрительные предметы, после чего закрыли на два засова. Собравшиеся решили, что за поведением добычи присматривать станет Доктор, которому необходимо подкармливать своего деформированного подопечного, и на том удалились. Спускаясь по лестнице, дамы активно шушукались между собой, обсуждая сенсационно омерзительную внешность главного хирурга. Были слышны реплики: «на ладан дышит», «ходячий мертвец», «никогда такого ужаса не видела» и «у него оперироваться? ни за что!».

Вскоре, опираясь на высланных в подмогу колонисток, приковыляли уцелевшие герои похода, которых с почестями разместили в покоях четвертого этажа. Тут же было единодушно постановлено, что они (кроме, само собою, Гонзы) — первые кандидаты на трансплантацию. Насчет того, как распределить живца женского пола, колония пока не определилась и решила отложить этот вопрос до лучших времен. Жизнь в доме затихла: Зумпель, пообедав, вернулся на дежурство, остальные разбрелись по своим комнатам и предались радостям индивидуального погружения в холовизионные зрелища.

Первым из пленников в сознание пришел Стив, долго соображавший, почему у него так адски болит голова и что он вместе с Густавом и Филомелой делает в этой вонючей камере на грязных подстилках, рядом с жуткого вида обрубком, издающим нечленораздельные звуки. Постепенно к нему вернулись воспоминания об утренней схватке. Макналти попытался встать, но не смог: у него затекли ноги. Посмотрев на свои посиневшие руки, он увидел на них следы веревок.

— Густав! Густав! — позвал он приятеля, но тот не шевелился.

Филомела лежала в нескольких футах от Стива, и он, перекатившись к ней, громко крикнул ей прямо в ухо. Она подскочила, попыталась сесть, опираясь на руки, но туг же, вскрикнув от боли, повалилась обратно.

— Тише, тише! — зашикал Макналти, сам не зная, почему: наверное, опасаясь, что опять прибегут дегенераты с дубинками.

— Это ты, Стив? — слабым голосом спросила Венис.

— Да, Филомела.

— Боже, как раскалывается голова. Где мы?

— В плену.

— У кого?

— У этих оборванцев.

— Каких оборванцев?

Память к Венис тоже возвращалась постепенно, поэтому Макналти решил вкратце напомнить ей утренние события. Филомела, лежа на циновке и растирая запястья, поморщилась:

— Больно как. У тебя тоже болит?

— Да.

— Что Густав?

— Не знаю, надо его растормошить.

— Давай подождем немного, а то руки совсем онемели.

Массируя руки, Филомела понемногу пришла в себя, приподняла голову и оглядела камеру.

— Как ты думаешь, Стив, что это за чудовище напротив?

Монстр во избежание пролежней был подперт Доктором к стенке. Вел он себя смирно, — возможно, почувствовав новых соседей, — только периодически похрюкивал.

— Даже приблизительно не могу сказать, — ответил Макналти. — Такие экземпляры мне ни разу не попадались. Какая-то аномалия психосреды, не иначе.

— Аномалия? — встрепенулась Венис. — Черт подери! Смутно помню, как нас долго тащили через какие-то горы.

Превозмогая боль, Филомела на коленях подползла к Эшеру и принялась звать его, но тот не откликался. Схватив Густава за воротник пижамы, она несколько раз сильно встряхнула его, и тогда Эшер со стоном открыл глаза.

— Густав! Господин Эшер! Скажи же что-нибудь! — Венис хлестнула его по щеке.

— Что с ним? — обеспокоенно спросил Макналти.

Филомела еще несколько раз встряхнула Густава, но не добилась от него никакого ответа. Лицо Эшера скривилось в страдальческой гримасе; глаза его бессмысленно блуждали. Венис надавала ему кучу затрещин, но безрезультатно.

— Нас слишком далеко утащили от гравитоплана, — мрачно заметила она, сев рядом с Густавом на циновку и обхватив руками голову.

— Ты хочешь сказать, что… — осторожно начал Стив.

— У Густава разрушился тот мозговой модуль, который я ему вставила в Тупунгато, — закончила Филомела. — Теперь он действительно превратился в овощ.

— Но жить-то он будет? — после долгой паузы спросил Стив.

— Да. Я как чувствовала, — оставила ему старый модуль простаты. Только неизвестно, зачем ему теперь жить.

В камере наступила тишина, нарушаемая лишь слабыми стонами Густава и похрюкиванием чудовища. Стив решил не беспокоить Филомелу, дождавшись, пока она заговорит первой, и принялся энергичными упражнениями восстанавливать кровообращение в конечностях. Через минут десять он почувствовал себя вполне в норме и решил исследовать помещение. Никаких потайных дверей, окон или вентиляционных отверстий после тщательного осмотра обнаружено не было. В дверное окошко был виден небольшой фрагмент противоположной части коридора: несколько невыразительных дверей, отделенных грязными стенками. Стив точно не знал, зачем их похитили и бросили в эту камеру, но предполагал самое худшее.

— Нашел что-нибудь? — заговорила Филомела.

— Нет, — отозвался Стив. — Никакого оружия, кроме подстилок, здесь не имеется. Что у тебя есть при себе?

Филомела порылась в карманах:

— Все вынули, мерзавцы.

— У меня тоже, — сказал Стив. — Давай посмотрим у Густава.

Вдвоем они приподняли Эшера и прислонили его к стене. Он продолжал постанывать.

— Надо будет растереть ему руки и ноги, — сказала Филомела, шаря у него в карманах. — Так, здесь тоже все вычищено.

Она начала массировать Эшеру ноги, а Стив — руки. Густав не сопротивлялся, уставившись в потолок отсутствующим взглядом. Когда процедура закончилась, Венис встала и, хромая, прошлась по камере, заодно внимательно осмотрев монстра.

— Похоже на телепортационную аварию, — заметила она. — Я наблюдала нечто подобное однажды.

— Мы теоретически можем его использовать на запасные части для Густава? — поинтересовался Стив.

— Рискованно, но можно попробовать. Только кто нам позволит? Не думаю, что нас сюда пригласили для медицинских экспериментов.

— Ты можешь заблуждаться. Нас как раз ради этого и могли сюда приволочь. Ты обратила внимание на то, как они выглядели?

— Как оборванцы. И воняло от них невыносимо.

Филомела справедливо подметила недостатки в гардеробе колонистов. Ввиду недолговечности синтезированной одежды селениты вынуждены были донашивать то, что было на них в момент телепортации. Естественно, структура материи при передаче также пострадала, и для прикрытия наготы в ход пошли занавески, ковры и прочие куски ткани, обнаруженные в общежитии. Самым роскошным предметом оказалось забытое кем-то из землян цветастое кимоно, в которое Полковник облачался для демонстрации своей власти.

— Воняет от них потому, что они гниют из-за нестыковки между их организмами и местной психосредой.

— По-твоему, это беглецы с какой-то межпланетной станции?

— Скорее всего. Заметь: они относятся к нам как к насекомым или зверям, даже не пытались заговорить с нами. Выставили приманку и напали сзади.

— Да, — задумчиво сказала Венис. — Как доисторические охотники.

— И мы для них — не более чем добыча. Я полагаю, нас собираются расчленить на модули.

Филомела, подумав, согласилась с ним. Объяснение Стива выглядело наиболее правдоподобным.

— Но, может быть, попробовать поговорить с ними? Предложить оставить им здесь пару люпусов, чтобы укрепить психосреду, а я могла бы сделать им пересадки, заказав модули через холовизор, — сказала Венис. — Это я так, Стив, рассуждаю вслух. Наверное, я выгляжу наивной.

— Попробовать можно. Все равно у нас немного вариантов. Но, честно говоря, они не производят на меня впечатления людей, с которыми можно договориться. Они мне даже не кажутся людьми. Подозреваю, что это — селениты.

— Лунные повстанцы? Но как их сюда могло занести?

— Телепортером. Вот уродец напротив — жертва телепортации, похоже. Мы же в Тупунгато и Кантабиле были оторваны от жизни, не знали, что происходит вокруг. Вдруг на Луне у них произошли очередные катаклизмы, и часть селенитов решила перебежать сюда?

— Даже несмотря на то, что здесь любого селенита разрешается безнаказанно убивать на месте?

— А кто сейчас будет этим заниматься? Кто вообще, кроме нас с вами, знает о высадке в Кулагангри лунных отщепенцев?

— Значит, пощады от них ждать не стоит?

— Если это селениты, — надежды у нас нет никакой. Нас убьют хотя бы затем, чтобы спрятать концы в воду.

— Будем сражаться? — испытующе посмотрела на Стива Филомела.

— Голыми руками? Мы уже поборолись сегодня утром, — результаты налицо. Конечно, с нашей стороны было очень глупо, прибыв в незнакомую местность, завалиться спать по разным домам, не имея при себе никакого оружия.

— Стив, неужели ты собираешься безропотно класть голову на плаху?

— Если дойдет до решающего момента, я буду драться до последнего. Я пожил достаточно, мне терять нечего. А у тебя, если не ошибаюсь, были запланированы долгие годы безмятежной старости?

Филомела поморщилась:

— Ради бога, перестань. Ваша веселая компания уже устроила мне беззаботную старость: со взрывами, землетрясением и извержением вулкана. Мы теперь в одной упряжке, и нужно думать, как всем вместе выбираться отсюда. Ты знаешь код на гравитоплане?

— Да.

— Говори.

— А ты разве умеешь им управлять? — недоверчиво покосился Стив.

