"Юморески и другие пустячки" - читать интересную книгу автора (Карваш Петер)Петер Карваш Юморески и другие пустячкиО многообразии и бездонной глубине человеческих характеровНе стану скрывать: когда мне говорят: «Черт бы тебя побрал!» — я искренне надеюсь, что это когда-нибудь случится. Что ко мне придет дьявол и попытается меня соблазнить. И меня даже уедает немножко, что он так долго не идет. Возможно, я недостаточно старый, недостаточно образованный, недостаточно святой или еще по каким-нибудь причинам не слишком заманчивое капиталовложение для ада. Сижу я в полутьме за письменным столом и воображаю себе, как потихоньку отворяется дверь и он возникает на пороге; выглядит он как интеллигентный господин в черном, с длинным развевающимся плащом и с саркастической усмешкой известного актера Йозефа Будского, или, напротив, как рогатый красный чертик из кукольного театра, который живо вертит гипсовой головой и повторяет свое «бурли-бурли-бурли»; или как прекрасная младая дева в совершенно прозрачном одеянии, девственница, поражающая линиями белого тела и волнующим бархатным альтом; при этом предполагается деликатное дуновение аромата серы или хотя бы одеколона «Нина Риччи». Будь у меня возможность выбора, я бы избрал последнюю альтернативу и даже не настаивал бы на девственнице. И если бы это не был перевоплощенный черт, я бы все равно не отказался. Но уединенность моей кельи долгие годы никто не нарушал, дверь пребывала закрытой, а доносившиеся дуновения в лучшем случае благоухали соседским гуляшом. Силы подземного мира явно мною пренебрегали. Хотя скромность не относится к числу моих любимых лицемерии — а может быть, именно потому,— меня это огорчало; впрочем, об этом я уже говорил. А между тем пути Сатаны неисповедимы почти так же, как и пути Господни. И вот в ту минуту, когда я при свете настольной лампы дописал последний абзац, за моей спиной послышались шаги, а когда я, удивившись, оглянулся, то увидел, что ко мне приближается мужчина средних лет, чем-то напоминающий не дьявола, но шофера. — Добрый вечер,— поздоровался он,— вы готовы? С этими словами он присел на подлокотник кресла, заболтал ногами и закурил сигаретку; я отметил, что он сделал это без помощи спички или зажигалки. На всякий случай я заглянул в календарь, но у меня на тот вечер не было намечено ни собрания (обычного или пленарного), ни спектакля, ни беседы — короче, ничего такого, к чему я должен был бы быть готов. Соответственно, я и не был готов: мой наряд состоял из тенниски, старых твидовых штанов и сандалий. Поэтому я сказал: — Нет, не готов. И вообще сегодня вечером я собирался дописать вот это. А кто вас, собственно, за мной послал? Я ожидал, что он назовет издательство, киностудию, радио, но мой посетитель посерьезнел, перестал болтать ногами — тут я обратил внимание, что одна нога у него заметно короче другой — и вполголоса, вкрадчиво сказал: — Мой господин. Тут меня осенило. — Не имею ли я честь иметь дело с дьяволом? — спросил я с определенной надеждой. Он ответил сдержанной улыбкой пожизненного арендатора таинств. — Асмодей, к вашим услугам.— Он вежливо поклонился, соскочил с кресла и сделал шаг, при этом он явно, я бы даже сказал, демонстративно, хромал. Я, конечно же, не Фауст, но и не совершенный неуч и невежда. Как это часто бывает, я, хоть убей, не мог вспомнить, куда мне этого Асмодея отнести, где я с ним встречался и чего могу от него ждать. Бессмертной славы я не жаждал, для вечной молодости еще не дозрел, для того, чтобы озолотиться, у меня руки-крюки, и, по правде говоря, я не люблю подписываться собственной кровью. Всякий раз, как я режусь при бритье — а я режусь всякий раз,— я чувствую адское жжение. Тут Асмодей фамильярно спросил: — Ну что, пошли? — Я плохо одет для выезда,— возразил я, чтобы выиграть время. Как-никак человек должен знать, какого черта он видит перед