— Да, у меня масса талантов, включая подготовку по акробатике и тяжелой атлетике.

— Хорошо, тогда слушай, — наклонившись к Филомеле, Макналти зашептал ей на ухо.

— Поняла, — сказала она. — Если кто-нибудь сможет вырваться первым, то пригонит машину сюда. И пусть синтезирует оружия побольше!

— Само собою.

Оба замолчали: каждый думал над тем, как выйти из ситуации. Для землянина попасть в руки селенита означало верную гибель. Затяжная и необычайно жестокая война между колонией и метрополией официально не была прекращена; надвинувшиеся на Земле междоусобные конфликты попросту отодвинули ее на задний план. Десанты землян и бомбежки лунных станций оставили у колонистов крайне недобрую память о своих бывших соотечественниках, со временем трансформировавшуюся в своего рода лунный расизм. На Земле же селенитов считали генетическими отбросами, людьми низшего сорта. Связи между планетой и спутником были прерваны, так никогда не восстановившись.

Макналти неожиданно вскочил с циновки и, приблизившись к уроду, заглянул ему внутрь макушки, в рот.

— Появились идеи, Стив? — Филомела поднявшись, тоже подошла к монстру. Макналти почесал нос:

— В общем-то, пока нет.

После этого он опять уселся на свою подстилку. Венис же решила изучить урода детальнее: постучала по косточкам, наклонила в сторону и сильно ущипнула за женскую ягодицу. Монстр жалобно взвыл.

— Это, Стив, наша система вызова охраны, — Филомела похлопала урода по макушке. — Никогда еще не сталкивалась с гермафродитами в столь ярко выраженной форме.

Действительно, сигнализация сработала: в окошке двери появился глаз, и дребезжащий старческий голос произнес:

— Что тут у вас происходит? Стив подошел к двери:

— Для начала вы объясните, что тут у вас происходит. Кто вы такие?

В окошко Макналти увидел дряхлого однорукого старичка, который вместо ответа погрозил палкой:

— Перестаньте дразнить существо, не то охрану позову! Она вас отделает дубинками!

— Откуда позовете? С луны, что ли? — допытывался Макналти. Старичок, не вступая в полемику, исчез.

— Кто это был? — спросила Филомела, когда Стив вернулся на свое место.

— Сказочный гном. Отвратительного вида старикашка. Наверное, так выглядит затянувшаяся безмятежная старость.

В рассуждениях и составлении планов побега Стив с Филомелой провели несколько часов. Все это время Эшер, не меняя положения, смотрел в потолок. Когда очередной, сугубо фантастический, замысел был отвергнут, Макналти вдруг спохватился:

— Постой, мы как-то забыли о Густаве! Его же, наверное, кормить надо? Ты сама-то есть хочешь?

Филомела тут сообразила, что с самого утра у них во рту маковой росинки не было. Она подошла к монстру и ущипнула его. На вой опять прибежал старичок. Венис, удивленно рассмотрев его через дырку, спросила:

— Вы нас кормить собираетесь? Мы еще не завтракали сегодня! Ваш урод тоже, по-моему, жрать хочет.

Гном ничего не ответил и, взмахнув палкой, исчез. Вскоре дверь в камеру отворилась, на пороге возникла делегация: старик, два охранника с торсанами в руках и дубинками за поясами, а также замотанное по самые глаза создание неопределенного пола, державшее в руках поднос, который оно, войдя внутрь, поставило возле монстра.

— Прошу вас, Доктор, — сказало женским голосом создание и вышло за порог. Старичок-доктор, тяжело опираясь на палку, в сопровождении охраны подошел к уроду после чего, зажав под мышкой трость, нагнулся к подносу и взял лежавшую на нем воронку которую вставил существу в макушку. Затем Доктор поднял с подноса графин, наполненный мутного цвета бурдой, и потихоньку, небольшими порциями стал вливать его содержимое в воронку. Монстр счастливо забулькал. Охрана тем временем, плотно сжимая оружие, бдительно наблюдала за Стивом и Филомелой. В камере вновь появилось создание женского пола, принесшее три тарелки с едой для пленников.

— Ешьте быстрее, — буркнул Доктор.

Филомела первым делом начала кормить Густава, чем сильно удивила старичка.

— Что с ним? — недовольно спросил Доктор.

— Болен, — кратко ответила Венис.

— Чем?

— Модули разрушены.

— Какие? — старичок сильно удивился, затем обратился к охранникам. — Вы же говорили, что доставили в целости и сохранности!

Те пожали плечами:

— Нам так Полковник, то есть Зумпель, сказал со слов экспедиции.

— Ах да, я вас путаю, — недовольно проворчал старик и опять поворотился к Венис. — Так какие модули повреждены?

— Может быть, вы сначала все-таки ответите на наши вопросы? — из угла камеры полюбопытствовал Стив, без особого удовольствия поглощавший завтрак. — С какой целью вы нас захватили?

Доктор раздраженно отмахнулся культей от Макналти, продолжая задавать вопросы Филомеле. Та молча кормила Густава, на лице которого также не проявлялось положительных эмоций по поводу поступавшей в организм пищи. Стив понял, что диалог с Доктором не складывается и, подступив вплотную к охраннику, отчего тот сильно занервничал, медленно и четко проговорил:

— Вы — селениты?

В лице у того что-то дрогнуло, — Стив, получивший ответ на свой вопрос, удовлетворенно отошел в угол.

— Я был прав в своих догадках, Филомела, — сказал он, ставя пустую тарелку на пол. Венис понимающе кивнула. Закончив кормить Густава, она взяла свою порцию, немного пожевала и брезгливо скривилась:

— Ну и помои же жрут эти лунные дегенераты!

Один из охранников потянулся за дубинкой, но старичок его остановил:

— Спокойнее, Рибаяз! Не нервничайте! Поберегите живцов и собственные силы! Филомела не стала есть, швырнув тарелку на поднос. Закутанное создание, забрав пустую посуду, удалилось, а за ним — остальные селениты. Сквозь оконце Доктор напоследок прокричал:

— Ужин — в семь часов!

Когда в коридоре стихли шаги, Стив укоризненно сказал Филомеле:

— Напрасно ты не ела. Харчи, конечно, дрянные, но голодом себя морить незачем, — вдруг силы понадобятся.

— Ах, оставь, Стив, — отмахнулась Венис. — Нас вот-вот поволокут на операции, так что незачем отравлять себе последние минуты лунной кулинарией. Не могу одного понять: по какому каталогу им удается заказывать такую гадость?

— Возможно, дело не только в каталогах. Смотри, — Стив показал на вилку, которую он заботливо припрятал в рукаве. Она начала крошиться у него между пальцев.

— Гм, ну и влипли наши лунные друзья, — Филомела растерла на ладони кусок металла. — Если считать, что завтрак был синтезирован минут за пять до их прихода, то, получается, поле здесь по сравнению с Тупунгато — до того, как Морис летал в Оливарес — слабее раз в шесть-семь. Это означает, что…

— … что тор санов хватает на пятнадцать-двадцать минут, до того как они развалятся, — обрадовался Стив.

— Что никому не мешает их синтезировать хоть каждые пять минут, — хмуро добавила Венис. — Я думала совершенно о другом: о том, как этот ходячий труп проводит операции. Это же самая натуральная вивисекция! Замена одного модуля требует как минимум получаса. Выходит, что в самый разгар трансплантации действие анестетиков заканчивается! А послеоперационный период? Две недели заживания в лучшем случае. Да и после пересадки эффективность действия имплантата очень низкая. За пациентами потребуется длительный уход. Ой, что же это я? Совсем забыла о Густаве! Стив, помоги мне раздеть его.

— Зачем? — не понял Макналти.

— Тебя в уборную приглашали? — Филомела, подхватив Эшера под мышки, приподняла его над подстилкой. — Стаскивай с него штаны. Все равно он будет ходить под себя, так пусть хоть пижаму не пачкает. Надо у этих дегенератов какую-нибудь емкость попросить — для нас двоих.

— Мне кажется, они игнорируют такие светские тонкости, — Стив, сняв с Густава брюки, показал Филомеле на монстра. Оглянувшись, она, увидела, как чудовище звучно и обильно испражняется. Камеру заполнил невыносимый смрад; к счастью, сработала система автоматической уборки, ликвидировавшая выделения.

— Интересно, какая половина из двух сейчас опорожнилась, — меланхолически сказала Филомела, возвращая безразличного ко всему Эшера в прежнее положение.

— Ты думаешь, у него раздельные пищеводы? — с поддельным ужасом спросил Стив.

— Во всяком случае, у него две пары задниц. Жди, когда откроется следующая. Ждать долго не пришлось: холовизионное питание внутри урода не задерживалось.

Несмотря на уборку и дезодорацию воздуха, тяжелый запах остался.

— Лелею тайную надежду, что нам забудут принести ужин, — помахивая рукой возле носа, морщился Стив.

— Добро пожаловать в клуб лечебного голодания! — жизнерадостно воскликнула Венис. — Если совсем плохо, подойди к двери, подыши через окошко.

— Предоставляю тебе эту возможность первой. Или у тебя насморк?

— Скорее, профессиональная закалка. Заодно можешь поинтересоваться насчет переносной уборной нам в камеру.

На зов Стива прибежал Доктор, который, выслушав просьбу землянина, буркнул:

— Обойдетесь. Через пару дней вам будет все равно.

— Филомела, нам осталось жить два дня! — бодро объявил Стив, вернувшись на свою циновку.

— Без уборной?

— Конечно. Как я и думал.

— Стив, ты не хочешь еще немного подышать свежим воздухом у окошка? — немного стесняясь, спросила Филомела.

— Нет, а что?

— Ну какой же ты недогадливый!

— Понял, понял! — Макналти вскочил, подошел к двери и не поворачивался, пока не прекратился шум уборки.

— Хотелось бы знать: умываться нам тоже не положено? — держа в зубах заколку для волос и руками приглаживая назад волосы, поинтересовалась Венис.

— Судя по запахам, которые источают селениты, личная гигиена здесь не в почете. Подушки и одеяла тоже не предлагаются.

— Желаю им вместе с нашими модулями занести себе какую-нибудь инфекцию. Знаешь, Стив, что-то я соскучилась по извержению вулкана и другим природным катаклизмам. Похоже, ничто другое нас отсюда не вытащит.

— Да, — вздохнул Стив. — И я, честно говоря, расцениваю наши шансы на спасение как минимальные. Вернее, без чудесного вмешательства извне — как нулевые.

— Что нам тогда остается? — Филомела свернулась на подстилке в клубок, подложив руки под голову.

— Умеренно героическая гибель при сопротивлении.

— Замечательно! Тогда договорились: как только на пороге появятся санитары с носилками, устраиваем прощальное представление.

— А что делать с ним? — Макналти показал на Густава.

— Если до завтрашнего вечера никаких чудес не произойдет, ночью я сверну ему шею, — Венис подавила зевок. — Извини, Стив, но даже угроза смертной казни не может помешать моей косметической сиесте. Разбудишь в случае досрочного прихода вивисекторов.

На этой мажорной ноте разговор иссяк: Филомела задремала. Стив, недолго поразмышляв о превратностях судьбы, тоже к ней присоединился. В семь часов вечера их разбудил приход Доктора с охраной и официанткой. Еда оказалась на этот раз сносной, Стив смог даже уговорить Филомелу поужинать. Монстр был заправлен очередной порцией малоаппетитной на вид жижи, которую он принял с восторгом. Селениты никаких вопросов не задавали; земляне также не сочли нужным с ними о чем-либо разговаривать. Под бурчание живота, издаваемое чудовищем, Стив с Филомелой провели время в разговорах и воспоминаниях до полуночи, когда в помещении погас свет. Пожелав друг другу приятных сновидений, они растянулись на циновках, предварительно приведя Густава в горизонтальное положение. Ночь прошла без каких-либо событий, свет включился в восемь утра, а через полчаса принесли завтрак. За истекшие несколько часов Доктор постарел, казалось, лет на двести: он весь трясся, что-то нечленораздельно бормотал и перемещался боком, подволакивая левую ногу. Его вид, судя по всему немало изумил и телохранителей, которые смотрели на него с вытаращенными глазами.

Стив с утра был в игривом настроении и решил поэтому заняться легкими провокациями. Когда Доктор неосторожно влил в урода больше жидкости, чем тот мог принять, и монстр, словно кит, выдал из себя обратно фонтан, забрызгав кормильца и охранников, Макналти подошел к чертыхавшемуся Доктору, картинно простер к нему руку и, глядя в глаза охранникам, риторически спросил:

— И вот этому однорукому полутрупу вы собираетесь доверять ваши жизни? Он же околеет за операционным столом! Он еле стоит! Разрежет вас на части, а обратно склеить будет некому!

Охрана в недоумении заморгала. Стив же, с видом заговорщика прищурив глаза и назидательно воздев указательный палец, добавил:

— Горе тому, кто первым попадет ему под нож! Он тому вместо модуля головы модуль прямой кишки вставит!

Доктор невнятно выругался, замахнувшись на Стива палкой; телохранители в растерянности опустили торсаны, а официантка прижала к замотанному лицу руку и сказала: «Ой!». Стив, весело посвистывая, удалился на свое место, откуда вдруг громко закричал, показывая на охрану:

— Боже мой, смотрите, они рассыпаются!

Селениты вздрогнули и переглянулись. Стив продолжал вопить:

— Ваши торсаны! С них уже сыплется на пол! Что ж вы их так давно заказали? Телохранители принялись осматривать свое оружие, вертя его в руках и заглядывая внутрь дула. Макналти тут же выдал рекомендацию:

— Нажмите на кнопочку, вдруг они уже не работают!

Селениты были уже близки к тому, чтобы его послушаться, но в последний момент на них зарычал Доктор:

— Недоумки! Марш отсюда!

Гонимые докторской тростью, охрана с официанткой в смятении бежали. На пороге старик обернулся и, свирепо вращая пожелтевшими белками глаз, выдал нечленораздельную угрозу, после чего с грохотом захлопнул за собой дверь. Филомела, не выдержав, прыснула:

— Однако, Стив! Я не удивлюсь, если у них произойдет народное восстание!

— Тогда им следует с ним поторопиться! — весело ответил Макналти. — А то, боюсь, вдохновителей мятежа разберут на детали прежде, чем революционные идеи овладеют массами. Мне, впрочем, вполне хватило бы небольшого брожения в умах охранников.

Бежавшая делегация не заметила, что Стив припрятал вилку, которую засунул под циновку. По прошествии получаса он приподнял край подстилки и оказался весьма удивлен, когда вилка не проявила никаких признаков распада.

— Филомела, глянь-ка сюда! — Макналти пытался согнуть металл, но тот не поддавался.

— Странно. Очень странно, — Венис, приложив все свои силы, тоже не смогла ничего сделать с вилкой. — С психосредой что-то явно происходит. Отложи ее, Стив, может, кому-нибудь в глаз воткнем.

Объяснение происходящему было получено спустя два часа, когда дверь неожиданно раскрылась, и мрачные охранники втащили за ноги в камеру тело. Бросив его лежать лицом вниз у входа, селениты ушли. Когда Стив с Филомелой подбежали к человеку и перевернули его, удивлению их не было предела. Перед ними без сознания лежал Франц Богенбрум.

— Что-то я не пойму, Стив, мы на этом свете или уже на том? — только и смогла сказать Венис.

— Мы еще на этом, надеюсь. А его я сейчас с удовольствием отправлю туда, где он должен быть, — Макналти впился Францу в горло, и Филомела с трудом смогла оторвать его от тела.

— Стив, успокойся! Перестань! Может быть, это не он! — повисла она на руках у разъяренного Макналти.

— А кто же? Привидение? — Стив опять рванулся к Богенбруму, но Венис обхватила его в кольцо.

— Ну, двойник какой-нибудь, — уговаривала она. — Кто-то, сделанный по тому же артикулу. Подожди, пусть он придет в себя и все расскажет.

— Хорошо, — пробормотал Стив. — Давай приводить его в себя. Нечего тут разлеживаться.

Новый пленник, несмотря на усилия Венис, очнулся только через час, — видно, получив неизбежную порцию дубинок по голове. Все это время Макналти ходил взад-вперед по камере, жестикулируя и делясь своими мыслями с Филомелой:

— Ничего не понимаю! Они должны были взорваться! Больше рвануть было нечему! Откуда тогда вулкан и землетрясение, если они не взорвались? И что, получается, Морис тоже жив?

— Подожди, Стив. Если это действительно Франц, он сам тебе все расскажет, — успокаивала его Филомела.

— После чего я с удовольствием уступлю ему свое место в очереди на операцию! Глянь, пожалуйста, у него в карманах случайно ничего не осталось?

— Пусто, — пошарив по комбинезону, сказала она.

Когда Богенбрум открыл один глаз, затем второй и увидел над собой склонившихся Стива с Филомелой, то смог только прошептать:

— Почему вы здесь?

— Чтобы покарать тебя за все твои злодеяния, Богенбрум! — злорадно отчеканил Макналти.

— Как вас зовут? — на всякий случай спросила Венис.

— А, сами знаете, — махнул рукой Франц.

— Я его лично разорву на модули и передам на подносе Доктору! — пообещал Стив. — Вставай, Богенбрум!

Франц сел и помотал головой, приходя в себя. Оглянувшись по сторонам, он заметил Густава, и его будто подменили: Богенбрум взлетел с пола и, оттолкнув Стива, подбежал к Эшеру. Схватив Густава за воротник пижамной куртки, он лихорадочно зашептал:

— Код, Густав, ради всех святых — код! Времени уже не осталось! Ну, говори же!

— Чего он хочет? — спросила Филомела у Стива.

— Код к гравитоплану, я полагаю, — Макналти с подозрением смотрел на Богенбрума. — Только зачем он ему здесь нужен?

— Почему он не отвечает? Что с ним? Сделайте, чтобы он заговорил! — Франц переводил умоляющий взгляд с Филомелы на Макналти.

— Он не заговорит, — ответила Венис. — У него разрушился мозговой модуль.

— Как? Опять? — не поверил Франц. — Но вы же его вылечили! Вы меня обманываете! Вы шутите! Сейчас нельзя шутить!

— А здесь никто и не шутит, — сказал Макналти. — Посмотри по сторонам как следует, Богенбрум. Это камера смертников.

Франц огляделся и впервые заметил монстра. Тут же оставив Эшера, он подскочил к чудовищу и, завороженно на него глядя, произнес:

— Вот оно! Нашел, наконец!

— Кого? — хором спросили Стив с Филомелой.

Богенбрум, не отвечая, стал ощупывать чудовище, заглядывать ему в рот, а потом, опустившись на четвереньки, принялся изучать устройство монстра ниже пояса. Поднявшись с пола, Франц торжествующе заявил:

— Сомнений быть не может! Это исходный спящий!