собой. Но гость из мрака застегнул кожаную безрукавку, нахлобучил кепку (вроде той, в которой Блерио когда-то перелетел через Ла-Манш) и спустил со лба на глаза несколько старомодные мотоциклетные очки. — Это неважно,— сказал он,— все равно вы будете завтра утверждать, что я вам только снился. При условии, что вы это переживете. И не забудьте блокнот и карандаш. В этот миг я его узнал: Асмодеус, Асмодео, Асмоде, Асмодей — демон, открывающий тайны человеческой натуры писателям, которые спокон веков ленятся изучать их в натуральном виде; хромой бес, специализированньй писательский черт, который за одну-единственную ночь демонстрирует наблюдательному литератору галерею самых фантастических образов в захватывающих и неповторимых ситуациях, жалких человеческих червей, обнаженных до самой изнанки души, лишенных лицемерных масок и привычной сноровки, оставшихся наедине с самыми сокровенными своими пороками, грехами и преступлениями! Мой дьявол-хранитель! — Ах, так, значит, это вы?..— воскликнул я. Кроме всего прочего, меня порадовало, что это не Мефистофель и что мне не нужно будет подписываться кровью. В доме, конечно же, опять не было ни капли воды и ни кусочка лейкопластыря. Моторизованный демон, который через столетия и мировые литературы добрел — это ж надо! — аж до моего скромного кабинета, молча и энергично направился к двери. Я торопливо проглотил две таблетки витамина С, чтобы не простудиться, и последовал за ним. Меня немного расстроило, что мы прошли не сквозь стену, а нормально, через двери и коридоры, да к тому же еще и на цыпочках, чтобы не разбудить спящих. Но это доказывало, что все это мне, по крайней мере, не снится. Мы вошли в лифт и поднялись на самый верхний этаж. Когда между шестым и седьмым этажами мы миновали любовника барышни с седьмого, за которым наблюдал из подвала дворник, хромой бес начал беседу: — Видите ли, я почитываю эти ваши фельетоны, беседы с читателем, юморески... и будем откровенны: они мне действуют на нервы. — Значит, и вам тоже? — Вот именно. Мир тонет в крови и неправедности, а вы всё шутки шутите. Это несолидно. Это безответственно, легковесно. — Зачем же так строго...— уныло защищался я.— Это мой способ, как преодолеть печаль. — Чепуха,— сказал Асмодей. — Каждый раз,— продолжал я,— когда мне было невмоготу, я пытался заставить себя и других улыбнуться... — Глупость какая-то,— заявил Асмодей.— Вы совсем не знаете людей. Я промолчал. Что-то в этом роде мне уже где-то говорили. — Сейчас я покажу их вам во всем блеске! — сипел он, пытаясь перекричать гул лифта.— До самой смерти они вам опротивеют! В жизни не напишете юмореску, голову даю на отсечение! Дверь на крышу была заперта. Вместо того чтобы сотворить чудо, демон добрых десять минут возился со ржавым замком. По сравнению со своими коллегами из иностранных литератур он был просто дилетант. Но в наших скромных условиях — что с него взять! Над плоской крышей нашего высотного жилого барака веял ветерок. С краю крыши у Асмодея была пришвартована небольшая летающая тарелка старой модели. — Садитесь,— нетерпеливо сказал он.— Только не говорите мне, что у вас голова кружится. С грехом пополам я забрался в этот летательный аппарат, Асмодей занял место рядом со мной, пыхтя и бранясь. Бранящийся черт являет собой довольно забавную картину — интересно, куда попадает грешный черт после смерти? Машина явно прошла через капремонт, прежде чем ее выделили демону специально для этой акции. Моторы заурчали, а хромой бес, внезапно изменив голос, стал декламировать тоном гида-переводчика, сопровождающего иностранцев: — А теперь мы полетим на малой высоте над этим грешным городом, разъеденным пороками и безнравственностью; над отдельными жилищами мы остановимся, приподнимем крышу и заглянем в самую сердцевину зияющих и зловонных тайн; вы увидите обитателей во всей их наготе, без маски ханжества