— Тебе не кажется, Филомела, что он перед нами разыгрывает сумасшедшего? — сказал Стив. — Чувствует, что расплата близка, и решил использовать последний шанс?

— Вы ничего не понимаете! — замахал руками Богенбрум. — В данной ситуации ваша месть — кстати, неизвестно, за что — меня волнует меньше всего. Завтра все будет кончено! Если мы не используем последний шанс, все отправится в тартарары! Мне нужен код к интерферотрону и выбраться отсюда как можно быстрее!

Стив с Филомелой молчали, иронически рассматривая Франца.

— Почему вы молчите? Вы мне не верите? — Богенбрум был озадачен.

— У нас нет оснований вам верить, — ответила Венис. — Где Морис?

— Он погиб, — быстро сказал Франц. — Но я не хотел его убивать!

— Мы не сомневаемся, — ухмыльнулся Макналти. — Мне тоже не хочется тебя убивать, а ведь придется.

— Это все мелко и нелепо! — закричал Богенбрум. — Завтра все жизни — моя, его, — он показал на Густава, — ваши оборвутся! Не будет больше ничего!

— Ты, наверное, не понял, Франц, когда я тебе сказал, что мы находимся в камере смертников, — мягко сказал Стив. — Завтра нас всех селениты разберут на запчасти, чтобы пересадить себе наши модули.

— Селениты? — изумился Богенбрум. — Откуда они здесь?

— С Луны, естественно, — съязвила Филомела.

— А вы откуда здесь? — спросил Франц.

— Пролетали мимо и оказались в плену. Но нам со Стивом хотелось бы услышать, как вы тут оказались.

— Хорошо, я вам расскажу, — после продолжительных раздумий произнес Франц. — Может, даже больше, чем вам следовало бы знать.

— Давай, Богенбрум, рассказывай, — Стив скрестил руки на груди. — Нам тут и так скучно, так что можешь поподробнее. Желательно с того момента, когда ты объявился в Кантабиле.

— Прежде чем вы станете делать какие-либо выводы относительно моего поведения — осуждать, порицать и тому подобное — вам следует понять, что я поступаю не по своей воле. Я выполняю указания более высоких инстанций и не могу им не повиноваться.

— Что же это за инстанции, Франц? По-моему, на Земле больше никаких властей не осталось, — заметила Филомела, усаживаясь на подстилку возле Густава. — Или вы посланник внеземной цивилизации?

— Это не человеческие силы, но они регулярно навещают нас и отвечают за происходящие на нашей планете и вокруг нее процессы. Не знаю, говорил вам Густав, или, может быть, вам доводилось слышать от других, но существует обширная иерархия сил или, если хотите, космических духов.

— Морис тоже общался с некими силами, которые помогли ему разговаривать с ним, — она показала на Эшера, — когда он лежал в коме.

— Неужели? — приподнял брови Богенбрум. — Странное стечение обстоятельств. Но неважно. Мориса больше не вернуть.

— Так как все-таки он погиб? — Стив продолжал сверлить Франца взглядом.

В двух словах тот рассказал о причинах взрывов в Андах и обстоятельствах смерти Вейвановского.

— Клянусь, я не хотел его убивать, — повторил Богенбрум. — Тем более что когда я расскажу вам все, вы поймете, насколько эти вещи выглядят бессмысленно. Итак, меня послали в Кантабиле для того, чтобы получить максимально полную информацию об интерферотроне. Я и раньше слыхал об этой машине, но не придавал ей особого значения. Я должен был разобраться в устройстве интерферотрона и создать его вариант, который позволял бы не только показывать события, но и воздействовать на них: изменять, удалять, заменять. Когда я прилетел в Кантабиле на кабриоджете, позаимствованном мною в полицейском комиссариате Оливареса, то имел перед собою четкую программу действий.

— Что-то я не пойму, Франц, кто вас послал в Кантабиле. Эти ваши загадочные силы? — спросила Филомела.

— Да, конечно. Я действую только по их указаниям.

— Извините, но неужели у них не нашлось более подходящего орудия, чем вы, для этих целей? Разве всемогущие космические силы не могут обойтись без слабых человеческих созданий? — в голосе Венис чувствовалась ирония.

— Они не настолько всемогущи, как вам кажется. Скажу для сравнения: муравей не может, как слон, перетащить бревно, но и слон не сможет доставить внутрь муравейника крошечную песчинку. В данном случае ситуация складывается таким образом, что именно от действий муравья зависит существование слонов. У последних нет орудия, которое могло бы их спасти, но таким инструментом располагает муравей.

— Неужели все настолько серьезно? — вставил вопрос Макналти.

— Невероятно серьезно. Эшер вам говорил что-нибудь о роли сновидений?

— Системообразующих и системоразрушающих? — сказала Филомела. На этот раз удивляться пришлось Богенбруму:

— Вы уже знаете об этом?

— Да, Густав просветил нас во время полета сюда. Ему об этом рассказал Морис. Густав, наверное, около часа размышлял вслух над ролью сновидений в его теории «слоеного пирога».

— Очень интересно, очень интересно, — задумчиво выговорил Франц. — А он случайно не упоминал при этом о некоем начальном, основополагающем сне?

— Что-то говорил, кажется. Должен, по его словам, существовать толчок, который вызвал весь процесс возникновения пучков траекторий. Я правильно говорю, Стив? — Филомела посмотрела на Макналти.

— Да, — ответил тот. — Кому-то должен был присниться самый первый сон, вызвавший, как он выразился, «первичную кристаллизацию» траекторий. Причем положение этого сна во времени совершенно не играет никакой роли. Он мог произойти вчера или сто тысяч лет назад.

— Или, наоборот, он вообще мог еще не случиться, правда? — сказал Богенбрум.

— В принципе, да. Ты хочешь сказать, что вот это, — Стив, посмеиваясь, показал на урода, — и есть существо, которому приснился начальный сон?

— Конечно! — оживленно закивал Богенбрум. — Все признаки, названные мне сверху, совпадают: это гермафродит, находящийся в Гималаях, неспособный передвигаться. Свой сон он должен увидеть завтра под утро. После этого, согласно общему тезису, все траектории опять сойдутся в одну точку и завершатся.

— Ты бредишь, Франц, — спокойно сказал Макналти. — В жизни не слыхал более возмутительного вздора.

— Я совершенно здоров! — возмутился Богенбрум. — И это не вздор! Это правда! Готов поклясться чем угодно! Я специально прилетел сюда на кабриоджете со всем оборудованием, даже люпус прихватил!

— Хорошо, сформулирую иначе: ты хитришь, чтобы избежать ответственности.

— Перестань, Стив! Какая тут может быть ответственность, когда меньше чем через сутки все исчезнет как дым? Если бы удалось запустить интерферотрон, вы бы сами все увидели!

— Ради бога, Франц, запускай. Какие проблемы?

— Мне нужен код! Густав зашифровал замок, и я не могу подобрать код!

— Ах, вот оно в чем дело. А мы тут по своей наивности подумали, что тебе закрытая дверь мешает, — саркастически заметил Макналти. — Если для тебя селениты — не проблема, то, пожалуйста, выходим отсюда все вместе, после чего я сообщаю тебе код.

— Ты знаешь его? — с надеждой спросил Франц. — Ты знаешь шифр? Почему же ты мне раньше не сказал?

— А меня только сейчас осенило, — лениво сказал Стив. — И по-прежнему не вижу особого смысла им с тобой делиться. Ты меня своими рассказами не убедил. Не знаю, может, Филомела более склонна тебе верить.

— Все это мне кажется слишком невероятным. Что значит «траектории сойдутся в одну точку»? — спросила Венис.

— Попросту все прекратится! — горячо заговорил Богенбрум. — Бесследно исчезнет! Этот сон — одновременно системообразующий и системоуничтожающий, альфа и омега. Он положит начало всему, а как только существо его увидит, то это станет и концом. Таков тезис.

— Давайте тогда убьем это чудище. Никакого сна не будет. Нас разберут на части селениты, зато галактика останется в целости и сохранности, — возразила Венис. — Ведь речь идет о судьбах галактики? Или Вселенной?

— Нет, речь идет только о нашей планете с Луной вместе, — Франц был в раздражении. — И вы не сможете его убить!

— Почему же? — изумился Стив. — Я его запросто придушу.

— Нет и еще раз нет! — Богенбрум принялся ходить взад-вперед по камере. — Дайте мне договорить. Силы, пославшие меня сначала в Кантабиле, потом в Гималаи, видят будущее так, как оно складывается исходя из событий настоящего. Или, по терминологии Густава, в соответствии с трассами внутри «слоеного пирога». Сейчас все развивается так, что это существо действительно увидит свой сон поутру; ничто и никто не сможет ему помешать. Ты, Стив, не сможешь его убить. Поэтому меня и направили сюда, предварительно дав задание раздобыть интерферотрон, чтобы с его помощью попытаться изменить ситуацию изначально. Даже высшие силы не могут такого сделать, потому что все уже предопределено. Только изобретение Густава позволяет — может быть! в точности этого никто не знает! — заменить ячейку или траекторию.

— Зачем такие сложности? — Макналти подошел к чудовищу и схватил его за то место, где должно было находиться горло. Однако шею монстра опоясывали вросшие женские руки: сдавив их, Стив, причинил уроду боль, но никакого вреда. Существо оглушительно заревело, и в камеру вбежали два охранника. Без лишних слов они прошлись по Стиву дубинками, оставив его на подстилке в растрепанном состоянии, после чего удалились.

— Вот видите! — назидательно произнес Богенбрум.

— Хорошо, Франц, допустим, интерферотрон действительно позволяет менять траектории или ячейки. Но на что вы собираетесь их менять? — спросила Венис.

— На другой сон! — воскликнул Франц.

— И к чему это приведет? — с подозрением поинтересовалась Филомела. — Откуда возьмется этот сон? И что произойдет со всеми нами, когда вы подмените один сон другим?

— Я не знаю, к чему это может привести. Весь пучок трасс, составляющий нашу планету со всей ее историей, скорее всего, перестанет существовать, а на его месте появится иной. А найти подходящий сон, если использовать второй вариант интерферотрона, думаю, будет не так уж сложно.

— Иначе говоря, мы неизбежно погибнем? Не так ли? — допытывалась Филомела.

— Это не смерть. Мне кажется, все будет выглядеть иначе. Мы просто исчезнем, а вместо нас и всего окружающего мира появится что-то другое, возможно, более правильное и долговечное. Ведь этот мир же насквозь дефектен. Вы согласны со мной?

Венис промолчала.

— Планета умирает, — продолжал Франц. — Попытки колонизировать другие объекты нашей звездной системы потерпели провал. Цивилизация рухнула и доживает последние дни. Вы знаете, сколько людей населяет Гималаи?

— Человек двести, наверное, — предположила Венис.

— О-о, ну что вы! Пятьдесят от силы, включая здешних обитателей! На полицейском кабриоджете установлен датчик живых организмов, и мне быстро удалось всех облететь. Человечество стремительно сходит на нет.

— То, что вы рассказываете, слишком сложно и призрачно. Согласитесь, мне совершенно безразлично: погибать под ножом селенитского мясника или в результате скверного сна вот этого гермафродита.

— Да, но нельзя исключать, что в случае изменения интерферотроном исходной ячейки вы останетесь живы и даже окажетесь в более благоустроенном мире, причем не будете даже помнить ничего из ваших злоключений.

— Я, честно говоря, в это слабо верю.

— Хорошо, давайте заключим договор. Я вытаскиваю вас из этой камеры, а вы помогаете мне с интерферотроном. Если мне удастся запустить аппарат, то вы сами все увидите воочию.

— Филомела, не верь ему, — прокряхтел Стив. — Он опять какую-то гадость задумал, на этот раз с интерферотроном. Все эти россказни о снах гермафродитов — просто уловка.

— Стив, тебе хочется выйти отсюда? — спросил Франц.

— Ты что, волшебник?

— Нет. Я даже удивлен, что вы сами до сих пор не догадались, как отсюда выбраться. Тем более тебе, Стив, как бывшему штурмовику должно быть стыдно.

— Не понял, — возмутился Макналти. — Почему вдруг мне должно быть стыдно?

— Тебе станет стыдно, когда я вас выведу отсюда. На всякий случай сообщаю вам, что кабриоджет стоит у входа в дом, а в багажнике лежат оба интерферотрона, люпус и все ваше с Густавом штурмовое снаряжение. Поскольку вы не верите мне насчет исходного сна, то, пожалуйста, Стив, я предоставляю тебе возможность убедиться во всем самому. Запускай интерферотрон и смотри. Хочешь, я могу вам это показать, а если вы подозреваете какой-то подвох, то возьмите в руки по торсану и можете меня спокойно уничтожить, когда обнаружите обман. Договорились?

— Я согласна, Стив. Ты как? — после недолгого молчания сказала Филомела.

— Черт с ним. Пусть пробует. Все равно других вариантов нет, — махнул рукой Стив.

— Отлично! — обрадовался Богенбрум. — Тогда приступаем. У вас случайно при себе не найдется какого-нибудь острого предмета?

— Нам, как и тебе, вывернули карманы, — сказал Макналти. — Хотя подожди.

Стив сел и отвернул край подстилки, куда спрятал вилку. К его разочарованию, от нее осталась лишь кучка зеленой пыли, на которую тут же набросилась уборка.

— Тебе не повезло, Франц. Не иначе, слабый люпус привез.

— Возможно. В Кантабиле другого не было. А что ты там припрятывал?

— Вилку, оставшуюся после завтрака.

— Ах, вот как. Жаль, что здесь поле слабое. Могут быть трудности с интерферотроном, — Богенбрум задумался. — Хотел спросить: когда вас кормят?

— Регулярно. До обеда, например, осталось полтора часа. Неужели ты проголодался?

— Нет. Просто рассчитываю время до появления селенитов. Филомела, вас можно попросить об одолжении?

— Смотря о каком, — ответила она.

— Я хотел бы взглянуть на вашу заколку. Можно?

— Конечно, — Филомела вынула заколку из волос и вручила Богенбруму. Тот покрутил ее в руках и удовлетворенно заявил:

— Замечательно. Плоская пружина с острым концом.

Нагнувшись, Франц отломал от подстилки кусок бамбукового стебля длиной дюймов в десять и взглянул сквозь него на свет. Затем он сделал на стебле засечки и принялся проделывать в нем отверстие острым концом заколки.

— Что вы задумали, Франц, если не секрет? — Филомела была заинтригована.

— Какой тут секрет. Это дудочка, — вместо Богенбрума ответил Стив. — И что дальше?

— Увидите, — сухо сказал Франц. Посверлив бамбук, он сдул с него опилки, критически осмотрел стебель и продолжил работу.

— С вами можно разговаривать, Франц? — спросила Венис.

— Да, конечно.

— Как вы попались в руки селенитов?

— По собственной глупости. Приземлился на кабриоджете возле этого барака, смотрю — у входа стоит какая-то женщина, укутанная платком. Я спросил ее, можно ли мне поговорить с другими, и она попросила меня подождать, пока сходит за остальными. Вскоре вышел мужчина и любезно пригласил меня внутрь дома. Не успел я переступить порог, как ту же получил удар по голове и потерял сознание. А вы как тут оказались? Где ваш гравитоплан?

— Нас поймали по ту сторону гор. Но мы сопротивлялись. Я, кажется, одного отправила на тот свет.

— Неужели? — поразился Богенбрум. — Никогда бы не подумал, что вы на такое способны. Скажите, Филомела, сколько времени потребуется, чтобы поставить Густава на ноги?

— В местных условиях его вылечить невозможно.

— А как вам удалось его столь быстро привести в нормальный вид в Тупунгато?

— Там была другая психосреда, — уклончиво ответила Венис.

— Зачем же вы тогда меня вместе с Морисом разыгрывали насчет операции по пересадке? Между прочим, если бы не мои обязательства перед иными силами, я бы уступил свой модуль Густаву.

— Ваше стремительное бегство мы сочли ничем иным как трусостью. Допустим, вы бы пожертвовали своим здоровьем и уступили ваш модуль Эшеру. Что тогда бы произошло?

— Меня бы растерли в пыль, — флегматично заметил Богенбрум. — И на этом свете, и на том.

— Интересно. Густав, собственно, затеял всю эту историю со вторым вариантом интерферотрона, чтобы избежать каких-то ужасов после своей смерти.

— Или сместить свою прошлую траекторию таким образом, чтобы наша встреча в Кантабиле никогда не состоялась, — Франц продул просверленную дырку в бамбуке, потом приложил дудочку к губам и издал протяжную высокую ноту. — Неплохо. Еще шесть дырок, и мы готовы к бою. Глубоко уверен, что перспективы Эшера на успех были бы весьма невелики.

— Почему? — спросил Макналти.

— Есть несколько причин. Во-первых, процедура смещения или замены траектории может потребовать очень большой концентрации энергии. В связи с чем Морисом из Оливареса были изъяты почти все люпусы. Можете не спорить, я там пролетал и видел разрушения, — Богенбрум, закончив расширять первое отверстие, принялся сверлить второе. — Я и свои шансы оцениваю весьма скромно, даже если речь идет об одной ячейке. При нашей первой встрече Густав слегка ввел меня в заблуждение насчет теории интерферотрона. Но это понятно: зачем изобретателю раскрывать карты перед первым встречным. Эшер — мастер пускать пыль в глаза.

Франц внимательно посмотрел на Густава, за все время разговора не изменившего своего положения и продолжавшего с полуоткрытым ртом смотреть в потолок.

— Ни Густав тогда, ни я сейчас не знаем, сколько энергии потребует даже самая простая операция, — продолжал Богенбрум. — Ведь первый вариант машины не предусматривал возможности изменений траекторий. Эшер ввел такую функцию во вторую версию интерферотрона, причем сам не имел времени убедиться в правильности своей схемы.

— С чего ты взял, что Густав не проверял интерферотрон? — возмутился Стив.

— Если бы он его проверил в деле, мы бы с вами тут сейчас не сидели, — не поднимая головы от своего занятия, ответил Франц. — Интерферотрон в его последней версии невозможно проверить на чем-либо: он одноразового применения. Когда он успешно срабатывает, то исчезает сам, независимо от того, изменяет он прошлое или будущее. Ведь будущее можно переменить только через прошлое. Кроме того, прежде чем сдвигать траекторию, необходимо ее смоделировать, причем в окружении всей совокупности связанных с ней трасс. Нужно увидеть на экране эту промоделированную ситуацию, чтобы не попасть в худший переплет. А предварительно ее предстоит рассчитать. Сколько времени уйдет на обсчет каждой гипотетической траектории со всей ее колоссальной массой явлений, я не знаю, но подозреваю, что каждая попытка займет как минимум несколько часов. Не исключено, что и дней. Мы с вами будем стоять в ожидании, пока интерферотрон станет обсчитывать варианты замены сна у гермафродита, а в это время сон состоится, и всему придет конец. «Смещение трассы» — звучит просто, однако процесс этот гораздо сложнее, чем может показаться с первого взгляда. Я пока не представляю себе, как Густав собирался это осуществлять практически.