и лицемерия, а они не будут подозревать, что вы за ними наблюдаете; в результате вы на веки вечные избавитесь от иллюзий о человеческом сердце, а кроме того, вы получите материал для социально-критического романа в питторескном стиле. — В пикарескном,— поправил я его. У меня создалось впечатление, что он вызубрил наизусть этот текст, который ему перевели с испанского или французского с помощью словаря и дополнили несколькими техническими терминами, не всегда уместными. Он еще что-то лепетал о голой истине, о горечи познания, о головокружительных глубинах души, но я его не слушал; летающая тарелка резко взмыла ввысь, в планирующем полете облетела наш дом и взяла курс на квартал богатых вилл. Видимость была хорошая, все бортовые приборы работали нормально.Хромой бес, выглядевший как третьесортный водитель, ткнул пальцем в сторону роскошного особняка посреди сада или небольшого парка. Притормозив над многочисленными его башенками, эркерчиками и балкончиками, он стал орудовать рычагами. Из летающей тарелки высунулось что-то вроде крана, стрела которого заканчивалась крюком на тросе. Асмодей подцепил крюком декоративный гребень крыши, потом нажал на какую-то кнопку, и кран летающей тарелки, прочно припаркованной в воздухе, поднял крышу виллы, словно крышку шкатулки... Перед моими глазами предстала просторная, шикарно обставленная квартира, толково разделенная поперечными стенами на комнаты и обильно украшенная предметами искусства разных времен со всех континентов. Демон рядом со мной вел репортаж, словно на него была направлена телевизионная камера. — Под вами — жилище жуткого богача; этот высокопоставленный, чиновник пользуется всеобщим уважением, однако в действительности это мздоимец, стяжатель, живодер и скаред; в данный момент вы можете видеть, как он считает деньги, долговые расписки, векселя, акции и тантьемы перед своим тайным сейфом. — Тут Асмодей задумался и дополнил по собственной инициативе: — А также контролирует выписки из банковских счетов, сберегательные книжки и записи текущих расходов. Перевод мог бы быть и получше. Асмодей высунулся из летающей тарелки.— Где он, этот мерзавец, ангел его побери? — прошептал он обеспокоенно.— Он должен сидеть на корточках перед сейфом в каморке, глотать слюни и сверкать глазами, горящими противоестественным жаром. Вместо этого мы увидели элегантного господина в шелковом халате, не сводящего глаз с какой-то точки. Перед ним стоял хрустальный бокал с изысканным коньяком марки «Рафаэль», но старый господин словно позабыл о нем. — Чем это он занимается? — раздраженно спросил демон.— Почему он не на своем месте? — Он смотрит телевизор,— объяснил я. Действительно, владелец изысканной виллы сидел в кресле и остановившимися, пустыми глазами уставился в экран. Он глотал все подряд: последние известия, спорт, вечернюю сказку для малышей, рекламу, театральную постановку и политический комментарий, моду, курс кулинарии и лекцию по астрономии. Он сидел как парализованный и потреблял это варево — не утонченный владыка над людьми и их кошельками, а жалкий раб телевизионного экрана, телеидиот. Асмодей закричал, застучал по крыше, выстрелил сигнальной ракетой, даже подтянул несгораемый шкаф до уровня летающей тарелки. Обитатель роскошного особняка ничего не замечал, он был загипнотизирован и очарован слабо светящейся фиолетовой плоскостью, он был прикован к ней всеми чувствами, он не обратил внимания, что остался без крыши, без своих богатств, отданный в руки черта-профессионала и литератора, страдающего морской болезнью. Он был жертвой, выжатой как лимон, он был связанной куклой, он был бездушной деталью телевизора. — Ну что ж, здесь у нас не вышло,— сдержанно констатировал демон и откашлялся.