— Так что же, вы предлагаете нам поучаствовать в эксперименте с непредсказуемыми последствиями? — спросила Филомела.

— Можете рассматривать нашу договоренность и так. Я не возражаю. Все равно альтернативы нет.

— Объясни, пожалуйста, Франц, на кой черт тебе это нужно? — вырвалось у Стива. — Ведь эти твои высшие силы тоже исчезнут, когда уроду приснится его сон? Кто тогда тебя станет наказывать?

— Конечно, никто. Но лично мне — не знаю как вам — обидно, что все отправится коту под хвост. Что, согласно чьему-то дурацкому замыслу, который принято называть тезисом, жизнь на нашей маленькой планете определялась сном, увиденным искалеченным уродом, к тому же неизвестно откуда взявшимся. У нас есть возможность хоть как-то поправить положение, и почему бы ею не воспользоваться? Да, я осознаю, — возможность эта весьма зыбкая, но перед тем, как раствориться в ничто, мне будет спокойнее на душе, когда я буду знать, что сделал все от меня зависящее.

— Откуда взялся этот тезис? Не проще ли начать с его автора? — поинтересовалась Филомела.

Богенбрум печально рассмеялся:

— Автор нам абсолютно недоступен. Он находится за пределами всего, даже событийного клише, и условно называется Великий Спящий.

— Это бог?

— Не знаю, можно ли называть богом нечто, находящееся в бессознательном состоянии и произвольно генерирующее команды, по которым в том или ином месте вселенского клише появляются исходные траектории. Скорее, это — безумный повар, перед которым находятся миллиарды и миллиарды кастрюль, куда он, не глядя, сыплет соль. Его совершенно не интересует, какие кристаллы при этом в кастрюлях образуются. Но и Великий Спящий — только часть цепочки. Он тоже кому-то приснился.

— А где может находиться этот Сверхвеликий Спящий?

— Где угодно. Вы ни разу не задавали себе вопрос: кому приснился «слоеный пирог»?

— Нет, — честно признались Стив с Филомелой.

— Правильно делали. Это один из тех вопросов, которые задавать не следует. Почему-то люди всегда думают, что если что-то существует, то оно должно было откуда-нибудь появиться, кто-то обязан был его породить. Иногда полезно смириться с тем, что некоторые вещи существуют сами по себе, без постороннего участия. Для наших скромных практических задач достаточно считать богом его, — Франц показал дудкой на монстра, после чего вытряхнул из нее пыль и, приставив ко рту, издал вторую ноту. — Тем более что времени у нас не осталось, а трудностей впереди — более чем достаточно. Картинки, сетки, извилины на экране интерферотрона — это одно, но воздействие на явления — совсем другое. Допустит ли клише устранение части явлений в одном месте и их замену другими? Ведь, фактически, речь идет не столько о смещении, сколько о ликвидации одной группы явлений и формировании новой, причем сделать это необходимо мгновенно: нельзя допустить, чтобы внутри «пирога» существовали два комплекта траекторий, относящиеся к одним и тем же предметам, в данном случае — к нашей планете, или же внутри траекторий появился разрыв, прежде чем они улягутся вдоль новых пиков.

— Почему нельзя? — решил возразить Макналти.

— Действительно, почему? — пожал плечами Богенбрум. — Мне просто так кажется. На самом деле все может выглядеть совершенно иначе. Это уравнение с массой неизвестных. Вот, к примеру, Густав Эшер знает, что один из витков его посмертной траектории устремляется в такие области событийного клише, куда ему попадать абсолютно не хочется. Но какие альтернативы существуют в загробном мире? Какая нить из размотанного пучка жизни указывает путь на тот свет? Кроме метода проб и ошибок, ничего нет, а это не самый экономичный вариант. И как на экране интерферотрона будет показан мир мертвецов? Из чего выбирать? Вряд ли Густав смог бы вам членораздельно объяснить, что он собирался делать тогда в жерле вулкана. Расставить люпусы по принципу «золотого сечения», увидеть, что собственная траектория завершается завтра утром, изменить ее и все равно умереть в этот же срок? Так и потусторонний мир исчезнет в тот же самый миг. Все усилия нашего высокочтимого изобретателя оказались бы тщетными. Поэтому и я вам сказал в самом начале, что в принципе все бессмысленно. Конечно, теоретически существует единственный, так сказать, «чистый» вариант изменения будущего, — Франц замолчал, сосредоточенно ковыряя вторую дырку в бамбуке.

— Какой же? — в нетерпении спросил Стив.

— Каким-то образом оказавшись далеко в грядущем, попробовать оттуда изменить тот момент прошлого, которое отсюда видится будущим. Но это чистая теория, гипотеза, которой пристойно лишь потчевать знакомых после светского ужина. Тем более что в данном случае мы вряд ли окажемся в состоянии предпринять что-либо с помощью интерферотрона, так как вместе с планетой, со всеми высшими и низшими силами уже будем отсутствовать.

В то время как Венис, Богенбрум и Макналти вели философские разговоры, в колонии селенитов наблюдалась легкое волнение. Конечно, неожиданное прибытие землянина, столь легко попавшего прямо в руки колонистов, вызывало радостное возбуждение. У селенитов появилось заодно транспортное средство, управлять которым, правда, никто не умел, но освоить которое за пару дней вызвался Корнелиус. Однако к радости примешивалось чувство досады в связи с очевидной для всех дряхлостью главного лекаря. Улов запоздал; большинство колонистов не рискнуло бы теперь отправиться на операционный стол, о чем, не таясь, говорило вслух. Тем не менее, живца по традиции сразу же потащили к Доктору на осмотр. Долго пришлось Новаку и Шейдту нажимать на панель звонка, прежде чем Доктор отозвался. Когда дверь отворилась, перед ними предстала иссохшая мумия, весьма отдаленно напоминавшая того хозяина этажа, каким он выглядел за два часа до этого, во время завтрака. Доктор стремительно приближался к смерти. Он весь трясся, невнятно что-то бормоча, на вопросы не отвечал. После того, как живец был заброшен в камеру Новак и Шейдт отвели Доктора в его комнату где тот обессиленно рухнул в постель: путь по коридору до двери и обратно для него выявился слишком изнурительным. Возле покоев угасающего старца после небольшого совещания была выставлена охрана: Рибаяз и Грубер, которые должны были заодно присматривать за пленниками.

Сведения о назревающей кончине Доктора колонию удивили, но не сильно: провокация Стива упала на благодатную почву. Единственным кандидатом на ближайшую трансплантацию со всеобщего молчаливого согласия и так уже стал Гонза, которому была уготована роль пробного камня. Ничего не подозревающий Мысливечек, как обычно, дремал в подвале, куда перебрался сразу после отдыха на четвертом этаже. Теперь же Гонза — будь он в состоянии понять, что ему грозило — мог благодарить судьбу (а, скорее всего, привезенный Богенбрумом люпус, роковым образом не совпавший с гипофизом Доктора) за неожиданное избавление от участи подопытного животного. Собравшись в помещении бывшей столовой, селениты решили обсудить, как дальше поступать с пленниками и монстром. После кратких дискуссий было принято демократическое решение: дождаться, пока Доктор помрет, после чего всех землян, включая чудище, перебить. Своим душеприказчиком селениты избрали Дитриха Зумпеля: без надежд на медицинскую помощь колония, трезво оценив перспективы, приготовилась к массовому умиранию. Всякие обязанности, кроме кормежки пленников, были отменены, и селениты решили остаток дней провести в сладком ничегонеделании, утонув в холовизионных развлечениях. При этом все почему-то позабыли о Гонзе, привыкшем питаться в столовой и неспособном самостоятельно заказать себе еду. На обсуждение он, естественно, приглашен не был.

Окончание дискуссии совпало с завершением трудов Богенбрума над дудочкой. Инструмент был почти готов, но, к несчастью, Францу попался гниловатый или треснувший бамбук: при расширении седьмого отверстия дудочка распалась на продольные половинки. Посокрушавшись по этому поводу, Богенбрум отломал следующий кусок от циновки и вновь принялся за дело, заметив, что у него теперь выработался навык и следующая дудка получится гораздо быстрее. Философский разговор в камере уже затих; Стив поманил в дальний угол камеры Филомелу, решив с ней посовещаться.

— Ты как? Думаешь, он нас вытащит отсюда? — зашептал он на ухо. Венис утвердительно кивнула.

— А я — нет. Он врал нам в Кантабиле, наверное, врет и сейчас. Может, он с селенитами сговорился о чем-то?

— О чем? — изумилась Филомела. — Разве с ними можно договориться?

— Нельзя, конечно, — немного смутился Стив. — Тем не менее, Богенбруму я не доверяю. Что он собирается делать с дудкой против вооруженной охраны? Смешно даже.

— И что же, ты ему не скажешь шифр?

— Шифр я скажу тебе. Слушай и запоминай, — Стив очень тихо проговорил ей заветную комбинацию. — Запомнила?

— Да. Но зачем мне код? Я ведь не умею обращаться с интерферотроном.