— За это наш орготдел получит такую нахлобучку, что всю жизнь будет помнить. Он яростно нахлобучил крышу на ее прежнее место, убрал кран и отчалил с кислым видом. Но тут же взял себя в руки и залопотал: — А сейчас я продемонстрирую вам жилище всемирно известного профессора этики, смиренного проповедника и сурового блюстителя нравов, его кристально чистая репутация и непорочная биография вызывают всеобщее почтение. Но сейчас вы увидите, что это чистейшей воды пройдоха и грязный развратник; хотя у него есть добродетельная законная супруга и регулярно пополняющееся число несовершеннолетних детишек, вы обнаружите его в комнате для прислуги, где он соблазняет служанку с помощью золотых украшений, а также вступает с нею в грешные сношения. С этими словами хромоногий бес остановился над небольшим новым домом и убрал крышу уже знакомым нам способом. И тут же взвился: — Что это значит? Дело в том, что в служанкиной комнате никого не оказалось, да и во всем доме тоже, за исключением гостиной. Там сидел пресловутый безнравственный моралист, его достойная жена, его многочисленное потомство и аппетитная горничная — все были в наилучшем настроении и смеялись, глядя телевизионное кабаре. Профессор — к моему огорчению — и не думал о сладострастных сношениях с персоналом, так же как горничная о мамоне, супруга о ревности, а дети о постели, хотя дикторша еще час тому назад кокетливо посылала их спать. Все дружно развлекались, в доме не было видно и следов развала, разврата и греха (о сладострастии и говорить нечего), зато ощущалось компанейское веселое настроение. Никакие бездны человеческих характеров не разверзались, никто не думал спать (в одиночку или с кем-либо), благодушная атмосфера окутывала все, прикрывая и возможные трещины более раннего происхождения. — Что за архангельщина! А эти чем занимаются?! — спросил разволновавшийся Асмодей. — Смотрят телевизор,— сказал я.— Нельзя ли опуститься чуть пониже? Дымовая труба заслоняет мне экран. Демон рассвирепел. Он заглянул в какие-то бумаги. По-видимому, это был план операции или суточный график работ. — Что-то оно сегодня не того,— констатировал он вполголоса и нервно захлопнул крышу. Раздался сильный грохот, но телезрители не обратили на него внимания. Асмодей включил все ракетные двигатели, турбины и винты или что там еще было, заложил крутой левый вираж и вскоре застыл в воздухе над одиноким строением на самой окраине города. Смахнув крышу с дома, он хрипло прокричал: — А сейчас вашим взорам откроется премерзкая картина. Вы узрите отвратительное исчадие всех пороков, воплощение преступления, черный сгусток зла — некоего опустившегося юнца, который смешивает яд, плетет веревку и острит кинжал, чтобы свести в могилу богатого родственника, дабы получить наследство с целью брака с соблазнительной, но распущенной прелестницей. В летающей тарелке этот архаизованный текст несколько действовал мне на нервы. Молодого человека я обнаружил сразу. Он сидел верхом на стуле и грыз ногти. То и дело он вскакивал, метался по комнате, опять садился. Неожиданно он закрыл глаза руками и скорчился на сиденье. Снова их вытаращил и застонал. Заскреготал как хищная птица. Испустил каскад неартикулированных гортанных звуков. Стал угрожать, умолять, фехтовать руками. Обхватил голову и спрятал лицо в ладонях. Снова выставил один глаз, как перископ. — И он тоже?..— спросил демон испуганным шепотом. — Смотрит телек,— сказал я. Затаив дыхание, молодой человек наблюдал за футбольным матчем. При этом он корчился и вопил не больше, чем обычно. Его команда проигрывала, и он переживал за ее судьбу привычным для себя способом. Асмодей злобно отшвырнул крышу далеко в поле; начинало морозить, но молодой человек ничего не заметил. Вдруг он вскочил, вскинул руки и издал дикий вопль. В летающей тарелке заглохли вертикальные двигатели. — Что случилось?..— перепугался Асмодей. — Гол,— сказал я. А молодой человек тем временем сбросил настольную лампу в аквариум, смел вазу с полочки и блюдо с пирожками со стола, сорвал штору с окна и опрокинул диван. — Идиот,— презрительно ухмыльнулся Асмодей.— Его ждет миллион, достаточно перерезать горло старику... А он вместо этого... Что с ними со всеми сделалось? Летающая тарелка потащилась дальше, тарахтя, как автомобиль с двухтактным двигателем. Под нами лежал город, кокетливо подмигивая окошками и уличными фонарями. Асмодей был подавлен и на глазах терял надежду. — Есть тут у меня еще парочка адресов,— подавленно бормотал он, листая какие-то заметки. Вдруг в глазах у него загорелись искорки. — На этот раз я вас не разочарую,— произнес он наконец хриплым голосом, с новой силой обдавая меня запахом серы. И тут же задекламировал с прежним рвением: — Гнездилище преступлений и логово греха, притон контрабандистов и хранилище наркотических ядов, сточная канава общества и отребье преступного мира. Конокрады и курильщики опия, авторы анонимных писем и записные доносчики, пожиратели огня, наемные убийцы и потребители мепробамата. Трясина, разложение и смрад. Дно человеческого общества. По-моему, Асмодей перестал придерживаться официально предписанного текста. Мы причалили довольно неуклюже (наша летающая тарелка пошла юзом) над старомодным трактиром. Зал был почти полон, гости явно принадлежали к обещанному миру злодейства. Но все здесь сидели окаменело, не дыша и были похожи на собственные раскрашенные статуи в натуральную величину. Никто никому не угрожал; если эти злодеи и были вооружены револьверами-кольтами, скорострельными обрезами или браунингами с глушителями, они отлично их замаскировали или не намеревались пустить их в ход в ближайший момент. Стиснув зубы, с судорожно переплетенными пальцами, с плотно сжатыми, побелевшими губами — они смотрели детективный фильм. Думаю, именно в эту минуту демон капитулировал. Он круто вывернул руль. Правда, он предпринял еще одну жалкую попытку над домлком на окраине, но мы застали там лишь живописное семейство, в лоне которого громко храпел отец. То и дело его будили и безжалостно посылали в постель, но он не сдавался и комментировал вслух события на экране, которые он знал наизусть. В небольшом загородном замке группа литераторов перебранивалась, наблюдая за судебным процессом с открытым концом. В спальне молоденькие новобрачные смотрели «Беседы с Горничеком», в то время как недавно снятая свадебная фата развевалась на сквозняке. В элегантной квартире телекритик отрывался от телевизора, варил кофе на кухне, сердито звонил по телефону, выстригал в ванной волосы из ноздрей и листал газеты. И так далее. — Высаживайтесь,— сказал Асмодей, нахмуренный почти как человек. Мы были над крышей дома, в котором я живу. Я поблагодарил и в духе соответствующих традиций мировой литературы начал: — Это было чрезвычайно интересно и увлекательно. Какое непостижимое многообразие характеров, необозримая пестрота мыслей, мотивов, действий, какая неповторимость личностей, и эти бездонные глубины тайн... Ах, благодарю вас за предоставленную возможность заглянуть в них... В ответ Асмодей произнес короткую циничную фразу, которую невозможно ни процитировать, ни опубликовать. Потом свесился из своего транспортного средства и проворчал: — Если б только знать, кто мне подложил такую свинью... Он изо всей силы лягнул педаль газа и рванулся куда-то в адские шири, расталкивая планеты, метеориты, кометы и космонавтов, явно нарушая все правила движения, существующие для летающих тарелок. Ну а я в нарастающей тишине услышал сардонический смех; вне всякого сомнения, он доносился из самых глубинных утроб Земли, в нем была издевательская насмешка над любителем и дилетантом, специализированным писательским чертом. Это хохотал сам Люцифер, изобретатель телевидения. Вот почему я все еще плохо разбираюсь в людях и ничего о них не знаю; да и гарантии, что я наконец-то перестану писать юморески, остаются сомнительными. |
||
|