— Мы с тобой вдвоем должны знать все шифры. На тот случай, если с кем-нибудь из нас что-нибудь случится.

Франц из вежливости не обращал внимания на тайные переговоры своих сокамерников, делая вид, что целиком поглощен ковырянием бамбука. Густав дремал; спал монстр или нет — сказать было невозможно по причине отсутствия глаз. Как бы то ни было, вел он себя спокойно, лишь тихонько урчал. Нашептавшись, Стив с Филомелой вернулись в середину камеры и улеглись на свои подстилки. В помещении установилась тишина, нарушаемая скрежетом заколки о бамбук и пыхтением Богенбрума. Через несколько минут он взял ноту на дудочке, чем слегка потревожил задремавшую Филомелу, а еще спустя четверть часа — вторую, вследствие чего во сне задергал ногами Макналти. Третья, четвертая и пятая дырки были просверлены и продуты без всякой реакции со стороны сокамерников. Возясь с бамбуком, Франц услыхал, как в конце коридора хлопнула дверь и кто-то побежал к выходу с этажа.

Это был Рибаяз, который мчался известить колонию о кончине Доктора. Услыхав эту новость, Зумпель, бродивший по второму этажу, посоветовал Рибаязу оповестить остальных, а сам поднялся наверх. Доктор лежал в спальне сморщенный и крошечный, как изюм.

— Когда он должен рассыпаться? — поинтересовался Дитрих у Грубера, стоявшего возле смертного одра эскулапа.

— Не знаю. По его виду — минут через тридцать. Траурную церемонию будем устраивать?

— Зачем? Пока народ соберется, от него ничего не останется. На нем и так уже все крест поставили. Закрывай комнату, пошли отсюда.

На выходе из спальни они столкнулись с Корнелиусом и Шейдтом. Едва заглянув в комнату Доктора, оба сразу вышли и задали тот же вопрос о траурном митинге. Получив аналогичный ответ, они не стали спорить.

— Кто будет заниматься уродом и живцами? — спросил Корнелиус.

— Кто хочет — тот пусть и занимается, — бросил Зумпель. — Меня назначили заниматься вами, а не добычей. Поступайте с ними как знаете.

С этими словами он удалился. Оставшись втроем, селениты принялись размышлять над техникой уничтожения землян. Первым заговорил Грубер:

— Предлагаю их гасить по одному. Если вламываться к ним в камеру и палить из торсанов, то можно и своих зацепить. Комната не очень большая, вдруг свалка начнется.

— По одному — это как часто? — ухмыльнулся Шейдт. — Каждые пять минут? Ты выведешь одного, он не вернется к ужину и что? Думаешь, остальные такие дураки, что не догадаются?

— О чем они, по-твоему, должны догадываться? — возразил Грубер. — Для них Доктор жив, здоров и приступил к операциям. Он же сам им сказал, что начнет их скоро резать. Выведем сначала этого шустрого, которого взяли в деревне, потом, после ужина, бабу. Остальных можно положить из торсанов.

— Кормить их будем? — уточнил Корнелиус.

— Конечно. Для камуфляжа. Вот только не знаю, что там Доктор разводил для этого урода, — Грубер в сомнении потер подбородок. — Если его не покормить, он орать начнет на весь дом.

— Не ломай себе голову. Затолкай в него то же, что и всем, — посоветовал Шейдт. — До вечера перетерпит, а там от него одни воспоминания останутся.

— Заходить будем втроем?

— Само собою. Уже забыл, что эта баба при захвате вытворяла? Нужно только кого-нибудь из женщин в официантки взять. С обедом, между прочим, мы уже опаздываем.

Обсуждая подробности экзекуции, компания удалилась с этажа.

Богенбрум закончил сверлить седьмую дырку, выдул из дудки пыль и принялся расширять отверстие. Вскоре продольная флейта работы мастера Франца была готова. Богенбрум повертел ее в руках, похлопал по ладони, проверяя на прочность, и остался весьма доволен результатами. Сверившись со временем, он обнаружил, что обед им почему-то не несут. Богенбрум разбудил Филомелу, с любезным видом возвращая ей заколку:

— Большое спасибо. Не могли бы вы поднять Стива? Я боюсь, что он спросонья меня неадекватно воспримет. Скоро, надеюсь, должны принести обед, а я обещал вас отсюда вывести.

Венис быстренько растолкала Стива, после чего Франц присел возле них на корточки и тихо заговорил:

— Вы должны чем-нибудь плотно заткнуть себе уши, чтобы не слышать звуков флейты. Хотя то, что я буду играть, на землян не рассчитано, вам лучше подстраховаться.

— Густаву тоже заткнуть уши? — спросила Венис.

— Да. Это действует на подсознание. Предупреждаю: после моего ухода вам можно будет покинуть камеру только минут через двадцать. Дверь останется открытой, ждите меня во дворе. Если селениты не разгромили кабриоджет, встречаемся возле него.

Оторвав от пижамной куртки Эшера полоски ткани, Филомела скрутила всем небольшие затычки. Когда они были вставлены в уши, Франц достал флейту, издал несколько заунывных нот, затем отнял ее ото рта и, прикрыв глаза, сделал несколько плавных движений. Стив с Филомелой почувствовали, как внутри камеры что-то изменилось: то ли свет стал ярче, то ли ветер подул неизвестно откуда. Они не слышали, как, звеня посудой, в коридоре появилась охрана с обедом. Зато это услыхал Богенбрум, спрятавший дудочку в рукав.

Дверь в камеру открылась; на пороге возник селенит с торсаном в руке. Поводив оружием из стороны в сторону, он сделал шаг назад и дал команду остальным заходить. Вошли два охранника, вооруженных традиционно: дубинки за поясами, торсаны в руках. За ними появилась официантка с тяжелым подносом, уставленным разными кастрюлями и тарелками, а вслед за ней вошел первый селенит, прикрыв дверь. Официантка налила в тарелки суп и жестом пригласила пленников обедать. Филомела принялась кормить Густава; Стив, настороженно поглядывая на Богенбрума, потихоньку хлебал свою порцию. Франц взял тарелку и спокойно начал есть.

Один из охранников взял кастрюлю, в которой оставалось изрядное количество супа, и, подойдя к монстру, одним махом влил ее содержимое тому в глотку. Чудовище, не справившись с таким потоком, извергло часть супа назад. Охранник, выругавшись, пнул урода ногой. Тот завалился на пол и жалобно завыл.

— Какого черта? — заорал старший селенит. — Теперь затыкай ему пасть. Охранник схватил монстра за край головы, из которой продолжал литься суп, и попробовал вернуть его в вертикальное положение. Существо несколько раз падало набок; наконец, с пятой или шестой попытки оно было задвинуто в угол, откуда продолжало, захлебываясь, громко выть. Селенит взял с подноса первую попавшуюся кастрюлю и, запустив в нее черпак, стал запихивать еду в макушку монстру, который не успевал поглощать пищу, но не мог ее и выплюнуть, так как кормилец после каждой закладки придавливал рот черпаком. Уродец издавал сдавленные жалобные звуки, кашлял, но охранник со злорадной улыбкой утрамбовывал питание до тех пор, пока над головой существа не образовался холмик из картофельного пюре — гарнира, предназначавшегося на второе землянам. Филомела, Стив и Франц опустили тарелки, с недоумением наблюдая за происходящим. Официантка, забыв о своих обязанностях, остолбенело смотрела на то, как охрана потешается над уродом. Отставив кастрюлю, селенит взял графин с соком, который начал лить в глотку монстру поверх пюре. Лил он долго, пока сок не потек по телу. Двое других охранников, глядя на своего товарища, с трудом сдерживали смех. Урод затих и начал синеть, по телу его пробежала одна судорога, потом вторая. Первым не выдержал Стив: с криком «Мерзавцы! Вы же его убиваете!» он ринулся в угол, где задыхался монстр, и, оттолкнув охранника, повалил существо набок. Из него тут же с приступами мучительного кашля стал вываливаться утрамбованный обед, а на Стива обрушились дубинки селенитов.

— Тащи его! — заорал главный охранник, и двое других, схватив Макналти за ноги, поволокли его к выходу.

— Куда вы его забираете?! — крикнула Филомела.

— На свидание с Доктором! — бросил на ходу селенит, направляясь к двери, но Венис его не расслышала. Официантка, ахнув, засеменила за ним, позабыв о посуде.

Колонисты уже почти вышли из камеры, как в дверях с ними что-то случилось. Они застыли, затем стали медленно поворачиваться в сторону Богенбрума, который, вытряхнув из рукава флейту, заиграл на ней неслышную для Густава, Стива и Филомелы мелодию. Челюсти у селенитов отвисли, из разжавшихся рук выскользнули оружие и ноги Макналти. Вся группа, казалось, глаз не могла оторвать от Богенбрума. Постояв немного в оцепенении, селениты сделали несколько робких шагов по направлению к Францу. Тот продолжал играть, ритмично при этом раскачиваясь. Увидев, что селениты направились к нему, Богенбрум отошел в сторону. Группа последовала за ним; тогда Франц стал описывать круги по камере. Колонисты, глядя в затылок друг другу и слегка пританцовывая, неотступно следовали за Богенбрумом. На седьмом витке, не отнимая флейту от губ, он неторопливо вышел из камеры, перешагнув через Стива, лежавшего поперек порога, и вся процессия гуськом последовала за ним, тоже аккуратно переступая через пленника.

Филомела, вытащив из ушей затычки, первым делом бросилась к монстру, хрипевшему в углу, и заглянула ему в пасть. Следов неудавшегося обеда видно не было, чудовище, хотя и постанывало, постепенно приходило в себя: Венис судила об этом по возвращению румянца на обеих парах ягодиц. Приподняв монстра, она приставила его к стене и побежала к Стиву, уже вползавшему в камеру на четвереньках.

— Ты как? — спросила Филомела, присев рядом с ним на корточки.

Он мутным взором посмотрел на нее, — тут она вспомнила, что Стив ничего не слышит, и вынула у него из ушей куски пижамы.

— Как себя чувствуешь? — переспросила Филомела.

— Сегодня один из самых неудачных дней в моей судьбе, — медленно выговорил Стив. — Меня бьют с самого утра, и все из-за какого-то урода.

— Это для того, чтобы ты получше запомнил последний день своей жизни, — приободрила его Венис.

Макналти поморщился:

— И ты веришь этим россказням?

— Во всяком случае, дверь открыта. Как видишь, можно и дудкой одолеть вооруженную охрану.

— Ты ждешь, когда я скажу, что мне стыдно? Не дождешься, — опираясь на стенку, Стив встал. — Брр, голова кружится.

— Ничего, скоро пройдет. Нам нужно переждать еще минут пятнадцать. Поможешь мне одеть Густава, хорошо?

— Конечно. Не волнуйся, со мной все в порядке, — Стив, шатаясь, подошел к монстру. — Как наш зверек о двух спинах?

— До утра доживет. С чего это ты вдруг бросился его спасать?

— Терпеть не могу, когда в моем присутствии обижают детей и животных.

— Что-то не пойму тебя. Ты же хотел его задушить?

— Я вовсе не собирался его убивать, просто хотел проверить Богенбрума.

В это время Франц Богенбрум, не переставая играть на флейте, методично обходил одну комнату за другой в сопровождении селенитов, зачарованно приплясывавших в ритм мелодии. Закончив осмотр третьего этажа, он поднялся на четвертый, где в одном из помещений застал разомлевшего от холовизора колониста. Выбив его из зрелищ ударом ноги, Франц присоединил новую жертву к своей коллекции. Пятый этаж оказался закрыт, зато со второго удалось вывести целую толпу предававшуюся по своим комнатам холовизионным забавам. Когда Богенбрум, покружив по первому этажу, вышел во двор, за ним неотступно следовало более двух десятков танцоров, остекленело уставившихся друг другу в затылок. Кабриоджет стоял во дворе; Франц, не прерывая игры, пошарил в мешке, лежавшем в багажнике, и достал из него профессиональную штурмовую флейту, которую быстро подставил к губам взамен бамбуковой. От резкого изменения тембра с сипловатого на звучный и серебристый селениты вздрогнули, сильнее сплотились в колонну и энергичнее стали подпрыгивать в танце. Богенбрум проделал семь витков вокруг кабриоджета, после чего зашагал к ближайшему обрыву, который находился в нескольких десятках ярдов. Сочтя его слишком мелким, он пошел вдоль края, периодически поглядывая вниз. Спустя почти полмили Франц, наконец, присмотрел достаточно глубокую, ярдов в сто, пропасть с остроконечными глыбами камней на дне. Он повернул резко в сторону перпендикулярно кромке, уводя за собою селенитов, а когда вся группа изменила вслед за ним направление движения, Богенбрум развернулся кругом и пошел прямо к пропасти. За шаг до обрыва он остановился, — в затылок ему сопела надвигающаяся колонна. В воздухе разнеслась другая мелодия, — селениты замерли на месте, затем первый из них, следовавший сразу за Богенбрумом, решительно двинулся на Франца, который ловко отскочил вбок. Сделав несколько шагов, селенит беззвучно свалился в пропасть, за ним — второй. Через полминуты Франц отнял флейту от губ и посмотрел вниз. Сквозь клубившийся на дне туман виднелись распластанные на камнях окровавленные тела.

Весело размахивая флейтой, Богенбрум пошел к дому, где у входа застал Стива и Филомелу, выводивших Густава на свежий воздух.

— Я выполнил свою часть договора, — жизнерадостно произнес Франц. — Теперь слово за вами.

— Где они? — спросил Макналти.

— Спустились на дно уютного ущелья, вот туда, — показал рукой Богенбрум.

— А что это за мелодия, которой вы их околдовали? — поинтересовалась Филомела.

— Научно разработанная хореоматическая композиция. Широко использовалась земными штурмовиками во время десантов на Луну. Стив должен знать, — подмигнул Франц.

— Это правда, Стив?

— Должен, но забыл, — недружелюбно буркнул тот. — Вот только сейчас вспомнил.

— Тогда держи, вспоминай дальше. Кажется, это твоя или Густава, — вручил ему флейту Богенбрум. — А я пойду, возьму интерферотрон.

— Франц, вы их всех вывели?

Богенбрум, не дойдя до кабриоджета, повернулся:

— Думаю, что селенитов в доме больше не осталось.

Он заблуждался. Когда Франц взялся за ручку, чтобы открыть люк кабриоджета, Стива с Филомелой ослепила вспышка. Схватив Густава, они, почти ничего не видя, вбежали в дом. После того, как к ним вернулось зрение, Макналти осторожно выглянул наружу: та сторона кабриоджета, где стоял их спаситель, была оплавлена выстрелом, а от Франца Богенбрума не осталось никаких следов.

— Торсан? Франц погиб? — шепотом спросила Венис, когда Стив тихо прикрыл дверь.

— Да.

— Откуда могли стрелять?

— Из окна, наверное. Оставайся здесь, я скоро вернусь.

— Будешь их выманивать мелодией? Макналти посмотрел на флейту в своих руках.

— Конечно, нет. Терпеть не могу тарантеллы, даже в глубоко научной версии. Доберусь до ближайшей панели холовизора и возьму что-нибудь посолиднее. Тебе, наверное, лучше будет спуститься в подвал. Держи дудку, это Густава. Коды все помнишь?

— Да.

— Если почувствуешь что-нибудь подозрительное, бросай Густава и беги в горы. Кабриоджет, скорее всего, поврежден, — на него не рассчитывай. Я пошел.

— Будь осторожен.

— Я всегда очень осторожен, — улыбнулся Стив и неслышной трусцой побежал на первый этаж.

Филомела, обхватив за пояс своего подопечного, спустила его в подвал, где направилась в самый дальний и темный конец. Вслепую отыскав дверь, она завела внутрь Эшера, усадила его под стенкой, дала ему в руки флейту, а сама решила исследовать соседние комнаты. Для начала она прислушалась: сверху не доносилось никаких звуков. В подвале тоже было тихо. Немного выждав, пока глаза привыкнут к темноте, Венис попробовала открыть следующую дверь, но она не поддавалась. Тут ей показалось, что из комнаты напротив донесся вздох. Она насторожилась: вздох повторился, за ним последовало невнятное бормотание. Филомела пересекла коридор и приложила ухо к двери, — внутри явно кто-то был. Она ворвалась в комнату, в готовности свернуть шею первому попавшемуся колонисту. Перед ней на матрасе лежал, глядя в потолок и вздыхая, тот самый селенит, которого они увидели в деревне первым. Филомела прыгнула ему на грудь и занесла кулак, чтобы обрушить на череп сокрушительный удар, но увидела глаза, полные слез. Селенит всхлипнул:

— Хочу кушать.

Гонзу так и не догадались покормить. Сегодня он пришел к установленному времени в столовую, где его до сих пор всегда ждала еда, но никакой пищи там почему-то не оказалось. Не было и кому пожаловаться: походив по безлюдному первому этажу, Гонза вернулся к себе в подвал, обиженный судьбой. Вместо традиционного послеобеденного сна он плакал и вздыхал, надеясь, что к ужину все исправится.

Филомела опустила сжатую в кулак руку.

— Тебя как зовут?

— Гонза, — ответил он и окончательно разрыдался.

В отличие от Мысливечека, у Дитриха Зумпеля обед был изнурителен и насыщен. Пользуясь установившейся в колонии анархией, он прокрался на пятый этаж, закрылся изнутри и решил как следует помянуть Доктора, для чего заказал две бутылки хереса. Первая из них была уничтожена вместе с мощным куском оленины, после чего Зумпель, думая о том, насколько скоро вымрут его соплеменники и не стоит ли ему переместиться через горы в деревню, подошел к окну, чтобы раскурить сигару у окна. Бросив взгляд вниз, на кабриоджет (Дитриху уже приходила в голову мысль плюнуть на всех и улететь куда-нибудь подальше, — к сожалению, он не умел управлять машиной), Зумпель вдруг увидел свободно разгуливающего живца. За пазухой у Дитриха всегда находился единственный в колонии неразрушающийся торсан, вынув который, он тихонько открыл окно и выстрелил. Залп получился не очень точным, повредившим бок кабриоджета. Зумпель ругнулся, сунул оружие во внутренний карман и побежал вниз, на третий этаж, узнать, почему это вдруг приговоренные к смерти пленники свободно разгуливают по территории. Вбежав в камеру, он обнаружил одного только монстра, при его появлении бурно опорожнившегося. Дитрих вылетел из помещения, зажав нос. «Охрана!» — крикнул он, но никто не отозвался. Побегав по коридору он обнаружил, что этаж совершенно пуст. В состоянии глубокого возмущения по поводу столь резкого обвала дисциплины Зумпель выскочил на лестничную клетку, где, к своему удивлению, увидел землянина, который молча навел на него торсан и выстрелил.